Вот и кончился 2009 год. В этом году мне исполнилось семьдесят лет. Удивительно, с трудом верится. Хотя хронология – наука точная. В этом году произошло и другое событие, тесно связанное с первым: я наконец увидел Венецию. Наши многочисленные детки совместно с друзьями – своими и нашими – устроили нам с Машей, моей женой, эту поездку. Воистину, есть время бросать камни и есть время собирать камни.

Сразу скажу, что Венеция прекрасна и заслуживает всех слов восхищения, которые произносились и произносятся в ее адрес. Я стремился попасть туда давно, со времен детства и ранней юности, от сказок Гоцци, карнавала, масок, гондол («…гондольер молодой, взор твой полон огня, я стройна я легка – не свезешь ли меня, я в Риальто спешу-у до зака-а-а-та…!» – напевала моя мама). Реально же первая возможность появилась в 92-м году, но я ею не воспользовался, единственно по собственному желанию (нежеланию). Дело было так. В 91-м году, когда развалилось наше «плановое» советское хозяйство, я, как и многие другие, ушел из государственной конторы и организовал, вместе со своим приятелем Шурой Шустером, собственное маленькое предприятие. Поначалу дела шли неплохо, мы загребли (по нашим представлениям) чертову кучу денег и даже занялись некоторой благотворительностью. Шура, как диссидент со стажем, связался со своим приятелем Аликом Гинзбургом и договорился, что мы будем перепечатывать и распространять в России эмигрантскую газету «Русская мысль» на безвозмездной основе. Редакция, со своей стороны, не осталась в долгу и организовала нам недельную поездку в Италию. Последний день мы должны были провести в Венеции. Но, к сожалению, к этому моменту между нами, компаньонами, накопилось внутреннее раздражение – слишком много впечатлений, слишком по-разному реагировали мы на увиденное… Я испугался, что мой сложившийся внутренний образ Венеции подвергнется слишком большому искажению под мощным воздействием Шуры, и на поездку не решился. Шура с женой Катей поехали без нас, а мы с Машей отправились домой, будучи уверены, что наша Венеция еще нам откроется. Она и открылась нам – через семнадцать лет.

Когда наши дочери Агаша с Асей принесли нам билеты на самолет, бронь гостиницы на Лидо, бабки на житье – для нас (для меня, во всяком случае) это явилось полной (и ошеломляющей) неожиданностью. Я стал готовиться к поездке. То есть первым делом тут же залез в Интернет. Нашел там кучу сведений о Венеции, бытового и практического плана – где следует обедать, где есть мороженое, на чем передвигаться и что смотреть. Но, конечно же, прежде всего обратился к большой литературе – слава богу, Венеция не обойдена ее вниманием.

Вот Анри де Ренье, по страницам романов которого бродят изящные тени синьоров Джакомо Казановы и Карло Гоцци. Мой папа очень высоко ценил Анри де Ренье как стилиста-прозаика. Папа – украинский провинциальный еврей, практически самоучка, для которого русский язык не был родным, – развил в себе абсолютную грамотность и безошибочный литературный вкус. По его рекомендации я брал томики Ренье в читалке Исторической библиотеки, чтобы не заснуть там от скуки над учебниками истмата, диамата и истории партии – обязательных «гуманитарных» предметов в техническом вузе.

Вот Павел Муратов. Его замечательные «Образы Италии» не только полны описаний живописи Тинторетто, Тьеполо, Веронезе и Тициана, но и таких текстов о моем любимом Гоцци: «Почти два с половиной столетия назад Венеция еще раз увидела небывало блестящий расцвет театра масок, так умно и тонко соединенного теперь с фантастической комедией. Еще раз венецианский праздник озарило чистое и милое веселье прежней Италии, и пламень его погас лишь с концом труппы старого Сакки и с кончиной последнего друга Арлекинов и Коломбин, первого романтика в истории, графа Карло Гоцци». Но о Гоцци позже.

Старина Хэм. Надо признать, его скучный роман «За рекой в тени деревьев» мало дал мне для познания Венеции, кроме, пожалуй, действительно прекрасного вина «Вальполичелло», которому мы с Машей отдали должное.

Томас Манн, его «Смерть в Венеции». Чем-то неуловимо передает атмосферу города-призрака.

