Днем недалеко от лесхоза сторожевое охранение разгромило группу немецких лыжников. Посчастливилось лишь одному обер-лейтенанту Грюнеру. Пленный показал, что его взвод входил в состав разведроты моторизованной дивизии армии фон Хорна, имел задание – искать отряд Млынского. Грюнер также показал, что по отряду готовится сильный удар всей дивизией, что действия отряда изрядно обеспокоили не только генерала фон Хорна, но и командующего группы армий.

Обстановка усложнилась.

– Что будем делать? – спросил Млынский капитана Серегина и политрука Алиева. – Надо что-то предпринять, и срочно, не откладывая.

– Одно ясно, – ответил Алиев, – нужно немедленно уходить. Судя по показаниям Зильберта и Грюнера, противник догадывается, в каком районе находится отряд. Исчезновение взвода разведки Грюнера может подтвердить догадку. Определенно, Грюнера и его солдат уже разыскивают.

– Политрук прав, – поддержал Серегин. – И очень возможно, что нас могут нащупать с часу на час. Но куда уходить? Безопаснее было бы дальше на запад, но до операции по прорыву осталось немного времени.

Млынский разложил на столе карту, присланную штабом фронта.

– Вот район предстоящих действий отряда. Конечно, спокойнее уйти на запад, заслонившись вот этими болотами. Но тогда мы не успеем подтянуться к линии фронта, сорвем операцию "Березка". Выход один: уже сейчас, и немедленно, пробиваться к обусловленному месту прорыва. Линия фронта проходит здесь вдоль лесного массива. Там можно попытаться укрыться. Но мы не знаем обстановки в прифронтовой зоне. Определенно, в каких-то местах в лес вклинились немецкие части. Напоремся на них, погубим отряд. Без предварительной разведки прифронтовой полосы не обойтись. В то же время мало вероятного, чтобы нашим разведчикам удалось пройти по всему маршруту. Без помощи местных жителей не обойтись. Лично вам могу по секрету сказать: товарищи из Центра назвали мне надежного человека – нашего разведчика, действующего как раз в интересующей нас прифронтовой полосе. Он проживает в селе Попельня. Но как с ним установить связь? В прифронтовой полосе всякое передвижение для населения категорически запрещено. Ничего не смог бы сделать даже дедушка Матвей. Его задержал бы патруль. В лучшем случае арестовал бы, а заподозрив в связи с партизанами, и расстрелял бы. Давайте думать.

Млынский, Алиев и Серегин перебрали все возможные варианты, но ни один из них не подходил. Пришли к выводу, что единственная возможность – найти такого человека, который бы не вызвал у немцев или полицаев никакого подозрения.

– Такого мы не найдем, – вздохнул огорченно Алиев. – Любого взрослого задержат. В прифронтовой полосе патрули на каждом шагу.

– А подросток – тот проскочил бы, – произнес Млынский, и, невольно подумав о Мишутке, даже испугался: "Но ведь это очень опасно!"

– Да, подросток, пожалуй, прошел бы, – согласился Серегин. И, как бы читая мысли Млынского, добавил: – Такой бы шустрый, как Мишутка. Да одного нельзя пускать.

– Зачем детей? – взволновался Алиев. – У них вся жизнь впереди! Для них воюем! Что случится – никогда не прощу себе! День и ночь будут стоять перед глазами!

– А что делать? Что? – также взволнованно спросил Млынский, встав с табуретки и заходив по комнате. – Ну, скажи, дорогой Хасан Алиевич, скажи? Не скажешь! Потому что сам отлично понимаешь: иного выхода нет! Ты что, думаешь мы с капитаном такие черствые, бездушные? Да мой Володька, как ты говоришь, день и ночь у меня перед глазами стоит! Сколько он страданий под немцем перенес, и сейчас мучается, а ведь ему, как и Мишутке, только девятый год пошел. А будь он со мной, сказал бы, хоть сердце и облилось бы кровью: "Сходи, сынок. У нас в отряде сейчас полторы тысячи человек. Полторы тысячи жизней. Их надо сохранить, чтобы ускорить победу над сильным врагом. И спасти полторы тысячи человек можешь ты!.." Капитан дело предлагает. Один Мишутка может и растеряться, заблудиться. Пошлем с ним Алешу Горецвита. Расторопный парень, смышленый, непризывного возраста, места знает. Легенда – Мишутка потерял мать, его приютила мать Алеши. Кто-то им сказал, что Мишуткина мама в селе Попельня. Они пробираются к ней. Или – другой вариант – в этом селе дядя Мишутки. Если задержит патруль, Алеша назовет свой адрес. Да он уже примелькался немцам и полицаям. Это даже хорошо. А на обратном пути могут сказать, что матери Мишутки не нашли или были у дяди. Насколько возможно, ребят проводит мичман Вакуленчук со своими краснофлотцами. Они же подождут возвращения. Если потребуется, если ребят все-таки задержат, помогут…

Млынский сел.

