О гибели Каррэна, наступившей вследствие действий военно-магического характера в исполнении одной вечно мрачной кареглазой наемницы, притворяющейся любовницей милорда Торина Лорранского, род В'елнатов узнал примерно через неделю после этого события. Как выяснилось, очаровательный мечтатель Зверюга, во время пребывания в Меритауне маясь бездельем в ожидании отъезда обратно в Райдассу, нашел себе занятие по душе — черкнул пару строчек родне Каррэна, выражая им искреннее сочувствие и похвальную готовность поделиться информацией о последних минутах мятежного альма. К стыду своему, я так и не научилась разбираться в людях — парень-то казался мне отрешенным романтиком не от мира сего, не видящим ничего дальше кончика своего клинка, а оказался циничным стервецом, живенько сообразившим, сколько знатные альмы заплатят за наводку на убийцу племянника соправителя. И внимательным он был еще каким, в отличие от меня — запомнил и название рода, и имена матери и сестры Каррэна, которые тот мне называл, да я как-то мимо ушей их пропустила. Ну и вот он, результат.

Когда Вэррэн дошел до письменного диалога со своей матушкой, в котором она велела ему разобраться с убийцей брата и обещала в случае успеха полное прощение всех прегрешений, я не выдержала, вскочила и забегала по камере. Альм, следя за моими лихорадочными перемещениями льдисто-спокойными глазами, равнодушно повествовал, как снялся с места, пересекся со Зверюгой в Кларрейде, куда отреченный отправился после окончания нашего путешествия, получил уйму нужной и полезной информации и рванул на розыски наглой наемницы в наш славный стольный град. Нащупать мои следы было не так уж сложно. Храна — значит, из замка Рэй, что в окрестностях Каленары. Эта прописная истина известна всем и каждому в мире подлунном. Приехать в столицу Райдассы и начать методично обшаривать все места, где собираются наемники, — что может быть проще?! Кроме того, я, недалекая, сама назвала Зверюге свой адрес, с удивляющей меня саму наивностью приглашая его забегать в гости. Так что эта ценная информация тоже стала достоянием Вэррэна.

Правда, дома он меня не застал, чему очень огорчился (я мысленно вознесла горячую молитву за здоровье милорда Ирриона Лорранского, заставившего провести меня ту самую ночь, когда в мой особнячок явился альм, в своем поместье). Затем Вэррэн начал по ниточке собирать всю хитросплетенную ткань моей жизни. Успехов он достиг, да еще каких: нашел первого, третьего и седьмого моих клиентов, съездил в замок Рэй, составил себе представление обо всем, что я успела натворить в мире подлунном, и начал устраивать засады. Но не везло бедному Вэррэну просто катастрофически: то народу слишком много вокруг меня толпилось, то не пускали его туда, куда я иду, то невольные свидетели, сами того не желая, закрывали меня от его арбалетов. И от ножей. Непосредственным виновником переполоха на улице Чар стал именно мой новый хвостатый знакомый. Каким чудом окончательно затосковавший и начавший с горя творить глупости альм пролез в королевский дворец, он не рассказывал, а я не расспрашивала, подозревая, что Вэррэн попросту убил кого-то из охраны или прислуги. А уж в галереях королевской обители нечеловек никого не удивил — там постоянно толкутся какие-то посольства и гости, а альмы для большинства близко не общающихся с ними людей все на одно лицо. Равно как и мы для них.

Оставалось только благодарить богов, не давших Вэррэну простора для действий. Потому что к покушениям на свою жизнь я не была готова. Торина защитить — это да. А о себе я никогда особенно не пеклась, считая, что ненормальных, возжелавших свести со мной личные счеты, еще поискать нужно. Впрочем, это лишний раз доказывает, что человеку свойственно ошибаться.

— И где сейчас Зверюга? — злобно прошипела я, решив отложить всю остальную вываленную на мою голову информацию в долгий мысленный ящик, дабы обдумать ее на досуге. Единственное, чего мне хотелось в тот момент, — это оказаться как можно ближе к очаровательному романтику из отреченных, дабы четко и неприглядно объяснить ему, что предавать девушек, а тем более нежных, наивных и беззащитных хран — очень, очень скверно.

— Понятия не имею, — фыркнул не разделяющий моего недоброго энтузиазма Вэррэн. — Наверное, так и сидит в Кларрейде. А может, в другое место перебрался — такие люди, как он, на одном месте подолгу не задерживаются, так и несутся по жизни, как гонимая ветром палая листва.

— Недолго ему летать осталось, — хищно улыбнулась я. Не люблю, когда меня предают. А чем, кроме предательства, можно назвать то, что вытворил Зверюга? Я его шкуру не раз и не два спасла, а он… Как только разберусь с заказом милорда Ирриона — рвану на поиски отреченного. И да сберегут его тогда все двенадцать богов… — Ладно. Убивать сейчас будешь?

