— Нам нужно знать, Питер.

Хейл неторопливо поднимает саркастичный взгляд на Скотта, а у Лидии в желудке от этого сворачивается раскалённый камень. Это та самая, известная ей, точка невозврата.

В тот момент, когда на голубые радужки попадает солнечный свет из окна, а чёрный зрачок слегка сокращается от этого. Когда Питер секунду слегка хмурит лоб, а затем приподнимает брови в привычной насмешке и отворачивается от бьющих лучей. Когда он смотрит на МакКолла, а чувство такое, словно не отводит глаз от Лидии. Когда он театрально вздыхает, и его плечи слегка приподнимаются под лёгким свитером. Когда он поглаживает ладонью подлокотник дивана, на котором сидит, широко расставив ноги.

Это физиология, элементарные движения. Но для Лидии это другое.

Точка невозврата — сейчас ей кажется, что в её сведённой челюсти активируется детонатор. Бомба замедленного действия. Отсчитывает мгновения, и только Питеру известно число секунд, оставшихся до глобального разрыва мира. Он всем своим существом даёт понять, что знает это. Даже не глядя в её сторону.

— Всем и всегда нужно что-то знать, а твоя чрезмерная участливость когда-нибудь тебя погубит, — он почти скучает, когда говорит это.

Скотт хмурится и упрямо таращится на бывшего альфу.

Питер же, описав подбородком выразительную дугу, поворачивает голову к Лидии. Он смотрит, как большой и мудрый волк на кусающих его за хвост щенков. Лоб собран в морщины и вся его поза настолько издевательски-равнодушная, что…

Лидия сильнее стискивает зубы.

— Альфа уже не справляется без группы поддержки?

— Нам нужен ответ, — говорит она. — Если ты знаешь что-то, что могло бы помочь…

— Я похож на того, кто хочет помочь? — он слегка разводит руки в стороны.

Ему идёт чёрный.

Лидия чувствует перебой сердечного ритма и торопливо отводит взгляд, чтобы не видеть, как губы Питера растягивает кривая ухмылка, когда он высоко поднимает голову и смотрит на неё, как на попавшегося в капкан оленёнка. Он что-то знает. Он знает, что с ней происходит.

— Не нужно играть с нами, — шипит Скотт, делая полушаг вперёд.

Хейл молчит всего пару секунд, прежде чем оторваться от Лидии и обратить всё своё внимание на МакКолла.

— Ты слишком скучная игра, Скотт, — он вальяжно поднимается с дивана и опирается задницей о крепкий стол перед окном, складывая руки на груди. — Я не Дерек, моему племяннику нравится носиться за вашей стайкой мигрирующих мальков. Ему нравится, как вы рассыпаетесь и собираетесь обратно, если побеспокоить воду в вашем болотце. Мне же нравится интрига, а здесь её нет.

Она может поклясться, что Питер снова смотрит на неё, но вместо этого Лидия лишь отворачивается и обхватывает себя руками, успокаиваясь гулом в собственной голове. У неё в носоглотке густеет привкус смерти. Как толстый и мясистый червь. Запах лекарств и страха, горечь на кончике языка. Где-то недалеко умирает человек. От старости или передозировки.

— Идём отсюда, — произносит она севшим голосом. — Он ничего не знает.

Он ничего не скажет.

Последний взгляд Хейла полон любопытства. Питер смотрит на Лидию, прикусив нижнюю губу и слегка щурясь. Он словно шепчет: я знаю, что ты знаешь.

Она быстрым шагом выходит из лофта, пытаясь отогнать от себя ощущение, что всё это — не более, чем проверка. Испытание её на прочность. Интрига программы с Питером Хейлом в роли ведущего: когда же Лидия позволит себе поймать его за окровавленную руку? Когда она сдаст его своим друзьям, чтобы они распяли его на своей дыбе правосудия?

— Очень сомневаюсь, что он… эм-м, такой невинный, каким пытается себя показать, — бубнит Скотт, когда они садятся в машину и захлопывают за собой дверцы.

— В следующий раз возьми с собой Стайлза, — отвечает Лидия.

" Я больше туда не вернусь.

Я больше не могу.

Я хочу покончить с этим.

Мне это необходимо. Неизбежно. Я слышу, как детонатор отсчитывает секунды. Красный провод, синий провод — хватай и выдирай с корнем оба сразу".

