Утро. Снова солнце и тишина. Я выглянула из окна канцелярии: внизу, над Северным предместьем висело облако желтой пыли. Раскопки начались.

Мы с Гильдой решили отправиться к месту раскопок позднее. Я разобрала и разложила по местам все папки и канцелярские принадлежности и даже подсунула под ножку стола деревянную планку. Затем мы занялись шкафом с медикаментами. Мне казалось, что медикаментов было слишком много для шести молодых здоровых духом и телом людей, и я осторожно спросила об этом Гильду. Она ответила:

— Обычно лишь несколько человек обращаются за медицинской помощью, но иногда заболевают все сразу, приходят даже целыми семьями, тогда и наступает горячая пора. Мы, конечно, обязаны лечить только наших рабочих, но, право же, невозможно отказать остальным.

Гильда ушла, ей нужно было поговорить с поваром, а я продолжала расставлять по полочкам пузырьки с борной кислотой и раскладывать пакетики ваты.

Наконец, мы направились к месту раскопок. Гильда была именно такой, какой должна быть жена археолога. Она имела большой опыт полевых работ, прочитала много литературы по археологии и, став женой Джона, особенно увлеклась археологией Крита и Египта.

Она рассказала о жизни на Крите, где они ежегодно проводили летние месяцы. Когда Джон работал куратором, они жили в Кноссе на вилле Ариадны в непосредственной близости от Дворца Миноса.

В самом слове «Крит» заключено какое-то волшебное очарование. По крайней мере, так казалось мне после того, как я узнала миф о Тесее и Ариадне, истории о том, как клубок красных ниток помог Тесею, убившему Минотавра, выбраться из лабиринта. Позже мне приходилось видеть критскую живопись. Цветы и летающие рыбы на стенах дворца, морские чудовища Я водяные растения на изящной глиняной посуде, фрески, на которых изображены атлеты и акробаты, совершающие прыжки и сальто над разъяренными быками, — это изумительное, необыкновенно реалистическое искусство восхищало меня.

До этого утра я никогда не задумывалась над тем, какую роль сыграли отдельные образцы критской живописи в истории мирового искусства, и, конечно, не имела ни малейшего представления о той связи, которая существовала между прекрасным критским искусством и «новым» искусством Египта, достигшим наивысшего расцвета при Эхнатоне и именно здесь, в его городе.

Мы с трудом пробирались по песку, и Гильда рассказывала. Незадолго до восшествия на престол Эхнатона, по всей вероятности в период царствования его отца, материковая Греция сокрушила былое могущество Крита. Его мощный флот был уничтожен, Кносс и другие города острова сожжены. Возможно, что в мифе о Тесее, вступившем в единоборство с Минотавром в его логовище, в какой-то степени отражены события, происходившие в действительности.

Критские художники, почувствовав приближение бури, бежали, вероятно, на юг и нашли приют в Египте, где в то время правил отец Эхнатона. В изгнании они продолжали создавать свои чудесные картины, и египетским художникам, может быть, довелось видеть, как работали эти мастера. Как бы то ни было, именное в этот период в египетском искусстве появляются черты нового. Художники в значительной степени преодолевают формализм и абстрактность в манере изображения жизни. Обычные повседневные предметы приобретают в их глазах самостоятельное значение, а не играют роль деталей какой-нибудь картины, прославляющей подвиги фараона. В Фивах, во дворце, построенном отцом Эхнатона, сохранились фрагменты фресок, уже носящих черты этого нового стиля. На объемно и искусно воспроизведены утки с ярким оперением, плывущие среди кустов лотоса.

Мы находились уже примерно на полпути от места раскопок. Справа от нас пальмы несколько отступали к реке и в образовавшейся песчаной бухте беспорядочно громоздились низкие стены. Я видела немало развалин, и мне было нетрудно определить, что это нагромождение скорее походило на руины одного огромного здания, чем на развалины нескольких домов.

— На полу в южной части дворца есть чудесные образцы живописи нового стиля, — сказала Гильда. — Вы ведь видели репродукции Петри?

Я ответила утвердительно и добавила:

— Где-то здесь должен находиться Северный дворец с его изумительными стенными росписями. Я видела прелестные цветные репродукции. Где же он был расположен?

