КАРП

У старого дома, крытого соломой, растет высокая, выше дома, мушмула с густой, тенистой листвой. Под мушмулой стоит Дзэнта с мотыгой в руках. Он собирается рыть пруд. Очень большой и глубокий, глубиной целый метр. В середине пруда он посадит кувшинку.

И скоро на прозрачной воде закачается кувшинка и, может быть, прилетят дикие уточки и станут нырять под кувшинку. Да, это будет прекрасный пруд! Великое строительство! Одной воды из колодца нужно наносить ведер двадцать, а то и больше.

По правде говоря, Дзэнта роет этот пруд не только для того, чтобы посадить туда кувшинку. Разве стал бы он ради этого начинать такое большое строительство! Он хочет поселить в пруду карпа. Большого-пребольшого карпа. Карп этот живет в горном озере. Тихо сидит там, на дне под кувшинкой.

Дзэнта ни разу не видел его, но представляет, какой он. Даже когда Дзэнта спит, он знает, что там поделывает его карп. С тех пор как Дзэнта услышал про огромного карпа от дедушки, рыба эта так и стоит у него перед глазами.

Уже много дней Дзэнта обдумывает, как поймать карпа. И вот вчера узнал, наконец, хороший способ. Теперь все в порядке. Завтра он его поймает. И выпустит в пруд, который сейчас роет. Живого карпа, длинного и толстого!

Поэтому надо спешить. Дзэнта взмахнул мотыгой и вонзил ее в землю. Какая же она тяжелая, эта мотыга!

Большой карп, рассказывал дедушка, медленно плавает вокруг красноватого стебля кувшинки и, бывает, поднимается со дна пруда наверх. Скучно ему на дне, вот и хочется взглянуть, что там делается наверху. Сначала он развлекается тем, что, широко разевая рот, заглатывает мошек и личинок, прилипших к стеблю кувшинки. Потом начинает озорничать: откроет большой рот и делает вид, что хочет проглотить цветок кувшинки, а потом возьмет да и выплюнет воду на цветок. Кувшинка дрогнет, лепестки осыплются, а карп забавляется: засосет вместе с водой лепесток и выплюнет его, потом хвостом отгонит или плавником отмахнет. От этого возникают маленькие волны, и лепесток-лодочка тонет. Когда же эта игра надоест карпу, он стремительно уходит головой вниз на дно.

А однажды этот карп улетел на небо. По правде говоря, сам Дзэнта этого не видел, а только слышал от дедушки, но он так хорошо все представил себе, что ему показалось, будто он сам все видел.

Было это так.

Прогремел гром, пошел сильный-сильный ливень. Потом снова выглянуло солнце, и над ущельем, где живет карп, повисла чудесная радуга. Радуга была очень красивая. Казалось, вот-вот из-под нее вылетят три белые цапли, как в сказке, которую Дзэнта когда-то читал.

И вот что-то серебристое, сверкая, вылетело из ущелья и, оттолкнувшись от утеса, взмыло к радуге. Пригляделся дедушка, а это танаго. Шевелит плавниками, машет хвостом, плывет по голубому небу, будто в воде.

Вслед за танаго в воздух взлетела еще какая-то маленькая рыбка. Это был елец. Вильнет тельцем — и сразу пролетает вперед, будто в стремнине несется. Белый елец. А следом карась, вьюн, сом, креветка — все ввысь летят. А когда эта вереница исчезла на западе, в голубой дали неба, из ущелья, как снаряд, выскочило еще что-то и понеслось к радуге. Это был карп. Тот самый карп, что живет в озере, летел в голубое небо. И были ясно видны все его тридцать шесть чешуек, четыре больших плавника, широкий извивающийся хвост и даже золотистые круги вокруг глаз. Карп несколько раз разинул рот, будто пытался что-то сказать, и в одно мгновение исчез в небесной дали. Осталась только наполовину растаявшая бледная радуга.

И вы думаете, что карп не вернулся в озеро? Вернулся. Дедушка его сам видел.

Вот как было дело.

Однажды дедушка косил траву на берегу озера. Видит, плывет к кувшинке черепаха. Подплыла к цветку и погрузилась в воду. Уплыла на илистое дно и, пуская мелкие пузыри, зашагала на четырех лапах к карпу. Подошла к карпу, высунула голову из панциря и заговорила с ним.

Что уж она там сказала, неизвестно, только морда у карпа сделалась совсем глупой. А черепаха еще что-то добавила. Тогда карп стал вращать глазами и мотать головой, будто отказывался от чего-то: не хочу, мол, не буду, и не приставай. А черепаха рассмеялась: «А-ха-ха!» — и пошла вразвалочку назад. И о чем они там говорили, что случилось, неизвестно. Одно только ясно: очень они дружны — черепаха и карп.

И вот вчера дедушка научил Дзэнту, как поймать карпа при помощи черепахи. Конечно, карп живет в большом озере, так что на удочку его не больно-то поймаешь. Не докинешь крючок. Вот дедушка и придумал замечательный способ. Дзэнта, как узнал про этот способ, сразу же бросился к маме.

— Мама! А я карпа поймаю. Того, что живет в озере.

— Вот как! Неужели сможешь?

— Смогу, вот увидишь!

Мама недоверчиво улыбается. Тогда Дзэнта рассказывает ей про дедушкин способ:

— Вот послушай, какой замечательный план. Сначала нужно поймать черепаху. Потом к ее лапам я привяжу короткие нитки с крючками. На один крючок насажу наживку из сладкого картофеля, на другой — личинку тутового червя, на третий — маленького угря, а к четвертой лапе привяжу длинную нитку, такую длинную, чтобы хватило до середины пруда, а к ней прикреплю поплавок. И пущу эту черепаху в озеро. Черепаха поплывет со всеми лакомствами к карпу, а я буду держать в руке конец длинной нити, которую привязал к лапе. Приплывет черепаха к карпу и станет хвастать: «Карп! Карп! Взгляни-ка на мои лапы. Что там ты видишь? Твои любимые кушанья, не правда ли? Давно уже мой нос чует, как вкусно они пахнут. Охотно бы все сама съела, да шея коротка — рот не достает. Отдаю все тебе, кушай на здоровье».

Мама тихонько засмеялась. Уж больно складно у Дзэнты получалось. А Дзэнта даже не улыбнулся. Ведь он рассказывал так, как от дедушки слышал. И он продолжал серьезно:

— Ты слушай, мама! Сейчас самое важное. Карп скажет: «А картофель-то вкусный, кажется!» — и цоп его в рот. А там — крючок. Станет он метаться, бушевать, дернет за собой черепаху — поплавок и дрогнет. Тут я потяну за нитку. И сколько бы карп ни вырывался, все равно дотащу его до берега, а потом зачерпну сачком. А там уж просто: посажу в корзинку — и домой. И будет у меня карп. Понимаешь, мама, карп! Живой карп! Слышишь, мама?

Мама смеется, а Дзэнта орет во все горло, приплясывая на месте:

— Карп! Карп! Я поймаю карпа!

И вот теперь он роет пруд.

К вечеру строительство его было закончено. Из вырытой земли по обеим сторонам пруда Дзэнта соорудил горы — точно такие же, как у озера, где живет карп. Затем нарвал травы и посадил по берегам пруда, а горы густо утыкал сосновыми ветками. В пруд налил воды до самых краев. Земля была красной, глинистой, и вода не уходила в глубь земли. В воде отражалось небо.

Подует ветер, зашелестит трава на берегах пруда, закачаются сосны на горах. Побегут по пруду мелкие, мелкие волны. И тогда, может быть, над горами поплывут белые облака и над прудом повиснет радуга.

На другое утро Дзэнта наловил живородок для приманки, положил их в корзину, взвалил на плечо шест и отправился к горному озеру ловить черепаху. До полудня он поймал трех черепах и через перевал вернулся домой.

Потом, расстелив под хурмой циновку, разложил на ней рыболовные снасти и стал готовиться к ловле карпа. Длинные нитки, привязанные к лапам черепахи, он обмотал вокруг их панцирей и сверху завязал тряпками. Затем засунул черепах в корзинку и на крышку положил тяжелый камень. В ту ночь он видел сон, будто черепахи открыли крышку корзинки и бросились наутек, — морды у них были обвязаны полотенцами, как у грабителей.