Видимо, к таким откровенным, простосердечным и наивным вопросам благородных альмов не приучают. Во всяком случае, растерялся и смутился бедный Вэррэн, как приличная девица, застигнутая за разглядыванием афиш одного из ночных заведений на улице Грез.

— Судя по отсутствию энтузиазма, это подождет, — вздохнула я, вставая. Паук, уменьшаясь на ходу, торопливо взбежал по подолу и крохотной брошкой замер на корсаже под прикрытием пояса. Я покровительственно дотронулась до него кончиками пальцев, почувствовала постепенно угасающее тепло хитрой магической побрякушки и машинально отряхнула юбки, — Плащ оставь себе — здесь слишком холодно, как бы тебе не простудиться. Я еще приду.

— Ты ненормальная.

Вэррэн не спрашивал, Вэррэн констатировал, причем так спокойно и уверенно, будто знал это всю жизнь, а теперь просто получил лишнее доказательство моей умственной несостоятельности.

— Как и все храны, — не стала спорить и опровергать очевидное я, — Счастливо. Я еще приду.

— А если я тебя не приглашаю?

В его положении столь самоуверенное и нахальное заявление едва ли не до слез умиления доводило.

— Увы, наемники редко приходят по приглашению. А уж храны тем более, — Я покачала головой и высунула руку в окошко, дабы призвать тюремщика. Тот, паче чаяния, ко мне не поспешил. Впрочем, густой раскатистый храп, раздавшийся в ответ, говорил сам за себя. В коридоре ему явно было тесно, звук гудел и множился, отражаясь от стен и словно напитываясь дополнительными силами. При таком бдительном и радетельном страже я могла бы вытащить на волю полтюрьмы, если бы захотела. — Ау, уважаемый! Не соблаговолите ли проводить меня на выход?

Но моему далеко не самому хилому голосу с могучим храпом было не тягаться: силой легких боги тюремщика явно не обидели. Он, посапывая, вдохновенно выводил сложные рулады, в которых я скоро явственно различила первые такты легкомысленной, не слишком приличной народной песенки «Я у речки отдыхал и русалку повстречал». Сии музыкальные экзерсисы меня, конечно, восхитили, но не настолько, чтобы я оставила свои попытки растолкать тюремщика и решилась ночевать в одной камере с Вэррэном: как-то уж слишком недобро и хищно поглядывал на меня альм. Убить, быть может, и не убьет, но вот кусок отгрызть наверняка попробует, потому как чем заключенных у нас кормят — только демонам Мрака вековечного ведомо. Даже сказать «по-свински» нельзя, ибо ни одна свинья на таком пайке и трех дней не протянет. Но и я хороша, клуша рассеянная, — могла бы догадаться прихватить с собой какой-нибудь еды!

— Погоди, я тебе помогу. — Вэррэн аккуратно оттеснил меня от окошка, набрал полную грудь воздуха и вдруг заверещал так, что у меня заложило уши. Толстячок подпрыгнул на аршин над полом и схватился за сердце, словно опасаясь, что оно собирается выскакивать из груди и бежать подальше от источника столь громких и пронзительных звуков.

— Ми-миледи?… — неуверенно проблеял тюремщик, с трудом принимая вертикальное положение и все еще держась за грудь.

— Она самая, — с милой улыбкой согласилась я. — Пойдемте обратно?

— А? Да-да, конечно… — Глаза ошалевшего от неожиданной побудки пузана рассеянно блуждали по потолку и стенам, словно их хозяин не очень хорошо соображал, где находится. В конце концов тюремщик все-таки нашел в себе силы отыскать в связке ключей нужный, отпереть дверь камеры и даже галантно подать мне руку на выходе. Уже почти шагнув через порог, я обернулась. Альм сидел на полу, обхватив колени руками, и пристально смотрел мне вслед. Плащ с меховой оторочкой на его плечах казался королевской мантией.

Лицо я держала ровно до того момента, когда я уселась в карету милордов Лорранских и задернула плотные шелковые занавески.

Наемница плакала. Это казалось невероятным, но холодная невозмутимая профессионалка действительно плакала. Плакала как простая девушка — искренними, крупными, горькими, прозрачными слезами, всхлипывая, вздыхая и постанывая сквозь судорожно стиснутые зубы.

— Тш-ш-ш… Все хорошо. Я с гобой. Мы вместе придумаем, как тебе поступить. Ну расскажи мне, что случилось. Чего ты в тюрьме насмотрелась?

— Такой же! Понимаешь — такой же! Только запах другой. А все остальное — и голос, и интонации, и внешность — все точно такое же! Даже имя похожее!

— Ну значит, тебе повезло, — философски вздохнула рыженькая магиня, притягивая голову подруги себе на грудь и поглаживая ее по волосам. Торин невольно почесал затекшую от стояния в непривычном положении спину, перемялся с одной ноги на другую и вновь приник к замочной скважине.

