“Юлия”, как назвала новый тримаран Таня в память об их первом паруснике, взяла старт от давно знакомого причала. Судно доставили туда на рассвете в сопровождении эскорта автомашин и мотоциклов службы безопасности.

— Ну, теперь у нас впереди простор, наконец-то отдохнем от провожатых, — не то в шутку, не то всерьез кивнул Олег Аксенову.

— Да, — согласно подморгнул глазом Андрей Иванович, — теперь вокруг нас не пять, пятьдесят или даже целых сто метров простора, а иногда и больше. От нас самих зависит, — словно специально подзадоривая Олега, добавил он, показывая рукой на выплывающие из утреннего тумана катера.

Их было восемь. Легкие, изящные и довольно вместительные — в каждом находилось по пять-шесть человек команды, — с мощными моторами ЦАГИ, они парами окружили тримаран с четырех сторон. В сопровождении этого почетного эскорта “Юлия” сказочным видением мчалась над гладью Днепра, унося свою команду все дальше и дальше к морю.

Днем яркой стремительной “Юлией” издали любовались пассажиры встречных теплоходов, рыбаки, пляжники. С причалов и речных вокзалов люди приветливо махали кораблю, паруса которого вдруг все разом изменяли свой угол без участия команды, которой не было даже видно на палубе, а то и вовсе исчезали вместе со снастями и мачтами.

Но странный корабль охранялся. Это было понятно и по флагам на корме каждого из сопровождавших его катеров, и по знакам служащих охраны завода, стоявших за их штурвалами. Люди воспринимали это как необходимую, вызванную интересами государства, меру и вполне довольствовались возможностью посмотреть на красавец корабль издали. Гораздо сложнее избежать нелепого столкновения с лодкой, катерком или любознательным пловцом становилось в сумерки и поздним вечером. Появлялось вдруг перед изумленными людьми светящееся чудо, выплывало из темноты, и каждому хотелось тогда увидеть его поближе, получше рассмотреть, потрогать руками. И гребли тогда к тримарану изо всех сил. Но вспыхивали на катерах мощные прожектора, а над рекой из динамиков звучало строгое:

— От фарватера вправо и влево! Идут испытания! Всем, всем, всем! К берегу!

Они начали ходовые испытания, определив тримарану первоначальную скорость в пять узлов. Но уже первые минуты плавания по основному руслу показали, что возможности “Юлии” гораздо выше. На фок-мачте сперва поднялся всего один парус, а через несколько секунд после того, как на фарватере в корму тримарана подул свежий фордевинд , почти половина его сегментов приняла положение “левентих” — то есть раскрылась, стала поперек, пропуская “лишний” для заданной скорости ветер вдоль своих плоскостей.

Олег увеличил показатель заданной скорости сперва до восьми, а затем и до десяти узлов, и лишь тогда только на обеих мачтах расцвел весь букет парусов белых, как крылья чайки, грота; алых, как на сказочной бригантине, топселя, стакселя и кливера; оранжевого, словно диск расплавленного солнца, бизаня.

Система управления кораблем в эти первые часы плавания работала безотказно. Получив от приборов наблюдения через их датчики информацию об очередном изменении окружающей ситуации — перемене ветра, ослаблении или увеличении силы его давления на паруса и всю надводную часть судна, учтя скорость течения, силу сопротивления волны, плотность воды, мгновенно установив оптимальный вариант смещения центра парусности и центра тяжести, блок “ЭВМ-ПРАКТИКА” в доли секунды давал команду на необходимые поправки и изменения, одновременно подключал в слаженную синхронную работу десятки и сотни кибернетических устройств, приспособлений, микродвигателей, автоматических приводов. Судно послушно, быстро откликалось на эти команды, разворачивало под нужным углом паруса, фиксируя их в наиболее благоприятном на данный момент положении. И только на поплавках даже десятиметровые мачты недвижимо покоились в своих пазах. Они пока были не нужны.

— Полную силу эоловых движителей “Юлии” опробуем в море, — мягко, но настойчиво остановил Олега Аксенов, когда тот хотел еще на несколько делений передвинуть вверх фиксатор заданной скорости. Здесь, на фарватере Днепра, сильное превышение скорости парусника по сравнению с привычной для окружающих может привести к беде. Сам видишь, — кивнул он на водную гладь, — любопытных много. Ну откуда им знать, что скорость у нашей “Юлии”, как у крылатого “Метеора”? — снова показал он рукой на Днепр, по сверкающей глади которого мчался встречный корабль на подводных крыльях.

Огромная серебристая торпеда стремительно летела над водой, оставляя за собой пенистый бурун и высокую волну, почти поперек пересекающую русло Днепра от одного его берега к другому. Все, что плыло в этот миг по реке — лодки, катера, баржи, речные трамваи, — что неминуемо должно было соприкоснуться с возникшим вдруг воистину “девятым валом”, торопливо разворачивалось, становясь носом к волне. Все, кроме тримарана.

“Юлия” не изменила курса. Что-то защелкало в ее электронной начинке, где-то далеко тонко запели невидимые моторчики, и в тот же миг задняя штанга, держащая левый поплавок, вытянулась на восемь метров вперед — до отказа, а передняя — на пять метров. Сам же поплавок, накренившись на полных девяносто градусов на правый борт, нацелился прямо в набегавшую волну тяжелым килем. И эта в секунды созданная искусственная преграда не только защитила тримаран от удара, но и мгновенно сломала, погасила волну. Средняя часть судна и правый поплавок спокойно прошли над ее остатками.

— Здорово! — невольно вырвалось у восхищенной Татьяны. — Правда, Андрей Иванович?

Аксенов не ответил, думая о чем-то своем, молча глядя на маленькие лодочки, что совсем рядом под их килем ловко скакали с волны на волну, не то в шутку, не то всерьез грозя веслами и сжатыми кулаками промчавшейся мимо серебристой сигаре. И вдруг его словно что-то толкнуло.

— Послушай, Олег Викторович, — в первый раз назвал он своего ученика по имени-отчеству, — нельзя ли такую штуку придумать, чтобы “Юлия” останавливалась сама при нежелательной встрече, а точнее — при угрозе столкновения с человеком, лодкой, бревном или, скажем, с льдиной, словом, с тем, что держится над водой, на ее поверхности и неожиданно попадает в опасную зону перед судном?

— И не только на поверхности, — вмешалась в разговор Таня. — Под водой возле киля тоже. Чтоб какой-нибудь увлекшийся аквалангист-подводник не получил удар в голову.

— Пусть и под водой, — охотно согласился Андрей Иванович. — Главное, чтобы судно могло мгновенно остановиться или изменить курс, чтобы не случилось по нашему недосмотру и людскому неведению какой беды.

Олег согласно кивнул головой.

— Я вас понял, Андрей Иванович. И тебя, Танюша, тоже, — улыбнулся он ей, давая улыбкой понять, что случай с увлекшимся аквалангистом и удар в голову легким килем первой “Юлии” он помнит очень хорошо. — Я согласен с вами обоими. Не только можно, но и нужно, обязательно нужно усилить безопасность движения тримарана, как для экипажа, так и для окружающих. Непременно сделаем это, когда вернемся домой.

Часами сидели они все вместе в рубке наблюдения, что на метр возвышалась над палубой впереди фок-мачты. Ее прозрачный пластиковый купол, защищенный от солнца тонкой зеркальной пленкой, позволял любоваться красотой проплывающих мимо берегов, ясным безоблачным небом, в котором то плавно парили за кормой корабля, то стрелой уносились в голубую высь белые чайки.

Деловито перемигивались крохотные лампочки в маленьких каютах-глазках на широкой панели ручного щита управления и контроля, а внизу, под рубкой, в зеленых пластиковых ящиках, установленных по центру носовой и средней части гондолы, выполняя команды ЭВМ, щелкали послушные реле и фиксаторы и сразу же, синхронно подчиняясь им, начинали работать механизмы блока “ПРАКТИКА” — включались реостаты, плавно двигались тросы и тросики, вращались колесики блоков, срабатывали микроэлектромагниты, а затем разворачивались паруса, подставляя свои плоскости ветру.

