Советские историки не часто писали о деятелях Белого движения. При повышенном интересе к судьбам "легендарных краскомов и комиссаров" (даже на уровне командиров взводов и подразделений), среди белых генералов привлекали, как правило, "вожди": Корнилов, Колчак, Деникин, Юденич, Врангель. Реже писали о Краснове, Мамантове, Шкуро, Семенове. Практически не упоминали генералов "среднего звена", не говоря уж о сотнях "безвестных поручиков и штабс-капитанов". Не был исключением и генерал-лейтенант Михаил Константинович Дитерихс – последний глава Белой России, Правитель Приамурского Земского Края, человек, решивший провозгласить лозунгом Белого движения восстановление монархии, последний Главнокомандующий последней Белой армии, сражавшейся на территории России – Земской Рати.

Его редкие оценки в советской литературе не отличались разнообразием. "Махровый реакционер", "идеолог клерикальной контрреволюции", "черносотенной реакции", "ярый монархист", выразитель "религиозного экстремизма", "ставленник американо-японского империализма". Но и в историографии Русского Зарубежья фигура генерала Дитерихса не удостаивалась многочисленных лестных эпитетов. "Мистик", "Жанна-д-Арк в рейтузах", человек "не от мира сего", "наивный монархист", "фанатик" – это оценки уже из "белого лагеря". Бои в Приморье летом-осенью 1922 г. описываются гораздо меньше, чем, например, наступление весной 1919 г. Российской армии адмирала А.В. Колчака на Волге, бои на Урале или легендарный Великий Сибирский Ледяной поход. Еще меньше документальных свидетельств о боях русских войск под командованием Дитерихса на Салоникском фронте в 1916-1917 гг., практически неизвестен период его жизни в Китае, немного известно о его участии в расследовании цареубийства. И в современной отечественной историографии работ, посвященных Белому движению на Дальнем Востоке, Белому Приморью 1922 г., не говоря уже об исследованиях биографии самого генерала Дитерихса, очень мало. Можно утверждать, что его судьба – одно из "белых пятен" в военной и политической истории России первой половины ХХ века.

Белое Приморье 1922-го года – безусловно, "звездный час" генерала Дитерихса. Но вся его жизнь проникнута глубоким осознанием своего долга Русского Офицера. Борьба с врагами Отечества представлялась как воплощение Высшего Духовного Смысла, как непримиримая, бескомпромиссная борьба Добра и Зла. Воплощением Добра для него становилась Русская Православная Церковь и Освящаемая Церковью Царская Власть. Злом – власть, провозгласившая отрицание Бога и Церкви, власть, допустившая страшный грех Цареубийства. Именно в этом видел Дитерихс Высший Духовный Смысл Белого движения. Борьба эта воспринималась им как Чистое, Святое, Рыцарское Дело.

Михаил Константинович Дитерихс родился в семье потомственных военных. Немногие участники Белой борьбы имели столь богатую и древнюю родословную. Возможно, фамилия Дитерихс известна современному читателю гораздо меньше, чем Колчак, Деникин и Корнилов. Но в военной истории Российской Империи известны десятки представителей этой славной фамилии.

Родовые хроники Дитерихсов берут свое начало в глубинах средневековья. Дитерихсы (Дитрихштейны) – старинный рыцарский род, владения которого располагались в Моравии, в Священной Римской Империи. Оплот Папского престола бдительно следил за малейшими проявлениями религиозного недовольства. В середине XVI – начале XVII веков Европу потрясали религиозные войны. И в этом "священном противодействии" нарождавшемуся протестантизму сражались и Дитрихштейны. Адам Дитрихштейн фон Никольсбург (носивший фамилию по названию принадлежавшего ему замка в Моравии) и его сын Франц были ревностными католиками. Став кардиналом, правителем Моравии, а затем и председателем Государственного Совета Священной Римской Империи, Франц Дитрихштейн показал себя решительным борцом с последователями учения Лютера и Кальвина. В этих событиях уже проявились фамильные черты Дитрихштейнов – Дитерихсов: религиозная убежденность и рыцарская доблесть.

Однако оба старших брата Адама Дитрихштейна, родные дяди Франца, приняли лютеранство и во время Тридцатилетней войны воевали "за новую Веру" в рядах шведской армии Густава Адольфа. Тогда, очевидно, в знак разрыва с "католическим прошлым", фамилия Дитрихштейнов изменилась на Дитерихсов (Дейтриксов, Дитриксов). Именно потомки этой ветви старинного рыцарского рода и появились затем в России во время правления Императрицы Анны Иоанновны.

В 1735 г. Иоганн Дитерихс получил от Российского престола приглашение руководить постройкой морского порта в Риге. За это его наградили небольшим майоратом в Кассупене. Его младший сын, оформленный в официальных бумагах уже как Иван Иванович Дитерихс, избрал пасторское служение в Эстляндии. Вскоре после кончины своих бездетных братьев Иван Дитерихс стал единственным владельцем имения Кассупене и получил российское дворянство по Санкт-Петербургской губернии.

В большой семье пастора Иоганна – Ивана росло восемь сыновей. Все они выбрали военную службу как продолжение древней рыцарской профессии. И они, и их потомки участвовали практически во всех войнах, которые вела Россия: от "Альпийского похода" А.В. Суворова до Великой Мировой войны.

Известным представителем династии был дед Михаила Константиновича, генерал-майор Александр Иванович Дитерихс (Детерикс 3-й). В звании подполковника артиллерии (начальник 7-й Батарейной, 12, 13-й Легких Артиллерийских рот в составе 6-го Пехотного корпуса генерала от инфантерии Д.С. Дохтурова) он участвовал в Отечественной войне 1812 г., сражался на Бородинском поле, сдерживая яростные атаки французской пехоты и кавалерии на батарею Раевского. На Утицком кургане, на крайнем правом фланге русской позиции держала оборону батарея полковника Детерикса 2-го (17-я Батарейная, 32-я и 33-я Легкие Артиллерийские роты в составе 2-го Пехотного корпуса генерал-лейтенанта К.Ф. Багговута). Подполковник Давыд Иванович Детерикс 4-й командовал 29-й Батарейной ротой, входившей в состав артиллерийского резерва 1-й армии. Во время боя за батарею Раевского рота Детерикса 4-го прикрыла огнем гвардейскую конную артиллерию, за что подполковник был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени.

В представлениях Детериксов к наградам за Бородино отмечалось: "2-й Резервной Артиллерийской бригады, Батарейной роты N 29 подполковник Детерикс 4-й, командуя ротою, выстроился на место лейбгвардии конной артиллерии, под сильными выстрелами, в продолжении канонады взорвал два неприятельских ящика, и батарея принуждена была замолчать и переменить место", "…устанавливали свои батареи под огнем противника, подводя их на расстояние ружейного выстрела, и вели огонь по вражеским колоннам и орудиям, соблюдая спокойствие и хладнокровие в сложной обстановке, не покидая, будучи ранеными, поля боя". Ко "дню Бородина" Детерикс 3-й уже имел Золотой знак "Прейсиш-Эйлау" и золотое Георгиевское оружие. За Бородино Александр Иванович получил орден Св. Георгия 4-ой степени. В кампании 1813-1814 гг. Детерикс 3-й воевал под Лютценом, Бауценом и Дрезденом, в "битве народов" под Лейпцигом и в рядах победоносной Русской армии вошел в Париж.

В память 1812 года в семье бережно хранились книги "Воспоминания артиллериста о деле Бородинском" Н. Любенкова и "История войны 1812 года" М.И. Богдановича.

После окончания наполеоновских войн, генерал от артиллерии, Георгиевский кавалер, кавалер орденов Св. Анны 1-ой степени, Св. Владимира 3-ей степени с мечами, Александр Иванович участвовал в русско-турецкой войне 1828-1829 гг. и, после взятия в сентябре 1828 г. крепости Варна, стал ее комендантом. В знак уважения к храбрости русских, турецкий паша вручил генералу Детериксу клинок из дамасской стали. Сабля эта, став фамильной ценностью, висела под портретом генерала в кабинете его сына, генерала Константина Александровича Детерикса (отца Михаила Константиновича).

Генерал от инфантерии Константин Александрович Детерикс (Дитерихс) получил известность как один из талантливых военачальников во время первой Кавказской войны. В течение 15 лет он сражался против горцев. С ним был лично знаком Л.Н. Толстой, пользовавшийся "Записками о Кавказской войне" генерала К.А. Дитерихса при написании своего знаменитого "Хаджи-Мурата". Дитерихсов и Толстых связывала не только литература. Сестра Михаила Константиновича Дитерихса, Ольга, первым браком была замужем за сыном Льва Николаевича – Андреем Львовичем Толстым. Их дочь, София Андреевна Толстая, в течение многих лет была директором музея Л.Н. Толстого Академии Наук СССР. Но более известна София Андреевна тем, что стала последней женой Сергея Есенина, а позднее преподавала иностранные языки детям Сталина.

Таковы несколько штрихов к родословной Дитерихсов…

Михаил Константинович Дитерихс родился 5 апреля 1874 г., в пятницу Светлой седмицы, (все даты до 1918 г. – по старому стилю) в Санкт-Петербурге. Среда высокой дворянской культуры, окружавшая его с рождения, не могла не повлиять на формирование характера будущего генерала. По достижении двенадцати лет, в 1886 г., он Высочайшим Приказом был зачислен в воспитанники Пажеского Его Императорского Величества Корпуса. Не последнюю роль в этом сыграло то, что директором Корпуса был тогда его дядя – генерал-лейтенант Федор Карлович Дитерихс, а по рескрипту, утвержденному еще Екатериной Великой, пажами могли стать лишь дети и внуки генералов от инфантерии, кавалерии или артиллерии.

Знакомство с семейными хрониками, рассказы о войне с Наполеоном, о сражениях с горцами на Кавказе, наградные листы, ордена и знаки, старинное оружие предков – все это складывалось в сознании будущего офицера в единый образ Отечества и Верховного Главы Его – Государя, Помазанника Божия, Во Имя и Во Славу которого должно жертвовать всем, даже собственной жизнью.

Пажеский корпус считался особенно привилегированным высшим военным учебным заведением. Среди его выпускников были генерал-фельдмаршал граф А.И. Шувалов, граф И.Ф. Паскевич-Эриванский, фельдмаршал И.В. Гурко, военный министр князь А.И. Чернышев, министр финансов С.А. Грейг, послы – граф С.Р. Воронцов, П.А. Шувалов и генерал-адъютант А.А. Брусилов, будущий начальник Дитерихса на Юго-Западном фронте Великой войны. Однокашником и другом Дитерихса по Пажескому корпусу был генерал-лейтенант Николай Николаевич Головин – выдающийся военный теоретик, один из талантливых организаторов Белого дела в России и в Зарубежье.

С 1810 г. Корпус располагался в здании бывшего дворца графов Воронцовых. Он был как бы символом эпохи Императора Павла I. Российский Император, став Магистром Ордена Мальтийских Рыцарей, сделал дворец Капитулом Мальтийского Ордена. В 1798-1801 гг. на территории дворца по проекту Дж. Кваренги были построены два храма: Православная церковь в честь Рождества Иоанна Предтечи и католическая капелла Ордена Мальтийских рыцарей. Потомок кардинала Франца Дитрихштейна, триста лет спустя, обучался военному делу под сенью христианских святынь. Юный паж воспитывался не только на примерах воинской доблести и чести, но и под Заветами Служения Господу Нашему Иисусу Христу и Святому Евангелию.

Дворец и капеллу украшали мальтийские кресты (белый равноконечный крест с расходящимися вершинами в форме т.н. "ласточкиного хвоста"), ставшие не только знаками Пажеского Корпуса, но и своеобразными символами Офицерской Чести (в Добровольческой армии знаки офицерских генерала Маркова частей имели форму черных мальтийских крестов). Каждому поступившему вручались Евангелие и Заветы Мальтийских Рыцарей, вырезанные на Священных Скрижалях: "Ты будешь верен всему тому, чему учит Церковь, ты будешь охранять ее; Ты будешь относиться с уважением к слабому и сделаешься его защитником; Ты будешь любить страну, в которой родился; Ты не отступишь перед врагом; Ты будешь вести с неверными беспощадную войну; Ты не будешь лгать и останешься верным данному слову; Ты будешь щедр и всем благотворить; Ты будешь везде и повсюду поборником справедливости и добра против несправедливости и зла". После окончания Корпуса пажи получали значок – белый Мальтийский крест и кольцо со стальной наружной частью и внутренней золотой. На ней был выгравирован еще один, последний Завет рыцарей Мальтийского Ордена: "Ты будешь, тверд, как сталь, и чист, как золото". Об этих символах рыцарской доблести Михаил Константинович помнил всегда.

Корпус имел три роты, соответственно с периодами обучения. В 1892 г. Михаил Дитерихс был переведен в младший специальный класс Корпуса, а в 1893 г. – в старший специальный класс, числясь в первой роте в Кавалерийском отделении. В ноябре того же года молодой воспитанник удостоился особой чести – был произведен в Камер-Пажи Высочайшего Двора. Обязанный присутствовать при всех придворных церемониях, Дитерихс постоянно видел и Государя Императора Александра III, и других представителей Царствующего Дома. Обучение и воспитание в преданности Монаршему престолу оставили неизгладимый след в биографии Дитерихса.

В соответствии с "Уставом о воинской повинности" 1886 г., "за воспитание в специальных классах Корпуса" выпускник был обязан прослужить 3 года в войсках. 8 августа 1894 г. Михаил Дитерихс получил младший офицерский чин подпоручика и отправился к своему новому месту службы. Это был… далекий Туркестан. Столь резкий переход от придворной жизни Санкт-Петербурга к знойным пескам Средней Азии, в один из "Богом забытых", как считалось, военных округов, не могло, очевидно, удовлетворить 20-летнего подпоручика. А должность, которую он принял (делопроизводитель Конно-Горной батареи) не предполагала серьезных перспектив. И уже через год после начала службы подпоручик Дитерихс подал рапорт об отчислении.

Следовало думать о продолжении карьеры. В мае 1897 г. он успешно выдержал предварительный экзамен при штабе Туркестанского военного округа для зачисления в Николаевскую Академию Генерального штаба, окончание которой было заветной мечтой сотен офицеров Российской Императорской армии. Пройдя предварительный отбор, Дитерихс был направлен в Санкт-Петербург для прохождения уже вступительного экзамена. Возвращение в родной город прошло успешно, вступительный экзамен прошел на "отлично", и 23-летнего подпоручика зачислили в ряды слушателей. По тем временам это был своего рода "рекорд", если учесть что однокашниками Дитерихса по Академии были отнюдь не вчерашние выпускники, молодые офицеры, а, как правило, те, кто имел солидный служебный стаж, достигшие чинов капитана или подполковника.

Обучение в Академии проходило для Дитерихса легко. Все его аттестации были примерные, особенные успехи отмечались по полевой практике, а также по точным дисциплинам. В это же время в Академии преподавал курс "История русского военного искусства" профессор Михаил Васильевич Алексеев, будущий Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего Российской армии Государя Императора Николая II и основоположник Добровольческой армии. Он, несомненно, выделил среди своих слушателей молодого прилежного офицера. Это сыграло впоследствии важную роль во время совместной службы Дитерихса и Алексеева.

Летом 1898 г. Дитерихс получил следующий офицерский чин поручика и встретил ХХ век успешным завершением учебы в 2-х классах Академии (по первому разряду) и поступлением на дополнительный курс. В мае 1900 г. за "успешное окончание дополнительного курса и за отличные успехи в науках" он был произведен в штабс-капитаны, причислен к Генеральному штабу и назначен на службу в Московский Военный Округ. При выпуске из Академии ему выдали 300 рублей (сумма по тем временам довольно существенная) "на первоначальное обзаведение лошадью со всею принадлежностью".

К моменту окончания Академии, в двадцать пять лет бывший паж был уже хорошо знаком со всеми тонкостями военной теории. Теперь предстояло применить эти знания на практике.

Изменилась и личная жизнь Михаила Константиновича. Осенью 1897 г., сразу же после зачисления в Академию, состоялось его венчание с дочерью генерал-лейтенанта Повало-Швейковского Марией Александровной. 7 августа 1898 г. родился их сын Николай, а 29 июля 1902 г. – дочь Наталья. Наследникам этой линии суждено было остаться в СССР.

Служба на штабных должностях в частях Московского военного округа сопровождалась служебными командировками и инспекциями. В послужном списке Дитерихса с августа 1900 по февраль 1902 г. перечислялись должности штабного офицера для поручений 1-й Кавалерийской дивизии, старшего адъютанта штаба 2-й Гренадерской дивизии, обер-офицера для поручений при штабе округа. В 1901 г. он руководил полевой практикой офицеров Гренадерского корпуса под Москвой, инспекционной поездкой офицеров 1-й Кавалерийской дивизии в Оренбургскую губернию. В 1902 г. состоялось его производство в чин капитана, и он получил свой первый орден Св. Станислава 3-й степени.

В 1903 г. капитан Дитерихс был прикомандирован к 3-му Драгунскому Сумскому полку (бывшему 1-му Гусарскому Сумскому) для "годичного командования эскадроном". Полковая семья славных сумских гусар приняла Дитерихса доброжелательно. Свидетельством доверия к новоприбывшему офицеру стало его принятие в члены полкового суда. Однако, "строевой ценз" так и не был пройден до конца. В должности командира 5-го эскадрона капитан Дитерихс пробыл меньше полугода (с октября 1903 по май 1904 гг).

Началась русско-японская война, ставшая для Дитерихса, как и для многих будущих генералов белых армий, первой военной кампанией. Высочайшим приказом по Военному Ведомству от 28 апреля 1904 г. он был назначен обер-офицером для особых поручений при штабе 17-го Армейского корпуса. Корпус отправлялся на Дальний Восток и прибыл на фронт лишь к моменту сражения под Ляояном в августе 1904 г. Ляоянская операция не отличалась смелостью действий русской армии. В начале августа 17-й Корпус еще приступал к развертыванию, но Дитерихса уже направили на передовые позиции для рекогносцировки.

Здесь, под деревней Ляньдясань состоялось его "боевое крещение". На деревню наступала бригада Гвардейской дивизии генерала Хасегавы, и оборонявшие эти позиции стрелки 3-го Сибирского корпуса были атакованы превосходящими силами японцев. Русским позициям угрожал прорыв, но, благодаря своевременным донесениям, Командующий Русскими войсками генерал-адъютант А.Н. Куропаткин приказал срочно направить на поддержку сибирякам 35-ю Пехотную дивизию из состава 17-го Корпуса. В двухдневных боях 12, 14 августа наступление японской Гвардии было остановлено. Приказом по Маньчжурской армии от 18 сентября за участие в боях под Ляояном Дитерихс был награжден орденом Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом.

В сражении на реке Шахэ части 17-го Корпуса в составе Западного отряда двумя колоннами наступали на японские позиции. С 21 сентября по 6 октября капитан Дитерихс постоянно выезжал для связи с соседними частями 10-го Армейского и 6-го Сибирского корпусов. Наступление русской армии завершилось неудачей, и части 17-го Корпуса, не выдержав фронтального контрудара японцев, отступили. Приказом Главнокомандующего всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, действующими против Японии, от 2 февраля 1905 г. Дитерихс был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом.

Участвовал капитан Дитерихс и в последнем сражении Маньчжурской кампании – битве под Мукденом. С 16 по 25 февраля 1905 г. 17-й Корпус занимал центр русских позиций. Именно ему пришлось принимать на себя ожесточенные атаки японской пехоты. Под огнем артиллерии противника полки 17-го Корпуса были вынуждены отступить к северу от Мукдена. За участие в этих боях Дитерихс был награжден орденом Св. Станислава 2-й степени с мечами.

Во время войны с Японией Дитерихс зарекомендовал себя исполнительным и инициативным штабным офицером. Оказавшись вр.и.о. на должности начальника штаба 17-го Армейского корпуса в ответственный период отхода от Мукдена, не поддаваясь панике и хаосу, он смог организовать планомерный отход с позиций отступающих частей.

Русско-японская война завершилась для Михаила Константиновича производством в подполковники, должностью штаб-офицера для особых поручений при штабе корпуса (приказ Главнокомандующего всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, действующими против Японии, от 7 июля 1905 г.) и награждением "за разновременные отличия" орденом Св. Анны 2-й степени с мечами. Злые языки говорили, что в Маньчжурскую кампанию слишком часто раздавались награды и, тем самым, снижалось их достоинство. Но вряд ли кто-либо рискнет утверждать, что подполковник Дитерихс получил свои ордена незаслуженно.

