Когда подполковник Кашис узнал, что министр отложил обсуждение вопроса о малолетних правонарушителях и назначил очередное оперативное совещание, радость его была поистине неописуема. Благодушное настроение долго не покидало его. Оно не было омрачено и докладом дежурного о происшествиях. Несколько аварий на дорогах; пожар в одном районном вытрезвителе; угон двух автомашин; случаи нарушения паспортного режима; активизация карманников на вокзале — сказалось резкое увеличение числа пассажиров в связи с началом учебного года; неприятное происшествие со столичным доктором наук, забывшим в машине у «левака» портфель с чертежами — доктор не запомнил ни номера, ни даже цвета автомобиля, ни как выглядел шофер и категорически отказался разгласить содержание проекта — можно было подумать, что сохранение секретности теперь имело хоть какой-то смысл. Но наибольшее оживление присутствующих было вызвано сообщением о дерзком налете неизвестных злоумышленников на финскую баню со взломом гардероба и похищением всей одежды купальщиков. На лавках в парной никто не стыдился своей наготы, но эти же люди ни под каким видом почему-то не желали ехать голыми домой, хотя милиция предоставила им автобус с зашторенными окнами. Пришлось оповестить семьи всех потерпевших и почти до утра собирать по городу костюмы, пальто и обувь.

Об ограблении колхозной кассы докладывал представитель сельского райотдела милиции. Это был толстенький добродушный на вид майор, которого до сих пор знали только как скрипача, активного участника всех концертов милицейской самодеятельности. По всему чувствовалось, что он от души наслаждается редкой возможностью выговориться перед компетентной аудиторией. Во вступительной части своего сообщения он пространно описал достижения и методы борьбы с преступностью в районе, приводя для сравнения довоенные показатели, а также данные по соседним и отдаленным районам республики.

Пепельницы постепенно наполнялись окурками. Через полчаса подполковник Кашис понял, что его оптимистические прогнозы грозят не сбыться. Взглянул на часы — чтобы не опоздать к вентспилсскому поезду, через сорок минут необходимо выехать. Но майор только еще разговорился.

— В доме культуры вчера состоялась гастроль театра. Потому колхозный кассир прекратила выдачу денег. Чтобы самой и девушкам успеть переодеться. Таким образом, в сейфе остались эти злополучные двадцать четыре тысячи, которые похитили еще не известные нам преступники… Это была чудесная ночь! Сияли звезды, в листве деревьев шелестел ветерок… Серебристое озеро за конторой колхоза так и манило если не искупаться, то хотя бы им полюбоваться. Но истинные ценители прекрасного находились на спектакле, а пьяниц и забулдыг палкой не загонишь смотреть на красоты природы. Стечение обстоятельств таково, что мы до сих пор не нашли ни одного свидетеля, который видел бы на территории колхоза подозрительных лиц. Ничего путного не смог рассказать и старик — сторож конторы, которого воры оглушили ударом палки и очнулся он только в больнице…

Кашис чувствовал себя окончательно разбитым. Он посмотрел на часы на стене, уже в который раз сверил со своими. Напрасные надежды — время неумолимо шло вперед, а майор все еще говорил.

Чтобы как-то скрыть нервозность и отвлечься, подполковник принялся рисовать в своем блокноте чертиков, разных человечков, в которых при желании можно было узнать кое-кого из членов его семьи. Затем Кашис нарисовал свой дом на Взморье, на улице Коку.

С тем же успехом это мог быть и дом любого из соседей, потому что издали все эти утопавшие в зелени дачи на тихой юрмалской улочке выглядели одинаково. За исключением двухэтажного дома Курсисов, все они были выстроены в первые послевоенные годы, когда недостаток стройматериалов сильно ограничивал фантазию. Поэтому индивидуальность их владельцев находила наиболее яркое выражение в планировке сада.

