Так Мэй стал женатым человеком. Для него это было начало новой жизни. Сложные обряды первых нескольких дней доставили ему еще не мало беспокойства, особенно церемония «возвращения домой», состоявшаяся на третий день после свадьбы, когда ему пришлось вместе с невестой идти в чужой для него дом Фэнов и опять разыгрывать подобную же комедию в присутствии целой толпы любопытных. Это оказалось еще ужаснее, чем сама свадьба, и он чувствовал себя еще более униженным. Множество незнакомых лиц, банальные комплименты — о том, чтобы дать отдых уставшему телу, не могло быть и речи. Но затем, совершенно неожиданно для него, его оставили в покое. Сидеть в чудесно обставленной комнате, целый день наедине с прекрасной, словно цветок, молодой женой (она казалась ему столь прекрасной, что он даже забывал о том, что она выше его на целую голову), слушать ее непривычное, нежное воркование — все это было как чудесный, весенний сон. Все печали рассеялись. Мир казался Мэю таким прекрасным, все в семье — такими добрыми, а сам он был так счастлив, что испытывал к отцу чувство благодарности за свой брак. Ничего подобного ему не приходилось испытывать, и он с радостью отдавался этой новой жизни. Он обожал жену и не отходил от нее ни на шаг. Часто, сидя рядом с ней и наблюдая, как она укладывает волосы или снимает с себя украшения, он думал, что книги не обманули его, что его мечты все же сбылись.

Само собой разумеется, что Чжоу Бо-тао, выбравший себе в снохи образованную девушку из известной семьи, был доволен. Однако ему не нравилось то, что Мэй целыми днями не отходит от. жены, проводя все время в разговорах с ней и покидая свою комнату только для еды или для того, чтобы пожелать отцу «доброго утра» или «спокойной ночи». К тому же Мэй уже несколько дней не приходил заниматься с ним, и не было возможности заставить его готовить уроки. Боясь, что такой ход событий отрицательно скажется на образовании Мэя, Чжоу Бо-тао однажды вечером в присутствии старой госпожи Чжоу, словно невзначай, затронул этот вопрос и уже собрался было послать Цуй-фэн за сыном. Но старая госпожа Чжоу остановила его:

— Пусть молодые как следует привыкнут друг к другу. Слишком ты строг. Мэй всегда был слаб здоровьем. Только теперь он стал немного приходить в себя. А ты опять хочешь заставить его заниматься. — Ее поддержала госпожа Чэнь, и Чжоу Бо-тао больше не заводил речи об этом.

Однако старая госпожа Чжоу и госпожа Чэнь были не так довольны молодой снохой, как Чжоу Бо-тао. Они не находили в ней никаких особых достоинств, — правда, не обнаруживая и особых недостатков. Они видели в ней только избалованную молодую женщину. Им приходилось слышать о ее плохом характере, но пока им самим еще не представилось случая убедиться в этом. Для них она была еще гостьей: ее жалели, ей сочувствовали и ничем не нарушали ее «медового месяца», предоставляя возможность целые дни находиться в своей комнате наедине с мужем.

Юнь могла бы стать близкой подругой молодой жены Мэя, так как в доме они были единственными молодыми женщинами, если не считать служанки Цуй-фэн. Но получилось обратное: Юнь чувствовала, что их словно разделяет какая-то стена, и просто не могла найти случая, чтобы сблизиться со своей новой невесткой, которая была несколько старше ее. Вместе с тем она находила большую разницу в их характерах. Молодая была особой неразговорчивой. Когда Юнь пыталась поговорить с ней по душам, та отделывалась односложными ответами, и в голосе ее не чувствовалось никакой искренности, он все время звучал монотонно. Нельзя сказать, чтобы внешность ее вызывала отвращение; наоборот, строгие черты ее лица могли даже понравиться, — особенно, если она надевала свои искусственные украшения и тщательно пудрилась; в этом случае, красивое платье и несколько робкие манеры очень шли ей. Ее портили только замкнутое и даже несколько гордое выражение лица и пара небольших, словно деревянных ножек. Это Юнь подметила раньше остальных. Нельзя сказать, что Юнь была разочарована, ведь особых надежд она и не питала, только испытывала чувство беспокойства. Теперь же она могла лелеять какие-то надежды. «Прошло ведь очень мало времени», — думала она.

