Когда Шу-хуа ушла, Цзюе-синь ощутил огромную усталость. Он пытался читать, но не мог сосредоточиться. Тогда он вспомнил, что ему нужно написать в Шанхай письмо. Он открыл тушечницу, достал из стаканчика маленькую кисть, вынул из ящика несколько листов почтовой бумаги и приготовился писать. Он написал уже несколько иероглифов, как вдруг почувствовал, что кисточка в его руках стала тяжелой и непослушной. В голове у него тоже творилось что-то неладное. Мысли стали какими-то тяжелыми и неподвижными. Ему трудно было заставить себя писать, за несколько минут он написал всего два иероглифа, но потом зачеркнул их. Тогда он надел на кисть наконечник, закрыл тушечницу, встал и прошел во внутреннюю комнату, собираясь прилечь.

Но не успел он сомкнуть глаз, как услышал, что его зовут, и поспешно встал. Вошла Цуй-хуань и, весело смеясь, сказала ему:

— Барин, господин Кэ-мин просит вас к себе.

Цзюе-синь через силу улыбнулся:

— Сейчас приду.

Цуй-хуань заметила, что голос у Цзюе-синя усталый, и удивленно взглянула на него:

— Может, барин хочет еще полежать? Тогда я пойду скажу господину Кэ-мину, что вы спите.

— Не нужно, я не хочу спать, — поспешно остановил ее Цзюе-синь. Он протер глаза и, увидев, что Цуй-хуань еще не ушла, сказал: — Я пойду с тобой.

Когда Цзюе-синь вошел в кабинет Кэ-мина, тот сидел на софе и читал книгу «Чжань Го цэ». Увидев вошедшего Цзюе-синя, он отложил книгу и обратился к нему:

— Я забыл сказать тебе, что в этом году нужно будет послать более богатые подарки господину учителю.

— Хорошо, — согласился Цзюе-синь. Кэ-мин помолчал немного и продолжал: — Да, вот еще что, распорядись, чтобы послезавтра к обеду приготовили на одни стол больше и накрыли бы в кабинете, пусть Цзюе-ин, Цзюе-цюнь и Цзюе-ши пообедают за компанию с учителем. А еще старшая госпожа Чжан согласилась приехать на праздник лета. Это редкий случай. Она давно уже не бывала у нас, и в этом году первый раз собралась, потому я приказал приготовить еще два стола и накрыть их в женском флигеле, чтобы все члены семьи собрались вместе.

— Хорошо, — снова согласился Цзюе-синь. Кэ-мин довольно улыбнулся. Затем он кашлянул несколько раз и отхаркался, достал носовой платок, стер с губ и усов слюну и опять обратился к Цзюе-синю: — Вот уж сколько времени лечу я этот кашель, а никаких результатов. Подожду еще немного, если не станет легче, придется попросить тебя пригласить врача с европейским образованием.

— Хорошо, — еще раз ответил Цзюе-минь, но душа его витала в это время где-то вне этой комнаты, а где — он и сам не знал, ему казалось лишь, что она где-то далеко, далеко.

— Как ты думаешь, сможет европейская медицина вылечить эту болезнь? — умоляющим голосом спросил вдруг Кэ-мин, глаза его внимательно смотрели на Цзюе-синя в ожидании ответа. Но Цзюе-синь стоял как деревянный и не знал, что ответить, только через некоторое время он пришел в себя и с напускной веселостью торопливо ответил:

— Да, ваша болезнь, дядя, не такая уж опасная. По-моему, ее можно быстро вылечить. Неплохо было бы, конечно, пригласить военного медика Чжу.

Кэ-мин помолчал немного и потом задумчиво проговорил:

— Я думаю подождать еще немного, а там уж решим…

Цзюе-синь знал, что Кэ-мин не доверяет европейской медицине, и не посмел уговаривать его, лишь почтительно поддакивал, ожидая, что тот скажет.

В это время во внешней комнате раздались чьи-то шаги. В комнату стремительно вошла Цуй-хуань и испуганно доложила:

— Господин Кэ-мин, госпожа Шэнь пожаловала.

— А, — только и произнес удивленный Кэ-мин, не зная, что бы это могло означать.

Цзюе-синь невольно встревожился, у него было предчувствие, что сейчас случится что-то невероятное. В комнату уже входила госпожа Шэнь, за ней следовала Чунь-лань. Волосы у госпожи Шэнь были гладко причесаны, лицо набелёно, не было только румян. Ее маленькие глазки были так выпучены, что стали совершенно круглыми, а широкие подведенные брови, казалось, вот-вот сольются. Губы ее были плотно сжаты. На лице не было и тени улыбки. Тяжело ступая, она вошла в комнату.

— Кэ-мин! — Брови ее шевельнулись, и на лице тотчас появилось гневное выражение. Кэ-мин поспешно приподнялся и с улыбкой пригласил:

— Сестра Шэнь, садись, пожалуйста.

