Финикия занимала особое место в системе обществ Древнего Ближнего Востока. Она находилась на периферии великих древневосточных цивилизаций. Даже чисто географически Финикия, протянувшаяся вдоль морского побережья и отделенная в своей значительной части от остальной Азии высокими горами, представляла собой отдельную область, связь которой с другими, на первый взгляд, должна была быть весьма ограниченной. Однако в действительности связи Финикии с другими восточными обществами были довольно тесными и разнообразными. Финикия занимала не только само побережье, но и часть гор, покрытых великолепными лесами, столь высоко ценимыми странами Ближнего Востока, что особенно привлекало восточных владык. Но Финикия обладала и еще одним богатством: в ее пределах выходили к Средиземному морю многие торговые пути и прекрасные гавани. Уже одно то, что страна была как бы повернута лицом к морю, вело к развитию не только рыболовства и обработки даров моря (особенно пурпуроносных раковин), но и к мореплаванию и морской торговле. В результате Финикия становится важным узлом связи не только различных восточных, но и других стран и народов.

Эта роль Финикии проявилась в самом начале ее истории, когда вскоре после своего основания важнейшим торговым центром становится Библ, а его основным контрагентом — Египет. Довольно скоро устанавливаются связи с внутренними районами Сирии, а затем и с Месопотамией.

Основным направлением политического развития Ближнего Востока явилась тенденция к объединению и преодолению стадии городов-государств, или «номовых государств», созданию сначала территориальных государств в рамках определенного географического и частично этнического единства, а затем и ближневосточных «империй». Эта тенденция не была однолинейной, развитие не раз поворачивало вспять, пути к созданию территориальных государств тоже оказывались разными. Но в целом это прослеживается достаточно ясно. Второй путь политического развития этого региона состоял в создании государств на основе племенных объединений, как это было в начале I тысячелетия до н. э. в Сирии, Палестине, Заиорданьи. Финикия осталась вне обеих тенденций. Там до самого конца ее существования в рамках Древнего Востока сохранялась система городов-государств, возникшая на заре финикийской истории. Богатства и важное стратегическое положение Финикии привлекали внимание более сильных соседей, и их агрессия в значительной степени консервировала существующее политическое состояние, выгодное более сильным соседним владыкам. Но еще больше объединению страны препятствовала сама ее география. Характер рельефа уже определял «разорванность» Финикии на отдельные районы, в каждом из которых выделялся основной центр, да и в экономическом отношении финикийские города-государства не были заинтересованы в объединении. Каждое из них самостоятельно устанавливало контакты с ближними и дальними соседями, а то и с далекими заморскими странами. Финикийское хозяйство не нуждалось в создании единой ирригационной системы, которая столь стимулировала объединение Месопотамии и Египта. В результате Финикия в политическом плане оставалась на стадии «номовой государственности».

Политическая раздробленность Финикии, разумеется, резко ослабляла ее перед лицом более сильных соседних государств, а богатства и роль в международной торговле привлекали жадное внимание. Поэтому Финикия часто оказывалась предметом грабительских, а затем и завоевательных походов соседних царей. Периоды политической независимости сменялись временами подчинения другим державам, причем сохранение или утрата независимости определялись не возможностями финикийцев, а силой или слабостью соседей. Но и под властью чужеземных царей финикийские города сохраняли свою автономию, свое внутреннее устройство и даже свою монархию.

Несмотря на богатые плодородные земли, сельское хозяйство в Финикии не смогло стать важнейшей основой ее ‘ экономики. Финикийцы рано были вынуждены обратиться к ремеслу, и особенно торговле. В отличие от многих других восточных стран экономика здесь рано приобрела товарный характер. Правда, металлические деньги у финикийцев появились довольно поздно, но это не мешало активной торговле, игравшей в хозяйственной жизни страны огромную, а может быть, и определяющую роль.

Своей политической раздробленностью, сохранением системы городов-государств, развитием мореплавания Финикия очень напоминала Грецию, а большой ролью товарного производства — наиболее передовые ее государства. Еще одна сходная черта — заморская колонизация, о которой речь пойдет несколько позже. И все же в положении Финикии и Греции была огромная разница. В первую очередь — это сам ход исторического развития. Микенские государства Греции были сметены в ходе так называемого дорийского нашествия. Новое развитие Эллады начиналось хотя и не с нуля (сохранились некоторые достижения экономики, многие культурные традиции и, главное, этническое сознание), но все же с весьма низкого уровня. В Финикии, как мы видели, такого разрыва не произошло (что иногда и постулируется в современной науке). Мощные этнические передвижения конца II тысячелетия до н. э. задели Финикию лишь косвенно и не в очень значительной степени. Несмотря на некоторые разрушения, основные центры Финикии довольно скоро возродились, продолжая прежнюю политическую, экономическую, социальную и культурную жизнь. И это в значительной степени определило особенности Финикии по сравнению с Грецией.