– Ну как, друзья? Как скажете, так и решим… Ну что же вы молчите?.. Ну, родные мои… Тогда считайте, что вопрос решен! – И сухо, официально: – Капитан Серегин! Пригласите красноармейца-добровольца Алексея Горецвита, Мишутку и мичмана Вакуленчука.

Подробно рассказав, что и как надо сделать, Млынский поцеловал Мишутку, обнял Алешу.

– На тебя надежда, Алеша.

– Да вы не сомневайтесь, товарищ майор. Проскочим! Пошли, Мишутка.

– Куда пошли? – спросила Зиночка, схватив Мишутку. – Она неслышно вошла в комнату вместе с Оксаной. – Не дам! Лучше меня пошлите! Он же совсем ребенок. Понимаете – ребенок! Сердца у вас нет!..

– Меня пошлите с Алешкой! – решительно заявила Оксана. – Я здешние места хорошо знаю. Алешка, ну скажи, что я пойду с тобой. Алешенька…

– Куда это ты пойдешь? – с порога сказала Ульяна. И к майору, размахивая рукой: – Дочку отсюда никуда не пущу! Она, козыня, не понимает, что немцы набросятся на нее, как мухи на мед, до смерти замучают. Им что до девичьей чести! Если уж куда надо пойти, меня пошлите, меня. Я вам что угодно выведаю – у меня во всех селах приятельницы есть.

– Тихо! – взмолился Млынский. – Вы, Зиночка, занимайтесь своим делом. Вы, Оксана, если не возражаете, зачисляетесь в отряд, поступаете в распоряжение Зиночки – ухаживать за ранеными. Согласны?

– Но…

– Согласна! – ответила за Оксану Ульяна.

– Красноармеец Алексей Горецвит, красноармеец Михаил, мичман Вакуленчук, выполняйте задание!

– Есть выполнять! – бойко ответил Алеша. Вскинул на плечо котомку, взял за руку Мишутку.

Следом вышли Вакуленчук, Зиночка, Оксана. Тетку Ульяну Млынский попросил задержаться.

Зиночка подняла Мишутку.

– Береги его, Алеша. Он совсем еще ребенок.

– И вовсе не ребенок – разведчик я, – горделиво произнес Мишутка. – Да зачем плакать, мама Зина?

– А ты что не поцелуешь меня, Оксана, на дорогу?

– А ты, думаешь, струшу? – И Оксана обняла, поцеловала Алешу в губы. – Алешенька мой!.. – заплакала она.

Алеша и сам готов был зареветь. Он-то хорошо понимал, какое опасное это задание. Страшновато было, но и гордился, что командир отряда доверился ему. "Обойдется", – утешал он себя.

…Млынский долго беседовал с теткой Ульяной. После разговора она быстро собралась в путь-дорогу. Взяла плетеную сумку, положила в нее кое-что из старой одежды. В руках – посох. Провожавшему ее Алиеву тихо сказала:

– Если немцы меня изничтожат, о дочке позаботьтесь. Одна она у меня…

– Себя берегите, а о дочке не беспокойтесь. В обиду никому не дадим. Поосторожнее, прошу вас…