Участие в русско-японской войне заменило собой незавершенный срок цензового командования эскадроном. Следует отметить, что в биографии Дитерихса периода 1904-1905 гг. не было ярких, запоминающихся боевых эпизодов, участия в героических атаках и прочих строевых подвигов, каковые отличали, например, таких участников русско-японской войны, как генерал Марков или генерал Кутепов. Среди его многочисленных наград нет ордена Св. Георгия Победоносца. Но это ни в коей мере нельзя считать недостатком. Будущего генерал-лейтенанта отличала способность глубоко анализировать, сопоставлять данные и твердо, без излишнего педантизма, исполнять принятые решения. Его стиль штабной работы отличали отсутствие излишней эмоциональности, внутренняя дисциплина, уверенность в себе. Опыт штабной и строевой работы нашел отражение в книге "Несколько страниц из боевой деятельности 52-го Драгунского Нежинского (ныне 18-го Гусарского) полка в кампанию 1904-1905 гг.", изданной в уездном Ельце в 1908 г.

Во время войны произошло еще одно крупное событие в его жизни. Дитерихс был удостоен Высокой Чести стать Воспреемником от купели долгожданного Наследника Российского престола Алексея Николаевича Романова. Бывшему пажу такая награда казалась сопряженной с неким Божественным Провидением, ведь он становился фактически "крестником" Цесаревича, человеком, ответственным за его судьбу. Это означало акт особого значения – стать, может быть, одним из самых близких к Царской Семье людей. Ведь теперь между ними возникла некая неуловимая Божественная связь… Можно ли было подумать тогда, что пройдет чуть больше 15 лет и Дитерихсу придется руководить расследованием Мученической Кончины Цесаревича?

После окончания войны Дитерихс снова возвратился к службе в Московском Военном Округе, выполняя поручения, подобные этому: "согласно предписания штаба Округа от 7 августа 1906 г., командировать в г. Калугу для наблюдения за производством конской переписи". В ноябре 1906 г. он получил назначение на должность штаб-офицера для особых поручений при штабе 7-го Армейского корпуса, дислоцированного в Одесском военном округе. Дитерихс проводил ревизии, инспекции по хозяйственной части в кавалерийских частях. В феврале 1909 г. Дитерихса перевели на должность штаб-офицера для особых поручений при штабе Киевского военного округа. Большая часть времени проходит теперь непосредственно в штабе Округа. Пограничный Киевский округ стал основой для развертывания Юго-Западного фронта, и служба в нем требовала постоянной готовности к ожидаемой войне с Германией и Австро-Венгрией. Особо отмечен был Дитерихс в приказе по штабу Округа за "отличное руководство занятиями на стрелковых курсах в г. Межибужье". А 6 декабря 1909 г. "за отличия по службе" он был произведен в полковники. В апреле 1910 г. Дитерихс принял должность старшего адъютанта штаба Округа. Венцом его предвоенной карьеры стало занятие должности Начальника отделения в Мобилизационном отделе Главного управления Генерального штаба 30 июня 1913 года. В этой должности он и встретил Великую Мировую войну.

С началом боевых действий Дитерихс вернулся в Киевский военный округ, став начальником Оперативного отделения штаба Юго-Западного фронта. Приказом по армиям Юго-Западного фронта от 18 августа 1914 г. Михаил Константинович получил назначение на должность штаб-офицера для поручений при Управлении генерал-квартирмейстера. В генерал-квартирмейстерском Управлении сосредотачивались все нити военного управления – от оперативного руководства, разведки до подготовки топографических карт. Юго-Западный фронт под командованием генерал-адъютанта Н.И. Иванова должен был наносить главный удар на Карпаты и затем на Венгерскую равнину. От успеха его операций зависел, во многом, успех всей войны.

В осенние месяцы 1914 г. Дитерихсу приходилось контролировать практически все направления штабной работы. Уже в сентябре 1914 г. он – вр.и.о. генерал-квартирмейстера штаба фронта. С 28 октября по 12 ноября, в решающий момент Галицийской битвы, полковник Дитерихс стал и.о. начальника штаба 3-й Армии. Он блестяще справился с возложенными на него обязанностями, заслужив похвалу со стороны ген. Иванова в приказе от 17 ноября 1914 г.

Заслуги Михаила Константиновича не остались незамеченными и начальником штаба Юго-Западного фронта генерал-адъютантом М.В. Алексеевым. Он помнил своего ученика, верил в его талант. 3 сентября 1914 г. М.В. Алексеев направил в Ставку телеграмму: "Начальство 3-й Армии усердно ходатайствует… командировать на должность генерал-квартирмейстера полковника Дитерихса. Прошу убедительно исполнить это во имя пользы службы, более подготовленного офицера найти нельзя, работа предстоит серьезная".

Так полковник Дитерихс стал генерал-квартирмейстером штаба 3-ей Армии. Пребывание в штабе Армии было недолгим, и уже 19 марта 1915 года Дитерихс был назначен и.о. генерал-квартирмейстера штаба Юго-Западного фронта. Здесь он работал уже под непосредственным руководством ген. Алексеева.

Один из его сослуживцев по штабу Фронта, будущий председатель Особой Военной Миссии по оказанию помощи Белым армиям, полковник Б.В. Геруа, отмечал в своих воспоминаниях, что генерал Алексеев "разделил" штабную работу на "творческую" и "исполнительную". "…Для первой он привлек двух своих чинов "для поручений" – генерала В. Борисова и полковника М. Дитерихса. С их помощью Алексеев принимал в своем кабинете решения и их разрабатывал…". Дитерихса "Алексеев помнил еще по Академии и потом имел случай убедиться еще раз в чрезвычайной серьезности этого молодого офицера Генерального штаба…".

Но весна 1915 года принесла Российской Императорской армии горькие разочарования. Вместо ожидаемого наступления по всему фронту и выхода на Венгерскую равнину последовал страшный контрудар австро-немецких войск - т.н. Горлицкий прорыв. Генерал-квартирмейстерская часть Юго-Западного фронта делала все возможное, чтобы задержать противника. Не считаясь ни со временем, ни с собственными силами, Дитерихс принимает, анализирует донесения от различных воинских частей, стремится наладить оперативное взаимодействие различных частей фронта, провести отступление максимально планомерно. И "Великое отступление 1915 года", хотя и привело к оставлению завоеванных с таким трудом Галиции и Польши, совершилось своевременно и без существенных потерь. Участие в кампании 1915-го года стало для Дитерихса своего рода "опытом отступления", не менее, а, возможно, даже более важным опытом во время войны. Ведь организованное, планомерное отступление можно считать гораздо лучшим стратегическим решением, чем оборона на имеющихся рубежах любой ценой. Этот опыт отступления пригодился Дитерихсу во время сражений гражданской войны.

Высочайшим Указом от 28 мая 1915 г. "за отличную службу и труды военного времени" Дитерихс был произведен в генерал-майоры. А 8-го октября 1915 г. "за отлично-усердную службу и труды, понесенные во время военных действий" Дитерихс был награжден орденом Святого Станислава 1-й степени с мечами.

В декабре 1915 г. командование армиями Юго-Западного фронта принял генерал-адъютант А.А. Брусилов. Несмотря на перестановки в верхах, Брусилов, зная несомненные штабные достоинства Дитерихса, не только не отправил его в отставку, но и поручил разработку планов контрнаступления, того самого знаменитого контрнаступления Юго-Западного фронта 1916 года, которое затем войдет в историю под именем "Брусиловского прорыва".

В сентябре 1915 г. в штаб фронта был переведен командир 165-го Пехотного Луцкого полка Генерального штаба полковник Н.Н. Духонин. Он стал одним из ближайших помощников Дитерихса. Следует отметить, что в это же время в штабе Фронта под началом Михаила Константиновича служили и другие будущие участники Белого движения: подполковник К.В. Сахаров и капитан В.О. Каппель. Штаб фронта тщательно анализировал все подступы к передовым рубежам, все возможные оперативные направления главного удара. Была разработана стратегия фронтального удара, с помощью которого можно было бы отбросить противника на нескольких участках фронта одновременно, не дать возможности подтянуть подкрепления с тыла, дезориентировать в отношении своих намерений.

Однако увидеть результаты своего плана Михаилу Константиновичу не довелось. 22 мая 1916 г. началось наступление Юго-Западного фронта, а уже 25 мая, в разгар боев, было объявлено, что генерал-майор Дитерихс отправляется к новому месту службы. Это был далекий Салоникский фронт, Балканы, где ему предстояло стать Начальником 2-й Особой бригады. Генерал-квартирмейстером штаба Юго-Западного фронта стал его помощник – уже генерал-майор, Духонин.

Перемены произошли и в личной жизни Дитерихса. Распался брак с Марией Александровной Повало-Шевейковской. Но накануне отправки на далекие Балканы 42-летний генерал обвенчался с Софией Эмильевной Бредовой. Невеста была моложе на 11 лет. Ее старший брат Николай Эмильевич (годом позже Дитерихса окончивший Академию Генштаба) стал начальником 7-й Пехотной дивизии в составе Вооруженных Сил Юга России, руководил отступлением частей войск Новороссийской Области от Одессы к польской границе (легендарный "Бредовский поход"). Другой брат – Федор Эмильевич – был начальником штаба Дроздовской дивизии. Так судьбы двух фамилий пересеклись в истории Белого движения.

София Эмильевна в 1903 г. закончила Смольный институт и была принята в Женский Педагогический Институт на историко-словесное отделение. С Дитерихсом они могли встречаться еще во время ее работы классной наставницей Фундуклеевской женской гимназии в Киеве. А весной 1914 г. по рекомендации известного русского историка профессора С.Ф. Платонова она стала Начальницей женской гимназии в Смеле Черкасского уезда, а в 1914-1915 учебном году работала в частной гимназии в Бердичеве, давая уроки методики, психологии, всеобщей и русской литературы, всеобщей и русской истории. Но после замужества, вплоть до 1919 года, педагогической деятельностью она не занималась.

Став командиром 2-й Особой бригады, генерал Дитерихс принял весьма ответственное поручение, ведь бригада входила в состав межсоюзнических воинских контингентов, сформированных специально для действий на Балканах, и от ее начальника требовались качества опытного руководителя и определенные дипломатические способности. 2-я Бригада выражала, говоря современным языком, "геополитические интересы" России на Балканах, олицетворяла собой реальную помощь единоверным "братьям-славянам". Верховное командование межсоюзническими войсками возлагалось на французского генерала Саррайля. 2-я Особая Пехотная бригада была специально укомплектована кадровыми офицерами и унтер-офицерами. Она формировалась в Москве, в Хамовнических казармах весной-летом 1916 г. Общая численность бригады составляла около 10 тысяч солдат и офицеров. Сохранившиеся приказы Дитерихса показывают его дотошность, максимальную педантичность. Генерал вникал во все детали, вплоть до передергивания затворов во время учебных стрельб и употребления специй, зелени от цинги и красного вина от лихорадки, жестоко преследовавшей русских солдат и офицеров в сырых низинах Македонии (не избежал этой болезни и Дитерихс). Это не было проявлением мелочности, "занудности" – скорее, наоборот, стремлением все тщательно проверять, вникать во все подробности жизни вверенной ему воинской части.

Отправка бригады проводилась морем через Архангельск. 21 июня 1916 г. первый эшелон во главе с Дитерихсом отправился на трех пароходах через Атлантику, Брест и Марсель в Салоники. В начале августа части бригады прибыли в Грецию, а к концу месяца выдвинулись на линию фронта.

В это время, под впечатлением "Брусиловского прорыва", Румыния вступила в войну против Четверного Союза, но крайне неудачно. Румынская армия сразу же стала терпеть неудачи, и болгаро-австрийские войска вступили в Бухарест. Нужно было срочно спасать нового "союзника", и войска Салоникского фронта должны были перейти в общее наступление. Но неожиданно болгарские войска нанесли упреждающий удар. У города Флорина были атакованы сербские части. Для ликвидации прорыва генерал Саррайль бросил 2-ю Особую бригаду, сосредоточение которой еще не завершилось.

Совместно с французскими частями, имея в своем распоряжении лишь один полк и собственный штаб, генерал Дитерихс вышел в бой. 10-го сентября произошел первый бой русских частей на Салоникском фронте. Отбив атаку болгарской пехоты, союзные силы начали готовиться к выполнению главной стратегической задачи – занятию города Монастырь (конечного пункта железнодорожной линии Салоники-Монастырь) на юге сербской Македонии в Битоле. Захват этого города обеспечил бы соединение двух участков Салоникского фронта – Западного (контролируемого итальянскими войсками) и Восточного (занимаемого совместным франко-сербско-русским контингентом). Главный удар наносили войска Восточного участка, и бригада Дитерихса оказалась на острие. Наступление проходило в тяжелых горных условиях. Не хватало продовольствия и боеприпасов. Но союзники упорно наступали и 17 сентября овладели ключевой позицией на подступах к Монастырю – городом Флорина. Одна из целей наступления была достигнута: болгарская армия начала медленно отступать на север. Верховное Союзное командование не могло не оценить успехов Особой бригады, и приказом от 19 октября 1916 г. 3-й Особый Пехотный полк был награжден Военным крестом Croix de Guerre rues palme (с пальмовой ветвью) на знамя. Этой же награды удостоился и генерал Дитерихс. Десятки солдат и офицеров получили Георгиевские кресты и ордена.

После присоединения к бригаде 4-го Особого полка, Дитерихс стал командовать объединенной Франко-Русской дивизией (именно так она отмечалась в приказах), состоявшей из 3-го и 4-го Особых полков, французского 2-го Бис полка зуавов и 2-х групп артиллерии.

Дивизия Дитерихса возобновила наступление, но вскоре столкнулась с сильным сопротивлением болгарских войск на заранее подготовленных рубежах. Требовалась длительная артиллерийская подготовка, о чем докладывал Саррайлю Дитерихс, отмечая также, что дивизия понесла большие потери и нуждается в передышке. Однако пока русские полки сковывали болгар в центре, в тыл вражеских позиций прорвались сербы. Под угрозой окружения болгары продолжили отход. Дитерихс тут же отдал приказ о преследовании. И 19 ноября 1916 г. на плечах отступающего противника 1-й батальон 3-го Особого Русского полка ворвался в Монастырь. Тогда же в районе Охридского озера итальянские войска, наступавшие с территории Албании, соединились с русско-сербскими частями. Взятие Монастыря означало не только прорыв австро-немецко-болгарского фронта и соединение Восточного и Западного участков Салоникского фронта. Союзные войска впервые вступили на территорию Сербии, в Битоль, положив тем самым начало освобождению сербского народа от оккупантов. В своих приказах Дитерихс подчеркивал важность этой победы, как выражения славянского единства, скрепленного не только Общей Верой и Общей Историей, но и совместно пролитой кровью в боях Великой Мировой войны.

Давний друг России сербский Королевич Александр Карагеоргиевич, прибывший через два дня в освобожденный Монастырь, выразил особую признательность русским войскам. В 1919 г. Александр стал единственным из всех глав государств мира, который де-факто признал власть Верховного Правителя России адмирала А.В. Колчака.

Отметили подвиги Франко-Русской дивизии и во Франции. Генерал Саррайль писал в особом приказе: "Русские, в греческих горах, как и на сербской равнине, ваша легендарная храбрость никогда не изменяла вам". А 10 января 1917 г. за бои под Монастырем Дитерихс удостоился высшей награды Франции - Ордена Почетного Легиона.

Не остались незамеченными заслуги Дитерихса и в России. За бои под Монастырем он получил орден Св. Владимира 2-й степени с мечами.

В 1935 году русским архитектором Р.Н. Верховским в Белграде был поставлен памятник Русской славы, выполненный в форме снаряда с фигурой Архистратига Божия Михаила (небесного покровителя Михаила Дитерихса) на вершине. На памятнике был высечен российский Императорский орел и надписи на русском и сербском языках. Они гласят: "Вечная память Императору Николаю II и 2 000 000 русских воинов Великой войны", "Храбро павшим братьям русским на Салоникском фронте. 1914-1918". Под ступенями, ведущими к памятнику, расположена часовня-склеп с надписью "Спите, орлы боевые". Здесь покоятся останки тех солдат и офицеров Российской Императорской армии, кто отдал свои жизни за освобождение Сербии.

После освобождения Битоля наступление союзных сил остановилось, и война, как, впрочем, и на других участках фронта Великой войны, приобрела позиционный характер. С ноября 1916 г. бригада Дитерихса вошла в состав Сербской армии и заняла позиции в долине р. Церне. В октябре в Салоники прибыли подкрепления из России – 4-я Особая бригада, также вошедшая в состав Сербских войск.

В ожидании общего весеннего наступления на всех фронтах, в надеждах на скорое победоносное окончание войны русские войска получили из России внезапную, страшную весть: 2 марта 1917 г. Государь Император Николай II отрекся от престола. От Дитерихса потребовалось разъяснить своим подчиненным случившийся Акт, подлинный смысл которого вряд ли он сам мог понимать тогда, вдали от Родины. И Дитерихс поступил как солдат, верный принципу "Армия вне политики", как человек, сердцем понимающий, что главной целью теперь должна стать только Победа над врагами Отечества. Во имя этой победы он и призывал сплотиться своих солдат и офицеров. Ради нее он, возможно, готов был принять и политические перемены, неизбежные в новой России. Ведь к этому призывал и Государь в своем Манифесте…

Бригада присягнула новой власти – демократическому Временному Правительству. В глазах Дитерихса-монархиста Временное Правительство обладало статусом власти, которой повелел подчиняться Государь Император и Верховный Главнокомандующий. Нововведения Временного Правительства, вплоть до знаменитого Приказа N 1 об избрании армейских комитетов, Дитерихс даже приветствовал, полагая, что они действительно позволят раскрепостить русского солдата, сделают его настоящим гражданином, сознательным бойцом за Веру и Отечество. Следует отметить, что по отношению к своим солдатам Дитерихс проявлял не просто заботу ("дети" – называл он их в своем дневнике), но уважение, уверенность в том, что солдат, жертвуя жизнью за Россию, тем самым выражает некую Высшую Божию Правду. Именно в этом смысле понимал Дитерихс "демократизацию" армии, считая, что, получив возможность самоуправления (через создание армейских комитетов), гражданские свободы, солдаты должны еще больше сил отдать Родине. И, действительно, подавляющее большинство солдат и офицеров Особой бригады были готовы продолжать борьбу против общего врага, продолжали верить в победу.

Накануне наступления все союзные силы были объединены в Ударную группу под командованием французского генерала Лебу. Наступление началось 9 мая 1917 г. В боях бригада понесла большие потери. Около 1 300 солдат и офицеров было убито, ранено, пропало без вести. Гибель лучших бойцов потрясла Дитерихса и 18 мая 1917 г. он обратился к ген. Саррайлю с рапортом о необходимости отправки бригады в тыл, ведь с момента прибытия в Салоники, с августа 1916 г., русские полки постоянно находились на передовой.

Саррайль, сожалея о необходимости отвода бригады в тыл, подписал об этом приказ 24 мая 1917 г. Отход совпал с реорганизацией русских бригад, их сведением во 2-ю Особую дивизию. Дитерихс должен был вступить в командование с 5 июня. Но уже в начале июля его срочно вызвали в Россию.

Уход Дитерихса многими его боевыми соратниками воспринимался как большая утрата. Генерал Саррайль так писал о нем: "Я с грустью узнал, что он уезжает, генерал… который часто был для меня драгоценнейшим помощником во всех военных и жизненных проблемах. Тот генерал, который заменил Дитерихса на его посту, представлял собой смелого офицера, но его новая должность явилась для него делом неизведанным…".

Возвращение в Россию стало для Дитерихса началом нового жизненного этапа. Летом 1917 г. он встретил уже совершенно другую страну. Когда он покидал Россию всего год назад, в разгар "Брусиловского прорыва", он верил в то, что его участие в боях на далеких Балканах приблизит долгожданную победу. Вернулся в страну, опьяненную дурманом свободы, страну, где уже считалось, что воинская дисциплина – это пережиток "старого режима", где закончилось полным провалом широко разрекламированное июньское наступление, где было небезопасно носить вензеля на погонах, и даже белый Мальтийский крестик об окончании Пажеского Корпуса мог стать поводом для обвинения в "реакционности".

Приближалось знаменитое "Корниловское выступление". С именем Верховного Главнокомандующего генерала от инфантерии Л.Г. Корнилова в среде офицерства связывались надежды на то, что удастся "навести порядок в России", установить твердую власть, которой удастся победоносно завершить войну. И здесь впервые политика вошла в судьбу потомственного военного – генерала Дитерихса.

