Стив видит тысячи говнюков ежедневно.

Эти парни, которые получают бумажку с курсов по психологии и расспрашивают школьниц о том, как часто они мастурбируют. Эти чертовы торчки, которые убивают старушек ради десятка долларов в их маленьких кожаных кошельках. Эти мелкие идиоты, которые приставляют краденые пистолеты к головам своих отцов, чтобы получить чёртову страховку сирот или выплаты из отложенных денег на колледж.

Стив знает их тысячи, но не знает ни одного говнюка, похожего на Дэнни Уильямса. Если честно, ему и Дэнни хватает с головой.

Для тех, кто не знает, Дэнни — та ещё головная боль. Заноза в заднице, размером с американский спутник Эксплорер-1. Вам было бы комфортно жить с такой хреновиной в заднице? Стиву не комфортно. Ему некомфортно каждую секунду нахождения рядом с Дэнни Уильямсом.

У него во весь лоб написано — «Джерси», потому что парень с таким выражением лица физически не мог родиться на Гавайях. Он выглядит так, словно в раннем детстве его закрыли в пустом подвале и выпустили на волю только после совершеннолетия — полный и глобальный недостаток витамина D, солнечного света и материнских объятий.

Дэнни врёт, что его обнимали каждое утро.

— У вас много знакомых, которые недовольны каждым без исключения днем своей жизни? — спрашивает Стив штатного психолога, сидя в удобном кресле. Рядом в таком же кресле сидит Дэнни и постукивает каблуком лакированной туфли по лакированному паркетному полу.

Чернокожая женщина в блузе под строгий воротник и крупных бусах на худой шее с улыбкой спрашивает:

— Что вы имеете в виду?

У неё сухие тёмные пальцы, сплетенные в расслабленный замок. У неё крупные зубы — еще немного, и начнут отбивать солнечный свет из окон, как зеркало.

— У вас много знакомых, которые сначала без сомнений кидаются под пули, чтобы спасти человека, а потом, оставаясь с вами наедине, выносят вам мозг, обвиняя во всех смертных грехах? А знакомых, которые ловят животом пулю, а потом хватают за руку хирурга и просят заодно вырезать им аппендицит, потому что это так чертовски нервирует: ждать, в какой момент тебя настигнет приступ рези в правом боку, а он обязательно — обязательно! — настигнет.

— Вообще-то, в семидесяти трёх процентах случаев обострение аппендицита случается именно у мужчин, — говорит Дэнни, и, чёрт, он не говорит, а бормочет себе под нос, как это может не раздражать? Он всегда бормочет под нос.

— Вы слышали? Слышали, что он сказал? — тут же реагирует Стив — не может не реагировать, это давно вшито в его рефлексы, там, где — поймать летящий в лицо бейсбольный мяч. Ему не нужно смотреть на Дэнни, чтобы знать наверняка, что этот парень прямо сейчас закатывает глаза. — Вот и я не слышал, потому что он всегда говорит так, будто я должен прислушиваться к каждому его слову. Я что, должен ходить за тобой со слуховым аппаратом?

— Недавно ты вломился ко мне в офис и попросил выключить музыку, потому что она отвлекала тебя от отчёта, Стив, и это было бы не смешно, если бы музыка играла хотя бы на третьем делении, а я всегда включаю её на второе, второе деление и четыре микроделения, понимаешь? — Дэнни не смотрит на него, он натянуто улыбается чернокожой женщине. — Видите, что он делает? Он врёт. У него идеальный слух, ему просто нужно к чему-то во мне придраться.

— Хорошо, — быстро говорит штатный психолог. Она слишком добра — даёт им небольшую передышку, чтобы перевести дыхание. — Если я попрошу вас назвать те стороны друг друга, которые не вызывают раздражения, вы справитесь с этой задачей?

Нет задачи, с которой бы не справились эти двое, но передышка затягивается, потому что капитан Стивен МакГарретт и детектив Дэнни Уильямс после этого вопроса погружаются в глубочайшие размышления, и повисает тишина. Действительно долгая тишина.

Первым почти всегда отвечает детектив Уильямс.

Он поднимает руку и говорит:

— Ну, мне нравится, когда он не водит мою машину.

