…Кресла плавно опустились, приняв первоначальное положение. Сфера снова стала матово-прозрачной, и Роберто увидел за ее стенами все тот же знакомый тоннель, освещенный ярким сапфировым светильником, по которому, тихонько журча, переливались каскады антиэнергии обратимости. На сером корундовом полу ниши еще не просохли капельки разлитой ими воды.

Юноша машинально взглянул на часы и, не поверив своим глазам, поднес их к уху. Механизм ритмично отсчитывал секунды. Двигались в такт ему стрелки. Они говорили, что с того времени, как Роберто указательным пальцем правой руки нажал большую зеленую кнопку — крайнюю в верхнем правом ряду прошло всего тридцать минут.

Это было невероятно, непостижимо! Каких-нибудь тридцать минут — и целая эпоха удивительной цивилизации, охватывающая более тридцати тысячелетий жизни, удивительной жизни тех далеких землян!

Интересно, удалось ли им найти свою новую Землю?

Роберто встал, стараясь не потревожить деда, но Фредерико вдруг спокойно поднялся со своего места и уверенно направился к выходу.

— Открой-ка люк, сынок, — как нечто совсем обычное, попросил он. — Надо поторапливаться. Вион, наверное, уже заждался нас. А нам и перекусить чего-нибудь совсем не повредит, и хоть на минутку надо в зал изделий из редких и драгоценных элементов заглянуть. Уж очень мне хочется на дело рук древних мастеров поглядеть. Ты прости, пожалуйста, мне эту старческую блажь. Недалеко ведь, как раз напротив входа в этот зал стоим.

Удивленно глядя на деда, Роберто щелкнул тумблером. С характерным знакомым уже лязганьем открылся входной люк, и старый Фредерико все с той же уверенностью прошел по боковому выступу машины вперед, а затем легко и ловко спрыгнул у самой ниши на тонкий корундовый настил.

«Неужели так благотворно повлиял на дедушку ионизированный свежий воздух внутри машины?» — подумал Роберто, но ответить на свой вопрос так и не смог — не успел.

Во все глаза смотрел он, как дед ловко манипулировал пальцами с разноцветными пятнышками правого широкого серебристого конуса.

— Тебе тоже жаркое из кролика? Или лучше хороший сочный бифштекс? — повернулся Фредерико к внуку. — Пожалуй, подойдет и то, и другое, — сказал он сам себе вслух, еще раз оценивающе взглянув на Роберто. — И паровой большеротый буффало тоже, думаю, не повредит. Отощали-то мы как с тобой. А из овощей выберем свежие помидоры, сладкий перец и зеленый лук.

И он снова уверенно и проворно заработал пальцами.

«Ага, вот в чем дело!» — наконец понял юноша. Не ионизированный воздух тут первопричина, хотя он, безусловно, вселил в старика хороший заряд бодрости. Главное же-дед помнил все, что знал, что усвоил из фильма он, Роберто. Помнил и знал даже значительно больше, потому что его мозг во время сна воспринимал биотоки познания, излучаемые скрытой аппаратурой сферы, не отвлекаясь на видовое восприятие фильма, а ионизированный воздух и крепкий сон в свою очередь способствовали улучшению его общего физического состояния.

Через минуту оба они с большим наслаждением ели аппетитно пахнущие блюда из мяса и рыбы, кусочки мягкого серого хлеба и свежие овощи, запивая все это чистой прохладной водой, накануне припасенной ими в дорогу.

Фредерико вытер полой пончо губы, поднялся и быстро отправил в темное окошко пустую посуду.

— Давай-ка, сынок, сюда наш древний амулет, хитровато усмехнулся он одними глазами. — Пора использовать его по прямому назначению.

Он проворно перебрался через выступ и подошел к противоположной нише, на белоснежном пластике которой в самом центре выделялась светло-желтая пластинка с вкрапленной в нее Большой Голубой Корундовой Звездой отличительным знаком сподвижника Совета Земли. Легким движением пальцев дед передвинул пластинку вниз. Под ней открылась небольшая фигурная прорезь, в пазы которой точно вошла головка «амулета», выполненная в форме диковинной птицы с человекообразным лицом.

Что-то щелкнуло там, внутри, Фредерико сразу после щелчка вынул головку золотистой пирамидки из прорези, и стена белоснежной ниши беззвучно и плавно поплыла вверх.

Секунда, вторая, третья… Движение ее прекратилось. Перед ними зиял темный квадрат входа. Всего одно мгновение выделялось на белоснежном фоне ниши его неведомая, пугающая чернота, которая неожиданно сама собой вдруг вспыхнула ярким светом. В огромном зале заискрились, засияли мириады огней.