И только сейчас Млынский получил возможность час-другой отдохнуть. Прилег на диван, думал, сразу уснет – не получалось. Глаза закрыты, а отчетливо видится Мишутка – улыбающийся, радостный, что идет в разведку. Явно напускает на себя веселость Алеша, а нет-нет бросит тревожный взгляд… "Папа, иди домой, папа…" – А это Володька! Как Мишутка на него похож!.. А это кто вошел в комнату? Матвей Егорович, Максимов, Тоня. "Проститься зашли", – говорит дед Матвей. "Посидим перед дальней дорогой", – предлагает он, Млынский. Угощает чаем. Максимов, отпивая чай, благодарит за братскую помощь. "Это наш долг", – шепчет он, Млынский. А дедушка Матвей подкручивает усы, спрашивает: "А мне, товарищ командир, куда прикажешь возвращаться после выполнения твоего поручения, а?" Млынский подходит к деду, кладет руки на его худые плечи, а губы шепчут: "Дорогой ты наш отец Матвей Егорович. Мне очень жаль с вами расставаться, но нет в отряде другого человека, который бы так хорошо знал места, где сейчас трудится капитан Афанасьев с разведчиками. Вам и вынуждены поручить это ответственное задание. Знаем, что выполните его хорошо. И оставайтесь в разведывательной группе Афанасьева. Называется она – "Пламя". Сердечные там люди, пламенем горят их сердца. Отряд же будет прорываться через линию фронта. Живы будем – обязательно увидимся. Сроднились мы, дорогой Матвей Егорович". А дедушка Матвей почему-то хлюпнул носом, скрутил преогромную козью ножку, сказал на прощанье: "Ты ента того, командир, сделай так, чтобы вернуться живым. И не сердись на деда Матвея, ежели что не так. Ждать буду, командир. Так вернешься?.." "Вернусь!" – вслух произносит Млынский и открыл глаза.

В комнате никого. Нет, не уснешь! Пригласил сержанта Бондаренко:

– Не забыли немецкий язык?

– Нет, товарищ майор. Владею им уверенно, как и раньше.

– Как вы посмотрите, если мы направим вас в гости к немцам?

– Желания, конечно, не имею, но если надо, я готов.

– Нужно, очень нужно, сержант. Мне тоже не хочется еще раз подвергать вас серьезной опасности, рисковать вами, да и Наташа переживать будет. – Подумал и решительно: – Очень нужно!

– Понятно, товарищ майор. За Наташу – спасибо. Что я должен делать?

– Нужно собрать самые подробные сведения об этом районе. – Майор ткнул карандашом в очерченный квадрат на карте. – Где и как расположены немецкие войска? Что это за войска? Сколько их? Одним словом, требуется самая полная и разносторонняя информация о противнике с учетом того, что, возможно, нам придется идти в этот район. Прифронтовой район.

– Какой-нибудь документ прикрытия найдется?

– В том случае, если вас задержат, будете выступать в роли агента гестапо номер семьдесят один, известного также по кличке "Вальтер". В качестве доказательства принадлежности к гестапо у вас будет визитная карточка начальника гестапо Отто Кранца. Она имеет силу пропуска. О "Вальтере" и я вам расскажу, и сами вы поговорите с ним, выясните все, что может вам пригодится. Идти надо сегодня. Инструктаж через полчаса.

Семен заторопился к Наташе. Не сказать – это хуже.

Наташа сидела за рацией в отдельной небольшой комнатке, в наушниках показалась не то старше, не то посерьезнее. Возможно, потому, что она сосредоточенно что-то ловила в эфире.

Заметив Семена, Наташа сняла наушники.

– Сенечка, сюда заходить нельзя: майор никому не разрешает.

– Знаю, Наташенька, но мне надо кое-что сказать тебе.

– Что случилось? – встревожилась Наташа.

– Ничего не случилось. Просто-напросто ухожу на задание, – ответил Бондаренко так, как говорят, что пошел на прогулку.

– Куда? – поднялась Наташа. – А ну-ка честно говори.

– Честно и говорю: гитлеровцев проведать.

– Сеня!

– Успокойся, милая. Я ненадолго.

– Я что! Обо мне ты можешь не думать, но вот о сыне нашем подумал?

– О сыне? – удивленно протянул Семен. – Наташенька, родная моя!

Семен обнял Наташу, стал целовать в губы, щечки.

– Отпусти, сумасшедший! – отбивалась Наташа. – До дыр процелуешь, как я сыну покажусь?.. – И уже серьезно: – Не считай мои слова упреком. Невольно вырвались. Сеня, ведь я хочу очень немногое: чтобы у моего сына был отец. Совсем скромная мечта.

– Об этом, Наташенька, сейчас мечтают десятки миллионов женщин. Война! Не тревожься. Задание так, не опасное, завтра же вернусь. Ну, поцелуй меня на дорогу.