* * *

Стив всегда за рулём.

Говоря «всегда» имеется в виду — каждый, каждый божий день. Стив накрепко запустил корни в водительское сидение камаро, врос в него, и иногда кажется, что проще ложкой выкорчевать столетний дуб из окаменевшей земли, чем вернуть себе право водить собственную машину.

— У моего автомобиля рак, — устало вздыхает Дэнни, забирая с прилавка картонный стаканчик кофе с пластмассовой крышкой.

На картонке написано — «горячо». Дэнни берёт его всей ладонью, морщится, но не выпускает.

— Жаль это слышать, брат, — Камекона вытирает жирные руки о фартук, доверительно наклоняется вперёд, — может быть, отправишь его в ремонт?

Камекона такой простой, он все понимает буквально. Как этот человек мог быть крупицей преступного мира Гавайи, Дэнни не может объяснить. Две сидки в Халаве, связи с мафией — загадочная история. Он и врать-то совершенно не умеет, куда ему. Разве что подать резюме на место пешки наркодилера и просрать всё в первый же день.

Камекона такой простой.

— Вряд ли это поможет, — стакан жжётся, а Дэнни, щурясь от солнца, косится на Стива.

Тот, как всегда, невозмутим. Сидит в непринуждённом одиночестве за дальним столом, берёт креветку пальцами прямо из тарелки и отправляет в рот. Ему комфортно одному. Никто не гудит о том, что отсутствие столовых приборов во время трапезы — как минимум негигиенично, о том, что острое не полезно для желудка, хотя — какой у Стива желудок? Бетономешалка, хоть асфальтом её набивай. Дэнни чувствует себя не на своём месте, пока Стив наслаждается видом на океан и с аппетитом ест свой обед. Руками. Нет, это не лечится у штатного психолога.

— Спасибо за кофе, — Дэнни салютует Камеконе стаканом.

Он как раз на полпути к столу, когда у Стива звонит телефон.

Стив облизывает кончики пальцев и лезет в передний карман джинсов. Достаёт мобильный, а после короткого «МакГарретт» поднимается, вытирает рот бумажной салфеткой, бросает её в тарелку с остатками острых креветок.

Стив переключается на рабочий режим моментально. Только что он был коренным гавайцем, отдыхающим на свежем воздухе за обедом, но звонок телефона будто врубает тумблер морского котика в его лобной доле. Две стороны одного Стива — так умилительно за этим наблюдать. Дэнни уже даже не пытается понять, какая из сторон бесит его больше. Дэнни уже так привык к каждой, что самому тошно.

Стив зовет:

— Дэнни! — и суёт мобильный в карман уже на ходу к камаро, и дожёвывает свои креветки, и весь он такой обычный, постоянный, стабильно раздражающий, что становится приятно где-то в грудных костях. — Это Джерри, он что-то нашёл. Поехали.

Конечно, это Джерри.

Сегодня воскресенье, но Джерри насрать — у инопланетных цивилизаций, магнитной активности в бермудском треугольнике и у копов не бывает выходных.

— Да иду я, не видишь, что ли, — бормочет Дэнни.

Он бормочет:

— Отличный был кофе, — и ставит неначатый стакан с американо на ближайший столик. Конечно, он мог бы допить его в машине, но нет, спасибо. Стив за рулём, а Дэнни, к счастью, всё ещё дорога кожаная обивка салона и собственная жизнь.

Кстати, о ней, о жизни Дэнни Уильямса. Грэйс без ума от Стива.

Это какая-то странная магия МакГарретта, наверное, потому что из всех их общих знакомых Стив не нравится только самому Дэнни. То есть, конечно, если судить объективно — Стив хорош. В том, что касается всех этих марш-бросковых дел и армейской закалки, и душа за три минуты, и белкового завтрака, и режима, который выносит мозг — эта собака уже давно дрессирует себя сама, он уже лет шесть, как не находится под прямым командованием военно-морского флота. И в том, что касается безостановочного контроля он хорош, его не переплюнет даже Доктор Зло. Но покажите Дэнни человека, который вытерпит это дольше, чем несколько часов.

Прости, Господи, да его даже собственная мать бросила.

