Красноармейцы, освобожденные Охримом, наперебой благодарили его.

– Спасибо, друг!

– Вовек не забудем!

– От смерти спас!..

Охрим засмущался.

– Я что. Ничего особенного. Случай помог.

Прихрамывая на раненую ногу, к Охриму подошел пожилой красноармеец.

– Скажи, пожалуйста, что тебя заставило рисковать своей жизнью ради нас?

Охрим ожидал такого вопроса.

– Хочу искупить свою вину. Ну что в полицаях ходил.

– Какую вину?

– Но я же тебе сказал!..

Охрима поддержали шедшие рядом.

– Чего прицепился, Октай? Скажи человеку спасибо, что на свободе, а ты донимаешь его дурацким вопросом!

Охрим понял, что ответ его не удовлетворил Октая. А надо, чтобы он отбросил сомнения, обязательно поверил ему. Сказал:

– Хочу, как и ты, фрицев бить. Руки чешутся, понимаешь?

– Не совсем. Не обижайся, но никак не пойму, как можно помогать фашистам – служить в полиции. Да меня хоть на куски режь – ни за что бы не пошел!..

– Да хватит тебе! – набросился на Октая один из красноармейцев. – И к Охриму: – Отдохнуть бы, друг. Ноги не держат. Идем, идем…

– Теперь можно, – согласился Охрим. – Далеко отошли. И подзаправимся. Присаживайтесь, браточки.

Из вещевого мешка вынул хлеб, пять банок рыбных консервов, вскрыл их самодельным ножом.

– Как раз одна на двоих.

Подумал: "И это предусмотрели гестаповцы!.."

Голодные люди ели с жадностью – в концлагере кормили раз в день свекольной баландой без хлеба. Давно такого вкусного не едали. А тут еще Охрим вытащил из вещевого мешка фляжку, налил в железную кружку самогона. Каждому досталось по хорошему глотку.

– А теперь решайте, что будем делать? – спросил он, завязывая пустой мешок.

– Ты наш спаситель, ты и решай.

– Нет уж, давайте вместе решать, – предложил Охрим.

Тощий боец в замусоленной шинели, с посиневшими от холода босыми ногами сказал:

– Может, потихоньку к своим пробираться будем?.. Пока линия фронта…

– Линия фронта уже далеко, – прервал Октай. – Оружия у нас – автомат да две винтовки. Ранены. Оголодали. Качаемся. Самый верный путь – к партизанам. Тут и мудрить нечего!

– Правильно, Октай! – одобрил Охрим. – Другого не придумаешь. И подсказывайте: в какую сторону податься? Немцы небось уже ищут нас.

– А где искать партизан? – спросил красноармеец, тщетно пытавшийся зажечь козью ножку, заполненную растертыми сухими листьями.

– Ищи ветра в поле, – ответил веснушчатый парень.

Рядом с Охримом сидел молодой красивый красноармеец. Его большие черные глаза внимательно следили за теми, кто принимал участие в разговоре. Поправив сбившийся на лбу бинт, сквозь который проступило бурое пятно крови, он вскинул глаза на Охрима, сказал:

– Мне пришлось побывать в отряде майора Млынского. Неподалеку он действовал. Где сейчас – не знаю.

Охрим повеселел. Удача, казалось, сама шла к нему.

– Надо искать отряд майора Млынского, – решительно поддержал он. – У меня для него важные сведения есть. Веди нас к месту, где расстался с отрядом. Мы порасспросим людей, авось нападем на след. Терять нам все равно нечего.

– Я готов! – согласился боец. Прихрамывая на левую ногу, он уверенно зашагал в сторону проходившего через лес шоссе. За ним устремились остальные. Шли гуськом, след в след.

Обойдя густой кустарник, группа вышла на залитое солнцем широкое, изрытое воронками шоссе. Видны были обгорелые немецкие танки, автомашины. Узкими змейками направо и налево уходили в глубину леса грунтовые дороги. У той, что шла на восток, боец остановился.

– Пойдем по этой, – уверенно сказал он Охриму.

– По этой так по этой, – согласился Охрим, не требуя объяснений. Но ведущий разъяснил:

– По ней давно никто не ездил, значит, встреч с немцами не ожидай.

Целый день шли на восток, не встретив на пути ни одного человека. К вечеру, усталые, вошли в лесной поселок.

По обе стороны улицы виднелись кучи золы и щебня. Сиротливо и страшно, как памятники нечеловеческому злодеянию, выглядели изуродованные печные трубы. И только в конце поселка, у самого леса, виднелся одинокий домик, из окон которого пробивался слабый свет.

Как уцелел он, что спасло его? – невольно возникал вопрос.

Подошли к домику, постучали.

– Кто там? – спросил слабый женский голос.

– Свои, откройте!

– Кто это свои? – несмело спросила женщина.

– Красноармейцы! – ответил Охрим. Звякнул засов, приоткрылась дверь. На пороге показалась худенькая старушка.

– Входите, коль свои, – неуверенно пригласила она.

В просторной комнате при слабом свете керосиновой лампы она подслеповатыми глазами оглядела гостей, поинтересовалась:

– Какие же вы красноармейцы, коли у вас одежонка и та разная?

– Мы, бабуся, из немецкого плена бежали, – пояснил Октай. – Не только одежонки, жизни едва не лишились.

