В районе расположения дивизии генерала Оберлендера третьи сутки шли проливные дожди. Холодный ветер со свистом носился по опушке леса, срывал с намокших деревьев последние листья и вместе с потоками воды швырял во все стороны. Ветер забивал под солдатские шинели тонкие струйки леденящей воды. Солдаты ежились, поднимали воротники шинелей, прикрывали озябшие уши мокрыми пилотками, словно это могло помочь.

То тут, то там вспыхивали языки синего пламени. Это загорались облитые бензином сырые ветки. У горящих факелов солдаты согревали руки, совали в самое пламя мокрые пилотки и перчатки. Они набухли от влаги, от них шел пар.

В жарко натопленном деревянном доме совещались генерал Оберлендер и прибывший к нему полковник Глобке. Они потягивали французский коньяк. Совещание проходило далеко не мирно.

– Где же, милейший, вас так разукрасили? Надеюсь, это не геральдический знак с рыцарского герба?

Глобке растерянно тронул шишку, занимавшую добрую половину залысины справа. Она еще здорово выступала и была причиной бесконечных насмешек. Вот и сейчас генерал Оберлендер не упустил возможности сделать глупый намек. Глобке хотел вспылить, но удержался и язвительно заметил:

– Хотел бы я, генерал, видеть вас по окончании операции.

– О-о! Фортуна на вашей стороне, полковник. Приказом командующего армией вы назначены начальником штаба группы войск, которой, как вам известно, поручено осуществить операцию "Стальное кольцо".

Многозначительно улыбаясь, Оберлендер протянул текст расшифрованной телеграммы.

Глобке даже привстал. Он прибыл сюда проверить готовность войск группы к операции, а тут… Нет, он решительно не понимает, что означает все это. Фон Хорн не посчитал нужным поставить его об этом в известность. Чем он вызвал немилость? Операция против партизан! Это, наконец, унизительно, а главное, Глобке был уверен в этом, и безнадежно.

Да, это немилость, это затянет очередное представление к награде и к званию.

"Майн готт! Как же все непрочно в этом мире!" – расстроился Глобке.

Оберлендер, как бы отвечая на безмолвный вопрос полковника, сказал довольно бесцеремонно:

– Генерал фон Хорн страшно не любит битых!

Глобке передернуло. Он уже не в силах был только обороняться.

– В этой стране, генерал, смешались привычные понятия. Русские плюют в лицо даже командующему. Фон Хорн пожелал допросить коммуниста. Тот плюнул ему в лицо, а меня ударил стулом. Пришлось пристрелить.

– Вот в этом и состоит, как говорят французы, ridicule. Действительно, смешно ваше положение, Глобке. Этого коммуниста вы должны были допросить. Застрелить его могли и солдаты…

Глобке надоели колкости Оберлендера, он сухо сказал:

– Приказ есть приказ. За операцию мы отвечаем с вами головой, господин генерал. Потому – к делу. Все ли готово у вас?

– Все, все, господин полковник! – небрежно ответил Оберлендер.

– Тогда до утра, господин генерал. У русских есть хорошая пословица: "Утро вечера мудренее". Это примерно то же, что у нас: "Утренний час дарит золотом нас".

К утру ветер утих, дождь прекратился и сразу потеплело. Густые тучи, трое суток закрывавшие небо сплошным неподвижным панцирем, посветлели, распались на куски. В просветы, которых становилось все больше и больше, врывались солнечные лучи, они разливались по серой, в избытке напоенной влагой земле каким-то необычно ярким светом.

Генерал Оберлендер спал в комнате, куда солнечный свет не проникал. Два небольших окна ее снаружи закрывали крепкие ставни, изнутри они были зашторены плотной деревенской тканью, которую иногда еще ткут в наших деревнях не по бедности, а из любви к древнему ремеслу.

Разбудил генерала резкий телефонный звонок. Он вскочил, взял трубку, потягиваясь, а когда услышал голос фон Хорна, от сонливости не осталось и следа.