Гильда остановилась и рассмеялась.

— Здесь, — сказала она, указав на разрушенные стены.

— Это и есть Северный дворец?!

Я вспомнила восхитительные репродукции Северного дворца в одном журнале: стены сплошь расписаны нежно-зелеными болотными цветами и травами, странные хохлатые птицы, голуби и алкиды сидят или порхают в листве.

И все это найдено здесь, на выжженных солнцем пыльных руинах. Я попыталась на миг представить себе, как выглядел когда-то этот дворец. Изящный, красивый, ослепительно белый на фоне синего неба.

Он возвышался над деревьями, а в его чудесных комнатах мягко светились живые фрески.

Вскоре мы пришли к месту раскопок, которое напоминало разворошенный муравейник. До нас доносились выкрики, а иногда и обрывки странных, непривычных для моего слуха песен. Работа, по-видимому, велась в двух местах. Высохшее вади пересекало Северное предместье и под прямым углом уходило к реке. Джон сказал, что в древности здесь, возможно, проходил канал, по которому припасы подвозились к самому сердцу предместья. Судя по шуму и пыли, основные раскопки проводились по ту сторону вади. Однако небольшая группа рабочих, которой руководил куфти, энергично работала в юго-западном углу предместья. Здесь же был и Джон. Мы подошли к нему.

Оказалось, что раскопки ведутся в квадрате Т.34. Песок все еще заполнял комнаты почти на три фута. Чем ближе к полу, тем сложнее становится работать. Там обычно и обнаруживается масса предметов нередко очень хрупких: ступени для омовения, плиты кирпичные скамейки. На этой стадии копать нужно не торопясь и очень осторожно.

Землекоп брал у одного из смуглых эльфов веревочную корзину и ставил ее между коленями. Затем, ловко взмахивая мотыгой, наполнял ее песком. Мальчишка подхватывал корзину и присоединялся к нескончаемой веренице ребят, двигавшихся к свалке. Этот участок надо выбирать очень продуманно: он не должен быть слишком удален от места работ и под ним не должно быть погребено какое-либо здание. Ребята направлялись к дальнему концу свалки, сбрасывали свою ношу — и с хохотом и пением, размахивая корзинами, поспешно возвращались за новой порцией.

Тонны песка переносились с удивительной быстротой. Песок в комнатах заметно убывал, но ребята не проявляли ни малейших признаков усталости. Это движение — от дома вверх по насыпи и снова назад — напоминало какой-то очаровательно непринужденный сельский танец. Красные, голубые, оранжевые, зеленые и белые бумажные платья мелькают вдоль серо-бурой насыпи, пыль поднимается столбом, и вот ребята уже возвращаются и, украдкой поглядывая на нас блестящими глазами, в сотый раз опускают пустую корзину к ногам отцов.

— Прекрасный дом, — удовлетворенно сказал Джон. — Взгляните! — Он взял какой-то предмет, лежавший на низкой стене среди картонных коробок и блокнотов. Ничем не примечательная база колонны, подобная тем, какие были у нас в доме, только гораздо меньше. Можно ли судить о характере постройки по такой незначительной детали?

— Она куда меньше тех, которые мне приходилось видеть, — отважилась заметить я.

— Вот в том-то и дело, — сказал Джон. — А где мы обычно находим их?

— На полу, конечно, — ответила я, чувствуя, что проверяется моя сообразительность.

— Верно, — подтвердил он. — Но мы же еще не приблизились к полу, ее нашли сегодня утром, примерно в трех футах над уровнем земли, едва сняв верхний слой. Как вы это объясните?

Джон и Гильда испытующе смотрели на меня. Я напряженно думала. База маленькой колонны, очевидно, не имеет ничего общего с полом, иначе ее не могли бы найти там, где нашли.

— Вероятно, она была на верхнем этаже и упала, когда дом рухнул.

— Да, — одновременно отозвались они. — И конечно, — продолжал Джон, — колонны верхнего этажа были значительно тоньше, а их базы — легче. Это делалось для того, чтобы уменьшить давление на потолок нижней комнаты. Ставлю вам пять с плюсом. Идемте, пора подумать о ленче.