– Горемычные вы мои! – сказала хозяйка, пригласила всех к столу, а сама стала хлопотать возле печи.

Охрим поинтересовался, кто сжег поселок, где его жители, бывает ли у нее кто.

Хозяйка отвечала не торопясь, часто вздыхая.

– Поселок наш зничтожили немецкие самолеты. Кто уцелел из народу, ушел куда глаза глядят. Одна я осталась, да хата моя, чудом непобитая. Все деда поджидаю своего.

Вывалила из казанка в большую деревянную миску отваренную в мундире картошку, принесла буханку черного хлеба и соленых огурцов. Охрим разлил из фляги остаток самогона, все выпили и дружно навалились на еду. Ели много, жадно. Спать улеглись на полу. Бодрствовали только Охрим и молодой красивый боец. Они подсели к бабке, спросили ее: не бывают ли в поселке партизаны?

– Заходили как-то раз красноармейцы. Поселок еще целым был, все домочки, как цветочки, стояли.

– А много их было? Может, знаете, куда ушли они? – допытывался Охрим.

– Мно-ого, – растянуто произнесла старушка. Подумав, добавила: – Ушли в сторону нового леспромхоза, вот туды. – Она показала рукой.

– А кто у них за старшего был? – проявил интерес красивый боец.

– Не знаю, сынок. Мне его не показывали. Старушка поправила на голове белый платочек, сморщила лоб.

– Мой Матвей вроде бы сказывал, что за старшего у них был какой-то Майоров.

– Может, майор? – спросил красивый боец.

– Может, и так, сынок! Я уже старая, где мне разбираться в энтих вопросах, – ответила бабка и полезла на печь…

Утром бабка напоила всех горячим чаем, заваренным на липовом цвету, и, благословив, отпустила в дорогу, еще раз показав с крыльца высохшей рукой направление:

– Вон на ту сосну, что в поклоне согнулась, и все время прямо.

Моросил мелкий холодный дождь. Намокшая трава и опавшие листья стали скользкими.

Уже темнело, а леспромхоза не видать. А ночью как пойдешь без компаса? Охрим сделал зарубку на сосне – в какую сторону продолжать путь, сказал:

– Спать будем здесь, и костер тут разведем, отогреемся. – Он ткнул пальцем на почерневшее место, где кто-то разводил костер.

– Место обжитое, – пошутил Октай. Увидел неподалеку дупло в вековой липе, из любопытства сунул в него хворостину. Никакого зверя в дупле не оказалось, но почувствовал Октай, что там что-то есть. Засунул по локоть руку и радостно закричал: – Нашел!

Дупло оказалось продовольственным складом: девять банок мясных консервов и два десятка пакетов с пищевыми концентратами.

Настроение у всех поднялось. Быстро развели костер, стали сушить одежду и варить суп – у Охрима был котелок.

– Руки вверх!

Это было так неожиданно, что все замерли. Лишь Октай рванулся было к автомату, но на него навалился краснофлотец. Самый настоящий. В бескозырке. В бушлате.

Один из краснофлотцев строго спросил:

– Кто такие и что здесь делаете?

– Братцы! Мы же свои!

– Из плена бежали!

– Почему оружие отняли? – горячился Октай.

– Заткнись! – оборвал его матрос и замахнулся: – А то…

Его охладило появление у костра еще одного моряка. Матрос доложил:

– Товарищ мичман! Нами задержана группа неизвестных в количестве десяти человек. Заявляют, что бежали из фашистского плена. Изъяты автомат немецкий и две наших винтовки.

Мичман не успел ничего сказать. К нему бросился молодой красивый боец.

– Здравия желаю, товарищ Вакуленчук!

– Сержант Бондаренко! – удивленно воскликнул мичман. – Сеня, родной мой, ты живой? Вот так встреча!..

Помяв изрядно сержанта, расцеловав его, мичман строго сказал:

– Товарищи! Только не обижаться: сами понимаете, время военное. Они, – мичман указал на матросов, – отведут вас в отряд, там все объясните.

– А оружие наше? – несмело спросил Октай.

– Я уже сказал: разберемся в отряде. – И к Бондаренко погромче, чтобы слышали все: – Товарищ сержант! Все дороги, ведущие в наш отряд, контролируются гитлеровцами и полицаями. Мы пойдем кратчайшим путем. Но придется преодолеть минное поле – оно под носом у немцев. Я с основной группой пойду вперед, а вы вместе с моими товарищами двинетесь за нами через час. Старший над всеми товарищ Потешин, а вас назначаю старшим над задержанными. Мы обеспечим вам безопасный проход через минное поле и прикроем ваш бросок через железнодорожное полотно у разъезда. В пути не разговаривать и не курить!

– Вас понял! – четко отрапортовал сержант.

Октай, хромая, шагнул к мичману.

– Возьмите меня с собой, я в армии минером был.

Вакуленчук сочувственно посмотрел на Октая.

– Спасибо, но вам трудновато будет, вы ведь ранены.

Октай опустил голову: "Мичман прав, доверие нужно заслужить".

Перед тем как расстаться, Вакуленчук подозвал Бондаренко и добродушно сказал:

– Ты знаешь, браток, в отряде тебя да-авно похоронили.

– Я живучий, – улыбнулся Семен.

– Это самое хорошее качество русского солдата. До скорой встречи!