Едва пробился рассвет, карательный отряд Курта Шмидта с овчарками на грузовых машинах достиг Черного леса. Эсэсовцы и полицаи, прячась за деревьями, полукругом стали углубляться в лес. Впереди цепи, пригибаясь, с автоматом шел долговязый, рыжий, рябой Захар Гнида – из местных жителей, закадычный друг "Ивана".

Черный лес Гнида знал, как свою хату. Когда Охрим предложил его проводником, согласился не раздумывая. Не зря же Гниду прозвали немецкой овчаркой номер один. И кто прозвал? Сами полицаи. Правда, называли так за его спиной, опасаясь сказать в глаза, но Гнида знал об этом и даже гордился, воспринимая кличку как дань своей храбрости.

Валил густой снег. Ветер со свистом загонял его под воротники солдатских шинелей, швырял в глаза. Солдаты горбились, натягивали на уши пилотки. Быстро темнело. Захар Гнида шагал впереди уверенно.

***

Наташа принесла Млынскому очередную радиограмму штаба фронта. Ознакомившись, майор поручил Октаю срочно пригласить Алиева, Серегина и Вакуленчука.

– Штаб фронта, – сказал он, – предложил боя с карательным отрядом не принимать, а пробиваться на восток. Выходить из лагеря будем по незаминированному проходу. Для прикрытия отхода в лагере оставим пулеметчиков и краснофлотцев. Старший – мичман Вакуленчук. Доверяем вам, мичман. Продержаться нужно до четырех ноль-ноль.

– Сколько надо, столько и продержимся, товарищ майор.

– Потом разрешаю отходить, мичман. Ищите нас восточнее Гнилого озера, в районном центре.

– Там же немцы! – удивился Вакуленчук.

– На войне всякое бывает. Сейчас там немцы, а утром будем мы. Нужно и нам обогреться, запасы пополнить.

– Ясно, товарищ майор.

Когда отряд благополучно вышел за пределы минированного поля, Вакуленчук приказал занять круговую оборону в дзотах. Увидев дедушку Матвея, строго спросил:

– Почему не ушли с отрядом, Матвей Егорович?

Дед разгладил усы.

– Могу и догнать. Только кто вас ночью из леса выводить будет? А ну, сказывай? Без меня вам все одно, что без ентой штуки, которая путь-дорогу показывает.

– Это верно, что вы точнее компаса проведете, – улыбнулся мичман. – Только берегите себя, пожалуйста. Долго ли в бою до беды.

***

В 23 часа Захар Гнида вывел карательный отряд к лагерю. Когда все подтянулись, Курт Шмидт строго предупредил, что успех операции решит внезапность, а поэтому не курить, не разговаривать, не шуметь.

Вполголоса отдал команду осторожно пробираться к лагерю.

Те, кто был в первых рядах, попали на минированное поле. На вторые ряды обрушился шквальный огонь пулеметов и автоматов.

Ползком и короткими перебежками эсэсовцы и полицаи повторили попытку приблизиться к лагерю. Их подпустили поближе, забросали гранатами.

Каратели опять залегли.

– За мной! – закричал Шмидт, кинувшись с пистолетом. За ним устремились эсэсовцы и полицаи. Многие подрывались на минах. Бойцы Вакуленчука опять пустили в ход гранаты. Пулеметчики и автоматчики вели уже прицельный огонь по карателям. Выглянувшая луна помогала им.

Дед Матвей сначала никак не мог приноровиться вести прицельный огонь, автомат слушался плохо, норовя сразу выпустить все пули. Дед чертыхался и наконец-то усвоил, как нажимать на спусковой крючок, чтобы очереди получались покороче и точнее. Завидя офицера – это был Курт Шмидт, дед долго водил автоматом, пока решился дать короткую очередь.

– Готов! – крикнул он. – Второй. – И к Вакуленчуку: – Ента первого хрицевского офицера я сразил ишшо в первую империалистическую, а сейчас и второго. Аль не слышишь, мичман?

– Не до разговоров, дед. Видишь, еще напирают!

Но эсэсовцы, подняв Курта Шмидта, отступали. За ними охотно побежали уцелевшие полицаи.

Вакуленчук взглянул на часы. Они показывали четыре часа пятнадцать минут.

– Теперь вы самый главный, Матвей Егорович, – сказал Вакуленчук. – Ведите!

Дед шагал впереди и, хотя в темноте никто не мог видеть, то и дело подкручивал усы. Он делал это всякий раз, когда гордился собой.