Здесь, на Днепре, они не рискнули сразу полностью отдать управление судном автоматам. Берега реки часто изгибались, ее фарватер каждую сотню метров менял направление, что на первых порах требовало постоянного вмешательства человека в управление кораблем.

На “Юлии” их было два, а если точнее, то даже три вида. Весельные, которые всерьез в расчет не брались, парусные, подчиняющиеся силе ветра, и механические, приходящие в движение от трех моторов, расположенных в кормовой части гондолы и поплавков. Соединенные со всей автоматизированной системой управления блока “ЭВМ-ПРАКТИКА”, они имели самостоятельные источники питания, запасы которого были рассчитаны на три тысячи километров пути. Энергия же малогабаритных водородных реакторов гондолы и поплавков была в основном рассчитана для обеспечения работы механизмов системы управления и жизнеобеспечения, хотя при необходимости ее вполне бы хватило для работы всех моторов.

— Выйдем в море, — в который уже раз мечтательно повторял Аксенов, и глаза его начинали как-то по-особому блестеть, — опробуем одновременно мощь всех движителей. Думаю, узлов до тридцати выжмем из этой посудинки… Как считаешь, капитан? — спрашивал он Олега, и в голосе его слышалась нотка мечтательности, неодолимого желания во что бы то ни стало добиться почти нереального. — Там простор, крепкий ветер… Часами курс менять не надо. Всем тогда личного времени хватит. И почитать, и поразмыслить можно, и фильм хороший посмотреть, и рыбку половить. Ты иди пока, отдыхай, — отправлял он Олега в кубрик, где в это время готовила ужин Таня. — Ночью-то тебе больше бодрствовать придется. Я могу ненароком и буй проворонить, — он настойчиво выпроводил Олега из рубки наблюдения, чтобы дать молодежи возможность побыть вдвоем.

Отношения между Таней и Олегом в эти первые дни на тримаране, как ни странно, вдруг усложнились. В ее привычную манеру общения с ним как-то сами собой вкрались нотки почтительности. В какой-то степени оправдались первоначальные опасения Олега: несколько раз еще там, в зимнем бассейне Института кибернетики, в период оснащения тримарана она неожиданно для самой себя называла его по имени и отчеству или вдруг, робея, запинаясь, отвечала на его обычные вопросы, словно спрашивал ее не Олег, а старый университетский профессор. Ей почему-то было неловко от того, что совсем еще недавно — каких-нибудь десять месяцев назад — она запросто командовала этим замечательным парнем, с мнением которого и тогда уже считались видные ученые, руководители предприятий и министерств.

Тем не менее она любила, — уже это-то Таня хорошо знала, — любила, вернее продолжала любить именно того, ее Олега, вынырнувшего так неожиданно в самом центре Русановского залива. Сейчас, на Днепре, он был почти такой же, каким узнала и полюбила она его минувшим летом. Полюбила сразу и навсегда, безраздельно соединив мысленно свою жизнь с его жизнью.

Здесь, на тримаране, это снова был ее Олежка веселый, сильный, жизнерадостный парень, полный энергии и мальчишеского задора, отчаянно смелый и покоряюще робкий.

Но именно здесь, на скользящем по темной глади Днепра тримаране, она впервые увидела его за работой. Нет, таким она никогда не знала его. Это был совершенно другой парень — сосредоточенный, отрешенный от всего окружающего, полностью ушедший в себя, в свои расчеты.

…Темнота за бортом с каждой минутой становилась все гуще. Они подходили к широкой прорези в пересекающей Днепр многокилометровой дамбе, за которой открывался рукотворный простор Кременчугского моря.

Поставив на столик тарелки с едой, Таня увлеченно рассказывала Олегу об этом изумительном уголке Украины — крае Шевченко и Чайковского, декабристов и Пушкина. И вдруг поняла — Олег не слушает ее. Смотрел куда-то в сторону, нервно комкая листок бумаги. Из аккуратной стопки на полочке над столом он взял второй лист, быстро стал писать что-то, смешно шевеля губами.

Таня замолкла, тихо уселась в уголке — в противоположной от входа стороне кубрика. Машинально листая странички попавшего под руку журнала, она время от времени робко поглядывала на Олега. Может, ей лучше выйти из кубрика?

Но он вдруг стремительно поднялся, широко и радостно улыбнулся ей.

— Так что ты рассказывала о Пушкине? Ну ладно, потом доскажешь. И поужинаем немного позже, — посмотрел он на полные тарелки. — А теперь пошли в рубку наблюдения. Андрей Иванович, наверное, заждался.

В рубке сразу торопливо защелкал тумблерами.

Плавно развернул “Юлию” от фарватера к берегу, затем и вовсе застопорил ее ход.

— Андрей Иванович, передайте катерам сопровождения, — ничего не объясняя, тихо попросил Аксенова, сделаем остановку на полтора часа. Отдохнем, мол, перед морем.

И, услышав через минуту, что на катерах их поняли и не возражают, наконец пояснил:

— Будем на ходу внедрять ваше предложение. Иначе, чего доброго, действительно возможна авария. Вон какая длинная громадина впереди, — кивнул он на чернеющую дамбу.

Нажав на какую-то кнопку, Олег легко приподнял прозрачный купол. Свежий влажный ветер ворвался в рубку. С берега пахнуло дымком. Над отлогим невидимым левым берегом поднимался большой красноватый диск луны, светлый след от которого протянулся через широкую гладь воды.

— Прошли бы, пожалуй, сегодня. Светло-то как, нарушил тишину Аксенов. — Впрочем, пусть ребята передохнут часок. Видишь, как жируют. Для них это большая радость. Сам таким был, помню.

Четыре катера уткнулись носами в довольно крутой правый берег. Остальные, образовав полукруг в сотне метров от берега, противоборствовали течению почти неслышными двигателями. Их мощные прожектора освещали подходы к берегу и часть суши. В их свете было хорошо видно, как с катеров у берега прыгали в воду крепкие загорелые ребята. Всплески воды, смех, веселая возня. Кто-то на берегу уже развел яркий костер.

— Лет десять назад, — повернулся к Аксенову Олег, — отдыхал я неподалеку отсюда в пионерском лагере возле Сосновки. На берегу Кременчугского моря, у самой воды. Хорошо помню: август, жарища, а ночью от воды туман на берег ползет. Как молоко, в метре ничего не видно! Так что попробуем, друзья, усилить наше надводное и подводное зрение дополнительными локаторами. Есть у нас они в запасе. Подключим их к ЭВМ, — протянул он Аксенову заполненный еще в кубрике ровными строчками цифр и математических знаков листок бумаги, — а уж она быстро сориентируется обходить препятствие или дать немедленную команду “стоп!”. Для этого нам много времени не понадобится. За какой-нибудь час управимся. Может, чуть больше.

Он рукой провел по лбу.

Таня удивленно подняла брови, посмотрела на тренера. Но и Аксенов явно ничего не понимал. Правый глаз его учащенно моргал, на лице появилась растерянность.

А Олег, повысив голос, чтобы заглушить шум катерных двигателей, которые в этот момент менялись местами, говорил раздельно, чуть торжественно:

— Команде тримарана “Юлия” следует немедленно покинуть корабль на двадцать минут для омовения своих бренных тел в священных водах Борисфена! Форма одежды — купальная.

Быстро скинув с себя рубашку, он первым бросился из рубки на палубу, и уже через несколько секунд за бортом раздался сильный всплеск воды.

Они точно вложились в рассчитанное Олегом время. Ровно в полночь “Юлия” вошла в Кременчугское море, а еще через полтора часа справа медленно проплыли редкие ночные огни Черкасс.

Над куполом рубки алмазная россыпь мириадов звезд. Справа и слева — густая чернота. Где-то далеко впереди красные и зеленые точки огней монотонно раскачивающихся на волне буев, ограничивающих широкий фарватер. Судно неслышно скользит по темной глади, описывая замысловатые кривые, подставляя невесть откуда появившемуся бейдевинду то левый, то правый борт. К доносящемуся в рубку приглушенному шуму моторов сопровождающих катеров давно привыкли. Их почти не слышно, как не слышно ударов собственного сердца. Они не отвлекают больше, как в первые часы плавания, не мешают смотреть вокруг на серебрящиеся под луной далекие берега, думать и слушать Таню, музыку ее голоса.

