У Харви Спектера всегда есть дела поважнее дурацкого ребячества.

Завлечь клиента. Очаровать клиента. Вынудить клиента быть от него без ума. Обмануть клиента. (Наебать целый мир).

Выиграть дело.

Это даже не игра в пинг-понг — ты не обращаешь внимания на маленькие мячики, когда любая твоя задача решается одной подачей футбольного мяча в пустые ворота. Дурацкие школьные прикольчики больше не для него. Честно говоря, они никогда не были для него: в восемь он прочёл «Дон Кихота», а в тринадцать — свою первую книгу по юриспруденции. В старшей школе девочки были готовы выложить своими трусиками его имя на школьной парковке, где он оставлял свой Рено, а в Гарварде появился личный водитель и Лексус и проблемы поинтереснее Барбары Гленн, упадающей за ним с третьего класса до самого выпускного.

Харви не интересны все эти глупые шуточки и недалёкие девочки, ему не интересно навернуть пивка в послерабочее время или давать кулачок. Не тот уровень, который может заинтересовать такого как он.

— Я верю в то, что у тебя есть слабая сторона, — говорит однажды Джессика, и он усмехается, глядя на неё с тёплой иронией, немного наклонив голову.

— Нет, — говорит он с улыбкой.

Слева от него на диване развалился Майк, вертящий в руках бейсбольный мячик с автографом Барри Бондса. Харви не смотрит на него, но периферийного зрения достаточно, чтобы увидеть, как он широко зевает, уставший после тринадцатичасового рабочего дня.

— Нет, — повторяет Харви, откинувшийся на спинку своего дорогущего кожаного кресла, — у меня нет слабых сторон.

Ни одной крошечной слабины, ни одного изъяна в нарощенной годами броне. Он действительно так считает — и Джессика ему верит. Первое правило юриста: поверь себе и тебе поверит любой. Даже твой начальник. Даже самый умный на свете распиздяй, подкидывающий бейсбольный мячик и рассеянно глядящий в потолок.

Харви уже слишком взрослый для распиздяйства. Его это не привлекает. Он не находит крутым иметь в друзьях дятла, торгующего наркотой, и упадать за его девушкой, которой то ли восемнадцать, то ли тридцать. Харви смотрит на Майка как на ребёнка — и все поступают так же. Майк дуется, но принимает это. Из шкуры вон лезет, чтобы доказать тебе что-то, а ты из шкуры вон лезешь, чтобы не показать, насколько тебе нравятся все эти его махинации.

Майк — идиот, но ты идиот куда больший.

Когда Майк крутит педали своего велика, ты думаешь только о том, как бы он не навернулся, попав штаниной своего костюма в цепь, или как бы его не сбила машина по пути на работу. Ты издевательски смотришь на его дебильный шлем и сосредоточенное лицо под ним. Это лицо нахмурено, когда Росс соскакивает с сидушки, расстёгивает ремешок под подбородком и тараторит:

— Прости, я опоздал, Луис опять…

Ты говоришь:

— Выглядишь крайне глупо.

Он замирает. Смотрит на тебя непонимающе, расстёгнутый ремешок телепается где-то за ухом. Он так удивлён, что приходится указать взглядом на велосипед.

— О, — спохватывается Майк. — Ну, как ты помнишь, у меня нет машины, — аккуратно говорит, снимая шлем. Проводит ладонью по волосам, которые тут же встают торчком. Руки чешутся от желания их пригладить, чтобы он хотя бы напоминал взрослого мужчину. Бестолочь. — Обхожусь, чем есть. На автобусе я никогда не приеду на работу вовремя.

Почему-то эта маленькая сценка целый день стоит у тебя перед глазами, то ли потому что ты мысленно недоумеваешь, как тебе пришло в голову взять кого-то вроде него на место своего ассистента, то ли потому что Майк Росс слишком необычный, чтобы о нём просто взять и не вспоминать в течение дня. Особенно когда он то и дело снуёт за стеклянной дверью в твой кабинет, перекидываясь парой слов с Донной, или проходит мимо с Рейчел, заглядывая ей через плечо в какую-то очередную рабочую папку.