Да, да, это плохое сравнение, иной раз он бы даже врезал себе за что-то подобное, но иногда Дэнни доходит до той точки кипения, когда ему хочется только плохих сравнений, за которыми обязательно последует божья кара, как любила говорить Рейчел. Рейчел не была чокнутой католичкой, но несколько первых лет их брака они каждое воскресенье посещали церковь со всеми этими прибаутками вроде заточенных наостро воротников накрахмаленных рубашек, запонок, пастельных галстуков под горло и чинно собранных на затылке волос.

Он полюбил эти походы в церковь только на Гавайях, как любил теперь каждый день, проведённый в Джерси. У Грэйс рот не закрывался, на них часто оглядывались с передних скамей недовольные прихожане. А этот ребёнок всегда шептал так оглушительно громко, что Дэнни еле сдерживал смех, когда прямо посреди проповеди Грэйс вдруг громогласно заявляла:

— Данно, мне скучно!

И:

— Когда он уже замолчит?

Рейчел хмурилась, а потом виновато улыбалась всем этим недовольным вокруг. Дэнни пытался скрыть удовольствие и сдержанно молчал. Он не любил церковь. Не любил заповеди. Он не любит подчиняться приказам парня, которого не видел, и, он может поспорить, не увидит никогда.

Да он и библию-то читал всего один или два раза. В 99-м было одно дело, Дэнни учился в полицейской академии Джерси, какой-то больной урод забил преподобного Сэмюеля тупым, тяжёлым предметом по голове. Библия была уликой, Дэнни случайно пробежался взглядом по строкам. Что-то о почитании отца своего и своей матери. Он всегда-почитал-своих, обнимал-их-при-встрече и поздравлял-на-каждый-календарный-праздник, также уважал и по-своему симпатизировал Дорис, но не подкалывать Стива не получалось. И, да, Дэнни очень нравилось думать, что его мать сбежала только потому, что не выдержала прессинга этого парня.

В общем, если Бог его накажет за шутки о Дорис — хорошо, что Дэнни не верующий. Крестик на груди — это не про него. За столько лет в нём окрепла привычка доверять только своему безотказному табельнику. Ну а теперь… теперь он учится доверять Стиву, и это оказалось одним из самых тяжёлых испытаний после развода с Рэйчел и смерти Грэйс Тилвелл.

— Всё нормально?

Дэнни моргает и отворачивается от окна. В салоне не играет музыка, и только теперь он понимает, что всё это время здесь царила тишина. Стив косится на него с водительского сидения, судя по всему, уже давно. Ну, разумеется.

Если Стив не контролирует направление мыслей Дэнни, у него начинает чесаться задница. Только вот он не собака, чтобы извернуться и впиться в неё зубами.

— Что-то с Рейчел? — спрашивает он.

— При чём здесь она?

— Не знаю, ты задумался, а ты задумываешься, только когда Рейчел сообщает тебе плохие новости.

Дэнни морщится и переводит взгляд с вопрошающих глаз Стива на дорогу. Перед ними едет синий пикап, почти такой же, как отцовский рабочий автомобиль в далеком детстве.

— Ты преувеличиваешь, я давно не зациклен на Рейчел, и, давай уже, смотри на дорогу.

— Ну конечно.

— Ну конечно? Что ещё за «ну конечно»?

— Ты вовсе не зациклен на Рейчел, твоё настроение вовсе не портится каждый раз, когда она звонит.

— В последний раз она звонила, чтобы сообщить, что забирает Грэйс в Нью-Йорк на выходные! — повышает голос Дэнни. — И да, это испортило мне настроение, потому что у меня были билеты в аквапарк!

— Прекрати размахивать руками.

— Я буду размахивать руками в своей машине, сколько захочу! — и он специально жестикулирует левой так, чтобы Стив непременно это заметил.

Несмотря на свёрнутую, как несвежее молоко, рожу, Стив любит получать эту порцию дошкольной вредности из тёмного уголка кристально чистой душонки детектива Уильямса. Ему даже не стыдно. Стиву нравится, пусть не врёт. Это их священный ритуал.

Католики бы отсосали, узнай они, что есть ещё одна религия с нерушимыми обетами. Религия для очень узкого круга людей.

Тем более… с каждым этим лишним жестом ему становится немного легче.

