Шелест факелов сопровождал привычное шествие во мраке туннеля. Пляска языков пламени оживляла мир застывшего в подземелье бетона и рельсов, которые еще шлифовались иногда стальными колесами. Только это были уже не проносящиеся электропоезда, а тележки и ручные дрезины. Вот и весь транспорт, что мог теперь передвигаться по темным туннелям скрытого под землей убежища горстки еще живых людей.

Селиверстов шел впереди. Как всегда. Четыре охранника по обе стороны от скрипящего на рельсах катафалка. Они помогали Константину и Федору тащить тележку к станции «Площадь Гарина-Михайловского».

Тысяча пятьсот шестьдесят метров. Эту меру расстояния на Перекрестке Миров знали хорошо. Ровно столько отделяло усопшего от царства Аида. И это был не мифический мрачный брат Зевса и повелитель царства теней и мертвых. Аид — это реальный человек. И подобно своему тезке из древних мифов, он ждал мертвеца. Всегда. И когда кто-то умирал на Перекрестке Миров, люди, по обыкновению, не констатировали смерть вслух и старались не показывать горя и скорби. Они просто говорили «пятнадцать-шестьдесят». Именно эти полтора километра и шесть десятков метров были последней привилегией и последней дорогой покойника, в конце которой его ждал сам Аид.

Никто уже не помнил, было это именем или кто-то метко дал ему такое прозвище. По большому счету это никого и не интересовало. Вот он, неимоверно высокий и очень худой, сгорбленный гораздо сильней, чем большинство жителей темных подземелий города. С длинным крючковатым носом, торчащим из-под капюшона черной накидки. Старый, с огромными глазами, которые, отражая во мгле капюшона свет факелов, заставляли холодеть кровь в жилах пришельцев.

Странное дело. Никому и в голову не приходило, что этот человек рано или поздно сам умрет. Напротив, каждый житель Перекрестка Миров, невзирая на свой возраст, уже давно свыкся с мыслью, что если настигнет смерть, то через пятнадцать-шестьдесят его будет ждать Аид. Но уж лучше тихо умереть в своем жилище на пересечении Ленинской и Дзержинской линий и быть увезенным по туннелю в царство Аида, нежели сгинуть где-то на поверхности, попав в руки поклонников твари или иных фанатиков…

По мере приближения факелов силуэт Аида проступал все отчетливей. Вот показались трое послушников за его спиной, в таких же накидках. Опираясь на сучковатый кривой посох, Аид выставил перед собой свободную растопыренную кисть с длинными и костлявыми пальцами.

— Рубеж! — Его хриплый злой голос задрожал в туннеле.

Траурная процессия остановилась. Прекратила скрипеть железная тележка. Уняли свою безудержную пляску языки пламени.

— Здравствуй, Аид, — небрежно махнул рукой Селиверстов.

Он ростом не уступал повелителю царства мертвых, а телосложением был куда крепче скелетоподобного Аида. И это, безусловно, вселяло уверенность в похоронную команду, члены которой, как, впрочем, и все на Перекрестке Миров, до дрожи боялись каннибалов и их владыку.

— Здравствовать мне желаешь, Василий? — усмехнулся Аид. — А стоит ли? Все там будем.

Говорил он с какой-то непонятной иронией, а может, и с издевкой.

— Даже ты? — хмыкнул Селиверстов.

— Ну! — Аид приосанился, постукивая посохом по шпале. — Когда людишки кончатся, мне тоже в этом мире нечего будет ловить.

Он неторопливо подошел к тележке. Костя поежился: не самое приятное соседство. Однако не сделал шаг назад, чтобы не выглядеть пугливым как в глазах своих товарищей, так и в глазах Аида и его послушников.

Старик тем временем откинул покрывало с лежавшего на тележке тела.

— Старуха, — поморщился Аид. — Много за нее не дам.

— Имей хоть чуть-чуть почтения, — нахмурился Селиверстов. — Это Зинаида Федоровна. Учительница, уважаемый человек.