— Ты в порядке?

Тик. Тик.

Тик.

Само это не пройдёт. Она не прекратит это.

— Разумеется, — Лидия расслабляет руки, позволяя им упасть на колени. — Просто поехали, меня дрожь пробирает от этого места.

По соседней улице, вопя сиреной, пролетает машина скорой.

Питер находит её в церквушке на отшибе через четырнадцать с половиной часов после их с МакКоллом визита в лофт.

Наручные часы показывают половину четвёртого утра.

Машина Лидии припаркована в отдалении, на трассе. Церковь возвышается из полной темноты в полную темноту, и Питер почти не ощущает дискомфорта, протягивая ладонь и толкая тяжёлую дверь. Это место почти не давит сознание, почти не душит и не наслаивается сверху, образуя огромный, неподъёмный груз из плавленных свечей и необъяснимой тяжести, которой, вроде как, не должно быть в месте, где практически пахнет Богом.

Запах девчонки приводит его сюда прямо из квартиры.

Прямо из постели.

Он усмехается, останавливаясь сразу около закрывшейся за спиной двери и склоняет голову набок, глядя на единственную фигуру в душной полутьме круглого зала, заполненного высокими оплывшими воском подсвечниками. Прямо на фоне распятого Иисуса, купающегося в огнях зажжённых свечей, Лидия стоит на коленях, сцепив руки и говорит с кем-то так отчаянно, как говорил бы умирающий на смертном одре.

Питер никогда не наблюдал за ней религиозных наклонностей, но картина, открывшаяся взору не кажется странной. Не всегда нужно верить в Бога, чтобы быть уверенным: где-то существует ад и существует рай — наверное, именно поэтому Лидия Мартин здесь.

Занимает себе уютный уголок, где-нибудь в райских садах.

Просто так люди здесь не появляются.

Это заставляет Питера нахмуриться, делая медленные шаги по небольшому проходу между двумя широкими рядами жёстких скамей. На подсознательном уровне он избегает смотреть в глаза глядящих со стен образов.

— Ты всё делаешь неверно, — говорит очень тихо, но плечи Лидии всё равно вздрагивают.

Она резко встаёт и резко разворачивается, а Питер останавливается, не доходя до неё нескольких шагов.

Глаза девчонки воспалены, на светлых щеках пролегли тени — он не может понять, то ли это размазалась тушь, то ли она настолько извела себя, что совершенно лишилась сна. Они смотрят друг на друга несколько долгих секунд, а затем Питер обходит её, поднимается на невысокий мраморный постамент и с усмешкой смотрит на застывшую на лице Христа муку.

— Что ты здесь делаешь? — хрипловатый голос вызывает лёгкие вибрации где-то в загривке.

Он оборачивается и приподнимает брови, молча возвращая ей её же вопрос.

Волосы Лидии распущены, и в этих слегка вьющихся прядях блестят огни свечей. Блестят, как чёртово скопище светлячков, кружащих вокруг Неметона — Питер не видел этого, но ему столько тысяч раз это снилось. Как и она сама.

— Когда молишься, не произноси молитву вслух, радость моя. Кто-то может её услышать, и твоё желание не сбудется.

— Оставь меня в покое, Питер. Это всё, чего я хочу.

Хейл пробегает взглядом от носков её мягких лодочек до самого воротника клетчатой блузы на пуговицах. А затем выше, к большим и мокрым глазам.

— Но я не могу, — говорит он, и улыбается так широко, как только может.

Он может улыбаться бесконечно. Когда лжёт, когда говорит правду. Когда на землю с неба посыпятся пылающие метеориты, или когда Калифорнию накроет цунами. Он поклялся себе улыбаться всегда.

— Что это значит? — выдыхает она, и в этом выдохе столько невыплаканных слёз, что ему становится не по себе.

— Я в твоём сознании. Я внутри. Это не уйдёт.

Он оказался внутри ещё тогда, когда ревел её имя прямо ей в лицо, вонзая в грудную клетку Лидии крюк и волоча из головы Ногитсуне, как пойманную рыбу.

Этот крюк всё ещё в её рёбрах. А цепь намотана на кулак Питера.