Что касается матери Юнь, госпожи Сюй, то ее мнение о молодой женщине было самым обычным, на жену племянника она смотрела просто как на невестку и считала ее рядовым членом семьи. Непосредственно иметь дело с молодой ей, по-видимому, не приходилось. Но она надеялась и даже верила, что та (только потому, что она новый человек в доме) внесет в семью некоторое оживление, а в будущем даже процветание и благополучие.

Словом, молодую сноху в этой небольшой семье приняли приветливо. Все члены семьи Чжоу встретили ее с распростертыми объятиями. Каждый чего-то ожидал от нее. Но сама она этого не знала и поэтому не могла оправдать их надежды. Целые дни она проводила с мужем, окрыленная и опьяненная новой жизнью. Для нее существовали только она и ее муж. Она выслушивала, как он изливал ей свою душу, и, очень скоро поняв, что представляет из себя этот слабый юноша, полностью завладела им.

Недели через две после свадьбы, к вечеру в дом Чжоу по приглашению старой госпожи Чжоу явился Цзюе-синь с своим «вызывателем духов». Госпожа Чжоу и Шу-хуа пришли заранее. При виде этой странной деревяшки, старая госпожа Чжоу вспомнила свою внучку Хой, ушедшую в другой мир; в носу у нее защекотало, и, не в силах справиться со своим горем, она стала торопить Цзюе-синя побыстрее испытать эту удивительную вещь. Посмотреть на чудесные опыты Цзюе-синя пришли даже Мэй и его молодая жена, обычно никогда не покидавшие своих покоев.

Цзюе-синь прекрасно понимал, что все это — самообман, но не хотел огорчать родных, зная к тому же, что ему не удастся разубедить их. Ему казалось, что он понимает состояние бабушки, и, уважая ее чувства, он решил подчиниться ее настояниям и провести еще один сеанс.

Цзюе-синь уселся за стол и положил руки на деревяшку. Женщины попросили вызвать Хой. Цзюе-синь закрыл глаза и думал, думал, думал… Он думал только об одном человеке — о покойной Хой. Его стало клонить ко сну. Но руки его по-прежнему лежали на деревянном кругу, вырезанном в форме сердца. Вот задвигались две ножки, и карандаш, прикрепленный к острому концу сердцевидного круга, начал выписывать линии и круги на листе бумаги, лежавшем перед Цзюе-синем.

— Пошел, пошел, — возбужденно произнесла Шу-хуа.

— Спрашивай, спрашивай быстрее, — нетерпеливо попросила ее старая госпожа Чжоу.

— Прошу начертить круг, — произнесла Шу-хуа положенную формулу. Карандаш нарисовал на бумаге не совсем ровный круг.

— Прошу начертить большой круг, — вновь произнесла Шу-хуа. Карандаш действительно начертил круг побольше, но опять-таки неровный. Глаза Цзюе-синя были по-прежнему закрыты, словно он спал, а руки все так же спокойно лежали на приборе, двигаясь вместе с ним.

Но вот карандаш забегал быстрее; казалось, он уже не рисовал круги, а писал на бумаге иероглифы, хотя их пока еще было трудно разобрать. Шу-хуа попросила:

— Мы хотим вызвать сестру Хой, пусть она явится.

Карандаш продолжал двигаться по бумаге. Все внимательно следили. Взгляды их следовали за карандашом, но он двигался слишком быстро и глаза их не успевали за ним. Всех охватило волнение, и в этот момент Шу-хуа неожиданно вскрикнула:

— Сестра! Сестра!

Старая госпожа Чжоу поплотнее придвинулась к столу и, наклонившись, всматривалась в бумагу, невнятно бормоча:

— Где она? Где? — Ее старческие глаза затуманились слезами.

— Смотрите! На бумаге появилось ее имя, — возбужденно проговорила Шу-хуа.

— Спроси ее, помнит ли она меня, — попросила старая госпожа Чжоу.

Шу-хуа собиралась заговорить, но видя, что карандаш вновь что-то пишет, напрягла внимание и, с трудом различив написанное, испуганно воскликнула:

— Бабушка!.. бабушка!.. Она зовет тебя, бабушка, — обратилась она к госпоже Чжоу.