— Какое гам повезло?! Ты подумай, куда он вляпался! Стрельба в королевском дворце — не шутка! Да и Торин наш благороднорожденный там, как на грех, попался, значит, дело могут повернуть так, будто альм на монаршего родственника напал. А за это, как ты сама прекрасно знаешь, у нас полагается смертная казнь.

— Кстати, ты знаешь, что Торин маг? — Цвертина была рада сменить тему. Но Тень лишь равнодушно отмахнулась:

— Да, конечно, знаю. Я сама ему эту потрясающую новость пару месяцев назад и сообщила. Правда, там одно название, что маг: Торин сам по себе слаб, да еще и учиться не желает, думает, что все само к нему придет.

— Не скажи! — воодушевленно покачала головой магния. — Мы тут с ним…

Лорранский невольно поморщился. Очаровательная Цвертина, с которой он познакомился в день памятного турнира, была нисколько не похожа на свою боевитую подругу. Магиня оказалась по-женски мягкой и нежной, в меру наивной, как и полагалось богатой девушке, восторженной и веселой, деловитой и красивой. А еще она, не скупясь, делилась магическими знаниями. Не то что наемница эта — или безучастную деревяшку из себя корчит, или все-таки поддается на провокации и показывает эмоции, да только такие, что уж лучше бы она их не демонстрировала. То ехидство, то бешенство, то издевательская радость, то бесконечные подколки и намеки… И красота маги ни завораживала не той странной, дикой ледяной мрачностью, что отличала ее подругу, а ласкала светом и теплом. Приведение в чувство рухнувшей в беспамятстве Тени дало отличный повод для знакомства и обмена адресами, а проблемы, связанные с альмом, позволили продолжить эти более чем приятные и полезные отношения. И, кабы не принесло храну в недобрый час, так Торин бы, наверное, под руководством Цвертины уже пару заклинаний освоил!

Но увы! Наемница прилетела из тюрьмы встрепанная, будто за ней все демоны Мрака вековечного по пятам гнались, рухнула на диван в кабинете и, не вдаваясь в долгие объяснения, разрыдалась так горько и отчаянно, что у Тори- на защемило сердце. Он, если честно, вообще считал храну неспособной на слезы. А тут и стоны, и жалобы, и слезы в три ручья. Такое поведение было настолько несвойственно наемнице, что Лорранский даже засомневался, уж не подменили ли его телохранительницу. Стержень, на котором она держалась, казалось, согнулся, а то и вовсе переломился пополам, и лишенная привычной опоры девушка поникла, как надломленный цветок. Или треснувшая арфа.

Зато Цвертина сориентировалась мгновенно: очень мягко и тактично вытеснила Торина в коридор, закрыла дверь и приступила к планомерному, спокойному, очень подробному и обстоятельному допросу своей пепельноволосой подруги. Вонато, которую в качестве охранницы Торина тоже выперли из кабинета, равнодушно перелетела на висящую на потолке люстру и замерла на ней оригинальным архитектурным украшением, то подозрительно щуря огромные рубиновые глазищи в сторону графа, то сочувственно поглядывая на двери кабинета. Демона, по-видимому, происходящее не интересовало ни в коей мере. А может, она просто понимала, что хозяйка рано или поздно поделится с ней своими мыслями.

А вот Торина снедало любопытство. Вступать с наемницей в ментальный контакт подобно демону он еще не научился, и потому, наплевав на достоинство рода Лорранских, не чинясь, приник к замочной скважине. Вонато сверху посматривала на него ехидно и снисходительно, явно собираясь потом наябедничать хозяйке об этом недостойном поведении молодого графа. Внезапно она насторожилась, завозилась на люстре и сбила на пол коротенький свечной огарок. Однако тревога была ложной, лишь где-то вдалеке прошуршали торопливые шаги одной из служанок. Торин досадливо покосился на довольную собой вонато и припал к двери. Но девушки совместными усилиями уже кун провали истерику и даже, кажется, успели договориться до чего-то важного, значительного и конструктивного. Во всяком случае, обе они имели такой гордый и довольный вид, словно только что решили все проблемы в мире подлунном.

Из рук в руки перешла какая-то тонкая фитюлька на длинном шнурке. Магиня, зажмурившись, стремительным полушепотом пробормотала пару фраз на шаррате, удовлетворенно улыбнулась и вернула кулон подруге. Та, не доверяя маленькому поясному кошельку, повесила украшение на шею и старательно замаскировала простенький кожаный шнурок кружевным воротником. После чего чмокнула Цвертину в щеку и вышла в коридор.

Торин едва успел отпрянуть, дабы не получить дверной створкой по любопытному носу. Судя по резким и решительным движениям девушки, вновь обретшей утраченную было грациозность и уверенность в себе, она вспомнила о своих обязанностях личной храны милорда Лорранского-младшего и готова была выполнять их со всем тщанием и прилежанием.