Они смотрят друг на друга, словно это может спасти кого-то из них. Не может. На самом деле — нет. Это не начало, это не спасение. Это конец. Питер практически слышит, как закипает крик внутри неё. Слышит, как бесчинствует банши в теле этой девушки. Он видит банши в её глазах, и эта тварь хочет ему смерти.

Хочет настолько, что готова вывернуть Лидию наизнанку.

Лидию, которая ничерта не понимает.

Ничерта из того, что варится вокруг неё. Ни-чер-та, прости, Господи.

Здесь ведь ты должен меня услышать, если ты есть.

Питер бросает ещё один взгляд на распятие за своей спиной. Ему было бы искренне жаль трясущееся тело в проходе между лавками, если бы он не отменил в себе жалость, как таковую. Поэтому он лишь вздыхает и спускается к ней. Останавливается в шаге.

— Кричи, — шепчет, глядя в бледное лицо, не мигая.

В зелёных глазах начинают закипать слёзы.

Давай же.

— Кричи, Лидия, — повторяет он. Протягивает руку, касается холодной щеки.

— Я не могу, — шипит она, жмурясь. — Я хочу этого больше чего бы то ни было, и не могу, господи, это убивает меня! И если ты знаешь, как это остановить — останови, пока мой мир окончательно не рухнул!

Ещё нет, хочет сказать Питер.

Ещё не рухнул, детка, но процесс запущен, и он необратим.

Ты сгоришь, как сгорел когда-то я. И горю по сей день.

— Идём, — говорит он вместо этого.

— Пора домой, — говорит он.

* * *

В ней ничего не болит достаточно сильно, чтобы наконец-то умереть.

Чтобы выключить своё сознание. Чтобы выключить всё это. Чтобы прекратить болезненно содрогаться каждый раз, как сочащийся край раскрытой раны, когда мысли возвращаются к нему.

Проходят сутки.

Двое.

Проходит неделя, и Скотт наконец-то находит зацепку.

Стайлз звонит ей и выпаливает в трубку что-то о том, что всё пошло наперекосяк, то есть нет, всё как раз складывается как надо и "о боже мой, Лидс, мы оказались правы, это Питер, это сраный Питер!".

Она говорит: слава богу, это всё закончится.

Она говорит, что она так устала. Что у неё уже голова раскалывается от всего этого дерьма. Она говорит это с закрытыми глазами, прижимая к уху телефон, и старается дышать ровно, не давать сердцу сбиться с привычного ритма.

А потом откладывает мобильный и впивается ногтями в ладони с такой силой, что отнимаются пальцы.

Она садится на свою постель и вспоминает ту ночь, когда они с Питером возвращаются в Бейкон-Хиллз из церквушки на окраине. Вспоминает, как пальцы заводят машину, как Питер садится рядом на переднее сидение и устало откидывает голову на подголовник.

Вспоминает, как он поворачивает голову и смотрит на неё половину пути, словно хочет сказать что-то. То ли извиниться, то ли убить каким-нибудь из его острых словечек.

Вспоминает, как дрожат собственные руки, резко выворачивающие руль, стоит Ауди вылететь на мост не меньше, чем под семьдесят миль в час.

Рывок Питера, его тяжёлое тело, отпихивающие её руки ладони, реакция мгновенная, а Лидия уже рыдает, практически в голос, потому что в её сознании автомобиль не останавливается впритык к бордюру, а проламывает его капотом и летит в чёрную бездну, усеянную острыми камнями в самом низу обрыва.

Она рыдает, пока Питер молчит и тяжело дышит.

Она рыдает, пока Питер хватает её за плечи и встряхивает, орёт ей: что ты делаешь. Орёт: идиотка. Орёт: я убью тебя.

А она просто рыдает, как маленькая дрянь, только что едва не прикончившая их обоих.

Она так сильно хотела этого.

Она так сильно хотела закончить всё это.

Лидия пытается вспомнить, и не может. Как оказалась в руках этого чудовища, который уже через несколько секунд прижимает её к себе. К слишком горячему, слишком сильному, слишком живому телу для того, кто умирал уже дважды.

Наверное, это не так уж и страшно — умирать, — раз Питер так упрямо возвращается к жизни каждый раз.

Не так страшно, как вдруг ощутить свои руки в его волосах.

