1

Впервые после кончины Цзян Хэ Бай Би поехала навестить мать.

В автобусе она села у окна и глядела на осенний пейзаж; автобус катился целый час, пока не доехал до психиатрической клиники. Вокруг больницы царствовала необычайная тишина, здесь не увидишь ни магазинов, ни многоэтажных зданий; люди весьма остерегаются этого места; прохожие невольно ускоряют шаг, проходя мимо входа, смертельно боясь, как бы изнутри не выскочил какой-нибудь сумасшедший. Сама Бай Би никогда этого не боялась, она и приходила, и уходила спокойно, словно просто выезжала в предместье погулять.

Она медленно прошла в ворота, пересекла завядший в осенние дни цветник, обогнула небольшой красивый домик и увидала в большом саду множество людей в больничных халатах. Они собирались небольшими группами, по три-пять человек, беседовали друг с другом; были также такие, кто гулял в одиночестве или же погружался в медитацию. Время от времени проходили врачи и медсестры, наводя порядок.

Бай Би знала, что мать наверняка будет среди них, поэтому вошла в садик поискать ее. Вдруг кто-то ее окликнул. Оказалось, подруга матери из числа больных.

После смерти отца мать стала ненормальной, и чем больше лечилась, тем хуже ей становилось. Когда Бай Би оканчивала среднюю школу первой ступени, мать наконец поместили в психиатрическую клинику. Там она и оставалась до сих пор. Много лет Бай Би каждые две недели приезжала проведать мать и за долгое время перезнакомилась со всеми ее подругами из больных. На их глазах Бай Би из школьницы превратилась во взрослую женщину.

Бай Би улыбнулась окликнувшей ее женщине. Она знала, что эта женщина средних лет была поэтессой, в 80-е годы опубликовала много стихотворений, которые тогда были известными. Говорили, что она принадлежит к группе «темных поэтов», таких как Бэй Дао и Шу Тин. Потом она сговорилась совершить двойное самоубийство с женатым мужчиной, с которым много лет была в интимных отношениях. В результате мужчина умер, а ее откачали и спасли, но она потеряла рассудок.

Поэтесса всегда улыбалась Бай Би, и ее улыбка была прекрасной, но, когда Бай Би видела ее долго, в душе возникали тревога и неуверенность. Поэтесса показала на насыпную горку и сказала Бай Би:

— Твоя мама там, она всегда поджидает тебя. Бай Би, твоя мама сказала, что ты на днях выходишь замуж. Принеси мне конфет со свадьбы.

Даже душевнобольная, поэтесса легко общалась, и ум ее был ясен. Из разговоров с ней никак нельзя было понять, что она не в себе.

Бай Би запнулась, не зная, как лучше ответить. И только учтиво заметила:

— Извините, произошли перемены, и я не смогу принести вам свадебных конфет.

И быстрыми шагами ушла оттуда — прямо к насыпной горке, где и увидела свою мать.

Мать в одиночестве сидела в шезлонге, глядя на парящих в небе голубей. Еще не видя самой Бай Би, она проговорила:

— Наконец ты пришла, Бай Би.

Бай Би понимала, что многолетнее пребывание в психиатрической клинике обострило у матери слух и обоняние до сверхчеловеческой остроты. Не видя глазами, она могла опознать человека.

— Мама, ты в порядке?

— Как и раньше, все так же. Иди, присядь.

Мать обернулась и жестом пригласила ее сесть. На вид она совсем не казалась старой, жизнь в психиатрической клинике позволяла ей выглядеть моложавее, на вид — сорок с небольшим.

Бай Би присела рядом с матерью очень осторожно; других людей вокруг не было, стояла необыкновенная тишина. В рощах вечнозеленых деревьев под искусственной насыпной горкой ее мать могла день за днем жить в больнице, наслаждаться жизнью, да еще сохранять моложавость. Так казалось Бай Би.

Она держала мать за руку, заглядывала в глаза. Взгляд матери был спокойный, совсем не застывший и окаменевший. На вид — куда нормальнее, чем у обычных людей.

— Извини, мама, что так долго не приходила к тебе, — тихим голосом сказала она.

Взгляд матери вдруг стал колючим и острым, она спросила напрямик:

— Не случилась ли с Цзян Хэ беда?

— Мама, откуда ты знаешь?

— Потому что ты должна была прийти гораздо раньше и должна была прийти вместе с ним, а теперь ты пришла одна, да еще с таким выражением лица. Я сразу же поняла: что-то случилось.

Бай Би восхитилась такой сообразительностью, кивнула и, стараясь говорить спокойно, произнесла:

— Цзян Хэ умер.

— Ты страдаешь, доченька? — Мать протянула руку и провела ею по волосам Бай Би.

— Да, мама.

И в ладонь матери закапали слезы Бай Би. Затем она поведала матери обо всем.

Мать спокойно выслушала рассказ, долго молчала. Она смотрела на дочь странным взглядом прямо в глаза. Протянув руку, гладила ее пальцами.

— Доченька, такова уж судьба у Цзян Хэ. Своей судьбы не избежит никто, — сказала мать.

— Мама, я знаю, что ты ездила на Лобнор. Когда это было? — Вопрос вырвался неожиданно для самой Бай Би.

Мать замолчала и посмотрела на небо, будто что-то припоминая, и казалось, в ее глазах затаилась какая-то тайна. Наконец она заговорила:

— Да, я туда ездила вместе с твоим папой. Это было больше двадцати лет назад, вскоре после твоего рождения. Мы участвовали в объединенной археологической экспедиции по изучению древних культур Лоулань и Шаньшань, это я хорошо помню. Это было в октябре, мы трое суток ехали на поезде до синьцзянского города Корла, а потом уже оттуда, объединившись со всеми, кто приехал из разных городов страны, в один большой отряд, на машинах поехали в Лобнор.

Бай Би знала, что мать — хоть и душевнобольная — обычно отлично соображает. В нынешней ситуации воспоминаниям матери вполне можно довериться.

Мать продолжала:

— Там только в конце семидесятых отменили пропускной режим, и мы долгое время ожидали на военной базе, пока нас пропустят на Лобнор. По дороге на Лобнор всюду бескрайняя пустыня, мы проехали через барханы Лунчэна в нижнем течении Тарима, видели их причудливые формы, когда они, то скопившись вместе, то разбежавшись по одиночке, отражают солнечные лучи. Эти безжизненные холмы, нанесенные ветром, предстают в самых разнообразных формах, напоминая то холмы и горы, то древние крепости, то сигнальные башни. Все это меня глубоко потрясло, напомнив о работе волшебного топора великой природы.

Потом мы проехали береговую линию и въехали на дно Лобнора. Это местность ровная и плоская, абсолютно сухая, без единой травинки. Мне просто не хватает слов, чтобы передать безжизненность этой пустыни. Мы доехали до западного берега Лобнора и разбили лагерь для ночевки.

Утром следующего дня мы осторожно перешли высохшее русло реки Тарим, двинулись вдоль этого русла и по берегу бывшей реки добрались до древнего города Лоулань. По дороге были видны только бескрайние солончаки, печального для людей серовато-коричневого цвета. Под ними в несколько метров толщиной лежали слои темно-серого грунта, в котором белели кристаллы соли. Поднимешь голову к небу — не видать летающих птиц, посмотришь вниз на землю — ни одной растущей травинки. Вот что такое Лобнор, земля гибели и смерти. Там я испытала ужас. И вот в состоянии этого ужаса я увидела высоко взметнувшуюся буддийскую пагоду Лобнора, потому что мы наконец пришли в Лоулань.

Древний город плотно окружен барханами, здесь весь год господствует северо-восточный ветер, так что весь Лоулань от бешеного ветра разделен песками на части. Теперь вспоминаю: хоть все окружение ужасало, древний город Лоулань поразил меня красотой. Искалеченный город был прекрасен, а только искалеченное прекрасное — вечно. Лоулань искалечен, поэтому он вечен.

— Разве Лоулань вечен?

Бай Би была захвачена рассказом матери, но, услышав эти слова, очнулась. Мать кивнула ей.

— Это слова, сказанные твоим папой. Я и твой папа всегда занимались археологией. Объекты деятельности археологов почти всегда повреждены, и, может быть, именно поэтому у людей возникает чувство таинственного и прекрасного. Но тогда мы недооценили красоту руин древнего города Лоулань. Мы были поглощены раскопками в разных его местах. Мы добыли сравнительно немного предметов материальной культуры, поскольку незадолго до этого здесь уже побывала археологическая экспедиция. К тому же еще в 1901 году Стейн и Свен Хедин здесь уже копали. В тот раз нашей главной задачей было изучение типов построек древнего города Лоулань и планировка города. Мы в Лоулане поработали только несколько часов, а потом ушли, вернулись в лагерь.

Здесь она вдруг прервала свой рассказ.

— А что случилось потом? — спросила Бай Би.

— Потом, потом… — Глаза у матери потухли, голос сделался тише. Бай Би взволновалась: похоже на нарушение душевного равновесия. Она захотела прервать рассказ матери и больше ничего не расспрашивать, но мать вдруг начала невнятно бормотать, настолько невнятно, что разобрать было невозможно.

Бай Би побледнела. Она смотрела на увеличившиеся, вылезающие из орбит глаза матери и вслушивалась в звуки, непрерывно слетающие с материнских губ.

Бай Би уже испугалась и обхватила мать за плечи:

— Мама, не рассказывай больше! Что с тобой? Ты плохо себя почувствовала?

Мать не откликнулась, она дрожала всем телом.

Бай Би поднялась, осмотрелась вокруг и громко закричала:

— Люди, сюда!

На голос пришла поэтесса. Посмотрев на мать и дочь, она воскликнула:

— Бай Би, у твоей мамы припадок! Скорей отведи ее к врачам!

Вдвоем они подняли мать под руки и прошли вместе мимо цветника.

Все больные остановились и смотрели на них. Они отвели мать Бай Би в палату. Врач осмотрел мать и сделал ей укол. Очень скоро мать перестала кричать, уставилась взглядом прямо вперед, и Бай Би с поэтессой смогли уложить ее на койку. Скоро она спокойно заснула.