— Держи! — заорал Дзэнта спросонья.

— Ты что, сынок? — спросила мама.

— Черепахи убежали.

— Ну что ты! Наверно, сон приснился.

Дзэнта снова заснул и опять увидел тот же сон. И в конце концов уже стало непонятно, кто сбежал: черепахи ли, грабители ли. Наконец настало утро. Погода была прекрасная. Дзэнта позавтракал и тут же исчез. Мама встревожилась, вышла за ворота — Дзэнта с большой корзиной за плечами уже поднимался в гору. На склоне горы дедушка косил траву. И было видно, что он спросил у Дзэнты, куда тот направляется. Однако Дзэнта продолжал шагать — наверно, так и не ответил толком дедушке.

Мама шила, сидя под низким козырьком крыши, с которой свисал маленький колокольчик, звенящий при всяком порыве ветра. Иногда она нагибалась и поглядывала в сторону горы, видневшейся вдали. Над ущельем висело белое облачко, а Дзэнта все не возвращался.

 

ДЗЭНТА И САМПЭЙ

На краю рисового поля стоит высокая толстая сосна.

На ее крепких ветвях часто сидят вороны, отдыхают коршуны — видно, там, на высоте, воздух чист и прохладен и легко дышится.

Сосна стоит на их земле, Дзэнта любит приходить сюда и, задрав голову, смотреть на ее верхушку.

Однажды на высокую ветку сосны спустилась белая птица.

Она казалась загадочной и походила на буддийского монаха в белом одеянии. Большая белая птица.

Дзэнте стало страшно, но он храбро сказал:

— А я не боюсь таких!

— Не боишься? — донеслось до него.

— Конечно, нет! — быстро ответил Дзэнта и осторожно прислушался: может, придется драться или удирать. Однако ничего не услышал.

Тогда он сказал:

— Не боюсь! Нисколько не боюсь!

И опять прислушался. Никто ничего не ответил. ОНО почему-то молчало. Убежало или собирается напасть?

— Вот как брошу камень!

Отойдя от дерева на несколько шагов, Дзэнта поднял камень, посмотрел на дерево, затем огляделся вокруг — ни души.

Тогда он подошел к дереву поближе, размахнулся, швырнул камень и бросился бежать. Он слышал, как камень ударился о ветку и упал на землю.

Белая птица молча смотрела на него, даже не шелохнулась.

Не то победил, не то проиграл — непонятно.

Вернувшись домой, Дзэнта сказал Сампэю:

— Сампэй-тян! Что сегодня было! На сосну у поля села большая белая птица. Сидит и каркает. Очень большая. Как сокол. Нет, как орел. Огромный белый орел. Я бросил в нее камень.

— Ну да! — изумился Сампэй и, помолчав немного, спросил: — Ну и что? Улетела?

— Нет.

— А почему не убил?

— А я так бросил камень, чтобы не убить. Может, это слуга горного бога. Попробуй убей — беду накличешь.

— Гм…

Под сосной стоит маленькая кумирня, крытая черепицей. Она похожа на игрушечный храм — одной рукой можно поднять. В честь какого божества ее поставили, неизвестно, только стоит она тут давным-давно, вся травой заросла; дожди ее омывают, ветры обдувают.

Раз в год сюда приходит мама, бормочет что-то перед кумирней и зажигает благовонную свечу.

Дым ползет по стволу, на середине заворачивает за него, и там его подхватывает и развевает ветер. Дым напоминает мальчикам один страшный случай. Он напоминает им пожар, который случился как-то в деревне. С тех пор они побаиваются дыма. Все это делает место, где растет сосна, еще более загадочным.

«Раз Дзэнта увидел на сосне белую птицу, значит, и я увижу что-нибудь удивительное», — думает Сампэй и однажды тоже отправляется к сосне, хотя ему и страшно.

— А я не боюсь! — говорит он сам себе, выходя из дома. — Вот возьму и побегу. — И он бежит, а не идет к сосне. Приблизившись к дереву, он обегает его вокруг и оглядывает от корней до верхушки.

Затем подходит к кумирне и внимательно осматривает этот маленький черепичный храм. Ничего нет: ни птицы не видно, ни голоса не слышно. А может, нужно постоять подольше и послушать? И Сампэй прислушивается.

И вдруг раздается: «тири-тири-тири». Кто-то стрекочет. Так поют сверчки. Стрекотание доносится из кумирни. Сампэй заглядывает в нее. Сверчок умолкает и, выставив вперед длинные усы, молча глядит на Сампэя неподвижными глазами без век. Земля и черепица внутри кумирни белые, сухие.

«Наверно, это и есть бог», — думает Сампэй и склоняет перед сверчком голову.

Глаза его сами собой закрываются, а ладони молитвенно складываются. Когда мальчик открывает глаза, он видит, что сверчок все еще смотрит на него, шевеля длинными усами. Довольный, Сампэй поднимается и медленно идет к дому.

— Мама! — говорит он, вернувшись домой. — А я бога видел.

— Да ну! И где же?

— У сосны. У той сосны, что растет на поле.

— А…

— Там, где кумирня стоит.

— Ага! Знаю.

— Я заглянул в нее, а он сидит.

— Кто?

— Бог.

— Гм…

— И стрекочет: «Тири-тири-тири».

— Какой странный бог!

— Очень! Посмотрел на меня, усами пошевелил и подпрыгнул.

— И вправду, удивительный!

— Усы длинные. И ноги тоже длинные. Прыгнет — сразу на два метра.

— Да ну? — удивляется мама.

Однажды летом пошел дождь и грянул гром. Громко громыхнуло, будто в небе что-то треснуло, и из тучи, похожей на скалу, вниз, к макушке сосны, метнулась сверкающая золотая стрела.

— В сосну попало, в сосну! — закричали все сразу.

Дзэнта и Сампэй ждали, пока кончится гроза. Они собирались бежать к сосне, хотели узнать, куда девается гром. Может, проделывает дыру в земле и исчезает в ней? Или еще куда-нибудь прячется. Непонятно все это. Потому что никто не видел, какой он, гром.

Говорят, это рычащий желтый зверь.

А учитель в школе сказал, что гром — это разряд электричества.

Во всяком случае, надо быстрее сбегать, посмотреть на то место, куда упал гром. Дзэнта и Сампэй нетерпеливо топчутся у окна на чердаке, поглядывая на сосну.

Наконец гром утих, дождь кончился. Над сосной повисла бледная радуга. Увидев ее, мальчики выскакивают из ворот и несутся прямо по лужам к сосне. Когда они подбегают к дереву, радуга оказывается далеко на небе. Она чуть заметна, вот-вот исчезнет. И никаких следов грома.

Стоя на тропинке, они растерянно глядят на дерево. Но тут Сампэй легонько толкает локтем Дзэнту.

Дзэнта поворачивается. Сампэй молча показывает ему на траву у кумирни.

— Ты чего? — удивляется Дзэнта. Он еще не понимает, в чем дело.

— Рыба в траве прыгает, — шепотом говорит Сампэй.

— Рыба? А… рыба! А я думал — гром.

Однако, если это и не гром, все равно удивительное дело. Правда, воды из-за дождя на рисовом поле прибавилось, но рыба-то все-таки на земле. И появилась она тут после того, как ударил гром.

— Что будем делать?

— Поймаем.

— А можно?

— Конечно.

— А если гром рассердится?

— Еще чего!

Когда Дзэнта не один, а с младшим братом, он всегда смел и рассудителен, как взрослый.

— А чем поймаем? — спрашивает Сампэй. В присутствии брата он делается нерешительным и маленьким.

— Руками.

— Ну, тогда поймай!

— Долго ли!

Раздвигая мокрую траву руками, Дзэнта идет к рыбе.

— Большая рыбина! Карп! Карп это!