Минойский Крит и микенские государства Греции были, по существу, государствами восточного типа. Однако после «дорийского нашествия» общественное устройство различных областей Греции более или менее нивелировалось на уровне позднеродового строя. Новый виток социально-политического развития проходил уже в совершенно новых условиях, и в ходе острой внутренней борьбы в период «архаической революции», как ее иногда называют, сами греческие общины конституировались как государства, дав начало полису, т. е. той особой форме политического, социального, культурного, экономического бытия, которая определила античный путь развития древнего общества, принципиально отличный от древневосточного. Его важнейшей чертой стала односекторность политической, экономической и социальной сфер, когда рядом с общиной, превратившейся в гражданский коллектив, не существовало никакой другой значительной силы.

В Финикии прежняя монархическая структура не была «снята» в период этнических трансформаций, она сохранилась полностью, как и сосуществовавшая с ней общинная структура. Важен еще один момент. Несмотря на свою некоторую отдельность от остального ближневосточного мира, Финикия осталась «встроенной» в этот мир. В начале I тысячелетия до н. э. даже Тир, заморская торговая и колониальная экспансия которого была столь масштабной, сохранял обширные и глубокие контакты с Египтом и в еще большей степени со странами Передней и Малой Азии. Для других финикийских городов их восточные связи были еще более важными. Эта «встроенность» в восточный мир, сильнейшее влияние традиций, идущих как от самого финикийского общества с двумя тысячелетиями его предыдущего существования, так и от соседних народов и государств, вызвали сохранение двухсекторности жизни Финикии. Как и в предыдущую эпоху, в городах-государствах Финикии наблюдается сосуществование царского и общинного укладов во всех сферах жизни. Те сравнительно немногие сведения, какие мы имеем о внутренней жизни Тира, показывают, что в этом городе тоже шла ожесточенная социальная и политическая борьба, но она не привела к ликвидации монархии и ее экономической и социальной опоры. Поэтому при всей схожести с Грецией финикийское общество оставалось восточным.

Только когда армия Александра Македонского уничтожила Персидскую державу Ахеменвдов, открылись возможности иного пути многих стран, ранее в эту державу входивших. Финикийские города, и до этого времени связанные с европейским средиземноморским миром, довольно быстро вошли в новую, эллинистическую систему, став ее интегральной частью. Тесные контакты устанавливаются между Библом, Тиром, Сидоном, с одной стороны, и Делосом, Афинами, Дельфами — с другой (Шифман, 1977, 18–21). Большое значение имели и политические изменения. После кровопролитных войн, сопровождавших раздел державы Александра Македонского, Финикия оказалась под властью Птолемеев. Однако на нее имели виды и Селевкиды, и после битвы при Пании эта страна была за ними закреплена (Polyb. XXVIII, 1, 2). Но еще в период пребывания в составе государства Птолемеев в финикийских городах произошли значительные изменения. Если Александр оставил в неприкосновенности существующий в городах политический строй, только порой меняя царей на более лояльных, то эллинистические монархи решительнее способствовали его изменению. В 275/274 г. до н. э. была ликвидирована монархия в Тире, и этот год стал началом новой городской эры, эры народа Тира — ‘m sr (Bordreuil, 1995, 190–191). Царская власть была ликвидирована и в других финикийских городах, где теперь главы администрации все чаще начинают именоваться на греческий манер архонтами, и вообще происходит эллинизация управления (Шифман, 1977, 23). На монетах сочетаются финикийская и греческая легенды, причем имя царя дается обычно по гречески (Бикерман, 1985, 217–218), а собственно «хозяином» монеты является уже весь город, его гражданский коллектив, например сидонцы (Бикерман, 1985, 217). Царский сектор практически ликвидируется. Финикийская культура продолжала жить в финикийских городах, но и она постепенно эллинизируется, все более проникаясь греческим влиянием (например, Parro, Chehab, Moscati, 1975, 113–125). Можно сказать, что воины Александра Македонского, сломав стену, отделяющую древневосточный путь развития древнего общества от античного, ввели Финикию в орбиту античного мира.