Бай Би было тяжело глядеть на больную мать. Может, не стоило ее расспрашивать о событиях того времени, ведь это было так давно. Есть ли какая-то связь с сегодняшними событиями? Если такая связь и есть, то это дела отца и матери, их собственные дела. Мать имеет право свои личные дела навечно схоронить в своей душе, и у Бай Би нет права допытываться о них.

Она раскаивалась и вздыхала, понурив голову.

Поэтесса все время сидела рядом, стараясь утешить:

— Бай Би, душевнобольную нельзя принуждать, даже если она спокойна. Как только в твоих речах какое-нибудь слово коснется чувствительного для нее места, может разыграться припадок. Ты на меня посмотри: я сейчас совсем как нормальная, иногда даже думаю, что очень здоровая, а не больная, но, как только вспомню прошлое, тут же жду припадка. Начнется припадок, и я тогда сама не знаю что сделаю, пока не очнусь после укола. Только тогда пойму, что я по-прежнему душевнобольная.

Бай Би тщательно обдумывала сказанное поэтессой. Может быть, то, о чем она только что говорила с матерью, навело мать на мучительные воспоминания? Однако, какие же такие воспоминания были для ее матери столь мучительны? Смерть отца? Но она сейчас ни словом не коснулась отцовской смерти, разговор дошел только до возвращения из древнего города Лоулань, откуда они опять поехали в другое место. Куда же они тогда поехали? Может быть, мать не пожелала рассказывать о пережитом в то время?

— Твоя мама обычно совсем неплоха, припадков почти не бывает, но врач не позволяет ей уходить из клиники. Я думала, что они хотят брать с вас деньги за место, а оказывается, врач боится не зря, — продолжила поэтесса.

Бай Би кивнула. Она поблагодарила поэтессу и просидела около матери часа два. Лишь перед наступлением темноты поспешила покинуть психиатрическую клинику.

Когда она выходила из ворот, уже стемнело. Бай Би спокойно села в автобус у ворот клиники, но водитель посматривал на нее с недоверием. Она поняла, что люди подозревают в ней душевнобольную, которая воспользовалась темнотой, чтобы сбежать из клиники. Решила не обращать внимания. В автобусе было много свободных мест, она села у окна, чтобы глядеть на ночной пейзаж.

Она открыла окно, и осенний ветер со свистом ворвался внутрь. Ей показалось, что вместе с шумом ветра доносится чей-то далекий голос.

 

2

Ло Чжоу смотрел в окно, осенний ветер врывался в комнату, в его ушах среди шума ветра слышался чей-то голос, прямо как он написал в своей пьесе. Его пальцы уже давно замерли на клавиатуре; полчаса, а то и целый час ни одного нового иероглифа не появлялось на экране.

Он невозмутимо вглядывался в название пьесы «Лоулань — пагуба для души» и вдруг впервые почувствовал раскаяние, что взялся писать про этот город. Свою первую пьесу он целиком посвятил этому далекому древнему городу лишь потому, что любил романы Иноуэ Ясуси. Наверное, стоило продумать все последствия.

Писать пьесу об интернет-любви в мегаполисе было бы много легче. Из болтливой сетевой литературы выписать несколько длинных диалогов — и готово. А этим также можно привлечь молодого зрителя и даже покозырять новым понятием «сетевая пьеса». Но сейчас уже поздно, может быть, ему суждено увязнуть в лоуланьских песках. Но такая развязка, пагубная для жизни, никак не могла быть порождена на его клавиатуре.

Ло Чжоу полагал, что творчество сродни беременности, в которой последний этап — разрешение от бремени. Законченное произведение рождается, как ребенок, из сознания его творца. При смелости и отваге рождается гладко, а если не хватает храбрости, роды трудные.

Ло Чжоу размышлял, что у него трудные роды, в этом нет сомнения, и он мучается как роженица и может только умолять волшебного духа вдохновения, чтобы тот помог избежать гибели плода внутри утробы. После недавно случившегося с ним он перестал ночами ходить на реку гулять в поисках вдохновения.

Кроме финальной развязки пьесы Ло Чжоу утром отпечатал уже завершенный текст и отнес его в театр, чтобы отдать для чтения актерам. Они читали торопливо и небрежно, а Сяо Сэ, даже не начав читать, заявила, что пьеса будет похлеще, чем у Шекспира.

В пьесе Ло Чжоу была нарушена хронологическая последовательность, из-за чего сами актеры не понимали написанного. Когда утром актеры читали пьесу, он внимательно наблюдал за их реакцией, и только одна исполнительница его не разочаровала: Лань Юэ.

Она прочла пьесу внимательно, каждую фразу и каждый иероглиф. Казалось, она захочет высказать ему все, что при этом думала, но в конце концов так и не сказала ничего.

Когда Ло Чжоу всеми помыслами ушел в дневные заботы, зазвонил телефон. В трубке женский голос:

— Алло, это Ло Чжоу?

— Это я.

— Это Лань Юэ. Могу ли я сейчас прийти к вам домой?

От этих слов сердце Ло Чжоу так и запрыгало, но, не соображая, как сказать получше, он выразился глупо:

— Значит, вы Лань Юэ? Но сейчас уже очень поздно, и дорога неудобная.

— Я уже перед вашей дверью.

На этом Лань Юэ прервала разговор.

Она за дверью? Наверняка звонила по мобильнику. Ло Чжоу сразу же пошел открывать дверь. Там действительно стояла Лань Юэ с мобильником в руках, на губах играла улыбка. Ло Чжоу любовался ее улыбкой и не знал, что сказать, какими словами передать свое восхищение. Хотя действительно соблазнительно. Глубокая ночь. Безлюдная тишина. Красавица за дверью. Непередаваемое словами страстное вожделение. Он немедля пригласил даму войти. Лань Юэ вошла почти беззвучно и подошла к компьютеру, прошептав:

— Режиссер Ло, что же ваша пьеса еще не написана?

— Не написана — это моя головная боль. Лань Юэ, что вы так поздно? — сконфузился он.

— Ночь еще только начинается.

Ло Чжоу посмотрел на часы: уже половина одиннадцатого.

— Что вы будете пить? — поспешно спросил он.

Лань Юэ ответила холодно:

— Ничего не буду. На самом деле я пришла из-за вашей пьесы.

— Пьесы? Какое у вас мнение о пьесе? — Ло Чжоу испытал разочарование. Он рассчитывал, что она мечтает о роли главной героини и, так же как Сяо Сэ, хочет связать его обязательствами.

— Прошу прощения, скажу напрямик. По-моему, ваша пьеса написана дурно.

Ло Чжоу просто обомлел и не смог скрыть изумление, сказав чистосердечно:

— Признаю.

Лань Юэ слегка улыбнулась:

— Если вы будете продолжать писать так же, вы не сумеете окончить пьесу к сроку.

Ло Чжоу беспомощно кивнул. Он понял, что молоденькая девушка обладает такой проницательностью, что ее и сравнивать нельзя с обыкновенными женщинами; Сяо Сэ тут же потеряла для него привлекательность.

— Давайте будем писать вместе, вы и я, — продолжала Лань Юэ.

— Что вы сказали? Вы и я? Писать вместе?

— Вы не верите? — Лань Юэ старалась поймать его взгляд.

Ло Чжоу развел руками:

— Ладно, расскажите ваш замысел.

Лань Юэ кивнула:

— Главный недостаток вашей пьесы — банальность содержания; хотя в структуре нарушена хронологическая последовательность, это отнюдь не помогает пьесе. Наоборот, это способно разочаровать зрителей, и хороший материал пропадет понапрасну.

В этой пьесе хороши и тема, и название. Название «Лоулань — пагуба для души» обладает эстетической значимостью, но Лоулань — такое волшебное место, и так много людей мечтает там побывать, что, если мы сумеем усилить волшебные мотивы, мы привлечем много публики. Может быть, даже одни махом сделаем нашу труппу модной.

— Тяга к волшебству? — закивал Ло Чжоу. Что-то начинало проясняться.

— Правильно. Мир по сути своей волшебен, даже в повседневности много волшебства, тем более волшебен Лоулань. Я бы предложила переделать пьесу так: более тысячи лет назад лоуланьский князь во время войны потерял свое войско. Он в одиночестве бежит укрыться на древнее кладбище, а на кладбище встречает волшебную женщину. Женщина спасает его и решает в браке с князем прожить всю жизнь. Но в скором времени князь оставляет ее и возвращается править в Лоулань. Только через год князь возвращается на древнее кладбище, чтобы разыскать волшебную женщину, но узнает, что она уже умерла, оставив дочь. Князь возвращается в Лоулань, взяв девочку с собой, называет ее Минчжу, удостаивает титула Жемчужины-на-Ладони.

Через двадцать лет лоуланьская принцесса становится прекраснейшей из красавиц Западного края. Принц из царства юйчжэней, самый знаменитый храбрец Западного края, приезжает в Лоулань, готовится свататься к лоуланьской принцессе. Однако, поскольку на границе стоит большое войско жоужаней, северных кочевников, лоуланьский князь вынужден согласиться отдать принцессу в жены их кагану.

И вот однажды вечером принцесса сговорилась о тайном свидании с юйчжэньским принцем, но посланные князем воины схватили ее во дворце. В это время юйчжэньский принц пришел на место свидания и обнаружил там другую девушку — из простонародья, которую он по ошибке принял за лоуланьскую принцессу, и влюбился в нее.

Сюжет пьесы построен на том, что лоуланьские женщины скрывали свои лица под шелком, и принц никогда не видел ее лица. Именно эта женщина из простонародья по имени Ланьна и есть главная героиня пьесы. Она рабыня-служанка с постоялого двора. И вот каждый вечер принц приходит на прежнее место свидания, и Ланьна всегда приходит, а принц так и не видал ее лица. Принц остается в городе Лоулань и ночует на постоялом дворе, где служит рабыня Ланьна. Когда она наливала принцу воду, у нее с лица падает шелковый платок, и принц видит ее лицо. Он потрясен ее красотой и благородством и постепенно увлекается ею.

