Воскресное утро выдалось солнечное. Словно в насмешку над бюро погоды, скептически предвидевшим «переменную облачность», синева над морем была ясна и прозрачна. Хорошо, что электрички курсировали еще по летнему расписанию, не то кое-кому из рижан пришлось бы застрять в городе на весь день. Большая часть пассажиров так жаждала солнца, что выходила уже в Булдури и отправлялась со станции прямиком на пляж.

Пляж буквально устлан телами. В море тоже полно купающихся, и дежурному спасательной станции трудно понять, кто действительно тонет, а кто ныряет для собственного удовольствия. Оставалось лишь время от времени просматривать пляж в бинокль, не заметно ли где признаков паники. Как обычно, больше всего беспокойства проявляли матери. Одна бегала вдоль берега у воды и в отчаянии взывала:

— Зигурд! Не заходи так далеко! Выходи сейчас же, раз тебе говорят!

Но малыш, плескавшийся голышом на первой отмели, и не думал внимать строгому приказу.

Рената Зандбург тоже вышла на прогулку. Упорно не желая надевать любезно предоставленные ей халат и легкую домашнюю одежду, она упрямо носила только свое черное шелковое платье и при всяком удобном случае повторяла:

— Это к скорой смерти. Оставили мне как раз то, в чем хочу в гробу лежать…

Она вела на поводке Цезаря, который осторожно обходил стороной каждую лужицу, старательно обнюхивал каждую кучку песка. Хорошо воспитанный Цезарь подошел к мусоросборнику и возле него задрал заднюю лапку.

Это вызвало среди гуляющих целую бурю возмущения.

— Старый человек, а стыда нет никакого! — напала на Зандбург толстая женщина, заменившая купальный костюм лиловыми панталонами и преогромным черным лифом.

— Вам разве неизвестно, что запрещается прогуливать дворняжек по пляжу? — вторил той долговязый плешивый мужчина.

— Это не дворняжка, а породистая служебная собака, — невозмутимо поправила его мадам Зандбург. — Может, он как раз по следу идет, а вы его сбиваете.

— Этакая шавка?.. — издевался лысый. — Да такую даже блоха не побоится.

Рядом стоял милиционер, озабоченный разрешением очередного пляжного конфликта.

— Хорошо, что я очки сняла и положила рядом! — верещала пожилая женщина и без видимой логики продолжала: — А то сидела бы теперь с распухшим носом!

— За очки я бы вам заплатил, — оправдывался плечистый юноша. — А по какому праву вы продырявили мне мяч спицей? Как будто бы нарочно…

— Хоть бы играли как люди! — вмешалась в разговор воспитательница детсада. — А то ведь лупят что есть силы и гасят. Убийцы!

Смекнув, что разговор принимает нежелательное для него направление, волейболист незаметно попятился назад, но вдруг замер, будто уперся в невидимую преграду. Поглядел на окружающих и снова — будто не веря своим глазам — на песок, где еще совсем недавно лежали его вещи. Наконец до него дошло!

— Мои вещи! Старшина! У меня украли вещи!..

Милиционер вздохнул и вынул из планшета шариковую ручку и блокнот.

— Что там у вас было? «Спидола», конечно…

Потерпевший кивнул.

…Чуть поодаль, кокетливо жонглируя волейбольным мячом, лавировала меж распростертых на солнцепеке загорелых тел Ингрида. Движения ее были неторопливы и гибки. В «бикини» она была просто неотразима. При звуках джазовой музыки Ингрида изменила направление и подошла к четверке мужчин, которые, рассевшись вокруг транзистора, резались в карты.

— Будет вам козырями шлепать, лучше попытали бы счастья в любви, — пошутила Ингрида. — Не хотите ли малость поразмять свои протезы? — и она высоко подбросила мяч.

— А что если и в самом деле? Для аппетита…

Все четверо встали, но один тут же снова растянулся на песке.

— Пригляжу пока за барахлишком, — сказал он.