– Ой! – вскрикнула Наташа испуганно, взглянув на часы. – Чуть не прозевала! Через минуту сеанс связи с Центром. Да уходи же поскорее!

Поцеловала – кинулась к радиостанции.

***

Лесной тропой Алеша и Мишутка вышли на шоссе и по-мальчишески задорно зашагали на восток. Издали увидели, что на повороте, возле дорожного указателя, размеренно расхаживают взад и вперед два рослых немецких автоматчика. А на другой стороне дороги, напротив указателя, стоял полицай – на рукаве белая повязка, за плечами карабин. Рядом с полицаем женщина в роскошной шубе.

Мишутка заметил их, оробел. Алеша сказал ему ласково:

– Не бойсь. Иди смело, а то сами накличем на себя беду.

– Штеен! – крикнул один из автоматчиков. – Документ!

– Какие у нас документы? – ответил Алеша. – Мы несовершеннолетние.

Подошли полицай к женщина.

– Кто такие и куда идете? – спросил полицай.

– У него вот мать пропала, – указал Алеша на Мишутку. – Идем в деревню Попельню. Говорят, там она объявилась.

– У нас подростки документов не имеют, – пояснил полицай немцам. – К матери идут.

Женщина в шубе перевела. Солдат махнул рукой.

– Проходите. Только не болтайтесь, где не положено, – строго наказал полицай.

Отойдя подальше, повеселевший Алеша сказал:

– Вот видишь, пронесло, а ты боялся. Главное, Мишутка, не бояться. Струсишь – заподозрят неладное.

– Не буду больше, – пообещал Мишутка, растирая окоченевшие руки.

***

Вечером, проверив посты, Млынский вызвал капитана Серегина, приказал предупредить всех командиров и бойцов, чтобы в любую минуту были готовы к переходу на новое место. На вопросительный взгляд Серегина ответил, что его выбор будет зависеть от результатов разведки – что сообщит сержант Бондаренко, какие сведения принесут Алеша и Мишутка.

Было не до сна – раздумывал, а что делать, если разведчики принесут малозначащие сведения? Тревожило и то, а вернутся ли разведчики? Вслепую, конечно, идти нельзя. Нельзя пробиваться и с боями – если раньше времени отряд будет обнаружен, операция "Березка" сорвется…

Ночью Наташа принесла срочную радиограмму. Штаб фронта сообщал координаты минных полей противника на линии фронта, в районе предстоящих действий отряда. Перенеся эти крайне важные сведения на свою карту, майор, довольный, сказал Наташе:

– Здорово нам помогает разведотдел фронта! Молодцы! Попрошу вас, подежурьте у рации: могут быть еще срочные радиограммы. Сами в эфир не выходите. Никоим образом.

Наташа бесшумно закрыла за собой дверь, появилась Зиночка.

– За Мишутку волнуюсь, товарищ майор. Пожалуй, мы ошибку допустили, не отправив его на Большую землю.

– На войне трудно угадать, где безопаснее. Да и особая сейчас война – идет не только на линии фронта, но и в тылу противника. Вы сами справедливо говорили, что и по самолету будут стрелять. Стреляли, Зиночка. Самолет с нашими ранеными едва не погиб. Специалисты поразились, как летчик сумел посадить самолет, который скорее походил на решето. Его самого пуля не зацепила, а штурман, радист и несколько тяжелораненых погибли.

– Счастье просто!

– Да, Зиночка, оно и на фронте должно быть.

– Не зря говорит народ: "Не родись красивой, а родись счастливой".

– Это уже по женской линии.

– Ну что же? Если мне, женщине, положено немножечко счастья, я хотела бы, чтобы оно сопутствовало не мне, а Мишутке.

– Все будет хорошо, Зиночка. Вернутся наши орлята живыми и невредимыми.

– Мы с Оксаной только этой надеждой и живем.

– Оксана за маму тревожится?

– Не только. За Алешу тоже.

– Он родственник ее?

– Пока нет.

– Как это понять?

– Вот так и понимайте: любовь.

– Сильное это чувство, если даже война не властна над ней.

– Любовь сильнее смерти. Никто не может отнять ее у человека, – краснея, сказала Зиночка и заторопилась к выходу.