Скорость — двенадцать узлов. Олег позволил себе здесь, на рукотворном море, увеличить ее на четыре километра в час. Ведь ширина водной глади до самого Светловодска тридцать-сорок километров. Правда, рельеф дна довольно капризный, но это поближе к берегу, километра за три от обозначенного светлячками огней фарватера. Да и осадка даже гондолы тримарана не достигает метра. Кроме того, у них теперь за сторожей локаторы. Впереди же по прямой — сто двадцать километров водного простора, то есть около шести часов относительно спокойного пути.

Олег задумчиво смотрит то на далекие светлячки буев впереди, то на яркое отражение “Юлии” в темных водах Днепра. Многокрасочное, живое, оно переливается в мелкой ряби волн. В рубке не ощущается даже легкой качки, и чудится, будто не плывут они вовсе, а летят над рекой на могучих невидимых крыльях.

Сладко посапывает в своем кресле Аксенов. Намаялся за день, переволновался, да и ночь накануне старта совсем не спал. Но в кубрик идти не захотел. Сказал, что здесь ему лучше.

— Тут пока подремлю. Море — не шутка, хоть и пресное и даже такое вот малое… Под рукой сразу буду, если что не так.

Татьяна, как всегда увлеченно, рассказывает об интересном случае, который произошел с дедом ее однокурсницы Тамары Узленко в ее родной Каменке, что неподалеку от Черкасс. В 1919 году во время пожара в усадьбе Раевских и Давыдовых он нашел и принес домой красивую шпагу. Опасаясь родительской трепки, спрятал ее в соломе крыши. Много лет спустя Борис Узленко, уже отец семейства, приехал погостить домой. В бывшей усадьбе теперь был музей декабристов, Пушкина и Чайковского, которые часто бывали здесь. И вспомнился ему вдруг остро отточенный клинок… Голос Татьяны мягкий и звонкий — заслушаешься. Словно песня горного ручейка: то звенит нежными колокольчиками, то почти замирает в певучем переливе.

— Шпага декабриста Василия Львовича Давыдова, продолжала она, — оказалась на том же месте, куда спрятал ее четыре десятилетия назад шустрый мальчишка. Потемнело золото эфеса, ржавчиной покрылся клинок, но инициалы “В.Л.Д.” были четко видны. Хорошо потрудились над ней реставраторы. Теперь она экспонат каменского музея — такая же, какой была почти два столетия назад в руках отважного защитника Отчизны в дни Бородинской битвы.

Таня смолкла, а перед глазами Олега все еще сверкал чудесный стальной клинок, виделась крепкая рука, сжимавшая золоченый эфес…

Внезапный толчок насторожил Олега. Корпус тримарана чуть заметно дрожал. На контрольном щите справа быстрой морзянкой перемигиваются три красные и одна зеленая точки: включен двигатель, винт работает на задний ход с замедлением. В центре пульта управления на щите электронно-вычислительной машины — каскад зеленых огоньков. Значит, все паруса погашены. Новые предупреждающие локаторы дали команду экстренного торможения.

Что случилось? Неужели они сбились с курса? Или впереди какое-то препятствие? Но тогда что это? И где катера сопровождения? Почему-то не слышно привычного гула их двигателей.

Он решительно оторвал взгляд от приборов на панели пульта управления и контроля. Зачем-то приподнялся на носки и стал напряженно вглядываться в ночную тьму за прозрачным куполом рубки.

Прошла секунда, вторая, третья, но Олег все еще не мог ничего понять. Ни впереди, ни по бокам, ни сзади ни единого огонька. На воде нет привычного отражения “Юлии”, а над куполом рубки — ни одной звездочки.

“Ага, туман… Просто сильный туман”, — наконец с облегчением догадался он.

И сразу же отметил в памяти, что для мгновенной ориентации вахтенного в подобной ситуации необходимо установить на пульте управления и контроля обзорный телеэкран, а точнее — два экрана, которые в нужный момент фиксировали бы данные надводного и подводного локаторов, обнаруживших препятствие, давали бы его силуэт или хотя бы контур. Не во всем, далеко не во всем можно полагаться даже на самую совершенную технику. Иногда и свой глаз требуется. Так сказать, визуальное наблюдение. Хотя бы для собственного успокоения.

Совсем рядом низко забасил гудок явно большого корабля, напоминая чем-то рев моторов стартующего самолета. Не успел Олег еще додумать мелькнувшую мысль о необходимости как-то усилить звукоизоляцию, как то ли от рева гудка, то ли от наступившей затем густой и липкой тишины проснулись Андрей Иванович и Татьяна.

— Что такое? — еще не вполне очнувшись от сна, спросил Аксенов.

— Туман, — спокойно ответил Олег. — Кругом ничего не видно.

Он снова взглянул на панель управления и контроля. Не верилось, но часы-индикатор показывали, что после включения двигателя по аварийному сигналу прошло всего двенадцать секунд. Сколько же вопросов мысленно он успел задать себе за это время! Сколько передумать вариантов, предположить причин!

Плавно нажав на одну из кнопок, Олег перевел двигатель на холостой ход.

— Как видите, Андрей Иванович, потрудились мы с вами не зря, и можно с полным основанием сказать, что неплохо. Система обеспечения безопасности от внешних препятствий сработала четко. Только вот что привело ее в действие, пока не знаю…

— А ты освети этого крикуна сигнальным прожектором с грот-мачты, — предложила Таня.

“Спасибо, умница, — мысленно похвалил девушку Олег. — И как это я сам забыл о нем? Вот растяпа!” выругал он сам себя и нажал нужную кнопку. — Шпаги, декабристы, Бородинское поле… Разве до этого сейчас… И кресло в рубке для вахтенного — неуместная роскошь, баловство. Вахтенному — жесткий стул. Даже не стул, а просто табурет. Без спинки. А всего лучше вахту нести стоя. Как Аксенов…”

Ярко-голубой луч пробил верхние рваные хлопья тумана. Метрах в пятнадцати от тримарана, прямо по курсу высился борт огромной самоходной баржи, грузно осевшей в воду.

— СТ-35, — прочла Таня надпись над капитанским мостиком. — Доверху груженная углем.

— А почему не рудой? — отозвался Аксенов.

— Руда не блестит. А уголек сверкает в лучах прожектора.

— Будем помалу обходить баржу справа, — сказал Олег, давая самый малый двигателю. -А потом поищем наш эскорт. Налаживайте с ними радиосвязь, Андрей Иванович. А ты, Танюша, бегом на палубу с ракетницей. Стреляй каждую минуту в порядке, как условились: белую, красную, зеленую.

— Есть, капитан! — звонко откликнулась девушка и бросилась выполнять команду.

Баржу обошли быстро. А еще минут через сорок собрались вокруг “Юлии” катера сопровождения. Но их командир подполковник Гарькавый, поднявшись в рубку управления тримарана, стал возражать против дальнейшего плавания в тумане.

— Я отвечаю за вашу безопасность и не допущу ничем не оправданного риска, — строго глядя на Олега, говорил он. — Вы и так чуть не врезались в баржу. Чудо спасло. И от нас скрылись. Не хотелось бы, но, видно, придется подать рапорт по начальству.

— Да брось ты, подполковник, петушиться, — неожиданно резко перебил его Аксенов. — И горло свое не надрывай, тут не глухие. Тоже мне, “чудо спасло”! Не чудо, а точный математический расчет. Э-лек-трони-ка! — подчеркнуто растянул он по слогам последнее слово. — И добавил немного погодя уже спокойнее: — В рапорте своем не забудь указать, что нарушил приказ и потерял охраняемый объект.