После этого принц днем беседует с Ланьна, а вечером ходит на свидание с мнимой принцессой; в действительности с ним встречается одна и та же женщина, но принц этого не понимает, что ставит всех в очень трудное положение. Потом жоужаньский каган порвал договор с Лоуланем, не стал дожидаться приезда невесты, а начал наступление на город. Юйчжэньский принц, получив весть об угрозе, повел лоуланьское войско на врага и разбил большую армию жоужаней.

Лоуланьский князь, чтобы отблагодарить юйчжэньского принца, наконец согласился отдать принцессу ему в жены. В брачную ночь принц сорвал шелк с ее лица и стал рассказывать принцессе, как они прежде встречались. На это принцесса отвечает, что с ним встречалась не она. Это так потрясло принца, что в ту же ночь он покинул принцессу, оставив ее ночевать в одиночестве. Принц вернулся на постоялый двор, нашел Ланьна, выяснил всю правду и предложил ей свою любовь. Но Ланьна не пожелала ехать с ним далеко, чтобы вознестись высоко.

Принцесса в это время преисполнилась гневом и ревностью; она чувствует себя жертвой обмана и решает отомстить. Но юйчжэньский принц уже обрел поддержку всего лоуланьского народа, и принцесса обращается к лоуланьским волшебникам. Она посылает людей схватить Ланьна и лживо объявляет, будто Ланьна уже умерла и похоронена в Долине усопших. Принц прискакал в Долину усопших и покончил жизнь самоубийством.

Однако смерть принца еще более усилила ненависть принцессы к Ланьна. Она принесла большие жертвы духам и потребовала, чтобы Ланьна поклялась перед ними забыть принца. Однако Ланьна ответила, что будет любить принца вечно. Кончилось тем, что принцесса велела отрубить мертвому принцу голову и вручить ее Ланьна. Та горько разрыдалась, обнимая голову, и перед лицом духов покончила с собой.

Перед смертью она произнесла имя лоуланьского духа смерти и сотворила над Лоуланем вечное заклятие: пусть княжество Лоулань навсегда исчезнет из мира людского и превратится в мертвый город в пустыне. Через несколько лет река, впадающая в Лобнор, перестала течь, источников воды стало все меньше и меньше, и люди начали на себе ощущать предсмертное заклятие Ланьна.

Наконец источники Лобнора полностью высохли, население оставило город, свои родные места и пересохшие колодцы. Тогда лоуланьская принцесса тоже покинула княжеский дворец и прибыла на могилу Ланьна принести покаяние. Там ей приснился сон: ее родная мать говорит ей, что у принцессы есть не слишком на нее похожая сестра-близнец; ее сразу после рождения увез проезжий купец, а потом она выросла, и зовут ее Ланьна. И только тогда принцесса поняла все: она загубила собственную сестру. В конце концов принцесса умерла мучительной смертью, а Лоулань превратился в мертвый город и остается им до сих пор.

Ло Чжоу терпеливо выслушал все, что рассказала Лань Юэ, до самого конца и был целиком и полностью захвачен ее сюжетом.

Он не знал, что ответить. Признать конфуз: сам писал так долго, да так и не свел концы с концами, а Лань Юэ за короткое время изложила весь сюжет в законченном виде. Такой сюжет не может не тронуть сердца людей хотя бы потому, что затронул его собственную душу. Он было открыл рот, но не сообразил, что сказать, и просто тупо глядел в глаза Лань Юэ.

— Что с вами? — засмеялась она.

Ло Чжоу понимал, что его авторитет пострадал:

— Нет, ничего, все очень хорошо. Вы рассказали мне так много и рассказывали так долго, что, наверно, горло пересохло.

Он немедля поднялся, достал из холодильника напиток и поднес Лань Юэ.

Она отпила несколько глотков и кончиком языка облизала губы. Ло Чжоу смотрел пристально, и этот облизывающий губы розовый язычок показался ему очень соблазнительным. Но он отбросил мысли о соблазне и торопливо спросил:

— Лань Юэ, как же вы до такого додумались? Что вас надоумило?

— Волшебство, волшебство очень важно! Как погиб Лоулань? Он погиб именно так. Мне нравится такая история. Это вечная тайна, и души людей всегда будут обращаться к ней.

— Вы утверждаете, что Лоулань погиб из-за заклятия? Действительно, у вас отличная фантазия, — закивал Ло Чжоу.

— Я верю в заклятие, — холодно отвечала она.

Суеверный Ло Чжоу побаивался слова «заклятие» и не желал его часто произносить; он постарался сменить тему разговора:

— В таком случае почему принцесса и Ланьна непременно должны быть сестрами?

— Потому что люди двуличны, и эти два лица решительно разнятся и даже вступают в яростный конфликт друг с другом. По-моему, однояйцевых близнецов можно считать одним человеком, только разделенным на две части, на двух разных людей. В этой истории два лица одной и той же женщины полюбили одного мужчину, из-за ревности одно мое лицо убило другое мое же лицо.

— Послушать — похоже на символ зеркала из новеллы Борхеса, — пробормотал Ло Чжоу.

Лань Юэ отпила еще глоток.

— Спасибо за угощение. — Она поднялась.

Было уже полдвенадцатого.

— Ой, как поздно! Вы действительно собираетесь домой? — забеспокоился Ло Чжоу.

— Вы предлагаете остаться у вас на ночь? — напрямик спросила она.

Ло Чжоу совсем сконфузился и не сумел ответить.

— Ладно, до свидания. — И она пошла к двери.

— Хотите, я провожу вас? — спросил Ло Чжоу у двери.

Лань Юэ отрицательно помотала головой:

— Если вы проводите домой меня, то кто проводит домой вас?

Ло Чжоу обомлел, а Лань Юэ расхохоталась без всякого стеснения; ее смех гулко прокатился по пустым ночным коридорам дома.

— Лань Юэ, я смогу по твоему рассказу выправить пьесу. Ты тоже можешь всегда в любое время приходить сюда и вместе со мной писать. До спектакля уже осталось не так много. Нам надо будет энергично вкалывать.

— Любопытный вы человек, — прошептала она, продолжая смеяться.

Отвернувшись от него, она очень быстро проскользнула в лифт, и Ло Чжоу видел через стекла дверок, что улыбка продолжает играть на ее губах.

Цифры этажей над дверью лифта стремительно убывали и замерли на самом нижнем этаже. Ло Чжоу вернулся в комнату, примостился у окошка и стал глядеть вниз, но ночной туман на реке Сучжоу все затянул, и ничего не было видно.

Потом Ло вернулся к своему компьютеру и десятью пальцами быстро забарабанил по клавишам.

 

3

Бай Би оделась во все черное, это позволяло ей быть неразличимой в ночной темноте.

Она сама не знала, почему решила прийти сюда. Было только предчувствие, что она должна что-то открыть. Иными словами, что-то ждет, что она придет и его откроет.

Она не стала заезжать в узкую улицу, а остановила такси на въезде. Некоторые деревья уже роняли листву, листья падали на Бай Би; пройдет еще несколько недель, и здешние утуны все свои листья пожертвуют великой земле. На ночной улице было очень холодно, так что девушка опустила голову и, придерживая пальцами кончики воротника, ускорила шаг. Еще несколько метров — и она оказалась у входа в Институт археологии.

Большие ворота были крепко заперты, за ними в ночной тьме виднелась густая, черная и страшная роща. Засунув руку в сумочку, Бай Би вытащила связку ключей. Она вообще решилась прийти сюда после того, как обнаружила эту связку.

Именно на эту связку ключей она наткнулась неделю назад в ящике стола Цзян Хэ. И вто же мгновение Бай Би почувствовала, что Цзян Хэ нарочно положил их в этот ящик, чтобы оставить ей. Может быть, с помощью этих ключей можно будет открыть большую дверь, великую дверь, ведущую в мир иной. Вот она и пришла с этой связкой.

Выбрала самый большой ключ и сунула его в замочную скважину ворот Института археологии. Действительно, подошел именно этот ключ. Потребовалось приложить немалое усилие, пока громадный засов понемногу отодвинулся и ворота открыли узкую щель. Бай Би вынула ключ, со всех сил толкнула ворота, осторожно протиснулась внутрь и изнутри снова заперла.

Она пошла по аллее, древесная тень укрывала ее, а сверху по-прежнему шелестела под ветром листва. Маленькое зданьице перед нею было совершенно темным, словно древняя крепость, спящая под водой беспробудным сном. Ни единого лучика света не пробивалось наружу. Она глубоко вздохнула и осторожно, тихонько вошла внутрь.

В коридоре света не было. Она достала заранее приготовленный фонарик, чтобы освещать путь перед собой. Свет фонарика был жалок и очень слаб: вблизи он освещал кружок не больше чайного блюдца, а вдаль вообще не светил, и там все оставалось во мгле. От такого слабого света делалось еще страшнее.

В коридоре шаги Бай Би звучали громко и звонко; она даже побаивалась, что в такой обстановке звук ее шагов напугает любого до смерти. Продвигаясь чуть ли не на ощупь, она наконец нашла комнату, где с Цзян Хэ случилась беда. Перепробовала ключи из связки один за другим. Подошел только последний.

Входя в дверь, она ощутила, что на нее что-то глядит, и рука с фонариком задрожала. Прошептала про себя: не Цзян Хэ ли? Но в комнате стояла мертвая тишина, никто не ответил. Луч фонарика высветил круг, и она увидела уставившиеся в нее глаза. Да какие глаза! Пустые глазницы зияли из мертвого черепа, стоявшего в шкафу. Фонарик осветил этот череп, и Бай Би охватил ужас. Она немедля отвела свет и, вытянув руки, начала шарить по стене, пока не нащупала выключатель.

По привыкшим к темноте глазам резанул яркий свет. Бай Би на миг зажмурилась. Она выключила фонарик и снова осмотрела всю комнату. Здесь произошли перемены: стулья переставлены, вещи на столе переложены. Точно: после ее визита сюда приходили люди.

Бай Би посмотрела на часы: уже одиннадцать, время, когда погиб Цзян Хэ. Она увидела телефон — в тот вечер Цзян Хэ звонил ей именно отсюда. Она схватила трубку, но были слышны только сигнальные гудки, а она так мечтала позвонить Цзян Хэ по телефону! Но откуда знать, какой номер телефона у Цзян Хэ в мире ином?