Цзюе-синь также, поклонившись, приветствовал ее.

Госпожа Шэнь пробурчала что-то в ответ, но не села, а осталась стоять у письменного стола. Показывая на Чунь-лань, она обратилась к Кэ-мину:

— Вот, полюбуйтесь! — Кэ-мин и Цзюе-синь посмотрели на Чунь-лань. Девочка стояла, опустив голову, волосы ее были взлохмачены, одна коса распустилась наполовину, шнурки для волос, свисали с головы, все лицо было в красно-желтых пятнах, щека опухла.

— Что случилось? — кисло спросил Кэ-мин.

Он не понимал, почему госпожа Шэнь пришла беспокоить его. Цзюе-синь знал, в чем дело, но не смел проронить ни слова, да, собственно говоря, у него не было никакого желания говорить об этом, и он молча наблюдал.

— Неужели ты еще не знаешь? — покачав головой, с иронией заметила госпожа Шэнь и, не дожидаясь ответа, нахмурившись, продолжала решительным тоном:

— Это подвиги Цзюе-ина!

— Цзюе-ина? Разве он не занимается сейчас в классной комнате? — изумленно произнес Кэ-мин. Он подавил в себе гнев, чтобы не дать повода госпоже Шэнь затеять скандал.

— Занимается? Гм! Когда это он у тебя усердно занимался? — презрительно скривила губы госпожа Шэнь. — Он перевернет все вверх дном, и только один ты ничего не будешь знать. — Она присела на стул со спинкой и велела Чунь-лань стать в углу.

Кэ-мин судорожно схватился рукой за письменный стол и с серьезным выражением на лице проговорил:

— Сестра, о чем это ты говоришь?

— О чем говорю? Ведь ты воспитал милого сыночка, так ты и должен знать. — Госпожа Шэнь приготовила немало колких слов, она не хотела дать ему передохнуть и после каждой фразы испытывала чувство удовлетворенной мести.

Кэ-мин даже посинел от злости, он уже не обращал внимания на госпожу Шэнь, а шарил глазами вокруг. Не увидя в комнате ни одной служанки, он гневным голосом громко позвал:

— Цуй-хуань! — Ответа не последовало. Он снова позвал: — Тан-сао, Ван-сао!

Тетушка Ван в это время подслушивала в соседней комнате. Она подождала, пока хозяин крикнул два-три раза, и только тогда медленно вошла к нему в комнату.

— Братец Кэ-мин, ты не сердись, я расскажу тебе, в чем дело. Цзюе-ин с Цзюе-цюнем начали измываться над Чунь-лань, Цзюе-ин избил девочку; хорошо еще, что Шу-хуа разняла их. А то уж и не знаю, какой скандал был бы сегодня, — безжалостно продолжала госпожа Шэнь. Рассказывая, она внимательно следила за Кэ-мином. Видя, как меняется выражение его лица и как судорожно вздуваются желваки на скулах, она в глубине души чувствовала полное удовлетворение.

Кэ-мин гневно прохрипел:

— Иди скорей, позови Цзюе-ина и Цзюе-цюня! Вели им тотчас же идти сюда!

Тетушка Ван поспешно вышла.

— И как только могло произойти такое! Ну, погоди, сейчас все разузнаю! — вздыхая и охая, произнес он, сел и хлопнул руками по коленям.

— Ладно, братец, разберись сам и придумай что-нибудь. А то мне даже служанок нельзя будет держать! — не давая Кэ-мину опомниться, продолжала госпожа Шэнь. Она выбирала острые, как иглы, слова, чтобы вновь и вновь колоть его израненное сердце.

— Сестра, не нужно много говорить, я сам знаю! — невежливо махнув рукой, перебил ее Кэ-мин. Он всеми силами пытался сдержать поднимавшийся в нем гнев. Затем он позвал: — Цуй-хуань! — но тут же закашлялся. Ответа не было.

Цзюе-синь, наконец, решился раскрыть рот. Он с участием спросил:

— Позвать Цуй-хуань, дядя? Если нужно, я схожу.

— Цзюе-синь, ты не уходи, — сдерживая кашель, произнес Кэ-мин, — оставайся здесь.

Не успел он кончить, как услышал голос своей жены:

— Кэ-мин, что это тебя так рассердило? — входя в комнату, нежно спросила госпожа Чжан. Обернувшись, она поприветствовала госпожу Шэнь и Цзюе-синя. Она только что закончила свой туалет и выглядела свежей и бодрой. Следом за ней шла Цуй-хуань.

Не отвечая жене, Кэ-мин приказал Цуй-хуань:

— Сходи позови Шу-хуа.

Госпожа Чжан подошла к софе и, ласково глядя на мужа, снова спросила его:

— В чем же все-таки дело?