Подполковник смутился, пытался что-то возразить, но Аксенов отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

— Видел я таких, как вы. Так и норовите малейшую инициативу в грех возвести. Но здесь другие правила. Здесь экспериментируют… Понимать это, батенька, надо. Олег Викторович Слюсаренко — ученый, руководитель проекта, ему и выбирать режим движения и меру риска. А твое дело не о безопасности нашей пектись в процессе самих испытаний, а сопровождать с целью ограждения от нежелательных контактов. Так, кажется, в вашей инструкции записано? Копия то у меня в столике лежит… А если боитесь снова потерять нас в тумане, то этой беде легко помочь. Давайте с головного катера к “Юлии” конец подлиннее. Метров этак на тридцать. А свою команду друг за дружкой — цугом. Включите прожекторы, да поплотнее задрайте люки, а то волна ненароком зальет. И почаще давайте свои сирены.

— А потянет она? — с сомнением спросил Гарькавый. — Сразу все восемь?

— Кто? “Юлия”? Да она, если надо, десяток барж поведет! Не зря же, в самом деле, ее такой эскорт сопровождает.

Они шли час за часом в сплошном молоке тумана без парусов, полностью доверившись электронике и автоматам, со скоростью сначала десять, а потом двенадцать узлов в час. Паруса в этой ситуации снижали маневренность, да и работу реактора с двигателем тоже надо было проверить.

“Юлия” не подвела. Несмотря на тайные опасения Аксенова, судно без всяких дополнительных усилий потянуло за собой катера. Шкала расхода аварийного запаса горючего стояла на нуле. При такой скорости мотору вполне хватало энергии водородного реактора.

Уверенно обходил тримаран и неподвижно стоящие, совершенно невидимые в тумане даже в лучах сигнального прожектора корабли. Завидев приближающуюся волну света и услышав довольно мощный голос двигателя “Юлии”, их вахтенные давали тревожные частые гудки, в ответ на которые с катеров раздавался дружный рев сирен. Таня морщилась — сирены ее раздражали.

— Ты бы шла в кубрик, девочка, — ласково посоветовал ей Аксенов. — Там их меньше слышно. Да и спать удобней в постели.

Девушка послушно поднялась с кресла и пошла отдыхать. Это было часа два назад, и с того времени Аксенов, словно влитой, неподвижно стоял у пульта управления, а Олег, склонившись над освещенным штурманским столиком, торопливо делал записи в вахтенном журнале. Все шло хорошо. Олег не забыл отметить, какие усовершенствования внес экипаж в систему автоматического управления судном.

Подумав немного, в конце дописал: “Особых происшествий нет. Экипаж чувствует себя нормально”.

Закрыв журнал, он отправил Аксенова отдыхать в кубрик, пообещав непременно разбудить его в шесть утра, а сам занял его место у пульта управления.

Где-то впереди, чуть левее по курсу, на ночном небе стали появляться фиолетовые просветы. Туман с каждой минутой тяжелел и, оседая густой плотной массой, низко разливался над поверхностью воды, все плотнее прижимаясь к ее еще невидимой глади, все дальше и дальше открывая светлеющий горизонт. Двумя ровными цепочками уходили вдаль красные и белые пирамидки буев. Путь впереди был совершенно свободен.

“Самое время попробовать”, — подумал Олег. Минуту-другую он еще колебался, но желание все сильнее овладевало им.

“Не спеши, делай все обдуманно”, — мысленно приказал он себе, а потом повторил эту фразу вслух и поднес к губам микрофон рации, настроенной на приемники сопровождающих катеров — рацию ближней связи, как называли они ее между собой.

— Товарищ Гарькавый, как самочувствие? — нарочито равнодушным голосом спросил у командира группы катеров.

Подполковник прокашлялся и бодрым голосом четко отрапортовал:

— У нас все нормально. Ночная вахта прошла спокойно. Половина команды отдыхает.

На ведущем катере зачем-то продули микрофон, а затем как-то нерешительно и чуть тише Гарькавый произнес:

— Ветровое стекло у нас малость заливает, Олег Викторович, уж больно крутая идет за вами волна. Может быть, пора…

— Вас понял хорошо. Через минуту примите конец. А потом постарайтесь не отстать.

Снизив ход до восьми узлов, Слюсаренко выскочил на корму и, помахав руками кому-то едва различимому там, на катере, с завидной ловкостью отдал конец и быстро вернулся в рубку.

Встав у пульта, он положил руку на рукоятку фиксатора скорости и начал постепенно передвигать ее все выше и выше. Вслед за его рукой на табло все выше поднималась алая полоска, фиксируя почти синхронное выполнение команды: 25… 30… 35 узлов в час.

Легко рассекая воду, оставляя за собой высокий пенистый бурун, судно стремительно неслось вперед. Где-то далеко позади остались катера сопровождения. Их уже не было видно. Корпус тримарана почти не вибрировал. Неслышно работал реактор. Только водопад брызг победно стучал в прозрачный купол да ветер весело посвистывал в снастях, которые Олег так и не убрал в пазы.

Но что это? Какая-то белая точка появилась на горизонте. С каждой минутой она увеличивалась, росла прямо на глазах.

Вот уже видны красно-зеленые вспышки речного кода.

Корабль? Шагнув влево, Слюсаренко заглянул в глазок стереотрубы. Прямо по курсу навстречу “Юлии” мчался огромный метеор.

Встречный корабль снова дважды подал сигналы речного кода: “Ухожу вправо. Делай, как я!”

Олег хотел было вручную отсемафорить необходимый ответ, но вовремя спохватился. На табло пульта управления дублировались красные и зеленые огоньки сигнальных прожекторов: “Вас понял. Беру вправо”.

Олег облегченно вздохнул. Электроника работала четко. Просто капитан встречного корабля, как видно, хорошо знал расписание, в виду чего был удивлен неожиданной встречей и поторопился дать сигнал бог весть откуда появившемуся судну.

Тримаран очертил на воде плавный эллипс.

“Юрий Гагарин”, — едва успел прочитать Олег на борту вихрем пролетевшего мимо корабля.

Часы-индикатор показывали ровно 05.30 утра. А мозг его уже настойчиво сверлила “крамольная” мысль о Том, смогла ли бы “Юлия” догнать его… Пожалуй, да… А перегнать?

Руки Олега в этот миг уже щелкали тумблерами на панели “курс”.

Тримаран описывал еще плавную дугу разворота, а Олег нажатием нескольких кнопок уже упрятал в пазы ненужные сейчас мачты и снасти и в тот момент, когда “Юлия” легла на заданный курс, включил двигатели обоих поплавков.

Корабль рванулся вперед. Передняя часть его корпуса и поплавков поднялась высоко над водой, почти до середины обнажив все три киля.

45… 49… 57… 60 узлов в час. Контрольное табло информировало, что тяжелые подвижные балансиры поплавков и гондолы ушли в крайнее переднее положение. Такого Олег не ожидал. Позднее он запишет в бортовом журнале:

“Проведены испытания одновременно трех водородных реакторов, а также механических движителей и двигателей на форсированном режиме. Результаты значительно превзошли ожидаемые. Достигнута скорость шестьдесят узлов. Считаю возможным ее дальнейшее увеличение при обязательном одновременном утяжелении носовой части, киля и подвижных балансиров.

Следует отметить отличную работу проектировщиков, коллективы предприятий, изготовившие реакторы и двигатели, группу комсомольцев и специалистов-кибернетиков, блестяще выполнивших очень сложный монтаж всех узлов и схем механической части тримарана”.

Это будет потом. А сейчас он, словно зачарованный, смотрел, как их судно, четко подав необходимые световые сигналы речного кода, легко обошло метеор справа, как быстро отстал он, как появились на несколько мгновений в зоне видимости, а потом промелькнули и исчезли за кормой катера их эскорта.

Через пять минут, не снижая бешеной скорости, он снова развернул тримаран и мчался теперь навстречу восходящему солнцу. Единственное, что где-то далеко в подсознании все настойчивее беспокоило его в эти захватывающие минуты стремительного полета по сверкающей в солнечных лучах воде, была интуитивно возникшая боязнь того, что корабль оторвется от речного зеркала. Тогда неизбежна катастрофа…

Олег стал плавно поворачивать рукоятку фиксатора скорости и одновременно отключил двигатели поплавков.

— Правильно, капитан. Суть вполне ясна. Дальше рисковать не нужно.

— Андрей Иванович? Вы видели?

— Я здесь уже двадцать пять минут. Могу засвидетельствовать перед Государственной комиссией — испытания проведены отлично!