В конце концов Бай Би оставила телефон и уселась за компьютер Цзян Хэ. Она увидела, что питание включено, и запустила компьютер. Очень быстро вошла в Windows 98, причем программа была как у обычного офисного компьютера: монотонный цвет, небольшой выбор иконок. Среди них она увидела иконку использования программной символики и вошла в эту сеть. Это была китаизированная программа под названием: «KGD. Программа практического применения синтетико-аналитического инструментария в археологии». Затем шел длинный список фирм — производителей программного обеспечения и инструментария.

Далее шли на выбор разные темы, причем сверху указывалась археологическая терминология, из которой кое-что она понимала, например радиоуглеродный анализ. Но кое-что осталось для нее тайной. Она открыла в верхней части окна раздел исторических записей. Последняя запись была внесена как раз в день гибели Цзян Хэ. Бай Би осторожно открыла ее.

На экране немедля возникла извилистая линия. Рядом не было пояснений, так что, кроме самого Цзян Хэ, никто не смог бы правильно истолковать кривую, похожую на график колебания курса акций.

Ничего не поняв, Бай Би вышла из этой сети.

Она открыла у Цзян Хэ «Мои документы» и увидела внутри файл скорого доступа под наименованием «Войди, Бай Би». «Это Цзян Хэ зовет меня?» — подумала она. Тут же открыла файл — это было похоже на программную структуру. Наверху явилось изображение желтой пустыни. Потом на ее фоне медленно появились и проплыли две строки иероглифов голубого цвета:

Бай Би почувствовала вдруг, что схватило сердце, и ощутила острую боль. Она поняла только, что эти две строки особенно знакомы ее слуху, похоже, они заключают в себе особо важный смысл. Она прочитала их шепотом еще раз:

Немедля в ее душе мелькнуло имя: Юй Чуньшунь.

Да, это слова Юй Чуньшуня. Ей было всего восемнадцать, когда она, завороженная славным именем, ходила послушать лекцию Юй Чуньшуня. Стоя за кафедрой близко от нее, этот лохматый, с острой бородкой клинышком шанхаец, прославившийся как первый и самый знаменитый в Китае путешественник, увлеченно рассказывал, как он пешком исходил весь Китай.

Пять лет минуло с тех пор, она многое позабыла, хотя собственными ушами выслушала от самого Юй Чуньшуня его сказочную историю. Но две фразы она запомнила ясно:

Бай Би услышала, как Юй Чуньшунь сказал, что готовится вскоре пойти на Лобнор. В том же году, в один из июньских дней, она с этюдником через плечо проходила перед большим телеэкраном на Народной площади. Показывали телевизионные новости. Появились кадры: обнаружили останки Юй Чуньшуня. На снимке с вертолета, посланного на его поиски, — почти полностью раздавленная палатка в безлюдье желтой пустыни Лобнора. Увидев на экране эту новость, Бай Би не смогла сдержать слезы, и на оживленном, тесном, переполненном толпой тротуаре зарыдала, прикрыв лицо руками. В этот миг она внезапно поняла, что первым мужчиной, в которого она влюбилась, был Юй Чуньшунь.

Пусть даже он никогда не был с ней знаком, она сама всегда считала именно так; вторым же мужчиной, которого она полюбила, был Цзян Хэ. А теперь оба любимых уже мертвы. Один погиб в лобнорской пустыне, другой умер сразу после возвращения с Лобнора.

Преодолевая воспоминания, ее сознание вернулось к действительности. И она снова уставилась на экран монитора. Две строки иероглифов на фоне пустыни давно пропали, на белом экране автоматически появились строки:

«Любимая Бай Би!

Увидев на экране две строки: „В небе не остаются следы, а птицы уже улетели“, ты непременно вспомнишь кое-что. Да, я теперь, как и Юй Чуньшунь, пребываю в мире ином. В эту минуту я хочу только сказать тебе: прости.

Я знаю, что ты непременно сумеешь прийти. Ты сможешь взять оставленные мною ключи, прийти в эту комнату, запустить этот компьютер и встать передо мной. Любимая, я вправду очень хочу тебя поцеловать, но такого случая уже не будет, прошу простить, я не смогу подобно главному герою фильма „Человек и Тень — конец любви“, который мы вместе смотрели, являться перед тобою. Ведь то было кино — и только.

Скажи мне, что тебе хочется мне сказать?»

Вдруг внизу экрана возникла длинная-предлинная строка «диалог», в которой замигал световой сигнал. У Бай Би задрожали пальцы, лежащие на клавиатуре; она не сознавала, что именно видит собственными глазами. Неужели Цзян Хэ посредством компьютера ведет с ней диалог? Она пристально вглядывалась в экран и следила за строкой диалога. Может быть, сейчас Цзян Хэ поджидает ее ответа? Нельзя заставлять его ждать! И без долгих раздумий отбила три иероглифа:

«Я люблю тебя».

На экране компьютера немедля появилась строка:

«Любимая, я тоже».

Бай Би яростно застучала по клавиатуре:

«Цзян Хэ, говорю тебе, я верю тому фильму. Я хочу видеть тебя».

И снова строка иероглифов:

«Нет, любимая, тебе нельзя меня видеть, нельзя навечно, извини».

Глаза Бай Би наполнились слезами.

«Почему ты захотел меня покинуть?»

Ответ:

«Это ошибка, давно назревшая ошибка. Из этой ошибки выход единственный — смерть.

Я впал в эту ошибку, поэтому гибель меня нашла. Ее никто не смог бы избежать, прошу поверить мне».

Бай Би мотала головой.

«Но почему же только ты? Это несправедливо».

Ответ:

«Нет, справедливо. Судьба справедлива и бескорыстна. Я не первый и не последний».

Она настаивала:

«Но зачем все так, в конце концов? Что же такое вы наделали?»

Ответ:

«Я не могу рассказать тебе об этом, потому что я тебя люблю. Я надеюсь, что ты будешь жить хорошо, обретешь счастье и радость».

Бай Би не отступалась:

«Цзян Хэ, скажи мне причину. Почему?»

На экран компьютера наконец стали медленно вползать два больших черных иероглифа одного слова:

«Заклятие».

От этих двух иероглифов Бай Би стало страшно. Она ощутила, как все в этой комнате проникнуто духом Цзян Хэ, то есть Цзян Хэ уже слился воедино с этой комнатой. Она долго думала, но все же храбро отбила на клавиатуре три иероглифа:

«Я не боюсь».

Ответ:

«Скорее уходи. Не теряй ни минуты, вон отсюда, вон!»

Бай Би собралась ответить, но вдруг экран погас; посмотрев на системный блок, она поняла, что прибор отключился автоматически. Она не знала, что компьютер способен отключаться сам и, положив руку на выключатель, долго выжидала, но в конце концов не стала снова включать. Если уж такова воля самого компьютера, то не должно изменять ее насильно. Быстро отключила основной источник питания. У нее заболели глаза, голова кружилась, она опустила голову на стол и закрыла глаза. Возникло ощущение, что она вместе с Цзян Хэ, почувствовала Цзян Хэ рядом с собой, будто он спокойно глядит и ласкает ее. Выключилось сознание, а в голове звучало последнее слово Цзян Хэ: предостережение. Он хотел, чтобы она ушла вон, ушла немедля, и ей не хотелось нарушить его волю.

Бай Би встала с большим трудом, ломило все тело; подняв голову, она поглядела в окно: деревья трепетали листвой на осеннем ветру. Последний раз прощальным взглядом она оглядела всю комнату и взглянула на свои часики: уже двенадцать. Она открыла дверь и выключила электричество; комната погрузилась в темноту. Потом вышла и заперла за собой дверь.

Снова зазвучали по коридору ее шаги, снова она зажгла маленький ручной фонарик, чтобы светить прямо перед собой. Она шла и шла во мраке, прислушиваясь к звуку собственных шагов, постепенно погружаясь в воспоминания. Она вспомнила, что, когда была еще маленькой девочкой, был вечер, когда и отец, и мать работали в институте в ночную смену — приводили в порядок экспонаты. Поэтому и ее взяли с собой.

В тот вечер она воспользовалась тем, что отец с матерью заняты выше головы, и украдкой скользнула в темный коридор. Ей девять лет, в темноте не видит ничего, рядом нет никого. Она шла вперед и вперед и пришла к двери, откуда исходил тоненький, слабый лучик света. Дверь была приоткрыта, девочка с силой толкнула ее и вошла внутрь.

Все это было очень давно, помнилось только, что освещение в комнате было очень слабое и откуда-то тянуло холодом; в комнате стояло много сейфов, и все были заперты на большие тяжелые засовы. В самом дальнем углу комнаты Би увидела большущий стеклянный бокал. Он был наглухо запечатан, а в нем сидел ребенок.

Он был очень маленьким, настолько маленьким, что смог весь целиком уместиться внутри бокала, на взгляд казался только что родившимся; все тельце ребенка почернело, кожа морщинистая, как у древнего старика. Она не разглядела, мальчик это или девочка, запомнила только странное личико, которое глядело на девятилетнюю Бай Би со смутной улыбкой. Она страшно испугалась, испугалась до ужаса. Но в это время в комнату ворвался папа и вытащил Бай Би, а потом захлопнул дверь и запер ее на большой ключ. Папа зажег лампы и с очень грозным видом громко сказал дочке:

— Золотко, ты что — видела мумию ребенка? Напугала она тебя, извини, папа забыл запереть склад на засов. Золотко, запомни, что в эту дверь нельзя входить.

Теперь Бай Би по памяти подошла к двери склада. Она ощупывала пальцами тяжелую железную дверь, словно трогала суровое отцовское лицо в тот вечер. Она вынула связку ключей Цзян Хэ и стала втыкать в замочную скважину ключ за ключом. После долгих проб один стальной ключ подошел.

Дверь была очень тяжелая, Бай Би открыла ее с натугой, с таким же трудом, как в детстве, и так же осторожно протиснулась внутрь.