Фредерико и Роберто вместе шагнули в широкий проем. Ровными рядами вдоль и поперек зала, в центре и под стенами стояли высокие шкафы, три четверти верхней части каждого из которых были сделаны из прозрачного пластика, по чистоте и блеску напоминающего лучшее зеркальное стекло. Широкие проходы позволяли свободно подойти к каждому шкафу, внутри которых на таких же прозрачных полках ослепительно сверкали груды драгоценных камней и изделий из них, жемчуг, кораллы, перламутр, янтарь, всевозможные фигурки и украшения из благородных металлов, невиданной величины кристаллы, разнообразные предметы из цветных непрозрачных камней очень красивой окраски — нефрита, орлеца, малахита, азурита, яшмы, флюорита, агата, а также из янтаря во всей его гамме — от светло-желтого, почти прозрачного, до темно-красного и почти черного.

В нижней, непрозрачной, части объемистых шкафов, что стояли у стен слева от входа, на полках лежали тяжелые самородки платины, золота и серебра, вкрапленные в сопутствующие породы. Тут же тускло поблескивали слитки, различной толщины пластинки, проволочки и катушки тончайших нитей из этих же металлов. А дальше…

Дальше вдоль стены стояли десятка два шкафов с раскрытыми нижними и верхними дверцами, полки которых были почти полностью опустошены. Оставшаяся небольшая часть украшений и изделий из платины, золота, серебра и драгоценных камней валялась на полках в хаотическом беспорядке, словно кто-то очень спешил, вытаскивая из шкафов более ценное и отбрасывая в сторону «мелочи».

Фредерико протянул руку к маленьким фигуркам из золота. Миллионы лет пролежали они на этих полках, чтобы донести до людей тайну изумительного мастерства далеких землян…

Вот надменное, недоступное божество в высокой шапке, в пышных одеждах, восседающее на величественном троне. Рядом — скорпион, поднявший хвост, чтобы ужалить. Напряг свои тонкие ножки, готовясь к прыжку, кузнечик. Плетет почти невидимую паутинку юркий паучок. Страшная кошка с грозными клыками-саблями застыла в напряженной стойке. Поднял хоботом высоко над головой огромное бревно могучий слон. А вот и милая сердцу лама с детенышем. Совсем как их маленькая Косо…

И вдруг Фредерико невольно отдергивает руку. С горящими гневом глазами и с разверзшейся зубастой пастью на него вот-вот бросится страшная акула.

А рядом — попугаи, юркая ящерица с глазами-изумрудами, забавные обезьянки — то на четвереньках, то выпрямленные — стоят на двух ногах с дубинками в передних лапах, похожих на человеческие руки… Тут же крокодил с головой, напоминающей птичью, несколько крупных крабов в натуральную величину…

Трудно поверить, что сделано все это миллионы лет назад — так тонки, так изящны их рисунки и линии, так совершенны формы, так живо и непосредственно передают они знакомое, существующее рядом на Земле, и незнакомое, никогда доселе невиданное.

Фредерико бережно взял в руки небольшую, с ладонь, коробочку, усыпанную переливающимися, сверкающими камнями.

Кому и для чего служила она? Чей радовала взгляд?

А кто смотрел, любуясь, на этот вот неповторимо прекрасный букетик цветов в удивительно прозрачном хрустальном стаканчике, где все — и стебельки, и лепестки, и сами цветы, и даже роса на них — сделаны из редчайшей красоты и чистоты алмазов, изумрудов, рубинов и других драгоценных камней?

А это, конечно, серьги… Не случайно же парой близнецов лежат они на темном бархате кожаного футлярчика — большие, но очень легкие, почти невесомые, сплетенные из тонкого кружева золотых нитей. А на многочисленных крошечных пластинках-подвесках вырезаны какие-то черточки.

— Взгляни, Роберто, что там нарисовано? Не могу различить. У тебя-то глаза поострее.

Роберто положил на ладонь хрупкие украшения и, почти не дыша, долго всматривался в причудливые узоры, по-детски беззвучно шевеля губами.

— Что ты там видишь? — поторопил его дед вопросом. — Или нельзя разобрать?

— Да что ты, дедушка, очень даже понятно. Тут целая картинная галерея. На каждой пластиночке зверь, птица или цветок. Одни очень хорошо знакомы, а некоторых я даже на картинках никогда не видел…

— Ну, что же, под каждой крышей — свои мыши, — усмехнулся дед чему-то своему. — Клади сережки в шкаф да пойдем и на другую красоту поглядим, — кивнул он на широкий проход между шкафами, пересекающий центральную часть зала. — Время-то не ждет.

Роберто положил сережки на место в футляр и как-то растерянно посмотрел на деда.

— Скажи, кто посмел здесь вот так напакостить? У кого поднялась рука на такую красоту?

— Это, сынок, мы можем — узнать очень просто. Специальная аппаратура фиксирует всех посетителей подземного музея. Вот, смотри!

