После исчезновения Молчуна, Маркиз не находил себе места.
Кувшины с волшебным напитком быстро пустели. Народ изливался в любви и преданности своим царицам. На это нельзя было смотреть без слез. Но что оставалось делать? По крайней мере, в Синегории это происходило насильственным путем, поэтому было вполне объяснимо. Хуже, когда тоже самое случалось по доброй, переходящей в глупость, воле.
Маркиз заметил, как Чара покинула царскую лоджию. Ему показалось, что без нее Мира стала выглядеть еще красивей и, главное, приветливей.
— А ведь они не пьют волшебный напиток! — сделал он про себя вывод.
И потерялся в собственных мыслях. Ну, конечно, представлялся прекрасный шанс! Чем разгуливать, или, вернее, разлетывать, без дела, боясь попасть на глаза Кровавым Псам, уж лучше попробовать рискнуть.
— Что будет, если Чара и Мира выпьют волшебный напиток? — соображал он. — Не станут же они любить себя еще больше? Может быть…
Маркиз решился на дерзкий эксперимент. Терять было нечего. В его голове созрел план, оставалось только дождаться Чару. Но, к несчастью, она все никак не возвращалась.
Стало душно. При полном отсутствии ветра, духота была невыносимой, тем более при таком скоплении народа.
Маркизу надоело ждать старшую из сестер, а время стремительно убегало.
Он подлетел к одному из чанов с волшебным напитком и затаился, благо, что разливальщик был уже навеселе и не очень строго следил за подходившей к нему публикой.
Маркиз выждал момент, когда разливальщик отвлечется, и быстро набрал в клюв волшебного напитка.
— Только бы не проглотить, — подумал он про себя, — вторая любовь мне не к чему.
Он стал протискиваться к царской лоджии. От сильных и постоянных толчков, он едва сдерживался, чтобы не глотнуть напиток, хотел было ругнуться, но вовремя передумал.
Оказавшись у самой лоджии, Маркиз стал высчитывать наиболее безопасный маневр, ведь кругом была охрана.
Мира почти не притрагивалась к пище. Но, к счастью для Маркиза, она вдруг отломила кусочек масляного пирога и положила его на свою тарелку. Более подходящего момента могло больше не представится.
Маркиз, что было сил, устремился сначала в сторону, а потом вспорхнул вверх. Его не сразу заметили, ведь он был очень маленького размера.
На какое-то мгновение он оказался точно над Мирой, подносившей в этот момент пирог ко рту.
Он изловчился и неуловимым движением, вопреки всем законам аэродинамики, спикировал на царский стол и окропил пирог волшебным напитком. Мира ничего не заметила и с удовольствием проглотила пирог.
Не заметила она, усыпленная торжествами, так заметили царские коршуны, зорко следившие за происходящим. Они мгновенно подали знак об опасности, и уже десятки глаз Кровавых Псов устремились на Маркиза.
Когда он, казалось, находился уже на достаточно безопасном расстоянии, стрела, пущенная ему вдогонку, пронзила его на вылет. Маркиз даже не вскрикнул. Он рухнул на землю и потерялся в пыли танцующей и кричащей толпы.
Инцидент остался никем не замеченным. Веселье продолжалось, как ни в чем не бывало.
Однако задуманное Маркиз исполнил с блеском.
После съеденного пирога, у Миры закружилась голова. Но не от переутомления. С ней происходило что-то странное, какое-то внутренне движение меняло ее сознание.
Она вдруг стала другим человеком. Перед глазами пробежала череда воспоминаний, человеческих лиц, знакомых и незнакомых. Она начала по-другому думать и даже говорить. Изменения привели ее в восторг, но в то же время лишили малейшего движения. На некоторое время оцепенение овладело всем ее телом и даже мыслями.
Но минут через пять, она пришла в себя и окончательно почувствовала, что стала не такой, какой была до этого.
Ее лицо стало серьезным и бледным. Глаза растерянными и печальными.