После обычных приветствий Оберлендер принялся ругать непривычную русскую погоду, которая путает все его планы, не позволяет приступить к операции, вот уже три дня подготовленной, но, к сожалению, откладываемой из-за дождей.

Фон Хорн остановил Оберлендера:

– Если проспите победу, генерал, пеняйте на себя. Только что звонил Глобке. Он доложил, что у вас хорошая погода, светит солнце, а вы говорите – проливные дожди.

Не бросая трубки, Оберлендер дотянулся до окна, яростно сдвинул тяжелое полотнище, плотно прикрывавшее окно, зажмурился от ослепительного солнечного луча, ударившего в глаза через вертикальную щель между ставнями, и понял, что полковник Глобке жестоко отомстил ему за вчерашние шутки. Оправдываться было бесполезно. По привычке вытянулся в струнку, четко доложил:

– Господин командующий! Погода благоприятствует операции. Разрешите начинать?

– Разрешаю! – сердито отрезал фон Хорн и положил трубку.

Тут же Оберлендер отдал приказ начать операцию "Стальное кольцо".

Над Черным лесом повисли самолеты-разведчики – "рамы". Они выискивали все, что могло свидетельствовать о присутствии человека в чащобе: отблески солнца, скользнувшего по гладкой поверхности металлических предметов человеческого обихода, движущиеся тени и, конечно же, пламя костров, незаменимых источников тепла, жизни для того, кому лес стал родным домом.

В 10.00 были подняты бомбардировщики. Они обрушили сотни тонн бомб на квадраты, нанесенные на штурманские карты по результатам воздушной разведки и данным штаба армии. В этих квадратах якобы находятся партизаны и крупная часть Красной Армии. С визгом западали бомбы на лесные поселки, на высотки, господствовавшие над местностью. На всякий случай, а может, и там есть партизаны, красноармейцы.

После бомбового Удара с воздуха по сигналу "Зеленая ракета" по тем же целям ударила артиллерия. С ревом, лязгая стальными гусеницами, разбрызгивая грязь, подминая березки, с трех сторон по лесным дорогам в лес врезались танки. За ними поднялись автоматчики, отряды СС, полицаи. Приказ – надежно прочесать лес, обнаружить и решительно уничтожить всех, кто окажет хотя бы незначительное сопротивление.

Заработали полевые радиостанции. Затрещали телефонные аппараты, на ходу подключавшиеся солдатами к линии связи, которую ловко и быстро плели, словно паутину, связисты.

***

Оберлендер сидел возле батареи полевых телефонов, ожидая сообщений о ходе операции. Пока все развивалось по плану, разработанному при его непосредственном участии, если не сказать большего: по его идее. И генерал был убежден в успехе. Полном успехе.

Стали поступать оперативные сводки. В одной из них сообщалось: "Лесные поселки № 1 и 3 сожжены до основания. Их жители-партизаны – уничтожены". Вторая сводка с той же немецкой педантичностью сообщала: "Обнаруженная в квадрате 34 большая группа раненых советских солдат уничтожена до единого человека после того, как оказала яростное сопротивление". В третьей сводке говорилось: "Захвачены в плен две партизанки, выдававшие себя за собиравших хворост для отопления хат зимой". За этими сводками пришли четвертая, пятая, шестая, седьмая…

Оберлендер был доволен: все сводки сообщали о высоком моральном духе немецких солдат, их решительных действиях, о полной ликвидации очагов партизан.

Оберлендер дал указание Глобке сообщить командующему, что операция "Стальное кольцо", как и ожидалось, развивается весьма успешно.

– Обязательно скажите, – подчеркнул он, – что нами уничтожено несколько крупных группировок, состоящих из партизан и красноармейцев. – Немного подумав, добавил: – Можно указать, что взяты первые пленные, которые, по нашим расчетам, могут быть полезны немецкой армии.

– Господин генерал, мой совет – не торопиться с оценкой хода операции. Пока у нас нет ничего, что. могло бы подтвердить первичные сводки. Мой долг напомнить, что фон Хорн не прощает ошибок в подобной информации…

Оберлендер махнул рукой. Он не успел ничего ответить. Помешал радист Ганс.