Подчиняясь распоряжениям премьер-министра А.Ф. Керенского, Дитерихс 10 августа прибыл в Петроград, в Зимний дворец. Керенский в беседе с ним выразил заинтересованность в развитии "средней политической линии", без "контрреволюции с левого" и "контрреволюции с правого флангов". В качестве выразителя "средней линии" в армии Керенский недвусмысленно заявлял о предпочтении именно Дитерихса, которому предлагалось занять сперва должность Командующего Петроградским военным округом, а затем и военного министра. По словам Дитерихса, Керенский "представлял себе возможность гражданской войны, но старался избежать ее". Генерал говорил, что "время не терпит, что на фронте не ждут, что порядок необходимо водворить, даже если для этого придется отсечь эти фланги…".

Не дожидаясь окончательного решения своей дальнейшей судьбы, 22 августа Дитерихс выехал из Петрограда, получив разрешение посетить семью в Киеве. Однако доехать до дома Дитерихсу не удалось.

Проезжая через Могилев, Дитерихс встретился с командиром 3-го Конного корпуса генерал-лейтенантом А.М. Крымовым. Эта встреча сделала Дитерихса и очевидцем и участником всего "Корниловского выступления". На допросе Следственной Комиссии Дитерихс добросовестно изложил свою версию "путча". В соответствии с ней Крымов был уверен, что после отступления русских войск на линию Нарва-Псков предполагается формирование Особой Петроградской армии, и перебрасываемый под Петроград его корпус должен был войти в ее состав. Именно этими оперативными перегруппировками, а отнюдь не "стремлением реставрировать старый режим" и "свергнуть демократическое правительство" руководствовался, с точки зрения Дитерихса, генерал Крымов. С Корпусом Дитерихс проделал весь путь до Луги и отмечал, что абсолютно никаких политических целей его командование не преследовало, а недоверие Керенского привело Крымова к самоубийству.

Честность поведения Дитерихса во время следствия, тот факт, что он к моменту прибытия в 3-й Конный корпус формально не занимал никакой должности, а также политическая лояльность к Керенскому на тот момент спасли его от "Быховского заключения". Более того, с сентября 1917 г. Дитерихс получил заметное повышение по службе: чин генерал-лейтенанта и должность генерал-квартирмейстера Ставки Верховного Главнокомандующего. Начальником штаба Ставки стал сослуживец Дитерихса по Юго-Западному фронту генерал-лейтенант Н.Н. Духонин. Дитерихс становится его первым заместителем в соответствии с порядком управления.

Во время фактического развала фронта военные задачи для генерал-квартирмейстерской части становились отдаленными. Важнее было подготовиться к борьбе против "внутренних врагов", особенно против "контрреволюционеров слева" – большевиков.

Духонин поддерживал контакты с "Быховскими узниками". Об этом писал генерал А.И. Деникин в "Очерках Русской Смуты": "…Духонин и Дитерихс испытывали тягостное смущение неловкости, находясь между двух враждебных лагерей. Сохраняя полную лояльность в отношении к Керенскому, они в то же время тяготились подчинением ему и отождествлением с этим лицом, одиозным для всего русского офицерства; их роль – наших официальных "тюремщиков" – также была не особенно привлекательна; моральный авторитет Корнилова в глазах офицерства сохранился, и с ним нельзя было не считаться. Не раз Быхов давал некоторые указания Могилеву, которые в мере возможности Ставка исполняла…".

После Октября 1917 г. и бегства Керенского с поста Главковерха, 1 ноября 1917 г. ген. Духонин принял на себя обязанности Верховного Главнокомандующего, а с 3 ноября – Дитерихс стал его Начальником штаба. Ему пришлось стать свидетелем катастрофы Ставки и последних попыток Духонина организовать сопротивление новой власти. В разгар "кровавой недели" в Москве Дитерихс лично контролировал отправку, правда, запоздалую, во "вторую столицу" частей 1-й Бригады 3-й Гвардейской Кавалерийской дивизии.

Интересный факт. У Дитерихса был реальный шанс продолжить свою службу у большевиков. 8 ноября ему пришлось вести переговоры с назначенным большевицким Совнаркомом Народным Комиссаром по Военным Делам и новым Главковерхом прапорщиком Н.Г. Крыленко. 13 ноября 1917 г. Крыленко ультимативно потребовал от ген. Духонина подчинения большевикам и выполнения "Декрета о мире". После отказа генерала Духонина подчиниться, Крыленко по телеграфу предписал ему сдать все дела Дитерихсу, которому поручалось руководить Ставкой до тех пор, пока из Петрограда не прибудет новый Главковерх. Но ни Духонин, ни Дитерихс на это не пошли. Сразу же после переговоров с Петроградом, 8 ноября, Дитерихс, не желая иметь ничего общего с новой властью, приказом по Управлению генерал-квартирмейстера сложил с себя обязанности генкварверха, передав их генерал-майору В.Е. Скалону.

События Октября 1917 г. Дитерихс воспринял как закономерный итог слабости Временного Правительства, его невозможности руководить страной. Понимая невозможность компромиссов с большевиками, Дитерихс рассчитывал сделать Ставку центром сопротивления. Неизвестно, получал ли он подобные распоряжения от Керенского, но со стороны своего бывшего начальника ген. Алексеева имелись прямые указания на этот счет. В письме от 8 ноября 1917 г., которое можно считать одним из первых документов по истории Белого движения, Алексеев, находившийся в это время в Новочеркасске, писал о тех перспективах, которые, по его мнению, имела Белая борьба на Дону и Кубани. Генерал Алексеев возлагал большие надежды на организацию антибольшевицкого сопротивления с помощью Ставки Верховного Главнокомандующего – одного из немногих легитимных органов, оставшихся в России в период "междувластия" (в условиях, когда Всероссийское Учредительное Собрание еще не избрано, а Временного Правительства уже не существует).

С точки зрения генерала Алексеева, следовало использовать аппарат Ставки, чтобы продолжать формирование добровольческих антибольшевицких отрядов (под видом местных отделений офицерских союзов, увечных воинов и т.п.). Алексеев подчеркивал: "в вопросах организационных нужно соглашение с вами и совместная разработка плана", "нужно много работать совместно". "…Дело спасения государства должно где-либо зародиться и развиться. Само собой ничего не произойдет… Только энергичная, честная работа всех сохранивших совесть и способность работать может дать результаты… Давайте группировать средства главным образом на Юго-Восток, проявим всю энергию, стойкость… Погибнуть мы всегда успеем, но раньше нужно сделать все достижимое, чтобы и гибнуть со спокойной совестью…".

Однако Дитерихс уже не мог помочь своему бывшему начальнику. Генерал Алексеев не знал, что в день, когда письмо в Ставку было написано, Дитерихс перестал быть генерал-квартирмейстером и начальником Штаба Главковерха.

Во время убийства генерала Духонина Дитерихс находился у себя на квартире. "Товарищи" искали его везде, и, скорее всего, его ожидала судьба "быть отправленным в штаб Духонина", но Михаил Константинович обратился за помощью к представителям французской военной миссии в Могилеве. Французы, помня заслуги генерала, награжденного Орденом Почетного Легиона, спасли ему жизнь. Из Ставки Дитерихс перебрался в Киев, где жил вместе с женой по фальшивому паспорту, написав свою фамилию задом наперед, как надворный советник, чиновник военного времени Константин Михайлович Схиретидов.

Так для Дитерихса начиналась гражданская война…

Дальнейшая его судьба оказалась связанной с Чехословацким корпусом. На возможность использования чехословацких воинских частей как основы антибольшевицкого сопротивления обращал внимание в вышеупомянутом письме и генерал Алексеев: "…все чешско-словацкие полки… охотно свяжут свою судьбу с деятелями спасения России. Некоторые связи установлены; в скором времени они получат дальнейшее развитие. Если Вы можете оказать содействие к переводу под тем или другим предлогом, то положите прочное начало к созданию здесь реальной силы… Если бы можно было рассчитывать на перемещение чехословаков, то командирование от них офицеров было бы полезно для изучения условий расположения…". Созданные при прямом участии Императора Николая II, по инициативе "Национального Совета Чехословакии" эти воинские части принимали участие в боях июньского наступления 1917 года. 1-я дивизия вошла в состав русской армии, получив имя Яна Гуса. Затем сформировалась и 2-я Чехословацкая дивизия. Немало чехов, словаков, представителей южных славян сражались в рядах Корниловского Ударного полка.

В ноябрьские дни 1917 г. части корпуса вели бои в Киеве. Дитерихс принял должность начальника штаба корпуса. Большая часть солдат и офицеров корпуса относились к Дитерихсу весьма доверительно (возможно, сыграли роль моравские корни рода Дитрихштейнов). Одной из причин сближения с чехами был и его авторитет среди представителей французского командования, ведь с декабря 1917 г. корпус формально подчинялся военному руководству Франции.

Чехословацкий корпус готовился к продолжению борьбы с немцами и, по решению французского Генштаба, ему предписывалось следовать на Западный фронт, через Поволжье, Урал и Сибирь до Владивостока. Корпус, руководство которого заявило о своем неприятии "Декрета о мире", становился опасным для советской власти. После подписания Брестского мира с Германией, немецкие военные и дипломатические представители в Советской России начали оказывать давление на Совнарком, требуя прекратить продвижение корпуса на Дальний Восток. Результатом стала спецтелеграмма наркомвоенмора Л.Д. Троцкого от 25 мая 1918 г.: "…все совдепы по линии от Пензы до Омска обязаны под страхом тяжкой ответственности разоружить чехословаков. Каждый чехословак, который будет найден вооруженным на железнодорожных линиях, должен быть расстрелян на месте… Всем железнодорожникам сообщается, что ни один вагон с чехословаками не должен продвинуться на восток…".

В ответ на эти попытки "Временный Исполнительный Комитет Съезда Чехословацкого Войска" заявил, что "оружия нигде советам не сдавать, самим столкновений не вызывать, но в случае нападения защищаться, продвижение на восток продолжать собственным порядком". Началось вооруженное противодействие попыткам большевиков разоружить корпус, и вскоре, практически на всем протяжении Транссибирской магистрали от Пензы до Владивостока, советская власть оказалась свергнутой.

Вместе со своей семьей Дитерихс покинул Киев и, следуя с головным эшелоном корпуса, прибыл в начале июня 1918 г. во Владивосток. Отныне с Дальним Востоком будет связана вся его жизнь… Но вряд ли Дитерихс собирался в это время надолго оставаться в России. В составе Чехословацкого корпуса он намеревался ехать далее на Западный фронт, где продолжалась Великая Мировая война. Чешская шапочка и чешский генеральский щиток на левом рукаве подчеркивали его должность. Весьма доверительные отношения связывали Дитерихса с представителями чехословацкого военного руководства – Гайдой, Сыровым и Чечеком. Назначение на должность начальника штаба корпуса активно поддерживалось проф. Масариком (будущим Президентом Чехословакии).

Первоначально чешские части во Владивостоке стремились соблюдать полный нейтралитет. Но вскоре местный Совет обратился к ним с требованием о разоружении. В ответ Дитерихс ультимативно потребовал от Совета разоружить все имеющиеся в городе красноармейские части. После обмена ультиматумами чехи выступили первыми, и в ночь на 29 июня 1918 г., после небольших столкновений Владивосток был освобожден от советской власти. Была образована специальная Владивостокская группа, командование которой принял генерал Дитерихс.

После освобождения Владивостока представители союзных держав заявили о переходе города и порта под международный контроль. 6 июля было выпущено обращение: "…В виду опасности, угрожающей Владивостоку и союзным силам, здесь находящимся, от открытой и тайной работы австро-германских военнопленных, шпионов и эмиссаров, настоящим город и его окрестности берутся под временную охрану союзных держав, и будут приняты все необходимые меры для защиты как от внешней, так и внутренней опасности… Настоящий акт делается в духе дружбы и симпатии к русскому народу, в надежде, что период спокойствия даст возможность сбросить иго тиранической диктатуры австро-германских держав, спешащих навязать это иго русскому народу на долгое время…".

На причале порта Дитерихс встречал прибывшие во Владивосток контингенты союзных войск. Сохранились редкие фотографии, на которых Михаил Константинович, с Орденом Почетного Легиона и Крестом "За Военные Заслуги", в одном ряду с представителями союзного командования принимал парады английских, американских, французских, японских войск.

После Владивостока группа начала продвигаться на запад и северо-запад по линии Транссиба, имея стратегическую задачу – объединиться с частями Чехословацкого корпуса в Сибири и русскими антибольшевицкими формированиями забайкальских казаков, под командованием полковника Г.М. Семенова и Сибирской армии полковника А.Н. Пепеляева. Серьезные бои прошли под г. Никольск-Усурийском. 2-6 июля 1918 г. части 5-го и 8-го полков освободили город и железнодорожную станцию, открыв тем самым дорогу в Маньчжурию. Группа несла большие потери, нередко в атаку приходилось идти без патронов, в штыки. Разбитые красные отряды отступали к Спасску, и после двухдневных боев 16-18 июля город был взят частями 5-го и 7-го полков. В течение августа шли бои по линии Забайкальской железной дороги в Маньчжурии и под Хабаровском. В результате красные отряды попали в окружение, часть из них ушла в горы, пополняя ряды партизанских отрядов, часть сдалась в плен. И 31 августа на ст. Оловянной состоялась историческая встреча. Владивостокская группа соединилась с Восточной группой, сражавшейся в Забайкалье. Части Дитерихса, Пепеляева и Семенова объединились. Было создано единое Командование Дальневосточной группы.

В октябре 1918 г. Дитерихс приехал в Уфу, где начинало свою работу первое Всероссийское правительство антибольшевицких сил – Уфимская Директория. Здесь он встретился с военным министром Директории генерал-лейтенантом В.Г. Болдыревым. Встал вопрос об объединении всех антибольшевицких воинских контингентов под общим командованием. В своих воспоминаниях, написанных и изданных в СССР, Болдырев так вспоминает об этом: "Наибольшим осложнением в вопросе объединения вооруженных сил было подчинение чехов Русскому Верховному Главнокомандованию… Решительное совещание по этому поводу состоялось в моей квартире, в присутствии прибывшего в Уфу генерала Дитерихса. Раньше я не встречался с Дитерихсом… Прибытию его в Уфу предшествовали слухи о его больших связях с французами и о возможности его кандидатуры на высшее командное положение в Сибири. Дитерихс перед этим руководил чешскими войсками при ликвидации большевиков в Приморье, а потому пользовался известным значением и среди чешского командования, находившегося на Урале и в Западной Сибири… Но Директория твердо стала на точку зрения абсолютной недопустимости возглавления русских войск иноземцами или даже русскими генералами, являвшимися ставленниками союзников.

Я предлагал Дитерихсу принять то или иное участие в работе. Он отказался, заявив, что не хотел бы отрываться от чехов. За время нашего совещания Дитерихс усиленно подчеркивал свою близость к чехам. Подчеркивание это было настолько ярким, что вызвало даже мой невольный вопрос: считает ли он себя русским генералом; на что Дитерихс ответил: "Я прежде всего чешский доброволец". На это указывала и чешская нашивка на его рукаве…".

Никоим образом не стоит понимать этих слов Михаила Константиновича как выражение некоей "антирусской позиции". Для него участие в боевых действиях вместе с чехами было тогда гораздо важнее подчинения "демократической", эсеровской по своему партийному составу Всероссийской Директории.

Но ее время оказалось недолгим. 18 ноября 1918 г. Омский Совет Министров призвал вице-адмирала А.В. Колчака к власти Верховного Правителя России. Директория была свергнута, и высшая власть в России принадлежала теперь одному лицу. Военные и общественные круги по-разному отнеслись к смене власти. Представители кадетской партии, правые организации, большинство военных поддержали Колчака. Представители "революционной демократии", эсеры, меньшевики, руководство Чехословацкого корпуса осудили "омский переворот", а эсеры призвали к вооруженному сопротивлению.

По свидетельству ген. Болдырева, известия о приходе к власти Колчака Дитерихс встретил скорее негативно, разделяя, тем самым, взгляды чехословацкого руководства, считавшего адмирала "узурпатором". Но, с другой стороны, Дитерихс, учитывая опыт 1917 года, понимал, что для фронта единоличная власть, как и единоначалие вообще, явление положительное. После объединения вооруженных сил в ноябре 1918 г. был создан Западный фронт, включавший в себя Екатеринбургскую, Камскую и Самарскую группы белых армий, а также союзные им чехословацкие, сербские и другие части, воевавшие на Урале. Дитерихс с января до середины февраля 1919 г. был Начальником штаба фронта, а затем вр.и.д. ГлавноКомандующего фронтом. А в ноябре-декабре 1918 г. Дитерихс возглавлял располагавшуюся в Челябинске генерал-квартирмейстерскую часть. Он перестал числиться по Чехословацкому корпусу, и хотя на рукаве его кителя еще сохранялся чешский нарукавный щиток, но на шинель вернулись русские погоны генерал-лейтенанта. Он активно работал над составлением планов наступательных операций.

Интересная историческая деталь. Адъютант Дитерихса поручик Людвик Свобода стал впоследствии известным генералом, Президентом Чехословацкой Советской Социалистической Республики, Героем Советского Союза. А в 1918 году он, впрочем, как и многие из будущих чешских политиков и генералов, воевал против советской власти, был дисциплинированным адъютантом генерала-монархиста. Другой помощник Дитерихса, поручик Владимир Войцехович Клецанда был в 1917 году переводчиком в штабе Юго-Западного фронта. Арестованный "по делу Корнилова", он стал в январе 1917 г. генерал-квартирмейстером Западного фронта, а в 1924 г. – военным атташе во Франции.

Дитерихс, убеждавший генерала Болдырева в том, что он всего лишь "чешский доброволец", человек, заслуживший у чехов уважение и авторитет, вышел из состава корпуса. После "омского переворота" в руководстве корпуса все большее влияние стали получать откровенно левые элементы, весьма негативно относившиеся к Колчаку и всем правым силам в Сибири… Дитерихс, с его прошлым "царского генерала", мог показаться слишком правым. К тому же, после того как в боях лета-осени 1918 г. погибли лучшие солдаты и офицеры корпуса, карьеру в нем стали делать свои прапорщики и поручики. Заметную роль сыграло и то, что чехословацкие части с января 1919 г. были сняты с фронта на охрану Транссибирской магистрали, где их задачи сводились, по существу, к административно-полицейским функциям. Чтобы руководить этими боями, хватало знаний младшего офицера, а не генерала-генштабиста. Война на Западном фронте закончилась. Антанта торжествовала победу, и отправляться за границу было бессмысленно. Для Русского Патриота, боевого, заслуженного генерала, абсолютно неприемлемым было бы желание отсидеться, переждать, посмотреть "чья возьмет", оставаясь с чехами и мирно "охраняя" Транссиб. Дитерихс считал, что его знания и опыт могут стать полезными для новой Русской армии, Армии Возрождающейся России.

Новый, 1919-й год Дитерихс встретил в штабе Западного фронта, планируя операции на Уфимском направлении. Но вскоре наступил подлинный поворот в его судьбе. 8 января 1919 г. он был исключен из списков Чехословацкого корпуса и переведен на службу в Российскую армию Верховного Правителя России и Верховного Главнокомандующего адмирала А.В. Колчака. Специальным предписанием Верховного Правителя от 17 января 1919 г. на Дитерихса возлагалось "общее руководство по расследованию и следствию по делу об убийстве на Урале Членов Августейшей Семьи и других Членов Дома Романовых".

Расследование обстоятельств гибели Царской Семьи началось сразу же после освобождения Екатеринбурга от большевиков летом 1918 г. С самого начала следствия, помимо сугубо юридических споров о причинах этого страшного преступления и о розыске виновных, возникли другие вопросы. Остался кто-либо в живых из Рода Романовых и может ли считаться легитимной любая власть, существующая на территории бывшей Российской Империи?

Почему руководить расследованием стал именно Дитерихс? С одной стороны, в связи с расформированием Западного фронта и созданием на его основе трех отдельных армий генерал оставил свои фронтовые должности. С другой – Верховному Правителю были хорошо известны не только монархические симпатии Дитерихса, но и его поразительное трудолюбие, стремление скрупулезно вникать во все детали любого дела, которое ему поручалось. Кроме того, за полгода производства следствия так и не было дано ответа на вопрос о том, что же все-таки произошло в доме Ипатьева в ночь с 16 на 17 июля 1918 г.