Дзэнта не раздумывая хватает карпа обеими руками и, держа трепещущую рыбу перед собой, выходит на тропинку. Вот так рыбина! Она вращает глазищами, разевает рот и машет хвостом.

— Вот, смотри! — с гордостью показывает он карпа. — Пойдем! — И он шагает по тропинке.

Но тут Сампэй снова окликает брата:

— Дзэнта!

Обернувшись, Дзэнта видит, что Сампэй опять стоит у кумирни и всем своим видом показывает, что там что-то есть. Приблизившись, Дзэнта видит рака. Большой речной рак, весь покрытый щетинками, забрался на кумирню, выставил вперед клешни и шевелит ими.

— Ну вот! — говорит Дзэнта.

— Что будем делать? — спрашивает Сампэй.

— Что делать?..

На этот раз Дзэнте немного страшновато. Рак какой-то щетинистый. И клешни выставил. К тому же уселся на храм.

— Так что будем делать? — спрашивает Сампэй.

— А ну его, пусть сидит.

И они бегут домой, шлепая по лужам. Пробежав немного, переходят на шаг.

— Дай мне понести, — просит Сампэй.

— На, только не урони.

Взяв в руки карпа, Сампэй говорит:

— А тот рак… Наверно, слуга Грома.

— Глупости!

— Почему?

— Такое не бывает!

— Нет, бывает!

— Тогда скажи почему. Скажи!

— Ну и скажу. Гром гремел? Гремел. Мы пришли, видим: он там сидит. Сидит? Вот почему.

— Ерунда все это!

— А вот и нет!

— Давай у мамы спросим.

— А если это слуга Грома, тогда что?

— А ничего. Потому что у Грома слуг не бывает.

— Нет, бывают! Бывают!

— А если не бывают, я тебя стукну.

— А если бывают, я — тебя.

— Так и знай!

— И ты так и знай!

Они несутся бегом к маме и еще от ворот кричат:

— Мама!

— Я победил.

— Нет, я!

Каждый думает только о том, чтобы переспорить другого. Они бегут на кухню посмотреть, нет ли там мамы.

 

ЛОШАДЬ

Дедушка был раньше деревенским старостой. И хотя давным давно вышел указ о том, чтобы все срезали пучки и носили современные прически, он упрямо продолжал завязывать волосы по-старинке пучком и тем гордился.

Дедушка и кашлял как-то по-особенному, торжественно: «Э-хэн!»

И это тоже было предметом его гордости. Но это еще ничего! Вот чихал он совсем уж необыкновенно.

«Хакусён-н-н!» — раздавалось на всю деревню. И звук «н» тянулся не как у всех, а значительно дольше. Дедушка, верно, думал, что своим кашлем и чихом он заставляет дрожать всю деревню, как дрожат от рыка льва лисицы и зайцы.

Дедушка любил самурайские пики и мечи. В токонома всегда красовались воинские доспехи и шлем. А с нагэси свисали пика, алебарда и лук со стрелами. Под ними на подставке лежало старинной японской работы седло.

Сидя посреди всего этого добра, дедушка курил трубку и пил чай. А иногда чистил пику и меч. Очень любил дедушка полировать меч. И надо сказать, блестел он у него отменно. Трубку свою он курил тоже торжественно и шумно. И по тому, как он это делал, можно было узнать, в каком, он расположении духа.

А если уж дедушка сердился, к нему страшно было подступиться. Случалось это с ним раз или два в год. Но когда, бывало, рассердится, сядет на пятки, совершенно прямо, и рядом меч положит. Меч он, правда, не вынимал из ножен, но все косились на него с опаской. Однажды в деревню приехал из города кровельщик. Напился он сакэ и подошел к деду. Не зная вспыльчивого характера деда, он нечаянно обронил какое-то неловкое слово. «Невежа!» — вскричал дед и, вскочив на ноги, выхватил из ножен меч. Кровельщик испугался, завопил и убежал прочь. Поэтому, когда дед клал меч подле себя, все, кто проходил мимо, на всякий случай кланялись, складывая вместе ладони рук, — извинялись.

У дедушки был один закадычный друг. Он тоже носил на макушке старинный пучок и был учителем верховой езды. Конечно, кроме дедушки, никто не брал у него никаких уроков. Однако говорили, что в прежние времена он обучал верховой езде самого князя.

Несколько раз в месяц этот человек наведывался к дедушке. Дедушка держал трех лошадей. В тот день, когда должен был пожаловать учитель верховой езды, работник ставил к коновязи двух из них. Коновязь находилась в углу двора и напоминала брус для занятий гимнастикой. По обеим сторонам этого «бруса» были прикреплены кольца, к которым привязывали лошадей. На лошадей надевали сбрую, шитую серебром и золотом. Стремена были как на картине, где изображены верхом Сасаки Такацуна и Кадзивара Кагэсуэ.

Дедушка и его учитель в хаори и хакама садились на коней, в руках у них были плетки, сплетенные из корней бамбука.

Вокруг дедушкиной усадьбы пролегала широкая дорога. Она служила им как бы манежем. По обеим сторонам дороги росли сосны, и двое стариков скакали между ними на лошадях, которые шли иноходью. Иноходец выбрасывает вперед переднюю и заднюю ноги одновременно, сначала с левой стороны, потом — с правой. Таким шагом проходили, бывало, кони на торжественных церемониях перед князем в старинные времена. Когда дедушка и его учитель скакали на лошадях, на груди и крупе коней развевались кисти, шпоры весело позвякивали: сян-сян-сян, а наездники звонко хлестали бамбуковой плетью по кожаным чепракам и подгоняли лошадей: «Хайё! Хайё!»

Деревенские мальчишки в такие дни, облепив все ветки на деревьях, любовались ездой двух стариков. И не только потому, что им было интересно наблюдать, как два «самурая» скачут на лошадях, а еще и потому, что напоследок дедушка всегда раздавал мальчишкам печенье, приговаривая при этом: «Спасибо, что пришли! И в другой раз приходите», — дедушка очень любил, чтобы на него смотрели, когда он гарцует на лошади.

Дедушкина страсть к верховой езде была известна на пять, а может, на десять ри окрест. Все взрослые до единого знали «лошадника Дзинсити». В молодые годы дедушка не прочь был выпить сакэ. А когда хмель ударял в голову, сбрасывал с себя одежду, будь то летом или зимой, и, оставшись в одной набедренной повязке, но при мече, носился на неоседланной лошади и уже не по «манежу» вокруг своей усадьбы, а по деревенским улицам, распевая при этом: «Смолоду любил я лошадей и скакать умел я лихо».

Однажды — а это было еще до правления Мэйдзи,когда по дорогам бродили самураи с мечами, — дедушка ехал верхом на коне, сильно под хмельком. Стояла весна. В траве у дороги спал какой-то человек.

Дедушка решил, что это пьяный прилег отдохнуть, и, не обращая на него внимания, продолжал свой путь. Поравнявшись с человеком, он увидел, что это был самурай. Дедушка был лишь сыном деревенского старосты, но князь милостиво разрешил ему иметь фамилию и носить меч. Однако при встрече с самураем дедушка должен был слезать с лошади и отвешивать поклон. Но тут он решил не слезать с коня, потому что самурай, похоже, спал, а дедушкин конь скакал галопом. Однако, как только он проехал мимо самурая, раздался грозный окрик:

— А ну-ка, стой!

Оглянувшись, дедушка увидел, что самурай вскочил на ноги и уже держит руку на рукояти меча.

«Этого еще недоставало!» — подумал дедушка, но конь его продолжал скакать, и он решил: «Э… была не была! Улизну!» И, сделав вид, что не слышал громкого окрика, погнал коня, будто на скачках.

Сделав порядочный крюк, он вернулся домой, поставил коня на конюшню и направился было в амбар положить седло, как вдруг услышал позади себя тот же голос.

Бежать не было смысла, так как самурай явно знал дом «лошадника Дзинсити» и быстро приближался к нему с обнаженным мечом. Тогда дедушка кинулся в амбар и с грохотом задвинул засов изнутри. Оказавшись перед закрытой дверью, самурай стал пинать ее и стучать по доскам кулаками. Но дверь была толстой, и дедушка не боялся, что самурай сможет выбить ее. Тогда самурай рассвирепел и со всего маха, как сумасшедший, вонзил меч в дверь амбара по самую рукоятку.