***

Ульяна довольно быстро обошла села, которые назвал ей Млынский, повстречалась со знакомыми, от них узнала, где стоят немецкие гарнизоны. Кое-что сама увидела. Несколько раз ее задерживали, но Ульяна убеждала, что пришла менять старые вещи на продукты, – запаслась ими на этот случай. Беда подстерегла позже, когда уже возвращалась домой. На контрольном пункте у развилки шоссе ее узнал полицай. Строго потребовал:

– Ну-ка, рассказывай, зачем пришла из леса? Кто послал? Партизаны? И не вздумай отпираться: я сам приезжал в лесничество за дровами, видел тебя. Таких один раз повидаешь, потом всю жизнь не забудешь: помесь сороки с чертом! Вспомни, как ты мне не дала березу срубить.

– Сгубить, хочешь сказать? А сейчас на людей руку поднимаешь? Падло ты, а не человек!..

– Сейчас не твоя власть. Говори, партизанка?

Немцу-автоматчику понятно было только одно слово.

– Партизан! – заорал он и ткнул Ульяну в грудь дулом автомата. Охнув, она упала навзничь. Солдаты подняли ее, бросили в кузов грузовой машины…

***

До села Попельня Алеша и Мишутка добрались глубокой ночью, подошли к церкви, с трудом перелезли через ограду и постучали в окошко домика священника. Где он живет, сказал Млынский. За окном блеснул огонек и пополз в сторону двери. Звякнул засов, и ребята увидели заспанную старуху с зажженной лампадкой в руке.

– Что вам угодно? – спросила она.

– Мы – к батюшке, – ответил Алешка.

– А вы кто такие будете?

– Племянники.

– Только вас и не хватало! Он сам голодает, и на что вы ему? Ох, горе-то какое! – недружелюбно произнесла старуха. Посторонилась:

– Что поделаешь, проходите.

Она провела Алешку и Мишутку в большую теплую комнату, распорядилась:

– Разденьтесь и посидите. Я доложу батюшке, он покличет вас.

Старухи что-то долго не было, и ребята даже встревожились. Наконец дверь приоткрылась, показалась ее голова.

– Пойдемте.

Провела в небольшую комнату, устланную ковром. В переднем углу сплошь иконы. По середине комнаты небольшой столик, на нем – толстая книга в тяжелом медном переплете с небольшими овальными иконками, окаймленными позолоченными ободками. Мишутку книга ошеломила. Он вытаращил глазенки, коснулся пальчиком одной из иконок, опасливо взглянув на старуху.

– Святое Евангелие, – пояснила она. – В этой книге, дитя мое, ответы на все житейские вопросы. Глядеть гляди, но не трогай.

Открылась боковая дверь, в комнату шагнул священник: коренастый, с густыми седеющими волосами, довольно приятным, добрым лицом. На вид ему, как определил Алешка, было лет сорок пять. На груди массивный золотой крест на блестевшей серебряной цепочке, уходившей под густую черную бороду с проседью.

Увидев ребят, священник улыбнулся.

– Бог племянничков послал! – произнес он радостно. – Здравствуйте, чада! – и прикоснулся губами к голове Мишутки, потом Алешки.

– Руку поцелуйте батюшке, – потребовала старуха.

Алешка, а за ним Мишутка неумело приложились к руке. Священник покосился на старуху:

– Матушка, дай детям поесть, что бог послал, и постели им в теплой комнате. Им согреться надобно с мороза.

– Сделаю, как велите, батюшка, – поклонилась старуха и скрылась за дверью.

Священник выглянул за дверь, плотно прикрыл, подошел к ребятам, наклонился так, что коснулся мягкой бородой лица Мишутки.

– Я вас слушаю, дети мои.

– Вам поклон от Александра Карповича, – выпалил Алешка.

– Тсс… – оглянулся священник на дверь. – Ты потише, слух, у меня хороший. А где он теперь живет, дитя мое?

– На Чистых прудах дом семь, квартира двадцать три, – уверенно ответил Алешка уже шепотом.

– Давненько я не бывал в тех краях и даже соскучился, – вздохнув, произнес священник ответный пароль. – Бог даст, встретимся…

Дальнейшему разговору помешала старуха.

– Стол накрыт, – сказала она, и на этот раз не войдя, а лишь просунув в дверь голову. И опять скрылась.

– Пойдемте, племяннички, – заторопился священник. – Дарьюшка ох не любит ждать. А поговорим потом. Поняли?