Было совсем темно, а в этом помещении без окон вообще ничего не светилось. С большим трудом Бай Би нашарила на стене выключатель и щелкнула им. Перед ней предстала таинственная комната. Совершенно закрытое помещение, а свет лампочки был слабым и тусклым, наверное, чтобы свет не вредил предметам материальной культуры. Комната была очень велика; шкафы и перегородки разделяли его на несколько отсеков; у входа стоял умывальник, да еще висело несколько белых халатов. Наверное, для посетителей — по соображениям санитарии и гигиены.

Сделав несколько осторожных шажков вперед, Бай Би увидела сейфы. Не сундуки, которые она видела в детстве. Их заменили современными бронированными шкафами с цифровыми наборными замками. Имела ли она право входить в это помещение? Ей подумалось, что она ведет себя как разбойник, залезший в сокровищницу. Эти и подобные мысли роились в голове, а ноги продолжали медленно ступать вперед.

Теперь она очень боялась, что увидит того ребенка в стеклянной колбе, которого отец назвал детской мумией. Странное личико в колбе и удивительная ухмылка вспоминались ей с ужасом. В тот год маленькой Бай Би чуть ли не каждую ночь снилась ухмылка, уже две тысячи лет сопровождавшая ребенка из древней могилы. Ей мерещилось, будто морщинистое личико вырастает из колбы, а колба лопается, и мумия выскакивает из стекла и с хохотом бежит к ней. И она громко кричала, пугая спящих родителей.

Сейчас этой колбы не было видно; наверное, детскую мумию как ценный экспонат уже давно передали на хранение в какой-нибудь из государственных музеев. Бай Би облегченно, но не без разочарования вздохнула. Да что ж это у меня с психикой?!

Что это творится? Она сама не смогла бы описать свое психическое состояние. Бесцельно бродя по помещению, она увидела перед собой еще одну запертую дверь. Захотелось бросить все и убраться вон отсюда.

Но неизвестно почему опять извлекла связку ключей Цзян Хэ и стала подбирать ключ к скважине. Странно, что у Цзян Хэ были такие важные ключи, но дверь опять открылась. Это была очень маленькая комната. Она включила свет, но лампочка светила слабо и тускло, все стены глухие, и очень холодно. Она заметила, что в это маленькое помещение подается холодный воздух. Посередине стоял стеклянный, совершенно прозрачный саркофаг, и при свете тусклой лампочки Бай Би увидела лежащую в нем мумию женщины.

Бай Би похолодела, сердце, замерев, чуть не остановилось. В ознобе она пристально вглядывалась в женщину под стеклянным саркофагом. Это и была мумия, твердый холодный труп, только вместо золотой маски египетского фараона и золотого скипетра на ней надета только темная длинная юбка. Кожа черная, хотя при жизни определенно была другого цвета; тело — твердое и жесткое. Морщинами мумия напоминала того ребенка в колбе — много лет назад. Волос на голове мало — наверное, вылезли, — но оставшиеся аккуратно зачесаны наверх; в волосах блистал слепящий глаза золотой гребень.

Хотя это была только мумия, а сказать точнее, иссохший труп, лицо ее обладало узнаваемыми чертами. Нос сохранился очень хорошо, переносица очень высокая, глазницы глубокие, глаза закрыты. Голова удлиненная, долихоцефальная, губы узкие и длинные; очевидна была принадлежность к «кавказской» расе.

Терминологически точнее — к европеоидной, следовательно, женщина принадлежала к какому-то индоевропейскому народу.

Какая же она была при жизни? Страх почти прошел, и Бай Би спокойно рассматривала лежащую перед нею мумию. Да, перед глазами лежал действительно иссохший труп, только в нем не было ничего страшного — такая же женщина, как сама Бай Би, чего ужасаться? Она слышала, что на Лобноре выкопали труп женщины, пролежавший 3800 лет. Как утверждали, хорошей сохранности. Ее назвали «лоуланьской красавицей».

Впоследствии, когда она увидела фотографии, была разочарована, потому что «хорошая сохранность» в газетах на деле оказалась относительной, и настоящей сохранности не было вовсе. Вряд ли люди, видевшие фотоснимки «лоуланьской красавицы», в душе соглашались с таким названием; труп он и есть труп, даже в возрасте нескольких тысяч лет он будет производить впечатление отталкивающее и страшное. Такое же, как чернокожая иссохшая мумия перед ней, как бы она ни заставляла себя представить, что кожа у этой женщины при жизни была белая и упругая. Такова реальность, с которой имеет дело археология; она не похожа на выдуманный мир романтики и фантазий.

Глядя на лежащую в тусклом свете мумию, Бай Би не могла вообразить, как выглядела эта женщина при жизни. Во что же превратится женщина, даже еще более красивая, еще более статная, через много лет после смерти!

Подумав так, она решила, что мастера, которые создавали мумию, преступили законы, особенно взявшись за такую прелестную даму. Женская красота хрупка, она вовсе не вечна и у этой женщины, лежащей под стеклянным колпаком саркофага. В сердце Бай Би прокралось гнетущее липкое чувство, и она машинально начала ощупывать свое лицо. Это лицо еще сможет сохраняться долго, хотя молодость пройдет скоро, а жизнь — и того скорее.

Бай Би озябла, она начала быстро мерзнуть, даже подумала, что так недолго и окоченеть. А если проведет ночь здесь, рядом с саркофагом, то и сама обратится в иссохшую мумию.

Сердце задрожало от страха. Тихонько прошептав лежащей в саркофаге женщине: «До свидания», она выключила свет и выбежала вон из помещения.

Плотно закрыла дверь маленькой комнаты, выключила свет в хранилище и, выходя, осторожно заперла за собой большую дверь. Она не стала смотреть на часы, даже не достала фонарик, а на ощупь прошла по коридору и выбежала из здания. Потом оглянулась и перепугалась: на первом этаже в одном из окон горел свет.

Сердце Бай Би забилось учащенно: неужели забыла где-то погасить свет? Не может такого быть, она помнила, что выключила все лампочки.

Силой воли подавляя нарастающее беспокойство, она пошла через рощу, шаркая и спотыкаясь, как в детстве, когда ходила сюда ловить цикад для забавы. Изо всех сил стараясь не шуметь, Бай Би подкралась к окну первого этажа и заглянула внутрь: в освещенной комнате сидел какой-то человек. Он держал в руках золотую маску. Потом он слегка повернулся, и Бай Би разглядела его лицо: то был Линь Цзысу.

Бай Би очень испугалась: почему он? Но времени на размышления не оставалось, она тихонько отодвинулась от окошка, выскользнула из рощи, бесшумно вышла за большие ворота и осторожно заперла их за собой.

Тут она глубоко вздохнула, отдышалась и, прислонившись спиной к утуне, стала смотреть на мерцающие в небе звезды.

Ни с чем не сравнима красота звезд. Только красота звезд вечна. Эти слова Бай Би нашептывала самой себе.

 

4

Бай Би заснула незадолго до рассвета. Проведя ночь в метаниях между кошмарами во сне и ужасами наяву, она встала совершенно разбитая и измученная часов в десять. Она не любила такую изнеженность, но болели и тело, и кожа, и кости — все болело. Пришлось усилием воли взять себя в руки, чтобы пойти в душевую и принять душ.

Она оглядела себя в зеркале: одна бессонная ночь изменила цвет ее лица. Вдруг ей припомнилась та, лежащая в стеклянном саркофаге женщина, и ее забила холодная дрожь. Бай Би прошептала: «Так быстро уже прошла моя молодость? Мне только двадцать три года… Уже двадцать три, а я еще не вышла замуж и не была близка с мужчиной по-настоящему…» Ей стало страшно, она уронила голову, тихонько заплакала, и в этот миг вся храбрость и отвага вчерашней ночи разом растворились, и она почувствовала себя слабой и жалкой женщиной.

Наскоро закусив, она уселась у окна и стала глядеть вдаль на скопище городских небоскребов, не в состоянии взять в руки кисти. Прозвенел дверной звонок: кто бы это мог быть? Бай Би открыла дверь и лицом к лицу встретилась с человеком, которого меньше всего сейчас желала бы видеть, — Е Сяо.

— Полицейский Е, зачем вы пришли? Есть важные дела? — сердито спросила Бай Би.

Е Сяо был в штатском, смотрел на нее бесстрастно, холодно и колюче. Его взгляд был такой острый, словно прокалывал ее насквозь, но он молчал, и это сильно смущало Бай Би. После долгого молчания Е Сяо не спеша проговорил:

— Вам вчера вечером не спалось?

— Зачем вы об этом спрашиваете? — тревожно переспросила Бай Би.

— Откровенно? В котором часу ночи вы вернулись домой?

— Извините, Е Сяо, входите, — понурив голову, как нашалившее дитя, прошептала Бай Би.

Е Сяо вошел в комнату, уселся и вздохнул:

— Знаете, вчера вечером мне тоже не спалось.

Бай Би только теперь заметила у него круги под глазами, усталое лицо.

— Не хотите ли кофе? — растерянно спросила она, не ведая, что еще сказать.

Е Сяо усмехнулся, продолжив:

— Кофе? Ладно. А сами-то? Вчера мне спать не давали!

— Оказывается, вы…

— Да, вчера я все видел. Я спрятался на той стороне улицы, напротив Института археологии. Видел, как вы ключами отперли ворота, внутри бродили целый час, а потом крадучись, осторожно вышли. Похлопай я вас по плечу, точно бы упали в обморок.

— Извините, — сказала Бай Би тихим голосом, покраснев и опустив глаза.

— Ничего, я вам симпатизирую, надо только отвечать на мои вопросы, и я вас не буду мучить. Скажите мне, откуда у вас ключи от больших ворот института?

— Из ящика стола Цзян Хэ. Я полагаю, что это от него осталось, но не знаю, имею ли я право оставить их себе.

— Хорошо, о вашем праве оставить их себе, а также о праве читать и просматривать его материалы мы еще побеседуем. А что вы делали, после того как вошли?

— Я вошла в комнату, где с Цзян Хэ случилась беда, и там включила его компьютер. Я использовала этот компьютер для разговора с Цзян Хэ.

— Что вы говорите?! — прервал он недоверчиво.

— Я говорю, что я на компьютере Цзян Хэ провела с ним диалог, — отвечала она, не смея посмотреть ему в глаза.