— Ну что, и теперь не откроешь? — заорал он, поводя мечом вверх и вниз в образовавшейся щели.

Тогда дедушка недолго думая насадил шпору на лезвие меча, а поверх намотал поводья так, что меч изогнулся. Затем большим деревянным пестом, который лежал в амбаре, стукнул раза два по лезвию меча и вогнал его конец в толстую поперечную доску двери. Самурай сколько ни тянул меч снаружи, так вытащить и не смог.

А дедушка открыл потихоньку заднюю дверь амбара и вышел с той стороны, которая не видна была самураю. Выглянул незаметно из-за угла, видит: самурай, сердито ворча, пытается выдернуть меч из двери.

Тогда дедушка крадучись выбрался со двора и явился, как был в одной набедренной повязке, в дом деревенского врача.

Врач этот знаменит был тем, что обучался европейской медицине в Нагасаки и был придворным медиком князя. Дедушка попросил его утихомирить разбушевавшегося самурая. Врач взял своих слуг и отправился к дому дедушки. А слугами у него были самураи с двумя мечами за поясом. Дедушка подошел к амбару вместе с ними, тоже с мечом — будто слуга доктора.

— Я придворный медик князя. Зовут меня Ямакава Кэйкюро. А вы кто будете? — обратился врач к самураю, все еще пытавшемуся вытащить меч из двери амбара.

Самурай переменился в лице.

— Извините! Извините! Я немного перебрал лишнего, — сказал он. — Простите меня, что я предстаю перед вами в таком виде.

Все обошлось благополучно. Дедушка, притворившись, что не знает самурая, отворил дверь амбара и вытащил меч из доски.

Щель от удара мечом красовалась на двери амбара и после правления Мэйдзи, а рядом с ней было выведено кистью: «Следы бедствия, перенесенного Дзинсити двадцатого дня третьего месяца в годы правления Каэй». И эта надпись тоже составляла предмет дедушкиной гордости.

Однако, кто бы ни спрашивал дедушку об этом «бедствии», он ничего подробно не рассказывал. Только по тому, что он постоянно держал дверь амбара закрытой, чтобы все видели след самурайского меча, да по важному виду, который он принимал, проходя мимо амбара, можно было догадаться, какое значение дедушка придавал этому событию из своей жизни.

Вскоре после окончания японско-китайской войны умер единственный друг дедушки, учитель верховой езды. Его сын, поручик кавалерии, погиб на фронте, — учитель заболел от горя и вскоре скончался. Похоронить его было некому, так что дедушка сам соорудил ему могилу рядом с могилой, где покоился прах его сына. От горя дедушка обрезал свой пучок на голове и зарыл его вместе с прахом друга. А на могильной дощечке написал старинными иероглифами, что был-де дружен с учителем и что они вместе занимались верховой ездой.

Похоронив друга и отрезав пучок, дедушка сразу как-то постарел и уже не скакал на лошади. Но вскоре он велел построить в углу усадьбы сарай и поставить там деревянного коня. На этого коня дедушка надел старинное седло и иногда, взобравшись на него в праздничном одеянии, покрикивал, размахивая плеткой: «Хайё! Хайё!»

Деревянный конь кивал головой, поводья натягивались и опускались, а голова коня лязгала: га-тян, га-тян!

На деревянном коне дедушка выглядел почему-то гораздо мужественнее, чем на живом. Он непрестанно хлестал плетью по бокам коня и свирепо понукал его, а сам то и дело подпрыгивал в седле. И это было удивительнее всего, так как конь стоял неподвижно. Однажды дедушка даже свалился со своего деревянного иноходца. Наверно, от большого усердия.

Дедушка не любил, когда мальчишки смотрели на эти его упражнения. Он тщательно закрывал дверь сарая и вешал изнутри замок. Но детям такая верховая езда нравилась куда больше, чем прежняя. И, заслышав дедушкины понукания, они сразу же неслись к сараю и, прильнув к щелям в досках и дыркам от выпавших сучков, подглядывали за стариком, при этом они строили забавные рожи и хихикали. А когда дедушка заканчивал свои упражнения и отпирал замок, все бросались врассыпную и прятались между сараем и амбаром. Дедушка, весь потный и усталый, отправлялся домой, а мальчишки выскакивали из своих укрытий и тихонько, как мыши, открывали двери сарая и залезали впятером или вшестером на деревянного скакуна. Передний, теснимый остальными, съезжал к шее, а последний, сидя лицом к хвосту, изо всех сил цеплялся двумя руками за круп коня, чтобы не свалиться.

Сначала дети не понукали коня, а только дергали за поводья и двигали с лязгом его головой, но потом стали ссориться: каждый хотел подержаться за поводья — это было интереснее всего, — и постепенно все смелели. Держаться за поводья приходилось недолго, поэтому старались вовсю. А некоторые стали даже покрикивать, как дедушка: «Хайё! Хайё!»

И когда тот, кто стоял на страже, посматривая в дырку от выпавшего сучка, предупреждал: «Тихо! Дедушка!» — все сваливались как попало с деревянного коня, залезали ему под брюхо и замирали там, затаив дыхание. Брюхо лошади было пустым, и это тоже забавляло, так что мальчишки снова начинали шуметь и возиться.

Тогда дедушка, опасаясь, что они испортят коня, грозно кашлял в доме: «Э-хэн!» Однако очень скоро он смирился и уже не кашлял, когда дети забирались в сарай. А потом он сам стал приходить к ним и обучать их верховой езде, взбирался на коня и показывал, как это делается.

Рядом с дедушкиной комнатой росла сосна, на которой торчало голубиное гнездо. Дедушка очень любил этих голубей. Он выходил на веранду и подолгу любовался большими птицами, кружившими над деревом.

Однажды дедушка заболел. Он тихо лежал, прислушиваясь к громким голосам мальчишек у деревянного коня, и вскоре умер. Так и не дождался, когда из гнезда вылетят голубята.

Три коня под красивыми старинными седлами проводили дедушку в последний путь.

 

ЗМЕЯ

На повороте дороги, за деревней, Дзэнта поднял трубу и загудел:

— Ду-ду-ду-ду! Ду-ду-ду!..

Мир показался ему вдруг огромным. Небо стало выше, а дорога бесконечной. И он зашагал на месте, приноравливаясь к звукам трубы.

— Раз-два! Раз-два!

Пошагав немного, двинулся вперед. Прошел метров двадцать, повернулся через правое плечо кругом и возвратился обратно. Снова потоптался на месте и опять пошел вперед.

Деревня лежит в горной долине, с трех сторон ее окружают горы, она притулилась у их подножия. Рядом с деревней — лес. Теперь там дует ветер. Наверно, услышал звуки трубы и примчался с неба. Ветер весело ныряет под ветки, переворачивает наизнанку листья — забавляется.

— Дзэн-тян! — доносится издалека детский голос; по дороге бежит мальчик.

Дзэнта смотрит на него и продолжает трубить.

— Эй! — раздается оклик, и еще один мальчик выбегает на дорогу.

Скоро около Дзэнты собираются пять мальчишек. Обступив его, они разом начинают говорить.

— Трубу в школе взял?

— Здорово получается!

— Вот вернется мой дядя из армии, купит мне трубу. Военную, с красными кистями.

Дзэнта опускает трубу, вытряхивает из нее слюну. Теперь труба у Кэйсукэ.

— Ду-ду-ду! Ду-ду-ду! Ду-ду-ду!.. — торопливо трубит Кэйсукэ, и всех охватывает боевой дух.

— Эй! Пойдемте на храмовую гору играть в разбойников.

Кэйсукэ трубит: «В поход!», и пять мальчишек, выстроившись в затылок друг другу, цепочкой поднимаются в гору. На самой вершине этой небольшой горы, справа от деревни, стоит храм. Ветер шелестит молодой листвой деревьев, окружающих его. Взобравшись на гору, мальчики подходят к храму и садятся в круг под большим каштаном — нужно посоветоваться, кто будет «разбойниками», а кто — «предводителем».