2 февраля 1919 г. после предварительного ознакомления с материалами следствия Дитерихс доложил Колчаку, что расследование необходимо систематизировать, разбить следственные действия на ряд отдельных направлений. В докладе отмечалось, что нужно не только собирать "вещественные доказательства", изучать места, связанные с актом Цареубийства, разыскивать свидетелей по делу и, самое главное, продолжать "розыски тел мученически погибших бывшего Императора, членов Его Семьи и состоявших при нем придворных и слуг", важно также "выяснение дела с юридической, исторической и национальной точек зрения". В качестве человека, способного расследовать обстоятельства дела, Дитерихсу был представлен недавно перешедший линию фронта судебный следователь по особо важным делам Омского окружного суда Н.А. Соколов. 2 февраля он был представлен Колчаку, и 6 февраля 1919 г. ему поручалась непосредственная работа по ведению расследования.

В ходе следствия Дитерихс пытался понять, прежде всего, причины свершившегося преступления. Он впервые, много раньше многочисленных российских и эмигрантских политиков и публицистов, пришел к выводу, что акт Цареубийства стал следствием глубокого раскола власти и общества, отсутствия чувства государственности и патриотизма у так называемой "общественности", у "бояр-западников". Эта антигосударственность привела к Февралю и Октябрю 1917 года, сделала возможным Цареубийство. При этом, в отличие от многих современных публицистов, Дитерихс отнюдь не стремился переложить всю вину на деятелей Временного Правительства, не искал корни некоего "масонского заговора". Трагедия Династии заключалась в том, что ей отказал в верности сам русский народ, нарушивший Крестное Целование, данное на Земском Соборе 1613 года. Русский народ оказался ослепленным демагогией, исходившей сперва от "бояр-западников", а затем от левых радикалов-большевиков. Если бы народ сохранил свою верность Клятве 1613 года, если бы оттолкнул от себя демагогов типа Ленина, Троцкого и Милюкова, то тогда можно было бы избежать революционных потрясений, избежать Цареубийства.

Тщательность следствия была максимально возможной в тех условиях. Малейшие имеющие хоть какое-либо отношение к Цареубийству предметы, свидетельства скрупулезно собирались и анализировались. Все документы сохранялись в трех экземплярах (для Дитерихса, Соколова и английского журналиста Р.А. Вильтона, наблюдавшего за ходом следствия и готовившего информацию на Запад, копии с наиболее ценных материалов отправлялись также Министру юстиции проф. Г.Г. Тельбергу). В прессе материалы о ходе следствия не публиковались, и лишь изредка, в виде слухов, в некоторых правых газетах появлялись указания на то, что Государь жив, укрыт в надежном месте и рано или поздно заявит о себе.

Отъезжая на фронт, получив новое назначение, Дитерихс продолжал контролировать ход следствия. При его содействии Соколов получил специальный вагон, в котором жил и работал на станции в Екатеринбурге. К работе периодически подключались офицеры Контрразведывательного отделения Восточного фронта, под непосредственным наблюдением главного начальника Военно-административных управлений Восточного фронта генерал-майора С.А. Домонтовича, раскопки в лесу и их охрану выполняли солдаты Сибирской армии. Всего в следствии принимало участие более 1 000 человек. По инициативе Дитерихса в начале июня начались раскопки непосредственно на Коптяковской дороге, в урочище Ганина Яма. Раскопки шли вплоть до сдачи Екатеринбурга красным войскам (она произошла почти через год после гибели Царской Семьи, 15 июля 1919 г.).

Еще в феврале 1919 г. адмирал Колчак приказал Дитерихсу все собранные вещи, принадлежавшие Царской Семье и не имеющие непосредственного отношения к следствию, отправить в Англию, для передачи близким родственникам Николая II, в частности – его сестре Ксении Александровне. Собранные вещи – одежда, украшения, предметы домашнего обихода, книги, многочисленные иконы, а также части вырезанных пола и стен в подвале, где произошло убийство – были тщательно упакованы в 50 ящиков и отправлены специальным поездом во Владивосток, откуда на английском крейсере "Кент" они должны были быть доставлены в Лондон. Однако по прибытии в порт оказалось, что ящиков всего 29. Остальные исчезли. 18 марта 1919 г. они были сданы командиру корабля, но по прибытии в Англию обнаружилась новая пропажа. После вскрытия ящиков обнаружилось, что большая часть вещей пропала и заменена разным мусором. Так людские страсти продолжали окружать Августейшую Семью и после ее гибели.

Из всех реликвий Царственных Мучеников сохранилась лишь Библия с пометками Государя и Государыни. Обнаруженная в комнате Ипатьевского дома, она находилась у самого Дитерихса, почитавшего ее как Святыню. После его кончины София Эмильевна передала Библию "Обществу ветеранов Великой войны" в Сан-Франциско, где она хранится до сих пор в красном углу Суворовского зала "Общества".

Участие в расследовании Цареубийства стало для Дитерихса и неким Актом Покаяния. Гражданская война становилась для Дитерихса не просто противостоянием белых и красных, а противостоянием Христа и Антихриста, борьбой Добра со Злом, борьбой, которая должна идти под Знаменем Православной Веры. Не случайно штабной вагон генерала был украшен многочисленными иконами, бережно хранимыми позднее в Зарубежье.

Ни в коем случае нельзя отрицать духовное содержание Белого движения. Верховный Правитель России адмирал Колчак был Православным христианином, в нем была убежденность в правоте Белой борьбы. Примечательно, что официальным гимном Белой России был признан "Коль славен наш Господь в Сионе" Д. Барятинского и М. Хераскова. Но… По словам С.П. Мельгунова, "…Колчак жаловался, что мнения Дитерихса всегда шли наперекор его мнениям, и что ему приходилось напоминать своему начальнику штаба, что лицом решающим все-таки является он, Колчак… Может быть, здесь играла роль политическая антипатия. Колчак для Дитерихса – демократ, следовательно, политический антипод. "Мистика" Колчака весьма мало сближалась с "мистикой" Дитерихса: у Колчака на первом плане была Россия, у Дитерихса – монархическая Россия…".

Но все эти разногласия проявятся позже. А в мае 1919 года, в момент знаменитого "весеннего наступления" Российской армии, адмирал Колчак решил использовать знания и опыт Дитерихса, назначив его Командующим Сибирской армией.

Дитерихс возвращался на фронт. Этому предшествовало дипломатичное поручение от Колчака: Дитерихсу и генералу для поручений при Ставке М.А. Иностранцеву предстояло разобраться с конфликтом между Командующим Сибирской армией генералом Р. Гайдой и Начальником Штаба Ставки генерал-майором Д.А. Лебедевым. Гайда, перейдя из корпуса на службу к Колчаку (одним приказом с Дитерихсом), получил чин генерал-лейтенанта, но держал себя независимо по отношению к Ставке. Ген. Лебедев не мог с этим мириться и считал наилучшим способом руководства детальный контроль за армиями. Директивы Ставки носили подчас чересчур мелочный характер и не соответствовали положению дел на фронте. В результате Гайда публично заявил о своем неподчинении Ставке. С точки зрения воинской дисциплины, этот проступок был недопустим. И именно к Дитерихсу, зная его как "обладающего достаточным служебным опытом и тактом", обратился Колчак с просьбой расследовать поведение Гайды. В ходе служебного разбирательства Дитерихс убедился, что Гайда, хотя и превысил допустимые полномочия, все же имел право на выражение недовольства уже потому, что генерал Лебедев подчас требовал от фронта абсолютно невыполнимых вещей. Встретившись с Гайдой, используя свои контакты еще по службе в Чехословацком корпусе, Дитерихс убедил Гайду не делать никаких шагов, могущих навлечь на него обвинения в попытках захвата власти. При этом Дитерихс обратил внимание Колчака и на недостаточный профессионализм Ставки. В результате и Лебедев, и Гайда были оправданы. Нарождающийся конфликт между Ставкой и Сибирской армией был исчерпан, во многом благодаря Дитерихсу.

Однако, недоверие Колчака к Гайде сохранялось, и, в конце концов, 11 июля 1919 г. Дитерихс сменил его на посту Командарма Сибирской армии. Правда, фактически командовать армией ему не пришлось. 26 июля 1919 г., в целях лучшего оперативного использования, она была разделена на 1-ю и 2-ю Армии, под командованием генерал-лейтенанта А.Н. Пепеляева и генерал-лейтенанта Н.А. Лохвицкого (бывшего Начальника 1-й Особой Русской дивизии, воевавшей в годы Великой войны во Франции) соответственно. 3-й (бывшей Западной) Армией стал командовать сослуживец Дитерихса еще по работе в штабе Юго-Западного фронта Великой войны генерал-лейтенант К.В. Сахаров.

Дитерихс в должности Командарма успел лишь организовать планомерный отход сибиряков, расстроенных июньскими поражениями под Пермью и Кунгуром. Попытки задержать отступление под Екатеринбургом 12-13 июля не удались, и Дитерихсу с личным конвоем пришлось прикрывать эвакуацию военных и гражданских эшелонов из города (особенно бдительно следили за эвакуацией Комиссии Соколова).

14 июля 1919 г., в день оставления Екатеринбурга, Дитерихс был назначен Колчаком на должность Главнокомандующего армиями Восточного фронта. Положение на Восточном фронте в июле 1919 года можно было бы назвать "неустойчивым равновесием". "Весеннее наступление" Российской армии не достигло своих целей. Так и не дойдя до Волги, не создав общего фронта с Северной армией генерала Миллера, наступление остановилось. После Уфимской и Златоустовской операций части красной армии начали свой "переход через Урал". Западная и Сибирская армии медленно отходили, пытаясь задержаться на каждом удобном рубеже, но численное превосходство красных не позволяло остановить их продвижение на Восток. Требовались пополнения. На фронт направлялись новые резервы – 11, 12 и 13-я Сибирские дивизии, еще не закончившие своего формирования. Предполагалось снова вывести в бой части Чехословацкого корпуса, с их помощью осуществить прорыв на Вологду-Котлас и объединиться, наконец, с Северным фронтом. Планов было много, и до "пораженческих настроений" было далеко. Напротив, Белая Сибирь продолжала жить надеждами на признание власти Колчака де-факто ведущими мировыми державами. Телеграф приносил радостные известия о взятии Вооруженными Силами Юга России (ВСЮР) генерал-лейтенанта А.И. Деникина Харькова, Екатеринослава и Царицына, о начале "похода на Москву". В этой обстановке потеря Предуралья не казалась катастрофой.

19 июля 1919 г. Дитерихс отдал свою первую директиву в должности Главковостока. В ней отчетливо был виден его стратегический "почерк". Ставилась главная задача – отвести войска в тыл, пусть даже за счет временной потери территории, перегруппировать силы, подтянуть резервы и, после соответствующей огневой подготовки, ударить по всей линии фронта одновременно, как в "Брусиловском прорыве". Генерал-майор П.П. Петров, один из ближайших соратников Дитерихса, начальник 4-й Уфимской стрелковой генерала Корнилова дивизии, так описывал эти события:

"…Во исполнение директивы 1-я Армия продолжала отступать к назначенному рубежу – к г. Ишиму. 2-я – направлялась к Кургану через Шадринск, прикрываясь арьергардами. 3-я же Армия, вышедшая из Уральских гор, после боев за Златоуст сильно ослабленная значительными потерями, не стала выполнять приказа (Дитерихса). Генерал Сахаров решил дать большевикам сражение у Челябинска на свой страх и риск в надежде разгромить главные силы 5-й (красной) Армии у Челябинска. Генерал Сахаров познакомил со своим соблазнительным планом наштаверха Лебедева, и вместе они уговорили адмирала Колчака дать согласие на операцию, не спрашивая согласия генерала Дитерихса, в это время лично руководившего отступлением от Екатеринбурга частей Сибирской армии. Сахаров и Лебедев обещали, что они прогонят красных за Урал и, кроме того, не будет потеряна связь с (Южной) армией генерала Белова, которая подчинялась Ставке, т.е. Лебедеву. Соблазнительный план командования, одобренный адмиралом Колчаком (наверное, была одобрена и директива генерала Дитерихса), состоял в том, чтобы завлечь в район Челябинска всю 5-ю армию в "мешок", отдав ей город Челябинск, и одновременной атакой с севера и юга окружить и уничтожить ее…".

Но на практике все вышло наоборот. Красные, вступив в оставленный для них Челябинск, отразили фланговые удары Уфимской и Волжской групп и перешли в дальнейшее наступление. Несмотря на очевидные успехи Уфимской группы генерал-майора С.Н. Войцеховского, сил для "сжатия клещей" не оказалось. В боях 23-29 июля были израсходованы последние резервы. После "Челябинской катастрофы" уже весь Урал переходил под контроль красных. Армия генерала Сахарова отступила за р. Тобол, а 5-я Советская армия вышла на железнодорожную линию Челябинск-Петропавловск-Омск. Теперь судьбу Белого движения на Востоке России могли решить только успешные бои на степных просторах и водных рубежах Западной Сибири, а также… своевременное занятие Москвы и Петрограда армиями Деникина и Юденича.

Генерал Лебедев был отрешен от должности, и Начальником Штаба Ставки с 11 августа 1919 г. стал Дитерихс. На Дитерихса возлагались также обязанности военного министра. Суть преобразований сводилась к следующему: "…Ставка упраздняется. Для управления Восточным (Сибирским) фронтом учреждается Штафронт (штаб Восточного фронта – В.Ц.). Для решения вопросов междуфронтовых и военно-политических учреждается небольшой по составу Штаверх (Штаб Верховного Главнокомандующего – В.Ц.). Наштаверх (Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего – В.Ц.) – временно генерал-лейтенант Дитерихс. Он же – Главковосточфронт (Главнокомандующий Восточного фронта – В.Ц.). Штаверх состоит лишь из управления Генкварверха (генерал-квартирмейстера Верховного Главнокомандующего – В.Ц.) генерал-майора Иностранцева, у коего два отдела – первый (оперативно-политический) и второй (разведывательный). Военным агентам надлежит сноситься с Управлением Генкварверха. Штаб фронта сформирован применительно к "Положению о полевом управлении войск" (кроме снабжения, состоящего в ведении Военного министерства)…"

Объединение в одних руках должностей Главнокомандующего армиями Восточного фронта, Начальника Штаба Ставки и военного министра в столь ответственный момент потребовало от Дитерихса максимального напряжения сил. Прежде всего, требовалось реорганизовать аппарат управления войсками, приблизить военное руководство к фронту. С этой целью Дитерихс существенно сократил количество подразделений Ставки, реорганизовав ее в отдельный штаб при Верховном Правителе, а освободившихся сотрудников отправил на фронт. 17 сентября 1919 г. Ставка полностью расформировывалась. Следовало добиться максимально четкого выполнения принимаемых военным руководством решений, исключить, с одной стороны, мелочную "начальственную" регламентацию, с другой – самоуправство подчиненных. Предполагалось укрепить управление фронтом и тылом путем координации "командной, штабно-оперативной и административно-тыловой должностей". Нужно было усилить кадровый состав штаба, привлечь к работе максимально возможное число офицеров с академическим образованием, опытных генштабистов, а не "поручиков в генеральских мундирах". С этой целью в Омск из Парижа был вызван бывший однокашник Дитерихса по Пажескому Корпусу, Начальник Штаба Военного Представителя Русских армий при союзных правительствах и союзном командовании, генерал-лейтенант Н.Н. Головин. Его приезд, как ожидалось, должен был бы "расширить" сибирские "областнические" горизонты, позволил, хотя бы на уровне штабного руководства, осуществить координацию усилий белых сил в России и в Зарубежье.

Правда, прибытие в конце августа 1919 г. ген. Головина в Омск не привело к ожидаемым переменам. Он поддержал Дитерихса в его реформах, подготовил Колчаку "оптимистичный" доклад, основанный, преимущественно, на штабных сводках, и, сославшись на болезнь, вскоре уехал за границу.

Все проводимые Дитерихсом перемены в военном управлении подчинялись одной цели – подготовить Восточный фронт к новым боям. Основную задачу белых войск в Сибири генерал Дитерихс видел в том, чтобы "оттянуть возможно больше советских дивизий на свой фронт и этим помочь армиям Деникина". ВСЮР в июле- августе 1919 г. стремительно наступали. К сентябрю они освободили Полтаву, Киев, Белгород, Курск, наступали на Чернигов и Орел. По красным тылам шел рейдом казачий корпус генерал-лейтенанта К.К. Мамантова. Готовилась к "броску на Петроград" Северо-Западная армия генерала от инфантерии Н.Н. Юденича. Их успеху могла помешать переброска красных дивизий с Восточного фронта. Поэтому Дитерихс решил отвлечь внимание на себя. Что касается дальнейших планов, то они во многом зависели от успехов Деникина и Юденича.

Несколько недель передышки в августе 1919 г. не могли, конечно, дать белым армиям времени, достаточного для отдыха и пополнения. Тем не менее, следуя директиве Дитерихса, 1 сентября 1919 г. началось последнее наступление Восточного фронта, знаменитая "Тобольская операция" (в советских источниках – "Петропавловская"). План, разработанный Дитерихсом, был не только стратегически продуман и тактически просчитан. Выполненный по всем канонам военного искусства, план был красив, в полном смысле этого слова. Вдоль железной дороги Тюмень – Ишим – Омск, сковывая части 3-й Советской армии, наступала 1-я Сибирская армия генерала Пепеляева. Удар с правого фланга в тыл наиболее мощной и опасной 5-й Советской армии должна была наносить 2-я Сибирская армия генерала Лохвицкого; фронтальный удар по 5-й Советской армии наносила 3-я Армия генерала Сахарова (вдоль линии железной дороги Курган – Петропавловск – Омск). Левый фланг 3-й Армии прикрывала Степная группа под командованием бывшего Наштаверха генерала Лебедева. Но, пожалуй, самый важный удар с левого фланга в тыл 5-й Советской армии должен был нанести Отдельный Сибирский Казачий корпус, сформированный в результате "сполоха" сибирских казаков в августе 1919 г. Командовал им сам войсковой атаман Сибирского Казачьего Войска генерал-лейтенант П.П. Иванов-Ринов. По аналогии с "мамантовским рейдом", корпус должен был пройти по тылам 5-й Советской армии, содействуя ее глубокому окружению. По расчету Дитерихса, наступление должно было стать внезапным (ведь советское командование было уверено в небоеспособности белых армий, скором падении Петропавловска и Омска и уже начало переброску своих дивизий на юг, против Деникина) и одновременным по всей широкой линии фронта (до 400 км).

В первой декаде сентября наиболее успешно развивалось наступление 3-й Армии и Сибирского Казачьего корпуса. По словам иностранных наблюдателей, "войска дрались блестяще". Генералы Сахаров и Иванов-Ринов были награждены орденами Св. Георгия 3-й и 4-й степени соответственно. Достаточно быстро удалось сбить с фронта части 5-й Советской армии, однако скоро выяснилось, что 2-я Армия не может развивать наступление, 1-я Армия в состоянии лишь удерживать против себя полки 3-й Советской армии, а Сибирский Казачий корпус, разгромив две советские дивизии, так и не пошел в рейд по красным тылам. Узнав о срыве рейда, обычно спокойный Дитерихс был крайне раздражен. Он распорядился немедленно отрешить генерала Иванова-Ринова от должности, однако популярного среди казаков атамана трогать не решились. Несмотря на временные трудности, наступление продолжалось. По оценке советского военного историка Н.Е. Какурина: "В конечном итоге 5-я армия утеряла значительную часть выигранного ею пространства, и ее командование, не желая иметь непосредственно в своем тылу сильную водную преграду в виде р. Тобол, 1 октября отвело ее обратно за Тобол".

Итак, предварительная цель операции была достигнута. В результате сентябрьских боев советские войска оказались отброшены на 150-200 км, потеряли практически все захваченное ими в течение августа пространство от Ишима до Тобола, людские потери составили около 20 тысяч чел., сорвалась отправка против Деникина 2-х дивизий. Но наступательный порыв белых армий иссякал. Части понесли тяжелые потери (около 25 тысяч убитыми и ранеными). Срочно требовались пополнения. Контингенты мобилизованных сибирских крестьян были практически исчерпаны, а те, которые удавалось отправить на фронт, очень быстро "распропагандировались", пополняя ряды дезертиров и красных партизан. Несмотря на приказ Дитерихса о расстреле на месте пойманных с оружием в руках дезертиров, лишении их семей всех пайков и денежных пособий, а также о создании специальных дисциплинарных рот, бегство с фронта не прекращалось. Нужно было найти новые источники резервов.

20 сентября 1919 г. Дитерихс издал директиву, предусматривающую создание на базе менее истощенного мобилизациями Приамурского военного округа отдельного корпуса в составе 2-х Стрелковых, 2-х Казачьих (Уссурийской и Амурской) бригад и спецчастей. Убыль офицерского и унтер-офицерского состава должны были восполнить специально создаваемые Учебно-Инструкторские школы. Предполагалось, что к весне 1920 г. эти подразделения выступят на фронт. Принципиально план Дитерихса представлял собой попытку возродить систему подготовки офицерских кадров, во многом схожую с существовавшей в Российской Империи.