Кэ-мин поднял голову, посмотрел на жену и сердито сказал:

— В чем, как не в этом паршивце Цзюе-ине! Он меня… — Кэ-мин задохнулся, не в силах продолжать, опустил голову и снова закашлялся.

Госпожа Чжан быстро подошла к нему и, постучав ему по спине, стала ласково уговаривать:

— Нельзя так волноваться из-за Цзюе-ина. Вот придет он, проучи его как следует, и дело с концом.

Цзюе-синь, видя, что дядя перестал кашлять и сплюнул в стоящую рядом плевательницу, тоже присоединился к госпоже Чжан и стал уговаривать его:

— Тетя правильно говорит, Цзюе-ин молод, ничего еще не смыслит, сделал глупость — надо отчитать его хорошенько, и все. Из-за такого пустяка не следует так сердиться. — Он говорил, даже не думая о том, верит ли он сам в эти слова.

— Пустяки? — холодно усмехнулась госпожа Шэнь, закинув ногу на ногу. Госпожа Чжан и Цзюе-синь смотрели на нее так, словно хотели пронзить взглядом, но она самодовольно сидела на своем месте, и в конце концов им пришлось отвести глаза.

Снаружи раздался топот, пол задрожал, и в комнату влетел Цзюе-цюнь. Его плоское, как блин, лицо все еще было веселым, но когда он вошел в комнату, то сразу же окаменел. Его веселость как ветром сдуло, а приплюснутый нос, казалось, ввалился еще глубже. Толстые губы слегка приоткрылись и обнажили зияющую пустоту на месте одного из передних зубов.

— А где же Цзюе-ин? Он не пришел с тобой? — спросил Цзюе-синь.

— Он идет позади, он медленно ходит, — приободрившись, несколько смелее ответил Цзюе-цюнь и украдкой бросил взгляд на Кэ-мина.

— Эта тварь еще не торопится. Ну, пусть придет только, я ему дам как следует, — неожиданно выругался Кэ-мин, Цзюэ-цюнь испуганно отвел глаза.

— Ну-ка, скажи, Цзюе-цюнь, это вы с братцем издевались над Чунь-лань? — с каменным лицом спросила госпожа Шэнь.

— Нет, это не я, он один все делал, я ни при чем, Шу хуа видела! — в замешательстве оправдывался Цзюе-цюнь.

— Ты ни при чем? Так ты же первый начал драться, а уж потом пришел Цзюе-ин, — вмешалась вдруг Чунь-лань, гневно сверкая глазами.

— Я ни при чем, я ни при чем, зря только говоришь, чтоб тебе умереть собачьей смертью, — покраснев, как рак, отпирался Цзюе-цюнь.

— Цзюе-цюнь, пусть я вру. и умру собачьей смертью! Но тот, кто обманывает и отпирается, тоже умрет собачьей смертью, — гневно сказала Чунь-лань, словно произносила клятву.

— Чунь-лань! — крикнул Цзюе-синь. Он видел, что Цзюе-цюнь не сознается, и ему было невыносимо тяжело слушать слова девочки.

— Продолжай, Чунь-лань, твое дело говорить! Сейчас надо все выяснить, кто прав, кто виноват, — услышав окрик Цзюе-синя, назло ему подбадривала девочку госпожа Шэнь.

— Барышня Шу-хуа видела собственными глазами, спросите ее и узнаете. Я не сказала ни одного слова неправды, — смело продолжала Чунь-лань, чувствуя поддержку хозяйки.

В комнату медленно вошел Цзюе-ин. Еще не подходя к дверям и услышав разговор, он понял, что ждать хорошего не приходится. Он немного струхнул, но деваться было некуда, пришлось скрепя сердце войти в кабинет. Увидев сына, Кэ-мин почувствовал, что гнев готов вырваться у него наружу, но он не сразу дал ему волю. Нахмурившись, он приглушенно сказал Цзюе-ину:

— Поди сюда.

В комнате стояла мертвая тишина. Все, затаив дыхание, смотрели на Кэ-мина, ожидая, что он будет делать. Госпожа Чжан побледнела. Цзюе-ин потерял всю свою храбрость и робко взглянул на отца, как бы желая угадать, что тот собирается делать с ним. Бежать теперь было некуда. Он медленно, еле волоча ноги, подошел к отцу.

Кэ-мин в упор смотрел на сына. Вдруг он зло улыбнулся и по-прежнему негромким голосом сказал:

— Так вот ты какие подвиги совершаешь! Вот каким гнусным делам ты учишься!

— Это не я, это все Цзюе-цюнь, — подло оправдывался Цзюе-ин.

— Врешь! Это ты! Я не бил ее по лицу, — взволнованно вмешался Цзюе-цюнь.

— Ты еще отпираешься! Совершил «геройство» и не хочешь признаваться! — заорал Кэ-мин и дал сыну пощечину, от которой остался красный след.

— Это не я! Это не я! Они наговаривают на меня! — мгновенно заревел Цзюе-ин, потирая рукой щеку.