Она подняла руку. В одно мгновение площадь замолчала. Воцарилась тишина, в которой было слышно даже пролетающих мух.
Мира никак не находила подходящих слов, но сказать ей хотелось многое.
— Заверяю вас, — медленно произнесла она, — что с этого дня в Синегории прекращаются все войны.
— Так больше не с кем воевать! — послышалось из толпы.
— С этого дня, — продолжала Мира, — каждый из вас решает свою судьбу сам. Я объявляю свободу передвижения, свободу торговли, и свободу профессий. Отныне только царский суд будет разрешать все возникающие конфликты.
Стояла гробовая тишина. Никто ничего не понимал.
— Завтра будет издан обширный проект кодексов, в котором будут перечислены новые законы Синегории. А сейчас с праздником! Продолжайте веселиться!
Минуту все в полном недоумении смотрели друг на друга. Потом каждый стал переспрашивать, не ослышался ли он. Когда Мира села на трон, всем стало понятно, что она не шутит. Толпа запела и затанцевала с новой силой.
Эксперимент Маркиза дал потрясающий эффект, — Мира влюбилась в свой народ!
Она стала той милой девушкой, которой когда-то была. Волшебный напиток, который она сама изготовила, и который предназначался вовсе не ей, разрушил над Мирой все магические чары.
Но самое главное, она вспомнила, что любила…
— Где принц Ярек? — спросила она у Смыка, главного придворного, стоявшего неподалеку.
— Его готовят к казни, ваше величество, — робко ответил Смык. Старый слуга прекрасно понимал, что происходит с его царицей.
— К казни?! — вздрогнула царица и побледнела еще больше. — Немедленно отведите меня к нему!
В сопровождении охраны и Смыка, она направилась в подземные казематы, где держали опасных заключенных.
Дверь камера долго не открывалась.
Мира нервничала и от ожидания щелкала пальцами.
— Успокойтесь, ваше величество, — шепнул ей Смык, — теперь все в ваших руках.
— Спасибо, Смык, — поблагодарила она слугу и осторожно вошла в камеру.
Охрана и Смык остались ждать снаружи.
В камере было душно и сыро. В углу стояла каменная кровать, на которой лежал царевич, отвернувшись к стене.
— Что, уже пора? — хриплым упавшим голосом спросил он, не оборачиваясь. — Хотите сделать подарок Воранам?
— Это я, — тихо произнесла царица.
Царевич обернулся, пытаясь рассмотреть своего посетителя. В камере было темно, и он не сразу разобрал, что это Мира. Но, узнав ее, он поднялся с кровати, и тут же скривился от боли. Чтобы стоять, ему пришлось опереться о стену.
Только теперь Мира смогла его рассмотреть. Он был ранен, — из левого плеча через несвежую повязку сочилась кровь, голова была наспех перевязана старой тряпкой, а на бледном от боли лице виднелись засохшие шрамы. Он едва держался на ногах. И лишь его глаза продолжали блестеть привычным загадочным светом, возвращавшим Миру во времена далекой юности.
— Что угодно вашему величеству? — спросил царевич приглушенным голосом, полным боли и отчаяния.
Мира не нашлась, что сказать. Она с грустью смотрела на царевича, хотела заплакать, но не смогла.
— Ты ранен, — наконец, произнесла она, чтобы сказать хоть что-то.
— С каких это пор, ваше величество, вы обращаетесь к царственным особам на ты? — спросил Ярек, улыбнувшись.
— С очень давних, — ответила Мира.
Царевич поднял голову, чтобы заглянуть в ее глаза, но тень легла на лицо царицы.
— Меня ждет казнь. Если вы хотите что-то сказать говорите, я очень устал.
Мира все никак не решалась.
— Я переменилась, — выдавила она из себя.
— Переменилась? — царевич рассмеялся. — Зачем вы это мне говорите?
— Затем, что я люблю тебя! — вскрикнула царица и бросилась Яреку на шею.