– Поняли, – ответил Алешка, догадавшись, что священник не доверяет своей прислужнице.

После ужина священник распорядился: Мишутке немедля спать, а Алексею пожаловать к нему в опочивальню на предмет вечерней беседы с господом…

Просьбу Млынского выслушал внимательно. Спросил, когда ребята должны вернуться. Живо интересовался действиями отряда, настроением бойцов, что слышно о Москве. А когда заметил, что Алешка зевает, трет глаза, спохватился, сказал, чтобы шел к Мишутке и ложился спать.

– К утру все будет приготовлено, – пообещал он и добавил: – Да поможет нам всевышний!

Проводив Алешу, священник запер дверь на ключ, повернул его бородкой кверху. Зашторил окна, проверил, не осталось ли щелки, и только тогда подошел, крестясь, к переднему углу, заставленному киотами с древними образами. Лишь внизу под ними был небольшой самодельный треугольный столик, на котором лежала Библия. Перед иконами тускло мерцала лампадка, подвешенная к потолку на трех шнурах, давно потерявших свой первоначальный цвет.

Священник отвел в сторону левой рукой лампадку, а правой снял икону Господь-вседержитель. Отодвинул застежку сбоку киота и открыл киот, украшенный потемневшим серебром, приподнял икону и вытащил со дна киота школьную тетрадку. Перелистал ее. Почти вся она была заполнена записями, понятными ему одному. Здесь были сведения о расположении немецких частей в прифронтовой полосе, особо отмечались штабы, артиллерийские батареи, скопления танков. Были сведения и об Иудах – так священник называл предателей, услужавших гитлеровцам.

Вырвал из тетрадки чистый листок и мелким почерком, стараясь экономнее использовать листок, записал то, что интересовало Млынского.

Ему невольно вспомнилось, что прихожане, проживающие в его селе и в окрестных селах – другой церкви поблизости не было, на его осторожные вопросы отвечали и охотно, и так подробно, словно специально приглядывались, специально интересовались тем, что может быть полезным для Красной Армии, для партизан, вот только не знали, кому передать разведывательные сведения, что с ними делать. Впрочем, по совету Александра Карповича кое-кого из прихожан он привлек к сбору этих разведывательных сведений…

Положил на прежнее место тетрадку, закрыл на витиеватую серебряную застежку киот и, ставя икону на место, перекрестился, вспомнил из кондака, краткой церковной песни праздника воздвижения креста господня:

– …щедроты Твоя даруй, Христе Боже: возвесели нас силой Твоею, победы дая нам на супостаты… непобедимую победу.

Подумал: будет она – победа, ежели весь народ против иноземных захватчиков, и победа эта станет непобедимой, на веки веков!..

Листок со сведениями для Млынского тщательно и осторожно смял, чтобы не шуршал, сложил вдвое, потом еще раз вдвое, и еще раз.

После этого разведчик принялся за пиджачок Мишутки, который он специально оставил в своей опочивальне. Распорол подкладку, вынул правое ватное плечико, заделал в него, укрепив нитками, обшив, ставший небольшим комочком листок. Зашил сначала плечико, а потом, вставив его на место, и подкладку, ощупал плечико снаружи и изнутри. Убедившись, что все сделано добротно, отнес пиджачок в комнату, где крепко спали ребятишки, ступая осторожно, чтобы не услышала любопытная что-то Дарьюшка. Уж не заподозрило что-либо гестапо? На всякий случай, тайничок-то надо сменить.

Утром, как только проснулся, в опочивальню, постучав, вошла Дарья. Как всегда, она сказала, что завтрак готов, но уходить не торопилась.

– Долго ли племяннички гостить будут, батюшка? Продукты на исходе. Прихожане сейчас не богаты: и рады бы, да нету.

– Ничего не поделаешь, матушка: родная кровинка. Господь дал день, господь даст и пищу… – Перехватив огорченный взгляд, добавил: – Приготовь им снедь на дорогу.

Повеселевшая старуха заспешила на кухню.

– А метель-то стихла, – сказал священник ребятам после скудного завтрака. – Может, вам зараз домой махнуть? Занепогодится, у немцев больше подозрений вызовете. – Добавил решительно: – Собирайтесь!

– А мы еще не… – начал Алеша, но священник прервал его.

