«Навсегда должны быть устранены власть и влияние тех, которые обманули и ввели в заблуждение народ Японии, заставив его идти по пути всемирных завоеваний».

Эти положения из Потсдамской декларации, определившей принципы послевоенных демократических преобразований в Японии, Кодама воспринял как направленные против него лично.

«Японское правительство должно будет устранить все препятствия к возрождению и укреплению демократических тенденций среди японского народа»,

– указывалось далее в декларации. От мысли, что это может произойти, Кодама приходил в бешенство.

Потсдамскую декларацию он называл не иначе как «новым коммунистическим манифестом». Требования претворить её в жизнь он считал «происками международного коммунизма». Японских трудящихся, изголодавшихся по элементарной свободе и рису, Кодама рассматривал как «коммунистических агентов». Иными словами, угрозу существованию системы, при которой только и мог он обладать богатством, приносящим и политическую власть, Кодама видел в коммунизме. Он поставил перед собой две цели, тесно связанные между собой: сокрушить коммунизм и обогатиться.

Достоверно не известно, сколько ценностей вывез из Китая и припрятал Кодама. Считают, что у него скопилось на 70 миллионов иен – в довоенных ценах – золота, 20 ящиков платины и полтора мешка бриллиантов – необработанных и в изделиях. На нынешние японские деньги это более 11 миллиардов иен. Богатство подобно морской воде: чем больше пьёшь, тем сильнее жажда. Неутолимая жажда обуревала Кодаму. С первого дня капитуляции он занялся поисками способа, как использовать капитал для достижения власти, которая, во-первых, принесла бы новую прибыль и, во-вторых, обеспечила бы действенную возможность бороться с коммунизмом.

Кодама не забыл ни одного из 1090 дней, проведённых в тюрьме Сугамо, и многому за это время научился. Он решил сделаться тем, кого в Японии издавна именуют «куромаку» – «человеком за черным занавесом». В японском театре кукол такой человек приводит в движение марионеток. В японском обществе «куромаку» приводит в движение политических деятелей. Двадцать восемь военных преступников покарал Токийский международный трибунал, но среди осуждённых не оказалось ни одного промышленника, финансиста, помещика или лидера фашистской организации. Они выполняли роль «людей за чёрным занавесом» в милитаристской Японии.

Довоенные консервативные партии не могут служить надёжным объектом вложения средств, пришёл к выводу Кодама. Действительно, полностью скомпрометированные содействием агрессивной политике, раздираемые внутренней борьбой за власть, эти партии не имели будущего. Их лидеры в представлении даже Кодамы «запятнали себя, – как говорил он, – продажностью и беспринципностью». Кодама мечтал о создании партии, консервативной по духу и приспособленной к новым условиям. Кодаме требовались лидеры, которые продались бы только однажды и только ему и которые именно его принципы сделали бы собственными.

Кодама не был одинок в стремлении ограничиться косметической операцией политического лица Японии, чтобы за обновлёнными внешними чертами скрыть прежний облик. 20 августа 1945 года, уже через пять дней после капитуляции, буржуазная газета «Майнити» написала:

«Япония должна сохранить свои традиции. Она должна подняться из пепла, как мифическая птица Феникс».

Американские оккупационные власти высказались конкретнее.

«Моя миссия,  – с обычной спесью и амбицией вещал генерал Макартур, – состоит в укреплении основы, на которой в Японии успешно продолжала бы развиваться система свободного предпринимательства».

И далее совсем откровенно:

«Я сделаю Японию бастионом западной цивилизации против коммунизма».

В токийском районе Адзабу среди немногих домов, сохранившихся после американских бомбардировок, остался почти нетронутым особняк президента фирмы «Бриджистон», которая изготавливала автомобильные покрышки. Хозяин особняка приютил у себя одного из старых политиков, немало способствовавшего становлению в Японии милитаризма. Поражение лишило депутата имперского парламента доходов и дела, но не уменьшило желания вершить судьбами страны. Политик тоже считал, что прежняя консервативная партия, в которой он состоял, изжила себя. Но где добыть денег на образование новой партии? Оккупационные власти заморозили в банках активы фирмы «Бриджистон», как и других компаний. Требовались наличные иены. Ими располагал Кодама. Однажды он появился в особняке шинного короля.