— Ты хочешь брать пример с дяди Кэ-дина? Еще рано. Сколько тебе исполнилось в этом году? — злорадно усмехаясь, произнесла госпожа Шэнь. Но никто не обратил на нее внимания. В это время вошла Шу-хуа. Увидя ее, Цзюе-ин изменился в лице. Он понял, что отпираться бесполезно, и опустил голову.

— Шу-хуа, скажи, пожалуйста, ты видела, как Цзюе-ин и Цзюе-цюнь издевались над Чунь-лань, и разняла их, не так ли? — первая обратилась к ней госпожа Шэнь. Цзюе-синь не успел ничего сказать, он только смотрел на Шу-хуа и взглядом умолял не говорить всю правду. Но Шу-хуа будто не поняла этого и даже не ответила на его взгляд.

— Говори, Шу-хуа, говори, — услышала она голос госпожи Чжан и, обращаясь к ней, коротко рассказала о происшедшем. Она говорила быстро, будто опасаясь, что кто-нибудь прервет ее. Каждое слово ее было радостью для госпожи Шэнь и ударом для Кэ-мина и госпожи Чжан. Цзюе-синь втайне надеялся, что она, наконец, замолчит, но она была беспощадна и продолжала говорить.

Теперь Кэ-Мин узнал всю правду. У него не оставалось никаких сомнений. До этого ему и в голову не приходило, что могло случиться что-либо подобное. Хотя он и раньше не очень-то был доволен своим сыном, но, с тех пор как его дочь Шу-ин ушла из дому, у него появилось даже что-то вроде любви к этому шестнадцатилетнему парню (его старшему сыну). Иногда он даже возлагал на Цзюе-ина какие-то надежды. А что принес ему этот юноша? Он совершил самую отвратительную гнусность! Да еще дал повод этой госпоже Шэнь наносить ему невыносимые оскорбления. Надежды его рухнули. В глазах у него потемнело, он видел только пару маленьких мстительных и насмешливых глаз. Они все приближались к нему, кололи ему лицо, вызывая на нем судороги, больно ранили сердце. Он не мог больше терпеть, чувствуя, что комок подступил к горлу. Последние фразы Шу-хуа он уже слышал словно в тумане, улавливая только отдельные слова, но не понимая их смысла. Да, собственно говоря, ему и не нужно было знать их смысла, он уже понял все. Сейчас факты предстали перед ним во всей своей наготе, и он почувствовал отчаяние и горе. Но он не чувствовал собственной вины, думая, что всему виною злой рок; он вел справедливую жизнь, дожил до солидного возраста, но чего он достиг?

Шу-хуа кончила говорить. Кэ-мин не сразу стал ругать Цзюе-ина, он задыхался, глаза его готовы были выскочить из орбит, лицо посинело. Цзюе-ин дрожал от страха. Он не знал, что станет делать отец, но понимал, что его ждет что-то страшное. В этот момент он утратил весь свой ум и всю хитрость. Он в растерянности стоял перед отцом и мелко-мелко дрожал. Цзюе-цюнь стоял в сторонке — куда девались его озорство и живость?

Все в комнате, за исключением госпожи Шэнь (которая втайне наслаждалась горем и гневом Кэ-мина) и Чунь-лань, в тяжелом раздумье ожидали, когда заговорит Кэ-мин. Шу-хуа обуревали сложные и противоречивые чувства: она испытывала чувство удовлетворенной мести при виде горя Кэ-мина (она особенно ненавидела его из-за своей двоюродной сестры Шу-ин) и в то же время, видя беспомощное положение своего еще не старого, но уже одряхлевшего дяди, почувствовала к нему жалость.

— Кэ-мин, как ты себя чувствуешь? — тревожно спросила госпожа Чжан, напуганная его видом.

— Я убью его, — скрежеща зубами, как бы про себя пробормотал Кэ-мин. Он поднял голову, огляделся кругом и, заметив Цуй-хуань, строго приказал ей: — Принеси-ка мне палку.

Цуй-хуань покорно кивнула, но не двинулась с места. Она глядела на госпожу Чжан, не зная, как быть. Кэ-мин, видя, что она не уходит, еще строже сказал:

— Ты почему не идешь? Быстрей неси.

Цуй-хуань не посмела больше медлить и покорно вышла.

— Довел меня до белого каления, — разговаривая как бы с самим собой, сказал он. Тяжело вздыхая, он сверлил стоявшего перед ним сына гневным взглядом. Вид съежившегося и дрожащего от страха Цзюе-ина еще больше разъярил его, и он стал браниться еще сильнее: — Скотина ты этакая! Я думал, что ты прилежно занимаешься в кабинете, а ты бросил учебу и помчался творить такие гнусные дела. Ты не слушаешься! Вырос балбесом! Не желаешь учиться! Чего же ты хочешь? Безобразничать? Твое поведение приводит меня в ярость! Я забью тебя до смерти! Я убью тебя, никчемная тварь, — все больше и больше кипятился Кэ-мин, пока, наконец, не почувствовал, что голова его готова лопнуть от напряжения. В это мгновенье он увидел Цуй-хуань с палкой в руке. С криком: «Никчемная тварь», он вскочил и протянул руку за палкой: — Дай сюда!

