Безумный монах говорит намеками в кумирне Успокоения духов. Благородный воин жертвует жизнью у моста Всеобщего спокойствия

Итак, на следующий день Цинь Гуй с женой прибыл в кумирню Успокоения духов, чтобы воскурить благовония и помолиться. Монахи с поклонами проводили их в молитвенный зал. Цинь Гуй поклонился Будде и, приказав монахам удалиться, зажег благовонные свечи.

— Первую свечу воскуриваю за то, чтобы ты, великий дух, защитил нас с женой, дал нам счастье и долголетие, — стал читать он молитву, — вторую свечу воскуриваю с мольбой — повели душам Юэ Фэя и его сыновей не терзать меня. А третьей свечой заклинаю тебя — помоги мне уничтожить врагов!

Окончив молитву, он вызвал настоятеля и приказал ему устроить жертвоприношения во всех храмах и кумирнях города. Потом первый министр с женой погуляли, осмотрели кумирню и вернулись в молитвенный зал отдохнуть. И вдруг на стене перед алтарем Цинь Гуй увидел стихотворение. Оно было написано недавно, потому что тушь еще не успела высохнуть.

В стихотворении говорилось:

Цинь Гуй прочитал стихотворение, и его охватила тревога.

«В первой строфе явный намек на наш разговор с женой у восточного окна. Неужели кто-то нас подслушал?» — подумал он и обратился к настоятелю:

— Кто написал эти стихи?

— Не знаю. Они, наверное, написаны давно. При вас никто из монахов и посторонних в молитвенный зал не входил, — ответил удивленный настоятель.

— Стихи написаны недавно. Тушь еще не высохла! Видишь?

— Может быть, сумасшедший монах? — в раздумье проговорил настоятель. — Объявился у нас недавно такой, не углядишь за ним: все мажет и мажет что-то на стенах!

— Позови-ка его ко мне.

— Боюсь, господин. Этот безумный целыми днями болтает всякий вздор. Как бы он и вам не сказал чего-нибудь неприятного.

— Ничего, зови! Если он больной, я не буду с него взыскивать.

Настоятель послал послушника на розыски сумасшедшего монаха. Тот оказался на кухне.

— Убогий, ты что там намазал на стене? — сказал монаху послушник. — Министр Цинь увидел и рассердился! Идем, он велел тебя привести!

— А я как раз сам хотел его повидать! — ответил сумасшедший.

— Берегись, с первым министром шутки плохи! — предупредил послушник.

Сумасшедший ничего не ответил и вышел. Послушник проводил его в молитвенный зал.

Цинь Гуй не мог удержаться от улыбки, когда увидел грязного монаха в даосском одеянии из перьев; волосы его были растрепаны, рот перекошен, руки кривые, ноги покрыты язвами.

Цинь Гуй усмехнулся:

— Ну и монах! Знаешь ли ты, что:

Выслушав его, сумасшедший дерзко отвечал:

— Я грязен телом, зато совесть у меня чиста! Не то что вы, — слова говорите святые, а на сердце у вас яд змеиный…

— Я спрашиваю: этот стих ты написал?

— Неужто только вам писать дозволено?

— А зачем ты сюда явился с метлой?

— Выметать зло и измену.

— Что там у тебя в другой руке?

— Огненная труба.

— Оставил бы ее на кухне!

— Нельзя было оставить. В ней есть отверстия, приходится закрывать их пальцами, не то дым повалит.

— Глупости болтаешь. Скажи лучше, когда ты заболел?

— Когда увидел на озере Сиху торговца, который продавал восковые шарики. С тех пор и стал заговариваться!

— Почему же ты не позовешь лекаря? Он бы тебя полечил, — вмешалась жена Цинь Гуя.

— Я простудился у восточного окна, госпожа, а от этой простуды никакие лекарства не помогают!

— Да этот монах совсем потерял рассудок! — воскликнула Ван, обращаясь к мужу. — Говорит какими-то дурацкими намеками! Отпустите его, господин, бесполезно с ним разговаривать!

— Троих вы уже «отпустили», а теперь и меня хотите?!

— Есть у тебя монашеское имя? — спросил Цинь Гуй сумасшедшего.

— Есть! Есть! Есть!

Опять Цинь Гуй с женой ничего не поняли, и сомнения овладели ими.

— Слушаю я тебя и думаю: не умеешь ты сочинять стихи, — сказал Цинь Гуй. — Может быть, стихотворение сочинил кто-нибудь другой, а тебе велел переписать на стену? Признайся, и я пожалую тебе ставленую грамоту!