– Все, что нужно, вот здесь. – Он похлопал по правому плечу пиджака Мишутки. – Берегите.

– Тогда пошли, Мишутка!

– Пошли!

Когда Алеша и Мишутка оделись, Дарья вынесла из кухни рюкзак с продуктами.

– Чем богаты, тем и рады, – сказала она, помогая Алеше надеть рюкзак. Вздохнула: – Не те времена!..

Священник вынул бумажник и так, чтобы видела Дарья, вытащил из него сто оккупационных марок, протянул Алеше.

– Передай матери. Скажи, это все, что я могу. Разбогатею, тогда большим поделюсь. Так и передай, не забудь.

– Не забудем, – ответили в один голос ребята.

Разведчик прижал их к груди, поцеловал, провел за калитку.

– Надо будет, – сказал он на прощанье, – приходите. Только лучше днем – оно безопаснее.

– Хорошо, дядюшка, так и будем делать, – заверил Алеша.

Отшагав от села километров пять, ребята свернули на проселочную дорогу, ведущую к лесу. У кромки леса остановились, посмотрели на село, стоявшее на пригорке. Особенно отчетливо выделялись школа и церковь.

Заснеженная дорога, местами переметенная сугробами, змейкой бежала вниз вдоль леса. Идти было легко. Большие сугробы ребята обходили и шли без остановки. Дорогу эту Алеша знал хорошо. Наперед говорил Мишутке, что вот сейчас будет балочка, за ней перелесок – летом грибов не оберешь, предупреждал, что в гору подняться надо будет.

– Как ты думаешь, Мишутка, не пора ли попробовать харчишек новоявленной тетушки Дарьи? Может, в рюкзак насовала еловых шишек? Больно легкий он!

Остановились. Алеша снял рюкзак, достал ломоть хлеба, несколько вареных картошек, маленький кусочек сала. Все разделили поровну.

– Глотай быстрее, Мишутка, а то шагать нам с тобой еще далеко.

Мишутка откусил большой кусок хлеба, он застрял, даже выступили слезы.

– Что ты глотаешь, словно пеликан? На, запей.

Алеша протянул Мишутке бутылку с водой. Тот глотнул, хлеб прошел, и сразу стало легче. Повеселевший Мишутка набросился на Алешу:

– Тебе не угодишь: то быстро ешь, то не глотай!

– Не шуми, малыш. Со мной походишь в разведку, многому научишься.

Мишутка стал есть медленнее, время от времени поглядывая на Алешу. Вскоре ему надоело молчать, он спросил:

– Ты любишь Оксану?

– Очень! Если со мной что случится, скажешь ей это. А пока ни слова. Никому не проговорись.

Алеша погрозил пальцем.

– Не скажу, не бойся, – заверил Мишутка. – Чесслово!

Солнце выглянуло из-за туч, скользнуло по верхушкам деревьев и снова спряталось.

Ребята дошли до балки и стали спускаться к реке. Нужно было перейти на ту сторону реки, где стеной стоял сосновый бор. Ребята, как завороженные, смотрели на высокие сосны, покрытые снегом, будто пуховой шубой. У реки дорога резко сворачивала вправо и белой лентой вдоль насыпи выходила на широкий мост.

Веселые, бросая друг в друга снежки, они шагали по наезженной дороге. Так вести себя посоветовал Алексей, чтобы не вызывать подозрений. Только спустились к мосту, из-под него выскочили автоматчики, а за ними полицай.

– Куда идете? – спросил полицай.

– В лес, – бойко ответил Мишутка.

– Зачем?

Алеша растерялся, не понимая, что дернуло Мишутку сказать: "В лес", – когда нужно было ответить: "Были у дяди, сейчас домой идем". Он замешкался, обдумывая, как бы выйти из положения, и тут опять его опередил Мишутка.

– За дровами, – сказал он, чем еще больше осложнил задачу Алеши, разрушив по существу легенду. Такую железную легенду!

– На чем же вы их везти будете? – ехидно спросил полицай.

– На себе, – снова первым ответил Мишутка.

– Ври, да знай меру. Без санок, без веревок. Кто вам поверит?

Молчать Алеше было уже нельзя.

– Мы насобираем хвороста, сложим в кучу, а к вечеру приедет дядя на санях и заберет.

– Какого хворосту, когда все замело? Где он, хворост ваш?..