Он помолчал немного, как бы осмысливая увиденное, и, как всегда, сделал неожиданное свое заключение:

— При крепком попутном ветре носовой дифферент можно частично уменьшить за счет давления ветра на паруса. Но этот вариант мы опробуем в Черном море.

Снижая скорость, они приближались к “Юрию Гагарину”. Метеор стоял. Его, как казалось теперь, грузное тело, до половины погруженное в воду, неуклюже покачивалось на волнах. Пассажиры и команда во главе с капитаном высыпали на маленькую верхнюю палубу, на узкий трап, что шел по центру крыши, тесно набились в переходе возле выхода. Люди улыбались, махали руками, косынками, шляпами, что-то кричали.

Тесной группой неподалеку от “Юрия Гагарина” перевалились с волны на волну катера эскорта. Но вот они все сразу взревели моторами и быстро заняли свои привычные места вокруг тримарана.

— Я Гарькавый, — раздалось в динамике рации. — Он был взволнован — это сразу почувствовал Слюсаренко, вслушиваясь в голос подполковника. — У каждой службы свои заботы, как вы знаете, — сказал тихо. — Я прошу вас в дальнейшем более четко информировать группу сопровождения о своих намерениях. И если у нас не всегда хватит необходимой скорости, то часть наших товарищей может уйти вперед, чтобы освободить фарватер и избежать ненужных, в первую очередь вам, последствий от подобных встреч. Думаю, они еще проявят себя. У меня на этот счет острый нюх.

— Вас понял. Будут приняты меры для избежание подобных ситуаций, товарищ Гарькавый, — ответил Олег. — До Светловодска идем под парусами. Скорость — двенадцать узлов. Во время шлюзования прошу на “Юлию”. Вместе обсудим возможные и приемлемые в дальнейшем варианты движения и ходовых испытаний.

Олег отключил рацию, вытер рукой вспотевший лоб.

Потом устало опустился в кресло возле штурманского столика и придвинули себе бортовой журнал.

— Здесь, пожалуй, он прав, — мягко сказал Аксенов. — Тут мы действительно не додумали. Хорошо хоть то, что это единственный промах за трудную и в общем удачно минувшую вахту. Иди отдыхай. Шлюзование примерно через три часа.

Приняв освежающий душ, Олег тихонько, чтобы не разбудить Татьяну, вошел в полутемный кубрик. Задраенные наглухо иллюминаторы не пропускали дневного света и только в левом углу от входа над столиком с телевизором-видеофоном и рацией дальней связи едва мерцала аварийка. Он прошел в самый конец кубрика, тихонько нагнулся над Таниной постелью, чтобы достать в шкафчике над нею полотенце. Нащупав в темноте ручку от дверцы шкафчика, хотел уже потянуть ее к себе, но вдруг замер, не смея поверить в реальность происходящего, едва сдерживая рвущийся из груди радостный вскрик.

Две теплые руки мягко обняли его за плечи. Совсем рядом с его лицом блеснули искристые глаза. И милый Танин голос, прерываясь от волнения, едва слышно выдохнул:

— Я так люблю тебя, Олежек, так люблю!

Он нашел горячие влажные губы, прошептавшие эти слова. Олег целовал их, замирая от счастья, гладил руками ее шелковистые, коротко остриженные волосы и все шептал:

— Повтори, повтори еще раз, что ты сказала…

И Таня с радостью повторяла:

— Люблю… Очень люблю!… Навсегда. На всю жизнь…

Казалось, время остановилось для обоих. Они то замолкали в нежных объятьях, переполненные любовью друг к другу, то говорили и говорили, как будто спеша высказать все, что накопилось в сердцах за долгие дни взаимного ожидания. Вспоминали их первую “Юлию”, утонувший в Русановском заливе акваланг.

— Я отведу ему самое почетное место в нашем доме, — улыбаясь, горячо говорил Олег. — Пусть все видят виновника нашего счастья, пусть знают, что это не просто два газовых баллона и набор резиновых и хромированных трубок, а самая дорогая наша реликвия. Если б не он, вряд ли судьба свела бы нас вместе…

— Тогда и “Юлию” надо поместить в нашем доме.

— Боюсь, не хватит места! — смеялась Татьяна. — Акваланг был только хорошим поводом, а настоящая наша сводня — маленькая наша яхта…

— Согласен, пусть будет и “Юлия”! — засмеялся Олег. — Мы повесим на стене над аквалангом большую ее фотографию в роскошной раме.

— Ты сдержал свое слово, милый, — ерошила девушка ему все еще мокрые после душа волосы. — Я сначала думала — сказка. А выходит — быль. Чудесная сказка-быль. И новая фантастическая “Юлия”, и ты, Олежек, и наша любовь…

Теперь уже она целовала его. Ласково, нежно, долго.

— А ведь мы так и не побывали с тобой тогда в русской драме, — вдруг вспомнила она. — И ты, наверное, всегда будешь уходить от меня вот так, надолго. Уходить, оставаться где-то с самим собой, со своими формулами и киберами…

— Что ты, Танюша, — замотал головой Олег. — У нас с тобой будет множество общих дел. Мы всегда будем делать их вместе! А в театр обязательно пойдем в первый же день, как только вернемся в Киев. И в русскую драму, и в оперный, и в музкомедию.

— Нет, — звонко рассмеялась она. — В первый же день мы пойдем к родителям — твоим и моим. Расскажем им все, попросим совета и их согласия.

— И к дедушке, — радостно подхватил Олег.

Протяжный и резкий звонок неожиданно прозвучал в кубрике. Настойчивый, требовательный. Аксенов срочно звал в рубку управления. Олег и Таня бросились туда.

— Гарькавый-то провидцем оказался, — тревожно моргая глазом, встретил их Андрей Иванович. — Поговорите с ним, — кивнул он на микрофон рации ближней связи.

Олег поднес к губам микрофон, спросил, что случилось.

— Час назад я на предельной скорости пошел вперед, — живо откликнувшись, проговорил Гарькавый. — Так, на всякий случай. Хотел сам проверить, не аукнется ли нам эта бурная встреча с “Юрием Гагариным”. И — как в воду глядел! Не иначе капитан метеора или кто-нибудь из команды передали о нашей встрече по рации. Кому же еще… И вот, извольте: возле шлюза настоящее столпотворение! На набережной весь город собрался, яблоку негде упасть. Благо выходной день! А на воде сотни лодок и катеров. Все встречают летающий тримаран. Даже лозунги успели написать. Вот, извольте: “Привет покорителям водного космоса!” Или еще: “Речным судам — скорость воздушных лайнеров!”. Просто напасть какая-то.

Он замолчал, потом тихо спросил:

— Что будем делать, Олег Викторович?

В голосе звучала растерянность.

Олег передвинул рукоятку фиксатора скорости в положение “стоп”. Потом посмотрел на Андрея Ивановича, на Таню и широко улыбнулся.

— Этой беде можно помочь, — спокойно сказал в микрофон. — Не волнуйтесь, постараемся все уладить.

— Часть катеров уходит вам навстречу, — с нотками все той же растерянности откликнулся подполковник. Может быть, задержать их?

— Не нужно. Передайте своим, чтобы все подошли к “Юлии”. Заберу у вас человек шесть-семь. Пусть будут в форме. А остальные пойдут к шлюзу на своих катерах. Вы оставайтесь у плотины.

Он несколько секунд помолчал, обдумывая в деталях дальнейшие действия. Потом снова решительно заговорил в микрофон:

— Переключите рацию на запасную волну. Слышите меня? Очень хорошо! Теперь слушайте дальше: тримаран в Светловодск не придет. Ушел обратно в Киев. Так и передайте начальнику шлюзовой службы Кременчугской гидроэлектростанции. Да так, чтобы побольше людей об этом узнало. А ваши десять катеров и один вспомогательный буксир идут дальше, в Днепропетровск. Встречайте всех нас минут через двадцать возле шлюза. Девять катеров и вспомогательно-ремонтный буксир. Как поняли меня?