И тут Горо, самый маленький из мальчишек, вскакивает с места, истошно вопя:

— А-а-й!

Все испуганно смотрят на него. А Горо, весь бледный, отбегает метров на пять-шесть от дерева. Еще ничего не понимая, все бегут следом за ним.

— Ну что? Чего ты? — спрашивают его хором.

— Вон. Глядите! — И Горо показывает пальцем на каштан.

Все смотрят на дерево — огромная, как коромысло, змея обвилась вокруг ствола каштана, стреляет языком. Некоторое время все молчат словно завороженные.

— Ничего себе змея! — говорит наконец Кэйсукэ.

— Полоз, — замечает Дзэнта.

И тут Горо снова вопит:

— Ой! Она птичек хочет съесть! Птичек!

Похоже, он прав. Змея забралась высоко на дерево, а там, где ствол разветвляется, в густой зелени прилепилось что-то похожее на гнездо. Из него торчат две маленькие птичьи головки. И хотя они маленькие, это все же головки взрослых птиц. Самец и самка охраняют своих птенцов. Знают ли они, что к их гнезду ползет змея?

Птички сидят тихо, иногда только поворачивают головы. Может быть, они говорят своим детям: «Тише! Змея еще не заметила нашего гнезда».

— Что же делать? Что делать? — волнуется Горо, быстро оглядывая лица своих товарищей.

Змея, до сих пор неподвижно обвивавшая ствол каштана, вдруг стала подниматься вверх по дереву.

— Ай! Ай! Ай! — закричал Горо, затопал ногами, но птицы продолжали чинно сидеть в гнезде, будто гости в чужом доме.

— Камнями! Давайте кидать в нее камнями! — предложил Дзэнта.

— Правильно! — поддержал его Кэйсукэ.

Все бросились врассыпную собирать камни. Потом подбежали к дереву и стали изо всех сил швырять их в змею. Камни сыпались дождем: пара-пара-пара! Мальчишки спешили, бросали, как попало, и все же несколько камней, видимо, угодило в тулово, голову и хвост змеи — она быстро заскользила вверх по стволу. Но так как она поднималась не прямо, а по спирали, то на это уходило какое-то время.

— Вот тебе! Вот тебе!

— Ах ты, ворюга!

— Разбойница ты! — кричали мальчишки, все более и более ярясь.

Они запустили в змею уже камней пятьдесят. Земля у храма была усыпана кругляками, чуть побольше шашек для игры в го. Мальчики стали хватать по два камня сразу и бросать их в змею, но они улетали куда-то в пустоту, не достигая цели.

Тем временем змея поднялась на целый метр. И это за какую-то минуту! Вот она уже у развилки ветвей. Одна толстая ветвь уходит вбок, змея поползла по ней — наверно, подумала, что там ее не достанут камни.

— Ну вот, все в порядке! — сказал Кэйсукэ, и все опустили руки с камнями.

Змея спряталась в листве, и теперь неизвестно было, куда бросать камни. И тут они взглянули на птичье гнездо. В суматохе они совсем забыли о нем.

— А где же птицы? — удивился Дзэнта.

И действительно, птицы куда-то исчезли. Мальчики обежали вокруг дерева, встали на цыпочки, вытягивая шею, словно старались заглянуть в гнездо.

— Улетели, что ли?

— А это вовсе и не птицы были, — усомнился кто-то.

Однако самый маленький мальчик Горо снова заметил, где они сидят.

— Вот они! Вот они! Идите сюда! Видите: головки в нашу сторону смотрят. Рядышком сидят. И клювики видно.

И правда: две маленькие птицы сидели, прижавшись друг к другу, словно дети в тонущей лодке. Увидев их, все обрадовались.

— Вот хорошо! Вот здорово!

Теперь оставалось только прогнать змею, которая пряталась в густой листве.

— Что же делать? Может, принести шест да сбить ее оттуда?

— Гм… Говорят, некоторые забираются на дерево и стряхивают змей с веток.

Мальчики заспорили.

Тогда Дзэнта сказал:

— А что, если так сделать: я и еще кто-нибудь останемся здесь и будем следить за змеей. А все остальные сбегают домой и принесут палки, шесты и еще что-нибудь.

— Правильно! — сразу согласился Кэйсукэ.

Сторожить змею остались Дзэнта и Кэйсукэ. Остальные побежали по склону горы вниз.

— Скорее возвращайтесь! Если гнезду будет грозить опасность или змея попытается улизнуть, я подам сигнал. Услышите трубу, бегите сразу же сюда, даже если у вас не будет ни палок, ни шестов! — крикнул им вслед Дзэнта.

— Ладно, ладно! Поняли! — откликнулись ребята и вскоре исчезли из виду.

Когда Дзэнта и Кэйсукэ остались одни, на храмовой горе сделалось сразу как-то странно тихо. Дзэнта решил приготовиться к действиям на тот случай, если змея попытается скрыться. Он поднял с камня трубу и повесил ее на грудь. Затем пошел под ветку, на которой пристроилась змея. Как раз в это время подул ветер, зашелестела листва, и ему показалось, что это змея шуршит на ветке.

— Ай! — невольно воскликнул он.

— Ты что? — удивился Кэйсукэ. Вскочив с земли, он подошел к Дзэнте. — Там она, змея?

Тут пришел черед удивляться Дзэнте. Он никак не мог разглядеть змею. Не отвечая Кэйсукэ, он внимательным взглядом обшаривал ветви. Ага! Вот она! Длинное змеиное туловище тускло поблескивало в зеленой листве.

— Все в порядке!

Они отошли к храмовым ступеням и присели там. Ветка, на которой лежала змея, была видна и оттуда. Мальчики устали от всей этой суматохи и захотели немного отдохнуть. Ребята никак не возвращались. Дзэнта посмотрел на дерево: змея, вытянувшись, ползла по ветке к стволу каштана. И когда только она успела? Что же делать? Что делать?

— Я буду в трубу трубить, а ты, Кэйсукэ, бросай в нее камнями, — сказал Дзэнта.

Он подошел к спуску с горы и затрубил:

— Ту-ру-ру! Ту-ру-ру!..

И тут у подножия горы послышались голоса ребят. Кто-то нес флаг с красным кругом посередине, за ним двое тащили шест для сушки белья, следом шел мальчик с пробковым ружьем. Все быстро поднимались в гору.

 

ПЛЯШУЩАЯ РЫБА

Дождь кончился. Над далекими холмами повисла красивая радуга. Когда Сампэй ее увидел, ему сразу же захотелось выскочить на улицу. В такие дни, когда на небе висит радуга, в реке и в канавках на рисовом поле появляется много рыбы.

Сампэй взял сачок, к поясу привесил корзинку и босиком выскочил за ворота. Шагая к реке, он думал:

«Кто же попадется сегодня? Окунь или осьминог? Однако ни окуни, ни осьминоги в реке не водятся. А может, кит? Нет, нет! Киты живут только в больших-больших морях, таких огромных, как Тихий океан, и они метров десять или двенадцать длиной, так что кита мне не вытащить. Ну тогда карпа поймаю. Большущего карпа. Наверно, прыгать станет. Может, на пять или десять метров вверх подпрыгнет. Ну и пусть! Надо только подставить корзинку в то место, куда он шлепнется. Тогда можно будет и без сачка обойтись. Карпы сами будут в корзинку прыгать».

Размышляя так, Сампэй вышел к реке. По обоим берегам ее росли ивы, и их густо-зеленые ветви, свешивавшиеся сверху, образовали на реке несколько тоннелей. В этих тоннелях стояла высокая вода. Сегодня она была немного мутной — прошел дождь. Если бы она не была такой мутной, можно было бы увидеть, как весело резвятся ее обитатели: карп, длиной в целый метр, усатый сом, рак с огромными клешнями, карась, похожий на младенца…

Однако река очень глубокая и широкая, так что Сампэю нечего делать здесь с его сачком. Сампэй ловит рыбу в маленьких канавках на рисовом ноле, неподалеку от реки. Через эти канавки подают воду на поля. Сампэй залезает ногами в канавку и топчется там, держа сачок наготове. Рыбе некуда деваться, и она влетает в сачок.