— Я здесь, внучка. Ты здорова? — Госпожа Чжоу говорила так нежно, словно видела Хой. Из глаз ее закапали слезы. Она вытерла свои морщинистые веки, вызвав слезы у всех присутствующих.

— Здорова. А ты, бабушка? — медленно прочитала Шу-хуа.

— Видишь ли ты нас? — спрашивала госпожа Чжоу.

— Вижу, — написал карандаш.

Неожиданно госпожа Чэнь сделала резкое движение и чуть-чуть не упала на прибор. Прерывающимся голосом она взволнованно проговорила:

— Дочка? Думаешь ли ты обо мне? Мы все думаем о тебе.

— Думаю. Вижу маму, — пришел ответ, который Шу-хуа громко прочла вслух.

— Она видит меня, — растроганно прошептала госпожа Чэнь, вынимая платок, чтобы вытереть слезы. Затем вновь спросила: — Дочка, известно ли тебе, что твой младший брат женился?

— Поздравляю маму, — гласил ответ.

— Она видит, она все видит, — прерывающимся голосом сказала госпожа Чэнь. Она вновь спросила деревянный круг: — Дочка, часто ли ты бываешь у нас в доме?

— Далекая дорога, возвращаться трудно. — Этот лаконичный ответ причинил им нестерпимую боль. Мэй не выдержал и всхлипнул. Цзюе-синь по-прежнему, словно во сне, держал руки на круге; в уголках губ его выступила пена.

— Как ты живешь, Хой? — сквозь слезы выдавила Юнь.

— Печаль и одиночество… старая кумирня… ветер дождь… шуршат черви… — читала Шу-хуа, роняя на стол слезы.

Все вздрогнули. Вдруг госпожа Чэнь дрожащим голосом сказала:

— Дочка, я понимаю, что ты хочешь сказать. Семья Чжэн оставила твой гроб в монастыре «Ляньхуа» и не хочет предать твой прах земле. Ты томишься там в одиночестве. Тебе даже некуда вернуться, правда? Это — вина твоего отца: он не только довел тебя до смерти, но и лишил пристанища твою душу.

— Хочу, чтобы побыстрее похоронили, — был очередной ответ.

— Не тревожься, дочка, я согласна и обязательно постараюсь сделать это. Я заставлю твоего отца поговорить начистоту с его дорогим зятюшкой. Ты видишь нас, а мы тебя не можем видеть. Явись ко мне во сне, чтобы я посмотрела, не похудела ли ты. Все это из-за твоего отца, дочка, из-за твоего жестокого отца… — Госпожа Чэнь произнесла все это не переводя дух, но тут же самообладание оставило ее, и, сломленная волнением, она заплакала и отошла от стола, прикрывая лицо руками.

Карандаш больше не отвечал. Неожиданно тело Цзюе-синя резко подалось вперед, ладони надавили на доску, и она, выскользнув из-под его рук, слетела со стола. А Цзюе-синь молча упал на стол.

— Цзюе-синь! Брат! Сыночек! — раздались испуганные крики. Шу-хуа и Юнь пытались приподнять его.

Цзюе-синь поднял голову и обвел всех удивленным взглядом. Казалось, его только что разбудили — на лице его, принявшем болезненный оттенок, были следы усталости.

— Что с тобой, Цзюе-синь? — заботливо спрашивала Юнь. — Тебе плохо? — В глазах ее все еще стояли слезы.

Цзюе-синь вытер губы и покачал головой:

— Нет, ничего. — Но это была неправда: на сердце у него было тяжело, словно он предчувствовал болезнь. Старая госпожа Чжоу принялась благодарить его. Только теперь он обратил внимание на то, что глаза у всех заплаканы; он догадался, что здесь что-то произошло, и решил, что всех расстроили ответы, написанные прибором.

— Шу-хуа, и ты… — начал было он, заметив ее покрасневшие глаза. Но Шу-хуа не дала ему докончить:

— Мы вызвали Хой, и она сказала, что гроб с ее телом еще не предан земле. Она всех расстроила до слез. Тетя пообещала ей переговорить с семьей Чжэн, а ты в этот момент возьми да и упади на стол. Круг выпал у тебя из рук. Вот какие чудеса он делает. Кто бы подумал? — Упомянув про круг, Шу-хуа вспомнила о дощечке и принялась искать ее. Она нашла круг лежащим на полу, расколотым пополам; одна ножка была сломана. — Жаль, жаль, — несколько раз повторила она, поднимая прибор.