— Идите, идите! Я тут еще часок позагораю, — заверил его сосед.

Все четверо пошли вслед за Ингридой.

Однако трудно сказать, каким образом он собирался стеречь вещи, поскольку загорал, накрыв лицо газетой. Как и его товарищ, статный молодой человек. Они оба даже производили впечатление спящих.

Но нет! Чуть погодя зашевелилась рука, стянула с лица газету и как бы невзначай набросила ее на «Селгу», которую оставили легкомысленные картежники.

Подал признаки жизни и второй. Из-под газеты он внимательно наблюдал, не следит ли кто за маневрами компаньона. Но кругом все были заняты своим делом: кто дремал, кто читал, кто болтал или помогал детворе строить крепости из песка.

Несколько ловких движений, и оба уже подкатились к оставленным вещам. Затем, точно сговорившись, потянулись, встали, надели чужие брюки, рубашки, взяли радиоприемник и ушли. По всему чувствовалось, что они не новички в своем деле.

Альберт уже привык к тому, что Ингрида всегда опаздывает. Но сегодня она побила все рекорды. Вот уже почти час как яхта Вариса стоит на якоре у второй отмели, и пассажиры взбунтовались не на шутку.

— Поехали, кэп! — взмолилась Лайла. — На этой жаре можно совсем растаять.

— Я сплаваю на берег за лимонадом, — тут же предложил Альберт.

— Отчего не сказать прямо, что соскучился по своей воображале? — в голосе Астры была слышна нескрываемая ревность.

— Вон ты какая злюка! — Вилис был искренне удивлен.

— А мне противно, что она вечно утаскивает Альберта куда-то в кусты, — сердито сказала Астра.

— Астра права, — Варису хотелось сгладить выходку подруги. — Как ты ее разыщешь в этой толкучке? Ей же с берега наша яхта видней. Могла хоть бы рукой помахать.

— Надо только хотеть! — кипятилась Астра.

— Нет, мы с ней договорились ровно в одиннадцать. А мы опоздали, — Альберт ни под каким видом не желал допускать, что Ингрида могла его обмануть. Забрав одежду, он спрыгнул в воду. — Меня не ждите!

Волейбольные мячи висели над берегом совсем как воздушные шарики над первомайской демонстрацией. Да, разыскать знакомое лицо в этом муравейнике — затея безнадежная.

Но Альберт упрямо продолжал идти.

— Мяч! — внезапно услыхал он знакомый голос и резко обернулся.

Волейболисты, которые часами могли играть, стоя в кружке, почему-то считали ниже своего достоинства догонять провороненный мяч и всегда пользовались услугами гуляющих у воды. Вот и сейчас, не двигаясь с места, они ждали, что кто-то им отпасует. Среди них была и Ингрида.

Альберт опомнился слишком поздно. Ударясь о его ногу, мяч изменил направление и укатился в воду.

— «Даугаве» как раз нужен хороший запасной вратарь. Может, возьмут, сходите, — съязвила Ингрида. Лишь после этого она узнала Альберта. — Наконец-то! Куда ты пропал?

Альберт хотел было ответить резко, но передумал и оставил упреки при себе. Настоящему мужчине, очевидно, полагалось бы опоздать самому, а не ждать терпеливо целый час…

Ингрида взяла парня под руку и повела по берегу.

— Хорошо, что ты пришел, — ластилась она к голому плечу Альберта. — Хочу своим старикам отвезти подарок. У тебя хватит бензина?

Альберт смутился.

— А мяч как же? — спросил он, оглядываясь, как будто сейчас это было самое важное.

Ингрида равнодушно махнула рукой.

— Скорее! — поторопила она. — Петер давно ждет.