Фредерико закрыл верхнюю прозрачную дверцу одного из опустошенных шкафов, уверенно потянулся к зеленой кнопке в правом нижнем углу. И сейчас же прозрачная дверца вспыхнула внутри голубым светом. Что-то едва слышно потрескивало в воздухе, а потом из проема, ведущего в тоннель, послышались тяжелые шаги и невнятные голоса.

Вздрогнув от неожиданности, Роберто вопросительно посмотрел на деда. Тот ласково похлопал его рукой по плечу.

— Не удивляйся, сынок. Это объемный стерео-эмоциональный звуковидовой голографический фильм. Почти такой же ты смотрел в малой сфере машины. Только в этом отсутствует фактор личного участия зрителя в происходящем. И не функционируют биотоки. Его нужно просто смотреть и слушать.

Шаги, между тем, приближались, голоса становились громче, отчетливее. Было слышно, как возле проема остановились двое.

— Я согласен с тобой, надо бороться за справедливость, — донеслась до них спокойная, мелодичная речь Виона.

Они услышали его и в радостном волнении даже не заметили, что Главный Конструктор говорит на древнем языке инков, ставшем теперь родным и общим для аймара, кечуа и многих других индейских племен Южноамериканского континента.

— Но борьба эта должна вестись в рамках высшего Разума, полностью исключающего насилие. Надо добиваться взаимопонимания методами убеждения, а ты хочешь уничтожить пришельцев. Всех до одного… Так могут поступать только звери. Или дикари. Разум же дан человеку, чтобы защитить его от зверя, от внешних врагов, чтобы подчинять, покорять природу, овладеть ее законами, поставить ее себе на службу…

Какое-то время Вион молчал, давая своему собеседнику возможность вникнуть в суть его слов, постичь их смысл. Потом он заговорил снова с еще большей убедительностью и проникновением.

— Люди прошли сложный путь эволюции. От человекообразных обезьян дриопитеков, даже от питекантропов и синантропов, до сегодняшних инков и других народов, до гомо сапиэнс — человека разумного, умеющего строить, возделывать землю, приручать животных, шить одежду и обувь, обрабатывать металлы, создавать различные, нужные ему вещи, — дистанция огромного размера. Ты знаешь, я тебе объяснял, мы не вмешивались в процесс вашего развития, становления и утверждения. Лишь иногда я и мои помощники делали кое-что для ускорения этого процесса. Иногда помогали отдельным племенам кормили во время стихийных бедствий, спасали от наводнений, от ледяного плена. Тогда это воспринималось как чудо. Должен сказать, что вы, люди, в очень короткое время сделали громадный скачок вперед на пути развития и становления своего сознания. Но убивать себе подобных!

— Разве пришельцев можно назвать людьми? — разнесся по всему залу рокочущий от возмущения бас. — Они хуже всяких зверей! Они и есть наши внешние враги-поработители.

В голосе говорившего была такая сила убежденности, такая непоколебимая вера в свою правоту, что страстная увещевательная речь Виона как-то сразу поблекла.

— Ради мандингова металла, ради слез, которыми плачет Солнце, — ради золота, серебра, сверкающих камешков они готовы предать друг друга, обмануть родного отца, убить своего товарища и даже брата! Они не щадят ни стариков, ни младенцев, ни женщин…

Могучий голос замолк, но потом зазвучал с новой силой.

— Послушай меня, о Повелитель! Они-не люди. В них нет ни капли от человечности и разума. Только неодолимая звериная алчность и дикий восторг при виде золотых слитков владеют их помыслами и сердцами…

Был у меня маленький племянник Ирос. В трехлетнем возрасте заблудился он в сельве. Мой младший брат Уасхар Амару (оба — и Роберто, и Фредерико одновременно глянули друг на друга и согласно закивали головами. Если Уасхар — брат, то говоривший сейчас — сам Тупак! Великий и грозный Тупак-Амару!), мой бедный младший брат был вне себя от горя, — продолжал говорить Тупак-Амару. — Еще бы! Уже две луны искали ребенка или его останки лучшие воины племени, а нашли только несколько клочьев верхней одежды со следами шерсти черной пумы.

Можно понять было молчаливое отчаяние отца, стенания матери… И вдруг — о радость! Ребенка отыскали в сельве! Здорового, крепкого, без единой царапинки. Вместе с крошечным детенышем пумы он спал в кустах на пуховой подстилке возле узкого входа в звериное логово.

