Я проснулась из-за женского крика. Душераздерающий крик озарил маленькую темную комнату. Я успела только подняться и постараться привыкнуть к кромешной мгле.

У меня ужасно болела голова, я не осознавала, где нахожусь. Лежала на голой холодной земле, которая отдавала сыростью, в полураздетом виде, мышцы содрагались при малейшем прикосновении с холодом. Глаза слегка привыкли к темноте, и я смогла различить две фигуры, которые стояли над рыдающей Аней и что-то говорили. Я присела на корточки и начала отползать в дальний угол. Они мучили ее, избивали, тащили за волосы по земле и громко смеялись. Страх полностью сцепил меня, я не могла пошевелиться, я боялась даже выдохнуть громко, чтобы меня не постигла та же участь. Аня уже молила о смерти, не о жизни, она не кричала больше, просто шептала охрипшим голосом.

— Шваль русская! — Послышался рык с противоположной стены. Послышался удар, еще один. И больше голоса подруги я не услышала.

Минут пять длилась тишина, а затем за ними закрылась дверь. Я закусила кулак, чтобы в голос не заплакать, не выкрикнуть что-то лишнее. В дальнем углу лежало нечто похожее на тряпку. Я подползла к ней.

— Анечка… — На полу лежала обнаженная девочка вся в побоях, в крови, на ее лице не было живого места, одно месиво.

Рядом лежала полуразбитая бутылка с каплями крови, из промежностей подруги тоже текла кровь. Господи, ее насиловали, при чем в такой жестокой форме. От этих мыслей я поморщилась. Она не могла говорить, только смотрела практически потухшими глазами из которых текли слезы. Как мало я могу сделать для нее, я обернула ее в мешковину, которую нашла в этом убогом сарае. Я гладила ее волосы, пыталась стереть кровь.

— Соня, они убьют нас здесь, сначала меня, а потом тебя. — Прохрипела она.

Я положила ее голову себе на колени и обняла подругу, чтобы хоть как-то согреть. Я смотрела на стены и ждала, когда откроются двери и войдут мои палачи с приговором. Я не была готова к этому, но ожидала, я знала, что так будет, знала, что это не конец.

И они пришли спустя какое-то время, для меня казавшееся вечностью, отворили с шумом двери и взяли меня под руки.

— В Бухенвальд повезем, ты же хотела Германию? — На едва понятном русском проревел один из немцев, а затем вновь рассмеялся.

Я не поняла, что он сказал. Но меня, бодро подхватив за руки, потащил у выходу. А второй немец остался, я обернулась и увидела в его руке нож, внутри похолодело, я начала вырываться. Наступила паника, мой крик, отчаянные попытки упасть перед подругой. Меня продолжали тащить, грубо толкая вперед, а затем я услышала хрип, последний хрип своей подруги Ани.

— Твари!!! — Кричала и билась в истерике я, но один удар заставил меня замолчать.

Меня тащили, как безвольную куклу, без эмоций, без сил, без надежд на возвращение. Я и не хотела, поскорее бы умереть, чтобы закончился этот ад, я не выдержу, сердце просто разорвется на части. Тащили по коридору, наполненному криками людей и хмельным смехом. Мимо проходили важные немецкие солдаты, о чем-то переговаривались и лишь один из них бросил на меня взгляд. И я вспомнила имя.

— Густав… — прошептала еле слышно. Но реакции не поступило.

И вот меня затаскивают в кабину грузовика, где лежат десятки тел, эти тела разбросаны в неестественных позах. У всех острижены волосы, не могла даже понять, живы они или нет. Просто села и уставилась в небо сквозь щелочку, кто-то из моих попутчиков стонал, кто-то пытался ползти. А меня била ужасная дрожь, очень холодно, страшно, нет никаких сил.

Послышалась немецкая речь, двое людей о чем-то говорили, опять упоминалось это неизвестное слово «Бухенвальд». И неожиданно донесся четкий голос, опять тот самый, знакомый, который я слышала несколько месяцев назад и который не скоро забуду.

— Густав! — Я крикнула из последних сил. сквозь щель увидела его голубые глаза, смотрящие со страхом и беспокойством. Увидел ли он меня? Вспомнил ли?

Меня привезли ближе к вечеру. Я слышала в беспокойном сне чей-то кашель, нытье, значит люди живы, просто обессилены, как я.

О чем я думала? О сестре, о том, что совсем недавно мечтала о выпускном с красивым платьем, задорной музыкой, о светлом будущем, о том, что поступлю на медицинский и проживу долгую жизнь. А сейчас я мечтаю о выживании, о том, чтобы очнуться дома с мамой и сестрой. Я просто хочу жить, но понимаю, что это невозможно, что сил моих не хватит. И остается молиться о гибели.