Ходасевич: «Из всех городов земного шара Венеция наименее может считать себя чем-нибудь обязанной природе. Напротив, вся она – какое-то изумительное и нарочитое создание человека. Блистательно возникновение этого города наперекор природе, и многозначительно каменное его однообразие». Однако, побывав на острове Пеллестрина, одном из дальних островов Лагуны, я открыл для себя настоящий природный заповедник, безлюдный, с зарослями ежевики, гнездами сов и бамбуковыми рощами…

Бродский. Его поэма в прозе «Fondamenta degli incurabili» не только включила меня в ритм венецианского прибоя, но и открыла мир его собственной поэзии, до тех пор, признаюсь, для меня скрытый. Широкая набережная Неисцелимых, широкий канал, напротив остров Джудекка. Туристов мало. Сижу на скамейке, щурюсь на солнце, а мимо медленно проплывает громадный корабль, больше любого городского здания. Чайки кричат. Воздух пахнет корицей и фиалками.

И наконец, Карло Гоцци. Его книга «Десять сказок для театра», прекрасно изданная, с иллюстрациями, умными комментариями С. Мокульского и большими выдержками из воспоминаний самого Гоцци, стала одной из самых удачных находок в моих походах по букинистическим магазинам. Помнится, в 70-е годы среди моих друзей резко возрос интерес к театру и, в частности, к комедии дель арте. Дело в том, что в это время многие театры, особенно провинциальные, переживали кризис – спектакли шли в полупустых залах, сборы были мизерные, дотаций не хватало. Минкульт затеял социологическое исследование театров и выделил для этого некоторые суммы – гранты, как сейчас говорят. Такой грант получил и мой приятель Гена, и под его руководством несколько наших друзей (и я в их числе) в свободное от основной работы время ездили по провинциальным театрам, анкетировали зрителей и актеров, посещали репетиции, составляли отчеты. Мне, к сожалению, не довелось, но некоторые из ребят посещали даже репетиции Анатолия Эфроса, они считали его гениальным…

В этом кругу было модным разбираться в структуре итальянской комедии масок и разыгрывать между собой характерные сюжеты с Пьеро, Коломбинами и Панталоне. Так, мой друг Витя переживал в этот период бурный и драматический роман. Девушка его отвергала и даже уклонялась последнее время от свиданий. Чтобы доставить Вите возможность встречи и объяснения, был разработан план. Было объявлено, что наш общий друг Боря Домнин справляет свой день рождения в известном ресторане, и на банкет были приглашены Витя, наш приятель Саша и Витькина девица с подругой (деньги на это мероприятие дал, разумеется, Витька, заработавший некоторую сумму как раз на социологических опросах театров). Пока любовная пара выясняла отношения, дзанни Борька и Сашка, испив изрядно коньячку на халяву, активно отпихивая друг друга, пытались завоевать внимание Коломбины – подруги. Инсценировка удалась на славу: Витька с девицей укатили вместе на одном такси, Борька с Сашкой и с Коломбиной – на другом. В завершение сюжета Борька потом долго мучился любопытством – что же было в пакете, который принесла ему в подарок на «день рождения» Витькина девица и который они, разумеется, забыли в гардеробе…

Но вернемся к нашему рассказу о поездке.

Ну вот, предотъездные хлопоты позади, визы получены, собаки и дети пристроены, вещи уложены. Едем. Рейс «Аэрофлота» до Праги, стоянка в пражском аэропорту два часа, затем пересадка на маленький самолетик «Чешских авиалиний» (типа нашего Ан-24), и летим в Венецию. На обратном пути стоянка будет четыре с половиной часа, можно будет успеть смотаться в Прагу. Самолетик летит над Европой, постепенно забираясь в горы. Горы становятся все круче и выше, вот уже островерхие снежные вершины проносятся совсем близко под крылом. Небось там уже лыжный сезон в разгаре, но мы летим на юг, к «теплому» морю. Вот снижаемся, под крылом рыжие виноградники и болота, болота… Небольшой аэропорт Венеции, любезная девушка в справочном бюро на смеси трех языков – итальянского (понимаю, потому что учился музыке), французского (понимаю, хотя говорит она плохо) и языка жестов и мимики (понимаем оба, потому что она итальянка, а я Чачко) – объясняет, как проехать на Лидо, втюхивает нам самую дорогую абонементную карточку (бесплатный транспорт + несколько музеев), очаровательно улыбается, и вот мы едем в город. Автобус до «Термини» и катер-«вапоретто» через весь город каналов, через Лагуну, к острову кинофестивалей и смерти Ашенбаха. Маленький отель, крошечный, но удобный номер, прогулка по городку и ужин. Завтра – в поход, по музеям, каналам и красотам. Но назавтра Машенька лежит влежку, сотрясаемая приступами кашля, – рецидив перенесенного недавно гриппа.

