Немцы все-таки пришли в наш городок, и это не было неожиданностью, все их ждали, не со страхом, они просто были насторожены. В это долгое время никто не верил. Они вошли позавчера, мы с Аней услышали лай собак, а затем говор мужчин. Хорошо, что успели спрятаться и смотреть на них через дощечную щелку. У них была другая одежда и взгляд, странный, хищный. А по возрасту практически не отличаются от наших парней.

Только немцы не трогали мирное население, мы для них своеобразный рубеж между городами. Солдаты приходили мирно в дом и взамен просили поесть, только не за просто так, а взамен кололи дрова и носили воду и выполняли другую мужскую работу.

Их принимали женщины, потому что верили, что однажды и их сына кто-то вот так же накормит и приютит дома. Поначалу я их боялась, они совсем не похожи на нас, глаза как небо, разговор непонятный, смотрят на нас, будто мы вчерашний хлеб в магазине. А потом поняла, что они такие же невольники в чьих-то руках. Мужчин у нас практически нет, только старики, поэтому никто не отказывался от дополнительной помощи. Они такие же дети, недавно окончившие школу.

Я спрятала своих собак в укромное место, мало ли что может с ними случиться, вдруг они бросятся на них, как однажды на того парня. Да, и сама старалась на глаза не попадаться, как мне и велел почти каждый сосед. Сестра ежедневно ходила на хлебокомбинат, сейчас везде нужны рабочие руки, зарплату ей не выплачивали, а давали едой, нам и этого хватало, плюс ко всему, еще и из огорода были свои продукты.

А я помогала нашему почтальону, мы с ним в последнее время очень сблизились, он рассказывал мне о войне, о том, как вести себя нужно, как бежать и где прятаться. Бегала по всему городу с этими конвертиками, газетами. Первыми отдавала хорошие письма с поздравлениями или из фронта от сыновей и мужей. Но, когда видела треугольную похоронку, вручала дрожащими руками, и, по возможности, не старикам, а их дочерям и внукам. Затем сразу же убегала с полными от слез глазами, чтобы не видеть их мучений. За это ненавижу себя.

В этот раз я зашла на почту, взяла в охапку стопку писем, стараясь не смотреть, какие из них хорошие, а какие плохие.

— Стой, Соня! Тебе тоже письмо, вот. — Павел Егорович протянул мне конвертик. Не треугольный, я облегченно вздохнула. — Можешь дальше не разносить, беги домой.

За столько дней, это для меня радостная новость, на почте одна женщина на меня с завистью посмотрела. Старалась не думать об этом, поэтому поспешила домой, но остальные письма все равно взяла с собой, работать тоже нужно.

Уже был вечер, Наташа, наверняка дома, она приходит не так поздно и ее волосы всегда пахнут свежей пшеницей, чем-то теплым и приятным. Она не жаловалась и почти со мной не разговаривала. Я уже собралась кричать через дорогу, что письмо наконец-то пришло, но заметила в нашем дворе двух немецких солдат, которые улыбались моей Наташе, планируя зайти к нам в дом, девушка вела себя спокойно, старалась улыбаться мне, а затем взволнованно, как бы случайно, перевела на меня взгляд. Я, не раздумывая, двинулась в сторону дома, чтобы не оставлять сестру одну с ними, но чья-то рука меня потянула обратно.

Я возмущенно обернулась и встретилась взглядом с голубыми глазами, такими знакомыми. Юноша поднес к губам палец, приказывая одним взглядом замолчать. Густав тоже здесь, даже не думала, что когда-нибудь его снова увижу, как он оказался именно в нашем городе. Внутри опять что-то сжалось, и пробежало приятное тепло где-то в желудке.

— Не иди туда, пересиди. — Приказал он на ломаном русском, сколько раз слышала русские разговоры его соотечественников, этот был наиболее для меня приятен.

— А как же моя сестра. — Я опять посмотрела на дом.

— С ней ничего не сделают. Мы сюда пришли не впервые, нам приказали разузнать, есть ли в селах евреи, немцы и предатели. — Он до сих пор держал меня за руку. А потом перевел взгляд, с акцентированием на слове «евреи».

— Зачем..

— Чтобы однажды вернуться вновь. — Он сказал это с каким-то сожалением. Долго думать не нужно, чтобы понять, что следующий визит не будет дружеским. Об этом нужно сказать другим, подготовить их.

— Что мы вам сделали? — Спросила я, давясь слезами, это слезы обиды. Сколько раз уже я слышала о чистоте нации, о том, что евреям, цыганам здесь не место, что их нужно истреблять. Но никто до сих пор не дал ответа на вопрос, за что?

— Есть люди, которые решают, кому жить, а кому нет, эти люди чтят чистоту нации — Отрезал Густав. — Не задавай больше вопросов, ясно? — я замолчала, больно прикусив губу.

И мы сидели за домом, ожидая, когда же выйдут немцы, я думала только об одном, только бы с Наташей ничего не произошло. Я искоса смотрела на Густава, он такой серьезный, сконцентрированный. Как и при первой нашей встречи, он и тогда держался как истинный ариец, о которых я читала в книгах. У него красиво очертаны скулы, ровный нос, острый чуть приподнятый подбородок, придающий ему мужественный вид. Я раньше не смотрела на мужчин и парней, не замечала их так подробно, как сейчас. Я немного отвлеклась.

— Ты что смотришь? — Я испугалась, что он заметил мое внимание, я действительно очень явно его рассматривала.

— Ничего, просто ты…симпатичный. — Я опустила глаза вниз и больше не поднимала. Краска пробиралась до ушей, я нервно перебирала пальцами.

— Сколько тебе лет? — его голос немного смягчился.

— 14.. — Он поднял бровь.

— Маленькая еще, поэтому такая добрая и наивная. Мне 19. — Я слегка улыбнулась. Действительно, наивности во мне с лихвой.

Когда дверь дома открылась, Густав подтянул меня ближе к себе, от сего я даже дышать перестала. Они уходили. Но мою руку все еще держали. Его ладонь очень теплая.

— Теперь иди, аккуратно. — Он выпустил меня, но я остановилась. Посмотрела ему прямо в глаза. Не могла подобрать слов, от чего еще больше терялась.

— Спасибо тебе…я тебя еще увижу когда-нибудь?

— А ты этого хочешь? — Он улыбнулся.

— Хочу. — сразу же ответила я и осмелилась взглянуть на него.

— Тогда встретишь, а теперь беги, пока не увидели. — Он тоже начал уходить, только в противоположную сторону.

Я осторожно вошла в дом, сестра убирала со стола. На глазах испуг, руки дрожали, поэтому предметы валились на пол.

— Они что-то сделали тебе? — Я помогала ей мыть посуду.

— Нет, ничего, просто ужасно непривычно. — Наташа устало потерла переносицу.

Я вспомнила про письмо, достала его, развернула и начала читать вслух, улыбаясь.

«Девочки мои любимые, держитесь вместе, меня перевели в Москву, теперь я там в госпитале, много раненных и больных, но мы справляемся, я в безопасности. Как вы? Все ли хорошо, я слышала, что к нам в город немцы ходят. Надеюсь, вас они не тронули, я ужасно скучаю вечерами по вам, вы мне снитесь, Наташа такая румяная и счастливая, в платье свадебном и Соня, танцующая и заливисто смеющаяся. Держитесь вместе, не отпускайте ни на шаг друг дружку. Люблю вас, ваша мама».

— Вот видишь, все хорошо! Наташка.. — Я посмотрела на нее.

— А от Сережи нет писем уже 5 дней…