— Теперь уже едем без остановок до Заозёрья! — сказала Майка. И сразу: — Стой, стой, голосуют!
Автобус остановился. Шум, голоса, замаячили под окнами береты, косынки, яркие лыжные шапки.
— Подвезите, ребята! — кричат снаружи. — Мы на картошку едем! В Кожемятки! Тут километров семь в сторону от шоссе! Мы уже ноги стёрли, пока шли… Мы из техникума, студенты! Наши в поле, мы на подмогу!
Свои ребята, студенты, ну как не подвезти?
— Валяйте залезайте!
Набился полный автобус — девушки и парни с рюкзаками, в лыжных костюмах, в стёганках. Смех, теснотища! Женя и Владик уступили свои скамейки. Девушки сказали:
— Вот они, рыцари нашего времени!
Пышта не успел оглянуться, как тоже стал рыцарем; для него не осталось места на его собственной скамье. Он сел на аккордеон в футляре, и девушка Светлана, с красным помпоном на шапочке, погладила его по затылку. Но Пышта замотал головой и мотал, пока она руку не сняла.
— Ого, бодливый товарищ! Как вы с ним справляетесь?
— Поливаем его из брандспойта, — сказал Женя.
— Но это мало помогает, — прибавил Владик.
А Фёдор и Майка ничего не сказали, они смотрели друг на друга через шофёрское зеркальце.
Автобус уже давно свернул с шоссе и бежал по мягкому просёлку.
— Долго тянутся ваши семь километров, — сказал Владик.
— Баба мерила клюкой, да махнула рукой, — отозвался Женя.
— Я точно помню… Вот за тот лесок! — Светлана убедительно трясла помпоном. — Там дорога направо повернёт!
Но проезжали лесок, а дорога не поворачивала.
— Тогда, точно, через поле, а там направо!
Дорога сбегала в низину, а выбравшись, сворачивала влево.
— Светка, ты что-то напутала…
— Мы вас так затрудняем, так затрудняем… — извинялась девушка в очках. — Подумать только, скоро вечер, а вы из-за нас…
«Не попасть сегодня в Заозёрье…» — вздыхал Пышта.
— Ребята, вы нас тут сбросьте, а сами поезжайте своим рейсом, — предложил длинноногий парень, тоже с помпоном. — Доберёмся сами…
Но все девушки запротестовали:
— Ой, темнеет, вот и дождик?..
На стёкла легли косые росчерки дождя.
— Не беспокойтесь, девочки, — сказала Майка, — поедем до первой деревни, там узнаем, где ваши Кожемятки.
Светлана вглядывалась в темнеющие поля:
— Там, не доезжая Кожемяток, два длинных амбара на пригорке. В прошлом году председатель колхоза нас по домам определил, а мы не захотели. И остались жить в амбарах на сене. Там три ветлы растут, а за ними прудок…
Все вглядывались в смутные очертания одиноких деревьев.
Зажгли свет в автобусе. Жёлтые квадраты окон побежали рядом по земле. Внезапно Федор остановил машину, спрыгнул.
— Что там? — спросила Майка.
Пышта высунулся в дверь. Моросящий дождь защекотал ему лоб, капли с крыши юркнули за воротник. Фёдор стоял нагнувшись, разглядывал растоптанную ботву.
— Картофельное поле, — сказал он. — Убрано.
— Ну вот, скоро будут амбары!.. — убеждала Светлана.
— Вижу! — закричал Пышта.
Тёмные сооружения виднелись на фоне ещё не совсем погасшего неба. Фёдор залез в кабину. Опять двинулись, подпрыгивая на ухабах. Но амбары не приближались, далеко в поле они медленно проходили стороной, как тёмные корабли.
— Не могу я пашней туда ехать, — сказал Федор. — Идите смотрите.
— И я! — сказал Пышта. — Пышто я их первый увидал!
Идти пашней было неудобно, земля уже осклизла от дождя, а один раз ботва ухватила Пышту за ногу, он свалился. Но амбары темнели уже близко. Ещё немного, и все позабыли бы о дожде и грязи, если бы…
Это не амбары. А большущие скирды. И ни одного человека. Ни одного огонька поблизости.