Три дня и три мучительные ночи Маша провела на венецианской койке, оглашая отель и его окрестности громким кашлем (и это в разгар всеевропейской охоты на заболевших свиным гриппом). Надо отдать должное персоналу и соседям-постояльцам: их не было ни видно, ни слышно. По утрам и вечерам мы выбирались в городок – поесть, подышать морским воздухом, а остальное время Маша лежала в номере, читала – благо в электронной читалке книжек на небольшую библиотеку. Я выбирался днем на «вапоретто» в Венецию, бродил по запутанным проулкам, каналам и канальчикам, порой намеренно теряясь в их лабиринтах. Погода стояла замечательная – тепло, солнечно. Разумеется, днем город заполняют толпы туристов, но стоит выбраться с основных туристских троп типа Канале Гранде в сторону, к маленьким канальчикам и площадям (пьяцеттам), где немногочисленные венецианцы гуляют с детьми и пьют кофе, как тебя окружают тишина, вид благородных обшарпанных стен и плеск воды в каналах. Я побывал в районе Арсенала, где когда-то строился самый сильный в мире венецианский флот, погулял по еврейскому гетто, обнесенному мощной стеной, где когда-то гонимые отовсюду евреи нашли безопасный приют. К исходу третьего дня Маша наконец окрепла настолько, что мы смогли выйти на более или менее продолжительную экскурсию по Лидо, сходили на пляж, собирали раковины, вечером посидели в ресторанчике. Было решено объявить конец болезни и наутро отправиться в Венецию. Разумеется, наутро погода испортилась, заморосил мелкий дождь, но нас это уже не остановило. И первое, что мы увидели, приплыв на «вапоретто» в Венецию, была залитая водой по колено площадь Сан-Марко: было местное наводнение – аква альта, – и туристы передвигались по площади по специальным мосткам или покупали (по десять евро) специальные высокие полиэтиленовые сапоги, а полицейские в таких же сапогах регулировали движение туристов по мосткам. Было забавно.

В последующие дни погода улучшилась. Мы гуляли по узким улицам великого города, ходили и в музеи (хотя оба не слишком любим это занятие), катались на «вапоретто» по каналам. Побывали на островах Лагуны, на Торчелло осмотрели древнюю церковь и колокольню – места, откуда, по преданию, началось заселение Венеции, посидели на троне Аттилы – говорят, это приносит счастье. В один из дней случился у меня разговор с одним венецианцем, имеющий самое непосредственное отношение к главному герою моего Большого приключения. Мы гуляли по улочкам города, не заглядывая в карту, и вышли на небольшую площадь – пьяцца Гольдони. Посреди площади – памятник драматургу, достаточно пышный. Зашли в расположенную неподалеку лавочку – книги, сувениры, письменные принадлежности. Хозяин – пожилой венецианец, живой и любезный, показал нам парочку недорогих сувениров для наших дочерей. Я спросил его – вот, мол, есть площадь Гольдони, на ней памятник драматургу от благодарных граждан города. Есть и дом-музей Гольдони. А сохранился ли дом, где жил другой прославленный венецианец, драматург Карло Гоцци? «Гоцци? – пожал плечами собеседник. – Не знаю такого» – «Ну как же», – говорю, – граф Карло Гоцци, современник Гольдони». «Венецианский граф?» – уточняет с видом знатока собеседник (есть некоторая особенность у этого титула). «Да», – говорю и рассказываю, что был такой великий человек и его слава в те времена превышала славу Гольдони. Собеседник качает головой – нет, не знает он такого имени, но благодарен за наши сведения и теперь будет интересоваться… Мы с Машей пошли дальше, но разговор с венецианцем запомнился.