Оружейник заменил растянувшуюся тетиву.

Мастер-настройщик подкрутил провисшие струны арфы, и они зазвучали еще резче и пронзительнее.

Бедный Торин страдальчески поморщился. Обострения профессиональной внимательности у своей телохранительницы он опасался даже больше, чем ядовитых змей, которые пугали его до состояния неконтролируемой паники.

Графенок совершенно ополоумел. Мало того что знакомство с Цвертиной вызвало у него новый всплеск бестолкового интереса к магии, гак он еще и отчета у меня потребовал, о чем я в тюрьме с пленным альмом беседовала и до чего мы договорились. Понимая, что так просто мой настырный подопечный все равно не отвяжется, я попыталась отделаться парой общих фраз, да не тут-то было! Торин иногда напоминал мне экзотические островные сладости — вроде и красиво, и любопытно, но совершенно неудобоваримо, а уж если к штанам или подолу прилипнет, то семь потов прольешь, пока отдерешь хотя бы половину. Я понимала, что ему гак же, как и мне, не терпелось узнать, что означает это странное явление альма, вроде бы убитого почти два месяца назад на границе с Йанарой и Тэллентэром. Но не испытывала никакого желания пояснять болтливому и капризному аристократенышу обстоятельства явления «покойника», равно как и причины его воинственных действий в мой адрес. К счастью, Цвертина прониклась к моему вздорному подопечному необъяснимой симпатией, и охотно нянчилась с ним, и выгуливала в начавших убираться в золото парках, и даже, кажется, потихоньку учила какой-то магии. Я не препятствовала. Подругу мою все происходящее, кажется, только забавляло, а Торин присмотрен и вполне доволен жизнью. И храну свою не донимает, что немаловажно.

А в моей голове зрел отчаянный и безнадежный план. Я должна была вытащить Вэррэна из тюрьмы. Я не знала, ни как я это проверну, ни куда его потом спрячу, ни что буду делать в случае вероятного провала. Я просто должна была вырвать его из цепких лап нашего правосудия, из которых даже невиновный никогда не выбирался невредимым.

Брать тюрьмы на абордаж мне еще не приходилось. Корабли тоже, если честно. Но там я хотя бы теорию себе представляла — хранов на всякий случай обучают особенностям сражения на воде и захвата судов — мало ли как жизнь повернется, вдруг и на море доведется повоевать. Как самой сбежать из-под стражи, я тоже знала. Но как вытащить другого… Да еще альма, который неизбежно будет бросаться в глаза… Такой задачки мне боги еще не подкидывали.

Все осложнялось необходимостью соблюдать полнейшую секретность. Милорд Иррион, конечно, относился ко мне с симпатией, но он прекрасно знал, что альм затеял стрельбу в присутствии его сына. И понять и простить этого не мог. Драгоценное здоровье Торина (в которого, к слову сказать, никто и не думал целиться) значило для Лорранского-старшего гораздо больше, чем жизнь Вэррэна. Я его понимала. Но согласиться с политикой невмешательства не могла. Этот альм служил живым доказательством моего страшного предательства. И в то же время до боли напоминал Каррэна, которого я имела неосторожность полюбить.

Это неправда, что с глаз долой — из сердца вон. Наоборот. Ушедший поселяется в душе навсегда, прирастает к ней, да так, что не отдерешь. И выжить его оттуда просто невозможно. Я знаю. Я пыталась. И не смогла.

Платье было вызывающе дорогим. Оно кололо глаза своим богатством, безмолвно кричало о той дикой сумме денег, что пришлось выложить за это великолепие, поражало роскошью отделки и изумительной красотой кружев воротника и манжет, повторяющих своим узором тонкую как паутина вышивку по корсажу. Восхитительно нежный и гладкий йанарский шелк цвета знойного летнего неба дерзко, гордо, демонстративно, надменно, без слов рассказывал всем и каждому об истинной стоимости этого наряда, с вызовом демонстрируя богатство хозяйки… или ее покровителя. Ткань, безумно дорогая, была такого качества, что даже не шуршала и не шелестела, я передвигалась совершенно бесшумно, совсем как тень. Четыре ниспадающие одна из-под другой юбки — каждая последующая чуть темнее предыдущей — казались вихрящимся вокруг ног потоком воды.

Я смотрелась во всей этой красоте южной птицей, безуспешно старающейся прикинуться скромницей и недотрогой. Это впечатление поддерживали плащ и муфта. Бобровый мех, окаймляющий комплект осенних одежек, был выделан так превосходно, что походил на отполированное серебро. Такой наряд требовал роскошных драгоценностей, но у меня их не было. Равно как и денег на приобретение — почти все накопления ушли на безумно дорогой наряд.