Сначала он потоптался в первой канавке, приговаривая:

— Ловись, ловись, карп! Ловись, ловись толстый!

Вытащил сачок, а там — рыбка. Сом. Усы распушил, вертится в сачке, норовит выпрыгнуть. Сампэй положил сачок на тропинку и прижал сома обеими ладошками к земле. Сом был не такой уж большой, сантиметров десять. И хотя у него были уже усы, это был еще маленький соменок, родившийся в этом году. Однако Сампэй все равно положил его в корзинку.

Кто же теперь попадется? Сампэй перешел к следующей канавке.

— Ловись, ловись, угорь! Ловись, ловись длинный!

Он вытащил сачок — в нем прыгали две или три малявки. Что за мелочь? Сампэй вытащил сачок на тропинку, присмотрелся — в сачке трепыхались три карасика. Совсем маленькие, и пяти сантиметров не будет. Ну и ладно! И эти сойдут. Сампэй бросил карасиков в корзинку.

— А теперь пусть будет рак. Обязательно рака изловлю, — сказал Сампэй, но тут же подумал: «У рака — клешни! Как схватит за палец, оторвет, пожалуй. Пусть уж лучше черепаха попадется. Маленькая, славная черепашка. Сколько угодно черепашек. А вдруг черепаху-суппон вытащу, ту, которая людей кусает. Как вцепится зубами, так и не разожмет челюстей, даже если ей голову оторвать. Нет уж, лучше всего — карп».

— Ловись, ловись, карп! — приговаривает Сампэй, переходя с сачком от канавки к канавке.

Когда он дошел до каменного моста, в корзинке его лежало двенадцать карасей и три соменка. Караси были разные: и маленькие и побольше. И вся эта живность прыгала и плясала в корзинке. Не беда, что ни одного карпа не попалось. И так много наловил. Сампэй сел на мост, свесил ноги — решил немного отдохнуть. Корзинку он опустил в воду, чтобы рыба поплавала.

Сидя на мосту, Сампэй глянул в сторону нижнего течения реки и увидел, что над речными ивами висит чуть заметная радуга. И откуда только она взялась?

— Сейчас пропадет! Сейчас пропадет! Сейчас пропадет! — скороговоркой проговорил Сампэй, и радуга исчезла.

И вот, когда радуга исчезла, в траве, под ивой, над которой она висела, сверкнуло что-то серебристое. Что это? И какое большое! И прыгает! Да как высоко! Карп! Конечно, это карп!

Схватив корзинку и сачок, Сампэй бросился к иве. Да, это был карп. И он прыгал.

Подбежав к иве, Сампэй накрыл рыбу сачком. Вот так кар-пище!

Он крепко прижал карпа руками к земле и вдруг заметил, что рядом, в траве, что-то шевелится. Ага! Огромный рак. Сидит растопырив клешни. Может быть, он сражался с карпом? Или они играли тут в траве? Сампэй оставил рака в покое — еще цапнет! — бросил в корзину карпа и радостно побежал домой.

 

КОЛДОВСТВО

— Дзэнта, иди есть! — зовет Сампэй, выбежав в сад.

— Тише ты! Я колдую, — останавливает его старший брат, подняв руку.

— Колдуешь? — удивляется Сампэй.

— Ну да, волшебник я! — говорит Дзэнта, с важным видом закручивая воображаемые усы.

— А что такое «волшебник»?

— Ты что не знаешь, кто такой волшебник? В книжках часто про них пишут. Они заколдовывают, например, человека в собаку или сами оборачиваются маленькой птицей или орлом. Эх, хорошо бы в орла превратиться! Можно по небу летать, как самолет.

— Значит, ты сейчас в орла превращаешься?

— Да нет! Вот смотри в ту сторону, куда я гляжу.

Сампэй смотрит в тихий угол сада, пригретый теплым солнцем. Там цветут маки. Большие алые маки. Маленькие желтые маки. Белые-белые маки. Много разных маков.

А над ними кружит бабочка. Маленькая, белая, величиной с монетку в пять сэн. Порхает с цветка на цветок. Покружит, покружит над красным маком, глянь — уже над белым вьется. Вот залезла в желтый цветок и тут же поднялась вверх, залетела в листву дерева и пропала. И вдруг вылетает, откуда ни возьмись.

— Ты что, заколдовал их? — спрашивает Сампэй.

— Тсс!

И тут Сампэй видит бабочку прямо перед своим носом. Она сидит на маковой коробочке. Цветы мака красивы, а серые маковые коробочки невзрачны. Кажется, будто среди ярких цветов выстроились маленькие каппа. И вот на такой коробочке сидит бабочка — то раскроет крылья, то закроет. Странные какие-то крылья — на них нарисованы два глаза, а над ними брови.

— Дзэнта! А у бабочки глаза на крыльях.

— Дурень! Глаза у бабочки на голове.

— А-а…

Сампэй хотел еще раз посмотреть на бабочку, но она вдруг вспорхнула с коробочки мака, чуть не хлопнув Сампэя по носу своими маленькими крыльями. А если бы у него случайно был открыт рот, она влетела бы прямо туда.

Сампэй удивился и хотел было поймать бабочку, накрыв ладошкой, но она мгновенно взвилась в небо и исчезла куда-то.

— Ну вот, улетела наконец! — облегченно вздохнул Дзэнта.

«Что же это такое?» — изумился Сампэй и снова спросил:

— Ты что, заколдовал ее?

— Ну да.

— А-а…

Все равно непонятно.

— А как это?

Тут опять прилетела та же бабочка.

— Тсс, — зашипел Дзэнта.

И Сампэй стал молча глядеть, как она летает. Бабочка села на маковую коробочку. Сампэй приблизился к ней — хотел как следует рассмотреть, как-никак заколдованная, но бабочке, видимо, не понравилось, что ее разглядывают, и, посидев немного, она улетела.

Тут Дзэнта сказал:

— Сампэй! Хочешь научу тебя колдовству?

— Хочу! — Сампэй с радостью подбежал к брату. — Что нужно делать?

— Ну, слушай. Пришел я сюда, вижу: маки цветут. Посмотрел я на них, и захотелось мне стать волшебником. И вот решил я вызвать сюда бабочку. Закрыл глаза и сказал про себя: «Бабочка, бабочка! Лети сюда!» Открыл глаза, а бабочка уже порхает над цветком.

— Вот это да! — восхитился Сампэй. — Очень просто, значит, быть волшебником. Надо только закрыть глаза и сказать: «Бабочка, лети сюда!» — и все в порядке. Это и я смогу!

Но Дзэнта рассмеялся.

— Где тебе! Думаешь легко? Я вон сколько книг прочитал, пока стал волшебником. И «Арабские сказки», и «Сказки» братьев Гримм, и «Сказки» Андерсена… Много знаю разных сказок. А ты ничего не знаешь.

— Ну и ладно. Не обязательно читать всякие там сказки. Нужно только закрыть глаза да сказать свое желание. Вот я сейчас и попробую. Бабочка, бабочка! Появись еще раз! Не появишься — кину в тебя камнем!

— А вот и не появится. Не прилетай, бабочка! Прилетишь — ударю тебя палкой!

Прокричав каждый свое заклинание, они стали ждать, прилетит ли бабочка. Однако бабочка не прилетала. Лишь красивые маки тихо млели под теплым солнцем.

— Вот видишь! Как я сказал, так и есть. Она же заколдованная! Скажу: «Не прилетай!» — ни за что не прилетит. Это же не бабочка вовсе, а человек, превращенный в бабочку. Поэтому она и понимает человеческие слова, — сказал Дзэнта с важным видом, но Сампэй не поверил.

— Враки все это! Бабочки вылупляются из гусениц.

— Ах, враки! Вот превращу тебя в бабочку, будешь знать!

— Вот и хорошо! Превращай! Давай превращай! Я очень люблю бабочек, — обрадовался Сампэй.