…Наше пребывание в Венеции подошло к концу. На обратном пути во время пересадки в Праге мы успели съездить в центр, пройтись по Старому городу, полюбоваться на его памятники, поесть в чешском погребке кнедликов с пивом. Случился в Праге и эпизод, повторяющий (в пародийном ключе) случившийся в венецианском книжном магазине: зайдя в один из ресторанчиков Старого Града, мы попытались объяснить, что хотели бы попробовать типично чешской еды, ну, такой примерно, какую описывал Швейк, – жареной колбасы с кнедликами и пивом. Последовало долгое обсуждение официантов, что есть Швейк, что мы имеем в виду, пока один из них не воскликнул: так это ресторан «Швейк», он сейчас на ремонте, но если мы хотим кнедликов, то они нам их подадут. Пиво, разумеется, у них тоже есть, а вот колбасой они не торгуют… Кнедлики с жареной телятиной и пивом оказались очень вкусные. К вечеру мы были в Москве. Но мое Большое приключение на этом не кончилось. Дело в том, что я решил ввязаться в венецианскую литературную полемику XVIII века, встав на сторону одного из соперников – Карло Гоцци.

Я не литературовед и не историк, интерес мой к личности и творчеству Гоцци любительский. Открыв книжку «Сказки для театра», чтобы перечитать одну из любимых пьес, я обратил внимание на этот раз и на большую вступительную статью С. Мокульского – известного исследователя истории театра (обычно такие вещи пропускаешь). Вот что пишет С. Мокульский: «… «Бесполезные мемуары» Гоцци – одно из интереснейших его произведений и один из лучших памятников итальянской мемуарной литературы XVIII века».

Встретив упоминание о мемуарах Гоцци, я, естественно, постарался найти их и прочесть. Разумеется, прежде всего ринулся в Интернет, где, как известно, есть все. Обнаружилось, что ссылки на них, с самыми высокими комплиментами в адрес автора, встречаются в литературе часто. «Отойдя от театра, Гоцци занялся подведением итогов. В 1795 году он издает (хотя написаны они были еще в 1780 г.) свои замечательные «Бесполезные мемуары», в которых излагает свою жизнь и свои театральные взгляды», – пишет Н. Томашевский, исследователь творчества Гоцци.

Обширные фрагменты мемуаров в переводе Я. Блоха, одного из переводчиков «Сказок», приведены в «Хрестоматии по истории западноевропейского театра», под ред. С. Мокульского. Всего в этом капитальном издании приводится восемь таких фрагментов, общим объемом около пятнадцати страниц. Тексты касаются моментов личной жизни Гоцци, его литературной полемики с драматургами Гольдони и Кьяри, его взаимоотношений с актерами труппы Сакки, устройства венецианского литературного общества того времени, называемого академией Гранеллески. Фрагменты вполне литературно обработаны и снабжены ссылками на источник – капитальное итальянское издание. Вот один из таких фрагментов – отрывок из воспоминаний Гоцци, рисующий момент полемики между двумя великими венецианскими Карлами – Карло Гольдони и Карло Гоцци. В своих мемуарах Гоцци пишет: «Вооружившись за мнимые заслуги похвалами, коих добиваются любыми средствами обман и лицемерие… Гольдони утверждал, что огромный успех его театральных пьес лучше всего свидетельствует об его действительных заслугах и что одно дело заниматься тонкой словесной критикой, а другое – писать вещи, всеми признанные и приветствуемые толпой на публичных представлениях… Тогда я, нисколько не чувствуя себя уязвленным, высказал однажды мысль, что театральный успех не может определять качества пьесы и что я берусь достигнуть гораздо большего успеха сказкой «О любви к трем апельсинам», которую бабушка рассказывает своим внучатам, переделав ее в театральное представление» (Карло Гоцци, Бесполезные мемуары, ч. 1, гл. XXXIV; цитируется по переводу Я. Блоха, напечатанному в «Хрестоматии по истории западноевропейского театра», под ред. С. Мокульского, т. 2, «Искусство», М., 1955, с. 598). Обнаружив такие куски литературного текста на русском языке, естественно, хочу найти и весь текст, полностью, и – не нахожу!! Нет его в Интернете! То есть, конечно, находятся в Интернете «Бесполезные мемуары» Карло Гоцци, изданные на итальянском, в переводах на французский, на английский, на немецкий. Есть, наверное, и китайский перевод, но русского нет. Нет его и в библиотеках. Мной овладевает азарт, ищу по упоминаниям фамилии Блох. Постепенно погружаюсь в эпоху двадцатых годов, в среду поэтов Серебряного века. Есть Яков Ноевич Блох, человек интересной судьбы, вхожий в литературные круги начала века, один из организаторов издательства «Петрополис», знакомый с Ахматовой, Кузминым, Лозинским, переводчик трех из десяти «Театральных сказок» Гоцци. Есть Раиса Ноевна Блох – его сестра, поэтесса, автор нескольких поэтических сборников (это на ее слова Вертинский написал и исполнял известный романс «Унесла печальная молва милые, ненужные слова – Летний Сад, Фонтанка и Нева…»), совместно с ней Яков Блох перевел четвертую «Сказку» – «Король-Олень». Но не нахожу нигде (кроме как у С. Мокульского) упоминаний о русском переводе «Бесполезных воспоминаний». Загадка.