— Стихи я сам сочинил! — заявил монах.

— Что-то мне не верится! Тогда напиши еще одно стихотворение при мне.

— Можно. О чем писать?

— Хотя бы обо мне, — сказал Цинь Гуй и велел послушнику принести бумагу, кисть и тушь.

— Не надо, у меня все с собой!

Монах вытащил из кармана лист бумаги и положил на пол.

— Да разве можно писать на такой измятой бумаге? — упрекнул монаха Цинь Гуй.

— Ничего! В восковом шарике бумага тоже была измята!

Тут он растер тушь, написал стихотворение и подал Цинь Гую. Стихотворение гласило:

В каждой строке раскрывались самые сокровенные мысли Цинь Гуя, но он ничем не выдал своих чувств, только спросил:

— Почему ты не дописал последнюю строку?

— Потому что «вся правда» грозит предателю смертью! — сказал монах.

— Запомните! — обратился Цинь Гуй к приближенным. — Если вам встретится человек с именем Ши Цюань, хватайте его и ведите ко мне!

— Этот сумасшедший мелет какой-то вздор! — сказала жена Цинь Гуя. — Не стоит его слушать.

— Вздор! — усмехнулся монах. — А вы прочтите сверху вниз первые знаки каждой строки, и поймете!

Цинь Гуй прочитал — получилось слово «узурпатор».

— Ах ты лысый осел! — рассердился он. — Ты еще смеешь оскорблять первого министра! Слуги, хватайте его и бейте палками до тех пор, пока он не сдохнет!

Слуги Цинь Гуя набросились на монаха, как свора собак. Монах уцепился за ножку стола и вопил:

— За что меня хотят убить? Я же никого не погубил!

Жена потихоньку шепнула Цинь Гую:

— Оставьте пока этого сумасшедшего. Все равно ему некуда деться. А завтра ваши люди его прикончат. Зачем поднимать шум из-за пустяков?

Цинь Гуй признал разумным совет жены и приказал:

— Отпустите его! Да чтоб больше не болтал! Эй, послушник, дай ему две лепешки с медовой начинкой, и пусть уходит.

Послушник принес лепешки, но сумасшедший швырнул их на пол.

— Что хлебом кидаешься? — упрекнул его Цинь Гуй. — Если сейчас не хочешь, съел бы после!

— Пусть едят другие, кому хочется! Кто знает, чем вы эти лепешки начинили?!

В каждом ответе безумного Цинь Гуй чувствовал намек на какой-нибудь свой бесчестный поступок и едва сдерживал гнев.

— Убогий! — сказала Ван. — Уходи-ка ты в западный флигель и не говори глупостей господину первому министру. Тебя там накормят чем-нибудь постным.

Монахи бросились к сумасшедшему и стали выталкивать его вон.

— Не толкайте! Не толкайте! — кричал он. — Госпожа посылает меня в западный флигель есть постное, а сама будет есть рис у восточного окна!

С трудом удалось монахам вывести сумасшедшего за дверь. Расстроенный Цинь Гуй заторопился домой. Монахи, обливаясь от страха холодным потом, проводили первого министра до ворот кумирни и долго отвешивали земные поклоны. Сумасшедшего посадили под замок, чтобы он не сбежал; ведь если он понадобится Цинь Гую, а его не будет на месте, всем монахам придется распроститься с жизнью!

А сейчас речь пойдет о Ши Цюане, который обосновался в горах Тайхан и все время думал о том, как отомстить за Юэ Фэя. Однажды он явился к Ню Гао и заявил, что уходит в разведку.

Добравшись тайком до Линьани, Ши Цюань поплакал и принес жертвы на могиле Юэ Фэя. Узнав о том, что Цинь Гуй молится в кумирне Успокоения духов, и возвращаться будет через мост Всеобщего спокойствия, он спрятался под этим мостом.

А в это время первый министр в окружении свиты ехал обратно и ломал голову над странными речами монаха.

«Как мог этот сумасшедший проникнуть в наши с женой тайны?»

Эта мысль не давала ему покоя.

У моста Всеобщего спокойствия конь вдруг взвился на дыбы. Цинь Гуй изо всех сил натянул узду — конь захрапел и отступил на несколько шагов назад.

В тот же момент на Цинь Гуя с кинжалом бросился Ши Цюань. Он уже поднял руку, чтобы нанести удар, и тут почувствовал, что она онемела. Подскочили телохранители Цинь Гуя, сбили Ши Цюаня с ног, связали и потащили во дворец первого министра.