Цзюе-ин грохнулся на колени перед отцом и со слезами стал умолять:

— Папа, не бей меня, я больше не буду.

— Пустой ты человек, его еще не тронули, а он уже заревел, — презрительно сказал Кэ-мин. Он взял палку и ударил Цзюе-ина. Цзюе-ин быстро отвел голову в сторону, и удар пришелся по руке. Он завизжал, как свинья под ножом, но Кэ-мин не только не остановился, но продолжал бить его с еще большей силой. Госпожа Чжан заволновалась, она опасалась за здоровье Кэ-мина, и ей совсем не нравилось, что госпожа Шэнь подливает масла в огонь. У нее ныло сердце, когда она видела, как Кэ-мин наносит сыну удар за ударом, но она не смела препятствовать ему. От самодовольного вида госпожи Шэнь ей стало еще больше не по себе:

— Шэнь, иди, пожалуйста. Ты же видишь, что Кэ-мин бьет Цзюе-ина. После этой взбучки он не посмеет больше так делать, можешь быть спокойна. Ты так долго сидишь, наверное устала?

Госпожа Шэнь подумала и с притворной улыбкой ответила:

— Хорошо, сестра, извини, что целое утро беспокою вас, но Цзюе-ин слишком уж безобразничал, может быть ему на пользу пойдет, но, по-моему, за ним и в дальнейшем нужно хорошенько смотреть. Если вовремя не обратить внимание, то потом будет поздно, получится так, как с Шу-ин в прошлом году.

Кэ-мин перестал бить сына и вне себя от гнева взглянул на госпожу Шэнь. Напоминание о Шу-ин больно задело его. Он готов был уже разразиться руганью, но сдержался, и слова застыли на его губах. Кэ-мину казалось, что несколько игл сразу вонзились в его сердце. Стиснув зубы, он превозмог боль и со стоном опрокинулся на спинку дивана.

— Спасибо тебе за добрый совет, но дом у нас такой большой, дети целый день взад-вперед носятся, так что где и не досмотришь. Приходится тебя просить присматривать за ним, — с притворным смирением промолвила госпожа Чжан, с ненавистью глядя на невестку.

— Гм! У него такой характер, где уж мне справиться с ним. Если он не будет приходить ко мне и устраивать скандалы в моей комнате, то и это для меня большое счастье, — иронически улыбнулась госпожа Шэнь.

После этого улыбка сошла у ней с лица; она встала:

— Пойдем, Чунь-лань.

Госпожа Чжан язвительно бросила ей вслед:

— А разве ты не пойдешь к госпоже Ван, невестка?

Госпожа Шэнь повернулась, увидела полунасмешливое, полугневное лицо госпожи Чжан и сразу же поняла значение ее слов. Она взглядом стала отыскивать Цзюе-цюня, но он уже улизнул. Когда Цзюе-ин начал реветь, никто уже не обращал внимания на Цзюе-цюня, а того и след простыл.

Госпожа Шэнь, которая сначала было не хотела идти к госпоже Ван, теперь заколебалась и с безразличным видом ответила:

— Я как раз иду к ней. Тебе что-нибудь нужно?

— Нет, ничего, — уклончиво ответила госпожа Чжан и тут же быстро добавила: — Скажи ей, пожалуйста, что Цзюе-ина уже побили.

— Хорошо, — коротко ответила госпожа Шэнь, лукаво улыбнулась, но, ничего не сказав, вышла с Чунь-лань из комнаты. Цзюе-ин плакал, стоя на коленях. Кэ-мин с дивана гневно глядел на него, левая рука с палкой расслабленно опустилась на валик. Госпожа Чжан находилась по другую сторону дивана. Цзюе-синь стоял перед книжной полкой, а Цуй-хуань — в углу, рядом с дверью. Шу-хуа, стоявшая сначала у письменного стола, после ухода госпожи Шэнь потеряла всякий интерес к происходящему и тоже вышла.

— Набелилась, прямо как «лукавый сановник», — проворчала госпожа Чжан, как только госпожа Шэнь скрылась за дверью, но ей никто не ответил. Слышались лишь всхлипывания Цзюе-ина. В комнате стояла тягостная атмосфера.

— Цуй-хуань, пойди скорее посмотри, куда пошла госпожа Шэнь, — вдруг вспомнила госпожа Чжан.

Цуй-хуань, кивнув головой, хотела выйти, но Кэ-мин недовольным тоном произнес:

— Жена, не вмешивайся в ее дела! Пусть она занимается своими интригами. А Цзюе-ин, конечно, от рук отбился, и мне он не опора.