Цзюе-синь ничего не сказал. Ему не было жаль разбитого прибора, — наоборот, ему казалось, что с него сняли тяжелый груз.

«Разве это чудеса? — думал он. — Просто вы не забыли этого человека. Сейчас вы заботитесь о ней. А что бы вам тогда протянуть ей руку помощи!» — Сейчас он был готов обвинить всех, забывая о том, что и сам виноват.

— Смотри, Цзюе-синь, ведь твой «вызыватель духов» сломался. Будет он теперь действовать? Может быть, можно купить новый? — извиняющимся тоном обратилась к нему старая госпожа Чжоу, чувствуя себя неловко при виде разбитого круга и в то же время жалея, что пропал этот прибор, с помощью которого она могла беседовать с внучкой.

— Его не купишь, — Цзюе-синь с трудом оторвался от своих мыслей. — Его привез мне друг из-за границы несколько лет назад. Пожалуй, теперь таких нет. Он лежал у меня в сундуке, — только недавно попался на глаза. Разбился, — ну и ладно. Он мне не нужен.

— Хой сказала, что ей очень одиноко в кумирне, что пока ее прах не предадут земле, ее душа не найдет себе успокоения, — перевела разговор на другое старая госпожа Чжоу. — Семья Чжэн оставила гроб с ее телом в монастыре «Ляньхуаянь» без присмотра, отговариваются то тем, что еще не приобрели хорошего участка, то тем, что никак не выберут удобного дня для похорон. Я позавчера посылала Чжоу-гуя в кумирню, так ему сказали, что Го-гуан за полгода ни разу не навестил Хой. Уж месяца два-три даже слуг не присылают, чтобы присмотреть за гробом. Из-за этого я поругалась с сыном. Он все еще защищает своего любимого зятечка. Говорят, что Го-гуану опять сватают невесту. Если ему наплевать на мою внучку сейчас, когда он еще не взял новую жену, то что же будет, когда он женится? Да ведь по его милости черви сожрут останки нашей Хой еще в монастыре! Сегодня же буду говорить с Бо-тао, когда он придет вечером. Пусть только опять не послушается меня — я из него душу вытряхну! — все сильнее распалялась старая госпожа Чжоу. Она готова была переложить теперь всю вину на голову своего сына и немедленно расправиться с ним. На этот раз она решила твердо: ради умершей внучки она уладит это дело.

— Ты слишком разволновалась, мама. Если Бо-тао и сделал что не так — проучи его как следует. Но не стоит так волноваться, — поспешила несколько смягчить разговор госпожа Чжоу, видя, что госпожа Чэнь и госпожа Сюй не решаются раскрыть рта.

— Еще бы! Ведь все это — его рук дело. Не делай он все по-своему — разве погибла бы Хой? Разве валялся бы гроб с ее телом без присмотра в этой кумирне? По-моему, Хой на том свете проклянет своего безжалостного отца. — Госпожа Чжоу вся тряслась от гнева.

Цзюе-синь страдал молча, ничем не проявляя своих чувств. В душе он обвинял старших: «Все вы соучастники! Почему вы не спасли ее вовремя? А теперь мучаетесь!» Гнев уже начал было охватывать его, но их страдание и раскаяние постепенно передались ему, так же как и их надежды. Он был тронут решимостью старой госпожи Чжоу. Наконец-то будет разрешен вопрос, который все время не дает ему покоя. У него была последняя возможность что-то сделать еще для Хой. Но, зная по опыту, что бабушка вряд ли останется непреклонной, он решил воспользоваться этим моментом, чтобы укрепить ее в ее решении.

— Раз уж речь зашла о похоронах Хой, то знайте, что я уже несколько раз говорил дяде об этом в присутствии Го-гуана. Но он всегда увиливал от прямого ответа, да и дядя молчал. По-моему, вряд ли что получится из этого, если не начать переговоры с семейством Чжэн официально. Пусть на этот раз бабушка возьмет дело в свои руки и поторопит дядю начать переговоры. Нужно, чтобы гроб с телом Хой был поскорее предан земле — тогда душа ее найдет успокоение и мы все будем спокойны… — При этих словах Цзюе-синь почувствовал как что-то сдавило ему сердце; какая-то скрытая боль, которую он ощущал так часто, вдруг усилилась; одновременно защекотало в носу и появилась резь в глазах. Он едва владел собой и не решался еще раз взглянуть в эти печальные лица, боясь расплакаться. Он опустил голову; голос его дрогнул, и он вдруг умолк.