Немцы обыскали Алешу и Мишутку. Нашли только марки.

– Зер гут! – довольно сказал немец, пряча деньги в карман.

– К партизанам идете? – пытал полицай. – Признавайтесь.

– Мы уже сказали, куда и зачем идем, – ответил Алеша.

Тот, кто отобрал у него деньги, видимо, старший, что-то сказал солдатам. Два автоматчика схватили Алешу под руки.

– Буль-буль! – пояснил немец полицаю, показав на Алешу, а затем в сторону реки и изобразив, будто он что-то бросает.

– Понял, – побледнел полицай. – В прорубь, да? В речку, да? Буль-буль-буль?..

Повернул Мишутку в сторону леса, толкнул в спину.

– Беги что есть мочи! – И к немцам: – Совсем киндер, дитя то есть. Пусть дрова собирает. Лес нехоженый, замерзнет.

Солдаты закивали и заржали громко, дружно.

– Шнелль! Шнелль! – закричали они вслед Мишутке.

Алешу поволокли вниз, к реке.

Мишутка бежал изо всех сил. Миновал пригорок. Снежная тропа покатилась вниз, к спасительному лесу. Будто рядом он, а никак не добежишь!..

Тут Мишутку и заметил матрос Потешин, высланный мичманом Вакуленчуком в дозор с другим матросом, – лес тут был редкий, основная группа краснофлотцев залегла подальше от опушки.

– Доложи мичману: Мишутка один! Пусть срочно подтягиваются!

А сам ползком наперерез Мишутке, потерявшему тропу и утопавшему по колени в снегу.

Сделав еще несколько шагов, Мишутка упал. Когда Потешин подполз к нему и прижал к груди, он тяжело дышал, пытался что-то сказать и не мог – занялось дыхание.

– Алешка где? – тревожно спрашивал Потешин.

– Н-немцы… П-поволокли топить… С-спасите! – еле выговорил Мишутка, заикаясь. – Т-там… – показал он в сторону речки, невидную отсюда.

Потешин взял на руки Мишутку, зашагал, пригнувшись, навстречу Вакуленчуку, показавшемуся с матросами из молодого ельника. Мичман заметил их, подбежал, вопросительно взглянул на Потешина.

– Как я понял Мишутку, товарищ мичман, Алешу схватили немцы, повели к речке утопить в проруби. – И пояснил виновато: – От леса-то речка не просматривается.

– За мной! – скомандовал Вакуленчук матросам.

С пригорка увидели, как один из немцев ударил Алешу по голове, сбил с ног. Услышали, как немец кричал, пиная Алешу: "Вохин партизан?!.."

Каждым ударом ноги он все ближе, ближе подталкивал Алешу к проруби.

Увлеченные избиением подростка, немцы не заметили, что на пригорке появились красноармейцы.

– Огонь! – с отчаянием закричал Вакуленчук, но в этот же момент избивавший Алешу немец столкнул его в прорубь, дал по нему очередь из автомата.

Никто не ушел: ни гитлеровцы, ни полицай.

Вакуленчук лег на край проруби, опустил торопливо руку до плеча в ледяную воду, пошарил вокруг подо льдом.

Встал на колени, снял шапку.

Сняли шапки, опустившись на колени, краснофлотцы.

Прозрачная вода затягивалась тонкой ледяной коркой. Чистой, как слеза. Чуть-чуть красной от Алешиной крови…

***

Мишутку несли все по очереди. Попав к Вакуленчуку, Мишутка спохватился.

– Д-дяденька, м-мичман, а з-задание мы в-в-выполнили. Вот тут все с-спрятано. – И Мишутка похлопал себя по правому плечу.

– Так, значит, не зря погиб Алеша? И ты не зря… – Мичман не договорил. – А ну слезь на минутку.

Вытащил из глубокого кармана матросских брюк что-то, завернутое в тряпицу. Держа на ладони, развернул ее. Сверкнул значок в виде красного знамени. Посредине – Ленин.

– Возьми, Мишутка. Уходя на задание, комсомолец Алеша Горецвит отдал мне на хранение свой комсомольский значок. Храни его. Станешь комсомольцем, носи, береги.

Поцеловал Мишутку.

– Расти настоящим человеком, сынок. Таким, каким был наш Алеша. Доброволец-красноармеец. Разведчик…