Луис бы сказал, что Майки нарочно. Луис вообще несёт не пойми что в последнее время.

После того как он заставил Майка накачаться травкой (в целях завлечения богатого клиента, конечно же), Луис вообще перестаёт ему нравиться. Недавно он подошёл к нему и сказал, так прямо и сказал:

— Ты что, совсем слепой?

— Не понял.

— Я понимаю, что ты привык ко вниманию, — говорит Луис, закатывая глаза и плотно закрывая прозрачную дверь в кабинет Харви, — но не замечать это становится просто смешным.

Харви смотрит прямо на него и поднимает брови. Какого хрена он городит?

— Этот мальчишка Росс, Харви, я об этом.

— Что он опять натворил? — приходится отложить планшет с интереснейшей статьёй по традиции права в Европе и сесть ровно, опираясь локтями о стол. Жалобы на Майки стали чем-то вроде традиционного окончания дня.

— М-м. Он запал на тебя.

Харви смотрит на Луиса со своего места, как на идиота. Луис смотрит в ответ — точно так же.

— Ты что, кретин? — наконец-то спрашивает Харви. Луис так сильно закатывает глаза, что ему, наверное, больно. — Если тебе больше не о чем поговорить — проваливай из моего кабинета, у меня много работы и у тебя, кстати, тоже.

— Харви, включай мозги. Я говорю тебе это не как коллега, а как… сторонний наблюдатель. Взгляни на него, как он ведёт себя с тобой. Это же… очевидно.

— Господи, Луис, — смеётся Спектер, сжимая пальцами переносицу, — убирайся сейчас же, ты переработал. Пойди к Джессике, попроси у неё отпускные. Серьёзно. Уйди. Ты придурок, уйди отсюда. Чушь какая.

Луи серьёзно смотрит ему в глаза.

— Не думай, что я шучу, Харви. То, что ты держишь его около себя и не отпускаешь ни на шаг, как это называется?

Харви качает головой.

— Он мой ассистент.

— И всё?

— На что ты, твою мать, намекаешь?

— Вам, ребята, было бы полезно поработать отдельно друг от друга, — Луис запускает пальцы под воротник и слегка оттягивает галстук, — пока я предлагаю, Харви. Отдай мне Росса на пару недель. У меня есть одно дело…

Харви молча поднимается из-за своего стола. Он впервые за весь разговор чувствует, как грудную клетку жжёт от раздражения. Чёртов Луис всегда хотел захомутать Майки себе под крыло, но хрена с два. Он сразу предупредил Джессику, что подобные попытки будут. Хрена с два. Это самая идиотская причина, которую он мог придумать.

— Только посмей заикнуться об этом бреде Джессике.

Луис тяжело вздыхает. Он качает головой и снова говорит:

— Открой уже глаза, мистер Спектер.

— Проваливай.

Луис хочет сказать что-то ещё, но просто взмахивает рукой. Взмахивает ею, мол, ну и придурки же меня окружают. А потом уходит.

И Харви смотрит ему вслед, чувствуя себя кретином. Господи, что за бред!

Этот разговор не лезет из головы ещё дня три. Харви хмурится больше, чем обычно, это замечают все. Донна осторожно спрашивает у него: всё в порядке? Майки снова что-то натворил? Он рычит: нет.

И понимает, что Майки, блин, действительно стало слишком много.

Он повсюду.

Он впитывает новые знания как губка, учится, как будто был для этого рождён, как Харви — для того, чтобы покорять человеческие сердца. Харви легко списывает весь свой интерес на ублюдское шило в заднице Майка, которое не может не привлекать внимания. В конце концов, они так много времени проводят вместе, что Харви начинает казаться, что от него пахнет Майком. Не туалетной водой или одеколоном, которыми, кстати, Майк не пользуется принципиально. Его энергией, энтузиазмом, вечным движением и хаосом. От него пахнет кофе в пластмассовом стаканчике и канцелярскими бумажками. Пластмассой и каким-то фруктовым шампунем. Харви перестаёт замечать свой Хьюго Босс, которым пшикает себе на кадык каждое утро, и замечает только эти нелепые запахи, которые нравятся ему куда больше, чем целый ряд одеколонов на полке в ванной комнате. И чем целостнее становится эта мысль, тем больше она не нравится Харви. И этот разговор с Луисом вызывает внутреннее бешенство просто на раз-два, стоит только вспомнить его дурацкие предположения. Потому что из-за этого ублюдка Харви действительно начинает что-то замечать.