Но нужды фронта следовало удовлетворить немедленно. В этой ситуации Дитерихс решил обратиться к пополнениям среди добровольцев. Для Белой Сибири, в отличие от Белого Юга, этот источник комплектования не был традиционным. С 1918 г. сибирские армии усиливали свои ряды мобилизованными. Многие белые генералы этим гордились. Теперь же в Омске, Красноярске, Иркутске, Новониколаевске запестрели плакаты, призывавшие сибиряков последовать примеру армий генерала Деникина и идти добровольцами на фронт. С согласия Дитерихса началось создание совершенно новых добровольческих подразделений – Дружин Святого Креста и Зеленого Знамени. Общее руководство их формированием возлагалось на генерал-лейтенанта В.В. Голицына и профессора Д.В. Болдырева. Духовное Окормление выполнял Митрофорный Протоиерей о. Петр Рождественский. Он же был и "Председателем Братства по организации Дружины Святого Креста и Зеленого Знамени памяти Патриарха Гермогена".

Как в Смутное время начала XVII века по призыву Патриарха Гермогена поднимались русские люди против иноземных оккупантов, так и триста лет спустя Белое движение поднимало Знамена с вышитым на них Святым Крестом против безбожной пентаграммы III Интернационала. Дитерихс провозглашал Крестовый поход против большевизма (добровольцы-крестоносцы нашивали на грудь белые кресты). Клятва, которую добровольцы приносили на Святом Кресте и Евангелии, становилась символом их самоотречения. Примечательны слова песни добровольцев-крестоносцев на известный мотив ("…Довольно быть беженкой – в поход собирайся, довольно быть неженкой – на бой поднимайся. Смело мы в бой пойдем в Святой Дружине и Кровь свою прольем во Славу России…."). И отнюдь не случайно, что вместе с воинами-крестоносцами в дружины записывались мусульмане (7 сентября 1919 г. в мечетях Омска, Иркутска и Ново-Николаевска был провозглашен Газават против большевизма). Так Вера сражалась против безверия, безбожия…

Дружины отправлялись на фронт без предварительной боевой подготовки в тылу. Каждая из них целиком включалась в батальоны, полки и дивизии. По различным источникам, численность дружин колебалась от нескольких десятков до нескольких сот добровольцев. Их общая численность достигала 6 тысяч человек. Глава британской военной миссии генерал Нокс заказал у Библейского Общества 100 тысяч экземпляров Священного Писания на русском языке, для вручения каждому добровольцу. Крестоносцам предстояло не только численно укрепить ряды поредевших частей, но и вдохнуть в них порыв, волю к борьбе, стать примером жертвенности тыла фронту во имя общей победы.

К сожалению, в большинстве случаев боевая ценность дружин оказывалась невелика. Не имея необходимой военной подготовки (они состояли преимущественно из гражданских беженцев, отступавших вместе с белыми армиями от Поволжья и Урала), дружины несли в боях тяжелые потери. Далеко не все они дошли до фронта, пополнив ряды тыловых гарнизонов и охранных команд. Проблему резервов они решить не смогли, а благородный порыв добровольцев многими воспринимался скептически. Идеализм Главковостока оценивался как несвоевременный, бесполезный, смешной.

В это время на фронте начался перелом. После двухнедельного перерыва, 14 октября 1919 г. части 5-й и 3-й Советских армий перешли в контрнаступление. Еще не был ясен исход сражений под Москвой и Петроградом, и Дитерихс не терял надежды остановить противника на рубеже р. Тобол. В течение десяти дней продолжались упорные бои. Красные не смогли прорвать фронт, однако захватили плацдармы на левом берегу реки. Понимая, что дальнейшее удержание позиций приведет к окончательному истощению войск, Дитерихс разработал план нового контрманевра. 25 октября он отдал директиву, в соответствии с которой армии, прикрываясь сильными арьергардами, отводились за р. Ишим, к Петропавловску и далее к Омску, Томску и Новониколаевску. Предполагалось, что 1-я Армия уйдет в тыл целиком, а 2-я Армия, отправив в тыл наиболее пострадавшие части, совместно с Московской группой войск (с 12 октября, в ожидании выхода "на Московскую дорогу", так стали называться объединенные 3-я Армия и Степная группа) будут "держать фронт", медленно отступая от Петропавловска к Омску. В сущности, данная директива повторяла план Тобольской операции: войска поэтапно отходили в тыл, пополнялись и отдыхали, а затем наносили удар из глубины, одновременно и на широком фронте.

Как опытный стратег Дитерихс не мог не отдавать себе отчета в том, что проведение подобного рода маневра потребует уступки противнику значительной территории Белой Сибири, включая, возможно, и ее столицу – Омск. Источники не дают точного ответа относительно намерений Дитерихса защищать подступы к городу. Как военачальник Дитерихс считал, что потеря Омска не приведет к поражению Белого дела. Он даже допускал возможность "разбиться на партизанские отряды и, как в 1918 году, начать снова". Но Дитерихс недооценил политических последствий захвата Омска красными. Эта ошибка решила его судьбу осенью 1919 года.

Однако, нельзя не отметить, что в это же время Дитерихс все чаще выступал с заявлениями о политических перспективах российского Белого движения. Одним из первых в Сибири он выдвинул идею созыва представительного выборного органа, на который могла бы опираться власть "Национального Диктатора" адмирала Колчака. В августе-сентябре, в разгар Тобольской операции, в Омске активно обсуждалась перспектива преобразования Государственного Экономического Совещания (занятого исключительно экономическими вопросами жизни Сибири) в Государственное Земское Совещание (законосовещательного органа при Верховном Правителе). Указ об этом был подписан 17 сентября 1919 г. Принципиально поддерживая этот акт, Дитерихс, тем не менее, отмечал необходимость созыва выборного Земского Собора, составленного по сословному, а не по партийному принципу, с обязательным участием представителей "народа" (рабочих и крестьян). Монархист Дитерихс надеялся, что Земский Собор санкционирует возврат России к династическому правлению, как в 1613 году. То, что позднее осуществиться в Приморье в 1922-м, интересовало Дитерихса еще в 1919-м.

Но вернемся к положению на фронте. Получив сообщения об отводе в глубокий тыл частей 1-й Армии, Колчак немедленно вызвал Дитерихса и Командующего 3-й Армией ген. Сахарова к себе. Для Верховного Правителя России отступление от Омска означало не только потерю очередного естественного рубежа (р. Иртыш), эвакуацию правительства и дальнейший путь в дебри сибирской тайги. Потеря Омска делала бессмысленной всю структуру Всероссийской власти. Сам Колчак, его Ставка, правительство становились "странствующими". В этой ситуации о какой-либо координации усилий белых фронтов не могло быть и речи. Адмирал был уверен, что Омск можно и должно защищать. Крайне резко и несправедливо обвинив Дитерихса в пассивности ("Пора покончить, Михаил Константинович, с вашей теорией, пора перейти к делу, и я приказываю защищать Омск до последней возможности"), Колчак неожиданно встретил со стороны исполнительного генерала твердый протест: "Ваше Превосходительство, защищать Омск равносильно полному поражению и потере всей нашей армии. Я этой задачи взять на себя не могу и не имею на то нравственного права, зная состояние армии, а кроме того, после вашего высказанного мнения я прошу Вас меня уволить и передать армию более достойному, чем я". Тут же, нисколько не задумываясь о последствиях перемены командования в момент решающих боев, Колчак заявил: "Приказываю вам (обращаясь к Сахарову) вступить в обязанности Главнокомандующего. Генерал Дитерихс сдаст вам свой штаб, чтобы в первое время не тратить вам дорогого времени на формирование его. (Обращается к Дитерихсу) Приказываю вам, генерал, немедленно все сдать генералу Сахарову". "Слушаюсь, – я так устал…". Физическая и душевная усталость, безусловно, имели место. Но Дитерихс не просто "устал" от руководства армиями, он потерял веру в возможность ликвидации большевизма одними военными усилиями, без всеобщего национального подъема, без Духовного Преображения фронта и тыла. Для Дитерихса становилось очевидным, что на данном этапе победа Белого дела невозможна.

Итак, 4 ноября 1919 г. Дитерихс был отправлен в отставку и зачислен в резерв чинов Главного Командования. Его преемником на посту Главнокомандующего армиями Восточного фронта стал ген. Сахаров, убедивший Колчака в возможности обороны Омска. Его горячо поддержал министр торговли и промышленности С.Н. Третьяков, только что приехавший от Деникина. Предполагалось, что город будут защищать на ближних подступах, под прикрытием оборонительных рубежей (которые, разумеется, так и не успели построить. Но боеспособность белых армий была уже невелика, войска, как тогда говорили, "потеряли сердце". Не прошло и недели, как ген. Сахаров убедился в невозможности спасения города и отдал приказ об отступлении, вернувшись, тем самым, к плану Дитерихса. 14 ноября на окраины города ворвались красные отряды партизан и части 27-й стрелковой дивизии. "Был уже вечер, – вспоминает ген. Петров трагические события этого дня. – В сумерках послышались взрывы. Начались пожары в городе. Сильный мороз, мгла, красное от зарева небо, бесконечная лавина людей и повозок по пути из Омска к востоку. Ночь под Омском была кошмарной… Судьба города была предрешена на Тоболе. Отходя, мы знали, что он не будет удержан. Судьба же всей борьбы между Ишимом и Тоболом в сентябре была определена Челябинской операцией, и люди, решившиеся на нее самовольно, несут за нее ответственность. В самом деле: при выполнении приказа ген. Дитерихса не пришлось бы терять людей в бесполезных боях и во время отхода от Златоуста к Кургану. Большую часть людей можно было перебросить по железной дороге до того времени, когда над дорогой не нависали красные дивизии, и дать людям действительно отдых… С отдачей Омска закончился большой период борьбы с советской властью, второй после нашего весеннего наступления, в который, казалось, еще возможно было добиться перелома в борьбе в нашу пользу. Враг оказался сильнее…".

Армии Восточного фронта выступили в "Великий Сибирский Ледяной поход". К 14 февраля 1920 г. (ровно через три месяца) их остатки, обойдя Иркутск, перешли по льду Байкал и вышли к Чите. Этот поход привел к поражению всего Белого движения в Сибири, к гибели десятков тысяч солдат и офицеров, гражданских беженцев, к гибели самого Верховного Правителя России адмирала А.В. Колчака и большинства его министров…

В Иркутск Дитерихс выехал за десять дней до оставления Омска. Вместе с женой ему удалось относительно спокойно доехать до Читы. Снова оказались полезными его контакты с представителями чехословацкого и французского военного командования. По указанию Командующего союзными войсками в Сибири генерала Жанена, Дитерихсу было предоставлено место в чехословацком эшелоне, следующем во Владивосток.

Но гибнущий Восточный фронт постоянно напоминал о себе. Измученный бесконечными неудачами, предательствами, смертельно уставший Верховный Правитель снова и снова искал возможности спасения Белого дела. 8 декабря на ст. Красноярск он обратился по телеграфу к "опальному" Дитерихсу с предложением возглавить руководство фронтом и военным министерством, но получил четкий и в чем-то, пожалуй, безжалостный ответ. Дитерихс соглашался вернуться, но с одним условием: Колчак должен немедленно покинуть пределы Сибири, выехав или за границу, или на Юг. Генерал Жанен так писал об этом в своем дневнике (запись от 12 декабря 1919 г.): "…Генерал Дитерихс и его жена пришли благодарить меня за помощь, которую благодаря мне оказали им чехословаки. 8-го, когда адмирал телеграфировал, что снова вручает ему главное командование, Дитерихс поставил абсолютным условием: "Немедленный отъезд в армию Деникина". Дитерихс открыто говорит, что у адмирала прогрессивный паралич…". Колчака оскорбил подобный ответ, и этот обмен телеграммами стал для Михаила Константиновича последним разговором с Верховным Правителем России.

Можно по-разному оценивать поступок генерала. Очевидно, обида за незаслуженную отставку в ноябре 1919 г., недовольство излишним "либерализмом" Колчака, неверие в возможность спасения фронта сыграли свою роль. Можно понять и Верховного Правителя, для которого обращение к Дитерихсу становилось не только отказом от личного честолюбия, но и своего рода "последним шансом" в смертельной схватке с большевизмом. Конечно, согласие Дитерихса едва ли могло остановить происходящую катастрофу. Было уже поздно. Но принципиально неверно оценивать подобного рода конфликты как "проявление внутренней слабости", "обреченности", "раскола" Белого движения. Ни Колчак, ни Дитерихс не стали непримиримыми врагами. Путь интриг, "подметных писем", "обращений", "воззваний" был органически чужд Михаилу Константиновичу Дитерихсу как честному русскому генералу и православному русскому человеку. Хотя попытки сделать его участником подобного рода нечистых политических комбинаций предпринимались не раз.

Не задерживаясь в Иркутске, Дитерихс проехал в Читу, и далее, через пограничную станцию Маньчжурия, в Харбин. Начался первый, небольшой период его эмигрантской жизни. Теперь, когда военные дела отошли на задний план, главной для него становилась забота о сохранении материалов следствия об убийстве Царской Семьи. Согласно другим сведениям, в частности, по воспоминаниям ген. Болдырева, в 1920 году Дитерихс был ближайшим помощником атамана Забайкальского Казачьего Войска и Главнокомандующего Войсками Восточной окраины генерал-майора Г.М. Семенова, активно пытаясь создать белое "буферное государство" со столицей в Чите или Владивостоке.

В начале марта 1920 г. в Харбине состоялась встреча основных участников расследования: Дитерихса, Соколова, Вильтона, Жильяра и ген. Лохвицкого. Все материалы следствия и вещественные доказательства находились в вагоне Вильтона, имевшего дипломатический статус. Во время обсуждения вопроса о последующей судьбе этих ценностей Дитерихс возражал против их отправки за границу. И только реальная угроза того, что материалы могут попасть в руки большевиков (в марте в Харбине вспыхнула забастовка служащих КВЖД, грозившая перерасти в вооруженное восстание), заставила Дитерихса согласиться с мнением других участников совещания и письменно обратиться к ген. Жанену с просьбой о сохранении всего комплекса документов и сундучка с останками Царской семьи. Ген. Жанен ответил согласием. 18 марта 1920 г. Дитерихс, Соколов и Жильяр передали ему все имеющиеся у них материалы следствия. Их дальнейшая судьба до сих пор неизвестна. Согласно одной из версий, они находились в сейфах одного из парижских банков. После оккупации немецкой армией Парижа хранилища были вскрыты, и вещи исчезли. Правда, сохранились документы в трех копиях, принадлежавших Дитерихсу, Соколову и Вильтону. Наиболее полную на сегодняшний день их публикацию представляет книга Н. Росса "Гибель Царской семьи", увидевшая свет в издательстве "Посев" в 1987 году.

Чувство долга перед памятью Царя-Мученика, сознание, что, возможно, никому другому, кроме него, не удастся поведать миру факты, открывшиеся в результате расследования обстоятельств Екатеринбургского злодеяния, побуждают Дитерихса незамедлительно приступить к работе над книгой, основанной на имеющихся у него копиях материалов следствия. В течение 1920-1921 гг. он пишет свой знаменитый труд "Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале". Изданная в 1922 г. во Владивостоке, эта книга состояла из двух частей. Первая часть отражала, главным образом, факты, версии, связанные с Цареубийством. Основной вывод книги (все представители Царской Семьи погибли, никому не удалось спастись) вызывал позднее в Зарубежье обвинения в пристрастности Дитерихса, в его желании скрыть факты "чудесного спасения" кого-либо из Романовых. Многие представители правых (В.И. Гурко, В.В. Вырубов, Н.Е. Марков 2-й) считали Дитерихса и Соколова причастными чуть ли не к масонскому заговору против Государя, напоминали о связях Дитерихса с генералом Алексеевым, с чехами и генералом Жаненом, о его "нерусском происхождении" и т.д. Но подобные обвинения были абсолютно бездоказательными.

Вторая часть, озаглавленная автором "Материалы и мысли", содержала исследование причин, приведших Россию к катастрофе 1917 г. Очерк истории династии с 1613 г., детальный анализ событий Февраля и Октября и убедительный вывод о возврате России к ценностям Православия, Самодержавия и Народности отличают эту часть книги. Без преувеличения можно утверждать, что труд Дитерихса стал первым венком на безвестную могилу Царской Семьи.

Жизнь "зачисленного в резерв" генерала в Зарубежье проходила тяжело. 1 июля 1921 г. родилась дочка Агния. Чтобы прокормить семью, 47-летнему Михаилу Константиновичу приходилось искать любую работу (некоторое время даже работать в обувной мастерской). Рукопись книги отнимала много времени, но была практически неоплачиваемой. И лишь небольшие личные сбережения едва позволяли "сводить концы с концами". Несмотря на материальные трудности, Дитерихсы продолжали помогать детям-сиротам. Еще осенью 1919 года в Омске София Эмильевна открыла "Очаг для одиноких беженок-подростков". В него принимались дети от 10 до 16 лет, которые были вывезены, в количестве 45, сначала в Харбин, а оттуда, после падения Владивостока – в Шанхай.

Воспитанницы "Очага" получали образование соответственно личным способностям: или профессиональное, или гимназическое, по программе Женских Гимназий Мариинского Ведомства. Кроме самой Софии Эмильевны преподавание вели три учительницы и священник – настоятель домовой церкви, основанной при "Очаге" в декабре 1922 г., с благословения настоятеля Казанско-Богородицкого монастыря в Харбине, иеромонаха Иннокентия.

…В России завершалась гражданская война. Советская власть беспощадно подавляла последние очаги сопротивления. В течение 1920 г. была ликвидирована белая власть атамана Семенова в Забайкалье. В 1921 г. в Монголии разгромлены части "диктатора Даурии" барона Унгерна, провозгласившего подчинение Великому Князю Михаилу Александровичу Романову и пытавшегося организовать "поход на Москву" под лозунгом реставрации "Великой Монгольской Империи". Лишь на Дальнем Востоке, под прикрытием японской армии, еще сохранялась власть Временного Приамурского Правительства, хотя и построенного на основе широкой межпартийной коалиции (от социал-демократов до кадетов и "несоциалистических организаций"), но поддерживавшего Дальневосточную ("Белоповстанческую") армию, составленную из частей бывшего Восточного фронта. В конце 1921 г. она начала наступление против войск просоветской Дальневосточной Республики (ДВР) и 22 декабря заняла Хабаровск. Однако уже в феврале 1922 г. в результате контрнаступления Народно-Революционной армии ДВР белые войска были вынуждены оставить город и отступить в Южное Приморье.

Летом 1922 г. Приморье находилось в состоянии острого политического кризиса. Япония начала переговоры с ДВР и Советской Россией, подготавливая вывод своих войск с Дальнего Востока. "Последняя пядь Русской Земли" отдавалась на произвол "красного террора". Надежда была только на собственные силы. Однако после боев под Волочаевкой и Хабаровском Дальневосточная армия оказалась обескровленной. Начались и внутренние раздоры, политические страсти, столь типичные для русской смуты начала ХХ века. Борьба шла между "Приморским парламентом" (Народным Собранием), в котором преобладали представители левых, социалистических групп, и Временным Приамурским Правительством братьев Спиридона и Николая Дионисовичей Меркуловых (первый – юрист, консультант Владивостокского городского самоуправления, глава правительства, второй – владелец пароходства на Амуре, член Владивостокского биржевого комитета и Приморской торгово-промышленной палаты). 14 мая 1922 г. Народное Собрание объявило о выборах 13 июня Учредительного Собрания, в которое, наравне с другими политическими партиями, могли быть избраны большевики. Абсурдность подобного решения была очевидна, и в ответ правительство братьев Меркуловых издало указы о роспуске Народного Собрания. Часть армии поддержала депутатов распущенного Собрания ("нарсобовцев"). Моряки Сибирской флотилии, кадеты и гардемарины, казаки безоговорочно встали на сторону правительства Меркуловых. Его поддержали также монархическое общество "Вера, Царь и Народ", Союз Георгиевских Кавалеров, Русское национальное студенческое общество, Совет Казачьих Войск и Войсковых Атаманов, Союз домовладельцев Владивостока. Раскол власти, раскол армии грозил окончательно похоронить антибольшевицкое Приморье. На здании "Народного Собрания" уже был поднят красный флаг, а на здании гостиницы "Золотой Рог" – бело-зеленый флаг сибирских областников. Единственным выходом представлялось установление новой власти, способной объединить оставшиеся противобольшевицкие силы, власти, авторитетной среди армии и гражданского населения.