Случилось невероятное: две пумы — самка и самец — два страшных хищника, как поняли мы потом из довольно связного рассказа Ироса, добровольно возложили на себя заботу о маленьком человеке. Они играли с ним, на ночь клали его между собой, согревая, приносили ему мясо убитых животных. И когда в их семействе появился собственный малыш, пума стала кормить Ироса своим молоком. Совсем как мама…

А через год, — гремел в зале рокочущий бас грозного вождя инков, — через год четырехлетнего беззащитного мальчонку, которого спасли от верной смерти дикие звери, рассек пополам меч закованного в броню гачупина. Просто так, чтобы удобнее было снять с него памятное ожерелье, сделанное его отцом из маленьких — в кукурузное зернышко — золотых фигурок пумы.

Нет, Повелитель, у нас разное представление о Разуме. И мой разум говорит, что кровожадных пришельцев надо безжалостно уничтожать, как бешеных собак! Всех до единого. Чтобы не оскверняли нашу землю.

Наступило долгое молчание. Потом послышался звон металла и шепот. Будто сдавленный рыданиями, свистящий, страшный в своей мольбе шепот сильного мужчины, истерзанного неслыханными душевными муками:

— Ты видишь, о Повелитель! Я стал перед тобой на колени! Я, вождь и верховный жрец инков, Тупак-Амару! На северо-западе пуны, среди неприступных вершин, окружающих мою новую тайную столицу, ждут меня двадцать тысяч воинов. Они молоды, сильны, смелы. Они готовы отдать жизнь во имя спасения отчизны. Они полны решимости уничтожить пришельцев. Но у них нет оружия. Такого же грозного, как у гачупинов.

Еще десять лет назад мы страшно боялись его громовых раскатов, мы считали великим божеством всадника на лошади, принимая их за одно — высшее существо. Теперь инки поняли многое. И каждый из двадцати тысяч моих воинов сейчас умеет и коня обуздать, и из ружья или пистолета без промаха любую цель поразить.

Ты обещал дать мне золото, о Повелитель! С условием, что оно пойдет на пользу людям. Скажи мне от самых мудрых, самых высоких вершин твоего Разума и от самых сокровенных глубин твоего сердца, скажи, о Повелитель, есть ли более достойное понимание и назначение долга и чести, чем стремление ценою собственной жизни спасти от смерти своих родных, близких, детей, их матерей, весь свой народ?

Не власти, не богатства ради прошу я золото у тебя, о Повелитель. Через своих жрецов, через верных товарищей брошу я этот желтый металл в жадные руки пришельцев. Пусть они перегрызут из-за него друг другу глотки! За тяжелые самородки, за пластинки и амулеты их вожди отдадут моим верным людям и винтовки, и пушки, и порох, и коней… Я одену в их кирасы и шлемы своих воинов, дам им громоподобное оружие наших врагом, и мы погоним пришельцев обратно на их каравеллы, прочь от нашей земли. Прогоним или уничтожим.

— Хорошо, — снова зазвучал в зале мелодичный голос Виона. — Ты не понял меня, Тупак-Амару, но я дам тебе то, что ты просишь. Не зря же привел я тебя сюда. Здесь, в зале, перед входом в который мы стоим, собрано очень много того, что тебе нужно. И благородных металлов, и драгоценных камней, и украшений из них, которые ты называешь амулетами. Ты можешь взять их сколько захочешь. Мне не жалко для тебя ничего, хотя должен сказать, что каждая вещь здесь произведение высокого искусства, отражающее уровень развития своей эпохи разных периодов нашей цивилизации… Поэтому, кроме сегодняшнего дня, ты можешь войти в этот зал еще трижды. Либо один, либо с родными и близкими, либо даже кто-нибудь другой, но от твоего имени и по твоему повелению. Но помни: только три раза. И каждый раз — иным путем: от пещеры у скалы Ау, что над озером Тотокуку, откуда мы с тобой вошли сейчас; через подводный тоннель, который начинается в среднем подвале под самым дальним от берега храмом аймара на островке этого озера; через большой небесный грот на западном побережье Великого океана, в том месте, где самые отвесные скалы спускаются прямо в воду. Попасть в него можно только сверху на стометровых канатах, спустившись по ним от шести больших валунов.

— Я благодарю тебя, о Повелитель!

— Не благодари. Запомни только, что не в золоте и сверкающих камнях главное сокровище, главная великая тайна этих гор, главное ваше наследие. Оно — в знаниях, собранных в хранилищах величайшего Разума, которые и теперь открыты для тебя и твоих друзей. Эти духовные и материальные богатства создавались и оставлены здесь для вас, для наших братьев по разуму, чтобы… Да ты, я вижу, совсем не слушаешь меня?

— Не гневайся, о Повелитель! Я тебя достаточно слушал. Но вот уже много лет на земле инков правят не разум и доброта, а золотое безумие, меч, пушка и ружье. Помоги мне прогнать пришельцев, и тогда-я клянусь! — мы придем к тебе снова, придем учиться твоему Разуму, постигать твои знания, твои прекрасные законы дружбы, любви и согласия, о которых ты, о Повелитель, так много и так хорошо говорил.