— Ты ведёшь себя, как идиот.

— В этой машине критика запрещена, — сообщает Дэнни, как-то даже немного успокаиваясь. Выпрямляя спину и вглядываясь в окно. — Ты только посмотри на эту толпу. Как будто Фредди Меркьюри даёт свой последний концерт.

Они приезжают на место преступления, паркуются у отеля. Джерри сложно не заметить в толпе зевак, эдакий переевший двойных чизбургеров и жареных куриных ножек Гулливер в стране лилипутов.

— МакГраф! — громко орёт он. — Сюда! — и машет рукой, как ненормальный. — Здесь труп, это что-то невероятное!

Он орёт очень громко. Дэнни со вздохом захлопывает переднюю дверь Шевроле и, не глядя, ловит брошенные Стивом ключи.

Стив продирается через толпу, сообщая почти каждому, что они из полиции. Он светит значком, придерживает табельник на поясе. Дэнни смотрит в его здоровенную спину, обтянутую чёрной футболкой, и не может оторвать взгляд от короткой синей нитки, прицепившейся ему где-то между лопаток. Как раз на уровне глаз детектива Уильямса.

Он отводит взгляд, вежливо улыбается какой-то милой девушке, которая только что получила порцию полицейских уверений от Стива, и снова приковывается к этой чёртовой нитке, которую, он уверен, никто больше за сегодняшний день не заметил бы. Кроме него.

Потому что нитка тёмно-синяя, на чёрном почти не видно, но Дэнни точно знает, что это прицепилось к футболке Стива ещё в стиралке, куда в последний момент Дэнни засунул свою домашнюю рубашку с разорванным на локте рукавом.

Да, сейчас они живут вместе, но это же ни черта не значит.

Даже Коно говорит, что это не значит ровным счётом ничего. Они ведь друзья, так? Напарники. Напарники — это как братья, они однажды, года два назад, рассказывали Пять-Ноль, как в засаде мочились в одну бутылку. Не одновременно, конечно, но — что может быть интимнее?

Это было отвратительно, но сделало их ближе.

Нет, они по-прежнему срутся до кровавой пены, когда Стив на третьей скорости херачит 120 миль в час в погоне за очередным ублюдком; срутся, когда Дэнни засыпает под орущий телевизор (да, Стиву, мать его, кажется, что звук, поставленный на одиннадцать чёртовых делений — это орущий телевизор, а при десяти делениях Дэнни даже с дивана ни черта не слышит, что тут говорить о спальне на втором этаже!); они срутся, когда выбирают в маркете продукты, потому что обезжиренное молоко — это просто вода, а слишком жирное плохо сказывается на желудке (не все, вообще-то, умеют переваривать древесную кору или прошлогодние консервы). Они срутся, и Дэнни психует — швыряет что-нибудь куда-нибудь, скрежещет зубами, орет, что морские котики — это не стиль, блядь, жизни, а какой-то чёртов третий гендер, с которым может ужиться только такой же чокнутый солдафон, которому чуждо всё человеческое — например, принимать душ за четыре минуты, а не за полторы.