— Нет, вы посмотрите! Даже двоюродный брат принимает такое участие в судьбе Хой, а упрямому отцу — хоть бы что! — гневно говорила, обращаясь ко всем, старая госпожа Чжоу, не скрывавшая своих слез. — Ну, пусть он только придет — я ему все выложу. Не хочет заняться этим, так я сама займусь. — И, посмотрев в сторону Цзюе-синя, добавила: — Цзюе-синь, понадобится и твоя помощь.

— Я — к вашим услугам, бабушка, — тихо, но твердо отвечал Цзюе-синь и, подняв голову, посмотрел в лицо старой госпоже Чжоу. Той показалось, что он улыбается; но улыбка эта была скорее гримасой боли.

— В таком случае, маме и госпоже Чжоу не о чем беспокоиться, — решила разрядить тяжелую атмосферу госпожа Сюй, видя, что все подавленно сидят, а старая госпожа Чжоу опять начала волноваться. Сама она уже справилась со своей печалью и поэтому предложила: — Пойдемте сыграем в мацзян. Цзюе-синь нам компанию составит.

Госпожа Чжоу поняла, чего добивается невестка, и помогла ей успокоить мать.

Когда вернулся Чжоу Бо-тао, в гостиной все еще шла игра. После ужина все вновь вернулись в гостиную. Видя, что все в сборе, старая госпожа Чжоу нашла момент для разговора подходящим и заговорила с Чжоу Бо-тао о похоронах Хой, рассказав ему заодно о том, что произошло во время спиритического сеанса.

— Гадание — это ерунда, — усмехнулся Чжоу Бо-тао. — А этой заморской вещице тем более нельзя верить. — Этими ничего не значащими словами он незаметно отверг предложение матери. Глядя на него, нельзя было сказать, что он особенно огорчен.

Заявление Чжоу Бо-тао и его отношение ко всему этому делу вывели из себя госпожу Чэнь и старую госпожу Чжоу. Не обращая внимания на молодую сноху, которая была тут же, госпожа Чэнь не удержалась и повысила голос:

— Скажи мне, будет ли предан, наконец, погребению гроб с телом Хой? Неужели ты хочешь, чтобы ее труп сгнил в этой разрушенной кумирне?

Такая неожиданная вспышка жены на какое-то мгновение поставила Чжоу Бо-тао в затруднительное положение; его темное худое лицо покраснело. Но тут же оно вновь приняло прежнее бесстрастное выражение, и он попытался вывернуться, обрушившись на жену:

— Я говорю с матерью, а ты не шуми. Похоронят Хой или нет — это дело семейства Чжэн, а не твое.

— Как не мое? Я ей мать, неужели меня это не касается? Если ты не хочешь быть ей отцом, то я все-таки мать, — раскрасневшись, наступала на него госпожа Чэнь.

— Хой вышла замуж в дом Чжэнов и после смерти все равно принадлежит их семье. Эти люди много поколений славятся своей ученостью — им ли не знать обрядов? Вы, женщины, поменьше бы болтали, раз ничего не понимаете, — заносчиво поучал жену Чжоу Бо-тао.

— Не болтай ерунды, — вышла из себя старая госпожа Чжоу и, не в силах сдержаться, задыхаясь от волнения, начала осыпать сына ругательствами: — Кому ты свои дурацкие истины преподносишь? Говоришь, женщины ничего не понимают? А тебя не женщина ли родила? Столько лет учился, да, видно, не в то место наука тебе пошла. На каждом шагу толкуешь об этикете. Только упомяни тебе о семействе Чжэн, так у тебя, что ни слово — то похвала им: и ученые они, и известные, и благородные. Пожалуй, твой этикет и правила поведения только губят людей. Ну-ка, отвечай мне, отвечай!

Чжоу Бо-тао опустил голову и не произносил ни звука.