— Пусть будет по-твоему, — вздохнув, проговорил Вион. — Входи же, славный и гордый Тупак-Амару, здесь все принадлежит тебе.

Снова раздался звон металла. Тяжелые шаги. В проеме показалась высокая фигура в черном плаще. Стальная кираса прикрывает могучую грудь и плечи. В центре ее золотом сияет Солнцеликий Виракоча. У пояса — меч. Тяжелый, обоюдоострый, с рукояткой, искусно вырезанной из слоновьего бивня, инкрустированной крупными рубинами и фиолетово-синими изумрудами. За широким поясом — два старинных кремневых пистолета. Под ярким головным убором из перьев фламинго, украшенном золотыми бляшками — символом верховной власти инков — матово-черные проблески остроконечного шлема. Его забрало поднято, оно позволяет хорошо разглядеть орлиный профиль лица, крупный, с горбинкой, нос, крутой подбородок, жесткие скулы, широкий разлет бровей и изумленный, полный восторга и радости взгляд черных, как агат, глаз, устремленных к сверкающим грудам на полках.

— Да, ты оказался прав, о Повелитель! Этого за один раз и все мои воины не унесут… Что ж, поспешим, — повернулся он к Виону. — Время не терпит. Ты знаешь, не корысти ради я…

И он решительно направился к третьему от входа шкафу, едва не коснувшись плечом Роберто.

Юноша отшатнулся, но дед удержал его.

— Не беспокойся, сынок. Он очень просто может пройти сквозь нас. Это ведь всего-навсего его тень, Объемная тень, созданная из множества потоков энергоизлучений.

Тупак-Амару широко раскрыл верхние и нижние дверцы шкафа, расстелил на полу плащ и торопливо начал сбрасывать на него содержимое полок.

— Сними кирасу, Тупак-Амару. Она тяжела. А здесь тебе ничто не угрожает, — посоветовал Вион, до того молчаливо наблюдавший за действиями вождя инков. Клади в плащ побольше. Я подвезу тебя и груз по тоннелю до самого грота у скалы Ау на тоннельной машине.

— Ты действительно мудр и добр, о Повелитель!

Он снял кирасу, шлем и головной убор вождя, поставил все это на опустевшие нижние полки и открыл дверцы следующего. А спустя несколько минут связал крепким узлом полы плаща.

— Вот тебе ключ от гор, от подземных тоннелей и хранилищ, — протянул Вион вождю инков трехгранную золотистую пирамидку. — Его головка откроет все замки, но лишь тому, кто придет под эти своды с миром, добром и любовью в сердце. Причем, если они придут без тебя, их обязательно должно быть не меньше двух. Этот ключ уловит биотоки мыслей тех, кто будет его держать, и передаст их мне. И я буду знать-друзья это или враги… Было бы хорошо, чтобы хотя бы один из них внешне походил на тебя. И еще запомни: тот, перед кем расступятся скалы и откроется вход, должен пропустить вперед тех, с кем идет, а сам войти последним.

Если же случится так, — а я в этом почти уверен, — что твой план и это золото не принесут вам освобождения, пусть инки сохранят амулет, — показал он рукой на пирамидку, — пусть в одном из ваших племен сберегут ключ и его тайну, а потом придут и разбудят меня. Но не раньше, чем… через двести лет. Ты понял меня? Пусть потомки твои придут сюда, в горы, в четвертый раз, но не раньше, чем через шесть поколений. Потому что сегодня все вы — и аймара, и кечуа, и гуманчи, и чиму и другие племена-еще очень молоды, чтобы познать счастье Разума. Вы только ранняя колыбель человечества. А у меня в запасе осталось очень мало дней, чтобы успеть раскрыть вам всю глубину мудрости и величия Разума, всю полноту осознанного высшим Разумом счастья.

Он помолчал раздумывая.

— Что же касается пришельцев, то ты прав, они пошли по извращенному пути развития — через насилие и угнетение. Они повторяют ошибку других, более ранних народов, ошибку, в результате которой гибли их племена и государства… Однако, ты уже знаешь об этом, я не имею права влиять на развитие новых братьев по разуму. Даже теперь я делаю что-то не так. Но мне искренне жаль тебя и твой народ, славный Тупак-Амару. Хотя я и не признаю насилия даже ради спасения.

Вион направился к выходу. Какое-то время Тупак-Амару пристально смотрел ему вслед, раздумывая над услышанным, потом упрямо тряхнул головой и расправил могучие плечи.

— Счастье высшего Разума… — в раздумье повторил он, и в голосе его послышалась ирония. — Достойно умереть за свой народ, за свободу родины вот истинное счастье инка сегодня! — сказал решительно и, взвалив на богатырские плечи тяжелый узел, вслед за Вионом скрылся в проеме входа.