При этих словах в нем снова поднялся гнев, он отодвинулся от спинки дивана и, яростно глядя на Цзюе-ина, начал ругаться:

— И всегда ты, скотина, выводишь меня из терпения. Для вас хорошего учителя пригласили, а ты целыми днями бездельничаешь, раньше голубей гонял, рыбок золотых выкармливал, сверчков ловил, а сейчас все чаще и чаще безобразничаешь. Не хочешь ли ты брать пример с дяди Кэ-дина? — Он взял палку и снова начал бить сына по чем попало; Цзюе-ин заревел что было мочи.

— Кэ-мин! — взмолилась госпожа Чжан.

Плач сына и голос жены усилили гнев Кэ-мина. Он стал бить сильней и так разгорячился, что забыл обо всем, он уже не помнил, кто стоял перед ним на коленях, и знал лишь одно: бить, бить и бить. Ему казалось, что нужно бить как можно сильнее. Он словно боялся, что кто-нибудь помешает ему. В бешенстве он приговаривал:

— Я убью тебя, убью!

Цзюе-синь начал умолять:

— Дядя! Дядя!

Но Кэ-мин бил, не переставая. (Удары чаще всего приходились на те части тела Цзюе-ина, которые были прикрыты одеждой.)

Цзюе-ин ревел. Госпожа Чжан взволнованно закричала:

— Цзюе-синь, да уговори ты его!

Она пыталась удержать Кэ-мина за руку. Цзюе-синь побежал к ней на помощь и, беспрестанно повторяя: «Дядя, хватит, отдохни немного», встал между отцом и сыном, помогая госпоже Чжан удерживать Кэ-мина. Кэ-мин вначале вырывался, но потом уступил. Как только они вмешались, напряжение, охватившее его, стало постепенно ослабевать, он больше не упорствовал, руки его выпустили палку. Обессилев и тяжело дыша, он откинулся на спинку дивана.

Цзюе-синь отошел в сторону. Госпожа Чжан, наклонившись к мужу, заботливо спросила:

— Тебе плохо?

Кэ-мин молча покачал головой.

— Пойди приляг! Ведь ты очень устал, — мягко добавила она.

Кэ-мин покачал головой и тихо проговорил:

— Не хочу.

Госпожа Чжан ни о чем больше не спрашивала мужа и приказала Цуй-хуань:

— Принеси барину крепкого чаю.

Цзюе-ин продолжал плакать, сидя на полу. Слезы текли по его лицу, покрытому ссадинами, оно было похоже на физиономию клоуна. Рубашка, которую он только сегодня утром надел и успел вымазать глиной в саду, сейчас вся была в пыли, со следами слез. Опустив голову, он плакал и рукой поглаживал больные места. Цуй-хуань подала чай. Кэ-мин взял чашку, отпил несколько глотков и почувствовал, что ему стало немного лучше. Он посмотрел на сидящего на полу Цзюе-ина и невольно нахмурил брови. Госпожа Чжан заметила это и, не зная, что он замышляет, испугалась, как бы он снова не рассердился. Притворно улыбаясь, она мягко сказала:

— Кэ-мин, отпусти его. Он получил хороший урок.

Кэ-мин промолчал. Госпожа Чжан не осмелилась повторить свою просьбу. Кэ-мин все еще держал чашку. Допив чай, он поставил чашку на письменный стол, взглянул на Цзюе-ина и тихо сказал:

— Хорошо. — Затем обратился к Цзюе-синю:

— Цзюе-синь, отведи его, пожалуйста, в классную комнату. Передай привет учителю Луну и скажи, что я прошу его как следует следить за Цзюе-ином и не позволять ему без дела выходить из классной комнаты. Если же Цзюе-ин не будет слушаться, пусть он бьет его. Через два дня я острогаю толстую палку и пришлю ему. — Сначала он говорил медленно, потом остановился, Цзюе-синь подумал было, что дядя кончил, но тот продолжал:

— Сегодня Цзюе-ина не выпускать из классной. Впредь он будет там есть с учителем.

— Хорошо, хорошо, — почтительно поддакивал Цзюе-синь. Он долго стоял не двигаясь и, услышав это распоряжение дяди, обрадовался, так как получил возможность вырваться из этой тягостной атмосферы. Он поспешно потащил Цзюе-ина за руку.

Цзюе-ин прекрасно слышал, что сказал отец, но он нисколько не боялся учителя Луна и поэтому обрадовался приказанию отца, так как на этом кончались все его сегодняшние беды. Не дожидаясь, чтобы Цзюе-синь тащил его силой, он поднялся с пола и, ни на кого не глядя, опустив голову, поплелся за Цзюе-синем. Цуй-хуань пошла относить палку. В комнате остались только супруги.

