Была у деда Архипа трубка, большая, с медными колечками. Курил дед Архип корешки.

— Васька, а Васька! — позвал однажды дед. — Принеси-ка мне ступку… Корешки кончились, новых натолочь надо!

Принес Васька деду ступку. Сам остановился, сложил за спиной руки, смотрит, как дед корешки толчет.

— Дед, а дед! — говорит Васька. — Дай корешков, и я курить буду!

— Не дам! — говорит дед.

«Ладно! — думает Васька. — Сам возьму!»

Не успел дед Архип повернуться — Васька запустил руку в берестянку, набрал полную пригоршню корешков и — в карман.

Были Васька с дедом Архипом одни дома. Еще вчера и отец и мать Васьки со всем колхозом на сенокос уехали.

Сели Васька с дедом обедать. Ест Васька гречневую кашу с молоком и думает, где ему огня взять. Спичек у деда не попросишь, а печь сегодня не топилась, — вчера мать все приготовила.

— Дед! — говорит Васька. — Я пойду с ребятами погуляю.

— Ладно, — отвечает дед. — А я сосну маленько после обеда.

Вышел Васька на улицу и зовет:

— Степка-а!

— Чего? — прибегает Степка.

— Давай курить будем!

— А что курить?

— Известно что! Корешки. Бумага у меня есть, а вот спичек нету.

— Ничего, — говорит Степка. — Я знаю, куда мамка спички кладет. Я принесу. — И пошел за спичками.

Ждет Васька. Прибегает Степка.

— Ну, есть?

— Есть, — говорит Степка. — А где ж мы курить будем?

— Здесь и будем… в канаве.

— Ой, Васька, боязно. Увидит кто… Заругают.

— Кто тут увидит!

Сели. Свернул себе Васька цыгарку первым. Ждет.

— Эх, ты, Степа! — говорит. — Что ж ты, Степа, и вертеть не умеешь! — А сам уже цыгарку в зубы взял.

Только прикуривать стали, откуда ни возьмись Клаша, сестренка Степкина, и девчонки с нею.

— А что вы тут делаете? — говорят.

Спрятали мальчишки в карманы цыгарки.

— Мы?.. Ничего.

— А мы знаем… чего!

— А чего?

— Курите. Вот «чего»!

— Мы не курим.

— Нет, курите. А мы расскажем!

Рассердились Степка с Васькой. Ушли за околицу. Сели. Только опять закуривать стали — опять девчонки.

— А мы все видим!

Какое уж тут курение.

— Степка! — говорит Васька. — Пойдем лучше в лес.

Пошли в лес. Березки белые стоят — не шелохнутся. Ветерок чуть дунет, затрепещут листики, запрыгают, и такой шум пойдет — благодать. Хлеба к самой опушке подошли, волнами ходят. Мальчишки в этих хлебах с головой прячутся. На полянках земляникой пахнет. Пчелы жужжат. Мотыльки порхают.

Далеко-далеко где-то кукушка кричит.

— Кукушка, кукушка! — позвал Степка. — Сколько лет мне жизни? — Остановился, считает. А потом спрашивает:

— А какое самое большое число?

— Тыща, — говорит Васька, подумав.

— А вот и врешь, — говорит Степка. — Мильон самое большое число.

— Ты сам врешь! За нашего колхозного быка три тыщи давали, а наш бык самый дорогой на свете, — рассердился Васька.

— А Федор Иванович, агроном, сказал, — возражает Степка, — мильон цена быку нашему. Выходит, мильон больше трех тысяч.

Поругались и помирились. Подошли к озеру.

— Степка, давай купаться!

Разделся Васька, разбежался, бултых вниз головой.

Пошла вода кругами, прозрачная такая. Всю ее насквозь видно.

— Скорее раздевайся… ты, Степа! — кричит Васька, а сам плавает, плавает…

Подплыл к берегу, за корягу схватился. Стал вылезать.

— Ой! — кричит. — Степка, рак!

— Ну! — Степка как был в штанах, так в воду и прыгнул.

Стали ловить мальчишки раков. Наловили столько, что даже Васька сосчитать не смог.

Взяли рубашки, завязали рукава, воротники. Набили крапивой рубашки, положили туда раков.

Шипят в крапиве раки — ш-ш-ш. Скребут друг друга клешнями.

— А курить когда же? — вспомнил Степка.

Кинулись за спичками, а спички в Степкиных штанах мокрые.

— Эх, ты, Степа! — говорит Васька. — Ну, ничего, завтра покурим.

И пошли ребята домой.