Еще несколько секунд слышались их удаляющиеся шаги и приглушенные голоса. Потом раздалось характерное шипение набирающей скорость тоннельной машины.

Роберто в тот же миг, не задумываясь, бросился к третьему от входа шкафу, широко распахнул дверцы его нижней части.

Да, он не ошибся! На тяжелых желтых и белых слитках, совершенно не тронутых временем, лежали оставленные здесь пять столетий назад стальная кираса с золотым Солнцеликим Виракочей на груди, тяжелый остроконечный шлем и розовый головной убор вождя инков.

Оглянувшись на деда и встретив его одобрительный взгляд, Роберто быстро облачился в кирасу, надвинул на голову шлем, а поверх него головной убор вождя.

Дед улыбнулся, но в улыбке его сквозила какая-то растерянность. Тень Тупак-Амару, которую видели они всего несколько минут назад, и этот парень — его, Фредерико, внук были поразительно похожи друг на друга.

…Минут двадцать ходили они потом еще между прозрачными призмами шкафов, любуясь радужным сверкающим разноцветьем драгоценных камней.

На одной из полок целой грудой лежали разнообразные бабочки исключительно тонкой работы, сделанные из золота и серебра. Фредерико не удержался, открыл дверцу шкафа и захватил в ладонь несколько штук. Они были очень легки, а тонкие их крылышки и усики трепетали от малейшего дуновения. Дед подкинул их вверх, и они закружились, паря в воздухе, взмахивая сверкающими крылышками и шевеля усиками, словно живые. Фредерико и Роберто долго наблюдали за их полетом, но так и не дождались их приземления.

В отдельном шкафу стояла на задних лапах двухметровая золотая обезьяна, отдаленно напоминающая человека. В своих пятипалых лапах-руках она держала легкое золотое опахало.

Шкаф напротив занимал полуметровый бюст землянина, силуэт и объемный портрет которого был искусно оплавлен из цельного кристалла алмаза. Голова — в богатейшей золотой короне, усыпанной звездами рубинов разных размеров. На затылке — золотой гребень, а в ушах — большие золотые подвески-серьги. Скрытые в тени глазниц, огромные глаза его искрились живым блеском, излучая розовое сияние. Казалось, что землянин вот сейчас повернется и приветливо заговорит на своем певучем языке.

Услышав восхищенный вскрик Роберто, Фредерико обернулся.

В центре зала, занимая круглую площадку диаметром метров пятнадцать-двадцать, на зеленом малахитовом ковре высился сказочно прекрасный фонтан. Все его детали — чаша бассейна и причудливые химеры, многоглавые драконы по ее краям и центральная ваза, наполненная всевозможными дарами земли, — были из золота. Над фонтаном застыли в стремительном и плавном полете всевозможные птицы, а возле него, утоляя жажду, стояли золотые олени, ламы и другие животные. И каждое из них — в натуральную величину.

Переливались каскады льющейся воды. Над ними протянулась широкая, слегка дрожащая радуга. Фредерико потянулся рукой к прозрачной струйке, но тут же в изумлении отдернул руку. Рядом звонко смеялся Роберто. Эта, как и все другие маленькие и большие струи фонтана, была сделана из кристаллов горного хрусталя. Только радуга здесь была подлинной, отражая и преломляя искристые лучи хрустальных и алмазных брызг.

Отдельную, довольно многочисленную группу шкафов занимали всевозможные золотые и серебряные маски, раскрашенные яркой разноцветной эмалью и изображающие то страшные, то хитроватые, а то и просто потешные морды неведомых зверей и птиц.

А потом пошли шкафы, заполненные совершенно уникальными и довольно-таки емкими сосудами, выполненными в виде баранов, зайцев, орлов, фазанов, сов, попугаев, косуль и многих других зверей и птиц. На верхнем ярко выраженном ободке каждого из них, до краев которого в эти своеобразные кувшины, графины и кубки можно было наливать воду или другую жидкость, были заметны — тончайшие отверстия, расположенные то в одиночку, то целыми группами — по несколько штук рядом.

Роберто взял в руки огромный кубок в виде серебряного журавля с распростертыми крыльями, поднес к губам и сильно дунул сразу в несколько отверстий.

В ответ раздалось выразительное курлыканье.