Я чувствовала себя подобно Алисе на Безумном чаепитии. Сначала меня проэкзаменовали, потом пригласили на ленч в самом неподходящем для еды месте — среди кирпичной пыли. В этот момент появился старый Умбарак со свистком в руке. Он взобрался на самую высокую точку насыпи и, убедившись, что все его видят, медленно извлек из складок одежды колоссальные серебряные часы. Этот предмет оказывает на рабочих магическое действие. Некоторое время Умбарак гордо смотрел на них, кажется, держа их циферблатом вниз, а затем, бросив быстрый проницательный взгляд на солнце, дал свисток.

Стук мотыг и споры прекратились. Ребята с визгом посыпались вниз. Облако пыли осело. Мужчины, потягиваясь, стряхнули прилипшие песчинки и неторопливо побрели в тень, взяв маленькие узелки с хлебом, луком, финиками и бутылками воды. Томми, Ральф и Хилэри, вспотевшие и разгоряченные, подошли к нам. Со стороны дома приближалась небольшая процессия, две девушки, нанятые для услуг, несли на голове большие деревянные ящики. Девушек сопровождал юный Абу Бакр, который шел налегке.

Когда они приблизились, мы уже сидели в тени, прислонившись к низкой стене. Девушки быстро опустили ящики к нашим ногам и удалились, посмеиваясь. Абу Бакр неспеша распаковал один из них и выдал каждому тарелку (горячую!), стакан, вилку, хлеб и даже бумажные салфетки. В другом ящике оказался невероятно большой домашний пирог, все еще очень горячий, несмотря на долгий путь. Заглянув в ящик, я убедилась, что Абд эль Латиф в совершенстве знает принципы походной кулинарии. Ящик был набит соломой и тугими валиками бумаги, посередине уютно разместилось блюдо с пирогом.

За пирогом были поданы фрукты, шоколад, лимонад и сигареты. Потом мы сидели, мирно беседуя, а Абу Бакр снова запаковал все в ящик и отправился домой, за ним покорно следовали его подчиненные.

Как приятно было сидеть у древней стены дома и, вдыхая согретый солнцем воздух, прислушиваться к разговорам! Ральф и Хилэри провели большую часть утра за нивелиром, им помогал молодой Кассар Умбарак. Томми наблюдал за раскопками по ту сторону вади. Джон намеревался поработать у большого дома, а вечером обойти территорию раскопок.

— Как же называется большой дом? — спросил Ральф.

— T.34.I, — ответил, смеясь, Джон.

Старый Умбарак приложил к губам свой свисток. Пыль снова закружилась в воздухе, и ребята возобновили свой стремительный бег. Гильда и я возвратились домой.

Вечером объявились первые пострадавшие: у одного был порез, у другого — ссадина на носу, у третьего — фурункул. Привели и двоих ребятишек с воспалением глаз. Как я потом заметила, этому заболеванию больше подвержены дети, чем взрослые. Мне становилось нехорошо, когда я осматривала красное, сильно распухшее мокрое веко, налитое кровью глазное яблоко. Обычно глаз промывали раствором теплой воды с борной кислотой.

Мне казалось, что такой метод лечения абсолютно неэффективен, но скоро я убедилась в его быстром и благотворном действии. Иногда к нам прибегал какой-нибудь мальчишка и, широко улыбаясь, показывал пальцем на глаза с чистыми белками. И я с трудом узнавала в нем жалкого малыша с гноящимися распухшими глазами, которого приводили ко мне две или три недели назад.

После ужина меня посвятили в тайны регистрации. В этот день было найдено несколько предметов. Они, как и база колонны, вероятно, находились в комнатах верхнего этажа. Сейчас они покоились на столе под лампой, каждый на листке бумаги с точными координатами того места, где был обнаружен. Вот небольшой высеченный в форме утки камень (гиря, по словам Джона), две бронзовые иглы с неповрежденными ушками, обломок бронзового лезвия и несколько раскрашенных бусин и амулетов.

Вначале было очень странно дотрагиваться до таких вещей: ведь ни одна живая душа не касалась их с тех пор, как они были утеряны кем-то из подданных Эхнатона.