Это озадачило Дзэнту. Подумав немного, он сказал:

— Знай: станешь бабочкой, человеком тебе уж не бывать.

— Ну и ладно! Зато по небу буду летать.

— Домой уж никогда не вернешься.

— А вот и неправда! Возьму и прилечу.

— Нет уж, не прилетишь. Ты же бабочкой станешь, никто тебя не узнает. Все закричат: «Гоните ее, гоните!» — и прогонят из дома.

— Ну и пусть! Превращай меня в бабочку, и всё! — Сампэй тянул Дзэнту за рукав.

И тут за забором прошел монах. На нем было черное кимоно и желтая ряса. Увидев его, Дзэнта сказал тихим голосом:

— Сампэй! Видишь вон того монаха? Сейчас я превращу его в бабочку.

— Превращай! И сейчас же!

— Подожди.

— Ну что же ты? Давай быстрее, а то уйдет.

Пока они переговаривались, монах скрылся из виду.

— Ну вот, ушел. Надо было быстрее колдовать, пока он тут был. Мне так хотелось посмотреть, как человек в бабочку превращается!

— Нет, так нельзя! Если бы я сказал ему, что заколдую его, он обиделся бы. Я это незаметно сделаю. Куда бы он ни ушел, я все равно заворожу его. Наоборот, даже лучше, если он не будет у меня перед глазами.

Не успел Дзэнта сказать это, как, откуда ни возьмись, с ветерком прилетела черная бабочка.

— Видишь! Вот он! Вот он! — закричал Дзэнта громко. — Вот он, монах. Превратился в бабочку и прилетел.

Сампэй обомлел. Бабочка и вправду была чем-то похожа на монаха. Но он все еще сомневался.

— Дзэнта, ты действительно заколдовал его?

— Ну да! Я применил великое заклинание.

— А когда?

— Только что.

— Но ты же ничего не сделал!

— Нет, сделал. Незаметно для тебя. Потому-то и называется «колдовство».

— А-а… — восхищенно протянул Сампэй.

Потом Дзэнта по очереди превращал прохожих в стрекозу, в кузнечика и даже в цикаду. Машину вместе с шофером он превратил в жука-носорога, и этот жук взлетел и сел на ветку дуба. Было непонятно, куда девался шофер, но, увидев на роге жука малюсенькую тлю, они решили, что это он и есть.

Прошел человек-реклама с нелепо вытянутым щитом за спиной, и Дзэнта тотчас же заколдовал его. Человек-реклама сделался богомолом и в мгновение ока повис на листьях мака. Мальчик из овощной лавки был превращен в саранчу, а посыльный из мясной лавки — в земляного червяка, его они так и не нашли, видимо, потому, что земляные червяки живут в земле.

Жук-носорог, богомол, кузнечик и остальные заколдованные были пойманы и выстроены шеренгой на веранде, а мальчики, уплетая печенье, глядели на них.

На следующий день, уходя в школу, Дзэнта сказал:

— Сампэй-тян! Сегодня на обратном пути из школы я сам себя заколдую. Превращусь во что-нибудь.

— В стрекозу?

— Вот еще! В стрекозу!

— Ну тогда в бабочку. В красивую-красивую бабочку.

— Фу! Не люблю бабочек.

— Тогда во что же?

— Может, ласточкой стану. Ласточки быстро летают. Могут сразу все небо облететь. Жжиг!

Расставив руки, Дзэнта побежал по комнате. Сделав круг, он остановился и сказал:

— Или голубем сделаюсь. Белым. Почтовым. Хлоп-хлоп крыльями — быстрее самолета.

Он облетел комнату, будто голубь, и заключил:

— Во всяком случае, ты и не заметишь, как я войду в ворота. Вот возьму и вползу муравьем. Залезу потихоньку тебе за шиворот и ужалю в то место, куда рука не достанет. Посмотрим тогда, что ты станешь делать.

Сампэй возмутился.

— Подумаешь, муравей! Сразу же сброшу кимоно и раздавлю его пальцем.

— Ну тогда я змеей сделаюсь. Ты выйдешь в сад, а я вползу и ужалю тебя за ногу или за руку. Все! Решено: обернусь змеей. Только змеей.

И Дзэнта пополз за Сампэем, будто змея.

Наступил полдень. Сампэй ожидал брата в саду. «Интересно, во что он превратился?» — думал он, поглядывая то на небо, то на дорогу, обшаривая листву дуба и ветки кипариса, заглядывая в цветы мака. Вспорхнула бабочка, он за ней вдогонку — а вдруг Дзэнта? Забежала собака с улицы, Сампэй поймал ее, стал разглядывать — подозрительная какая-то.

— Вижу, вижу! Это ты, Дзэнта! — крикнул он собаке, но собака только таращила на него глаза и быстро-быстро виляла хвостом — не дадут ли чего поесть.

Сампэй отпустил ее, и она умчалась со всех ног.

Потом Сампэй обнаружил в углу сада улитку. А вдруг — Дзэнта? И он спросил улитку:

— Это ты, Дзэнта? Признавайся, нечего скрываться!

Он поймал улитку, принес ее на веранду и стал играть с ней.

— Улитка, улитка! Где твои рожки? — спрашивал он ее и скоро так увлекся, что совсем забыл про колдовство, но вдруг услышал голос брата в прихожей.

Сампэй выскочил в прихожую и увидел, что брат как ни в чем не бывало снимает гэта.

— Дзэнта! А колдовство?

— А… колдовство! Я только что прилетел к воротам. Был ветром. А в воротах снова стал самим собой.

И Дзэнта почему-то хихикнул, будто от щекотки. А Сампэй сказал:

— Враки!

— Никакие не враки! Вообще-то я — ветер. Только заколдован в человека.

Дзэнта засмеялся, и Сампэй понял, что он все сочиняет.

— А вот и неправда! Неправда!

Сампэй подскочил к брату, и ни стали бороться, как борцы сумо.

 

СВИСТОК

Дзэнта шел в школу. Когда он подбежал к переезду, шлагбаум как раз закрылся. И тут у рельса что-то блеснуло. Он наклонился, чтобы рассмотреть, что это было, и увидел совсем новенький большой свисток. Такие свистки бывают у проводников поезда. Наверно, его обронил какой-нибудь проводник.

«Пока поезд пройдет, кто-нибудь возьмет и подберет этот свисток. Не придвинуть ли его ногой? Нет, сторож переезда рассердится, если сунуть ногу под шлагбаум», — лихорадочно думал Дзэнта, не спуская глаз с блестящего свистка.

У переезда стояли мальчик-посыльный из винной лавки и несколько школьников с ранцами за плечами.

— Этот свисток мой! — прошептал Дзэнта. Но никто не обратил на него внимания.

В это время как раз проехал поезд, Дзэнта сразу же нырнул под шлагбаум.

Как он и ожидал, сторож переезда сердито закричал:

— Ты что делаешь?!

Однако Дзэнта успел схватить свисток и сунуть его в карман. Тут шлагбаум поднялся, и все пошли через переезд. Дзэнте очень хотелось вытащить свисток и поглядеть на него, но кругом было много людей и даже несколько первоклассников из его школы. Стоит только вытащить свисток, как они закричат: «Ты нашел свисток!» — и Дзэнта не стал его вынимать.

В школе тоже негде было взглянуть на находку, и он все время держал свисток в кулаке, в кармане. На перемене Дзэнта ни с кем не играл, а стоял в углу спортзала, поглаживая свой свисток. Иногда ему даже хотелось засмеяться — так было приятно и весело на душе.

В тот день они должны были переезжать в другой дом. Когда он придет из школы, у ворот уже будет стоять грузовик, который пригонит друг отца. Сразу же погрузят вещи, затем в грузовик залезут папа, мама, Сампэй и он сам, и они отправятся в путь.

Вот будет интересно! Можно посвистеть в грузовике! Он сядет рядом с водителем и свистнет, когда грузовик тронется с места. Потом грузовик загрохочет по мостовой и выедет к повороту. Здесь он снова свистнет — на повороте нужно сбавить ход. Потом он попросит у водителя посигналить в автомобильный гудок. По пути им, конечно, встретятся приятели, и он погудит раза два-три. И, возможно, они подумают, что грузовик их собственный.