– Кто владелец ценностей, о которых вы рассказали? – спросил политик. Он готов был принять любые деньги, даже со следами крови, однако чистоплюйство парламентского барина мешало согласиться, не рассуждая, на предложение Кодамы финансировать формирование партии.

Кодама решил соблюсти предложенные правила игры и поведал сказку, в искренность которой не поверили бы даже тогдашние японские школьники.

– Ценности принадлежат японской армии, – с бескорыстным, как у церковного служки, видом повествовал Кодама. – Сразу после трагедии, – Кодама имел в виду капитуляцию, – я виделся с министром военно-морского флота. – Кодама уважительно склонил голову, выражая почтение к столь высокому лицу. – Господин министр сказал, – продолжал Кодама, – что, поскольку армии уже нет, ценности он доверяет мне, и я обязан употребить их на благо нашего государства. – Кодама устремил на собеседника взгляд, с чистотой которого не сравнился бы самый дорогой бриллиант из добычи «Кодама кикан».

Политик не скрывал слёз. Слёзы должны были означать умиление благородством патриота, пекущегося о будущем страны. На деле же он плакал от радости, какую испытывают продажные слуги, обретая богатого и щедрого повелителя.

– Каковы ваши условия?

– Условие – единственное. – Голос Кодамы зазвучал требовательно и жёстко. – Ваша партия должна сохранить в неприкосновенности императорскую систему.

Теперь политик готов был разрыдаться. Сохранить императорскую систему – ведь это его сокровенная мечта. И не только его, но и творцов американской политики в отношении Японии. В секретном приказе Вашингтона оккупационным властям предписывалось «помочь японскому народу в развитии конституционной монархии и сохранении императорского строя». В Вашингтоне только правящую элиту считали народом.

Свой организационный съезд либеральная партия – так в духе времени была наречена эта организация – провела в единственном неразрушенном в Токио зале «Хибия кокайдо». Накануне съезда будущий генеральный секретарь партии объехал рисовые лавки, где сбыл часть бриллиантов, полученных от Кодамы. В послевоенные годы владельцы рисовых лавок занимались также ростовщичеством, спекуляцией дефицитными товарами и скупкой краденого. На вырученные деньги был арендован зал «Хибия кокайдо». Этими же деньгами руководство партии оделило 43 делегатов съезда.

Как мухи на сладкое, слетались в либеральную партию старые и новые консервативные деятели. Деньги, которые подбрасывало им руководство партии, и реакционная партийная программа привлекали политиков. Либеральная партия провозглашала «сохранение священного национального государственного строя». Она обещала «следовать великому пути конституционной монархии и бороться против пролетарской диктатуры». Ставила перед собой цель защищать право на частную собственность. Эти лозунги не отличались по существу от призывов другой консервативной партии, именовавшей себя прогрессивной. Но либеральная партия обладала большими, чем прогрессивная, денежными средствами, что и принесло ей победу на первых японских послевоенных выборах. Кодама возликовал: партия, пришедшая к власти, не забудет его заслуг!

Однако Кодама радовался рано. По привычке пренебрегать мнением масс, выработавшейся в пору монархо-фашизма, он не принял в расчёт общенародное требование – привлечь к ответственности лидера либеральной партии Итиро Хатояму за его деятельность в качестве генерального секретаря военного правительственного кабинета, за участие в репрессиях против демократических сил, которые он проводил на посту министра просвещения до войны. Штаб оккупационных войск не смог игнорировать это требование и запретил Хатояме не только возглавить правительство, но и вообще занимать какие-либо официальные или общественные посты.