В этой ситуации правительство Меркуловых решило использовать опыт Белого движения. Указом N 149 от 6 июня 1922 г. правительство объявило, что, ввиду обнаружившейся трудности Верховного Управления при существовании коллегиальной формы Верховной Власти, необходимо найти способы к наибольшему объединению всех национальных сил. Это возможно только на пути передачи Верховной Власти одному лицу. Выбор тех, кому можно было передать Власть, возлагался на Земский Собор – представительный орган, созванный не по партийно-политическому, а по сословно-профессиональному признаку.

Необходимо было назначить и нового Командующего войсками. Спасение единства армии и флота виделось в приглашении лица, способного объединить разнородные политические интересы во имя продолжения борьбы с большевизмом. Наиболее подходящей фигурой для этого представлялся генерал Дитерихс. С одной стороны, он не был связан ни с одной из противоборствовавших политических группировок Приморья, с другой – обладал несомненным авторитетом как бывший Главнокомандующий Восточным фронтом. Той части армии, которая поддерживала Народное Собрание, импонировало его "демократическое" прошлое (формальная поддержка Временного Правительства и командование подразделениями Чехословацкого корпуса в 1918 г.), другим были известны его монархические симпатии. 3 июня в Харбин из Владивостока была послана телеграмма, подписанная генералами-белоповстанцами: "…Генералу Дитерихсу. Фуражная улица, Харбин старый. Общее положение, интересы русского дела на Дальнем Востоке повелительно требуют Вашего немедленного приезда во Владивосток. Армия и Флот единодушны в желании видеть Вас во главе дела и уверены, что Ваше патриотическое чувство подскажет Вам решение, вполне согласованное с общим желанием. Просим телеграфного ответа. Вержбицкий, Молчанов, Смолин, Бородин, Пучков, Фомин".

Дитерихс немедленно согласился и 8 июня, в разгар политического противостояния Народного Собрания и правительства, прибыл во Владивосток. Вступив в должность Командующего войсками и флотом, Дитерихс с балкона дома правительства 11 июня 1922 г. заявил, что армия поддерживает правительство Меркуловых и одобряет роспуск Народного Собрания. Попытка Народного Собрания захватить власть – так называемый "недоворот" – провалилась.

Началась подготовка к созыву Земского Собора, последнему Земскому Собору в истории России. Принятый Народным Собранием закон об Учредительном Собрании признавался недействительным. Выборы в "Учредилку", в которых участвовали политические партии и отдельные "возбужденные революцией" деятели, заменялись следующей системой представительства на Земском Соборе: 1) все члены Временного Приамурского Правительства, управляющие ведомствами и их заместители; 2) все наличные Епископы – Владивостокский, Камчатский, Харбинский и Старообрядческий, и по два члена Православного Епархиального Собрания и Старообрядческого Совета; 3) Командующий войсками и флотом, Командующий Сибирской флотилии, атаманы всех казачьих войск и пятнадцать членов от армии, назначенные ее командованием; 4) по одному члену от всех старообрядческих общин; 5) все волостные старшины или их заместители и атаманы казачьих станиц; 6) представители всех несоциалистических комитетов и беженских организаций, по одному от каждых десяти членов; 7) ректоры высших учебных заведений – университета, педагогического института и т.д.; 8) два представителя мусульманского общества; 9) три представителя бюро профсоюзов. Участвовать в выборах не имели права только "коммунисты и примыкающие к ним, а также социалисты-интернационалисты". Всего в работе Собора должно было принять участие 347 человек (реальное число участников составляло 276). Таким образом, в системе представительства очевиден был возврат к традициям XVII века, старым московским принципам созыва Земских Соборов, когда интересы отдельных сословий, групп населения и, что самое важное, Русской Православной Церкви выражались в первую очередь. Интересы политиков, политической борьбы должны были уступить место деловой, продуктивной работе по возрождению начал Русской Государственности.

23 июля 1922 г. после военного парада, крестного хода и молебна, на котором вместе с представителями Русской Православной Церкви присутствовали представители старообрядческой общины и мусульмане, открылись заседания Земского Собора. Редкий пример народного единодушия наблюдали участники этих событий. Молитвенный порыв объединил священников и мирян, солдат и офицеров, казаков, рабочих и крестьян. На мгновение забылись былые распри, на мгновение как бы вернулась Старая Россия, будто и не было страшных лет Смуты и безбожного торжествующего Хама, залившего кровью многострадальную Россию… Увы, но только на мгновение.

Первый акт Собора имел огромное историческое значение. Следовало определить форму Верховной Власти и ее Верховного Предводителя. На заседании 31 июля депутат Собора от "несоциалистического блока" П.П. Васильев представил следующие тезисы: "Приамурский Земский Собор признает, что права на осуществление Верховной Власти в России принадлежит династии Дома Романовых" (207 голосов высказались "за" и 23 "против"); "В связи с этим Земский Собор считает необходимым и соответствующим желанию населения возглавление Национальной Государственности Приамурья Верховным Правителем из членов династии Дома Романовых, династией для сего указанным" (175 голосов "за" и 55 голосов "против"); "По сим соображениям Земский Собор почитает необходимым доложить о вышеизложенном Ее Императорскому Величеству Государыне Императрице Марии Федоровне и Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Николаевичу, высказывает свое пожелание, чтобы правительство вступило в переговоры с династией Дома Романовых на предмет приглашения одного из членов династии на пост Верховного Правителя" (188 голосов "за", 47 "против").

Важность данного решения состояла, прежде всего, в том, что впервые за всю историю Белого движения Дом Романовых был признан "Царствующим". За период с марта 1917 до июля 1922 г. вопрос о форме правления в России откладывался до решения Учредительного Собрания. Поэтому все белые правительства и сам Верховный Правитель России адмирал А.В. Колчак стояли на позициях "непредрешения", считая главной своей задачей борьбу с большевизмом и прекращение междоусобной войны. "В стане белых" нередко возникали конфликты между отдельными политическими лидерами и военными, среди самого генералитета и офицерства – на почве взаимных подозрений в стремлении к захвату власти. Теперь, после решения, принятого Земским Собором, идеология Белого движения получала прочную основу, на которой можно было приступить к построению новой государственной системы (разумеется, "новой" по отношению к предшествующим попыткам государственного строительства, начиная с февраля 1917 г.).

Почему именно монархия стала признанной формой правления в Приморье в 1922 г.? Член Президиума Собора, участник Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917-1918 гг., С.П. Руднев отметил очень верный психологический фактор: "…нам, русским, своя, равная каждому из нас и для каждого при известных условиях возможная и доступная, верховная власть, носителем или носителями которой являются простые смертные – не власть. На простом, обыкновенном, хотя бы и самом порядочном человеке, мы не миримся: нам надо или какой-то чудесный, непонятный даже, ореол, окружающий носителя этой власти и проистекающий вне дел наших рук, причем облеченный таким ореолом не должен спускаться с высоты и равняться по генералу, полковнику, помещику, купцу или мужику, или же, если нет такого ореола, быть чуть ли не одним из мировых гениев, а еще лучше – праведником и великим святым, но таким, святость которого была бы непререкаема. На меньшем мы, русские, говорю, не помиримся и понесем скорее кабалу и господство чужаков, но своему простому смертному, ровне своей, за совесть, а не за страх, – не подчинимся… У нас в Белом движении такого праведника не явилось, значит, не следует ли возглавить это движение вождем с привычным и не нами созданным, а самим рождением, ореолом? Общая мысль остановилась на Князе Крови последней Царственной Династии…". Еще более категорично высказался на этот счет П.П. Васильев: "…белые генералы, как бы популярны не были их имена, всегда будут казаться узурпаторами власти".

Следовало учитывать и юридический фактор. У любого представителя Династии Романовых было больше формальных прав на Верховное Возглавление России, чем у каких-либо политических деятелей и, тем более, политических партий. Монархические настроения усилились в это же время и в Русском Зарубежье. Еще в июне 1921 г., на собравшемся в Рейхенгалле "Съезде Хозяйственного Восстановления России" было торжественно объявлено, что "единственный путь к возрождению Великой, Сильной и Свободной России – есть восстановление в ней монархии, возглавляемой законным Государем из Дома Романовых, согласно Основным Законам Российской Империи". А 26 июля 1922 г., за пять дней до Белого Приморья Великий Князь Кирилл Владимирович выпустил Акт, провозгласивший: "…за отсутствием сведений о спасении Великого Князя Михаила Александровича, Я, как Старший в порядке Престолонаследия Член Императорского Дома, считаю своим долгом взять на Себя Возглавление Русских освободительных усилий в качестве Блюстителя Государева престола…". Вряд ли можно предположить некую взаимозависимость этих событий (связь Владивостока с русской эмиграцией практически отсутствовала, а первая заметка об Акте Великого Князя появилась на страницах лондонской "Temps" только 9 августа 1922 г.). В Зарубежье сведения о происходящих в России событиях получали, главным образом, из иностранной прессы. Показательна, в этой связи, оценка Земского Собора и генерала Дитерихса на страницах дневника Н.В. Савича, известного политика, члена Совета Государственного Объединения России. Описывая подробнейшим образом все перипетии эмигрантской политической жизни, он лишь в двух предложениях говорит о Белом Приморье: "…Из Владивостока сообщают, что Учредительное Собрание (!) Дальнего Востока избрало президентом (!) генерала Дитерихса (так называют Земский Собор и Правителя Приамурского Края – В.Ц.); значит, и там введется военный режим и начнется настоящая война с Читинской республикой (ДВР – В.Ц.)… Во французских газетах есть телеграмма из Владивостока, что по постановлению "земства", вероятно, надо понимать Земского Собора, там объявлена диктатура… власть передана генералу Дитерихсу, который главной задачей поставил борьбу с советской властью. Газета прибавляет, что настроение там определенно монархическое…". Вот и все, что, вероятно, было известно большинству русских в Европе о событиях на Дальнем Востоке. Но, тем не менее, совпадение актов Великого Князя и Земского Собора весьма символично.

Примечательно также то, что Земский Собор, в отличие от Великого Князя Кирилла Владимировича, не решал столь определенно вопрос о Главе Русского Императорского Дома. От имени Земского Собора были посланы две телеграммы: ко дню Тезоименитства Вдовствующей Императрицы Марии Федоровны (5 августа) и Тезоимениннику Великому Князю Николаю Николаевичу. В первой Собор "всеподданнейше приносил свои поздравления" и "молил Бога о здравии Российского Царствующего Дома на спасение, счастье и могущество родного русского народа…". В телеграмме Николаю Николаевичу делался недвусмысленный намек на Династическое Старшинство: "…Приамурский Земский Собор… молит Бога, да пошлет Он Вам, Нашему Великому Русскому Вождю, сил на Водительство заблудшего, но раскаявшегося уже Русского Народа по его славному историческому пути". Вдовствующая Императрица поблагодарила за поздравление, а ответа от Великого Князя получено не было.

Ввиду невозможности прибытия представителей Дома Романовых во Владивосток, следовало избрать Правителя Приамурского Края. Он должен был позднее "дать ответ за все учиненное по долгу Правителя перед Русским Царем и Русской Землей". Единоличная власть признавалась более всего соответствующей российской действительности. Депутат Васильев отмечал в своем докладе, что "такая форма управления является наиболее целесообразной; идея единоличной власти более понятна народу, чем идея всякой другой формы власти; орган управления должен быть гибким, способным быстро принимать решения, каковым может быть только единоличная власть". Многие члены Земского Собора считали, что Правителем Края должно стать лицо, так или иначе связанное со "старым режимом", из среды хорошо известных чиновников или военных. В этом отношении приемлемой, в дальневосточных масштабах, представлялась кандидатура бывшего Тобольского и Томского генерал-губернатора, камергера Высочайшего Двора Н.Л. Гондатти, проживавшего в Харбине. Его поддерживали лидер Несоциалистического Комитета г. Харбина Н.М. Доброхотов, Архиепископ Харбинский и Маньчжурский Мефодий, представитель Владивостокского Биржевого Комитета И.К. Артемьев, С.П. Руднев, П.П. Васильев и ген. Дитерихс. Возможность самому баллотироваться на должность Правителя Михаил Константинович допускал только в случае отказа Гондатти от избрания. Упреки в стремлении к власти, к диктатуре в отношении Дитерихса были несостоятельны.

Гондатти снял свою кандидатуру, и Дитерихс становился единственным претендентом (братья Меркуловы взяли самоотвод еще раньше). 6 августа 1922 г. прошла баллотировка. За избрание Дитерихса было подано 213 голосов (подавляющее большинство) и лишь 19 – против. 8 августа, на 12-м заседании Земского Собора генерал-лейтенант Михаил Константинович Дитерихс был провозглашен "Главою Приамурского Государственного Образования". Правительство сложило свои полномочия, передав, тем самым, Правителю Приамурского Края высшую военную и гражданскую власть. Грамота Земского Собора, врученная ему, гласила: "…Призывая на Вас Благословение Божие, Русская Земля Дальнего Русского Края в лице Амурского Земского Собора объединяется вокруг Вас, как своего Правителя и Вождя, с пламенным желанием вернуть русскому народу свободу и собрать воедино бредущих розно в смутную годину русских людей под высокую руку Православного Царя. Да восстановится Святая Русь в ея прежнем величии и славе…". В речи председателя Земского Собора профессора Н.И. Миролюбова говорилось о важности принятия Дитерихсом поста Правителя: "…Пять лет наша родина страдает под игом интернационалистов, повергших во прах наши русские идеалы. Русский народ под влиянием демагогии, утомленный Великой войной, не мог понять и в свое время не понял своих вождей. Пошел за людьми, кои прикинулись вождями. Это были волки в овечьей шкуре, и только теперь, спустя пять лет, испытав на себе все последствия этого так называемого земного рая, русский народ осознал и осознает, с какого истинного пути сведен он извергами народа, и та анархия, которая царит теперь там, вдали от нас, должна быть в корне уничтожена. Закон и порядок должны быть поставлены во главу угла, а не дикая революционная совесть, которая поставлена этими извергами во главу управления и царствия над народом. Мы думаем, верим и надеемся, что Вы… доведете наш русский народ до того конца, когда его возглавит единый Державный Хозяин Земли Русской, который возвратит России ее великодержавное значение…"

После оглашения Грамоты Дитерихс в окружении тысячной толпы горожан проследовал в Успенский Собор, где принял присягу: "…Отнюдь не ища и не преследуя никаких личных выгод, я обязуюсь свято выполнять пожелание Земского Собора, им высказанное, и приложить по совести всю силу разумения моего и самую жизнь мою на высокое и ответственное служение Родине нашей России, – блюдя законы ее и следуя ее историческим исконним заветам, возвещенным Земским Собором, помятуя, что я во всем том, что учиню по долгу Правителя, должен буду дать ответ перед Русским Царем и Русской Землей. В удостоверение сей моей клятвы я, перед алтарем Божиим и в присутствии Земского Собора, целую Слова и Крест Спасителя моего. Аминь".

Так наступил высший час земной жизни Михаила Константиновича Дитерихса. Ему суждено было не просто возглавить последнюю часть Белой России – Приморье, но и свершить акт преемственности России исторической и России грядущей. Фрагмент его выступления на заседании Собора 8 августа 1922 г. не нуждается в комментариях: "В несчастную ночь с 27-го на 28-е февраля под влиянием дурмана Россия встала на революционный путь… Еще в 1880 году наш великий пророк и писатель Достоевский в своем письме к Грановскому писал: "…Борьба сейчас должна быть не на жизнь, а на смерть с Советской Россией. После этого мы можем сказать Господу Богу: "Ныне Ты нас отпущаеши. Будут работать другие"….Теперешние призванные правители для этой борьбы, кем бы они ни были, даже хотя бы из Династии Романовых, не могут смотреть на себя в данную минуту как на Верховных Помазанников будущей России, ибо вопрос сей опять разрешается не нами. Династия Романовых могла быть Помазанниками, но для нас, смертных, нельзя и мечтать о том, чтобы принять на себя звание Правителей всей России. Мы - Правители борьбы с Советской властью и Правители тех Государственных объединений, которые для этого рождаются… Я безусловно и смело могу сказать, что на этих принципах пойдет и сильнейшее объединение наших вооруженных сил, на этих принципах пойдет и сильнейшее объединение народа здешней земли с народом Советской России, который остался таким же, каковы и мы есть".

В этот же день Дитерихс зачитал свой Указ N 1, содержавший положения об основах государственного строительства в Белом Приморье: "Здесь на краю земли Русской, в Приамурье, вложил Господь в сердца и мысль всех людей, собравшихся на Земский Собор, единую мысль и единую веру: России Великой не быть без Государя, не быть и без преемственно-наследственного Помазанника Божиего. И перед собравшимися здесь, в маленьком телом, но сильном верой и Национальным духом Приамурском объединении, последними людьми земли Русской стоит задача, долг и благой крест направить все служение свое к уготованию пути Ему – нашему будущему Боговидцу… Мы бедны в земле, но с нами Бог".

В этом Указе Правитель повелевал Приамурское государственное образование именовать Приамурским Земским Краем. Земскому Собору следовало выбрать из своего состава Земскую Думу, которая составит основу представительной власти в крае, совместно с Приамурским Церковным Собором, созыв которого возлагался на Архиепископа Харбинского и Маньчжурского Мефодия. Отдельным приказом войска Временного Приамурского Правительства переименовывались в Земскую Рать, а генерал Дитерихс становился Воеводой Земской Рати. Тем самым подчеркивалась преемственность от Земской Рати Минина и Пожарского, противостоящей, как и в XVII веке, "воровской рати" самозванцев и инородцев. Разрозненные воинские части переформировывались в четыре "Рати" или "Группы" ("Поволжская", "Сибирская", "Сибирская Казачья" и "Дальневосточная"). Всякого рода "самодеятельность" в формированиях категорически запрещалась.

На следующий день, 9 августа 1922 г., Дитерихс огласил основные принципы построения государственной власти в Приморье (Указ N 2): "…Основание власти, база – Приморская область. В состав моего правительства войдет коллегиальный орган, состоящий из четырех моих помощников: Владивостокского городского головы, Председателя Областной Земской Управы, Атамана Уссурийского казачьего войска – под председательством помощника на правах министра внутренних дел, генерала Бабушкина… Учитывая раздробленность, разрозненность населения, на которое мы должны опираться, – первой, важнейшей и главнейшей задачей Земской Думы явится совместно с Церковным Собором разработать новые начала и новые принципы для организации простейших единиц масс населения с тем, чтобы, приходя на новые места, имея здесь приготовленные совершенно принципы, было бы легко их на новых местах проводить в жизнь и закладывать новую базу для дальнейшего движения вперед. Эта организация единиц, я считаю, будет от приходов. Разработка приходов во всех деталях и подробностях будет проведена в жизнь здесь в Приморье совместно с Церковным Собором и явится основой и главнейшей заботой Земской Думы… Главы ведомств входят в состав Земской Думы, когда это по ходу работы Думы будет необходимо, но не обязательно. Рядом со мною, как равноправный совершенно орган власти, станет Церковный Собор…".

В состав Земской Думы вошли представители приходов, городов Владивостока, Никольск-Уссурийска, сельского населения, поселковых управлений, профсоюзов, уссурийского казачества и несоциалистических организаций (всего 34 члена). Местом пребывания Думы стал г. Никольск-Уссурийский. Особо оговаривалось, что членом Земской Приамурской Думы от рабочих может быть избран "работающий не менее 7 лет и имеющий какой-либо имущественный ценз в Приморье". "Не могли быть избраны члены коммунистической или какой-либо социалистически-интернациональной партии". Сами же эти партии объявлялись "нелегальными", а их члены подлежали высылке в пределы ДВР и Советской России.

Местное самоуправление предполагалось построить в соответствии с историческими особенностями национальной государственности. Глава ведомства внутренних дел генерал-майор В.А. Бабушкин (бывший начальник контрразведывательного отдела Главного штаба на Восточном фронте с марта 1919 г.) в интервью газете "Вечер" так изложил схему приходского самоуправления: "Только религиозные люди могут принять участие в строительстве Приамурского государства. За основание берется церковный приход. Каждый гражданин по вере его должен быть приписан при приходе своего вероисповедания. Церковные приходы объединяются в совет церковных приходов города и земских районов. В жизни всего государства будет иметь исключительное влияние церковный собор. Соединения церковных приходов должны будут заменить собой то, что теперь называется городским и земским самоуправлением. Все граждане должны приписаться к приходам. В назначенный день прихожане собираются в храме. После молитвы в церкви устанавливается урна, в которую прихожане опускают свои личные номера. Затем священник вынимает необходимое количество из них; таким образом составляется совет приходов. Во главе приходов будут стоять лица по назначению верховной власти. Лица недостойные и несоответствующие будут заменяться следующими, получившими очередной жребий. Благодаря этому, в принцип будущих самоуправлений будут положены усмотрение и воля Божия. Надо думать, что новые органы самоуправления будут вполне авторитетны в населении. Никакой милиции, вероятно, не будет. Гражданам будет предоставлено право организации самообороны, под контролем церковных приходов.