За калиткой, на которой прибита дощечка с надписью «Р. и Э. Кашис», лежал небольшой, но любовно ухоженный участок — цветочные клумбы и площадка со столом для настольного тенниса и сеткой для игры в бадминтон. Собачья конура с цепью была пуста. Ее обитатель, крупная черная овчарка Чомбе, чей добродушный нрав был хорошо известен окрестной ребятне, бегал вдоль забора и не сводил глаз с мальчишек, игравших посреди улицы в «пуговицы».

Подымая тучи пыли, мимо проехало грузовое такси и остановилось у соседнего дома. Там шофера уже поджидала хозяйка — толстая старуха, которая тут же начала с поразительной ловкостью подавать сложенные штабелем ящики с яблоками и сливами. Этот двухэтажный дом за высоким глухим забором, выстроенный в манере популярной у богачей двадцатых годов, — с башенками, балкончиками и несколькими верандами, когда-то принадлежал торговцу рыбой Курсису, но после смерти хозяина пришел в запустение и почти необитаем. Вдова торговца при всей своей легендарной страсти к стяжательству не сдавала комнат дачникам. Свой отказ она мотивировала всякий раз по-новому — одним говорила, что не выносит шума, другим доказывала, что стоимость украденных дачниками плодов и ягод превосходит сумму арендной платы за комнату, третьим отказывала из страха перед клопами, которых могут занести постояльцы. Но у соседей было свое объяснение — поговаривали, что у старухи припрятаны драгоценности и она боится ограбления. Сама вдова не старалась опровергать подобные слухи. Ей даже льстило прозвище — «бриллиантовая старуха». Пусть люди знают, как покойный супруг обожал свою половину.

С улицы было видно лишь одно окно первого этажа, издали напоминавшее витрину выставки кактусов. Растения были чрезвычайно крупные, усеянные шипами.

К воротам фруктового сада приближалась странная пара. Красивая девушка лет двадцати, сотворившая над своей внешностью, кажется, все возможное для того, чтобы лишить ее привлекательности. По-мальчишески короткие темные волосы; в обтяжку джинсы со скачущим мустангом на соответствующем месте; ярко красная майка; деревянный кулон на цепочке, похожий на помесь гиперболического скорпиона и божьей коровки.

Спутник ее был лет на десять постарше, но также крикливо одет.

Они остановились, закурили. Сигарету с фильтром девушка вставила в длинный мундштук и двинулась непринужденной походкой дальше, намереваясь войти в сад. Но тетушка Курсис загородила собой калитку и грубо спросила:

— Что надо?

Ингриду это не смутило. Выпустив клуб дыма, она любезно предложила:

— Хотите, мы вам поможем с погрузкой? При такой жарище да в ваши годы можно в два счета нажить… — не вспомнив подходящей к случаю болезни, она осеклась на полуслове.

— Брось запугивать добрую женщину, — моментально пришел ей на помощь Петер. — Просто возьмем да побросаем ящики в кузов!

— Нет, нет, нет! Сюда вы не войдете! — замахала руками хозяйка и захлопнула калитку. Потом спохватилась и крикнула из-за забора: — Спасибо вам! Спасибо!

— А может, сдадите нам комнатку? — с надеждой в голосе спросила девушка. Ей пришлось почти кричать, потому что неумолимая спина хозяйки быстро удалялась. — Всего на две недели! Мы не станем торговаться…

— Зря стараетесь, — ухмыльнулся шофер грузовика. — Старуха меня тоже через порог не пускает. А я вот уже третью осень валандаюсь с ее урожаем… — он презрительно сплюнул. — Дрожит за свои брильянты.

— Ладно, Ингрида, — спутник девушки оглянулся по сторонам. — Попытаем счастья у соседей.

— У Кашиса из милиции?.. — подсказал всезнающий шофер. — Там, конечно, лишний рублик был бы кстати, на казенную зарплату строить дом, сами понимаете… Только навряд ли — по должности ему не положено дачников пускать.

— А вон у тех? — спросила Ингрида.

— Нет, ребятки, Не на ту улицу вы пришли, — сказал шофер, ставя очередной ящик в кузов. — Уж кому-кому, но Альбертовой мамаше деньги не нужны. Мужа только что в капитаны произвели, «Волгу» даже купили, наверно, за валюту… — он показал на серый автомобиль, выехавший из ворот в конце улицы. — Во дает!