— Они все кричат на свои голоса, — не совсем уверенно пояснил дед.. — И каждый поет или играет что-то одно. Внутри их стенок разные по толщине трубки. Это что-то вроде старой шарманки или музыкальной шкатулки… Когда жидкость выливается из сосуда, по трубам бежит воздух, заставляя их звучать. Это очень древние инструменты землян…

Оба, и Фредерико, и Роберто, остановились. Справа и слева от широкого прохода в этом месте зала стояли… кресла, сверкая золотом и серебром. Все они были очень не похожи одно на другое. На некоторых креслах-тронах сидели либо развалясь, либо в строгих ритуальных позах золотые и серебряные идолы. Благородные металлы не потускнели за многие тысячелетия. И так же, как и семь миллионов лет назад, надменно поблескивали огромные глаза идолов, которым, кажется, подвластно само время…

Путь к противоположной от входа торцевой стене преграждала массивная золотая цепь, бесчисленные, красиво заходящие одно за другое звенья которой несколькими рядами лежали на широких приземистых тумбах, обтянутых черным материалом, напоминающим бархат. Между тумбами цепь провисала под собственной тяжестью до самого пола. Конец ее был отрублен.

— Это дело рук и меча Тупак-Амару, — тихо проговорил Фредерико. — Во второй или третий свой приход сюда он осмотрел в зале все подробно и, как говорит предание, больше не стал опустошать шкафы с изделиями древних мастеров. Здесь, у торцевой стены, он нашел то, что искал. Приподняв конец цепи, которую, по преданиям, полностью могли поднять одновременно двести самых сильных мужчин, он отсек себе, а потом и своим спутникам по куску столько, сколько каждый мог унести…

Оба подошли к крайней правой тумбе и сразу увидели прислоненный к ней тяжелый обоюдоострый меч с рукояткой из слоновой кости, верх которой был мастерски инкрустирован крупными рубинами и изумрудами. Тут же лежал широкий кожаный пояс и два испанских длинноствольных кремниевых пистолета. Видимо, ноша вождя инков оказалась настолько тяжелой, что он оставил даже личное оружие.

Роберто поднял меч и пояс. На пистолеты он даже не посмотрел.

— Как ты думаешь, можно ли нам взять это? — взглянул он на деда. — Ведь это наша семейная реликвия. Я имею в виду всех аймара.

— Возьми, сынок. Полагаю, Вион не осудит. И давай поторопимся. Он, наверное, давно заждался.

— Ты прав, дедушка. Нам действительно пора идти.

И потом… Мы ведь сможем побывать здесь еще раз, чтобы снова увидеть все это?

— Думаю, что сможем. И не один раз. Ведь все это оставлено для братьев по разуму, для нынешних землян — людей.

Он поднял глаза и увидел за цепью на торцовой стене огромный круглый диск белого цвета диаметром в добрый десяток метров. В самом центре его сиял желтый круг размером с большое блюдо, а вокруг — на разном расстоянии и в разных местах сверкали крупные драгоценные камни разной величины и цвета.

Ближе всего к желтому блюду был светло-коричневый кристалл корунда. Затем, чуть дальше от центра — четкий светлый бриллиант, почти вдвое превышающий по размеру первый камень. Третьим сверкал круглый голубой аквамарин, возле которого матово поблескивал сравнительно небольшой светлый звездчатый сапфир.

Точно по диаметру с голубым аквамарином на противоположной стороне желтого диска сверкал, переливаясь, светло-зеленый изумруд. Следующим был вдвое меньший от аквамарина огненно-красный рубин. Возле него — две маленькие черные жемчужины.

Ярко искрился великолепный, размером в большое чайное блюдце, прозрачно-желтый гелиодор, вокруг которого расположилось целое созвездие из ограненных кристаллов светлого берилла.

— Мне почти все ясно, дедушка, — уверенно сказал Роберто. — Это схема солнечной системы. В центре ее наше светило. А дальше идут планеты: Меркурий, Венера, Марс с двумя спутниками — Фобосом и Деймосом, Юпитер, — у него аж четырнадцать спутников, причудливый Сатурн со своим необыкновенным, загадочным кольцом. За ними Уран, Нептун, Плутон. Здесь все понятно… А вот что означает изумрудный близнец на противоположной стороне орбиты Земля, я понять пока не могу.

Глаза Робето вдруг расширились.

— Неужели?.. — прошептал он, но тут же умолк.

Мелодичный звон трехгранной пирамидки неожиданно прервал ход его мыслей и рассуждений. На торцовой ее части приветливо усмехалось знакомое им лицо Виона. Огромные глаза его порозовели.