Петер неожиданно оказался приятным спутником. Довольно долго он взахлеб восторгался Альбертовым умением водить машину и таким ненавязчивым способом не давал стрелке спидометра опуститься ниже сотни. После чего он спокойно заснул и проснулся, лишь когда «Волга» свернула с шоссе и начала подпрыгивать на ухабах проселка. Казалось, им не будет конца, и Альберт окончательно убедился в том, что Ингрида и в самом деле выросла в забытой богом дыре. Наверно, не велико удовольствие добираться отсюда пешедралом до ближайшего городка. Грибов и ягод тут было, видимо, немало, но какая от них радость молодой девушке?

Наконец за очередным поворотом показался бревенчатый дом, который так и просился в заповедник-музей Народного быта. «Волгу» встретил ожесточенный лай собак.

— На место, Пекси, цыц, тебе говорят! — закричала Ингрида, вылезая из машины и разминая затекшие ноги.

Но пес не унимался.

— Возвращение блудной дщери, — шепотом поиронизировал Петер.

Чуткое ухо Ингриды уловило замечание.

— Что ты хочешь? Бедный песик впервые видит, что в машинах разъезжают не только люди, но и ослы, — парировала она и подошла к Пексису, наконец узнавшему хозяйку и теперь радостно завилявшему хвостом. — Знаю, знаю, дружок, в это время все на ферме, все работают… — она наклонилась и достала из собачьей конуры большой ключ. — Этот тайник придумал мамин дед. Наверно, еще во времена крепостного права… Извольте, господа! — Ингрида бросила ключ Петеру. — Чувствуйте себя как дома, но ведите себя как в гостях. А я пока схожу, сообщу о прибытии высоких гостей. Навряд ли, конечно, восторги моих стариков придутся по вкусу горожанам, — как девушка ни пыталась острить, было видно, что она взволнована.

Прошло немногим больше часа, как все они уже сидели за угощением. У Ингридиной матери нашлось и холодное мясо, и студень, и жареный лещ, и салат из помидоров, и горячая картошка, аппетитно дымившаяся на столе. Посредине, на почетном месте красовался подарок дочери — новенький транзисторный радиоприемник завода ВЭФ, вы-выдвинутая антенна которого почти упиралась в низкий потолок избы.

Альберт представлял себе родителей Ингриды совсем другими — неразговорчивыми, ушедшими в себя людьми, рано сгорбленными тяжелым деревенским трудом. А перед ним оказались на редкость радушные хозяева, от души радовавшиеся нежданным гостям. Они буквально лезли из кожи, чтобы дочери не краснеть за них перед друзьями.

— Поехали! — этот весьма лаконичный тост напомнил Альберту любимое застольное словечко отца.

Он поднял до краев наполненный чайный стакан и мужественно отпил большой глоток. В следующий момент в глазах у него застыло выражение ужаса, затем по щекам потекли слезы. Он громко закашлялся.

— Только не говори, что я тебя не предупреждала, — Ингрида не смогла удержаться от смеха.

— Может, вареньицем закрасить? — предложил ее отец, жилистый мужчина под пятьдесят. Сам он залпом осушил свой стакан, не моргнув глазом. — Принеси, Марта!

Жена отложила наполовину смотанный клубок шерсти и достала из буфета банку с вареньем.

— Теперь и мы стали пить магазинную водку, — словно извиняясь, сказал отец Ингриды. — Но нам не дали нынче зарплату в срок — какие-то сволочи очистили колхозную кассу… Хорошо еще, что свой спиртозаводик уцелел на чердаке с немецкого времени.

— Не гневи бога, Витолд! — воскликнула мать. — Счастье, что твой отец остался жив — много ли было надо!..

— Да перестань ты! — взмолился отец. — Не видишь, дитя сейчас нюни распустит!

Альберт тоже обратил внимание на то, что Ингрида необычно бледна. На губах у нее застыла вымученная улыбка.