Свет, яркий свет освятил кузов. Открылись двери, трое солдат с ружьями крикнули что-то и люди подняли голову. Нас вывели цепочкой, я оглядела каждого. Здесь были девушки и мужчины, худые, обшарпанные, напуганные. Они дрожали от голода и холода. А кто-то продолжал молиться, кто-то проклинал. Я же молчала и пыталась приглядеться, осмотреть местность.

Немцы начали переговариваться, пока мы стояли.

— Они половину на опыты бросят, а остальных к расстрельному аппарату. — Сказал один из пленников. Люди сразу зашумели, попятились.

Я поняла, что значит Бухенвальд. Это конечная точка жизнь, тот самый тоннель, который человек видит перед смертью. Отсюда уже не выходят, их, наверное, даже не выносят, оставляют в качестве удобрения гнить. Это огромные стены с плесенью, это сплошные трубы с ядовитым дымом, и ограждение острое, как лезвие ножа. А больший страх от людей..

— Где мы? — Я спросила первая.

— В аду. — Ответила женщина.

Нас потащили к входу, выстроили в ряд, начали обсуждать, кто умрет первый, а кто еще помучается. Им это доставляет удовольствие, ужасное удовольствие. Нас отсеяли на две группы, одних увели сразу, остальные, которые были со мной, остались в предвкушении чего-то страшного.

Вышел Густав, оглядел нас презрительно, будто перед ним куски гнилого мяса, хотя так это и есть, а затем дал команду открыть двери. А я не смогла оторвать взгляд от этого парня. Как он гордо держался, как и его товарищи.

Нас в здании вымыли, ну как вымыли, из шланга поливали, это было больно, не говоря о холоде. Струя ледяной воды оставляла следы на коже. Затем начали обстригать налысо. Это было ужасно, мы проходили мимо кабинетов с огромными столами и врачами. Рядом сидели дети, полуголые, худые и запуганные. Сразу понятно, что над ними будут проводить опыты. Кто-то кричал, но криков я уже практически не слышала. Я стояла посреди улицы с такими же обреченными как сама, голая, вся в синяках, побритая налысо, что еще может быть хуже? А им смешно, они тешились, громко шутили, скоты…Сколько можно над нами издеваться? Поубивайте, мне уже все равно.

Внутри ужасный запах горелости, прямо во дворе. Везде немцы с ружьями, смотрят на нас тем же бесжалостным взглядом. Вальяжные. А возле одного из сараев лежала куча гниющих тел, да, это были люди. Настоящие люди, которые не выжили или им не дали даже попытаться выжить. Вот такая смерть их ожидала, даже не похоронят, сгниют здесь. Скоро среди них будет и мое тело, совсем скоро, просто сейчас хочется лечь рядом. Я никогда не видела и не думала, что может в мире процветать вот такая жестокость. Неужели в них нет ничего людского? Как можно смотреть на невинного человека и смеяться в лицо его гибели?

Мы проходили мимо них, шатаясь от удушливого запаха гнили, тошнило. Я посмотрела невольно на тела. Одинаковые, голые, побитые и стащенные, как скелеты, некоторые разлагались, что вызывало еще больше рвотных позывов. Но среди них я смогла разглядеть родные очертания. Остановилась, попятилась и потеряла дар речи, жаль, нельзя было ухватиться ни за что, чтобы не упасть без чувств.

— Мама… — Я немного отбилась от людей. — Мамочка!

Я бросилась к куче тел, наплевав на запахи и врагов. Я подбежала и взяла ее за ледяную бесжизненную руку, трясла в надежде на пробуждение, холодная, безжизненная, измученная и истощенная. Но такая спокойная, моя мама лежала в груде тел.

— Мамочка! Проснись, это я, Соня, мамочка! — Я трясла ее за руку и плакала, кричала во весь голос. Послышалось щелканье ружья. Его навели на меня. Мне все равно, я лягу тут, умру, рядом с мамой. Не нужна мне жизнь, не хочу.

Внутри все жгло, все переворачивалось, а ноги подкашивались, не выдержала и упала, стуча кулаками о землю. Никто не проронил ни слова.

— Твари! ТВАРИ! Убивайте! убейте меня, пожалуйста, вы забрали всех, всех забрали у меня! Ненавижу вас!!! — Я все еще держала руку мамы. Ружья готовы, все готовы, даже я уже готова..

— Нихт! — Послышался голос Густава, оружие мигом убрали. Он подошел медленно ко мне, заложив руки за спину и шепнул на ухо. — Я вытащу тебя.