Обратимся теперь к колонизации. В науке все более распространяется мнение, что финикийская колонизация имела совершенно иной характер, чем греческая. Некоторая разница действительно бросается в глаза. Самым главным отличием является то, что колонии, выведенные финикийцами, составляли часть Тирской державы, в то время как греческие апойкии являлись в политическом плане самостоятельными полисами. И в том, и в другом случае имеются исключения. С самого начала независимым стал Карфаген. С другой стороны, известно, что колонии, выведенные греческим Коринфом во времена Кипселидов, подчинялись своей метрополии. Но эти исключения только подтверждают основное правило. Другое важное отличие состоит, на наш взгляд, в том, что финикийская колонизация протекала в два этапа, причем второй этап в значительной степени совпадал по времени с Великой греческой колонизацией. Надо отметить также, что в греческом мире метрополиями являлись самые различные города и области, как весьма развитые, например, города Ионии, так и достаточно отсталые, например, Ахайя. Из финикийских городов метрополией являлся только один Тир. Правда, он, вероятно, служил резервуаром, собирающим будущих колонистов из разных мест, и притом не только финикийцев, но все же колонизация исходила именно из него. Может быть, в колонизации части Кипра принимал участие и Арвад, но это еще требует дальнейшего изучения.

В остальном, как кажется, обе колонизации имеют сходные черты. И той и другой колонизации предшествовала предколонизация. Достаточно ясно выделяемая в истории греческого колонизационного движения предколонизация теперь все более устанавливается и для финикийской колониальной экспансии. Долгие споры о характере греческой колонизации все больше приводят к выводу, что в ней можно выделить аграрную, торговую или, точнее, торгово-ремесленную тенденции, а преобладание той или другой зависело от характера метрополии, от ее экономических интересов и от тех условий, которые колонисты встречали в странах их поселения. Обе тенденции можно выделить и в финикийской колонизации, однако характер метрополии во всех случаях оставался одним. Хотя торговые интересы, по-видимому, в наибольшей степени определяли сам процесс колонизации, аграрный момент в нем, несомненно, присутствовал, и его достаточно ясно выделяют в Сардинии и, пожалуй, в Испании. Финикийские колонии далеко не всегда являлись лишь якорными стоянками, они были прочными поселениями, обладающими хоть и небольшой, но сельскохозяйственной округой. Надо заметить, что и греки порой на начальной стадии колонизации создавали такие стоянки и чисто торговые фактории, эмпории. Греческие колонии иногда создавались теми, кто потерпел поражение в политической борьбе и не имел другого пути спасения, кроме бегства и создания нового поселения. И ряд финикийских колоний были созданы оппозиционными группами знати, потерпевшими поражение во внутренней борьбе. Самым ярким примером таких поселений является Карфаген. Велика была роль оракула и у греков — дельфийского Аполлона, и у финикийцев — тирского Мелькарта. Наконец, и в Тире, и в городах Греции главная роль в организации колониальных экспедиций принадлежала государственной власти.

Все это показывает, что, хотя финикийское и греческое общества в очень важных аспектах были принципиально различны и относились к разным вариантам древнего мира, их колонизации указывают на аналогии в чрезвычайно важных областях. Видимо, более тщательное сравнительное изучение обеих колонизаций сможет выявить общие закономерности колонизационного движения в древности независимо от того, относится ли общество метрополии к античному или древневосточному миру.

Что касается финикийских колоний, то они, будучи элементами Тирской державы, естественно, тоже оставались в мире Древнего Востока. Крушение этой державы создало только предпосылки для перехода на античный путь развития общества. Однако обретение независимости, освободив колонии от власти далекого тирского царя, оставило их наедине с окружающим туземйым миром и ослабило связи с Востоком. В Испании это спровоцировало усиление тартессийского давления, с одной стороны, и изменение экономических условий существования финикийских поселений — с другой. Следствием этого явился отказ нахождения финикийцами в большинстве поселений и концентрация их в немногих городах, что, естественно, привело к стремлению сохранить старые традиции жизни. Вторым последствием обретения колониями независимости стало карфагенское завоевание.

Первоначальная независимость Карфагена от Тира и относительно быстрая ликвидация монархии тоже создали предпосылки для античного пути развития. Надо иметь в виду также, что Карфаген географически находился довольно далеко от основной территории Востока, и его восточные связи были не очень сильными. Экономические, а затем и политические интересы объединяли его скорее с этрусками или греческими колонистами, а также с другими народами центра и запада Средиземноморья, чем с метрополией. Отношения со всеми этими народами были разнообразны — от союза и партнерства до открытых жестоких войн. Но в любом случае они имели для Карфагена гораздо большее значение, чем контакты с далеким Тиром, с которым его связывали исключительно духовные узы.

Еще на сравнительно раннем этапе своей истории Карфаген приступает к колонизации Питиуссы, а распад Тирской державы позволил ему строить на ее обломках собственную. Одновременно карфагеняне захватывают значительные плодородные территории непосредственно вблизи своего города. Подчиняют они и некоторые районы с местным населением, как например, остатки Тартессийской державы. В результате под властью Карфагена оказались огромные территории, и образуется мощное государство, ставшее одним из самых сильных и значительных в Средиземноморье. Это не могло не отразиться на экономических и социальных отношениях в Карфагене. После завоевания плодородных территорий, часть которых Карфаген включил в свою хору, начинает развиваться земледелие. С течением времени оно будет играть все более значительную роль в экономике, определяя не только экономические, но в значительной степени и политические интересы части карфагенской знати. Таким образом, карфагенское хозяйство становится многоотраслевым и разнообразным.