Вернулись примолкшие. Влезли в автобус. Слышно было, как снаружи стукают капли, падая с крыши.
— Ну, что будем делать? — спросил Фёдор.
— Ужинать! — крикнул Пышта.
И тишина раскололась, как тугой арбуз, и общий смех рассыпался, как звонкие косточки.
— Молодец! Деловое предложение! — хвалили все Пышту.
А Женя говорил:
— Я всегда утверждал, что безвыходных положений не бывает!
И стали развязывать рюкзаки, захрустела шелуха от яиц, и Владик открыл любимые Пыштины консервы, которые даже называются сытно: «Свинобобовые».
А после ужина не проехали и десяти минут, увидели — темнеют амбары у дороги, и как тёмные тучи в тёмном небе — три раскидистые ветлы. Фары осветили бревенчатые стены, Фёдор посигналил, амбарные ворота распахнулись. Выскочили девушки и парии. Такой тут пошёл шум — вопросы, ответы, приветы, — что Пышта едва не оглох.
— …И какие черти вас понесли по другой дороге?.. Светка перепутала, не там свернули… А мы вас ждали, ждали… А мы вас ищем, ищем… Как вас зовут? Маечка? Вот хорошо, у нас уже две Маечки есть, будет третья… А вас как зовут? Гена, Митя, Рая, Люба, Сергей, Женя, Владик… А вы — Фёдор? Вот Фёдора у нас нет ни одного, да ещё с бородой, ого! Бородатых у нас нет ни единого!.. Вот спасибо, что довезли наших! Да куда ж вам сейчас уезжать на ночь глядя? Переночуйте у нас на сеновале, а утром проводим…
Ура, ура картофельной бригаде! Уговорили Непроходимимов ночевать на сеновале. Никогда ещё Пышта не спал на свежем сене. Войдёшь в амбарные ворота — вокруг стеной стоит сено, неприступная, колючая, душистая крепость. Только два шага от ворот можно шагнуть по земляному полу, а дальше — лезь вверх по приставной лестнице под самую тёмную крышу.
Пышта влез туда сперва один. Сено пружинило. Он прыгал там и валялся. А сухие травинки в темноте шелестели, и кололись, и щекотали его, и сладко пахло тут.
А когда наверх влез Владик и луч карманного фонаря забегал в сене, Пышта увидел сжавший лапки шарик клевера и крохотное созвездие седых незабудок. Наверно, большой цветущий луг спал в сарае.
Снизу появилась голова Фёдора. Стоя на лестнице, он покидал в сено надувные подушки и Пыштино одеяло с дурацкими утятами и ослами.
Наверху только Пышта мог ходить не сгибаясь, остальные наклонялись, чтобы не удариться о деревянные стропила.
Майка улеглась далеко у стены, под самым оконцем, сквозь него сейчас глядела в амбар глухая тьма. А Пышта и трое Непроходимимов легли поближе к краю. Невидимый радиоприёмничек лежал в сене и тихонько рассказывал, что сейчас по дорогам мчатся машины, гружённые овощами и картофелем, что близятся холода, что ни один клубень, ни один вилок капусты не должен остаться в поле…
Пышта проснулся оттого, что травинка больно упёрлась ему в бровь. И ещё оттого, что мотор рычал незнакомым голосом. И оттого, что яркий луч ударил ему в глаза.
Он разомкнул веки и зажмурился: сотнями блёсток вспыхнуло над его лицом золотое облачко. Потому что он шевельнулся, и нежная пыль от сухих трав и цветов поднялась, и пылинки-невидимки засветились в луче. Но это был не солнечный луч, нет. Он прыгал и метался по толстым брёвнам стен и вызолачивал на них все сучки и задоринки, и бурую паклю швов, и седую паутину.
