Многое учёл Северин, возводя церковь-«базилику» при своём монастыре (мирские церкви тогда «экклезиями» звались), но что стольких свидетелей его ухода из этого мира ей придётся вместить — не предвидел. В эту ночь она буквально трещала. Не только все монахи северинова братства, но и все местные и многие прибывшие из Внутреннего Норика и — через него — из Ювао и Кукуллиса в долине Зальцаха пресвитеры и диаконы, бывший епископ Лавриака Констанций со своим окружением, многие активисты десятинной сети, просто видные горожане, ряд знатных ругов и несколько бедных и незнатных стояли так плотно, что пришлось оставить двери открытыми, чтобы удушье не валило еле переводивших дыхание людей. Разные это были люди.

Был здесь и Максим из Тибурнии, в дни обороны Лавриака пробившийся туда с группой товарищей через заснеженные перевалы, неся позарез нужную беженцам одежду, сшитую знаменитыми норикскими мастерами, некогда славившимися на всю империю, а ныне выделившими в десятину лучшую свою продукцию. Сбившись с пути, готовились они уже смерть принять, но — как твердо уверовал Максим, вообще-то излишним суевериям не подверженный — молитва праведника, издавна его оценившего и за ним несомненно издали следившего, совершила чудо: вылезший по какой-то причине из берлоги и обречённый на голодную смерть медведь-шатун проковылял у них на виду в сторону людских жилищ, откуда вьюга донесла до него лакомые запахи, а они все были под ветром, и их не учуял зверь. По медвежьему следу выбрались они на верный путь, а мишка свернул к ближайшему жилью и там, как узнал впоследствии Северин, а Максим так и не узнал, вломился в хлев и был прикончен хозяевами. Десятина дошла до беженцев вовремя, Северину было приписано ещё одно чудо…

Был здесь Ренат, не раз ходивший с Марцианом и другими по дорогам и тропам обоих Нориков и прилегающих земель с тайными заданиями Северина…

Были те, которые в Батависе во время налёта Гунимунда выполняли с отчаянной дерзостью приговор над оскорбившим Северина пресвитером, не все, часть погибла в бою с алеманнами, но кое-кто выжил…

Были вожаки ополченцев из Батависа и Квинтаниса, во главе своих соратников опрокинувшие алеманнов во встречном бою и потом не положившие оружие до прихода сюда…

Был Урс — по слову святого возникла на его руке язва и по истечении указанного срока исчезла бесследно, а с нею исчезли вдруг возникшие у него тайные колебания, замеченные Северином…

Был Боноз — никто уже не помнил, из какого он варварского племени. В числе первых не-римских пациентов, жаждущих исцеления, пришёл он к Северину. Слабело его зрение, а для воина и охотника это смерть. Многое мог Северин, а здесь он был бессилен. И потому внушил он Бонозу, что нужно пренебречь телесным зрением ради внутреннего, душевного, а это удобнее всего сделать в монастыре, отказавшись от соблазнов мирской жизни. Так появился в братстве первый монах-варвар, и оказался он истинной находкой — молился с жаром, постился с радостью, искреннейше верил во всю душеспасительную галиматью, которую приходилось нести Северину, сам проповедовал в меру умения своего, снимая с Северина часть нагрузки. Лучшей рекламы делу «апостола Норика», чем этот обращённый дикарь, трудно было представить. Золотая душа была у Боноза; сам того не зная, принёс он немалую пользу многим малым делам Северина, а тем самым и главному его делу, а потому заслуживает он доброго слова и сейчас, через полторы тысячи лет…

И был среди этих различнейших людей совсем ещё молодой послушник Евгиппий — беженец из Рэции. Он не знал тогда и не узнал никогда истины об Учителе, но в тот момент он смотрел и слушал, намертво запоминая то, что позже, став преемником Луцилла и Марциана, опишет в «Житии святого Северина». Меньший по молодости ростом, он был пропущен вперёд, и лицо его было в поле зрения Луцилла и Марциана, иными глазами смотревших теперь на всё и на всех. И не тогда ли решилась его судьба? Ведь им уже сейчас нужно было думать о подготовке преемников…

…С каждым часом ожидания нарастало напряжение, так что, когда появился в самую полночь Северин, аудитория была поистине «готова». С трудом дождавшийся полночи дежурный ударил в било и поспешил со своего поста — сегодня это было разрешено. И двадцать девять лет игравший главную роль на норикской сцене актёр начал свой последний в земной жизни монолог. Мы знаем слово в слово сказанное им тогда. И нам, слышавшим его исповедь, нужно сейчас услышать эту речь, ибо не для пустого сотрясения воздуха она говорилась, а ради дела, не обрываемого смертью.

«Дети мои во Христе любимейшие, вы знаете, что блаженный Иаков, когда он должен был уйти из жизни человеческой и смерть уже приближалась, приказал придти своим сыновьям, наградил каждого словами пророческого благословения и открыл сокровеннейшие тайны грядущего. Мы же, слабые и равнодушные, и такой набожностью не обладающие, не отваживаемся с нашими силами взять эту привилегию, но, что единственно приличествует смирению, не умолчу я, отсылая вас к примеру предков, вере которых вы, взирая на конец их жизни, подражаете. Ибо призванный Господом Авраам с верой повиновался приказу выступить в предназначенное ему в обладание место и выступил, не зная, куда придёт…»

…Быстро обмениваются взглядами Луцилл и Марциан. Только что несколько часов подряд открывал им этот человек «сокровеннейшие тайны грядущего». И сейчас он даёт им последний урок — урок лицемерия, снова облегчая им тяжкий труд в будущем:

подобно Аврааму должны без сомнений и вопросов покинуть последнюю пядь родины норикцы, когда придёт час…

…«Итак, подражайте вере этого блаженного патриарха, подражайте святости, презирайте земное, всегда ищите небесное отечество. Ибо я вижу, что вы умножаете мою радость жаром своих душ, любите справедливость, почитаете узы братской дружбы, ведёте целомудренную жизнь, соблюдаете правила смирения; это я, насколько может судить человек, хвалю и одобряю»…

…Насколько может судить человек… — бьёт как молотом в сознание Луцилла и Марциана. — Оговариваться каждый раз, вечно ссылаться на волю Божью, которая… да вот об этом-то и говорит он далее…

…«Но молитесь, чтобы считаемое достойным на человеческий взгляд было подтверждено решением Вечного Суда, ибо Господь смотрит не так, как смотрит человек. Ибо он, как гласит Священное Писание, проникает во все сердца и предшествует всем мыслям»…

…Да, не случайно учитель не только отрицательно относится к блаженному Августину с его учением о предопределении, противоречащем учению о свободной воле. Есть несомненная ересь в этих мыслях бывшего манихея из Гиппона, но, видимо, для такого дела, как наше, эти мысли больше подходят…

…«Итак, неустанно молясь, надейтесь на то, что Господь осветит глаза души вашей и откроет их, как молил блаженный Елисей, чтобы вы могли узнать, сколь великой помощью святых вы окружены, сколь великая помощь приготовлена верующим. Ибо Господь наш снисходит к смиренно просящим.

Да не отсутствует со стороны воинов Господа молитва об искуплении грехов; да не стыдится творить раскаяние не стыдившийся совершить преступление; да не замедлите вы, согрешив, оплакать это, чтобы каким-либо образом оскорблённый Бог был умилостивлен наводнением ваших слез, ибо раскаявшийся дух он удостоит назвать своей жертвой. Да будем мы смиренные сердцем, спокойные разумом, остерегающиеся всяких грехов и помнящие всегда Божьи заповеди, знающие, что не принесёт вам пользы смиренность одежды, имя монаха, слово веры, внешнее благочестие, если мы являемся испорченными и отвергающими в отношении заповедей…»

…Чьих заповедей?! Моисеевых? Или великого множества прочих пророков, праотцов и прочих персонажей обоих заветов? Кто из них может помочь мне и Марциану? В разных переделках они бывали, по-разному и заветы их, заповеди их нам, для них неведомым, звучат… Но этих, сейчас звучащих заповедей мы не дадим нарушить! Тяжек груз, неимоверно тяжек, но вот он, уходящий в небытие, не верящий в Господа, последними усилиями снимает с нас доли тяжести нашей. Прости нас, Господи, не Тебе, а ему, не верящему в Тебя, клянёмся мы молча, но слыша друг друга, чувствуя единомыслие своё…

…«Итак, да согласуется ваше поведение, дети мои любимейшие, с принятым вами решением; ибо большим грехом является то, что грехи следуют даже за мирским человеком, — насколько же худшим нечестием является это для монахов, которые, убегая от мирских соблазнов, как от дикого зверя, предпочли Христа всем страстям, даже поступь и внешность которых считается доказательством добродетели? Но что я далее вас задерживаю словами долгой речи, возлюбленные дети мои?

Остаётся мне проводить вас словами блаженного апостола, сказавшего так: «Теперь я вверяю вас Богу и слову милости Его, который может сохранить вас и дать наследство во всём святом. Слава Ему во веки веков»…

…Давно уже начали вести в монастыре запись событий в нём и вокруг него. Будет туда переписана и эта речь — в упомянутых учителем документах наверняка найдётся черновик её, а прочее вспомним до последнего слова. Должен быть черновик — слишком искусная композиция речи, каждый её блок можно использовать самостоятельно для дела нашего. Только бы чистые руки держали это оружие, только бы не сбылись опасения его и наши… Пока живы — не дадим, и нужно начать готовить преемников сейчас — с запасом, не одного… Из чистых душ, не намозоленных от жизненного трения… Таких, как вон тот — Евгиппий, кажется, помню его по отходу из Батависа, наш, рэтский, чист и разумен… Мало были мы оба в монастыре, всё ходили с заданиями учителя, мало знаем братьев по теперь нужному нам счёту. Хорошо, если в списках, оставленных нам, найдём ответ на возникшие вопросы, однако даже он — смог ли запечатлеть всё необходимое на пергаменте и папирусе? Ведь понятное ему неясно для нас, смог ли он снизойти до нашего уровня?..

…А Северин кончил речь. И вот начало у всех на глазах свершаться последнее чудо. Почти тысяча человек теснила друг друга в церкви, и вокруг неё тоже хватало людей — и все они, не создав свалки, прошли перед своим святым, прижизненно таковым признанным, касаясь его руки или одежды, как бы «принимая последний поцелуй», и не отняло это много времени, не упал охвативший людей экстаз, и снова замерли люди, сдерживая рыдания, а Северин уже запрещал оплакивать себя, принимал причастие и приказывал запеть подобающий псалом. Кто-то попытался — и не смог, перехватило горло. Вопреки запрету, рыдания становились всё громче…

«Хвалите Господа в храмах ЕГО… — в полный голос запел Северин и понял, что не смогут подхватить. И в последний раз нарушил он общепринятое, выбросив все слова из 150-го псалма, кроме самой последней фразы —…Всякое дыхание да славит Господа!» И остановив усилием воли своё сердце, но ещё владея телом, он стал не сгибаясь, падать на спину — на руки подхвативших его Луцилла и Марциана…