Стив, расставив ноги и закинув руки на спинку дивана, спокойно смотрит в потолок и слушает, что нормальные люди не могут просыпаться за одну треть секунды, нормальным людям нужно секунд пять, чтобы сориентироваться в пространстве, уж прости их, простых смертных, и кстати, Дэнни из вот таких вот ребят. Стив быстро и монотонно доедает свой омлет на завтрак и слушает, что блага цивилизации работают на тех, кто платит налоги, что не нужно колотить в дверь ванной или врываться туда с оружием, если Дэнни не выходит оттуда по секундомеру, дьявол его дери. Стив с каменным выражением лица смотрит, как Дэнни выходит из машины Эмбер, как он идёт к двери их дома по подъездной дорожке, а потом с таким же каменным выражением лица сидит перед телевизором, смотрит лохотроны, где продают бесценные бриллианты по цене упаковки масла, а Дэнни останавливается около кресла и понимает, что, наверное, он больше не будет встречаться с Эмбер. Наверное, ему всё же не нравится её туалетная вода — он чувствует её запах даже когда проходит час после их расставания в машине. Дэнни смотрит на лицо МакГарретта и вспоминает Кейт. Это плохо. Больше всего на свете он не хочет вспоминать Период Кейт. Только поэтому Дэнни снимает рубашку, пропахшую «Лакоста». Надевает домашнюю футболку, достаёт пиво, садится рядом со Стивом, забирает у него пульт и включает какой-нибудь старый DVD-диск. Чёрно-белое кино или что-то из восьмидесятых. Примерно к середине фильма Стив начинает сглатывать, совершать короткие телодвижения живого человека типа разминки шеи, хмыкать на забавных репликах. Подавать признаки жизни. Дэнни смотрит в экран и сжимает руками пульт. Ему каждый раз становится страшно, что Стив просидит целый фильм мёртвой дышащей статуей, а потом молча уйдёт на второй этаж. Но он оживает каждый раз. А потом они сцепляются друг с другом снова, потому что: как вообще можно сравнивать Джека Николсона и Клинта Иствуда?! Дэнни во весь голос орёт, что круче психопата, чем Николсон, не сыграет ни один кретин в Голливуде, и почему-то чувствует такое острое облегчение, что в грудной клетке давит.

Дэнни извиняется перед какой-то дамочкой, которую случайно задевает плечом.

Он наклоняется, подныривая под аварийную ленту, за которой заканчивается эта бесконечная толпа зевак и туристов, которые уже целятся камерами своих телефонов на валяющийся в десяти метрах от входа в отель труп, накрытый светлой тканью. У Джерри глаза горят, словно он обнаружил восьмое чудо света.

— МакГраф! Ты не поверишь!

Дэнни протягивает руку и кончиками пальцев снимает с футболки Стивена короткую тёмно-синюю нитку.

Стив чувствует прикосновение, оборачивается через плечо, но Дэнни уже проскальзывает мимо него — к Максу, который стоит около патрульной машины и заполняет какие-то бумаги, положив их на планшет.

Дэнни крутит волокнистую нитку в подушечках пальцев, идёт не спеша, потому что знает, что МакГарретт смотрит в его удаляющуюся спину, и знает, как сильно он бесится, когда детектив Уильямс ходит вот так. Он знает, что, скорее всего, как только они окажутся в машине или в отделении, или зайдут в отель, чтобы осмотреть номер, из которого вышвырнули этого бедолагу, Стив будет молча сопеть, поджимать губы, пропускать вперёд на лестницах или в узких коридорах. Сверлить его взглядом, а дома…

— Детектив Уильямс! Рад, что вы здесь.

— Что у нас, Макс? — спрашивает Дэнни, по-деловому заглядывая в его патологоанатомные бумажки. Это не то, что можно понять нормальному человеку, но Макс начинает рассказывать с таким увлечением, что заслушаться можно.

Дэнни интересно, но — он ведь детектив. Ему нужно знать обо всём, что происходит на месте преступления. Поэтому он оборачивается и смотрит на Стива.

Дома этот парень снова приготовит им невозможно острый ужин.

Дома они снова сядут на заднем дворе, уставятся на океанские волны и будут запивать пивом соленые орешки.

Дома они снова в споре сорвут себе глотки. Дома можно будет сесть около Стива на диване и отвоёвывать право смотреть что-нибудь более осмысленное, чем спортивные передачи. Дома, где можно закрыть глаза и задержать воздух в лёгких, когда здоровенная лапища МакГарретта осторожно ляжет на затылок и погладит где-то там, за ухом, Стив хорошо знает это место, от прикосновения к которому хочется перестать дышать.

Дома.

Где Коно называет их — охана. Где Чин в любую секунду готов швырнуться на помощь. Где Камекона ударяется в очередной кухонный фьюжн, который в рот взять невозможно. Где Дэнни не Дэнни Уильямс, а — Данно. Дома, где есть Стив.

И это всё ещё так сильно пугает. Ровно до тех пор, пока, пригласивший их на семейную вечеринку Гровер смотрит на цветочный венок на шее Дэнни и шутит — неуклюже, как всегда, — что вот, мол, Парень-Джерси наконец-то стал настоящим Парнем-Гавайи.

Стив смеётся редко, но громче всех. И страх почему-то уходит.