Пришлось идти на поклон к Торину. Мой подопечный покосился так подозрительно, словно знал, что я затеяла что-то не то. Но наскоро слепленная историйка о каком-то маге, пригласившем нас с Цвергиной в гости, подействовала, и мой подопечный соизволил принести мне ожерелье и пару браслетов. Я посмотрела на предложенные мне вещи, тяжело вздохнула, раздумывая, что хуже — явиться на люди без драгоценностей или щеголять в таком ошеломляюще безвкусном комплекте, совершенно не подходящем к моему платью, и в конце концов легким покачиванием головы отвергла сию красотищу. Торин засопел оскорбленно и негодующе, как породистая декоративная собачонка, которой неловкая хозяйка отдавила лапу, но принес мне другое ожерелье. Оно разительно отличалось от предыдущего и было милостиво принято, после чего графеныш воззрился на меня столь недоуменно и недоверчиво, что я даже испугалась. Впрочем, раздумывать о странностях поведения моего подопечного у меня не было ни времени, ни желания. Я собиралась провернуть противозаконную аферу и готова была растерзать всякого, кто вздумает мне мешать. К счастью, не дружащий с логикой аристократ и не подумал поинтересоваться, отчего это я собираюсь на гулянки, когда обязана охранять его драгоценную жизнь.

Сесть в роскошном, безумно дорогом наряде на лошадь нечего было и думать — это было невозможно в принципе, да и вообще казалось кощунством. Но карета графов Лорранских мне не подходила — уж слишком она была приметной и запоминающейся. А милорд Иррион из-за своей доброты и желания помочь и так окажется втянутым в мои проблемы по самые уши. Незачем осложнять ему жизнь еще и столь явным и недвусмысленным признаком участия кого-то из семьи Лорранских в моей затее.

Бедная Цвертина, которая уже наверняка сама не рада была, что связалась со мной, но отступать стеснялась, прислала за мной свой экипаж — хорошенькую карету без всяких опознавательных знаков. Кучер старательно изображал невменяемого идиота, не способного воспринимать ничего, кроме ясно и четко сформулированных приказов. А может, и был таковым, Мрак этих магов разберет, может, у них модно стало обучать душевнобольных какой-нибудь простой работе и привлекать их к делу. Было же когда-то, года этак три назад, повальное увлечение иметь зомби в качестве прислуги.

Потрепав по ушам Тьму, вновь остающуюся за охранницу Торина, я уселась в экипаж и бережно расправила на коленях складки подола. Страшно даже подумать, сколько денег на мне надето. Пять десятков золотых, почти год безбедной жизни без хлопот и забот о хлебе насущном… Эх…

Стража на воротах Каленары очень огорчилась. Еще бы — красивая карета и восхитительный наряд ясно свидетельствовали, что в стольный град изволит ехать девица более чем небедная. Соответственно взять с нее въездную пошлину собирались как минимум в трехкратном размере — от такой богачки все равно не убудет, а бедным охранникам городских рубежей хоть на пиво да жаркое в ближайшем трактире хватит. Однако ничего им с меня слупить не удалось — свиток, свидетельствующий о том, что я являюсь владелицей недвижимости в Каленаре, и освобождающий от уплаты за въезд и выезд из столицы, я всегда возила с собой и с готовностью являла его миру, оберегая свой кошелек от дополнительных трат. В самом деле, мне же, бывало, по три раза на день из города и обратно кататься приходится, если бы не эта гербовая бумага с внушительной печатью, я бы уже давным-давно разорилась на пошлины да выплаты.

Столица постепенно отходила от великого праздника. Уже и рыцари поразъехались на поиски новых подвигов, и торговцы вопили не столь оглушительно и весело, и со ставен сняли украшения да вымпелы, и с улиц исчезли дополнительные патрули стражи. Даже пьяных валялось в лужах намного меньше, чем в день рыцарского турнира. Рынок, правда, еще шумел — в самом разгаре была большая осенняя ярмарка, и купцы с покупателями отчаянно торговались, стараясь соблюсти собственную выгоду и не дать себя надуть. Ярким палаткам, возам и прилавкам было тесно на большой торговой площади, они расползались по всем соседним улочкам и заполняли, казалось, своим оживленным шумом и гомоном весь город. Оживилась и работорговля. С приходом осени, когда нужно было убирать урожай и сеять озимые, в хозяйстве ценны были любые руки, и купцы, специализирующиеся на живом товаре, вовсю пользовались этим, расхваливая каждого выставленного на продажу человека как незаменимого сельхозработника. При виде изящной девушки лет шестнадцати, позвякивающей кандалами на тонких запястьях и испуганно кутающейся в какую-то дерюгу, я страдальчески поморщилась и в который раз возблагодарила богов, избавивших меня от столь незавидной участи. Не награди они одну из своих чад силой и выносливостью, пришлось бы и мне днем спину на каких-нибудь работах гнуть, ночью развлечением для хозяина и его сыновей служить и страшной сморщенной старухой в могилу сходить лет этак в тридцать. Впрочем, с моей нынешней профессией тоже особенно долго жить не придется. Видимо, хранители Сенаторны судили мне не задержаться в мире подлунном, как бы ни сложилась моя судьба.