В попытках разгадать тайну русских переводов произведений Гоцци поневоле втягиваешься в перипетии и сплетения судеб многих русских интеллигентов начала ХХ века. Известно, что к переводам «Театральных сказок» Гоцци обращался А. И. Островский. Ходасевич попытался перевести «Турандот», но отказался, по собственному признанию, из-за трудности перевода. Сказка Гоцци «Принцесса Турандот» была переведена писателем Михаилом Осоргиным и поставлена Евгением Вахтанговым в 1923 году. Тогда же в издательстве ГИЗ был выпущен двухтомник Карло Гоцци «Сказки для театра», в который вошли, кроме «Сказок», некоторые прозаические отрывки в переводах Я. Н. Блоха, Р. Н. Блох, М. Осоргина и М. Л. Лозинского. В издании «Сказок» 1956 года некоторые сказки даны в переводе Т. Щепкиной-Куперник.

Яков Ноевич Блох в 1923 году, после кратковременного ареста сестры и жены по делу, по которому уже был расстрелян Гумилев, эмигрировал с семьей в Берлин и перевел туда издательство «Петрополис». С приходом в Германии к власти фашистов он переехал в Брюссель, а оттуда – в Швейцарию. Умер Яков Ноевич в 1968 году в Швейцарии. Трагичной была судьба сестры Я. Н. – Раисы Ноевны Блох. Перебравшись в середине 30-х в Париж, она попыталась наладить там свою жизнь, но в 40-м году нацисты арестовали и отправили в концлагерь ее мужа, в бесприютных скитаниях умерла их двухлетняя дочь. Раиса Ноевна попыталась перебраться в нейтральную Швейцарию, но была задержана пограничниками и выдана обратно в оккупированную Францию, там арестована и погибла в одном из лагерей уничтожения. У Евгения Евтушенко есть горькое стихотворение об этой трагедии:

Итак, возвращаясь к нашей теме, можно с уверенностью предположить, что русский перевод мемуаров Гоцци (и перевод добротный) был сделан Я. Н. Блохом, но не был полностью опубликован и исчез (есть только фрагменты из «Хрестоматии» С. Мокульского)! Единственное правдоподобное объяснение – в волнениях отъездных 20-х рукопись его затерялась. Может быть, правда, лежит где-нибудь эта таинственная рукопись и ждет своего часа, но мне ее обнаружить не удалось.

Что же, я провел довольно обширное детективное расследование по этому делу и хотел бы завершить его на более мажорной ноте. В середине XIX века французский журналист и литератор Поль де Мюссе, брат известного поэта Альфреда де Мюссе, предпринял продолжительную поездку по Италии, результатом которой явился ряд очерков по ее истории, нравам и культуре. Особенного его внимания удостоился образ венецианца Карло Гоцци. Мюссе перевел его знаменитые мемуары, подвергнув их некоторому сокращению и очень умеренному редактированию, а также написал и издал обширный очерк жизни и творчества венецианца. Для пользы и удовольствия я перевел этот очерк. Не остановившись на этом, я имел смелость перевести на русский язык с французского текст сокращенного перевода мемуаров Гоцци, сделанного Полем де Мюссе. Мемуары Карло Гоцци – «Бесполезные мемуары», в моем переводе – изданы стараниями моей старшей дочери-издателя Агаши…