Всё только усугубляется, когда Харви видит на Майки свой запасной костюм.

Чёртов Луис отправил Майка в какой-то клоповник, а чёртова Донна дала ему в пользование чёртов костюм за восемьсот долларов из кабинета мистера Спектера (ёб их мать), чтобы малышу Майку не пришлось ходить в своём костюме, который после посещения квартиры клиента стал пристанищем сотни клопов.

«Я уволю их всех», — думает Харви, заходя в лифт и глядя, как его ассистент становится у пульта с кнопками и вопросительно оборачивается через плечо. Костюм был пошит эксклюзивно на Харви, поэтому в плечах у Майка он свободноват, но Майка, кажется, это не смущает. Что его, блядь, вообще может смутить?

— Какой этаж? — И Харви тут же возвращается взглядом к его глазам.

— Девятнадцатый, — коротко отвечает он. — Если я обнаружу на этом костюме хотя бы одно пятно или клопа, — добавляет негромко, хотя в лифте они одни, — я уволю сначала тебя, а потом Донну.

— Тогда уж подай идею Джессике, чтобы к нашей компании уволенных присоединился Луис, — бормочет Майк, нажимая плоскую кнопку около цифры «19». — Он уже всех достал.

Харви полностью согласен, но всё равно говорит:

— Не умничай.

Майк усмехается и опускает голову, чтобы это не вызвало раздражения. В лифт забегают ещё четверо мужчин в костюмах, и двери со звонком закрываются.

Харви смотрит в гладкую железную стену и думает о сделке, которую им предстоит провернуть. Клиент богат, как и многие другие, но, в отличие от других, он является бывшим мужем Джессики, что само по себе значительно сокращает место для хитрых манёвров. Мистер Врач и его таблеточки против баса — Харви плевать, кто прав, кто виноват. У него поручение от начальства, а эмоции — это не то, что может помочь в этом деле. Он тысячу раз просил Джесс не лезть, но женщины, а особенно бывшие жены — это страшные существа. Страшные в своей обиде и в своей заботе в равной степени. Харви справится с этим делом. Нужно только сообразить — как.

Он не думает ни о чём постороннем, пока лифт не останавливается на четвёртом этаже и в открывшиеся двери заходят люди. Их много — мужчин и женщин, — видимо, в каком-то из залов закончилась какая-то конференция. Майк отходит назад, пропуская полного парня в костюме-тройке к месту у кнопок, а сам пятится и пятится, пока не наступает каблуком на носок туфли Харви.

— Осторожнее, Майки, — рычит тот, — эти туфли стоят примерно столько же, сколько стоит холодильник в твоей кухне.

— Ты не знаешь, сколько стоит мой холодильник, — говорит Майк, повернув голову так, что его профиль оказался прямо перед лицом Харви. Харви отклоняется назад, касаясь затылком зеркальной стены позади них, и сжимает губы, чувствуя, как начинает раздражаться от количества людей, набившихся в этот крошечный железный куб, от ощущения напряжённой спины Майки прямо перед собой и от дурацкой мысли о словах Луиса. Ёбаный Луис. Чтоб ты сдох, думает Харви, когда двери лифта закрываются и жирдяй у кнопок никак не найдёт для себя удобное положение — вертится, пихая людей вокруг себя, от чего Майки настойчиво тулится спиной к Харви.

Блядь, думает он, сжимая зубы, когда собственный костюм прижимается к его рубашке, а Майки весь окаменевает перед ним.

Луис — мудила, думает он. Всё из-за него.

Харви отворачивает голову, чувствуя, как напряжена шея, как кровь ударяет в щёки, и какое-то ебанутое смущение заставляет его шумно выдохнуть, когда Майк, как горячая неподвижная деревяшка, упирается лопатками ему в грудную клетку. Судя по позе, он старательно выпячивает бёдра вперёд, чтобы не прикоснуться задницей к паху Харви, и это настолько придурочно, настолько глупо — что он замечает всё это.