Платье выполнило свое предназначение выше всяких похвал. Стоило мне осторожно ступить из кареты на загаженную мостовую, как все окружающие, не исключая малых детей и дряхлых стариков, уставились на него во все глаза. Я, стараясь сдержать нервическую дрожь, слегка поджала губы и брезгливо приподняла роскошные юбки. Пола плаща соскользнула со сгиба руки и зацепила краем уличную грязь. Я поморщилась. Получилось гордо и величественно — из караульной будки тут же выскочил дежурный стражник и поспешил подхватить нарядную гостью под руки, не дожидаясь, пока сиятельная леди, случайно выпачкавшая свое роскошное одеяние в серой осенней слякоти, поднимет несусветный крик и скандал.

— Благодарю вас, — холодно кивнула я, направляясь прямиком к тюремным воротам. Охранник покорно шагал рядом, пока наконец не набрался смелости, чтобы поинтересоваться вполголоса, чему обязан высокому счастью лицезреть мою блистательную особу. Я посмотрела на него так, словно со мной вздумал завести светскую беседу таракан, однако потом все же протянула одну из многочисленных бумажек, выправленных мне Цвертиной и милордом Иррионом. Недреманный страж пробежал по ней глазами, побледнел еще больше и удвоил почтительность. Так что к камере Вэррэна я была препровождена со всем почетом и пиететом, на который только были способны тюремщики.

Я была столь любезна, что позволила едва дышащим от почтения мужчинам переносить меня на руках через лужи. И даже милостиво изволила не заметить парочку крыс, неспешно и целеустремленно шествующих куда-то в ту же сторону, что и мы.

Мимо пыточных камер я прошла на цыпочках, слегка щуря глаза от ужаса. Именно этими застенками меня время от времени стращали экселенц и Жун, да и некоторые из друзей-хранов, утверждавшие, что мне от языка моего ехидного когда-нибудь большая беда будет. Пока боги миловали. Но я очень четко поняла, что больше появляться в этих казематах не хочу. Ни в качестве посетительницы, ни, упаси хранители Сенаторны, клиентки заплечных дел мастеров.

— Пришла все-таки, — удивленно приветствовал меня Вэррэн. Альм выглядел неплохо, насколько это вообще было возможно в его положении: я не заметила ни следов истощения, ни пыток. Впрочем, о скором суде тоже пока ничего не слышно. Видимо, дело слишком серьезное и важное, чтобы решать его с наскока. Наша судебная система вообще отличается неспешностью и вдумчивостью — годы могут пройти, прежде чем обвиняемый предстанет перед грозным мужчиной с непременным лорнетом в руках и большим перстнем-печаткой на пальце. Изображенные на этой печатке два глаза, принадлежащие Моннворту, смотрят спокойно и строго. Считается, что они умеют распознать ложь и вину любого злоумышленника и таким образом как бы служат гарантией честности и неподкупности нашего правосудия. Однако практика показывает, что слуги и наместники великого бога в мире подлунном не столь щепетильны и внимательны. Бывает, по королевскому приказу судьи даже не утруждают себя разбором дела какого-нибудь важного преступника (или того, кого понадобилось им счесть), а просто забывают о нем. И несчастный долгие годы проводит в тюрьме, где стареет и в конце концов умирает в камере, так и не дождавшись справедливого взгляда Моннворта на свои поступки и прегрешения. Возможно, так собирались поступить и с Вэррэном. Даже наверняка. Уж слишком бы большой резонанс поднялся, если бы в столице людского королевства вздумали судить альма, пусть даже никто бы и не знал, насколько он родовитый и богатый. А так… Ну пропадай пропал куда-то, подумаешь… Мало ли представителей разумных рас на просторах грешных земель Сенаторны исчезает.

— Пришла, — спокойно согласилась я. Дождалась, пока снаружи щелкнет замок, которым любезные тюремщики отгородились от социально опасного альма, и прошуршат неспешные шаги отходящего в сторону мужчины, и удовлетворенно кивнула своим мыслям. Как всегда, в предвкушении опасной для жизни забавы я почувствовала, как напрягаются и слегка подрагивают мышцы нижней челюсти, и постаралась расслабиться, дабы не испугать Вэррэна зверским выражением перекошенного в нервной гримасе лица. — Как ты?

— Моию быть и хуже, — моей любимой фразой ответил альм, окидывая меня пристальным, подчеркнуто заинтересованным взглядом. — Красивое платье.

— Я рада, что тебе понравилось, — хищно улыбнулась я в ответ. — Хочешь примерить?

Если у Вэррэна еще и оставались какие-то сомнения в моей вменяемости и адекватности, то этой репликой, похоже, я развеяла их начисто. В том, что я ненормальна, хвостатый, кажется, уверился ясно и четко и даже отполз немного назад, словно опасаясь, что я на него брошусь.