В фундамент политической власти либералов Кодама закладывал самые крепкие, какие существуют в японском буржуазном обществе, кирпичи – деньги. Пачки купюр, толстые и тяжёлые, словно и впрямь кирпичи, нарочные Кодамы развозили депутатам парламента от либеральной партии и от других консервативных партий. В либеральной партии Кодама помогал добиваться единства, в соперничающих партиях вербовал союзников, столь необходимых в борьбе за власть.

Кодама хорошо усвоил закон японской демократии: только способность изыскивать политические субсидии, то есть умение выгодно продаваться, определяет положение политика. И второе: консервативный политик не может стать во главе партии, пока не сделается «капитаном одной из фракций». Постиг Кодама и правила политической игры, которых обязан придерживаться капитан команды-фракции, чтобы она действовала слаженно. Главными в этих правилах были следующие установления: предоставлять членам фракции деньги, поддерживать материально и морально членов фракции, если они оказываются замешанными в скандальных аферах, знать предосудительные и компрометирующие факты из жизни членов фракции, чтобы держать их в повиновении. Партийный механизм приводился в действие примерно теми же способами, которые практиковались организацией «Кодама кикан», – подачками, шантажом, угрозами.

Как и ожидал Кодама, штаб оккупационных войск недолго подвергал остракизму Итиро Хатояму. В 1951 году его полностью реабилитировали вместе со всеми, кто за пособничество монархо-фашистскому режиму был лишён права заниматься государственной и общественной деятельностью. Через три года Хатояма возглавил правительство, сменив на этом посту Сигэру Иосиду. Разумеется, главной причиной перестановки в высшем эшелоне власти явились изменения в политическом и экономическом положении Японии. В отличие от откровенно проамериканского правительства Иосиды, кабинет Хатоямы, сохраняя верность союзу с США, намеревался проводить курс на восстановление Японии в качестве самостоятельной империалистической державы. Такой курс привлекал окрепший монополистический капитал страны. Однако немаловажную роль в смене правительства сыграли и действия за «чёрным занавесом» различных «куромаку», одним из которых был Кодама.

Ночью 20 января 1953 года в дом Кодамы тайно пришли Букити Мики и Кодзэн Хирокава. Меры предосторожности, с которыми каждый из них добирался в токийский район Дзиюгаока, где тогда жил Кодама, могли бы сделаться интригующей главой детективного романа. Для подобной скрытности имелись основания. Кодама и Букити Мики готовили политический заговор. Мики, поднаторевший в межпартийных кознях в предвоенные и военные годы и получивший прозвище «коварная лиса», разрабатывал для Кодамы стратегию закулисных махинаций. Это он и на этот раз придумал хитроумный план свержения премьер-министра Иосиды, частью которого была встреча.

Кодзэн Хирокава имел в кабинете Иосиды портфель министра сельского хозяйства. Иосида собирался сделать Хирокаву генеральным секретарём своей партии. Мики задумал переманить ближайшего помощника конкурента в лагерь своей партии. Переманить и скомпрометировать в глазах Иосиды так, чтобы Хирокава навсегда остался прикованным к либеральной партии, – такое добавление внёс Кодама в план Мики.

Неизвестно, за какую сумму предал Хирокава Иосиду. Вероятно, уплатили ему за измену недёшево, потому что он не торговался, а согласился с предложением Мики и Кодамы сразу. А чтобы Иосида не смог перекупить Хирокаву обратно, Кодама сделал его предательство достоянием гласности. В газетах появилась фотография Хирокавы, дружески беседующего с Кодамой. Ночью 20 января секретарь Кодамы отснял через щель в «сёдзи» – раздвижных стенках – всех участников встречи.

Последующие события были разыграны по нотам, написанным Мики. На съезде партии Иосида не допустил избрания Хирокавы генеральным секретарём. Во время очередного парламентского скандала, когда оппозиция потребовала наложить на Иосиду дисциплинарное взыскание за оскорбление, нанесённое её депутатам, Хирокава и его фракция проголосовали вместе с противниками премьер-министра. В отместку Иосида изгнал Хирокаву сначала из правительства, а затем и из партии. Но было поздно: мавр своё дело сделал. Скандал в парламенте, поражение при голосовании по поводу дисциплинарного взыскания ещё более ослабили и без того подорванные общей политической обстановкой позиции Иосиды, и скоро он подал в отставку.