Найти своими губами его губы и замереть, чувствуя, как они тут же перехватывают, возвращают, углубляют поцелуй. Даже не задумываясь. Все мысли сейчас сосредоточены на том, что в этот момент Ауди должна была разорваться на мелкие горящие кусочки где-то далеко внизу. Все мысли сейчас разбиваются вместе с автомобилем о камни, пока Лидия сжимает руками ткань хейловского свитера и стаскивает с напряжённого тела, толком даже не распробовав вкус его губ.

Она не хочет запоминать его.

Она не хочет запоминать о нём ничего.

Она слышит своё сердце и дыхание оборотня на своей шее, этого вполне достаточно для момента, о котором она даже не вспомнит через несколько часов.

Это не чудовище, это не монстр в человеческом обличье. Это мужчина, который подхватывает её под бёдра и перетаскивает на своё сидение, на свои колени, а затем шарит рукой под креслом, и спинка падает вниз — они падают за ней.

Лидия вспоминает, как задевает ногой магнитолу и по салону разливается какая-то из песен Ланы Дель Рей, которой было так много в её плеере до того, как в голове не поселилась лишняя масса собственных мелодий и голосов. Как Питер смеётся в её губы, как она съедает этот смешок и чувствует — горячие руки пробираются ей под юбку, задирая ткань на талию, и сминают материю трусов в кулак.

Секс с Питером — это не что-то чувственное и элегантное, как его любимый "Талламор дью".

Это не плавная разогретая ирония, к которой он привык.

Это даже не грациозные изгибы, чувственные прикосновение и нежные поцелуи, которые подошли бы Лидии к её чёрному коктейльному платью или деловому костюму с вызывающе-ярким галстуком на груди.

Секс с Питером — это отчаянный звериный трах в наполовину снятой одежде, с рычанием и сорванными голосовыми связками. Трах людей, которые только что едва не погибли, и наверняка этого не было в их блокнотах с делами на день.

Она яростно движется на нём, впиваясь ногтями в горячие плечи, не отрывая глаз от запрокинутого лица оборотня, от вздувшихся вен на крепкой шее, с которой медленно сходит каждая из отметин после её губ. От опущенных век и напряжённо изломанных бровей. Она движется на крепком члене резко и сильно, от чего почти больно где-то внутри, и смотрит смотрит смотрит, она никогда не устанет смотреть, как часто он облизывает нижнюю губу, втягивая её в рот время от времени. Как приоткрывает глаза и глухо рычит, встречаясь с ней взглядом.

Лидия обхватывает себя руками и вспоминает, как от животного хрипа в груди Питера задрожали её внутренности, как голубые глаза вспыхнули в темноте, а сильные руки ухватили её за бёдра и несколько раз резко насадили на себя, после чего тело скрутило в таком сильном оргазме, что показалось, будто стёкла машины сейчас вылетят из дверей и разорвутся на части, полосуя кожу, одежду, салон и весь мир снаружи.

Лидия дрожит с головы до ног, когда протягивает руку и нашаривает брошенный на постель мобильный.

Она находит номер Питера в телефонной книге и прижимает телефон к уху, дыша через раз.

Проходит несколько секунд, прежде чем оператор сообщает, что данного номера больше не существует.

Питера здесь больше нет. Спасибо тебе, Боже.

Лидия прижимает руки к лицу и пытается унять дрожь. Он понял, что его раскусили. Он понял, и это значит — его не найдут. А она…

На чьей она стороне?

Банши в сознании чувствует — Хейл жив. Она снова злится. Снова возвращается огонь крика, рождающийся внутри. Она жаждет предсказать Питеру смерть. Она жаждет предсказать смерть своему создателю, но Лидия не позволяет. Отчаянно не понимает, зачем подписывает собственный приговор, но стискивает зубы и закрывает глаза.

" Кричи".

Голос в сознании шепчет на ухо. Обдаёт мурашками. Запахом его тела и туалетной воды. Пота и желания.

Кричи.

Кричи, кричи кричи Лидия. Кричи для меня.

Её губы растягиваются в улыбке. Наверное, она ошиблась. Её мир уже рухнул. Наверное, она уже сошла с ума. Окончательно и бесповоротно — следует за ним, чокнутым зверем в теле человека. В теле, пропитанном извращённой харизмой и ядовитой иронией.

Наверное, Лидия рушится вслед за ним в кипящую лаву. Наверное, они оба сгорят. Наверное. Потому что она уже чувствует рвущееся в глотке пламя.

И зажимает рот.