Госпожа Чжан сидела на валике дивана, слегка касаясь рукой плеча Кэ-мина. Кэ-мин по-прежнему сидел, прислонившись к спинке. После долгого молчания госпожа Чжан мягко сказала:

— Ты пошел бы полежал немного.

— Я не хочу спать, — пробормотал Кэ-мин и посмотрел на жену. Лицо его вдруг стало ласковым, таким она никогда раньше не видела его. Он взял ее за руку и попросил: — Не уходи, побудь немного со мной.

Госпожа Чжан смутилась, слегка покраснела и тихо ответила:

— Пусти, могут увидеть.

Кэ-мин будто не слышал и, не выпуская ее руки, повторил:

— Я хочу, чтобы ты была со мной, мне очень грустно.

— Я побуду с тобой, только отпусти руку, — уговаривала госпожа Чжан мужа тоном, каким уговаривают детей. Ей казалось, что сама она помолодела. Раньше она боялась его, сейчас жалела.

— Из Цзюе-ина вряд ли что выйдет. За Цзюе-цюнем тоже надо хорошенько присматривать. По-моему, из этих детей не будет проку. Право, что ни поколение, то хуже, — говорил Кэ-мин как бы самому себе. Мысли его все чаще возвращались к случившемуся. В голосе звучала глубокая тоска.

— Кэ-мин, ты все еще думаешь об этом? Цзюе-цюнь ведь не твой сын. Лишние думы, лишние хлопоты. Ты должен меньше сердиться и больше отдыхать, это будет самое лучшее, — заботливо советовала госпожа Чжан.

— Вы, женщины, не разбираетесь в семейных делах. Хотя Цзюе-цюнь и не мой сын, но он все-таки из младшего поколения Гао. Пока я жив, я не могу допустить упадка нашей семьи, — возразил Кэ-мин.

— Ты принимаешь все так близко к сердцу. Ведь ты не один в семье Гао. Кэ-дин продал землю, ты сердишься, Кэ-ань связался с артистами — ты тоже сердишься, племянники плохо себя ведут — ты опять волнуешься. Разве можешь ты один со всеми справиться? Отец умер, а тебя они не уважают, — искренне убеждала мужа госпожа Чжан.

Кэ-мин горестно покачал головой:

— Именно потому, что отца нет, я, как старший, должен управлять всем.

Он отпустил ее руку, она тотчас же ее убрала;

— В сущности, я вмешиваюсь в их дела только ради них, а не ради себя. Я не понимаю, почему они ненавидят меня. — Он задумался, а затем сказал убежденно: — Я уверен, что поступаю правильно. Человек я порядочный. Никогда нигде не скандалил.

Госпожа Чжан беспокоилась о его здоровье. Слегка коснувшись его руки, она перебила:

— Кэ-мин, хватит рассуждать, пойди отдохни немного, а то, хочешь, распоряжусь, чтобы на стол подавали, — Она недоумевала, почему он, изменив своей привычке, так долго с ней разговаривает.

— Я не хочу спать, есть тоже не хочется, — устало сказал Кэ-мин.

— Кэ-мин, что с тобой сегодня? — встревоженно спросила госпожа Чжан, ей показалось, что он заболел, она рукой потрогала его лоб, но лоб был не очень горячий, и это успокоило ее. Она хотела убрать руку, но он взял ее и поднес к груди. Она спокойно позволила ему это.

— Женушка! — нежно позвал он.

Она с улыбкой откликнулась:

— Да?

— Мы живем с тобой девятнадцать лет, ты должна лучше других понимать меня. Скажи, порядочный ли я человек, поступал ли я несправедливо? — Кэ-мин жадно смотрел ей в лицо, ожидая ответа.

— Я понимаю, понимаю тебя. Ты порядочный человек, ты никогда не поступал несправедливо, — убежденно сказала госпожа Чжан; она хотела сейчас успокоить его, облегчить его страдания; она забыла о том, какое горе он причинил ей, — из-за него ушла из дома Шу-ин. Он до сих пор не простил дочь.

— Но почему же только на меня все это валится? Дочь украдкой убежала в Шанхай. Сын от рук отбился, а о Кэ-дине нечего говорить. Еще не кончился траур, а он ввел в дом наложницу да еще продал наследство предков. Кэ-аню тоже пора бы поумнеть, а он путается с певцами. Я ругаю их, а они не обращают внимания. Они, видимо, все наше имущество спустят. Меня ни во что не ставят и даже покойного отца не уважают. Вот награда за мою справедливость. При одной мысли горько становится, — подавленно произнес Кэ-мин. Он отпустил руку жены и вздохнул несколько раз.

— Кэ-мин, ты правильно поступаешь, а они все плохие, — ласково сказала госпожа Чжан, глядя на болезненное лицо мужа, и сочувственно добавила: — Главное — здоровье. Не стоит из-за всего этого расстраиваться. Лишь бы совесть чиста была, а остальное не имеет значения. Я думаю, хорошим людям всегда воздастся за их доброту.