Если попадется на глаза Кисимото или Суэмицу, Дзэнта попросит посадить их рядом с собой, в кабину водителя, и они будут по очереди свистеть в свисток и нажимать на сигнал. А грузовик будет мчаться на большой скорости. Вот красота! И чем дальше ехать, тем лучше.

Дзэнта думал обо всем этом и в классе, и в спортзале, и так прошло четыре урока. Наступил пятый урок.

Дзэнта вошел в класс, достал хрестоматию, раскрыл ее, но не слышал слов учителя и не видел ни строчки в книге. Все его внимание было сосредоточено на свистке, который он сжимал в кулаке, в кармане.

В это время в углу кто-то стал читать вслух.

«Вот сейчас бы достать!» — подумал Дзэнта.

Целых три часа прошло с тех пор, как он подобрал свисток на переезде, а он еще ни разу не взглянул на него. Даже забыл, какой он из себя. А может, это не свисток, а простая жестяная трубочка? Может, он и не свистит вовсе? Только от одной этой мысли сердце начинало тревожно колотиться в груди.

«Вот возьму и посмотрю. Непременно взгляну!» — решил он.

Скосив глаза на учителя, Дзэнта вынул из кармана кулак, в котором был зажат свисток, и положил его на колено. Что же там, в кулаке? Он раскрыл кулак и посмотрел на свисток. Да, это был настоящий свисток. И такой блестящий! Дзэнта снова быстро разжал кулак и тут же сжал его. Взглянул незаметно на учителя и на сидящего рядом Кисимото. Пожалуй, они не заметили его возни. Тогда он не спеша раскрыл ладошку, свисток и вправду был большим и красивым, с металлическим наконечником, Дзэнта покатал его на ладони.

Ой! Чуть было не уронил! Он осторожно прикусил свисток зубами. Держать его во рту было неудобно, хотелось раскусить пополам. Сдержавшись, он тихонько дунул в свисток. Совсем немного, совсем чуть-чуть. Как бы не свистнуть, а то попадет. Он не будет свистеть, он только сделает вид, что собирается свистнуть, и все.

Дзэнте и страшно, и радостно, и сердце стучит, и ужасно жарко.

Ой! Кажется, он свистнул. Дзэнта быстро сунул свисток в карман, положил руки на колени и уставился в хрестоматию. Однако ему снова захотелось залезть в карман. Сунул руку в карман — захотелось взять свисток. Взял свисток — захотелось вытащить его из кармана и взглянуть, цел ли. Взглянул — захотелось поднести к губам. Поднес к губам — захотелось свистнуть. Чуть-чуть свистнуть. Совсем тихо.

И вот когда он слегка подул в свисток, неожиданно раздался сильный, пронзительный свист. Дзэнта с испугом оглянулся: кто это свистнул? Но с ужасом увидел, что все лица в классе повернулись в его сторону. Как же так получилось? Вроде он и не свистел вовсе. Неужели свисток сам по себе свистнул?

— Дзэнта! — позвал его учитель.

Дзэнта встал и пошел со свистком в руке к кафедре учителя. Поклонившись, он положил свисток на кафедру.

«Извините!» — хотел сказать Дзэнта, но он немного заикался и в этот момент не мог вымолвить ни слова. И, поклонившись, он вернулся за парту.

Учитель опять позвал его. Дзэнта в нерешительности медлил и молчал. Тогда учитель сошел с кафедры, взял его за плечо и подвел к стене у кафедры.

— Постой-ка здесь, — сказал он. — С самого утра ты не выпускаешь из рук свой свисток. Если уж тебе так хочется свистеть, свисти тут сколько влезет.

И, насмешливо улыбнувшись, учитель отдал свисток Дзэнте.

Но разве мог Дзэнта теперь свистеть? Он стоял у стены со свистком в руке и молчал.

— Ну, свисти! — велел ему учитель.

«Я больше не буду, извините!» — хотел было сказать Дзэнта, но, заикаясь, промямлил что-то непонятное. Ему ничего не оставалось, как поднести свисток к губам. Со всех сторон раздались смешки.

Но он ни о чем не думал, был занят своим свистком. Он так долго сжимал его губами, что устал, и когда попытался свистнуть, звука не получилось.

Класс взорвался от хохота. Из глаз Дзэнты покатились слезы. Он долго стоял у стены. Наконец раздался звонок, и Дзэнта вздохнул с облегчением. «Будь что будет, надо поскорее вернуться домой и залезть в грузовик», — думал он.

Все загалдели, стали собирать книжки. Дзэнта не спускал глаз с учителя, ожидая, когда он скажет: «Можешь идти домой». Но учитель ничего не говорил.

— Встать! — скомандовал староста.

Все поднялись, поклонились учителю и направились в коридор. А учитель все еще ничего не сказал Дзэнте. Дзэнте стало как-то не по себе. Он хотел сказать: «Учитель, мы сегодня переезжаем», — несколько раз даже открывал рот, чтобы вымолвить эти слова, но так и не решился.

— А ты стой до тех пор, пока тебе не надоест свистеть.

Когда надоест, приходи в учительскую, — сказал учитель и ушёл.

Остались только дежурные по классу. Ни один из них не пытался заговорить с Дзэнтой. Все делали вид, что не знают его. Щеки у Дзэнты пылали, он все время вытирал слезы, а они лились и лились.

Если он не вернется вовремя, все уедут без него. Перед домом, наверно, уже стоит грузовик. Погрузят вещи, и затарахтит мотор. И почему он не сказал учителю, что они переезжают? Грузовик, видно, уже поехал. Дзэнте показалось даже, что он видит, как грузовик едет по дороге.

Оставаться в классе уже не было сил. Выскочив в коридор, он бросился к учительской. Заглянул в дверь — никого. Прошло совсем немного времени, а учителя ушли. Как же так?

Дзэнта побежал к туалету — тоже никого. Заглянул в другие учительские, в приемную — учителя нигде не было. Его не оказалось и в комнате уборщицы.

Дзэнту охватило раздражение. Перед глазами стоял их дом, покинутый всеми и запертый на ключ, с наклеенным на ворота объявлением: «Сдается внаем». Что же делать? Куда же он денется, когда вернется домой?

Дзэнта стоял у ящика с обувью злой и взъерошенный. Обувшись, он бросился бежать домой и несся так стремительно, будто за ним гнались. Выскочив из ворот школы, он пустился напрямик. Потом повернул направо и побежал к железной дороге. Там он остановился перевести дух. И тогда заметил, что сжимает в кулаке свисток. Сунув его в рот, он засвистел, что было мочи. Он свистел, пока хватило дыхания, наклоняясь все ниже и ниже, и наконец нагнулся почти до самой земли. Тут его охватила такая злость, что захотелось перекусить свисток зубами. Но он не смог этого сделать. Тогда он бросил его на землю и несколько раз придавил ногой. Свистку ничего не делалось. Он швырнул его на рельсы. Свисток ударился о камешек, лежащий на путях, подпрыгнул и упал между рельсов. Некоторое время Дзэнта стоял и молча смотрел на него. Поезда не было. А если прошел бы, свисток остался бы невредимым. И Дзэнте захотелось поднять свисток. И не столько поднять, сколько совершить что-нибудь опасное. Он собрался было выскочить на путь, но тут кто-то схватил его за плечо.

— Что ты делаешь?! Это же опасно! — сказал человек, удержавший его от прыжка.

Дзэнта оглянулся — за ним стоял учитель.

— Это же опасно! — повторил он снова.

Как раз в это время промчался поезд.

«Учитель, мы переезжаем», — хотел было сказать Дзэнта, но опять пробормотал что-то невнятное.

— Знаю, знаю! — сказал учитель. — Твоя мама пришла за тобой. Я тебя уже давно ищу.

Дзэнта чуть было не заплакал. И тут увидел неподалеку свою маму.

— Дзэнта! Грузовик ждет. Пойдем скорее, — сказала мама улыбаясь.