— Была! — Аид произнес это громко и поднял кривой указательный палец. — Была, Василий, — добавил он чуть спокойней. — А теперь это просто мертвяк. И уж былые заслуги вкуснее ее не сделают. Она худая и морщинистая. Так же и мы будем морщиться за трапезой нашей.

— Ты тоже худой и морщинистый…

Аид дернул головой, подошел вплотную к Селиверстову, приподнял посох и легонько постучал им Василия по плечу.

— Я живой, Вася.

Сказав это, старик вернулся к покойной.

— Отчего она умерла? — спросил он более спокойным тоном.

— Сердце остановилось от старости, — ответил Селиверстов.

— Дружочек, от старости еще никто не умирал. Чем хворала?

— Никаких инфекционных заболеваний. Это точно.

— Ну, в прошлый раз вы мне жмура привезли с гангреной, — укоризненно покачал головой Аид.

— Так ведь я тогда сразу тебя предупредил насчет гангрены. А здесь — сердце.

— Ну ладно. — Старик походил вокруг тележки, глядя на усопшую.

Константин поморщился, когда Аид, едва не коснувшись его плечом, прошел мимо. Пахнет он так же отвратительно, как и выглядит.

— Ладно, дружочек. Десять литров соляры. Нормальной, без парафина.

— Да ты осатанел? — всплеснул руками Селиверстов. — Всего десять литров?!

— Целых десять литров за маленькую старушенцию, у которой кожа да кости.

— Но этого мало!

— Так, да? Цена не устраивает? — Старик снова приблизился к Василию и снова постучал по плечу посохом. — В таком случае уходи обратно. — Аид улыбнулся. — И похорони ее.

Селиверстов какое-то время зло смотрел в глаза старику. Надо отдать должное бывшему пограничнику: не каждый осмелится выражать так неприкрыто свои презрение и ненависть самому Аиду.

— Ладно, черт тебя дери. Забирай ее и тащи сюда соляру.

Не сводя глаз с Василия и при этом скаля большие и острые зубы в улыбке, Аид щелкнул кривыми пальцами свободной левой рукой. Один из послушников тут же кинулся в сторону станции, которая виднелась в паре десятков метров, озаренная тусклым синеватым загробным свечением.

— Вот так-то лучше, дружочек.

Колеса опустевшей тележки ритмично скрипели и неприятно лязгали по рельсам. Костя не хотел думать о том, что сейчас происходит с телом Зинаиды Федоровны. Но мысли эти, как и щипавший нос запах старика в черной накидке, никак не хотели его покинуть. И тогда он просто принялся считать шпалы, стараясь отвлечься. Однако, дойдя до пятидесяти шести, он вдруг подумал, что счет приведет и к магической цифре 1560 и мысли о царстве Аида и о покойнице вообще зациклятся в его разуме.

— Почему мы просто не хороним их? — тихо спросил Костя.

Все понимали, что вопрос обращен к Селиверстову. Ведь он тут главный. И он — искатель. Причем не просто проходчик подземного мира, осваивающий уцелевшие части метро и подвалы города. Он искатель-наземщик. Кто может иметь самый большой авторитет? Только искатель, ходивший в дальние рейды по укутанному в ледяное одеяло ядерной зимы миру. А ведь Селиверстов им и был, пока несколько лет назад не повредил зрение. С тех пор он обречен смотреть только в вечный полумрак подземелья.

— Мертвым все равно, — ответил Селиверстов. — И все знают, что их ждет пятнадцать-шестьдесят после смерти. А это принесет пользу живым. Какой будет прок, если просто закопать человека? Да и хлопотно это. Тут, в метро, каждый клочок грунта на вес воды. А выходить на поверхность и хоронить там… Долбить забетоневший от вечного мороза грунт на виду у тварелюбов… Глупый и неоправданный риск. А почему ты спрашиваешь? Уже столько лет этим занимаемся, а ты вдруг про похороны.

— Мне десять было. А она была нашей классной руководительницей. Когда все случилось, она нас не бросила. И потом учила. Она всем нам вместо мамок погибших была.