За рулем сидел светловолосый красивый паренек. Альберт только весной получил водительские права, но за рулем сидел как заправский шофер — левый локоть высунут из окна, одна рука на руле, вторая — на рычаге переключения скоростей. Лишь едва приметная улыбочка выдавала чисто мальчишескую радость, которую он сейчас испытывал.

Рядом с ним сидел мужчина, кирпичный загар которого и темно-синяя форма говорили, что это рыбак морского экспедиционного лова. Отцу Альберта предстояло в ближайшие дни опять идти на полгода в море, к берегам Канады. После законного отпуска он вот уже семь недель отсиживается на берегу из-за того, что ремонтники все откладывают и откладывают сдачу судна. Океан, конечно, дело не шуточное и лучше все сделать как следует, лишний раз проверить в доке, но если говорить честно — капитану надоело болтаться на берегу. Жена каждое утро отправлялась на работу, сын занимался машиной или пропадал дотемна в яхт-клубе, и только он не знал, куда себя деть. Не приниматься же за разведение кур или кроликов, как это делают моряки-пенсионеры во всех английских романах. А что делать? Неделю-другую выдержать было еще можно, но теперь бездельем он сыт по горло, и вызов в Лиепаю был сущим избавлением.

— Спокойно, Альберт, без паники, — осаживал сына отец. — До поезда времени еще много… А прощаться — мы уже попрощались.

— Если бы ты за обедом не выпил, мать ни в жизнь не дала бы мне сесть за руль… Но ничего, я еще приучу ее.

Отец и сын понимающе улыбнулись друг другу.

Когда машина приблизилась, Ингрида подняла руку.

— В Ригу? — спросила она, когда Альберт затормозил. — Может, и нас подвезете?

Капитан благодушно кивнул. Попутчики сели в машину, и «Волга» быстро набрала скорость.

Ветер отнес облако пыли, и улица вновь оказалась в полном распоряжении ребятишек. Распаленный игрой рыжий малец слишком далеко метнул свою пуговицу.

Чомбе, казалось, только и ждал этого. Поймав пуговицу на лету, пес в мгновение ока утащил ее к своей конуре, улегся на солнышке и, зажав добычу между лапами, удовлетворенно облизнулся. Однако глаза его следили за мальчишками и как бы подзадоривали их отнять пуговицу.

Свидетель этой сцены Варис — он как раз отворил калитку — хоть и страшно торопился, не мог пройти мимо чужой беды и направился к собачьей конуре.

— Как тебе не совестно, Чомбе?! Если не перестанешь озоровать, сидеть тебе снова на цепи!

Виновато поскуливая, пес встал навстречу хозяину и положил пуговицу ему на ладонь. Варис кинул ее через ограду мальчишкам. Постоял в раздумье, потом улыбнулся, оторвал от своей куртки пуговицу и через забор просунул ее парню.

— Все равно последняя… Такого экземпляра в твоей коллекции, наверно, нет, правда?

Мальчуган засунул сокровище в раздутый карман и извлек из него яблоко.

— Хочешь? — предложил он. — Из Курсисова сада…

В этот момент Вариса окликнула Расма:

— Тоже впустую?

— Вечером придет еще один автобус, а под утро из Вентспилса будет пароход с тарой, — сказал Варис, и трудно было понять — шутит он или всерьез.

— Все это штучки вашего отца — из-за головы доставать правой рукой левое ухо; строить всевозможные версии, проверять, отбрасывать, искать единственно верную… — сказала мать, выходя на крыльцо и обтирая о передник перепачканные мукой руки. — Поверьте, что бабуся будет здесь через… — она взглянула на часы, — через семь минут. И на перроне вокзала ее встретит самый мудрый в нашей семье человек, подполковник Кашис в полной форме и при орденах.