Пришли они домой — солнце садилось.

Увидел дед Архип улов, похвалил:

— Молодцы, — говорит, — славных раков наловили. Сварим мы их сейчас. — И стал готовить большой котел. — Созывайте, — говорит, — всю детвору раков есть.

Собрались дети за огородами у речки, там дед Архип костер развел.

Шевелят раки усами — черные, страшные.

Присела Клаша около раков на корточки, смотрит, а в руки взять боится.

А Васька не боится, сам ему палец дал.

Щиплет рак Ваську за палец, а Васька ничего, только посмеивается.

— Герой ты, Васька! — шепчет Клаша. У самой глаза загорелись. — Я никому не скажу, что вы со Степкой курили.

— Вот еще, — усмехнулся Васька. — Говори! Мы не курили.

А сам тем временем у деда спички стянул. Ведь спички Степкины промокли.

Утром встретились Васька со Степкой.

— Ну что, Степка, курить будем?

— Будем. А спички есть?

— Всё есть.

— Где же мы курить будем? Опять помешают девчонки.

Задумался Васька.

— Айда в овин к нам. Там тихо.

В овине сквозняком тянет. Где щель в крыше, там солнечный луч стоит. Веселые пылинки в нем кружатся. Под высокой крышей воробьи порхают, дерутся, спорят, по-своему говорят.

Сели Васька со Степкой в уголке. Закурили.

— Сладко тебе, Степка? — спрашивает Васька.

— Сладко! — отвечает Степка. Сам кашляет, и в глазах слезы стоят.

— И мне сладко! — говорит Васька.

Покачал головой Степка.

— Не буду, — говорит. — Мутит меня, Васька.

— Мутит? Эх, ты, Степа! — храбрится Васька, а сам бледный, даже зеленый стал. На лбу пот выступил. В глазах черно.

— Нет, не буду, — говорит Степка и вышел из овина.

— А я курю, — Васька ему вдогонку. Да так и свалился. Ничего не помнит.

Очнулся, будто что укусило. Вскочил. Вокруг него солома старая тлеет. То вспыхнет, то погаснет. Стал Васька ногами огонь тушить, а огонь все дальше, дальше бежит. Упал Васька, кататься стал. Огонь гасит.

А тут ворох соломы вспыхнул.

Подпрыгнул огонь, как живой, под самую крышу. Дым повалил черный. Загудело. Защелкало. Всю крышу разом охватило.

Закричал Васька и кинулся из овина. Видит: бежит от избы дед Архип. Босиком, бородой трясет, руками машет. Что-то крикнуть хочет, и не может. Вбежал в овин и выбежал обратно с ободом от старого колеса. Носится вокруг овина с ободом в руках и не кричит, и огонь не тушит, и обода не бросает.

Вдруг — бам, бам, бам, бам! — на колхозном дворе в рельсу забили.

Как на счастье, колхозники только что с сеном приехали.

Катят бочки. На ходу лошадей впрягают. Пожарную машину из сарая выкатили и бегом на себе везут.

Как увидел все это Васька, не знает, что с ним стало. Перелез он через забор и побежал к лесу.

Остановится, обернется. Колышется высокий столб огня, а над ним желтый дым растет. Поглядит Васька — снова припустит. Прибежал в лес. Упал — не продохнуть. Уж очень он испугался.

Долгое время лежал так Васька. Встал и дальше пошел по лесу.

Идет и думает: что ж теперь будет? Как ему теперь домой итти. И решил Васька домой не являться.

— Живут же, — рассуждает, — лесные люди, и я буду лесным. Выстрою себе из веток лесную хатку, там и жить буду.

Тем временем захотел Васька есть. Набрел он на куст малины — поел.

«Картошек бы теперь!» подумал Васька и заплакал. А потом и рассудил. Лесные люди картошек не едят, а только грибы и ягоды. А зимой как же? Зимой грибов да ягод нету, и мамки нету, и печки нету. Помрет Васька совсем. И так стало себя ему жаль. И мамку жаль, и деда жаль… И Степки никогда больше не увидит Васька.

«Нет, лучше домой пойду». А как вспомнит пожар — страшно, не идут домой ноги.

Темнеть начало, а в лесу темнеет быстро, и рад бы теперь домой итти Васька, да в темноте не найти дороги.

Лес настороженный стал. Что-то страшное кругом творится. Там, в кустах, шипит что-то. Что-то хрюкает и топочет. Верно, еж со змеей сцепился.