Дорогой читатель, ты знаешь, что Ши Цюань — отважный военачальник, способный в одиночку сражаться с целым войском! Почему же его так легко одолели? А потому, что Юэ Фэй не позволил своему другу убить предателя, ибо это убийство запятнало бы и его честное имя. К тому же Юэ Фэй хотел, чтобы Ши Цюань тоже прославился своей честностью и преданностью долгу!

Между тем Цинь Гуй приехал домой и, когда самообладание к нему вернулось, приказал ввести Ши Цюаня.

— Ты кто такой? — рявкнул он, — Как у тебя хватило смелости поднять на меня руку? Говори, кто тебя подослал? Если сознаешься — пощажу!

— Мерзкий предатель! Ты обманываешь государя, губишь честных людей, продаешься врагам родины! Каждый настоящий воин Поднебесной съел бы тебя живьем! Знай же, я — Ши Цюань, бывший подчиненный Юэ Фэя! Я пришел мстить! Но, видно, судьба не назначила тебе умереть сейчас! Погоди же, придет и твой конец!

Ши Цюань обрушил на Цинь Гун такую лавину брани, что тот и рта не мог раскрыть. Он только приказал страже увести преступника в тюрьму при храме Правосудия и на следующий день казнить на базарной площади.

Потомки сложили стихи, в которых воспевают доблесть Ши Цюаня:

После того как Ши Цюань ушел в разведку, Ню Гао места себе не находил от беспокойства и наконец послал самых опытных разведчиков на розыски. Те скоро вернулись с печальной вестью.

Ню Гао метал громы и молнии. Он хотел немедленно двинуть войска в Линьань, чтобы отомстить за брата, но Ван Гуй его отговорил:

— Дух Юэ Фэя с самого начала не хотел, чтобы мы за него мстили. Брат Ши Цюань сам виноват! Зачем полез в ловушку? Разве можно быть таким легкомысленным?

Поплакали о погибшем, устроили жертвоприношения, с горя выпили.

Скорбь Ван Гуя и Чжан Сяня была так велика, что в ту же ночь они слегли. Но лекарство принимать отказались и через несколько дней скончались. Ню Гао тяжело переносил этот новый удар.

А теперь вернемся к Цинь Гую. Покушение Ши Цюаня на его жизнь так потрясло первого министра, что он заболел.

Встревоженная жена говорила ему:

— Господин мой, вы помните стихи, которые сочинил сумасшедший монах, когда мы были в кумирне Успокоения духов? Нет сомнения, этот негодяй был в сговоре с Ши Цюанем.

— Ты права, жена! А я об этом и не подумал! — воскликнул Цинь Гуй и велел Хэ Ли доставить во дворец сумасшедшего монаха.

Верный слуга с десятком стражников явился в кумирню и объявил монаху волю первого министра.

— И что вы так торопитесь? — улыбнулся тот. — Взгляните: я — карлик, у меня не хватит сил даже на то, чтобы справиться с курицей. Неужели вы думаете, что я от вас убегу? Я сам знаю, что рассердил министра дерзкими речами, и поэтому заслуживаю смерти. Но прежде чем явиться к нему во дворец, позвольте мне хоть умыться!

— Хорошо, иди! — согласился Хэ Ли. — Только поживее собирайся!

Монах скрылся в келье. Прошло довольно много времени, а он не выходил. Хэ Ли забеспокоился: «Что такое? Может быть, он покончил с собой?»

Хэ Ли приоткрыл дверь и заглянул в келью — там было пусто! На столике стояла шкатулка с надписью на крышке: «Все, что есть внутри, принадлежит Цинь Гую».

Хэ Ли не оставалось ничего иного, как забрать шкатулку и вернуться во дворец первого министра. Цинь Гуй открыл шкатулку — в ней лежал лист бумаги со стихами:

Прочитав стихи, Цинь Гуй в гневе напустился на Хэ Ли:

— Ах ты пес! Недавно я посылал тебя схватить колдуна Дао-юэ, а ты за взятку его освободил! Сумасшедшего тоже отпустил, а теперь какой-то шкатулкой морочишь мне голову! — Тут первый министр повернулся к своим приближенным и приказал: — Всю его семью бросьте в тюрьму! Завтра же он пойдет на эту самую Первую юго-восточную гору и приведет мне сумасшедшего монаха! Не приведет — казню его вместе со всей родней!

Перепуганный Хэ Ли только кивал головой да поддакивал.