— А-а… Ясно. Ну так радуйся, что она пятнадцать-шестьдесят, а не попала к тварелюбам. Спокойно умерла в своей постели, а не на алтаре твари.

— Я понимаю, конечно, но… — Костя осекся.

Он поймал себя на мысли, что никогда не задумывался о всех тех, кто прошел этот путь к Аиду. Но на сей раз каннибалам отдали действительно близкого для него человека. И вот теперь он впервые в жизни представил на этой тележке Марину. А ну как случится с ней что-то, о чем даже думать смертельно страшно? И что тогда? А ничего. Будет то же самое. Его славную златовласую Марину, с огромными голубыми глазами и певучим голоском, с ямочками на щеках, когда улыбается, отвезут к жуткому старику и обменяют на какое-нибудь барахло.

Он зажмурился и обругал себя за такие мысли. Погнал их прочь, словно одним своим существованием в его голове они могли навлечь на возлюбленную непоправимую беду. Остро захотелось поскорее вернуться домой и убедиться, что она там. Что с ней все в порядке. Обнять ее. Расцеловать…

— А чего мы сами их не хаваем? — спросил вдруг Федор.

Селиверстов остановился. Медленно повернулся. Подошел к Феде.

— Я сейчас положу тебя на катафалк, перережу горло и отвезу к Аиду, — проговорил Василий. — Еще литров пятнадцать соляры получим…

— Ты чего, искатель, я же пошутил! — отшатнулся Федор.

— А я нет, — ответил Селиверстов и вернулся на прежний маршрут.

— Федя, ты дурак? — тихо спросил Костя.

— Почему? — невозмутимо пожал плечами Федор.

Он на самом деле был дураком. У него и вмятина имелась на лбу от обломка стены, напоминавшая о том давнем времени, когда наверху все крушила ударная волна. Костя не ответил почему. Это могло привести к очередному «почему?», к пустому разговору, грозившему окончиться головной болью. Дальше шли молча. Пару сотен метров, пока их не остановил звук упавшей капли. Охранники стали вертеться, освещая все вокруг факелами.

— Командир, вот, сочится! — Один из них указал пальцем на свод туннеля, когда послышался очередной шлепок воды.

— Н-да, — нахмурился Селиверстов, вглядываясь в еле заметную трещинку. — Скверно.

— А чего? Новый источник воды ведь. Если она не заразная, конечно.

— Туннель прохудился, вот чего. А тут Обь в паре километров. Год-два, и вообще побежит. А лет через пять рухнет. Если не раньше. И привет. Затопит все. Золотую Ниву вон затопило со всеми, кто там был. А ведь там намного дальше до реки, чем здесь. Хорошо, что обвал путь воде перекрыл. Не то и падшие утопли бы, и до нас бы дошло. Так и тут случиться может. Не дай бог, конечно.

— Странно… Когда туда шли, не капало, — пробормотал Костя, глядя, как очередная капля набухает в трещине и готовится к своему единственному в жизни прыжку.

— Может, просто внимания не обратили? — предположил Селиверстов.

— Командир, как бы то ни было, это источник воды, — подал голос охранник.

Проблема добычи воды была одной из самых насущных для выживших. Ирония в том, что ее вокруг было предостаточно. Это и река, пусть и замерзшая, пересекавшая город. Это и метровые сугробы, покрывавшие руины наверху. Но найти чистый снег было сложно. И у искателей на это едва хватало сил. Река подо льдом текла, и, скорее всего, вода там была уже не так грязна, как в первые годы после ядерного погрома. Но проламывать толстый и крепкий лед было очень трудно и опасно. Ведь недалеко от берега гнездились твари. Однако воду добывали как могли, и каждый новый источник был настоящим сокровищем в этом скудном на радости мире.

— Ну да, такую возможность упускать глупо. Алишер, у тебя есть пустая бутылка в рюкзаке?

— Да, — кивнул охранник.

— Набери чуток, надо проверить, годится она для питья или нет.

