Усадьба заполнилась людьми во всем черном. Перед портретом Кадзуо Таоки — заправилы «Ямагути гуми» и других синдикатов и банд. Алтарь уставлен желтыми и белыми хризантемами — цвета траура. Знамена склонены к алтарю. Религия научила гангстерских боссов: ритуальность крепко держит человека в узде. По ритуальности мир якудза уступает лишь католической церкви.

Гангстеры все шли и шли к усадьбе. Обыскивали их уже в пяти местах. На подходе к контрольным пунктам полицейские предупреждали в мегафоны о предстоявшем обыске и предлагали якудза не оказывать сопротивления и не создавать беспорядка. Вдруг гангстер, которого полицейский попросил снять для осмотра туфли, ударил детектива ногой в живот. Мгновенно десяток тел в штатском и в голубой полицейской форме навалились на гангстера. Дружки поспешили было гангстеру на помощь, но властный окрик остановил начинавшееся побоище. Кто-то, из боссов «Ямагути гуми» пришел на шум драки. Якудза выбрался из-под тел полицейских — по его лицу, по шее текла кровь.

Вспомнились слова Таоки. «Я нуждаюсь в обслуживании психологами, которые нашли бы способы сохранить психические и духовные силы членов «Ямагути гуми», — сказал босс. — Многие из них, — констатировал он, — рождены эмоционально неуравновешенными». Таока оправдывался перед общественностью, потрясенной беспримерно жестокой расправой над Киёси Наруми, который покушался на жизнь босса «Ямагути гуми». Не намного меньше, чем обстоятельствами убийства, общественность была ошарашена и гангстерской экзальтацией самого Наруми.

Главарь банды, к которой принадлежал Наруми, погиб от рук якудза из «Ямагути гуми». Наруми поклялся отомстить и в знак нерушимости обета вскрыл в крематории урну и съел прах своего босса. Выстрелом из револьвера Наруми ранил Таоку. Через два месяца после покушения тело Наруми обнаружили в горах неподалеку от Кобэ. Оно было настолько обезображено убийцами, что опознать труп полиция смогла только по фотографии сына Наруми в медальоне у него на шее и по татуировке. Чтобы ослабить у общественности шок и поправить пошатнувшийся образ якудза, якобы добродетельных и любвеобильных в отношении ближних, и пришлось Таоке публично посетовать на врожденную неуравновешенность гангстеров.

Молодые якудза преграждали вход в сад, где происходил обряд поминовения, не только одной лишь полиции, но и корреспондентов тоже. До начала церемонии репортерам разрешено было войти в сад на несколько минут. Теперь якудза сдерживали напористую толпу с теле- и фотокамерами в руках. Ближайшие ко мне двое гангстеров не удержались и полюбопытствовали:

— Из какой страны?

— Корреспондент советского телевидения, — назвался я.

На физиономиях якудза — растерянность, потом угрожающая воинственность.

— Почему хотите захватить Японию?

— Кто вам это сказал? — поинтересовался я.

— Босс, — последовал ответ. — Он сказал, что коммунисты хотят уничтожить наши традиции, нашу историю, осквернить могилы наших предков и…

— Якудза — бастион против коммунистов, — перебил я гангстера. — Якудза — решительные защитники японского духа.

— Откуда знаете? — удивленно и уже миролюбивей спросил гангстер.

— Читал у Таоки, — ответил я.

Эмоциональная неуравновешенность гангстеров, вызываемая социальными причинами, усугубляется мракобесием, замешенным на феодальных традициях, и оголтелым антикоммунизмом. Эти «ценности» пронизывают весь моральный климат преступного подполья. Главная опасность якудза — их психологическая готовность по приказу боссов, криминальных или политических, к выступлению, безумному по форме и фашистскому по содержанию.

Присутствие корреспондентов советского телевидения на похоронах «крестного отца» японской мафии стало второй, после самих похорон, сенсацией. Почему снимаем похороны гангстера? Что думаем о якудза? Какого мы мнения о Таоке? Есть ли в СССР преступное подполье? Эти вопросы сыпались от корреспондентов телеграфных агентств, газет, журналов, телекомпаний. На следующий после похорон день я прочел в газете:

«На вопрос, когда, по мнению советского журналиста, в Японии исчезнет организованная преступность, корреспондент телевидения СССР сказал: «После социалистической революции». Коммунистическая ортодоксальность корреспондента вызвала у окружающих иронические улыбки. Однако, если вспомнить, что в условиях советского режима действительно нет организованной преступности, с ответом журналиста из СССР приходится, хотим мы того или нет, согласиться».