На следующий день он стал искать на карте Поднебесной Первую юго-восточную гору. Такая гора была, но на ее вершине находилась обитель бессмертных. Разве подняться туда простому смертному?

Однако другого выхода не было — пришлось выполнять приказание. Хэ Ли явился в тюрьму, попрощался с матерью, женой, детьми и отправился в путь.

После казни Ши Цюаня первый министр Цинь Гуй постоянно ощущал тупую боль в пояснице. Через несколько дней на спине у него появилась опухоль. Гао-цзун прислал придворных лекарей.

К сожалению, вести рассказ можно только об одном событии. Поэтому оставим пока Цинь Гуя и вернемся к Юэ Тину.

Поклонившись могиле отца, Юэ Тин и его названые братья направились через горы в Юньнань. Долго они шли. Наконец добрались до владений Чай-вана, явились во дворец и приветствовали хозяина и его мать. Юэ Тин представил госпоже Юэ своих названых братьев и рассказал о дорожных приключениях.

Молодые люди от души благодарили госпожу Чай за ее заботу о госпоже Юэ, и старуха расчувствовалась.

— Смотрю я, как вы почтительны, и очень хочу, чтобы вы побратались с моим сыном! — воскликнула она.

— Не смеем даже надеяться на такую высокую честь!

— Не отказывайтесь, я так хочу!

— Конечно, матушка! Об этом не стоит и говорить! — подхватил Чай-ван.

Он тут же велел принести столик и курильницу, и молодые люди поклялись отныне быть братьями.

Подошел праздник Середины осени. Во дворце Чай-вана был устроен большой пир.

— Давайте поедем завтра на охоту в горы, — сказал за столом Чай-ван. — Кто убьет тигра или барса — за тем первый подвиг, за сайгу или оленя — второй, а за всякую мелочь — штраф три чашки вина.

Эта затея всем понравилась, и на следующий день юноши отправились со слугами в охотничий стан.

Об этой охоте сложены такие стихи:

Четвертый сын юаньшуая Юэ Фэя, Юэ Линь, то и дело подхлестывал коня — юноша страстно мечтал убить зверя покрупнее. Когда он миновал две горы, из чащи вдруг выскочил золотистый барс. Юэ Линь выстрелил — барс покатился по земле. Быстроногий конь вмиг подскакал к раненому зверю, и Юэ Линь прикончил его копьем.

Воины, сопровождавшие Юэ Линя, хотели забрать добычу, как вдруг перед ними как из-под земли вырос военачальник из племени мяо с десятком телохранителей.

— Стойте! — крикнул он. — Это мой барс! Я его преследовал!

— Зверь мой, я его убил! — запротестовал Юэ Линь. — В нем еще торчит моя стрела!

— Стрела твоя, а добыча моя! — крикнул в ответ военачальник. — И попробуй не отдать!

— Если хочешь взять барса, сперва победи меня! — заявил Юэ Линь. — Останешься без головы, пеняй на себя!

— Желторотый юнец! — рассвирепел военачальник. — За такую наглость ты отведаешь моего меча!

Юэ Линь отразил удар и сам сделал выпад, целясь противнику в сердце.

Сходились раз десять. Юэ Линь неожиданно повернул коня и обратился в бегство. Противник бросился за ним вслед. Юноша на скаку обернулся, одним ударом копья сбил его с коня, а другим ударом прикончил. Телохранители убитого в страхе бросились наутек.

Юэ Линь забрал барса и двинулся к лагерю. Но не успел он проехать и десятка шагов, как услышал грозный окрик:

— Стой, желторотый! Я пришел за твоей жизнью!

Юэ Линь обернулся и обмер от страха — перед ним был военачальник племени мяо!

* * *

* * *

* * *

* * *

Голос богатыря напоминал громовые раскаты. С поднятым оружием он мчался прямо на Юэ Линя.

— Чем я вас обидел? — спросил юноша, стараясь не выдать своего волнения. — За что вы на меня гневаетесь?

— Ты убил военачальника моего передового отряда Чи Ли, и я тебе этого не прощу!

После первой же схватки юноша понял, что враг ловок и силен, и затрепетал от страха. Неожиданно противник сделал быстрый выпад, отбил в сторону копье Юэ Линя, схватил юношу за шнур, скрепляющий латы, и вырвал из седла.

Воины подобрали труп Чи Ли и двинулись в путь. Так Юэ Линь оказался в плену у племени мяо.

Если вы не знаете, какова дальнейшая судьба Юэ Линя, то прочтите следующую главу.