Ингрида с трудом удержалась от того, чтобы не влепить пощечину Петеру, преспокойно глотавшему водку, которую подливал ему отец. Впрочем, ведь и у самой тоже рыльце было в пуху — кто тянул ее за язык разболтать про традиционный юбилейный праздник в их колхозе, когда выдают зарплату и квартальную премию, играют спектакль, а потом пляшут до утра… Кому нужны были эти сантименты?.. Мерзавец! Так подло воспользоваться ее простодушием! Столь гнусного предательства она не ожидала! А что если с ее дедом действительно случилось бы что-то серьезное? Теперь она была бы дважды убийцей, потому что уж точно укокошила бы сейчас Петера… Ингрида достала из сумочки сигареты и закурила.

Мать сделала вид, что не замечает. Повесив на спинку стула новый моток пряжи, она стала просить:

— Рассказала бы, доченька, как ты там в Риге одна поживаешь? Много ли заставляют учиться? Хоть бы письмецо написала с адресом, мы давно бы уж тебе посылочку…

— Живет что надо, сама разве не видишь?! — перебил ее отец. — Раскатывает в шикарной машине, привозит дорогие подарки, кавалеров целых две штуки, — самогон ударил ему в голову. — Дерните еще, ребята, покуда в парнях ходите, — он чокнулся с Альбертом, осоловело глазевшим по сторонам.

— Давай, перекинь еще стопаря, — подбадривал его и Петер. Встретясь взглядом с Ингридой, он вдруг заговорил изящным слогом и даже встал: — Я не знаю, представителей какой профессии мы чествуем в этот воскресный день и в конце концов — не все ли равно? Только мне хотелось бы выпить за здоровье тех, кто взял на себя самый неблагодарный человеческий труд — производить на свет детей с надеждой, что из них вырастут люди. За твоих родителей, Ингрида!

— Рванем и поехали! — выкрикнул невпопад Альберт и поднялся тоже.

— Вам надо бы малость прилечь перед дорогой, — посоветовала мать Ингриды.

— У меня, хозяйка, тоже есть мать, которая беспокоится, — сообщил Альберт и не очень твердым шагом направился к двери.

На воздухе сознание сразу прояснилось. Он подошел к «Волге», в темноте казавшейся почти черной. На машине блестели капли воды. Дождь хоть и прошел, но в воздухе еще пахло грозой.

— В такую ночь все автоинспекторы сидят за столом и пьют грог, — заверил Петер, но потом все-таки спросил: — Ехать не боишься?

Ответить на такой вопрос Альберт счел ниже своего достоинства. Сел в машину, включил фары, затем распахнул дверцу.

— Отчалили!

Мать еще сунула Ингриде на колени корзину с разнокалиберными стеклянными банками. Дверца захлопнулась, можно было трогаться в обратный путь.

— Теперь понял, что мои рассказы про родную сторонку были чистейшим соцреализмом? Ты здесь не выдержал и трех часов, — Ингрида говорила возбужденно — она тоже глотнула самогонки.

— Не мешай ему править! — сказал Петер. — Не видишь, какая грязища!

После сильного дождя дорога в самом деле стала намного хуже, чем была. Ветер гнал густые тучи, обрывал с деревьев начавшую желтеть листву и швырял в лобовое стекло машины. По лужам, заполнившим рытвины, пробегала рябь..

В таких условиях Альберт за свою короткую шоферскую жизнь ехал впервые. То и дело приходилось притормаживать и резко менять направление, переключать скорости. Он петлял между ухабами, словно в бешеном слаломе, переметываясь с правой стороны дороги на левую и обратно. Какое-то седьмое или девятое чувство безошибочно подсказывало ему ту идеальную скорость, на которой можно было проскочить, не застряв, яму и не ехать, а почти глиссировать над мелкими выбоинами, превратившими дорогу в стиральную доску. И скорость эта была совсем не малая. Думать и заранее выбирать курс было некогда — все решала молниеносная реакция и откуда-до пришедшая интуиция. Непостижимым образом она ни разу не подвела Альберта.

Наконец лучи фар упали на черную блестящую поверхность асфальта.

