Я посещал Мороза в Карловых Варах несколько раз. Мы вместе обедали, гуляли в лесу, играли в шахматы, рассуждали о политике и жизни. Кучму мы по-прежнему считали своим главным противником и были убеждены, что именно он тормозит развитие Украины. Мороз откровенно называл президента преступником и прогнозировал, что существующий режим вскоре будет свергнут. Меня поразила его уверенность. Ведь с момента выборов прошло лишь два месяца, и впереди у Кучмы было пять лет президентства.

По завершении пребывания в Карловых Варах я, Мороз и Сильченко отправились на моем автомобиле в Киев. По дороге у нас была запланирована остановка на ужин и ночлег вблизи Остравы. Там, в загородном отеле-ресторане нас принимал мой близкий друг и компаньон Владимир Болданюк. У нас был совместный бизнес в Чехии, и мы, по мере возможностей, помогали СПУ. Так, специально к президентским выборам мы профинансировали издание книги Мороза. Это была его проза, воспоминания о жизни, родственниках и друзьях, о пройденном к тому времени пути в политике.

Отдых лидера СПУ в Чехии продолжался более трех недель и обошелся нам с Болданюком в 15 тысяч долларов. Скорее всего, именно тогда, убедившись в моей преданности, связях за рубежом и финансовых возможностях, Мороз решил доверить мне исполнение тайного плана, связанного с переправкой майора и его записей за границу.

После короткого новогоднего перерыва политическая жизнь Украины забурлила с новой силой. В январе-феврале 2000 года в Верховной Раде происходило то, что подконтрольная власти пресса называла “бархатной революцией”, а Мороз расценивал как конец парламентаризма и очередной шаг к узурпации власти окружением Кучмы. Было понятно, что впереди нас ждет тяжелая борьба за выживание. Фактически СПУ и ее лидер оказались выброшены на обочину большой политики.

Именно в это время Мороз впервые упомянул о каком-то своем знакомом, нуждавшемся в лечении ребенка. Речь шла о четырехлетней девочке с врожденным пороком сердца, которой требовалась операция за рубежом – в Канаде или США. Мороз сказал, что очень рассчитывает на мои связи и поддержку украинской диаспоры. Он попросил меня приложить все усилия, поскольку этот человек чрезвычайно близок к нему. Несколько раз Мороз напоминал о своей просьбе и, вскоре, свел меня с майором Мельниченко.

Мое знакомство с охранником президента состоялось ранней весной 2000 года. В то время я не представлял, кто он такой и чем занимается. Мне приходилось выполнять разные поручения лидера социалистов, и я не интересовался, чем вызвано его участие в этом вопросе. Предполагал, что это просто его близкий друг.

Мельниченко лично позвонил мне на мобильный, и я предложил ему подойти в гостиницу «Национальная». В моей собственной квартире на Январского Восстания тогда начинался ремонт, и я временно проживал в номере депутата Степана Хмары. Однако мой собеседник попросил встретиться чуть подальше – в парке, у памятника Ватутину. На свидание со мной Мельниченко пришел очень возбужденным. Он был одет в куртку с капюшоном, натянутым на голову. Очевидно, боялся, что его могут узнать. Поздоровавшись, сразу же предложил мне прогуляться по аллеям парка. На ходу майор рассказал, что его дочери Лесе требуется квалифицированное медицинское обследование и, вероятно, операция на сердце. Это можно сделать лишь за рубежом. Жена не хочет ехать туда сама и требует, чтобы отец присутствовал во время лечения ребенка. Но ситуация усложняется из-за места его работы – у него могут возникнуть проблемы с выездом из Украины.

Откровенно говоря, я тогда пропустил эту деталь мимо внимания. Меня не интересовала персона Мельниченко и его место работы. Хотя я допускал, что, возможно, он имеет какое-то отношение к службе государственной охраны или СБУ. Я часто посещал Верховную Раду, другие государственные учреждения и лицо майора показалось мне знакомым. Однако я не придал этому никакого значения. Меня беспокоило совсем другое. Осознавая, что речь идет о лечении стоимостью в десятки тысяч долларов, я прекрасно понимал, что вряд ли кто-то согласится оплатить это. Больных с врожденным пороком сердца очень много, и не понятно, почему особая помощь должна быть предоставлена именно ребенку Мельниченко.

Я спросил Мельниченко, имеет ли он какие-то собственные средства на операцию. Майор ответил, что скопил немного денег – несколько тысяч долларов, но этого явно не достаточно. Поэтому нужно искать дополнительное финансирование, и он очень надеется на мои и Мороза возможности. Я пообещал ему что-то придумать, хоть и не представлял реально, чем именно я смогу помочь.

С момента нашего первого знакомства и до времени выезда за границу в конце ноября 2000 года мы виделись с Мельниченко пять или шесть раз. По телефону его дело не обсуждали – только назначали место и время встречи. Каждый раз Мельниченко пытался узнать, удалось ли мне договориться о его отъезде за границу. Это предусматривало приглашение, визу и финансирование лечения. Я пояснял, что получить визу не является проблемой. Предварительно нужно найти спонсоров для лечения ребенка, а это крайне нелегкое дело и требует времени.

Однако в действительности разговоры о необходимости операции для дочери Мельниченко были выдумкой. С тех пор прошло уже четыре года и мне не известно о том, что Леся получала какое-то специальное лечение.

Постепенно Мороз рассказал мне, что Мельниченко раньше работал на посту, который, якобы связан с доступом к государственным секретам и на него распространяются ограничения. Поэтому все нужно сделать без лишнего шума – чтобы никто об этом не узнал. Иначе его с семьей не выпустят из Украины, и это очень повредит ребенку.

Последний раз мы виделись с майором в июне 2000 года, а затем последовал перерыв до осени. Мороз вернулся к этому вопросу в сентябре, вскоре после того, как таинственно исчез журналист Георгий Гонгадзе. Откровенно говоря, я не был посвящен в происходящие вокруг этого события, поскольку проводил много времени за границей – в Германии и Чехии.