– Господин генерал, вас срочно требует "Росток"!

Вызывал полковник Мельман. Это могли быть приятные известия. Оберлендер подключился к рации.

– "Росток", "Росток", я "Рейн", слушаю вас, – несколько раз повторил он в микрофон.

После усилившегося потрескивания наконец стал слышен голос командира мотострелкового полка полковника Мельмана, тревожный оттенок которого сразу же уловил Оберлендер.

– Докладываю, – слышался голос Мельмана, – в квадрате 48, лежащем в районе северо-западной высоты, куда нацелен был наш основной удар, противника не оказалось. Крупный отряд противника, состоящий из солдат регулярной Красной Армии, неожиданно напал из района, который считался неопасным. Просчет нашей разведки блестяще использован противником.

– Уничтожить партизан! – приказал Оберлендер. – Бросьте против них все, что можно, – танки, артиллерию, резервный отряд войск СС. Докладывайте каждые полчаса!

Оберлендер некоторое время оставался на месте, осмысливая то, что доложил ему Мельман. Он понимал: поражение на участке полковника Мельмана может пагубно отразиться на операции в целом. Основные силы у него…

На дороге, по которой несколько часов тому назад ушли в лес мотопехота и танки полковника Мельмана, появились крытые грузовые машины.

– Что это? – спросил Оберлендер, обращаясь к Глобке.

Полковник вышел навстречу машинам. Остановил головную и тотчас кинулся обратно.

– Что там? – нетерпеливо спросил Оберлендер.

– Везут раненых!.. Сотни раненых!..

– Вы с ума сошли!

И к радисту:

– Немедленно вызовите "Росток"!

Растерявшийся радист кричал:

– "Росток"! "Росток"! Отвечайте "Рейну"! "Росток"! "Росток"!..

– Я – "Росток"! Я – "Росток"!..

Оберлендер схватил микрофон.

– Полковник Мельман! Доложите, что у вас происходит?

– Полковник Мельман убит. Вам докладывает начальник отряда СС Шмольтке. Мы отходим, неся тяжелые потери.

– Танки! Где танки?

– Часть танков подбили, горят, несколько засело в болоте.

– Дайте командира танкового полка!

– Убит.

– Где полицейский отряд?

– Что он может? Часть полицейских разбежалась.

– Приказываю наступать любой ценой! – закричал Оберлендер.

– Слушаюсь! – ответил "Росток" и замолчал.

"Неужели операция провалена?" – подумал генерал. И не то чтобы он испугался провала этой операции. Испугало другое. Фюрер установил срок захвата России, заверил, что война с Россией будет молниеносной. К этому шло дело. И вдруг слаженный военный механизм стал давать перебои. Не только эта операция провалена. А кто виноват? Фюрер будет искать виновников, чтобы сурово наказать. Конечно, он, Оберлендер, за всю армию вермахта не отвечает, но он может быть назван в числе других виновных. Тут отвечать не перед фон Хорном, а перед Гитлером. За это расплачиваются жизнью!..

Оберлендер вернулся к Глобке. Как можно спокойнее сказал:

– Господин полковник, надо срочно бросить на помощь Шмольтке пехотный полк. Мельман убит.

– Пехотный полк без танков? – спросил Глобке с сомнением.

Оберлендер поморщился.

– Прикажите Шмольтке, чтобы отрывался от противника и отводил свои части на исходные позиции. Их отход пусть прикроют артиллеристы. Сорок вторая воздушная эскадрилья пусть сбросит на сорок седьмой квадрат все, что она способна сбросить. Сорок первая эскадрилья пусть обработает квадрат сорок восьмой. – И, подумав: – В ваших руках, полковник, спасение вашего и моего престижа. Я решил немедленно выехать в штаб армии. Обстановка слишком сложная, чтобы терять хотя бы минуту.