— Не хочешь, значит, — правильно поняла эту попытку отступления я. — А ведь придется…

Лицо у меня оставалось убийственно серьезным и спокойным — уж что-что, а его контролировать я умела неплохо. А пляшущие в самой глубине глаз смешинки заметить, как правило, не удается никому. Вэррэн, правда, стал исключением:

— Ты издеваешься?

— И не думаю, — поспешно и очень честно отозвалась я, — Я просто хочу вытащить тебя отсюда.

— И для этого я должен обряжаться в женское платье?!

Вот за что мне всегда нравились альмы, так это за умение ухватить самую суть проблемы. Похоже, Вэррэна интересовали чисто технические детали моей авантюры. О причинах, толкнувших меня на нее, он, равно как и я, решил не задумываться. Пока.

— Именно. Наденешь мое платье и спокойно выйдешь на улицу.

— А ты?

— А я здесь останусь.

— Нет.

— Почему?

— Да ты вообще соображаешь, что предлагаешь? Мыс тобой похожи, как мышь и демон, — то есть одна голова, одно тело и четыре конечности. Но не более того! Ну неужели ты думаешь, что платья достаточно, чтобы всех обмануть?

— Одного платья, разумеется, будет мало, тут я с тобой не спорю, — спокойно согласилась я, отворачиваясь, дабы скрыть недобрый блеск глаз. Нет, эти альмы просто очаровательны! Человеческий мужчина на месте Вэррэна наверняка начал бы галантно доказывать, что никак не может бросить в тюрьме девушку и убежать в ее платье, даже если бы желал так поступить. А альм не тратит время на пустые разговоры, он просто и безыскусно высказывает свое мнение. Думаю, потом он все-таки выступит на тему обходительности и уважительного отношения к даме, но это будет лишь когда мы утрясем все детали моего плана. — Но у меня в запасе есть кое-что еще.

Простенький амулетик, когда-то купленный мною у Цвертины, вызвал у нечеловека лишь изумленное вскидывание бровей. Я вызывающе покачала кулоном перед его носом, и Вэррэн не выдержал — в стремительном рывке подцепил шнурок на коготь и сдернул его с моего пальца. Повертев добычу перед носом, альм так и не понял, чего я добивалась, и вскинул на меня вопросительно-недоверчивые глаза цвета первого снега, выпавшего светлой зимней лунной ночью. Зрачки вытянулись в удивленные горизонтальные щелки, потом неспешно перетекли в идеально правильные круги, словно Вэррэн устыдился прямо-таки неприличного наплыва эмоций и поторопился взять себя в руки.

— Этот амулет сменит твою внешность на другую, весьма приближенную к моей, — мирно пояснила я, игнорируя деловитый оскал, обнаживший изумительно белые, острые, сродни волчьим, клыки. В моей голове вновь зазвучал спокойный, размеренный голос Цвертины, накануне подробно проинструктировавшей меня о правилах пользования похожим на обычную палочку кулоном: «Разумеется, ты понимаешь, что полностью замаскировать его под тебя мы не сможем никакой магией — мало того что это мужчина, так еще и альм. С человеком бы еще получилось, но с представителем другой расы… Вероятнее всего, рост изменить не удастся. Может быть, сохранятся какие-то отличительные признаки вроде хвоста или когтей. Думаю, с цветом глаз и кожи что-нибудь сделаем, но остальное… В общем, посмотришь, что получится, и, если понадобится, подкорректируешь сама». В том, что мне действительно удадутся какие-то магические действия, связанные с переменой внешности, я сильно сомневалась, но покорно кивала головой, понимая, что втравливать мою рыжеволосую подругу в свое сомнительное предприятие больше, чем она уже влезла, — неэтично. Она уже и гак немало помогла мне. И продолжала помогать. Страшно даже подумать, сколько мелких услуг вроде запугивания вздорных магов мне придется оказать, дабы отплатить магине за участие в этой эскападе.

— И?

— И ты наденешь мое платье и спокойно выйдешь отсюда, — пояснила я.

— А ты?

— Дождусь, пока ты подальше уйдешь, и шум подниму. Мол, повязал меня гад белоглазый, наряд сорвал, да и был таков. А может, попытаюсь прорваться на выход своими силами.

— Какими это? — недоверчиво уточнил Вэррэн. Лихорадочный блеск глаз ему шел, альм выглядел потрясающе красиво и интригующе. Его не портил даже нервно мечущийся по полу хвост и парные клыки, заметно выступающие на верхней и нижней челюстях и обнаженные в нервическом оскале.

Впрочем, у наемников во все времена были довольно необычные и специфические понятия красоты.