В основу строительства родины, таким образом, кладется принцип жертвенности; поэтому служащие и рабочие будут обеспечены только самым необходимым. И вообще, основная мысль предстоящей реформы должна состоять в глубокой вере в Промысел Божий. А провести его в жизнь можно только через Церковь…".

Таким образом, данная система возрождала традиционные основы русского местного самоуправления допетровского времени. В России начала ХХ века это означало полное исключение из практики работы земств и городских дум (основных органов местного самоуправления России) любой политической борьбы, наносящей ущерб повседневной духовной и хозяйственно-административной жизни.

10 августа 1922 г. Земский Собор завершил свою работу. Состоялся парад войск, после которого ратникам от имени Собора и Правителя была торжественно вручена Икона Коломенской Божией Матери, именуемая Державной. Самому Дитерихсу была вручена Икона Спаса Нерукотворного. В ознаменование окончания работы Собора учреждена памятная медаль "Чудо Св. Георгия о змие" на черно-желто-белой ленте "романовских цветов". Заседания Собора завершились торжественным молебном и пением Российского Гимна "Боже, Царя Храни".

Теперь предстояло защитить этот оплот русской государственности, решить многочисленные проблемы экономической жизни Края и, самое главное, успешно противостоять неизбежному наступлению советских войск. Но это не останавливало Дитерихса. С огромным воодушевлением он взял на себя тяжелую ответственность Правителя и Воеводы.

Знакомясь с документами того времени, вглядываясь в лица участников Земского Собора, воинов Земской Рати на чудом сохранившихся фотографиях, невольно ловишь себя на мысли: на что надеялись, на что рассчитывали, во что верили эти люди? Неужели они действительно считали, что призыв (один лишь призыв) к спасению Православной Веры, к возрождению Династии Романовых, к "всенародному ополчению" "как в 1612 году" вернет Россию на тот путь, по которому развивалась страна до Февраля 1917 года? Неужели мог противостоять Земский Край, с его четырьмя городами (Владивостоком, Никольск-Уссурийским, Спасском и пограничным Посьетом), громадной Советской России с ее 5-миллионной армией? Ведь уже торжествовал НЭП, а лагерь в Галлиполи, где так и не дождались своего "весеннего похода" десятки тысяч белых бойцов, покинул последний солдат Русской армии ген. Врангеля. Уже вернулись в Советскую Россию, "раскаявшись в своих преступлениях против народа", "герои Крыма" – генералы Я.А. Слащов, Ю.К. Гравицкий, полковник М.В. Мезерницкий, тысячи рядовых солдат, казаков. В Москве, Петрограде, сотнях городов бывшей Российской Империи царили разношерстные "сыны лейтенанта Шмидта" и "Остапы Бендеры", делавшие свои "гешефты", используя выгодный "момент". Витрины заполненных товарами универмагов закрывались уже не грозным красноармейцем с поднятым пальцем, а рекламой "папирос "Ира" и "карамели "Ананасовый аромат". Никто не звал "записываться в добровольцы", а, напротив, призывали "обогащаться". Уже "расстреляли мятежный Кронштадт", "задушили" газовыми снарядами тамбовских повстанцев. Крестьянин, тот самый, на консерватизм и антибольшевизм которого во многом рассчитывали участники Земского Собора, закапывал свой обрез "до времени" и добросовестно отвозил на ссыпные пункты вожделенный продналог, не забывая при этом сказать, что "власть наша теперь правильная, крестьянская". И хотя крышки сундуков с приданным у сельских красавиц по-прежнему украшали портреты Государя в мундире лейб-гвардии Преображенского или лейб-гвардии Гусарского полка, но на полках стояли лубочные брошюрки издания 1917 года про "Гришку, Сашку и Николашку", или более "прогрессивные", типа "Сказ про то, как царь и попы обманывали трудовой народ". Становилось очевидным, что Акт возвращения Династии может стать результатом не ностальгических "вздохов", а прежде всего Акта всенародного Покаяния за то, что произошло в 1917 году. Но, как известно, ничто не дается так трудно, как раскаяние в собственных грехах…

С другой стороны, все западные газеты писали про страшный голод, охвативший еще недавно хлебородный Юг России и Поволжье. Владивосток знал и о гонениях на Церковь, о борьбе с ересью "обновленчества", о преследованиях Патриарха Тихона (есть сведения, что Патриарх передал свое благословение Земскому Собору и самому Дитерихсу через епископа Нестора Камчатского). Не случайно Святейший был единодушно избран Почетным Председателем Земского Собора. Доходили смутные известия о еще продолжающихся восстаниях в Сибири, на Украине, на Кавказе и под Тамбовом. Неплохие перспективы виделись в боевой работе т.н. Амурской военной организации и в развитии повстанческого движения в Якутии (по приказу Дитерихса туда была направлена Сибирская добровольческая дружина ген. Пепеляева). Оставалась также надежда, что Япония, а с ней и остальные государства поймут, наконец, что с Советской Россией надо не торговать, а воевать, возможно, даже признают Приамурский Край де-факто. И свершится Чудо… Чудо, ради которого стоило бороться и отдавать жизнь.

Белое Приморье 1922 года держалось не на расчете, не на прогнозе, а на Вере. Эта Вера одухотворяла Правителя Приамурского Края, и, воодушевленные этой Верой, шли на бой земские ратники. Это был тот животворный огонь Веры, проходивший, то затухая, то разгораясь, через все годы гражданской войны. Это был вызов советчине, вызов и "красному террору" и нэповским "гешефтмахерам" – "нуворишам". Это было признание того, что "назад пути нет". Это был все тот же Акт непримиримого Противостояния Добра и Зла…

Неоднозначно оценили решения Земского Собора те, кто защищал и строил "приморскую государственность". С.П. Руднев был категоричен в оценке реформ Дитерихса: "…В доме – пожар, а в это время пожарных призывают заниматься перепряжкой лошадей и украшением сбруи бубенчиками и лоскутками… Смертельные судороги Белого движения наступили раньше, чем можно было ожидать…". Генерал Болдырев, снова, спустя четыре года, встретившийся с Дитерихсом, называл его политику "повторением Крыма и Врангеля на Дальнем Востоке". Ставший Начальником Штаба Земской Рати генерал П.П. Петров отмечал: "…Большинство слабо понимало это возвращение к старине, и в результате вместо дела генералу Дитерихсу приходилось всех учить…". Наиболее объективен поручик-артиллерист Земской Рати Б.Б. Филимонов: "…Генерал Дитерихс надеялся, нет, больше того, он верил, что Россию можно поднять на большевиков лишь во имя Церкви, Царя и Отечества. Его программа могла бы увлечь массы, если бы в них, конечно, еще теплился огонек Веры и преданности к трем приведенным выше основам… Судьба поставила его во главе Белого Приморья, генерал Дитерихс, не колеблясь, решил проводить эти принципы… предстоящий поход для противобольшевиков являлся своего рода какой-то безумной лотереей, в которой один шанс был против тысячи, нет – десятка тысяч, даже миллиона… Воеводе и Штабу Земской Рати оставалось положиться лишь на свои восемь тысяч бойцов и их противопоставить волнам красного моря, готовящегося захлестнуть последний белый уголок Руси". Однозначно негативно оценивал реформы Дитерихса владивостокский журналист, будущий "возвращенец" и член Союза писателей СССР Вс. Иванов: "…на Собор явились не мужи совета и разума, горящие душой исключительно о деле…" Правителем всей этой "машкарады" стал "случайно подвернувшийся, бесталанный, ничтожный генерал Дитерихс", с "бегающим, нервным взглядом фанатика". Но все "рекорды" в историографических оценках побил, пожалуй, советский автор П. Антохин: "…генерал Дитерихс, совсем выживший из ума старик, назвал остатки семеновских и каппелевских войск "земской ратью", а себя "воеводой", и объявил "поход на Москву"…".

Решающие бои на Приморском фронте начались сразу же после вывода японских войск из Приморья. То, что край сохранял свою независимость от советской власти во многом благодаря "японским штыкам", признавали почти все. Однако вряд ли правомерным можно считать тезис советской историографии, согласно которому вся политика белых в Приморье диктовалась из Токио, а разгон Народного Собрания и созыв Земского Собора стали следствием противоречий между "военными" (требовавшими продолжения участия Японии в делах ДВР) и "дипломатами" (выступавшими за мир с Советской Россией). Японию в Приморье интересовали, прежде всего, собственные экономические интересы. Японские финансисты создавали акционерные общества, прикрываясь которыми, вывозили природные богатства края. 19 июля, еще до начала работы Земского Собора, Япония приняла предложение ДВР, в соответствии с которым ее войска должны были полностью эвакуироваться из Приморья до 1 ноября 1922 г. 17 августа начался вывод японских войск, а 4 сентября 1922 г. начались переговоры между ДВР, Советской Россией и Японией в г. Чанчуне. Уходя, японцы передали Земской Рати только окопы и заграждения, сооруженные по линии Уссурийской железной дороги (в частности, хорошо оборудованный Спасский укрепрайон, построенный инженерами 8-й пехотной дивизии японской армии). Ни обмундирования, ни оружия, ни одного патрона или снаряда русские полки не получили.

Дитерихс, при известных симпатиях чехам и французам, очень негативно относился к японской помощи. Именно поэтому он приветствовал вывод войск. Как писал Б. Филимонов: "…по оставлении японцами г. Спасска, в оный не замедлил пожаловать сам Правитель и Воевода… растроганный, со слезами на глазах, Воевода припал к "освобожденной от интервентов русской земле", после чего тут же произнес перед толпой встречавших его официальных лиц и народа речь на эту тему. В тот же день Воевода отдал приказ, в коем опять упоминал его "радость" по поводу вступления ногой на "освобожденную от интервентов русскую землю"… Читая строки этого приказа, многие чины Земской Рати недоумевали: "Да что он думает? Единственная опора – японцы, а он радуется, что они уходят". Такова была Вера самого Правителя и Воеводы. "Вера горами двигает", – говорит Священное Писание. "Все есть продукт воображения", – заявлял полководец Бонапарт. Надвинувшиеся вплотную события готовились измерить силу веры и физической мощи Земской Рати". "Воины! Настал час, когда Богу стало угодно поставить нас снова перед лицом изуверов советской власти. Японцы уходят, и мы можем теперь с чистой совестью и горячей верой идти выполнять национальный долг перед нашей Великой и Святой Родиной", – эти слова из приказа Дитерихса лучше всего показывают его отношение к предстоящим боям.

23 августа 1922 г., в соответствии с указом Дитерихса, Штаб Земской Рати, резиденция Правителя и Земская Дума переехали в Никольск-Уссурийский – "ближе к фронту". А 2 сентября 1922 г. Штаб Земской Рати приказал частям Земской Рати перейти в наступление вдоль Уссурийской железной дороги в общем направлении на Хабаровск. Началось последнее наступление последней Белой армии в России. Основной удар наносили каппелевцы, ижевцы и воткинцы Поволжской группы (Рати) генерал-майора (земского воеводы) В.М. Молчанова. Почти одновременно в наступление перешли полки армии ДВР. В результате упорных встречных боев советские войска потерпели поражение, и белые заняли ст. Шмаковка. Однако овладеть мостом через р. Уссури так и не удалось. На фронте наступило временное затишье.

Рассматривая операции в Приморье в 1922 году, очень трудно разглядеть в них "стратегический почерк" Дитерихса. По существу, борьба шла вдоль линии железной дороги от ст. Уссури до Владивостока и против партизанских отрядов в уссурийской тайге и предгорьях Сихотэ-Алиня. Единственной крупной операцией, воспетой в советской историографии, были встречные бои в районе ст. Спасск и в районе с. Ляличи 8-14 октября 1922 г. Следуя принципу "нападение есть лучший способ защиты", Дитерихс периодически отдавал приказы о переходе Земской Рати к наступательным действиям, но эффективность их была относительно невысока.

Тем временем реформы, провозглашенные Земским Собором, продолжались. К октябрю были созданы Приходские советы во Владивостоке и Никольск-Уссурийском. Работала Приамурская Земская Дума, имевшая и законодательные, и исполнительные функции. Но для дальнейшей борьбы необходима была более активная поддержка тыла, мобилизация всех сил. Дорог был каждый день, каждый час. Об этом открыто говорил в своей речи Правитель Края на собравшемся 15 сентября 1922 г. в Никольск-Уссурийском Национальном съезде несоциалистических организаций Приморья и КВЖД: "…Господа, я зову вас всех идти объединено вместе с нами, с Приамурской государственностью. Покажите вы вашим личным поведением, вашей службой, хотя бы в рядах войск, в рядах специальных дружин, покажите пример народу – он пойдет, поверьте, за вами, но он ждет. Это потому, что его и в 17-м году интеллигенция потащила в пропасть, и теперь он ждет, что интеллигенция выведет его из этой пропасти. Раз флаг Святой Великой идеи выдвинут, то за ним первыми должны пойти действительно интеллигентные массы России, и вы есть тот небольшой клочок интеллигенции, который остался и который должен показать этот пример…".

Но, увы, призыв Приамурского Правителя остался без ответа. Большинство представителей "русской интеллигенции", к совести и патриотизму которой обращался Правитель, даже перед лицом гибели "последнего оплота Белого движения" беспокоили вопросы политической борьбы или "спасения животишек". Хозяйственные проблемы края усугублялись беззастенчивой спекуляцией. Общегосударственные интересы отходили далеко на задний план перед интересами наживы отдельных финансовых групп, ориентирующихся на вывоз приморского сырья в Японию и Китай.

После сентябрьских боев, ввиду начавшегося наступления войск ДВР на Приморье и роста партизанского движения, остро встал вопрос резервов. Дитерихс решает снова, как и в 1919 году при формировании Дружин Святого Креста, обратиться к пополнениям, основанным на принципах защиты Православной Веры. На этот раз Воевода не только призывал к совести и патриотизму русских людей, но и стремился действовать силой приказа. 26 сентября, Указом N 49 до 1 января 1923 г. прекращались только что начавшиеся занятия во всех высших учебных заведениях Приморья. Студенты Восточного института, юнкера Корниловского военного училища на о. Русский, гардемарины Морского корпуса и кадеты Хабаровского корпуса должны были пополнить ряды Земской Рати. "Все силы молодой интеллигенции должны быть отданы высшей общей народной цели – отстоять его Веру, отстоять его свободу…". Немедленному призыву подлежали также офицеры запаса. В течение двух недель во Владивостоке должно было собраться 4 000, а в Никольск-Уссурийске – 700 ратников. Собранные пополнения составляли Резерв Земской Рати, из которого периодически отправлялись бы на фронт маршевые роты. Снабжать Резерв должны были все торгующие одеждой, обувью и бельем городские магазины и лавки, а финансирование обеспечил бы создаваемый за счет частных торговцев, кооперативов и банков фонд в размере 8 млн. 500 тысяч золотых рублей. "…Призывая русскую интеллигенцию к выполнению настоящей исключительной повинности, сознаю тяжесть ея, но твердо верю, что только самоотверженным служением всей массе общественных сил Великой и Святой Идее освобождения нашей Родины из когтей антихристовых сынов лжи, мы окажемся достойными перед Всемогущим Творцом заслужить милость прощения общего греха земли, и Господь снова благословит народ свой к восхождению по истинному пути Христову для процветания в будущем Великой Святой Руси под историческим национально-религиозным стягом: "Вера, Царь и Народ". На следующий день была объявлена мобилизация всех проживающих в Приморье казаков, независимо от Войска.

Что же дала эта практически тотальная мобилизация всех способных держать оружие мужчин? Во Владивостоке сумели сформировать офицерский батальон резерва. Но на фронт из Владивостока прибыло всего… 176 человек (из 4 000), а из Никольск-Уссурийского – 200. Ни снабдить, ни вооружить их должным образом не смогли, а вместо ожидаемых 8 с половиной миллионов рублей Дитерихс получил заявление от Торгово-Промышленной Палаты Владивостока, подписанное многочисленными "русскими патриотами" (Жук, Фомиль, Хаймович, Бернштейн и проч.). В нем констатировалось "практически полное отсутствие средств и безусловная невозможность реализовать недвижимость и незначительные остатки товаров, имеющихся в городе". Взамен "чрезвычайных сборов" предприниматели говорили о своевременной уплате налогов (оказывается, выполнение этой обязанности признавалось "жертвой" (!)). Вероятно, финансовое положение приморских дельцов было действительно тяжелым. Но как разительно отличалось их многословное заявление от скромного подвига двух владивостокских девушек, пожертвовавших в фонд Правителя свои сережки, кольца и… серебряные щипчики для сахара. Дитерихс был поражен равнодушием владивостокских "торгово-промышленников". Ведь Земская Рать защищала их от "красного террора"! Но он не стал угрожать репрессиями, расстрелами и конфискациями (в Приморье смертную казнь заменила высылка в ДВР). В Указе N 64 от 11 октября, он приказал: "…в отношении тех граждан, кои выказали себя неспособными к добровольной жертвенности жизнью и достоянием во имя идеи, возглавленной Земским Собором, не прибегать к насильственным и репрессивным мерам.

Им Судья – Бог".

В этом – весь Дитерихс.

Подобный результат, зная "нравы" белого тыла на протяжении всей гражданской войны, в принципе можно было предвидеть. Тыл безмолвствовал, а на фронт уходили студенты и кадеты. С молитвой на устах погибала молодость России, ее будущее. Пополнения добровольцев не спасали фронта и обреченность Приморья, невозможность ожидаемого Чуда с каждым днем становились все очевидней.

С 3 октября возобновились бои на линии Уссурийской железной дороги. Поволжская группа ген. Молчанова, с подошедшими из Владивостока ротами юнкеров Корниловского военного училища, столкнулась с частями 2-й Приамурской стрелковой дивизии Народно-Революционной армии ДВР. Во встречных боях 4-5 октября каппелевцы и ижевцы ген. Молчанова не смогли сдержать превосходящих сил красных, отступив на 50 км к Спасскому укрепленному району. Страшные потери в боях под ст. Свиягино понесли юнкера-корниловцы, наступавшие в полный рост, под командой своих курсовых офицеров, на красные пулеметы. 8 октября начались бои за Спасск. В советской историографии было принято оценивать его штурм как проведенный по всем правилам военного искусства, с ожесточенными боями за каждый из 7-ми фортов, рукопашными атаками и уличными штыковыми схватками. На самом деле, после того, как в течение двух дней по спасским укреплениям было выпущено более 8 тысяч снарядов разного калибра и красная кавалерия начала обход города с юга, руководивший обороной ген. Молчанов получил директиву из Штаба Земской Рати об оставлении укрепрайона. При этом практически все атаки красных были отбиты, а форты занимались уже после того, как их оставляли белые дружины. "Штурмовые ночи Спасска" (ночь была всего одна – с 8 на 9 октября) вряд ли таковыми были. Напротив, защитники Спасска даже недоумевали по поводу столь быстрого отступления.

После Спасского боя Земская Рать концентрировала силы в районе сел Вознесенское-Ляличи. Сюда стягивались подразделения Сибирской группы генерал-майора И.С. Смолина, Сибирской Казачьей группы генерал-майора Бородина и Дальневосточной Казачьей группы генерал-лейтенанта Ф.Л. Глебова. Сюда же подходили от Спасска части Поволжской группы. 13-14 октября 1922 г. произошло генеральное сражение с Народно-Революционной армией (НРА). Общее командование красными осуществлял легендарный В.К. Блюхер, два года назад штурмовавший "неприступный Перекоп". Еще 12 октября Дитерихс отдал директиву о переходе объединенными силами Рати в контрнаступление в направлении на ст. Монастырище. Видимо, оставляя Спасск и сосредотачивая силы под Ляличами, Михаил Константинович снова применял свой излюбленный прием: удержание противника на фронте небольшими арьергардами и нанесение контрудара из глубокого тыла. "Активность и решительность до предела", "неуспеха не допускаю, и отхода быть не может" – провозглашали директивы земским дружинам.