Задрожал Васька, свернул в сторону. Вдруг что-то как шарахнется, как ухнет. Даже ветром в лицо Васькино пахнуло. Сомлел Васька. Даже присел. А это филин взлетел. Побежал Васька, а сзади филин ухает, хохочет.

Бежит Васька.

Там через пень споткнется, там ветка по лицу хлестнет, там сук заденет. Расцарапал себе Васька лицо, расшиб ноги. Чуть не всю ночь бродил по лесу Васька. Только к утру вышел на чистое место. Набрел в темноте на стога сена. Зарылся в одном, заснул.

Проснулся Васька — кто-то его за плечо трясет.

Открыл глаза, а это ребята из их колхоза за сеном приехали. Две бригады — одна женская (бригадиром у них Таня, та, что лучше всех русского пляшет) и еще одна бригада — Вани Журавлева, комсомольского секретаря.

— Ага! — говорит Ваня Журавлев. — Да ведь это ж курильщик наш. Ты что ж это сбежал? Там мамка твоя с ног сбилась, тебя искавши. Думали — в огне ты сгорел.

— Ужо вернись, Васька! — говорит другой парень из Ваниной бригады. — Там батя для тебя пояс приготовил. Он тебя угостит.

Заплакал Васька.

А Таня его к себе на воз посадила.

Едут они на возу. Таня правит, про пожар рассказывает. Ветра хоть и не было, но огонь на избу соседнюю перекинулся.

Приехали в село. Спрыгнула с воза Таня, Ваську сняла.

— Подождите меня, девчата, я сейчас, только вот мальчонку сведу.

Пришли они к Васькиному дому. Боится Васька в сторону овина взглянуть. Взглянул — и обмер. Вместо овина обугленные столбы стоят. Кругом черно. Пологорода вытоптано.

Подошла Таня к окну открытому. Васькина мамка на стол собирала.

— Тетя Марья, — говорит Таня, — выдь на часок.

Вышла Васькина мамка.

— Вот, гляди, — говорит Таня, — кого я тебе привела. Всплеснула руками мамка, а Таня что-то ей на ухо шепчет, на Ваську кивает, улыбается. Взяла мамка Ваську за руку, ввела в избу.

— Ну, Васька, — говорит отец, из-за стола вылез.

Взглянул на отца Васька и опустил голову. Уж очень страшное у него было лицо.

— Ладно уж, Михаил, — заступилась за Ваську мамка, — прости ты его. Он и так страху натерпелся. Совсем на мальчонке лица нет.

Махнул рукой отец. Ничего не сказал больше. Сел Васька за стол. Щи на столе стоят.

— Ну, — говорит мамка, — что ж не хлебаете?

Зачерпнул отец раза три, положил ложку. Из избы вон вышел. Дед тоже не ест. Голову опустил. Как ни хотелось Ваське есть, и он есть не стал.

Заплакала мамка. Хочется Ваське утешить мамку.

— Чего ты? — говорит он. — Не плачь, мамка!

— Как не плакать, — отвечает мамка, — если из-за тебя у нашего соседа дом сгорел. Хорошо, у нас изба вот осталась. И отец твой за тебя отвечать должен.

— А ему что будет?

— Не знаю… Что присудят.

— В тюрьму посадят?

— Может, и в тюрьму — не знаю.

Задрожал Васька. Раньше он об этом не подумал.

— Мамка, пускай меня в тюрьму лучше!

— Какой ты ответчик. Ты маленький.

Пригнал пастух скотину. Сарая нет. Привязала мамка корову под грушей. Груша тоже обгорелая стоит. Листья на ней мертвые, в трубку свернулись. Ревет корова. Помолчит-помолчит, прислушается и снова заревет… да так страшно.

— Чего она? — спрашивает Васька.

— Как чего? За теленком.

— А теленок где?

— Сгорел.

— А поросята?

— И поросята сгорели.

Зазнобило Ваську. Представилось, как теленок с поросятами в сарае горели.

— Больно им было, мамка? — шепчет Васька.

— А то нет!

Пошел Васька к отцу. Отец на пожарище ковырялся, обгорелые бревна в кучу стаскивал. Хочется Ваське что-нибудь бате сказать. Хочет он сказать, что и учиться будет, курить не станет, будет бате во всем помогать. А отец молчит. На Ваську глядеть не хочет. И лицо у него сумрачное. Брови сдвинуты. Щеки опали.

— Батя! — говорит Васька тихо. — Не молчи!

Остановился отец, посмотрел на Ваську.

— Не молчи, батя, — повторяет Васька. — Побей меня лучше.

— Что тебя бить! — покачал головой отец. — Разве этим чему-нибудь поможешь.