— Я чрезвычайно счастлив, друзья мои, — заговорил Вион, — что дождался наконец этих светлых минут! Счастлив тем, что вижу в вас людей разума, понимающих и умеющих ценить прекрасное и доброе. Блеск алчности исчез из глаз человека при виде благородных металлов и драгоценных камней. Я увидел в ваших глазах огонь восхищения и гордости. Как это хорошо! Как замечательно, как великолепно, если бы вы только знали! Значит, все было не напрасно. И наша работа, и потеря близких, трудные дни одиночества… Впрочем, не стоит об этом. Я вас очень прошу, друзья, поторопиться. И не только потому, что у меня остались считанные дни или даже часы, а мне еще так много нужно рассказать и объяснить вам. Главное в том, что на побережье Великого океана, возле звездного грота, расположенного в конце этого тоннеля, терпят бедствие люди. Когда-то ваш пращур, доспехи которого я вижу на тебе, Роберто, называл их пришельцами. Но вы не должны считать их своими врагами. Они из той страны, народ которой разгромил фашизм и отдал двадцать миллионов своих сынов и дочерей во имя Великой Победы. И вот теперь их внуки и правнуки терпят бедствие на скалах над океанской бездной. Они могут погибнуть, а сам я уже не в силах им помочь. И я прошу вас, во имя торжества Разума, сделайте все возможное, чтобы спасти их. А потом вместе с ними приходите ко мне… В сектор анабиоза субстанций «ду». Он в пятидесяти километрах от звездного грота, от побережья. Вход в него расположен в центральной камере съездов. Она очень велика, вы сразу поймете. В ней сходятся все подъездные пути и тоннели этой части подземных хранилищ, фабрик, заводов, жилых помещений. Когда будете проезжать ее, то справа увидите круто уходящий вниз ярко освещенный тоннель с двигающейся лентой лестницы. Над ним будут вспыхивать в одном ритме две синие буквы «ду». Вы понимаете? Вот и отлично! Прошу вас, друзья, поторопитесь!

Через пять минут они уже сидели в малой сфере герметично закрытой машины. Место за пультом управления уверенно занял Фредерико. Он включил самую большую — аварийную — скорость, и машина один за другим глотала километры, грозно шипя и временами пронзительно завывая на ходу.

Роберто так и не снял доспехи и головной убор своего знаменитого предка. Тревоги и потрясения сделали свое. Полный впечатлений, усталый, он крепко спал в левом кресле, и рука его сжимала костяную рукоятку тяжелого меча Тупак-Амару. Он не видел ни огромной — полукилометровой высоты камеры съездов с доброй сотней отводных тоннелей, ни мигающих ярко-синих букв «ду», ни двигавшейся вниз лестницы-эскалатора. Все шестьдесят пять минут, пока подземный ремонтер преодолевал почти трехсоткилометровый путь с востока на запад под громадами Анд, он ни разу даже не шелохнулся.

Но как только, повинуясь воле Фредерико, машина остановилась в просторном гроте-тупике, Роберто открыл глаза и первый быстро побежал по освещенному проходу. Он уже ЗНАЛ, куда нужно идти. Даже не подозревая об этом, он за час своего крепкого сна узнал очень многое о далеких русских братьях, которые сейчас нуждались в помощи. И он спешил изо всех сил, уверенный, что сделает все от него зависящее для их спасения.

Старый Фредерико едва поспевал за ним. Роберто бежал все быстрее, сверкая стальной кирасой и переливающимися в ярком свете золотыми блестками розового головного убора вождя инков. Вот один, потом еще один плавно округленный поворот, в конце которого — диспетчерский пульт звездного грота.

Юношу нисколько не удивило, что звездная сфера приведена в движение. Он ЗНАЛ, что еще несколько часов назад ее включил Вион с центрального пульта дистанционного управления. Включил вопреки здравому смыслу, так как звездная сфера, имеющая непосредственный контакт с внешней средой, могла и не прийти в движение после стольких веков бездействия. Там, конечно же, все забито тысячелетними известковыми натеками — сталагмитами и сталактитами. И все же это был реальный шанс подать знак, вселить надежду терпящим бедствие.

Резко повернув штурвал вправо, Роберто остановил медленное, почти незаметное движение огромной сферы. Потом, манипулируя тумблерами пульта, добился ее исходного сопряжения, быстро развернув сферу почти на пол-оборота в противоположную сторону.

Вровень с полом диспетчерской — справа от пульта управления остановилась хорошо знакомая белоснежная ниша. В центре ее-серебристый диск с изображением солнца и всех летающих вокруг него планет — точная миниатюрная копия огромного платинового диска, укрепленного на торцовой стене подземного зала за тяжелой золотой цепью.

Правда, и на этой миниатюре Роберто насчитал почему-то десять планет.

Сдвинув в сторону пластинку, юноша вложил в прорезь под ней головку трехгранной пирамидки. Плавно повернул ее вправо и, услышав знакомый щелчок, вынул пирамидку из прорези.

Белая стена ниши поплыла вверх. Прямо в лицо ему через широкий проем в скалах посылало свои лучи заходящее солнце. Теплое, ласковое, оно золотилось на чистом голубом небе.

Прикрыв глаза рукой, Роберто сделал шаг вперед и, услышав изумленное «Ой, кто это?!», повернул на голос голову…