Пышта не вдруг сообразил, что ночует не в автобусе, а в амбаре, на сеновале. За стеной, в поле, работает трактор. Это свет его фар пролез сквозь крохотное оконце. Рокот мотора надвигался всё ближе и вдруг заглох, и луч сгинул. Стало темно. Тогда Пышта почувствовал — резко тянет снизу предутренним холодом, и услышал на воле голоса.
Ага! Все уже встали, а он тут один.
Пышта полез ногами вперёд, в темноте не рассчитал край и, цепляясь, выхватывая клоки сена, скатился вниз без всякой лестницы.
Потирая ушибленный локоть и колено, кряхтя, вышел на волю. Оказывается, было не так темно. Осенний рассвет уже неясно высветил небо. Пышта разглядел: окружив незнакомого человека в ушанке, стоит картофельная бригада и все Непроходимимы. Пышта услышал молодые голоса:
— Мы вон сколько выбрали картофеля! А вы что не вывозите? Ждёте, чтоб морозом прихватило? Чтоб наш труд зря пропал? На то вы и председатель колхоза, чтоб обеспечить машины…
Председатель колхоза загораживался от острых лучиков карманных фонарей.
— Не ваша забота. Вы своё дело делайте! — отвечал он.
— Нет, наша! — услышал Пышта звонкий Майкин голос. — Всё наша забота. А картофель — дело государственной важности!
— Студенты не для того учёбу оставили, чтоб вы потом картошку поморозили! — крикнула Светлана.
— Верно, — сказал Фёдор.
— А чья машина? Ваша? — повернулся к нему председатель колхоза.
— Наша, — сказали Непроходимимы.
— Наша! — сказал Пышта.
— Ну так вот, ребята, — сказал председатель колхоза, — взяли бы да помогли. Давайте возите на овощную базу. — Председатель прошёлся возле автобуса, осветил фонарём его бока, постучал сапогом по резиновым покрышкам. — Не большая она у вас барыня, эта машина. Может и картофель повозить. А что сиденья внутри, так отвинтил шурупы и снял. Это будет помощь!
Ка-ак? Их нарядный автобус будет возить картошку?
— Он голубой! Нельзя! — крикнул Пышта.
Все повернули к нему свои фонарики, и в скрещения слепящих лучей, как самолёт, пойманный прожекторами, засиял Пышта — нечёсаный, с отпечатанной на примятой щеке травинкой и соломинкой в волосах.
— Он голубой! — повторил Пышта, жмурясь от света. — В нём нельзя грязь возить. И нам в Заозерье надо!
— А картошку ты ешь? — опросил председатель колхоза.
— Ем!
— Так вот, запомни: земля — не грязь, она твоя кормилица. А картошка — она тот же хлеб! — и обернулся к Непроходимимам. — Выручайте, ребята, — попросил он. — Транспорта не хватает. Трёхтонку погнал за кирпичом. Так? Другая хлеб возят. Так? Картофель тоже возим, капусту, свёклу… Так? — После каждого «так» он загибал палец на руке. — А по радио передавали — прогноз на мороз! Так? А чем Кожемятки хуже Заозерья? На одного хозяина работаем, на народ. Помогайте, а?
И вдруг вся картофельная бригада целиком дружно перешла на сторону председателя:
— Надо же помочь колхозу!.. Нельзя же так уехать!..
Майка взглянула на Фёдора. А Фёдор молча крутил ключ на ремешке.
А небо светлело.
А Пышта топтался-топтался, и вдруг что-то звонко хрустнуло под его ногой. Переломилась белая ледяная игла, стянувшая землю.
— Морозит! — сказал председатель колхоза. — Есть у вас комсомольская совесть, ребята?
Фёдор сунул ключик в карман, а из кармана вынул отвёртку и полез в автобус. И Непроходимимы стали выносить из машины всё хозяйство бригады и складывать его в амбар. Пышта понял, что комсомольская совесть у Непроходимимов есть и что они — остались. Тогда он вынес из автобуса консервную банку с компотной косточкой и вынес бумажные трубки и картонки с вырезанными буквами. А потом носить ему надоело, и он пошёл глядеть на трактор.