— Прости, — бормочет голос Майки, и Харви преодолевает странное желание гаркнуть ему, чтобы он заткнулся, нахуй, сейчас же. Он прикрывает глаза, отключаясь от ощущения твёрдых лопаток, воткнувшихся ему в грудную клетку. Он молчит, а Майки шумно сопит, и в отражении железной стены, в которую как раз уставился Харви, хорошо видно его покрасневшее лицо.

Экран над дверьми показывает пятнадцатый этаж, когда Харви понимает, что задержал дыхание и не дышит уже с полминуты. Он делает шумный вдох, чувствуя запах собственного одеколона, собственного любимого Хьюго Босс, которым сейчас пахнет от шеи Майки и от одежды, в которую одет Майки, и ощущение горячего собственнического «моё» шибает прямо в голову. Это пугает. Это, наверное, первое, что по-настоящему пугает Харви после вступительных экзаменов в Гарвард — тогда, много лет назад. Он наклоняет голову и вдыхает снова — смесь Хьюго и канцелярских бумажек, смесь дорогого костюма и хаотичного энтузиазма. Смесь Харви и Майка.

Словно специально, толстяк у кнопок переступает с ноги на ногу, и Майка резко прижимает к Харви всем телом. Он тут же вытягивается, замирая, как натянутая струна. Опять сдавленно выдыхает:

— Прости.

Харви с тихой смесью ужаса и внутренней паники понимает, что всё это долбаное трение о его тело приводит к не самым лучшим результатам, которые наверняка может ощутить Росс, который и так трясётся, как кролик перед удавом, и уже даже не пытается держать свою задницу (блядь, у Майки есть задница) подальше от паха босса.

Двери лифта со звоном открываются и Харви отпихивает Майка от себя, протискиваясь к выходу, словно Майк вдруг стал раскалённым добела куском железа, к которому прикасаться откровенно больно. Он выходит в коридор и выдыхает, пытаясь взять себя в руки, кляня Луиса, на чём свет стоит.

Он берёт себя в руки за долю секунды, потому что Майки тоже уже здесь, прямо за ним, и, оборачиваясь, Харви уже готов к виду пылающих ушей и потупленных глаз, но вместо этого он встречает прямой взгляд. Прямой и почти режущий, несмотря на то, что на скулах Майка всё ещё остался лёгкий румянец.

— Ну, — говорит он, проходя мимо. Слегка цепляя Харви плечом. — Мы идём? Клиент ждёт.

Харви моргает и смотрит в спину уверенно идущему в сторону конференц-зала мужчине, пытаясь собрать свои мысли в кучу. Вспомнить, что они здесь делают и какого чёрта у него в голове такой чёртов хаос.

Он даже не сразу замечает, что мысленно назвал Майка мужчиной.

Он не замечает практически ничего вокруг, когда догоняет его и сверлит взглядом коротко стриженный затылок со взъерошенными волосами, и ладони чешутся от желания протянуть руку и пригладить их.

Майки запал на тебя.

И эта мысль жжёт его, как крепкий виски, пролитый на открытую рану.

* * *

Харви не надирается, нет.

Он немного выпивает.

Не только потому, что беседа с клиентом провалилась. Не только из-за неумелого шантажа, который больше раздражает, чем пугает. Сегодня просто был дурацкий день.

В своей квартире, придвинув диван к окну во всю стену, откуда открывается вид, какой, наверное, открылся бы со спутника над Нью-Йорком, он опрокидывает в себя ещё четверть стакана чистого Чиваса и достаёт из кармана домашних джинсов мобильный. Не смотрит на часы — сразу набирает номер.

— Харви? — хрипло спрашивают из динамика. Наверное, он разбудил Майка.

Плевать.

Огни ночного Нью-Йорка слегка кружатся за окном.

Аннерс не писал в своей «Истории европейского права», что делать, если ты вдруг начинаешь зацикливаться на своём подчинённом. Юриспруденция, чёрт её дери, ни хрена не помогает. Харви сжимает телефон пальцами и прикрывает глаза.

— Харви? — снова сонно спрашивает Майк. — Что случилось?