— Понял правильно, — откликнулся подполковник. Вместо тримарана с сопровождающими катерами идут три отдельных марана, — весело скаламбурил и потом по-флотски четко повторил: — Есть встречать у шлюза девять катеров и ремонтно-вспомогательный буксир для дальнейшего следования вместе со мной в Днепропетровск!

Аксенов давно все понял. Он уже на корме. Ловко принимает и крепит концы, подаваемые с подплывающих катеров эскорта. Татьяна успела одеть спортивный костюм. И Олегу принесла такую же летнюю “олимпийку”.

— Оденься, офицеры идут.

В рубку один за другим поднялись два капитана и пять лейтенантов. Подтянутые, крепкие, рослые, они с трудом разместились в маленьком помещении и выжидающе смотрели на Олега.

— Даю вводную, — начал он привычными словами своего деда. (Захар Карпович часто именно таким способом пояснял внуку непонятные для него ситуации). Условный противник в засаде ожидает корабль типа тримаран. Наша задача — перехитрить его, пройти на виду неузнанными. — Он усмехнулся и продолжал по-деловому: — Возможности выполнения этой задачи следующие: поплавки отделяются от гондолы тримарана и превращаются в самостоятельные катера. На каждый нужно по два человека, кроме командира. Это позволит исключить всякие сомнения “противника” и одновременно даст возможность с полной нагрузкой провести ходовые испытания автономного плавания каждого из поплавков и гондолы. Палубы, думаю, следовало бы закамуфлировать — прикрыть брезентом.

Первый — правый поплавок поведет заслуженный тренер СССР Андрей Иванович Аксенов, второй — мастер спорта Татьяна Александровна Левина. Оба отлично знают систему управления как тримарана в целом, так и отдельных его частей.

Офицеры с изумлением смотрели, как после нескольких прикосновений пальцев Олега к тумблерам и кнопкам пульта управления на палубе исчезли мачты и вся оснастка. Еще одно движение — и за борт откуда-то с боков “Юлии” с шумом хлынули потоки воды. Корабль слегка качнулся и как бы приподнялся над гладью реки.

— Без поплавков гондола частично теряет ходовые качества, — пояснил офицерам Олег. — Аварийным сбросом я выпустил две тонны воды. Потом доберем. Это значительно улучшит устойчивость судна, сделает из гондолы тримарана вполне надежный вспомогательный буксир. Рубку и возможно большую часть палубы, как и на поплавках, прошу закрыть брезентом. Разбросайте поверх его бухты канаты, какие-нибудь громоздкие запасные части, весла, ящики. И выделите на палубу двух человек. В комбинезонах механиков и форменных фуражках. Пусть сидят там, курят.

Он минуту помолчал.

— Пойдем кильватерным строем за одним из катеров охраны. Замыкающим — новый буксир. Скорость предельно возможная для катеров.

Через четыре минуты они уже мчались вперед, оставляя за собой широкий пенный след. Не вызвав никаких подозрений, разминулись с многочисленной флотилией катеров и взятых на буксир лодок, спешащих встретить “летающий” тримаран. Вслед за катером Гарькавого без всяких помех вошли в ожидающий их открытый шлюз, а еще через двадцать минут, уже в нижнем бьефе, двинулись дальше, строго соблюдая принятый раньше четкий кильватерный порядок.

И только далеко за Кременчугом, в пятнадцати километрах от устья Ворсклы, выбрав глубоко ушедший в берег полноводный и пустынный залив, увел Олег туда весь отряд и объявил восьмичасовый привал.

— Здесь будет наш отдых. С ухой, шашлыками, кинофильмом и соревнованиями по волейболу, — сойдя на берег, сказал он во всеуслышание Гарькавому и добавил, стараясь быть как можно более серьезным: — Свободные от наряда по кухне и не имеющие намерений вступить в олимпийскую сборную по волейболу могут сразу же уйти в тень и приступить к сдаче экзамена на пожарника…

Шутку приняли дружным смехом, но уходить в тень деревьев никто не захотел. Два катера остались дежурить у входа в залив. Для всех других участников этой своеобразной экспедиции нашлось дело на берегу. Одни собирали валежник, другие разводили костер, третьи натягивали между деревьев волейбольную сетку. Нашлись и охотники порыбачить. Благо крючки любители всегда имели при себе. А у кое-кого был и спиннинг. Только бы рыба хорошо ловилась.

Место было раздольное, красивое. Широкая луговина занимала все подходы к заливу, а метрах в полтораста от берега начинался чудесный смешанный лес — молодые ели, березы, дубы, клены, ольха, ясень. Лес был негустой, с зелеными полянками, ягодниками, орешником. Кругом весело щебетали птицы. Справа по заливу луговина уступала место камышовым зарослям, откуда то и дело взлетали дикие утки. Камыш вплотную подступал к лесу, сливаясь с ним в единый зеленый массив.

Всю прелесть этого первозданного уголка уже успел оценить прапорщик Юрий Макашев, пока одевал свой белоснежный поварской халат и отлично накрахмаленный высокий колпак. Несколько полноватый для своих тридцати лет, он не без труда вытащил из кладовки в катере-камбузе медный котел и теперь подвешивал его на железной треноге над костром. Холеные длинные усы его сердито топорщились. Трехведерный котел был довольно тяжеловат даже для его мощных бицепсов, довольно заметных под легкой курткой, которую он не хотел испачкать преждевременно.

Привычным жестом пригладив усы, Юрий подозвал к себе на помощь двух ребят.

— Куртку жалко, — пояснил им. — Дорога-то длинная, а постирать и покрахмалить практически негде. Вы уж подвесьте его, окаянного, а я пойду взгляну, как там рыбка наклевывается.

Он отошел на несколько шагов, но, встретив ребят с валежником, нахмурил брови и повысил голос:

— Что это вы за сырость несете? Не могли найти ничего другого? Посуше, посуше давайте, чтобы огонька было побольше, а копоти и дыма — поменьше! А этот сырой хлам выбросьте! Сучья сухие на деревьях обламывайте. Вон их сколько! И для костра хорошо, и для леса польза. А от этого гнилья только дым коромыслом. Нам он сейчас ни к чему. Комаров теперь нет.

Команда “Юлии” быстро собрала тримаран в единое целое. Олег занялся опробованием отдельных узлов корабля. Аксенов с помощью специального шланга-насоса заполнял опустевшие резервуары днепровской водой, предварительно пропуская ее через портативную установку, служащую одновременно и фильтром, и хлоратором.

— Нельзя ли чистенькой водички для ухи набрать? — спросил Юрий у стоящего на палубе со шлангом в руках тренера.

— Можно даже готовый кипяток, — весело ответила за Андрея Ивановича Таня, выглянув из открытого иллюминатора. — Сейчас спущу вам трап.

Макашев подошел поближе к носу судна, готовясь принять обычные катерные сходни, и вдруг с удивлением увидел, как из боковой части палубы, почти посередине левого борта, поползла широкая серая лента, превращаясь у него на глазах в высокие ступени, похожие на эскалатор метро.

“Одна… Две-Три… Семь… Десять…” — механически считал он.

С обеих сторон ив центре под лестницей, — это хорошо видел Юрий, — через пазы в угловых роликах проходили три тонких троса, которые, видимо, и преобразовывали ленту в лестницу, фиксируя ее сегменты в нужном положении.

Вот уже первый из них, стоящий не под прямым, как все остальные, а под острым к поверхности углом и напоминающий большой гребень, легко вошел своими острыми зубьями в береговой грунт, а следующая за ним горизонтальная площадка ступеньки плотно легла на берег. Движение ленты прекратилось.

— Прошу, — довольная замешательством прапорщика, улыбалась Таня. — Вот вам и кипяток, — поставила она на верхнюю ступеньку белое эмалированное ведро, над которым клубился густой пар. -Может быть, еще надо?

Макашев поднялся на самый верх, взялся за ручку ведра.

— Если вас не затруднит. У нас трехведерный котел.

— Приходите прямо в кубрик. Это как раз напротив внутреннего трапа.

Юрий пришел сразу же. Таня успела достать из центрального холодильника, расположенного над блоками “памяти” ЭВМ между двумя боковыми проходами, объемистый бидон из пищевого пластика, где в уксусе, приправленная специями, второй день лежала баранина, порезанная на куски.