— Я ведь сначала не хотела выдавать Хой в дом Чжэнов, а ты во что бы то ни стало пожелал породниться с ними. Ну, и что в результате? Сам видишь! — Возбуждение ее все росло, я она готова была высказать ему прямо все, что накопилось у нее на сердце. — Мою внучку выдавали в дом Чжэнов не для того, чтобы над ней там измывался всякий, кому вздумается. Не мне ли, бабке, знать, как ей там жилось? Право, в жизни еще не встречала такого бессердечного отца. Я спрашиваю тебя, пойдешь ты в конце концов к Го-гуану уладить это дело?

Чжоу Бо-тао упрямо покачал головой:

— Матушка, я готов повиноваться любым твоим приказаниям. Но этого я не сделаю.

— Тогда я сама сделаю. Я пойду сама в дом Чжэнов для переговоров, — разгневанно отвечала старая госпожа Чжоу. У ней уже созрел свой план.

— Не делай этого, мама. Они же над нами смеяться будут, скажут, что мы не знаем приличий, — вежливо усовещевал ее сын.

Старая госпожа Чжоу задыхалась от гнева. Госпожа Чжоу, госпожа Чэнь и остальные сочувственно глядели на нее, а госпожа Чжоу даже подошла и стала тихонько хлопать ее по спине. Только после этого старая госпожа Чжоу с трудом промолвила:

— И ты еще говоришь, что я не знаю приличий? Да, не знаю, но только твоих, варварских приличий! Ладно, можешь говорить, что хочешь, но я даю тебе месяц сроку на то, чтобы уладить это дело. Не уладишь — я из тебя душу вытряхну. Мне теперь жизнь не мила! — С этими словами она вдруг поднялась и стремительно вышла.

— Бабушка! Мама! — в один голос закричали Юнь, Шу-хуа, госпожа Чэнь и госпожа Сюй, бросаясь вслед за ней.

Стоя посреди комнаты, Чжоу Бо-тао растерянно оглядывался по сторонам, не зная, что предпринять. Цзюе-синь сверлил его ненавидящим взглядом, — он готов был надавать дяде пощечин. В углу робко сидел Мэй, не смея вымолвить ни слова. Принаряженная жена его, сидевшая рядом с ним, вдруг неестественно рассмеялась, словно после одноактного водевиля.

Около опустевшего стула стояла госпожа Чжоу. Она осталась только затем, чтобы воспользоваться этим моментом для разговора с братом.

— Ведь мама стара, Бо-тао, и ты не должен так сердить ее, — строго произнесла она. — Вопрос с похоронами Хой ты должен уладить как можно быстрее. Если с мамой что-нибудь случится, тебе не снять тогда с себя вины.

— Но приличия… — только и сумел промямлить Чжоу Бо-тао, не зная на что решиться. «При чем тут приличия?» — подумал Цзюе-синь.

— Ты опять про приличия? Неужели из-за приличий ты совершишь поступок, недостойный твоих предков и нарушающий волю неба? Неужели ты станешь отступником? — В голосе госпожи Чжоу слышалась угроза.

Казалось, Чжоу Бо-тао хлестнули по лицу — таким жалким он выглядел. Он, понурившись, стоял перед госпожой Чжоу и долго не мог найти ответа.

— Слушай, брат, советую тебе все спокойно обдумать п поступить так, как говорит мать. Даже мне кажется, что ты слишком своевольничаешь. Ведь Хой все-таки твоя родная дочь. Тебе следовало бы хоть немножко чувствовать себя отцом. Мама всегда поступала по-твоему, теперь и она этого не выдержала. И не ее, старого человека, нужно в этом винить. — По растерянному виду брата госпожа Чжоу поняла, что в его душе что-то шевельнулось, и ласково уговаривала его.

— Но чего ты от меня хочешь? — вдруг беспокойно и как-то беспомощно проговорил Чжоу Бо-тао и тут же, повернувшись к Цзюе-синю, спросил: — А как бы ты поступил, Цзюе-синь?

— По-моему, есть только один выход — сделать так, как говорит бабушка: позовите Го-гуана и скажите ему все прямо. Если вам неудобно, то это могу сделать я.

Цзюе-синь говорил возбужденно, и Чжоу Бо-тао стало неловко: отговорок больше не находилось.