— У вас что, бывают видения и слышатся голоса?

— Я знаю, что вы не сможете мне поверить. Да я и сама себе не верю, но все это факты: я действительно провела с ним диалог на компьютере. — Бай Би наконец подняла голову и посмотрела Е Сяо прямо в глаза. Теперь она четко могла различить его и Цзян Хэ.

«Человек передо мною — всего лишь простой полицейский офицер, — сказала она себе, — а вовсе не мой умерший жених. Потому что они двое — совсем разные люди».

— Вы вправду верите, что человек, который с вами вел диалог, был действительно именно Цзян Хэ?

— Конечно, верю.

— А не могли вы болтать в Сети с человеком, у которого пароль Цзян Хэ? — спросил Е Сяо. Пригодился опыт, накопленный во время расследования преступлений с использованием вычислительных машин в центре «Синьси».

— Нет, я не входила в Сеть, все было внутри компьютера, в нем была программа, которая позвала меня войти, и я вошла. Он мне сказал, будто знал, что я приду, что он уже давно меня ждет; а еще сказал — это ошибка, он не первый и никоим образом не последний.

— Использовал ли он компьютерную лексику? — спросил Е Сяо, другого вопроса не придумав.

Бай Би кивнула в знак согласия и добавила:

— А еще он упомянул заклятие.

— Заклятие?

— Да. Теперь, когда я слышу это слово, у меня схватывает сердце. Потом он велел мне уйти, я так и поступила. Однако, когда я проходила мимо складской двери, я снова вытащила ключи Цзян Хэ и попробовала их. В результате дверь хранилища открылась, и я вошла на склад.

Е Сяо качал головой, не зная, порицать ее за это или хвалить:

— Вы, я вижу, посмелее меня будете. Вэнь Хаогу очень заботится, чтобы дверь хранилища нельзя было открыть. Внутри множество ценных предметов. Все в собственности государства, входить туда не дозволяется никому без судебного ордера на обыск. Своим поступком вы нарушили закон.

— Вы хотите арестовать меня?

Е Сяо ничего не ответил.

Бай Би продолжала:

— Внутри было много сейфов, но я их не открывала, открыла только дверь в дальнем углу склада. Там я увидела иссохший труп.

— Иссохший труп?! — Е Сяо был потрясен. Профессиональная привычка тут же заставила его вообразить большое уголовное дело.

— Это мумия, уложенная в стеклянный саркофаг. Должно быть, останки человека, открытые археологами.

Е Сяо облегченно вздохнул — ему начинал надоедать этот Институт археологии:

— Продолжайте, пожалуйста.

— Потом я вышла со склада. Когда я проходила по двору к воротам, увидела, что в одном из окон горит электрический свет, поэтому осторожно подошла посмотреть. Оказалось, что в той комнате Линь Цзысу. Я увидела, что он держит в руках золотую маску. Я побоялась, что он меня заметит, и осторожно вышла из больших ворот Института археологии. У меня все.

После этих слов Бай Би ощутила огромное облегчение, словно сбросила тяжкое бремя.

— За десять минут до того как вы вышли, Линь Цзысу пришел в институт. Я очень забеспокоился о вас, вот-вот хотел сам туда ворваться, но через десять минут вы оттуда вышли, и только тогда я успокоился.

— Извините, что заставила вас беспокоиться.

— Вы сказали, что Линь Цзысу держал в руках золотую маску. Что это такое?

— Не знаю. С виду напоминает золотую маску мумий древнеегипетских фараонов. Конечно, это только внешнее сходство, я тоже подробно не разглядывала и не знаю, была ли она найдена при раскопках.

Е Сяо кивнул.

— Этот тип проторчал там до трех часов утра и только потом ушел. Я же не могу врываться внутрь, когда заблагорассудится. Я всего лишь полицейский, а не судебный следователь. У меня нет права перемахнуть через ограду и войти внутрь. Но я всегда подозревал, что в Институте археологии есть проблемы, в особенности этот Линь Цзысу. Теперь я могу утверждать, что он имеет касательство к делу о безвременной смерти. Но есть еще и другие. Знаете ли вы Чжан Кая?

— Не знакома. Как-то Цзян Хэ говорил мне, что этот человек очень труслив.

Е Сяо с мрачным видом ответил:

— Я вам говорю, Чжан Кай уже умер. Прямо на улице, неподалеку от Института археологии. Время гибели — приблизительно после двенадцати.

— Третий, — пробормотала Бай Би машинально, вспомнив, как Цзян Хэ через компьютер сказал ей, что он не первый, но и не последний. Неужели и другие люди могут пострадать?

— Может быть, и не третий.

— Вы хотите сказать, что, кроме Цзян Хэ, Сюй Аньдо и Чжан Кая, есть еще люди, с которыми может случиться беда?

— Это только моя гипотеза, — кивнул Е Сяо.

— Так в чем же дело, по-вашему?

— По-моему, в Институте археологии положение абсолютно ненормальное, там, может быть, назревает нечто ужасное, в том числе и с Вэнь Хаогу.

— Директор Вэнь тоже… — испугалась Бай Би.

— Да. По крайней мере, я могу утверждать, что он к смерти Чжан Кая причастен в большой мере. Ладно, я не могу сказать больше, остановимся на этом.

Е Сяо прямо в упор смотрел ей в глаза, так чтобы она не смогла избегать его взгляда:

— Знаете что, Бай Би? Ваше поведение вчера вечером было очень рискованным. К тому же оно само по себе есть нарушение закона. Я как офицер полиции предупреждаю вас: ни в коем случае нельзя снова повторять что бы то ни было подобное. В противном случае даже раскаяние вас не спасет. Ясно?

Бай Би, послушно кивая, бормотала смущенно:

— Извините, потревожила вас и отдохнуть помешала.

— Ничего, кто меня тянул выбирать себе такую профессию? Мне пришлось не смыкать глаз до шести утра. — Е Сяо одолевала зевота, но прямо в лицо Бай Би зевать было неудобно, и он сдерживался из всех сил.

Когда Е Сяо поднялся, Бай Би вдруг решилась его спросить:

— Извините, можно задать вам один личный вопрос?

— Спрашивайте.

— Не приходитесь ли вы родственником Цзян Хэ? — поколебавшись, выговорила Бай Би.

Е Сяо изумился, но быстро сообразил:

— Я знаю, почему вы об этом спрашиваете. Потому что я очень похож на Цзян Хэ, не так ли? Доложу вам, родители Цзян Хэ и весь его семейный клан — крестьяне из северных горных районов, а мои родители происходят из провинции Цзянсу, так же как и весь мой клан. А родился я в провинции Синьцзян, так что по происхождению у меня с ним общего только одно: оба мы китайцы, принадлежим к ханьской нации, вот и все.

— Вы родились в Синьцзяне? — Услышав слово «Синьцзян», Бай Би тут же подумала о Лобноре.

— Мои родители в те годы были распределены, как грамотная молодежь, в производственно-строительный полк в Синьцзян. Я родился в северном Синьцзяне, в Шихэцзы, вернулся в Шанхай еще очень маленьким ребенком, жил в Синьцзяне только в то время, пока мои родители состояли в дивизии сельхозработ, — рассказал Е Сяо.

— Извините за нескромность, я считала, что между вами и Цзян Хэ есть какое-то кровное родство. А то откуда же у вас такое сходство?

— Вы, наверное, полагаете, что мы с ним близнецы? На самом же деле в человеческом море людей с внешним сходством великое множество. Трудно только таких похожих людей собрать вместе. А бывает так, что близнецы, если они разнояйцевые, чрезвычайно отличаются по наружности. Моему сходству с Цзян Хэ удивляться нечего. — Е Сяо говорил спокойно, сознательно умалчивая о своих переживаниях в момент, когда впервые увидел останки Цзян Хэ.

— Извините, — еще раз поклонилась Бай Би.

— До свидания, отдохните как следует. — И Е Сяо быстро ушел.

Бай Би сразу же вспомнила лицо Цзян Хэ, но в памяти его лицо и лицо Е Сяо так накладывались друг на друга, что было трудно их различать.

Стало тошно от этих мыслей. Она бросилась в душевую, умыла лицо такой холодной водой, что по коже прошла дрожь. Подняв голову, она посмотрелась в зеркало и увидела, что в ее наполненных слезами глазах застыл ужас.

 

5

Теперь на палитре основным цветом была специфическая земляная охра. С примесью темных красок она производила сильное и тягостное впечатление, превращала сердце в камень. Бай Би взяла в руку кисть, напитала ее водичкой и, осторожно обмакнув в краску, начала. На бумаге уже были карандашом прорисованы контуры и фигуры, это не потребовало много времени. Ее кисть оставалась суховатой, не как обычно, когда она добавляла воду и в краску, и на кончик кисти. Но сегодня ей не требовалось так много воды. Она ведь писала песчаную холодную пустыню, где воды нет, а есть только могилы и черные ночи.

Сначала она принялась за глаза человека в правом углу картины. Глаза женщины. У нее не было модели, не было и рисунков для копирования; она полагалась только на силу воображения.

В конце концов она нашла эту пару глаз, волшебных и таинственных, настолько широко раскрытых, что можно было различить чуть ли не каждую ресничку. Но их взгляд был пустым и беглым, как бы нацеленным в мир иной. Это были ею придуманные глаза, глаза, приснившиеся ей. Бай Би сказала себе самой: я копирую собственный сон.

Завершив глаза, она нарисовала женщине на картине брови, изогнутые и длинные, с изломом посередине. Потом нос с очень высокой переносицей, специально выписала сбоку тень. Размер изображения был невелик, в самом низу — рот. Ярко-красные губы казались Бай Би вульгарными. И она воспользовалась очень светлой, так что ее даже и не назовешь красной, краской, по цвету близкой к песчанику в пустыне. Это не могло умалить красоту человека.

Волосы в беспорядке, пряди разбросаны. Для них Бай Би использовала смесь кофейной и черной красок, причем они в меру поблескивали, подобно шелку. Лоб и скулы были немного оттенены, а линия подбородка лишь слегка прорисована. Важно было подчеркнуть тени на горле, чтобы сверкающая белизной шея окутывалась темнотой.