Его голос негромкий и немного севший. Харви видит его взъерошенные волосы и сжимает зубы.

Свободная рука отставляет пустой стакан на диванную подушку, судорожно расстёгивает звякнувший ремень на штанах. Харви ебанулся. На всю голову ебанулся, это совершенно точно.

На нём только домашние джинсы и пиджак из его запасного костюма, в котором сегодня ходил Майк. Пиджак натянут на голое тело, расстёгнут и пахнет им, ими обоими. Долбаная одержимость, навязчивая идея заволакивает опьяненный мозг, как ядовитая плёнка.

Ремень расстёгивается быстро, вжикает ширинка, и Харви опирается спиной о диванную спинку, разводя в стороны молнию. Он прикрывает глаза и облизывает губы, слушая недоуменное молчание в трубке.

— «Законы Мёрфи для юристов», — выдыхает он. — Читал?

Харви успевает глубоко вдохнуть в себя воздух через ворот пиджака, прежде чем Майки тихо отвечает:

— Да.

Запах Майки в нём, такой яркий, что, кажется, его можно ощутить на языке. Харви сглатывает и обхватывает член рукой, то ли пытаясь остановить всю эту хренотень, то ли наоборот — усугубляя всё до полной задницы. Росс уже наверняка проснулся. Затаился на той стороне провода, как зверёныш, ни черта не понимающий. Либо давно всё понявший. Пацан совсем не тупой, это было ясно сразу.

— Цитируй, — жёстко говорит Харви, вцепившись в свой член через бельё.

Твою мать.

Темнота под закрытыми веками наворачивает по кругу. Наполовину пустая бутылка Чиваса осталась на барной стойке.

— Харви… — севшим голосом произносит Росс и, кажется, тоже сухо сглатывает. От этого голоса голову заволакивает густым туманом.

— Цитируй, — рычит Харви. Он давится ударами сердца, которые откровенно мешают дышать.

И рука начинает медленно двигаться на члене вместе с долбаным голосом Майки, который слегка прерывается и время от времени запинается.

— «Ничто не бывает таким простым, как кажется в начале…» — шепчет он и замолкает.

Харви старательно контролирует своё дыхание, стискивает зубы, шире расставляя ноги. Член напряжён, всё настолько хуёво, что подумать страшно. Ткань только раздражает.

— Дальше.

Пауза в трубке очень короткая. Майки словно решается на что-то.

— «Из всех возможных неприятностей произойдёт именно та, которая принесёт больше всего проблем», — произносит он. Харви облизывает пересохшие губы, запрокидывая голову, утопая в долбаном запахе долбаного Росса, пропитавшего собой каждую его нервную клетку, каждый кусок его мяса. — «Любое дело занимает больше времени, чем вы думали».

Он представляет себе лицо Майка, уставшее после долгого рабочего дня, слегка прикрытые невыспавшиеся глаза и растрёпанную голову на подушке. Он представляет себе, как Майк расстёгивает рубашку, когда приходит домой.

— «Когда дела пущены на самотёк… — голос на секунду прерывается, — они имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему».

Он представляет, как Майк разувается и босиком идёт на кухню, чтобы забросить в микроволновку бич-пакет из холодильника.

Харви закусывает нижнюю губу и беззвучно стонет, отодвигая плоскую резинку своих Кельвин-Кляинов, обхватывая горячий и твёрдый член всей ладонью, кожа к коже, чувствуя влажную ткань рукой.

Майки говорит и говорит, голос слегка искажённый динамиком, а Харви сходит с ума, отдрачивая себе, как старшеклассник, запершийся в своей комнате и уединившийся с плакатом молодой Бритни Спирс.

У него в ушах шумит, а кожа лица горит, будто кто-то натирал её наждачной бумагой.

В «Школе адвокатуры» Гаррис ни слова не написал о том, что делать, когда ты обнаруживаешь себя с судорожно движущейся рукой в штанах, горящий от желания спустить поскорее, слушая голос своего ассистента. Бесполезные книги, бесполезные знания.

Ебануться можно.

— Не затыкайся, — хрипло рычит он, не в состоянии скрыть своей задыхающейся интонации и слышит, как Майки шумно выдыхает в трубку. Если до этого у него были какие-то сомнения, то сейчас они наверняка развеялись, как сраная дымка. — Майки, не затыкайся.