То было наивное убеждение этой тридцатисемилетней женщины. Ее прелестное миловидное личико еще хранило следы молодости. И сейчас эта уверенность придала ему еще больше прелести. Оно приковало к себе взор Кэ-мина, Кэ-мин внимательно посмотрел на жену, словно увидел впервые. Этот пристальный взгляд испугал госпожу Чжан, она не знала, что он думал в этот момент, она видела лишь, что сегодня его поступки необычны. Кэ-мин устало улыбнулся. Словно во мраке безнадежности он вдруг увидел слабый луч света. Он не думал, что этот свет может снова вселить в него надежду, но все же он ощутил теплоту. Он растроганно заметил:

— Ты правильно думаешь, только ты заботишься обо мне и не покидаешь меня.

Эти слова наполнили сердце госпожи Чжан теплом и радостью, пробудили в ней далекие, далекие воспоминания. Она мечтательно посмотрела на него, но, застеснявшись, отвела взор. Ее глаза увидели в этом изможденном лице черты молодого красивого мужчины. Она была словно во сне. (Давно она уже не видела такого хорошего сна.) Она ласково сказала мужу:

— Кэ-мин, помнишь, девятнадцать лет назад, когда я только три месяца прожила у вас, ты говорил мне, что мы с тобой — это одно целое, что ты неотделим от меня, а я от тебя; ты говорил, что если я буду рядом с тобой, ты никогда не станешь падать духом. Еще многое ты говорил.

При воспоминании об этом у ней зарумянилось лицо. Она тихонько коснулась его руки. Кэ-мин тоже погрузился в воспоминания. Он медленно, тихо ответил:

— Помню. А потом мы постепенно отошли друг от друга. Я даже не знаю, как все это случилось.

— Это было после того, как у нас родился сын, тебя вызвали в Пекин по делам, потом ты был занят своей службой и постепенно совсем перестал обращать на меня внимание, — по-прежнему словно во сне отвечала госпожа Чжан. Перед ее глазами промелькнула вся ее бесцветная монотонная жизнь. Она с завистью вспоминала о первых двух-трех годах своей замужней жизни, вся же последующая жизнь вызывала у ней отвращение. Постепенно ее мысли перенеслись к маленькой девочке. Эта девочка стала быстро расти, и она увидела прелестное лицо и глубокие красивые глаза. Это не она в молодости, эхо ее дочь Шу-ин, но сейчас Шу-ин не ее дочь. Отец не считает ее дочерью и не хочет помочь ей, он допустил, чтобы она, совсем одинокая девушка, мучилась в Шанхае, в этом безбрежном человеческом море. В последнее время история с Шу-ин часто терзала ей сердце. Сейчас оно у ней опять заныло. Она почти очнулась от грез. С тем чувством, которое у ней было в те далекие времена, она обратилась к мужу: — Кэ-мин, я хочу попросить тебя об одном, обещай сделать.

— О чем, скажи, я, конечно, обещаю, — ответил Кэ-мин, все еще находясь под впечатлением воспоминаний.

— Я о дочери, — набравшись храбрости, сказала госпожа Чжан. — Она, конечно, не должна была уходить из дому, но все же жаль ее. Она одна в Шанхае. Я помню, как ты ее любил, когда она только родилась. Тогда нам всем было хорошо. — Ее глаза наполнились слезами.

— Дочь… — промолвил задумчиво Кэ-мин. Он, казалось, был еще во власти грез, хотел продолжать, но приход тетушки Ван помешал ему.

— Господин, госпожа, кушать подано, — громко сказала тетушка Ван.

Эти обыденные слова спугнули мечту и возвратили их к действительности. Госпожа Чжан, немного смущенная, встала. Тетушка Ван тотчас вышла. Кэ-мин, поглаживая рукой подбородок, покачал головой:

— Я совсем не чувствую ненависти к ней, я знаю — что это дурное влияние Цзянь-юня и его приятелей. Но ты просишь невозможного.

— Но что хорошего в том, что ты на нее гневаешься? Ведь должен же ты помнить прошлое! — заплакала госпожа Чжан.

Кэ-мин подумал и решительно ответил:

— Прошлое остается прошлым. Но я не могу простить ей этого поступка. Не могу же я сам дать себе пощечину. Для меня дочь умерла.

— Ты не можешь, не можешь быть таким жестоким. Почему ты именно к ней так бессердечен? — захлебываясь слезами, возразила госпожа Чжан. Воспоминания о прошлом придали ей силы, раньше она редко спорила с ним.

На суровых глазах Кэ-мина показались слезы. Он с болью, мягко ответил:

— Она моя дочь, я не могу ее простить, но ты можешь с ней переписываться, можешь ей помочь. Только напиши, чтобы она не присылала мне писем, я не буду их читать. — Он закашлялся, и госпожа Чжан молча, со слезами на глазах принялась постукивать его по спине.