— Это на шашлыки, — сказала Таня. — Бидон увесистый, думаю, хватит на всех.

Макашев только улыбнулся, чуть дотронувшись до усов кончиками пальцев.

— Вот только шампуров у меня всего двенадцать, вздохнув, пожаловалась девушка. — Никак не предполагали, что нас столько окажется.

— Эка беда, право, — весело откликнулся Юрий. — Нет шампуров — будут шомпола. У меня их для чистки оружия добрых два десятка припасено. В самый раз подойдут. А для солдата это даже романтично. Ведь раньше, говорят, для такого дела ими и пользовались в походах.

Пока наполнялось кипятком ведро, обрадованная Таня вынимала из холодильника и шкафчиков над кухонным столом свежие ярко-красные помидоры, зелень, консервированные фрукты, лук, зеленые, в мелких росинках, будто только что с грядки, нежинские огурчики, различные соусы и горчицу в тюбиках с пестрыми этикетками.

— Шашлыки обжарим в электрошкафу. Это очень быстро. А вкусные и сочные будут — не хуже, чем на кавказском мангале, — оживленно говорила Таня, выкладывая продукты на стол. — Только помогите мне нанизать их на шампуры. Да и ваши шомпола принесите. Их, наверняка, еще почистить надо, прокипятить. А я вам рыбу потом помогу разделывать. У меня это очень быстро получается. Много уже ребята наловили?

— Пока только два окунька и одну красноперку… Да вы не волнуйтесь! — поймал Макашев разочарованный взгляд Тани. — До вечера еще далеко, наловят.

В крайнем случае консервы откроем. Есть у меня в запасе “Уха рыбацкая”. Добавим к свежей рыбке, никто и не догадается, что ушица из баночек.

— Ну уж нет! — решительно выпрямилась Таня. — Есть на Днепре консервированную уху? Да нас просто все засмеют!

Она достала из холодильника две плоские коробки с кубиками концентрата куриного бульона, открыла и высыпала их содержимое в наполненное кипятком ведро. Потом нагнулась, вынула из столика какой-то темно-серый пластиковый предмет. Удлиненным конусом он напоминал микрофон, каким раньше часто пользовались артисты эстрады. Сходство это еще больше усиливал темный шнур, выходящий из более тонкой части конуса. На свободном конце его была укреплена небольшая плоская коробочка с двумя десятками маленьких кнопок, похожая на миниатюрный пульт дистанционного управления приемником или телевизором.

В шкафчике над застланной постелью, закрытой занавесью, Таня взяла аккуратный метровый рулон чего-то тонко сплетенного, напоминающего волейбольную сетку. Как оказалось, это был бредень.

— Пошли, — наконец сказала она Макашеву. — Гарантирую настоящую “архиерейскую” уху. Из свежей рыбы. Берите пару ведер и несколько помощников.

Юрий пожал плечами.

Они двинулись вправо вдоль берега залива, где над камышами беспечно кружились утки. Метрах в двухстах от стоянки тримарана Таня решительно сбросила с себя “олимпийку” и вошла в воду, держа в руке загадочный “микрофон”.

— Разверните бредень и станьте с ним под прямым углом к берегу, — негромко сказала она, стоя уже по горло в воде.

Потом с силой бросила “микрофон” далеко вперед, на всю длину шнура. Минуту поколдовав над кнопками коробочки, девушка застыла, прижав указательный палец левой руки к губам, требуя тишины и внимания.

Предупреждение было понято. Двое парней и две девушки-радистки молча застыли, кто по колено, кто по грудь в воде.

Прошло около пяти минут. Таня стала медленно, без единого всплеска пятиться к берегу, тихонько подтягивая за собой шнур. Вот она уже на берегу. Осторожными плавными движениями правой руки девушка тянет шнур к берегу и аккуратно сматывает его на левую руку в маленькую бухту. А на зеркальной поверхности залива, в том месте, где должен находиться “микрофон”, появляются странные пузырьки. С каждым взмахом руки девушки их становится все больше, и трудно понять-то ли дождь хлещет с чистого неба в это место, то ли неведомо отчего закипает здесь вода.

А она уже просто бурлит. На ее поверхности то и дело мелькают то темные глянцевые спинки, то рыбьи носы, то хвосты. И вся эта бурлящая, клокочущая волна с каждой секундой ближе и ближе подкатывается к берегу. До него осталось всего пять, нет, уже только три, даже два метра.

Таня больше не тянет к себе шнур.

“Окружайте!” — руками показывает она ребятам, держащим бредень. А тем — палец в рот не клади — мгновенно соображают, что к чему. Споро и точно они заводят бредень. Двое, что по краям, уже в метре от берега. Двое других в трех метрах от него.

— Быстро! Рывком! — азартно кричит Таня и спешит на помощь четверке.

Макашев вслед за ней хватается за тонкую сеть.

И вот уже тяжелый кошель, дружно подхваченный шестью парами рук, на берегу. Он весь переливается, трепещет, как живой, бьется о песок.

— Девочки, бегом давайте ведра! — восторженно командует Макашев. — Несите еще два ведра!

Рыбы много. Тут и несколько судаков, и шесть больших, каждая по полметра, щук с позеленевшей чешуей. Ловят воздух широко раскрытыми ртами серебристые лещи, выскальзывают из рук и скачут, изгибаясь, к воде по траве и песку радужные красавцы окуни, колют пальцы щетинистыми иглами плавников непослушные ерши.

— Мелочь в воду! Пусть подрастает — на обратном пути выловим, -звонко смеется Таня и швыряет одну за другой подальше от берега скользких трепещущих рыбешек.

Тяжело нагруженные богатым уловом, мокрые, веселые, довольные идут ребята к костру, где кипит в казане сдобренная концентратом вода. Аромат от нее разносится далеко.

— Ох и вкуснятина будет! — замечает один из парней. — Да еще с такой добавочкой! — легко поднимает он над головой ведро, доверху наполненное все еще трепещущей рыбой.

Обед прошел, что называется, на славу. Все дружно благодарили Таню, девушек-радисток и, конечно же, Юрия Макашева, довольно поглаживавшего свои усы.

— А что, Олег Викторович про кино в шутку или всерьез говорил? — спросил Юрий у Тани, когда после обеда все было убрано, почищено, вымыто, насухо вытерто и расставлено по местам.

— Почему же в шутку? — подняла брови Таня. — Он никогда зря ничего не обещает. К тому же на “Юлии” хорошая фильмотека.

Она поднялась со ступеньки выдвижного трапа, на которую присела было передохнуть.

— Сейчас принесу вам список фильмов, чтобы ребята выбрали, какой больше по душе.

Пока она ходила в кубрик, Макашев оставался на палубе тримарана. Не спеша достал сигарету, размял ее, прикурил от изящной газовой зажигалки.

Из верхнего люка показалась Таня.

— Вот, — протянула ему стопку аккуратно сложенных небольших карточек. — Тут не только названия, но и год выпуска, и основная тема, фамилии авторов сценария, композитора, имена героев и ведущих артистов.

Взяв в руки стопку, Макашев присвистнул.

— Ого! “Чапаев”, “Тринадцать”, “Волга-Волга”, “Судьба человека”, “Солдаты свободы”, “Поднятая целина”, “Ленин в Октябре”, “Хождение по мукам”, “Карнавальная ночь”… — читал он вслух, перекладывая тонкие плотные карточки. — Да тут около сотни фильмов! Где же вы храните такую пропасть кинопленки?

— Это элементарно, — с некоторым вызовом сказала Таня. — Так сказать, наука для быта трудящихся.

Макашев слушал с интересом объяснение Тани. Оказывается, каждый фильм записан на магнитную пластинку размером со спичечную коробку. Пластинка вставляется в специальную “читающую” приставку телевизора, который оборудован и проекционно-преобразующим устройством. Сам приемник телевизора размером в том Большой Советской Энциклопедии. Собран по схеме на плавающих и жидких кристаллах с применением электронно-акустических устройств, и его отраженный экран можно спроецировать просто в воздухе и довольно больших размеров -не меньше, чем в кинотеатре.