Однако полуприкрытые плечи, мягкие и округлые, но сильные, излучали дикую энергию пустыни. Тело было скрыто под длинным белым платьем. Бай Би особенно постаралась, чтобы оно выглядело поношенным и старым, даже с потеками грязи.

Женщина на картине преклонила колени, длинная юбка скрывала ступни ног. Важной частью изображения стали руки. У женщины руки были обнажены, и кисть Бай Би создала их трепетно живыми. Самое трудное для художника — пальцы и кисти рук — было центром всей картины: женщина держала в руках человеческую голову.

Это была отсеченная голова мужчины, из шеи вытекала темными струями кровь, так что руки женщины и подол платья были окровавлены. Голова была обращена кверху, поэтому на картине можно было разглядеть только лоб и волосы, а лицо скрыто.

Бай Би отступила на шаг, чтобы оценить почти законченную картину. Женщина в белом платье стоит на коленях в пустыне с головой мужчины в руках. Ей казалось, что замысел картины уже давно созревал в ее воображении. Казалось, этот образ не так уж далек от действительности, и вот теперь картина явилась на бумаге.

Она клала мазки на фон, а фоном, кроме самой пустыни, служили руины стен и домов древней крепости, насыпной земляной холм над могилой. Все это требовало темного колорита, мрачных, черных теней. А верхняя часть картины была занята голубым небом, на котором она изобразила луну. Серп месяца, потонувший в глубокой небесной голубизне, сиял тоже голубоватым светом.

Бай Би отдышалась и принялась за доработку, потому что некоторые детали в картине нуждались в исправлениях: например, тени требовалось усилить в отдельных местах.

Наконец в левом нижнем углу картины написала черной краской столбец из четырех иероглифов: Лоулань — пагуба для души.

Афиша в конце концов была закончена. Она уже договорилась в прошлый раз, что сделает афишу для спектакля вместо той жалкой, которая сейчас висит на дверях театра.

Сейчас многие афиши такого рода изготовляются с помощью компьютера, но ей по-прежнему больше нравилось работать руками: нравилось то ощущение, которое она получала от кисти. Это ощущение всегда будет ярче и сильнее, чем прикосновение к компьютерной мыши.

Бай Би взяла в руки афишу. А ведь это едва ли не самая сильная из написанных ею картин. Для полного завершения требовалось повесить работу на стену. По длине картина была в ее собственный рост, а шириной почти в метр. Бай Би открыла окно и уложила картину под ветром, чтобы краски быстрее подсохли. Сама же уселась перед окном, разглядывая женщину на картине с головой любимого человека в руках.

Вспомнилась Матильда из «Красного и черного» Стендаля. Она носила траурную одежду в память о любовнике королевы, которого король Франции несколько столетий назад отправил на плаху. Казненный был предком ее семьи.

Королева взяла в руки его голову, чтобы захоронить.

И тут вдруг Бай Би задумалась о себе.

 

6

Бай Би вышла из дому часа в два, за спиной несла свиток картины-афиши, упакованный в тубу. С тубой за спиной она очень бросалась в глаза, но привыкла не обращать на это внимания. Быстрым шагом вошла в метро, бегло осмотрела расклеенную по стенам рекламу. До часа пик далеко, и народу в метро было не так много. Она купила билет на короткую поездку и прошла на перрон.

Когда со свистом примчался поезд и медленно остановился у перрона, Бай Би померещилось, что стоит дверям поезда открыться, как из вагона с улыбкой выйдет Цзян Хэ. Конечно, Цзян Хэ не вышел, зато в вагоне она увидела кое-кого другого. Чьи-то глаза сразу привлекли ее внимание; Бай Би почувствовала, что на нее смотрят. Она огляделась вокруг, и их глаза встретились.

Как ее зовут? Бай Би немедля вспомнила это имя: Лань Юэ. «Лань» означает «голубой цвет», «юэ» — «луна». Голубая Луна и связанная с этим именем пара глаз, которые так поразили Бай Би. Эти глаза снова были перед ней.

— Здравствуйте, Лань Юэ. — Бай Би подошла к актрисе.

У той дрогнули губы, она улыбнулась непередаваемо прелестной улыбкой, кивнула и шепотом сказала:

— Здравствуйте, вас, кажется, зовут Бай Би? Помню, вы говорили, что вы подруга Сяо Сэ, а также что вы художница.

— Я не говорила, что меня можно считать художницей. Вы на репетицию?

Лань Юэ согласно кивнула. Бай Би рассмеялась:

— В таком случае я вышла из дому слишком рано. Я еду посмотреть репетицию Сяо Сэ и вашу.

— Оказывается, нам по дороге, поедемте вместе. — Лань Юэ поправила рукой волосы, и Бай Би показалось, что от них исходит чарующий аромат.

Поезд тронулся, следующая станция была пересадочной, в вагон набилось много народу, началась давка. Бай Би и Лань Юэ зажали в толпе. Бай Би сделалось нехорошо, она всегда испытывала отвращение к давке, ей было трудно дышать. Однако на Лань Юэ ничего не подействовало, она выглядела свежей, по губам по-прежнему бродила улыбка. Актриса крепко держалась за поручень, всем телом покачиваясь в ритм движения поезда, будто пританцовывая. Бай Би позавидовала ее спокойному и уверенному виду.

Лань Юэ обратила внимание на длинный свиток у Бай Би за спиной:

— Картину несете?

— Да. В прошлый раз я сказала, что афиша у входа в театр слишком вялая. Я для вас написала новую, конечно, бесплатно. Когда приедем, отдам наклеить.

— Вы, наверно, хорошо рисуете.

— Я очень мало писала афиш. Не знаю, что получится, когда наклеят.

Лань Юэ подмигнула ей, но ничего не ответила. Приехали. Обе вышли из вагона и поднялись на улицу. Солнечный свет приятно грел лицо Бай Би. На ходу она приглядывалась к Лань Юэ. Бай Би всегда считала, что у нее очень белая кожа, но, кажется, лицо Лань Юэ еще белее. Лань Юэ попросила шепотом:

— Не смотрите на меня так, Бай Би.

— Извините. По-моему, у вас прекрасные внешние данные. Вы можете стать известной артисткой, — смутилась Бай Би.

Лань Юэ обернулась с улыбкой:

— Спасибо, но я и сама не знаю, можно ли считать меня артисткой. Между нами: разве каждый из нас не играет в своем спектакле?

Бай Би согласно повторила ее слова:

— Разве каждый из нас не играет? Вон прохожие: каждый из них в жизни исполняет собственную роль. Причем одни исполняют ее для зрителей, а другие — чтобы полюбоваться собой.

— Вот я и исполняю роль, чтобы самой на себя полюбоваться. Впечатления других меня не интересуют, — немедля парировала Лань Юэ.

— Однако на сцене вы великолепны.

— Правда? — Лань Юэ рассмеялась странным смехом, словно смеялась над собой. Так показалось Бай Би.

За разговорами они прошли через лабиринт улицы и подошли ко входу. Скверная афиша по-прежнему висела у входа.

— Может, сейчас и заменим? — спросила Бай Би.

Лань Юэ кивнула и, подняв руку, поприветствовала заведующего отделом рекламы театра. Тут же выбежал оформитель и тотчас содрал старую афишу.

— Стыдно-то как, ведь эту афишу я сам рисовал и нарисовал по-дурацки. Насмешил, насмешил, — смущенно извинялся он.

Бай Би сняла с плеч тубу, сняла чехол, извлекла свиток. Очень осторожно развернула его и с помощью оформителя наклеила.

Первым высказался оформитель:

— Здорово нарисовано! Кто художник?

— Вот она, барышня Бай, — сказала Лань Юэ учтиво.

Оформитель смерил Бай Би взглядом:

— Она? Слишком молода для художницы.

Потом сказал, что на сцене как раз устанавливают декорации, и убежал внутрь здания.

Лань Юэ неподвижно глядела на новую афишу, как зачарованная: она сама походила на мраморную статую, а ее глаза соперничали с глазами женщины на картине. После долгого молчания медленно проговорила:

— Это самая лучшая театральная афиша, которую я когда-либо видела.

— Вы мне льстите, — отвечала Бай Би.

Вдруг Лань Юэ прямо посмотрела на нее:

— Как вы нарисовали эти глаза?

— Откровенно сказать, эти глаза я увидела во сне. Правда, во сне.

— Сон? Да-да, сон. Разве мы все не живем во сне? Точно так древнему мудрецу Чжуан Чжоу приснилась бабочка.

— Как хорошо вы сказали! Почему вы всегда умеете говорить такие глубокие вещи? — Уважительный тон Бай Би был искренен.

— Я высказала основную суть жизни и только. Здесь никакой глубины нет. Почему люди всегда мелкое выдают за глубокое, а глубокое считают мелким? Ладно, не будем, считайте, что я ничего не сказала.

Лань Юэ улыбнулась, помолчала и после паузы спросила:

— Почему вы в руки этой дамы вложили голову мужчины?

— Не знаю. Так мне видится.

Взгляд Лань Юэ сделался странным:

— Знаете что? Эта картина очень гармонирует с настроением пьесы. Это же голова человека, которого она любит. Откровенно говоря, я ей завидую.

Бай Би такого не могла понять:

— Кому завидуете?

— Женщине на картине завидую. По-моему, получить голову своего любимого — немыелимое счастье. — Взгляд Лань Юэ просто буравил Бай Би. Та не знала, что и говорить.

— Вам вправду так понравилась эта картина?

— Да. Необычайно понравилась.

— Почему?

Лань Юэ помолчала в задумчивости:

— Потому что… эта картина заставила меня вспомнить «Бесплодную землю».

Бай Би изумилась:

— Пустыню? Или вы имеете в виду «Бесплодную землю» Элиота?

— Так вы тоже знаете поэзию Элиота? «Бесплодная земля» — самая моя любимая поэма.

Было о чем призадуматься. Но Бай Би не знала, как лучше ответить. Обе молча переглянулись. Первой заговорила Бай Би:

— Лань Юэ, можешь ли ты дать мне номер своего телефона? Мне хотелось бы стать твоей подругой.