***

Путь был долгим и тяжелым. Ехали в специальном автомобиле со сверхпрочными стеклами и прочими предохранительными устройствами. И хотя Оберлендер считал, что земля, отделяющая его командный пункт от штаба армии фон Хорна, – это уже навсегда немецкая, ехал он с опаской, прижимался к сиденью, чтобы не увидели, не узнали. В одном находил утешение Оберлендер: "Дранг нах Остен" – это великий поход за жизненное пространство для Германии, для немцев, значит, и жить здесь будут только немцы. А пока… Нельзя же одним махом покончить с русскими и прочими!..

За этими размышлениями пришла дремота. Он поднял воротник шинели, растянулся на заднем сиденье и уснул. Проснулся, когда водитель резко затормозил. Адъютант обер-лейтенант Шенке открыл дверцу, громко сказал:

– Господин генерал, прибыли!

В кабинет фон Хорна Оберлендер вошел в тот момент, когда командующий армией заканчивал разговор по телефону.

– Вы провалили операцию! – распекал кого-то фон Хорн.

"Разговаривает с Глобке", – решил Оберлендер. А когда поймал колючий взгляд командующего, раздраженно бросившего телефонную трубку, сомнений не оставалось. Глобке принял на себя первый удар. Второй готовится по нему. Да, да. Командующий даже не ответил на приветствие.

– Как могло случиться, генерал, что горстка бандитов разгромила наши лучшие части? – неожиданно спокойно спросил фон Хорн.

"Ох, уж это спокойствие! – подумал Оберлендер. – Оно подобно пытке бывает. Решительный, официальный тон в такие минуты куда лучше этого наигранного спокойствия, елейного голоса. Никогда не знаешь, что последует за этим!"

– Господин командующий! – заговорил Оберлендер, также пытаясь казаться спокойным. – Во-первых, наши части действительно понесли тяжелые потери, но и сами нанесли противнику сильный удар. Во-вторых, в лесу мы столкнулись не с горсткой бандитов, как вы изволили выразиться, а с крупной, хорошо организованной частью Красной Армии, оказавшейся совсем не в сорок седьмом и сорок восьмом квадратах, как сообщил нам ваш штаб. В-третьих, и это главное, армия великого фюрера обязана демонстрировать свою мощь и преданность фюреру на полях сражения, а не гоняться за партизанами в непроходимых лесах, по болотам.

Услышав не оправдание, а уверенный голос, фон Хорн понял, что этот не позволит свалить всю ответственность на себя, станет искать вину и его, фон Хорна, командующего армией. А это уже ни к чему.

А Оберлендер еще решительнее продолжал:

– Гоняться за партизанами – обязанность войск СС, гестапо. Я же – армейский генерал, а не полицейский. Прошу учесть это, господин командующий.

– Все это так, генерал, но не забывайте, что мы с вами носим мундиры офицеров великой Германии. Мы не имеем права отсылать на тот свет тысячи чистокровных арийцев. Согласитесь, происходит черт знает что!

Фон Хорн похлопал Оберлендера по плечу и продолжал:

– Когда в руках оружие, выбросьте из вашего сердца жалость. И своим офицерам внушите это.

Оберлендер понял, что, цитируя Гитлера, командующий намекал на то, что он, Оберлендер, якобы либерален к противнику. Самое страшное для генерала войск фюрера! И решил тут же внести ясность.

– Господин командующий! На месте двух довольно крупных лесных поселков вы можете увидеть руины. Это постарались мои офицеры, мои солдаты. Они же, не задумываясь, решительно ликвидировали значительную группу раненых, захваченных в плен. Они же…

Оберлендер пытался продолжить перечисление всего того, что и кого уничтожили только за последние дни его офицеры и солдаты, но фон Хорн прервал:

– Все это отлично, генерал, но главное – уничтожить отряд Млынского. Вам понятно? Для решения этой задачи я позволяю вам взять из моего резерва полк. Учтите, генерал, – это только ради вас.

Помолчали. Фон Хорн сказал:

– "Сегодня нам принадлежит Германия, завтра – весь мир". Вы не считаете, генерал, что слова нашей широко известной песни требуют уже иной редакции? Скажем: "Сегодня нам принадлежит вся Европа, завтра – весь мир!" Как?

Оберлендер не ответил.

Фон Хорн предпочел не повторять вопроса.