На столе лежала пачка больших квадратных карточек со штампом «Тель-эль-Амарна»; в них заносились данные о каждом предмете: дата и место находки, серийный номер, краткое описание, размеры, материал, а также рисунок в масштабе или в натуральную величину. Карточка была единственным документом, содержавшим исчерпывающие сведения о предмете, необходимые для дальнейшей работы над ним и публикации. Подобные карточки обычно заполнялись на новые или особо интересные типы бусин, амулетов, гнезд перстней либо глиняных печатей. Мелкие вещи, которые тысячами отливались в глиняных формах, регистрировались по-другому. Ценность этих предметов, например колец с выгравированными на них именами Фараонов, несколько иная, чем предметов, обладавших индивидуальными особенностями. Они служат вещественными доказательствами, несомненно, очень важными для археологов, так как подтверждают другие данные, на основе которых делаются заключения. Фаянсовые кольца, матовые, желтые, зеленые или голубые, каким бы красивыми они ни были, особенной ценности не представляют. Но попробуем подсчитать, сколько раз имя одного фараона упоминается на перстнях, обнаруженных при раскопках на данном участке. И что же? Это имя встречается здесь чаще, чем имена других фараонов. Проведем подобный подсчет еще на каком-нибудь участке — результат будет иной. Теперь уже можно делать вывод.

Принцип регистрации таких предметов был предложен Ф. Петри и с незначительными изменениями используется до сих пор. Он удобен, эффективен и несложен.

Джон наколол на стену огромные щиты, на которых рядами были изображены различные типы предметов древности. Два ряда отводилось керамике, третий — бусинам, еще один — кольцам. Каждый предмет, имел классификационный номер и дополнительный, указывающий на его разновидность. Когда бусина, амулет или перстень поступали для регистрации, мы прежде всего искали соответствующий тип на щите и, если они там оказывался, помечали в журнале, что в такой-то комнате обнаружена бусина такого-то типа. Вот и все, и никаких карточек! Бусины потом раскладывались по коробкам — а вдруг на досуге захочется нанизать их? Если же предмета данного типа на щите не было, его удостаивали карточкой и рисовали на щите.

Часто при раскопках попадались глиняные формы, в которых отливали фаянсовые бусы, амулеты и гнезда колец. На них сохранились отпечатки пальцев древнего формовщика в тех местах, где он прижимал мягкую глину к модели. Металлические предметы отливались в каменных формах, которые могли выдержать значительно более высокую температуру.

Первая регистрация продолжалась недолго — предметов было мало. Джон и Гильда классифицировали бусы и амулеты, мы с Томми заполняли карточки.

Томми, упорно твердивший, что не умеет рисовать и справится с подобной работой, продемонстрировал чудеса точности и аккуратности, он строго выдерживал масштабы и измерял предметы во всевозможных ракурсах. Я же была довольно высокого мнения о своих графических способностях, однако другие, видимо, не разделяли его и посоветовали мне забыть о живописи.

Было очень приятно регистрировать первые находки. Я решила, что мы уже все закончили, когда Томми вдруг сказал: «Ну, а теперь нам предстоит пронумеровать предметы — проставить на них номера карточек». Эта работа также требовала внимания и точности, номер следовало наносить несмываемыми чернилами отчетливо и так, чтобы не испортить внешнего вида предмета. Самые мелкие находки мы помещали в маленькие коробочки с номерами на крышках или снабжали их крохотными дощечками-ярлычками, если можно было прочно прикрепить их. Наконец, мы осторожно перенесли наши драгоценные находки в кладовую и аккуратно разложили их на полке. Я очень гордилась ими, хотя они только подчеркивали пустоту полок.

После того как мы смахнули со стола пыль и песок, Джон произнес тоном, достойным фараона: «Мое величество желает пива». Пиво появилось, а за ним с молниеносной быстротой и Хилэри с Ральфом, чертившие в канцелярии. Все были радостно настроены: работа началась и, кажется, успешно. Мы даже придумали нашу эмблему раскопок — гербовый щит, на котором были изображены голова куфти, скрещенные мотыги и маленькие корзины.