Альберт выехал на шоссе и повернул «НА РИГУ», как предписывал дорожный указатель.

Теперь на газ можно было жать смелей. Держа руль одной рукой, Альберт второй обнял щуплые плечи Ингриды и привлек девушку ближе. Она вся съежилась, свернулась в уютный клубок и включила радио. Заиграла сладко волнующая музыка джаза.

Альберта охватило ни с чем не сравнимое чувство легкости. Нечто подобное он испытал лишь однажды — когда спускали на воду новый корабль отца, и всех гостей потчевали шампанским. После нескольких тостов взрослые пошли осматривать помещения сейнера, а он допил из всех бокалов, залез на командный мостик. Там ему захотелось спрыгнуть в Даугаву или взмыть в воздух и улететь. Казалось, это было вполне ему по силам… Но ведь сегодня пили не шампанское, а сивуху, да и той не больше стакана. Нет, это не хмель кружил голову, а джазовые вариации извечной темы любви.

Хоть бы никогда не кончалась эта поездка! Вот бы и по жизни мчаться так: рядом любимая девушка, а впереди ровная дорога без всяких огорчений. Все в твоих собственных руках, зависит от тебя самого, а не каких-то там идиотских «так принято»… Зачем расстраиваться, если тебя товарищи упрекают, что стал индивидуалистом, презревшим коллектив? Гнать от себя подобные мысли, как и все прочее, что мешает полностью отдаться на волю течения! Альберт не был настолько наивен, чтобы не знать о существовании мелей и подводных рифов, подстерегающих тех, кто плывет по этому благодатному течению, каким представлялась ему сегодня жизнь. Понимал он и то, что Ингрида живет не одним свежим воздухом и любовью, и радиоприемники для нее с неба не падают. Когда-нибудь он еще узнает цену всего этого, но незачем отравлять эти восхитительные минуты!

Впереди замаячил виадук, под ним мелькнула светящаяся стрела поезда. Мост окутался клубами пара.

Вынырнув из белого облака, машина оставила виадук позади и мчалась дальше по пустынному шоссе. Лишь изредка яркий луч вырывал из темноты то забор, то наклоненные северными ветрами сосны, говорившие о близости моря.

Ярко зарделся и вновь потух горящий кончик сигареты, которую поочередно курили Ингрида с Альбертом. Он только хотел погасить окурок о пепельницу, как сзади неожиданно раздался голос Петера:

— Левей! — его окрик стеганул как бич и даже не дал возможности осмыслить, что случилось.

Пепел осыпался Ингриде на юбку. Альберт вздрогнул. Его нога инстинктивно нажала на тормозную педаль. Но как раз этого и не следовало делать.

Машину занесло на скользком асфальте, и, неуправляемая, коротко и глуховато лязгнув металлом, она врезалась в придорожный столбик. В тот же миг потух свет фар.

Тишина. Лишь капли дождя уныло барабанили по крыше «Волги».

— Отзовись, кто жив! — выбравшись из машины, Петер попытался шутить.

Открылась правая передняя дверь. Цела и невредима вышла Ингрида, быстренько обежала вокруг «Волги» и распахнула дверцу водителя.

— Берт, что с тобой? Да говори же!.. Хоть слово скажи!..

Не дождавшись ответа, она вцепилась в его руку и почти силой вытащила из машины. Вид у Альберта был жалкий — дальше некуда. Физически он, как и двое его пассажиров, не пострадал, если не считать пустяковой царапины на лбу; зато нервное напряжение достигло предела, и Альберта трясло, как в истерическом припадке.

— Вдребезги! — выдавил он наконец.

— Мура, — Петер уже успел осмотреть машину. — Наверно, твой ангел-хранитель успел подставить крылышко, чтобы удар был помягче… Даже радиатор не потек. Надо будет купить новый бампер, облицовку и фары; кое-где выправить и подкрасить. Не знаю, сколько за это сдерут, но для хорошего мастера все это сделать — раз плюнуть… А теперь садись проверь, может, в моторе что поломалось.