— «После того как дела перешли от плохого к худшему…»

Он не простит себе того, что творит.

У Харви Спектера нет слабостей, ни одной слабости, кроме той, которая сейчас шепчет ему в ухо какую-то адвокатскую чушь, и от его голоса всё сильнее заворачивается в животе жёсткая пружина, заставляя тело крупно вздрагивать и ускорять движения руки. Харви скалит стиснутые зубы и жмурит глаза.

— «…весь цикл повторится сначала».

— Быстрее, — слышит он собственный голос и сдавленно матерится — не получается контролировать, что несёт.

Майки дышит в трубку, от этого дыхания кожа на загривке покрывается горячими мурашками, а спина выгибается. Харви краем сознания боится ляпнуть что-то ещё, что-то, что окончательно уничтожит его в глазах чёртова Росса, поэтому стискивает боковыми зубами край ворота пиджака и едва удерживает себя в руках, чтобы не застонать в голос от приближающегося оргазма, а хочется так, что горло дерёт.

— Харви… — шепчет искажённый динамиком голос.

— Не замолкай, твою мать, — давит из себя он.

Образы сменяют один другой со скоростью света, Харви останавливается на том, где Майк стоит перед ним на коленях, а он зарывается руками в его торчащие волосы и толкается бёдрами в открытый и влажный рот. В мыслях Харви Майк сдавленно стонет и впивается пальцами в его бёдра, разводя их шире, и именно от этой картинки его скручивает в таком спазме, что дугой выгибается спина. Он спускает, то ли зарычав, то ли коротко застонав сквозь зубы в ткань пиджака, наполняющего рот запахом Майка.

— «Природа всегда на стороне скрытого порока», — произносит дрожащий голос, и Харви чувствует, как сперма брызгает на его голый живот, едва не доставая до шеи.

Сердце шарашит в груди, и в ушах натужно гудит.

Он вслушивается в последние сладкие спазмы, проходящие по позвоночнику и отдающиеся в пояснице. Господи. Какого чёрта здесь происходит. Огни ночного города слепят воспалённые глаза и всё ещё слегка раскачиваются из стороны в сторону.

— Харви? — негромко зовёт Майк.

Харви закрывает глаза и едва сдерживается, чтобы не выматериться. С силой прикладывается головой о диванную спинку. Влажная прядь волос падает на лоб, телефон так сильно нагрелся, что печёт ухо.

Тишина и на той стороне трубки, и на этой. Наконец Росс говорит:

— Я… могу приехать?

Что-то внутри болезненно тянет, теряясь в пустой послеоргазменной неге. Нет. Конечно, блядь, ты не можешь приехать. Ты что, совсем не понимаешь, какой это всё чёртов бред?

Харви ничего не говорит. У него еле получается разжать онемевшие пальцы и сбросить звонок, на секунду ослепнув от вспыхнувшего именем Майка экрана. Мобильный падает около пустого стакана, а рука прижимается к лицу и с силой трёт, надавливая на глаза, зарываясь в волосы.

— Блядь, — выдыхает Харви. — Блядь!

Стакан с парой капель виски на дне летит с диванных подушек на пол, разбиваясь на мелкие осколки. Подрагивающие мышцы и голос Майки в сознании. Он минут десять сидит вот так, с расстёгнутой ширинкой и остывающей спермой на животе, прежде чем протягивает руку и быстро набирает сообщение.

«Пентхаус, комната 729. Скажешь консьержу, что к мистеру Спектеру. Адрес ты знаешь».

Ответ приходит через восемнадцать секунд.

Майк пишет: «Ок».

Харви выдыхает и на какое-то время застывает. Переводит взгляд на распятый в огнях Нью-Йорк, а в следующее мгновение телефон разлетается на куски, мешаясь с осколками битого стекла.

У Харви Спектера всегда есть дела поважнее дурацкого ребячества.

Он стирает рукавом пиджака сперму со своего живота, медленно поднимается, идёт к входной двери и отпирает замок. Он думает, какой же Луис блядский кретин.

И думает: но мы выиграем это дело.