— Вот здорово! — удивился Юрий. Казалось, он не находил слов, чтобы выразить свое изумление и восхищение. — Может, вам нужна какая-то моя помощь для наладки аппаратуры, вы скажите, и я все сделаю.

— Пока нет, — ответила Таня. — Дело в том, что Олег Викторович использует приемник телевизора во время телерадиосвязи с Киевом как видеофон. А ровно в шестнадцать, то есть через семь минут, — взглянула девушка на свои крохотные часики, — у нас очередной сеанс связи. Это ненадолго, — успокоила она прапорщика, заметив досаду на его лице. — Через тридцать минут мы будем смотреть кино. Вот только какой фильм?

— Чудесно! — явно обрадованный, воскликнул Юрий. — Пойду посоветуюсь с ребятами. Впрочем, это можно сделать и позднее. Время есть. Пожалуй, сначала следует дочистить котел. Видите, куда я его оттащил, — показал он рукой в сторону места, где они ловили рыбу. — Чтобы сажа невзначай к “Юлии” или к нашим красавцам катерам не пристала. Хлопцы часа два на них флотский блеск наводили.

И он быстрым шагом устремился вдоль берега к котлу, раскуривая на ходу сигарету.

В кубрике, куда вошла Татьяна, все было готово к радиотелеразговору. Олег и Андрей Иванович сидели в левом углу возле столика с аппаратурой дальней связи, как ее называли в противоположность ближней — с катерами эскорта. Плоский экран телевизора светился радужной сеткой.

— Подсаживайся ближе, Танюша, — пододвинулся Олег, освобождая девушке место. — Ты у нас сегодня просто добрая волшебница. Устала, наверное? Да тут и спрашивать нечего. Конечно, пришлось тебе потрудиться. Еще бы, такую ораву накормить!

— И вовсе я не устала, — улыбнулась девушка Олегу. — Ни столечки, — показала она кончик своего маленького мизинца. — Мне ведь и ребята, и девушки помогали. Особенно полненький такой, в белом халате. Макашев. А вот как звать, не знаю. Сам не сказал, а спросить было неудобно.

— Юра его зовут, — отозвался Аксенов. — Разбитной малый. Только перед начальством вьюном крутится, лебезит да на ребят покрикивает. Не люблю таких.

— Служба у него такая, интендантская, — примирительно сказал Олег. — Дедушка говорил — самая трудная и в мирное, и в военное время. Всех надо обуть, одеть, накормить, обеспечить оружием, боеприпасами, куревом, иголками, нитками, карандашами и еще бог знает чем. Вставай раньше всех, ложись — последним… В вечном наряде вне очереди. И как ни старайся, всегда первый виноват.

— Ну уж так и первый! — воскликнул Аксенов и хотел что-то добавить, но тут в динамиках прозвучало:

— Внимание! Московское время шестнадцать часов. В эфире — Центр связи и информации. Как слышите и видите нас? Прием.

В тот же миг на экране возникло изображение знакомой комнаты. К удивлению экипажа “Юлии” это была не переговорная Центра. За длинным столом заседаний парткома сидели не только Кузьма Иванович Гаращенко и Алексей Скворцов, встречи с которыми в эфире они ожидали. Здесь же находились директор института, его заместители, заведующий спецотделом и какой-то незнакомый Олегу человек. Лица у всех были озабоченные.

Аксенов узнал Василия Ерофеевича Балашова. У него он познакомился с подполковником Гарькавым, получил напутственный инструктаж о необходимости соблюдать бдительность и в сложной ситуации сделать все возможное для безопасности Олега Викторовича Слюсаренко в первую очередь. Андрей Иванович решил, что присутствие Балашова на первом сеансе телерадиосвязи — чистая формальность. Ничего не сказав Олегу о своей осведомленности относительно личности и весьма высокого поста этого человека, он только тихонько хмыкнул про себя и приготовился слушать.

Слюсаренко четко доложил о событиях за прошедшие тридцать четыре часа. Академик молча делал пометки толстым карандашом в хорошо знакомой всем в институте голубой объемистой тетради. Не перебивал.

— Мы тут с Андреем Ивановичем проанализировали, — тем временем говорил Олег, — и предлагаем следующее.

Он изложил суть предложения, которое сводилось к тому, что во время эксплуатации механических двигателей и движителей нужно вместо кливера и бом-кливера на усиленной фор-брам-штанге поднимать жесткий пластиковый, желательно прозрачный, парус новой конструкции — острым фиксированным углом вперед с обязательным учетом момента обтекаемости.

Разрезая воздух, он защитит остальные паруса, особенно фок-мачты, от его встречного сопротивления, вызванного скоростью движения, и даст возможность парусам “поймать” настоящий, свой ветер.

Конечно, сидящие там, в Центре связи и информации, понимали, о чем говорил Олег, — он в этом был уверен и продолжал:

— Наполненные ветром паруса усилят общее давление на переднюю часть тримарана, прижмут все три его носа к воде, что в свою очередь позволит увеличить обороты винтов двигателей и довести скорость судна примерно до ста узлов в час или использовать его мощь как скоростного буксира для судов водоизмещением до тридцати тысяч тонн. Я так считаю.

Олег взял с полки подготовленный чертеж нового паруса и листок с рассчитанными новыми данными движения, а также с исходными данными параметров нового паруса.

— Нам бы хотелось, чтобы его срочно изготовили и самолетом доставили в Херсон или Ильичевск. Надо проверить реальность наших предположений в море. Думаю, ошибки нет, — доказывал Слюсаренко.

— Хорошо, Олег Викторович, мы обсудим это чуть позднее, — перебил его академик. — А сейчас с вами хочет поговорить Василий Ерофеевич Балашов. Он хочет кое-что вам сказать и просит вашего внимания.

Олег удивленно поднял брови, посмотрел на Аксенова. Но тот совершенно спокойно встретил его взгляд. Даже чуть улыбнулся и подбадривающе кивнул головой. Весь экран в это время заполнило, наплывая, изображение Балашова. Кончики его губ чуть дрогнули.

— Здравствуйте, товарищи, — тихо молвил он, и Олег тут же увеличил громкость звука в динамиках. Прежде чем начать наш разговор, прошу вас, Татьяна Александровна, и вас, Андрей Иванович, проверить, нет ли возле “Юлии” кого-нибудь, кто мог бы нас услышать.

Через минуту оба вернулись в кубрик и Аксенов доложил, что ни с суши, ни с воды поблизости никого нет. Два катера патрулируют вход в залив. Остальные люди из команды сопровождения отдыхают после обеда в тени деревьев, до которых от воды метров полтораста-двести.

— Хорошо, — отозвался Балашов. — Теперь о деле. Я не намерен вас пугать, но в последние сутки возникли определенные трудности, вернее, сложности, которые мы вольно или невольно связываем с проведением государственных испытаний “Юлии”.

Он вскинул голову с седыми висками, провел кончиками пальцев по лбу и внимательно посмотрел на сидящих в кубрике удивительно молодыми, карими, с искринкой глазами.

— Вчера в семнадцать ноль-ноль и сегодня в шесть часов двенадцать минут утра наша служба радиоконтроля перехватила три зашифрованные одним и тем же кодом радиограммы. Их расшифровали только полтора часа назад. Текст первой…

Балашов наклонился, взял в руку какой-то листок и медленно прочитал, называя с каким-то особым ударением знаки, разделяющие отдельные слова и целые фразы:

“Ваша догадка подтвердилась точка Объект ведет государственные испытания нового технического оснащения флота точка Управляется автоматически центрального пульта точка Предлагаю уничтожить вместе командой точка”.

— Так ведь о том, что проводятся государственные испытания, с катеров через мегафоны на весь Днепр кричали! — не удержавшись и всплеснув руками, воскликнула Таня.

Василий Ерофеевич помолчал, словно давая время команде “Юлии” до конца осмыслить и как следует продумать услышанное. Потом не спеша продолжал:

— Место передачи этой радиограммы, как и расшифрованного ответа на нее, нам установить не удалось. Ответ был очень коротким, — поднес он поближе к глазам второй бланк.

“Продолжайте наблюдение точка Сообщайте все точка Мелочей нет точка”.