Нет, мотор был в исправности, передние колеса тоже поворачивались, ни за что не задевая. Петер становился все веселей.

— С твоим дурьим везением можем спокойно газовать через всю Юрмалу — никто ничего не заметит.

Альберт же никак не мог прийти в себя.

— Нет, нет! — упрямо мотал он головой. — Домой в таком виде я показаться не смею.

Петер пожал плечами, однако попробовал переубедить парня, понуро сидевшего за рулем и похожего на резиновую куклу, из которой выпустили воздух.

— Если машину кто-нибудь обнаружит здесь — прав тебе не видать как своих ушей. Заставят дуть в пробирку, унюхают алкоголь и составят такой протокол, что главный автоинспектор пальчики оближет…

— Тут мы оставаться не можем, — поддержала Ингрида. — Прошу тебя, Берт, не валяй дурака, поехали!

Легко сказать. А как это сделать, если в его отяжелевшей башке умещается всего одна мысль: «Все пропало, всему конец, мать больше никогда не даст машину, я никогда больше не смогу покатать Ингу, она больше никогда не захочет со мной встречаться…» Все прочее тонет в черной пучине безнадежности — и нигде нет даже соломинки, чтобы ухватиться. От тоскливой пустоты будущего и плаксивых попреков матери и унылых воспоминаний могло спасти только чудо. Чудо или же…

— Оставь-ка нас вдвоем, Ингрида, — сухо потребовал Петер и на месте пресек попытку девушки протестовать: — Не бойся, я его не обижу, иди!

Он взял Альберта за лацканы куртки, выволок из машины и крепко встряхнул. Затем, не выпуская, как следует наорал на него:

— Будь мужиком, черт тебя побери! Слезы и квохтанье никому еще не помогли.

— Я уже и сам хочу… — голос у Альберта все еще дрожал.

— Хотеть — этого еще мало, — грубо перебил его Петер. — Впрочем, говори!

— Я не должен был с такой скоростью ехать, тогда ничего бы не случилось. Если бы я знал…

— Если бы у моей тетки были колеса, я подарил бы ее тебе вместо «Волги» и ты раскатывал бы как у Христа за пазухой, — издевался над ним Петер, а потом с места в карьер, без обиняков: — Хватит с тебя, если дома все будет шито-крыто?

— Сказка! Да я согласен все отдать…

— Всего мне не надо. Только придется делать то, что я скажу, — сухо сказал Петер.

Вот оно, спасенье! И, по-видимому, расплата за эту неделю с Ингридой. У продолжения все равно будет своя цена — в этом Альберт не сомневался. Понимал, что задаром ничего на этом свете не делается. И все же решился. Будь что будет! После этой аварии, кажется, ничто не может быть страшнее, и притом часть пути он ведь еще сможет пройти рядом со своей Ингой!..

— До ее стариков доедешь обратно? — не дожидаясь ответа Альберта, Петер продолжал: — Драндулет оставим в сарае, заберем с собой номера и поедем с последним поездом. Во сколько вернется твоя мать из гостей?

— Она собиралась заночевать в Риге, но обязательно приедет утром, чтобы накормить меня завтраком.

— Успеем.

— А если заглянет в гараж?

— Увидит серую «Волгу», которая пока что спокойно стоит в лесочке около кэмпинга «Вайвари». Она же не станет проверять номера шасси и двигателя… По дороге я тебе все объясню. Ингрида, едем!

…Спустя четыре часа по темной, безлюдной улице Коку ехала серая «Волга» с номерными знаками машины Альбертова отца, остановилась у ворот его дома. Альберт вылез, растворил ворота, загнал машину в гараж и тщательно запер двери.

Затем в окнах первого этажа вспыхнул свет и через несколько минут снова погас.

Соседи крепко спали. Даже Чомбе не подал голоса, — он успел привыкнуть к ночным поездкам Альберта.