Соперничество консервативных партий, принявшее характер открытых столкновений, вызывало у монополистического капитала опасение за устойчивость политического режима. Это опасение усилилось, когда о намерении объединиться заявила оппозиция – левая и правая социалистические партии. Раздоры в рядах консерваторов мешали правящему классу активнее противодействовать рабочему движению, сбивать накал народной борьбы против возрождения милитаризма, за мир, за ликвидацию военных баз США на японской земле. Забеспокоились и в Вашингтоне – там почувствовали угрозу существованию агрессивного японо-американского военного союза.

Терпение монополистов иссякло, и они прикрикнули на консерваторов. Вице-президент Федерации экономических организаций – всесильного объединения японских монополий – без обиняков заявил о необходимости «стабилизировать политическое положение путём слияния консервативных партий». Чтобы воодушевить консерваторов на объединение, монополисты выдали враждующим партиям почти 100 миллионов иен.

Слиянию консервативных партий способствовало и американское Центральное разведывательное управление. По свидетельству издающегося в США журнала «Нью рипаблик», ЦРУ передало консерваторам через Кодаму изрядную толику денег. Сумму журнал сообщить не смог: бухгалтеры в штаб-квартире ЦРУ в Ленгли, штат Вирджиния, и Кодама делаются воплощением скромности, когда общественность начинает интересоваться их расходами и доходами.

Комбинированная иеново-долларовая инъекция враз исцелила консерваторов от междоусобной вражды. Как единоутробные братья, обнялись они 15 ноября 1955 года на объединительном съезде.

Новая партия получила название либерально-демократической. Она мало походила на ту кучку политиков, ещё не пришедших в себя после поражения Японии, которые собрались в зале «Хибия кокайдо» и были облагодетельствованы деньгами Кодамы. Теперь партия имела в верхней и нижней палатах парламента 418 депутатских мест. Она насчитывала около миллиона членов. Сколь ни велик был вклад Кодамы в образование партии, ныне он не шёл ни в какое сравнение с «политическими пожертвованиями» в её кассу со стороны монополистов. Промышленно-финансовая клика, лишь чуть потревоженная так называемыми «антимонополистическими мерами» американских оккупационных властей, снова набрала экономическую силу и широко использовала деньги, чтобы дополнить экономическую силу политической властью. ЛДП заявила, что с 1955 по 1962 год её фракции получили от различных компаний в качестве «политических пожертвований» 2 миллиарда 662 миллиона иен. Однако японский учёный-историк Тэрухико Макэти внёс в эту цифру существенную и весьма достоверную поправку.

«Возьмите сумму политических пожертвований, о которой партия поставила в известность министерство по делам органов местного самоуправления,  – разъяснил Макэти, – умножьте её на десять, когда речь идёт о ведущей фракции, умножьте на семь, когда это касается других влиятельных фракций, умножьте на пять в случае со средними и мелкими фракциями и умножьте на три в случае с группами, поддерживающими отдельных депутатов парламента от ЛДП. Результат будет более или менее близким к той сумме, которая в действительности поступает в фонды фракций консервативной партии».

На общепринятом языке подобные «пожертвования» именуются взятками. Консерваторы предпочитают филантропический термин, пытаясь скрыть полную свою зависимость от предпринимателей.

Если европейцы или, скажем, американцы намерены заключить сделку, стороны стараются вступить в непосредственный контакт друг с другом. Не так у японцев. Они зовут посредника. Посредниками между консервативными политическими деятелями и предпринимателями выступают, как правило, «куромаку». Кодама вошёл в их число. Овладев амплуа «куромаку», Кодама испытывал полное удовлетворение. Он достиг цели, указанной отцом: силы, влияния и богатства.