Регус с Лихеевым должны были чувствовать себя победителями.

Однако вид у них был весьма кислый.

— Трое за шестнадцать наших — печальный баланс, — сказал Лихеев, глядя на трупы революционеров, которых выносили из третьей квартиры.

Регус не ответил, а лишь кивнул полицейскому фотографу, чтобы тот следовал за ним. Войдя в пятую квартиру, он шарахнулся назад и зажал нос платком. Из разбитой лабораторной посуды исходили смрадные и удушливые испарения.

— Воняет хуже, чем от падали! — сморщился Лихеев и открыл уцелевшие ставни.

В ярком свете картина опустошений, которая предстала их глазам, казалась еще ужаснее. Израсходовав пять кассет, фотограф ушел.

— Вряд ли эти снимки поднимут наш авторитет в глазах публики, — иронически заметил Лихеев. — Ни одного трупа.

— Ерунда! — проворчал Регус. — В газеты дадим что-нибудь из архива… Когда там, во дворе, пересчитывали жильцов, я сразу почувствовал, что дело неладно — птички выпорхнули и клетка окажется пустой.

— А не кажется вам, Иван Эмерикович, — спросил Лихеев, — что в последнее время роли переменились? Не мы, а они одерживают победы. Мне иногда уже чудится, как я раскачиваюсь на фонаре.

— Чушь! — буркнул начальник тайной полиции, хотя и его нет-нет да и одолевали смутные страхи, особенно когда он находился в сильном похмелье. — А все-таки кое-что нам выловить удалось, — проговорил он, вытащив из вонючей фиолетовой лужи мокрый листок. — Вот где целое богатство!

Это было письмо, которое Робис в горячке боя забыл уничтожить. Случилось так, что оно как раз попало в эмульсию, проявляющую тайные чернила.

— Богатством не пахнет, скорее чем-то другим! — усмехнулся Лихеев, довольный своим остроумием.

— А вот как раз и богатством! Надо только уметь читать между строк. Коли пишут, что к нам не попали эти четверть миллиона, то это значит… Ну, догадаетесь сами?…

Лихеев посмотрел на него с удивлением.

— Это значит, что деньги через несколько дней будут наши. Понятно?

— Должен честно признаться, Иван Эмерикович, что сегодня я не поспеваю за полетом вашей мысли.

— Ничего, скоро поймете… Как там у вас в тюрьме дела с побегом? Вчера вы докладывали, будто имеются разногласия.

— Ну да! Гром и Дайна возражали, считая, что эта затея обречена на провал. Однако, когда Парабеллум пригрозил, что все равно убежит, даже в одиночку, они из солидарности согласились — вчетвером все-таки больше надежды на успех.

— Солидарность — вещь хорошая… — загадочно заметил Регус. — Каков же окончательный план побега?

— В основном тот же, что и раньше. Добавилось лишь то, что переодетые надзирателями мужчины сделают вид, будто ведут Дайну в тайную полицию. Часовым у ворот пригрозят бомбой. — Лихеев усмехнулся. — Но поскольку нам известно, что она из хлебного мякиша, то никакой опасности в ней нет. Срок назначен на пятое.

— Рискованный план. Очень рискованный! — покачал головой Регус. — Однако при данных обстоятельствах побег может удаться.

— Да что вы, Иван Эмерикович! — запротестовал Лихеев. — Мы их голыми руками возьмем. Я уже предупредил Людвига, чтобы усилил охрану.

— Зря так сделали! В наших интересах, чтобы побег не сорвался.

— Как? Вы хотите дать им удрать?

— Вы становитесь догадливым, Александр Александрович. Разве в ином случае я приказал бы перевести Дину Пурмалис в корпус одиночек? Кто-то из них — девчонка или, скорее всего, Парабеллум — спрятал деньги. Вот мы и дадим им убежать, а сами потихоньку следом. И когда…

— …тогда мы их цап! — перехватил мысль начальника Лихеев. — Словом, сыграем с ними в кошки-мышки! Я восхищаюсь вашей дальновидностью, Иван Эмерикович, восхищаюсь от всей души! С таким начальником — в огонь и в воду!..