— Хорошо, — согласилась та, достала ручку и бумагу, крупными иероглифами вывела имя ЛАНЬ ЮЭ, а под именем: номер мобильного телефона 138-01-221-442.

Взяв бумагу, Бай Би восхитилась:

— Как красиво написаны иероглифы! Ну мы уже пришли. Не буду задерживать репетицию.

Они вошли в театр, прошли темным коридором и вышли на сцену. Сцена уже была обставлена, свет и художественное оформление для танцев размешены как необходимо. Видимо, сегодня предстояла генеральная репетиция со всеми аксессуарами. Вот отчего звонившая сегодня утром Сяо Сэ так настаивала, чтобы Бай Би обязательно пришла.

Какой-то молоденький парнишка, увидев их, подскочил к Лань Юэ и заговорил приветливо:

— Почему вы сегодня так задержались? Все вас дожидаются. Пойдемте поскорее гримироваться.

И сам первым побежал вперед. Бай Би спросила у подруги:

— Кто это?

— Режиссер, — шепнула в ответ Лань Юэ и, кивнув, ушла за кулисы.

Бай Би сама нашла в зале свободное место. Почти тут же началась генеральная репетиция спектакля «Лоулань — пагуба для души».

 

7

Занавес медленно раздвинулся. С прошлого раза у осветителя прибавилось опыта, и он тотчас сфокусировал свет в центре сцены. Звукооператор включил звуки завывающего в песчаной пустыне ветра. Ло Чжоу сидел в первом ряду, большая часть фигуры скрыта в темноте. Он был взволнован, потому что справа и слева от него сидели инвесторы спектакля, а это была первая генеральная репетиция спектакля «Лоулань — пагуба для души». Первый прогон пьесы перед премьерой. Если спектакль провалится, последствия для театра окажутся самыми пагубными. Крах, одним словом.

Первое действие происходило на кладбище в горной долине, на фоне пустынных гор и могил. На сцену вышел молодой князь, прибывший из Лоуланя, чтобы найти могилу женщины, которой поклялся быть верным до гроба. Согласно первоначальному замыслу эта сцена приходилась на середину пьесы, но теперь Ло Чжоу переставил ее в начало.

Молодой князь сам себе задает вопросы и сообщает, что в ходе войны они расстались и он попал сюда; что его спасла таинственная волшебница и с тех пор он поклялся ей в верности до гроба. Но теперь князь узнал, что его любимая уже умерла, оставив дочь. Поэтому князь клянется непременно дать общей дочери счастье навек.

Ло Чжоу был недоволен первым действием, прежде всего потому, что актер, исполнитель роли князя, играл чересчур патетично, а на исправление его исполнения не хватало времени. И актерского дарования.

Второе действие начиналось с вечера первой встречи Ланьна с юйчжэньским принцем. Этим действием Ло Чжоу остался доволен, так как Лань Юэ на сцене производила на публику должное впечатление. Слушая, как Лань Юэ произносит свой монолог, он вспомнил их разговор в тот вечер у него дома. В ушах зазвучал ее голос. Это вызывало досаду: теперь нет пьесы без того, что подсказала Лань Юэ.

Он вспомнил, как в тот вечер он просидел до рассвета, переделывая пьесу, и чуть ли не всю ее перекроил. Назавтра весь день потратил на шлифовку и доработку текста, и его пальцы прямо-таки порхали над клавиатурой. Стуча да отстукивая, он испытывал радость творчества. Ло Чжоу так давно лишился этой радости, что даже подумывал, что способен получать творческое наслаждение только от сочинения романов. Писание же пьес — принудительный труд, вроде каторжных работ.

Стало ясно, что он был неправ: просто не вошел в профессию, не сумел постучаться в двери, ведущие на сцену, не приобрел сценического чутья. Стоило этому чутью появиться, как сочинение пьесы тоже стало доставлять наслаждение. Когда он принес в театр исправленную и переработанную пьесу, почти все актеры заявили, что сюжет пьесы для публики привлекателен и спектакль может иметь успех.

Однако актеры почувствовали, что в сюжете пьесы таится нечто ужасное, способное внушить публике страх. На это Ло Чжоу презрительно ответил, что ему как раз и нужно, чтобы публика испытывала ужас. Он сразу же утвердил исправленную пьесу; все надо было обновить, поэтому последние дни репетировали непрерывно, не считаясь со временем, вплоть до сегодняшнего дня; больше всего тревожили нехватка времени, спешка и небрежность в подготовке. Он верил, что, если бы у него было больше времени и денег, он смог бы поставить классический исторический спектакль.

С третьим и четвертым действиями все было проще. Исполнитель роли юйчжэньского принца играл выше всяких похвал. Стоило же на сцену выйти Лань Юэ, как внимание инвесторов спектакля становилось настолько заметным, что стоило бы ей добавить текста.

Пятое действие показывало выступление войск юйчжэньского принца против жоужаней.

Ланьна стояла на авансцене, мечтая о принце; у нее был большой монолог, так что действие превращалось почти в спектакль одного актера. Одновременно принц в глубине сцены символически командовал несколькими воинами, изображая большую битву двух громадных армий. Сцена разделялась на две части — переднюю и глубинную, так что перед взором публики представали: на передней половине — монолог души, в глубине — ожесточенное сражение.

Шестое действие показывало первую брачную ночь юйчжэньского принца с лоуланьской принцессой. Ло Чжоу признал, что Сяо Сэ в роли принцессы тоже очень хороша. Юйчжэньский принц срывает с ее лица шелковое покрывало и приходит в отчаяние, обнаружив, что она вовсе не та, кого он любит. Он спрашивает принцессу:

— Ты не принцесса? А кто же ты?

Это причиняет принцессе мучительную боль, она и принц оба страдают. Чтобы выразить их чувства, Ло Чжоу разместил на сцене обоих одновременно, но с раздельными монологами. В конце концов принц уходит, взмахнув рукавами, а принцесса остается в одиночестве в пустой спальне. Начинается большой монолог Сяо Сэ. От беспредельной любви к принцу она переходит к беспредельной ненависти к нему.

В современном драматическом театре не принято давать много монологов одному исполнителю: слишком большое испытание для артиста. Но Ло Чжоу это нравилось, хотя он понимал, что это чрезмерная нагрузка для исполнителей. За исключением Лань Юэ.

В седьмом действии принц в доме Ланьна узнает правду. Он желает вечно быть с любимой вместе. В восьмом действии принцесса обманывает принца, лживо утверждая, будто Ланьна уже казнена, а тело отвезено в Долину усопших. Принц устремляется на кладбище, перерезает себе горло во имя любви и умирает. Это действие Ло Чжоу написал очень сентиментально, а актер играл роль принца с таким пафосом, что сидящие в зале люди смеялись. Ло Чжоу сам слышал. Слышать смех во время исполнения трагической сцены — самоубийства главного героя? Да это просто конфуз для режиссера.

Девятое действие было наилучшим во всей пьесе, сочиненной Ло Чжоу: поединок героинь Сяо Сэ и Лань Юэ. Лань Юэ во всем превзошла Сяо Сэ. Ланьна в этом действии умирает во имя любви.

Фоном десятого действия, последнего в пьесе, служит кладбище. В это время Лоулань уже погиб из-за засухи, принцесса с печальным лицом приезжает сюда, чтобы встретиться во сне с духом покойной матери. Узнав всю правду, она умирает в страданиях.

Когда опустился занавес, инвесторы спектакля остались довольны: они выразили готовность продолжать финансирование. Это успокоило встревоженное сердце Ло Чжоу.

 

8

У Ло Чжоу улучшилось настроение. Не придираясь к рабочим сцены, занявшимся разборкой декораций, он прошел прямиком за кулисы. Лань Юэ уже выходила из гримерной. Режиссер заговорил ласково:

— Лань Юэ, вы играли отлично. Если вы будете так же играть на премьере, очень-очень скоро станете известной.

— Правда? Но слава меня не интересует, — смущенно замялась та.

— Нет, вы непременно станете знаменитой артисткой, вы сможете играть в кино и на телевидении, разбогатеете и прославитесь. Тогда и меня не забывайте, — засмеялся Ло Чжоу.

— Вы меня не совсем понимаете. Извините, я пойду.

Глядя, как она удаляется, Ло Чжоу окликнул:

— Лань Юэ, приглашаю вас сегодня поужинать.

— Извините, сегодня я занята, — холодно ответила Лань Юэ и быстро ушла.

— Не зацепишь, — растерянно покачал головой Ло Чжоу.

— Она вам нравится, правда? — спросил женский голос позади.

— Кто? — обернулся Ло Чжоу и увидел Сяо Сэ.

У нее было очень сердитое лицо. Все ее эмоции определялись только одним чувством: и радость, и гнев — все зависело от страсти. Она заговорила жестко:

— Человек не хочет с тобой пойти, а ты не принуждай.

— Что вы этим хотите сказать?

— Не притворяйтесь. Сначала договорились, что я буду играть главную роль, а теперь пьеса тобой исправлена, принцесса превратилась в роль второстепенную. Это так несправедливо! Я знаю, что она красивее меня, поэтому ты во всем ей потакаешь, не так ли? Она непорядочная женщина. Ты с ней переспал, а?

Судя по последней фразе, Сяо Сэ больше себя не контролировала. Все ее прошлые старания пропали даром; ведь она неизменно во всем полагалась на Ло Чжоу, с ним связала свои мечты и расчеты. Ревность полыхнула неистовым факелом, смела все доводы рассудка — как у принцессы, роль которой она исполняла.

— Сяо Сэ, моему терпению есть пределы. — Ло Чжоу тоже рассердился и повысил голос.

— Ты об этом еще пожалеешь, — ледяным тоном заявила Сяо Сэ, скривив рот.

Она быстро вышла из театра, у дверей увидела свою лучшую подругу и склонила голову к ней на плечо. Бай Би, протянув руку, стала перебирать ее волосы, приговаривая:

— Подружка моя, это судьба.

Подул осенний ветер, и Сяо Сэ задрожала всем телом. Она подняла голову и тихо прошипела:

— Пусть катится к своей проклятой судьбе!