— Василий Палыч, — тихо произнес Костя, — мы прошли отметку «семьсот». Это нейтральная территория. Аид тоже может предъявить права на воду.

— Я знаю, — кивнул Селиверстов.

Капли, словно насекомые, которых спугнул человек, как будто стали падать реже, действуя на психику людям, планировавшим уже быть дома. А когда Селиверстов сказал, что надо вернуться к Аиду, дать ему на пробу половину набранной воды и обговорить пользование новым источником, все окончательно поникли. Но каждый понимал, что одному человеку в царство Аида идти нельзя. Таковы правила. Послушники старика могут одиночку просто убить и пустить на десерт. И тогда никто из жителей Перекрестка Миров не посмеет предъявить Аиду претензии.

Увидеть Аида второй раз за сутки — совсем дурное предзнаменование. Радовало только то, что причиной этой скорой встречи была не чья-то смерть, а вода, нашедшая лазейку в последнее пристанище людей, много лет назад переживших всемирную катастрофу.

Аид долго смотрел на стакан, раскачивал его, заставляя плескаться воду, что отмерил ему Селиверстов. Он не опускал руку, удерживая стакан между своими дьявольскими глазами и факелом одного из охранников Перекрестка Миров. Затем вдруг выпил одним глотком.

— Ты чего творишь, сумасшедший старик, — поморщился Селиверстов. — Проверил бы хоть. Крысам бы, что ли, дал.

— На кой мне крыс поить, ежели сам знаю, что есть жажда? — Аид ухмыльнулся.

— А не боишься, что я тебя отравить решил? — Селиверстов усмехнулся в ответ.

Костя поморщился. Ему никогда не нравились вызывающие фразы, которые любил бросать Аиду Василий. Это просто какая-то глупая и ненужная игра с огнем.

Аид хрипло засмеялся.

— Я знаю, что ни к чему тебе это. Если сгинет владыка смерти в подземном царстве, то у смерти не будет строгого цербера. И она расселится повсюду. И властвовать будет безраздельно.

Намек был прозрачен: община каннибалов со станции Гарина-Михайловского, лишившись своего наставника, устроит лютую резню во всем подземелье.

— Соображаешь, старик, — подмигнул ему Селиверстов. — Ну и как с водой решим?

— Как с водой, говоришь, решим? Я не люблю четные числа. Вы календарь еще ведете?

— Разумеется.

— Молодец, дружочек. Ну так вот. По четным числам вы там ставите ведро, а по нечетным — мы.

— Да за сутки ведро не наберется.

— Все равно, — отмахнулся Аид. — Сколько наберется. Не ковырять же большую дырку, пуская в наше подземелье реку? — Сказав это, он закашлял, смеясь. — Хотя, может, это был бы выход для всех нас, а?

— Ладно, — поморщился Селиверстов. — Значит, договорились.

— Ну вот и чудно. — Аид запустил руку под свою накидку и извлек из бесчисленных складок мешковатой одежды кусок мела. — Возьми, дружочек. Нарисуй там, где трещина, веселую счастливую рожицу, чтобы мои волчата легко нашли место. И еще. Твои с ведром могут приходить туда поодиночке. Даю слово, что их никто из моих не тронет.

— Вот как? — усмехнулся Василий. — Отчего же?

— Ну, мы ведь тоже благородные люди. И знаешь, когда жажда мучает всех, даже самый лютый хищник не нападет на глупую газель на водопое. — Старик оскалился.

— Глупых газелей у нас нет. Но если ты нарушишь уговор…

— Я всегда держу слово, — нахмурился Аид.

— Не перебивай. Если ты нарушишь этот уговор, твой гарем достанется моим бойцам. А твоими детьми я накормлю наших собак.

— Эх, Вася, — покачал головой Аид. — Я старый добрый каннибал, а ты — настоящее чудовище.

— Будь здоров, старый. Мы уходим. Договор о воде заключен. Метку я оставлю.

Селиверстов повернулся и, махнув своим, пошел обратно, в центр этого мира.