Эджус Кашис теперь смотрел на часы через каждые тридцать секунд. Он вспотел, хотя сидел без кителя. Вовремя прибыть на вокзал теперь уже не удастся. После майора Зиедыня по поводу ограбления колхозной кассы еще два сотрудника поделились своими гипотезами. Ведь куда разумней было бы дождаться донесения капитана Лаувы и тогда уж строить предположения. А теперь и сам министр счел необходимым выступить с длинным заключительным словом.

Перебить его подполковник не решался, и мысленно сочинял извинительную речь. Теперь из-под его карандаша выходили сплошь одни старушки. Вернее одна старушка, только от рисунка к рисунку выражение ее лица становилось все более злым. Даже у собачонки, которую она вела на поводке, были злобно оскалены зубы. Не требовалось быть психоаналитиком, чтобы понять, сколь кошмарные видения наводняли подсознание Кашиса.

Пожалуй, он и сам затруднился бы объяснить, почему приезд тещи вселял в него такую тревогу. Сама не будучи способна сидеть сложа руки, она и другим не давала ни минуты пребывать в праздности. В Вентспилсе по всей вероятности не было такой общественной комиссии или совета, в которых не состояла бы Рената Зандбург, готовая бескорыстно и до конца отдавать свои силы и способности, лишь бы ее удостоили публичной похвалы. С нее вполне бывало достаточно Почетной грамоты домоуправления или скрепленного печатью поздравления по случаю Женского дня, чтобы позабыть начисто о своих годах.

Приезд тещи Кашис воспринимал как нечто подобное весеннему паводку — периодическое, иногда разрушительное, иногда живительное, но, увы, неизбежное явление природы, которое, на всякий случай, надо встречать в полной боевой готовности. Одним из видов оружия всегда служил большой букет роз, но на этот раз дай бог, чтобы удалось не опоздать к поезду…

— Майор Зиедынь нарисовал перед нами столь полную и живописную картину происшествия, что осталось лишь изловить виновных, — сказал министр, нисколько не маскируя иронии своего вывода. — К сожалению некоторые его умозаключения кажутся сомнительными. По крайней мере хоть один пьянчужка или любитель природы все-таки находился вблизи конторы; трудно представить, чтобы ограбление произошло без участия знатока местных условий. Ведь не каждый раз при выдаче зарплаты в кассе остается столь значительная сумма… Остальные преступники — и с этим я могу согласиться — по-видимому были гастролерами. Но в районе пока что не предпринято никаких мер для установления их личности. И хорошо, подполковник Кашис, что вы подключили к следствию инспектора вашего отдела. Возьмите это дело под личный контроль и доложите мне через три дня… — Он заглянул в свои заметки. — Итак, мы подошли к последнему пункту, по которому я попрошу… Вы хотите что-то сказать, подполковник?

Не в силах дольше сдерживать беспокойство, Кашис сам не заметил, как поднял руку. Теперь, красный от смущения, он вскочил со стула.

— Виноват, товарищ министр, но через несколько минут я должен быть на вокзале…

Министр не дал ему продолжать:

— Бегите!

Выбегая из кабинета, Кашис бросил последний взгляд на часы. Обе стрелки по-прежнему перечеркивали циферблат одной прямой линией. И Кашис понял: часы стояли.

Подполковник был далек от фатализма, надеясь, что как ни рассержена будет теща, она все-таки посидит на своем чемодане и терпеливо дождется встречающих. Плохо он еще знал ее.

Вдова лоцмана какое-то время действительно не выказывала намерения покинуть купе — настолько она была уверена, что сию минуту вбегут внуки и вынесут багаж. Но никого не было. Вскоре на перроне остались лишь отбывающие в Лиепаю — их поезд стоял на соседнем пути.

Первым стал проявлять признаки беспокойства ее маленький черный пинчер Цезарь. Не отсутствием родни хозяйки была озабочена собачонка, ей просто хотелось поскорей выйти на свежий воздух. И Цезарь тявкал и настырно тянул поводок до тех пор, пока мадам Зандбург не приняла решение немного потратиться и призвать на помощь проводницу. Вот каким образом на ступеньках вагона появилась с виду невзрачная, но весьма энергичная старушка, своим черным шелковым платьем, черным пальто и старомодной черной шляпкой резко отличавшаяся от большинства других, одетых по-летнему пассажиров. Проводница подала ей два чемодана и большую хозяйственную сумку.