В начавшихся встречных боях на этот раз серьезные потери понесли "красные юнкера" – курсанты дивизионной школы 2-й Приамурской стрелковой дивизии. Удачно действовали сибирские и забайкальские казаки. 13 октября прошло успешно для белых. Однако 14 октября, после подхода основных сил НРА, натиск на фронт Земской Рати заметно усилился и после полудня стало ясно: генеральное сражение за Белое Приморье проиграно. Понимая, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, около 15.00 14 октября 1922 г. Дитерихс отдал приказ об отступлении. Войскам следовало оторваться от противника и отступать к Владивостоку и Посьету. Фронт больше не защищался. 15 октября части НРА заняли Никольск-Уссурийск, 16 октября – ст. Гродеково, а 19 октября – ст. Угольную, расположенную в 30 км. от Владивостока. Японские войска, ни на сутки не задерживаясь, выводились из Приморья. Теперь Дитерихсу оставалось одно – правильно и своевременно организовать эвакуацию армии и беженцев.

Данная задача была решена весьма успешно. Дитерихс лично контролировал посадку войск и беженцев на суда, а позднее – переход границы сухопутными войсками. Все желающие покинуть Приморье могли это сделать на 35 кораблях Сибирской флотилии под командованием адмирала Г.К. Старка и через г. Посьет, перейдя границу с Китаем. 26 октября 1922 г. Владивосток – последний оплот Русской Государственности – был оставлен белыми войсками.

Накануне эвакуации, 17 октября Дитерихс издал последний Указ (N 68), ставший финальным аккордом Белого движения в России: "Силы Земской Приамурской Рати сломлены. Двенадцать тяжелых дней борьбы одними кадрами бессмертных героев Сибири и Ледяного похода, без пополнения, без патронов, решили участь земского Приамурского Края. Скоро его уже не станет. Он как тело умрет. Но только – как тело. В духовном отношении, в значении ярко вспыхнувшей в пределах его русской, исторической, нравственно-религиозной идеологии – он никогда не умрет в будущей истории возрождения великой святой Руси. Семя брошено. Оно упало сейчас еще на мало подготовленную почву; но грядущая буря ужасов коммунистической власти разнесет это семя по широкой ниве земли Русской и при помощи безграничной милости Божией принесет свои плодотворные результаты. Я горячо верю, что Россия вновь возродится в Россию Христа, Россию Помазанника Божия, но что теперь мы были недостойны еще этой великой милости Всевышнего Творца".

Вооруженное противостояние большевицкой власти становилось историей. Тысячи русских людей навсегда покидали Отчизну. Скупые лучи осеннего солнца освещали неясные очертания прибрежных скал, медленно уходящих за горизонт. Прощальный взгляд на Россию. Страну, теперь уже окончательно становившуюся Советской.

Правитель Приамурского Края и Воевода Земской Рати после отплытия из Владивостока присоединился к войскам в Посьете. Здесь же корабли Сибирской флотилии, высадив на берег часть военных, отправились далее, в корейский порт Гензан, а затем в Шанхай и на Филиппины. Дитерихс и прибывший на границу ген. Лохвицкий договорились с администрацией китайского города Хунчуна о том, что войска переходят на положение беженцев и, пересекая границу, полностью разоружаются. 31 октября 1922 г., ведя редкую перестрелку с красными разъездами, части Земской Рати оставили небольшой пограничный городок Ново-Киевск (последний перед границей). Рано утром 2 ноября 1922 г. (почти через пять лет после начала Белого движения в России), по только что выпавшему снегу, Михаил Константинович Дитерихс вместе со Штабом Рати первыми перешли границу. 3 ноября 1922 г. последние белые ратники отступили в Китай (всего за границу из Владивостока и через Посьет ушло около 20 тысяч человек).

Исход Белого движения в России проникнут мистической символикой. Буквально через несколько часов после перехода границы бойцами Земской Рати был спущен национальный флаг на другом конце Русского Приморья. В далеком Петропавловске-Камчатском генерал-майор Иванов-Мумжиев отдал приказ об оставлении Камчатки и эвакуации в Японию. Теперь в России действовали только Сибирская Добровольческая Дружина генерал-лейтенанта А.Н. Пепеляева, сражавшаяся в Якутском Крае до июня 1923 г., и казачий отряд войскового старшины Бологова, оставшийся под Никольск-Уссурийским.

Последняя страница гражданской войны закончилась…

После размещения части беженцев в приграничных поселках Дитерихс во главе "беженских групп" Земской Рати совершил долгий, тяжелый переход от Хунчуна на Гирин и далее к Мукдену. Генералу суждено было снова оказаться в тех местах, где 18 лет назад начиналась его боевая карьера. После этого он вернулся сперва в Харбин, а летом 1923 г. с женой и дочерью переехал в Шанхай. Начался зарубежный период его жизни. Об этом времени известно немного. Архивы практически не сохранились, и немногочисленные документы о его деятельности можно обнаружить с большим трудом. Ясно одно, Михаил Константинович не собирался мириться с "беженским положением" и все свои силы продолжал отдавать делу непримиримой борьбы с большевизмом.

Наибольшую известность получила деятельность Дитерихса на посту Председателя Дальневосточного Отдела Русского Общевоинского Союза (РОВС), а также председателя Урало-Приморской группы Русского Общевоинского Союза (с 24 марта 1930 г.). Этот отдел объединял большинство сохранившихся структур бывшего Восточного фронта Белого движения. Накануне официального образования РОВСа (1 сентября 1924 г.) 6 мая 1924 года Дитерихс предупреждал об опасности использования монархической идеологии в угоду сиюминутной политической конъюнктуре. Нисколько не отрицая необходимости борьбы только под монархическими лозунгами, он заявлял, что в Зарубежье все "ищут объединения не во имя создания однородных идей, не вокруг однородных монархических принципов, а опять-таки вокруг личностей, деятелей", "…все те, кто называет себя ныне монархистами, причисляют себя к таковым не по исповеданию принципов, понятий и религии монархизма, как идеологически мощного, объединяющего массу, общественность, государство – начало, а лишь по форме, по внешним осязаемым материальным проявлением его. При этом форма и внешность обращаются ими в сущность, исчерпывая всю содержимость их монархического чемодана… возрождение в России монархизма является для них только в формально-аксессуарном восстановлении трона, возведении на него того или другого из Романовичей, занятие при троне определенного придворного или административного положения и приведение всех прочих граждан России к "поднози трона" путем тех же чекистских мероприятий, изменив лишь название органов: охранка, жандармерия, гвардия и так далее… Так как, по моему глубокому убеждению, такое движение не будет отвечать интересам историко-национального характера, то я не примкну к нему и, хотя бы оставшись в одиночестве, не откажусь от той присяги, которую принимал во Владивостоке и которая согласована с моим пониманием путей работы по совести на благо народу и его историческому предназначению".

Дитерихс видел возможность возрождения монархии не в династических спорах о старшинстве того или иного представителя Дома Романовых, не в поисках "чудом спасшихся" Царевичей и Царевен, а в построении русской государственной власти на принципах "идеологии исторического национально-религиозного самодержавного монархизма", которая, в свою очередь, должна основываться только на "Учении Христа". "…Начинать всякое возрождающее движение, в том числе и монархическое, необходимо с поднятия в русском народе основ чистоты и святости законов Христа и его наставлений. Мне отвечают на это: все это так, но это слишком долгий и сложный путь, и другие успеют использовать современное шаткое положение советской власти. Не разбирая, насколько шатко ее положение, на первое отвечаю с глубокой и горячей верой: пусть. Ничто не удержится в русском народе, что не со Христом и не от Христа. Рано или поздно, если только Господу угодно простить временное отклонение русского народа от Христа, он вернется прочно только к началам своей исторической, национально-религиозной идеологии, идущей от Христа и со Христом. А что я не увижу это спасение, а только мои потомки… Так разве для себя я вел братоубийственную войну и готов снова к ней? Разве для восстановления своих генерал-лейтенантских привилегий и для владения хутором Фоминским под Москвой?.. Что же из того? Была бы Русь Святая и торжествовала бы предопределенная ей от Бога цель".

Дитерихс был монархистом, но не легитимистом. Манифест Великого Князя Кирилла Владимировича он не признавал. Более того, когда с 1928 г. Великий Князь начал делать заявления в духе идеологии младороссов, считая возможным сохранить советскую власть в СССР, сотрудничать с представителями Красной армии и ждать внутреннюю эволюцию сталинского режима (за патриотизм, против интернационализма), Дитерихс решительно осудил подобные декларации. Лозунг "Царь и Советы", столь популярный у части русской эмиграции, в том числе и у представителей Дома Романовых (Великие Князья Дмитрий Павлович и Дмитрий Александрович входили в руководящие структуры Союза Младороссов), вызывал у Дитерихса резкое отчуждение.

Перспективы династии генерал видел в молодых представителях Дома Романовых. С декабря 1933 г. Дитерихс начинает переписку с Великим Князем Никитой Александровичем, внуком Императора Александра III, Председателем "Общества распространения русской национальной и патриотической литературы". Никита Александрович еще в январе 1932 г. заявил о своем несогласии с политической линией Кирилла Владимировича, за что был исключен последним из Членов Императорской Фамилии. Дитерихс видел в Никите Александровиче потенциального вождя антибольшевицкого сопротивления, будущего Верховного Правителя России. Однако Дитерихс считал, что встать во главе Белой борьбы представитель Династии может только после создания единого антисоветского политического фронта, после начала непосредственных боевых операций на территории СССР – возможно, и не без помощи иностранных "союзников". В своем письме Великому Князю от 30 марта 1934 г. генерал отмечал: "…нужно Ваше принципиальное согласие, дабы собранной уже на своей территории бывшей Дальневосточной армии, иметь право сказать: "С нами Внук Императора Александра III; мы присягали в 1922 году во Владивостоке в верности Исторической, народной, религиозно-национальной идеологии Великой Самодержавной России; теперь настало время, чтобы в последней борьбе создать то идейное монолитное ядро, которое должно привлечь вокруг себя растрепанные и сбитые социализмом с исторического пути, расчлененные на бесчисленное множество толков народные массы всероссийских народов и вернуть их под едино Святой стяг Веры, Царя и Отечества…".

В начале 1930-х годов, когда сила коммунизма, на фоне "успехов" первых пятилеток, героев стахановцев и покорителей Арктики, многим в Зарубежье представлялась огромной, призывы Дитерихса к возрождению монархии могли показаться еще большим анахронизмом, чем в 1922 году во Владивостоке. Но генерал продолжал непоколебимо верить в спасение России через возврат к историческим ценностям Национальной Государственности.

Не оставлял вниманием Дитерихс и расследование обстоятельств Цареубийства. Примечательно, что сразу же по получении известий о принятии Дитерихсом командования белыми войсками Приморья, к нему с письмом обратился следователь Соколов, уговаривавший вызвать его на Дальний Восток. Но после поражения Белого Дела, осенью 1924 г., тот же Соколов опубликовал сообщение в парижских "Последних Новостях" о якобы принудительном изъятии у него Дитерихсом материалов следствия в Чите в 1920 г. На упреки подобного рода Дитерихс не отвечал, оставаясь при всех обстоятельствах верным главной версии следствия: все члены Царской Семьи погибли. Заботило другое. То, что за переплетением династических конфликтов никто из представителей Русского Зарубежья не позаботился о должном сохранении реликвий Царственных Мучеников, бесследно исчезнувших вместе с другими подлинными материалами.

В Шанхае Дитерихс работал в должности главного кассира Франко-Китайского банка. Материальных трудностей его семья уже не испытывала и всячески помогала детским приютам, занималась благотворительностью. Предметом особого внимания Дитерихсов оставался "Очаг". Осенью 1926 г. при "Очаге" был устроен детский сад на 20 детей, где воспитательницами, под руководством Софии Эмильевны, работали выпускницы "Очага". Осенью 1929 г. из детского сада выделилась группа старших девочек, образовавших "Школу на дому для девочек", где занятия проходили по полному гимназическому курсу.

Весной 1933 г. Лига русских женщин Шанхая избрала из своей среды комиссию для составления устава и программы женской гимназии. В составе этой комиссии деятельно работала София Эмильевна, и в результате осенью 1933 г. начались занятия в 2 приготовительных и 4 основных классах первой русской женской гимназии в Шанхае. Каждый год прибавлялось по классу, и весною 1937 г. состоялся первый выпуск гимназисток, закончивших 7 классов обучения.

Дитерихс оказывал финансовую поддержку "Обществу распространения русской национальной и патриотической литературы". На его пожертвования был издан замечательный труд профессора С.С. Ольденбурга "История Царствования Императора Николая II".

Много внимания Дитерихсы уделяли церковной жизни. Попечениями семьи была устроена прекрасная домовая церковь. Значительные пожертвования выделялись на убранство Свято-Николаевского Храма в Шанхае. В доме на углу рю Валлон и рю Кардинал Мерсье (французские названия улиц были типичны для Шанхая – этого "Парижа Дальнего Востока", как его называли), где располагалась штаб-квартира Дальневосточного Отдела РОВСа, содержался небольшой музей военных реликвий и библиотека русских книг. Постоянно устраивались вечера, встречи Православных Праздников, в которых активное участие принимали и Дитерихсы.

Но главным делом оставалась борьба. Неслучайно именно к деятельным, активным организациям обращалось внимание Дитерихса. Под его руководством в составе Дальневосточного Отдела РОВСа готовились боевые группы, предназначенные для диверсий на территории СССР. Первая такая группа в составе молодых офицеров Т.А. Марковкина, В.Т. Куриева, М. Науменко и И.И. Усольцева была успешно отправлена через границу в Хингане, однако вскоре попала в засаду и погибла. К сожалению, данных об этой стороне деятельности Дитерихса крайне мало. Известно, что с началом советско-китайского конфликта на КВЖД летом 1929 г. Дитерихс сообщал в Париж Председателю РОВСа генерал-лейтенанту Е.К. Миллеру, что "…в приграничной полосе Сибири, т.е. Приморской области, Приамурского Края и Забайкалья началось большое повстанческое движение, которое желательно поддержать…" По словам Миллера, "переписка с ген. Дитерихсом выяснила к осени 1930 г. – эти операции замерли, но возобновились весной 1931 г. Тем временем выяснилось, что посылка морем оружия и патронов из Европы хотя бы в Шанхай совершенно невозможна в силу тех правил, которые установлены были международными соглашениями для погрузки в европейском порту… Впрочем, как потом выяснилось, эта помощь весной 1931 г. была бы уже запоздалой, так как в 1931 г. если и были еще кое-какие вспышки, то скоро они были погашены, и повстанческое движение закончилось". Приходили также запросы о возможностях формирования отрядов из чинов бывшей Земской Рати. Однако дальше проектов дело не пошло. Ни РОВС, ни Совещание Российских Послов не нашли средств для поддержки повстанчества.

После оккупации Маньчжурии японцами Дитерихс опубликовал "Призыв к Белой Русской эмиграции всего мира". В нем, в частности, отмечалась возможность создания в Приморье буферного государства, а также единого Фонда для борьбы с большевизмом. В Фонд принимались пожертвования "не меньше доллара или пяти франков с тем расчетом, чтобы собрать полтора миллиона долларов".

РОВС поддерживал тесные контакты с Братством Русской Правды (БРП) – боевой организацией, ориентированной на подготовку повстанческого движения в СССР. Командир Западно-Сибирского стрелкового полка Земской Рати полковник А.Г. Аргунов возглавил Дальневосточный Отдел Братства. Под редакцией Дитерихса и при его финансовой поддержке в ноябре 1932 г. вышел первый (и единственный) номер "Вестника Дальневосточного Братства Русской Правды" (в российских библиотеках нет ни одного экземпляра). Он содержал программные установки, ближайшие цели и задачи БРП. 20 марта 1931 г. Михаил Константинович был избран Почетным Братом в составе Основного Круга БРП. В течение 1931-1932 гг. вышел 31 номер редактируемого Дитерихсом журнала "Голос России" (в российских библиотеках имеются только NN 1-3 и 9-й). Орган Дальневосточного Отдела РОВСа охотно предоставлял свои страницы для публикации материалов БРП, а также Национально-Трудового Союза Нового Поколения (НТСНП). Однако после убийства, при до сих пор невыясненных обстоятельствах, полк. Аргунова в Харбине в декабре 1932 г. деятельность БРП на Дальнем Востоке постепенно прекратилась.

В последние годы жизни Дитерихс, из-за усиливающейся болезни легких, не мог уже руководить Союзом так, как того требовала обстановка. Накануне начала Второй мировой войны Дальневосточный Отдел РОВС стоял перед все усиливающейся активностью Японии. В своей переписке с ген. Миллером Дитерихс указывал на возможность своего замещения бывшим Командующим Дальневосточной армии генерал-лейтенантом Г.А. Вержбицким (начальником Тяньцзинского отдела РОВС с 1936 г.). В своем последнем письме Дитерихсу Миллер (он написал его 7 июля 1937 г. за два с половиной месяца до похищения органами НКВД) благодарил своего соратника за плодотворную работу и выражал надежду на скорое выздоровление.

Увы, эти надежды не сбылись. 8 октября 1937 года, в день Преставления прп. Сергия, игумена Радонежского, всея России чудотворца, в возрасте шестидесяти трех лет Михаил Константинович Дитерихс скончался. Похороны собрали сотни человек. Почти весь "русский Шанхай" пришел проститься с генералом. Дитерихс был похоронен на кладбище Лю-Ха-Вэй (Секция М. Могила N 336). На могиле был установлен каменный крест в старорусском стиле с лампадкой и надписью: "Воевода Земской Рати генерал-лейтенант Михаил Константинович Дитерихс…". В той же могиле была похоронена позднее его супруга. Дочь Агния уехала в Австралию.

Бурные события ХХ века не пощадили могилы генерала. В разгар "культурной революции" кладбище Лю-Ха-Вэй в Шанхае было уничтожено и на его месте построены жилые дома.

Но идеи, служению которым Дитерихс посвятил свою жизнь, продолжают волновать наших соотечественников. И сейчас, когда идут споры о том, какой должна быть "Русская Национальная Идея", возможно ли возрождение монархии, кого следует считать "настоящим патриотом и государственником", "истинным монархистом" не лишним будет помнить о тех решениях, которые принял последний российский Земский Собор 1922 года.

Несколько слов о потомках генерала Дитерихса, волею судьбы оставшихся в Советской России. Его сын от первого брака посвятил свою жизнь театру. Будучи учеником знаменитого Е. Вахтангова, Николай Михайлович (под театральным псевдонимом Горчаков) стал в 1924 г. режиссером МХАТа, а затем художественным руководителем Театра Сатиры. Совершенно по-иному сложилась судьба его дочери. Наталье Михайловне Полуэктовой (Дитерихс) пришлось пережить 13 лет сталинских лагерей и ссылки. И лишь 13 июня 1992 г. благодаря помощи общества "Мемориал" она получила "справку о реабилитации". Их дети и внуки живут в России. Один из представителей рода Дитерихсов, Алексей Дмитриевич Дитерихс, проживает в подмосковной Балашихе и известен как автор весьма интересных публикаций фамильных хроник на страницах газеты "Медицинский Вестник".

Долгая, богатая событиями жизнь была прожита Михаилом Константиновичем. Что вспоминалось ему в последние месяцы в далеком Шанхае, в окружении родных и друзей? Вспоминались, очевидно, торжественно-строгие приемы в Зимнем дворце, Императорские балы в Санкт-Петербурге и знойные пески Туркестана, где началась его служба. Вечерние огни московских дворянских салонов и продуваемые ветрами "сопки Маньчжурии", где он получил свои первые боевые награды. Тишина штабных кабинетов и "гармония" операционных расчетов и планов. Вспоминался, конечно, дым пожаров Великой войны, штурмы и атаки Салоникского фронта, последние слова генерала Крымова, горящий взгляд Керенского, и обреченные, усталые глаза Духонина. Вставали из памяти воодушевленный порыв чешских легионеров и страшные ямы Коптяковской дороги, испещренные пулями стены Ипатьевского дома. Вспоминались бессонные ночи осени 1919 года, когда вопреки жестокому расчету теплилась надежда на победу Белого дела, и светлые лица дружинников-крестоносцев, свято веривших в то, что их жертвенный подвиг спасет Родину. Возможно, вспоминалась и последняя встреча с Колчаком, горькие, несправедливые упреки в интригах, в предательстве. Но ярче всего вспоминался, наверное, владивостокский Земский Собор, где дана была Присяга на верность Самодержавию, и первый ноябрьский снег 1922-го года, засыпавший путь, по которому Русские войска навсегда покидали Россию…

"Ты будешь везде и всюду поборником справедливости и добра против несправедливости и зла" – этот завет мальтийских рыцарей стал для Дитерихса путеводной звездой жизни.