В это время формируется сложная социально-политическая система Карфагена, та пирамида, наверху которой стояла карфагенская аристократия, составлявшая верхушку гражданства — «народа Карфагена», а в самом низу — рабы и близкие к ним группы зависимого населения. Между этим крайними точками располагались иностранцы, «метеки», «сидонские мужи» и другие категории неполноправного, полузависимого и зависимого населения, значительная часть которого явилась наследием восточного происхождения Карфагена, а другая стала следствием нового положения государства. Сам гражданский коллектив состоял из двух групп аристократии и плебса, но они вместе противостояли остальному населению республики, выступая как единый коллектив в отношениях с подчиненными и с внешним миром. Материальной основой этого гражданского коллектива явилась общинная собственность, выражающаяся в двух ипостасях — как собственность всей общины и как собственность отдельных граждан. Кроме общинной собственности, никакого другого сектора экономики не существовало, даже храмовая собственность находилась под контролем общины. Утверждается республиканская форма управления государством. Высшая власть в этом государстве, по крайней мере, официально, а в критические моменты и фактически, принадлежит народному собранию. Так что в принципе суверенной властью обладал народ Карфагена, «господа карфагеняне». Правда, в обычное и более или менее стабильное время реально власть принадлежала олигархической верхушке гражданства, так что Карфаген был именно аристократической республикой. Все это свойственно той форме экономической, социальной и политической организации древнего общества, которая именуется полисом и которая определяла античный характер данного конкретного общества.

Итак, в Карфагене возник полис. Он обладал рядом особенностей, определенных его восточным и колониальным происхождением, но эти особенности не выходят за рамки полисной системы. Можно считать, что наряду с греческими полисами и римской civitas Карфаген представлял собой третью разновидность полиса. В Греции и Риме полис формировался в ходе ожесточенной классовой и сословной борьбы. Скудость наших знаний о внутренней истории Карфагена не позволяет проследить историю подобного процесса в карфагенском обществе. Однако можно полагать, что и там шла подобная борьба. Переворот Малха и его подавление, установление и свержение диктатуры Магонидов, неудачный мятеж Ганнона — известные нам ее проявления. Свержение власти Магонидов, с одной стороны, и появление хоры и создание там земледельческого хозяйства аристократов, с другой — определяют возникновение карфагенского полиса. Одновременно с этим формируется и Карфагенская держава. Датировать завершение всех этих процессов надо приблизительно серединой V в. до н. э. Таким образом, можно говорить, что к середине этого века формируется карфагенский полис и Карфагенская держава. В результате Карфаген, генетически связанный с восточным миром, к середине V в. до н. э. стал античным государством.

Закономерности развития античного общества оказались действенными и для Карфагена. Поражение в первой войне с Римом вызвало острый политический и социальный кризис. В значительной степени путь выхода из этого кризиса был намечен созданием полунезависимой, державы Баркидов, типологически сходной с эллинистическими государствами Востока. Это, естественно, привело к возникновению нового противоречия — между политическим образованием эллинистического типа и республиканской формой карфагенского государства, в существовании которой была кровно заинтересована карфагенская олигархия. Поражение Карфагена во второй войне с Римом, войне, в которой Баркиды играли важнейшую роль, сняло вопрос о взаимоотношениях Баркидов и республики. Но оно же в значительной степени обусловило кризис карфагенского полиса.

Кризис полиса переживали и Греция, и Рим. В Греции он был частично преодолен включением эллинских полисов в эллинистическую систему. Другими попытками выйти из кризиса стало возникновение союзных государств, таких как Ахейский и Этолийский союзы и появление на колониальной периферии держав под властью тиранов или царей. В Риме кризис полиса привел к ликвидации республики и возникновению Римской империи. Карфаген же вообще не смог пережить кризис, что было обусловлено не столько внутренними процессами, сколько внешними обстоятельствами. Рим нанес фатальный удар Карфагену, уничтожив и сам город, и это государство.

Сравнение истории и социально-политических структур собственно Финикии и Карфагена показывает, что эти два общества принадлежали к двум разным мирам — древневосточному и античному. Конечно, между этими двумя обществами сохранялись многообразные связи, особенно в сфере религии. Одна этническая основа определила схожий культурный облик и метрополии, и Карфагена. Но в социально-политическом отношении это были два разных мира, два разных пути развития. Это же сравнение показывает, что принадлежность к античному или древневосточному вариантам древнего мира определяется не этническим происхождением, а историческими условиями.