И вдруг мадам Зандбург углядела чью-то, кажется, знакомую спину. Привязав собачонку к ручке чемодана, она бойко засеменила вслед за рослым юношей.

— Варис! Варис! Да остановись же, несносный! Бабуся приехала, Варис!

Парень обернулся. Это был Альберт, который, поставив машину на стоянке, теперь искал у лиепайского поезда отца.

— Вы, наверно, обознались, я не Варис.

— Я это и сама вижу, — отрезала мадам Зандбург. — И нечего привязываться к незнакомым дамам.

— Но со мной учится мой товарищ, его тоже… — Альберту лицо старушки показалось знакомым.

— Никаких «но», молодой человек! — перебила она. — Вы не тот, за кого себя выдаете! Как не стыдно еще смотреть мне в глаза! Хотя бы предложили пенсионерке поднести чемоданы на юрмалскую электричку.

— Альберт, давай же скорей, мы сейчас отдаем концы! — раздался голос отца.

— С удовольствием, конечно, — замялся парень, поскольку уже было ясно, что перед ним никто иной, как Варисова бабушка собственной персоной. — Я даже могу отвезти ваши чемоданы… Но через десять минут.

— Нет, нет, нет, у меня хватает своих внуков! — с новой силой возмутилась Зандбург. — С какой стати платить постороннему человеку?.. Лучше скажите, где тут сдают на хранение багаж?

— Ближе всего камеры-автоматы, — сказал Альберт. — За пятнадцать копеек можете держать в них свой багаж хоть две недели, — с этими словами он убежал.

— Всего пятнадцать копеек? — настроение мадам Зандбург заметно улучшилось.

Оно стало почти приподнятым, когда она возвратилась к своим чемоданам. С сердитым рычанием, приводившим в восторг публику, их мужественно охранял Цезарь. Среди стоявших зевак находилась также и Ингрида со своим спутником. И в отличие от тетушки Курсис, мадам Зандбург не пренебрегла помощью, предложенной этой любезной парой.

Нигде время не тянется так долго, как на перроне вокзала, когда до отправления поезда остались считанные секунды. Кажется, успела пройти целая вечность с того момента, когда провожающим было предложено покинуть вагоны. Все слова давно сказаны, одинаковую неловкость испытывает и тот, кто уезжает, и тот, кто остается.

Ничего вразумительного не мог сказать и Альберт. Лишь теперь до него начало доходить, как много хотелось ему сказать отцу, порасспросить, посоветоваться. За долгие отлучки отца они отвыкли друг от друга. И когда уже казалось, еще немного и с ним можно будет как с другом поделиться самым сокровенным, — приходила радиограмма, начинались сборы. С этой минуты отец мысленно, по-видимому, уже находился в море, иначе не мог бы он так терпеливо выслушивать все наставления жены и ценные указания о том, как уберечься от простуды и коликов в животе. Праздник кончался, а в будни отца и сына разделял океан.

И тем не менее отец еще пытался прочесть на прощание небольшую лекцию. Со ступенек вагона он говорил:

— И вообще — без надобности никуда не езди. Когда-нибудь свози мать по грибы или девчонку свою в «Грибок»… — он все еще был малость под хмельком и потому сам же расхохотался над игрой слов. — Одним словом, сын, будь мужчиной, не обижай мать, и чтоб в школе все было в порядке! Не то…

Наконец-то поезд тронулся.

Альберт с облегчением вздохнул, помахал рукой и повернулся, чтобы идти.

Когда он выходил из вокзала на площадь, подкатила милицейская «Волга» и затормозила у главного входа. Из нее вылез Кашис и стремглав бросился к эскалатору.

Но Альберт даже Не оглянулся. На душе было пусто и тоскливо. Нащупав в кармане ключи от машины, он направился на стоянку.