— Ну я же храна. — Я снисходительно улыбнулась, как бы показывая, что одно это короткое слово должно начисто отмести все вопросы. — Так что ты решил? Попробуем фокус с переодеванием? Ты, главное, учти, что с тюремщиками вести себя нужно так, будто оказываешь всем им величайшее одолжение. Будут рваться на руках через лужи нести — дайся без споров и удивления. На выходе спокойно попрощайся. Недалеко от ворот стоит карета, довольно дорогая, но без всяких опознавательных знаков. На козлах — дурак или удачно прикидывающийся им слуга. Сядешь в нее, кучер знает, куда тебя отвезти. На всякий случай запомни название улицы — Приречная. Двухэтажный дом с красной черепичной крышей и мансардой, ты его узнаешь, это одно из самых уютных и красивых строений. Охранные заклинания сняты, дверь закрыта, ключ под нависающей над крыльцом балкой. Впрочем, ты же около моего особнячка бывал, найдешь, если что.

— А потом? — спокойно поинтересовался альм, когда я выдохлась и замолчала.

— Потом? — Об этом, честно говоря, я не думала. Главной проблемой было вытащить Вэррэна из подземных казематов. А в более отдаленное будущее я заглядывать не решалась, — Не знаю. Куда захочешь, туда и денешься. Могу даже денег немного одолжить, если нужно.

— Ты понимаешь, что помогаешь тому, кто пытался тебя убить? И попытается еще, если сумеет выбраться отсюда живым.

— Я столько раз прохаживалась по самому краешку Мрака вековечного, что очередной угрозой меня не напугать, усмехнулась я в ответ. — Кроме того… Наверное, я не слишком хорошо осознаю то, что происходит, ведь на меня лично не охотились еще никогда, обычно роль жертвы доставалась моим клиентам.

— Ты ненормальная, — с тоскливой обреченностью вновь констатировал Вэррэн, возвращая мне кулон, — Чем ты так приглянулась моему брату?

— Откуда же я знаю? — Я небрежно передернула плечами и, подойдя к двери, выглянула в коридор. Голоса мы старательно понижали, но осторожность еще не вредила никому. Хотя вряд ли тюремщики будут долго любоваться на то, как заключенный и посетительница сидят и разговоры разговаривают. Вот если бы мы дрались или целоваться начали — это да! Это было бы и любопытно, и познавательно. А на мирно беседующих представителей разумных рас смотреть не слишком интересно.

— Зачем ты надела такое роскошное и вызывающее платье?

— Ну уж от тебя я ожидала вопроса поумнее, — фыркнула я, с трудом удержавшись от упоминания о стоимости всего этого великолепия, купленного исключительно для организации побега из подземелий под Неартой. — Дорогой наряд привлекает внимание.

— Правильно. А разве оно нам нужно? — ласково, как у несмышленого маленького ребенка, поинтересовался Вэррэн.

— Ты не понимаешь. Взгляды притягивает платье, а не внешность той, которая в него одета. Вот спорим — ни один тюремщик не запомнил ни цвета моих глаз, ни длины волос, ни лица, разве что в общих чертах?! Они, все как один, дружно пялились на наряд, то ли поражаясь расточительству знати, то ли воображая в подобном великолепии своих жен и подружек. Значит, и к тебе присматриваться будут не особенно. Ну надевай амулет, и начнем.

— Погоди. — Альм встал (у человека никогда бы не получилось так легко и мгновенно перетечь из сидячего положения в вертикальное) и придержал мои руки, уже пытающиеся накинуть ему на шею шнурок, — Почему ты это делаешь?

— Ты так похож на него… — глухо выдавила я, отворачиваясь, чтобы не утонуть в привычных, почти родных глазах цвета застывшей под холодным ветром речной воды, — А я его люблю.

— Да? А почему тогда?…

— Потому что себя я люблю немножко больше. Вернее, так мне казалось в тот момент, — Я извернулась и набросила на альма кулон. Шнурок застрял на остром левом ухе, я дернула вниз и, не обращая внимания па открытые в недоуменно-протестующей полуулыбке клыки, аккуратно заправила за воротник и прихлопнула сверху магическую побрякушку. Ладонь почувствовала вкрадчивое, постепенно нарастающее тепло — амулет активировался и начал свое дело. Ну что ж, хоть занимательным спектаклем развлекусь…

Картина и впрямь была хоть куда. Принцип действия подобной магии я примерно представляла, и один раз даже испытывала на себе, но воочию со стороны сей процесс лицезрела впервые. Зрелище, впрочем, оказалось не для слабонервных. С черепа альма постепенно стекала пепельно-серая кожа. Заодно она прихватила с собой невероятные белые глаза с нервными подвижными точками зрачков и внушающие невольную оторопь клыки. Под всем этим великолепием обнаружилось вполне нормальное и даже довольно симпатичное, до отвращения знакомое мне человеческое лицо с небольшим шрамом на виске и кривовато подведенным правым глазом. Как всегда, не то красилась в спешке, не то потом уже косметику размазала. Длинные иссиня-черные волосы Вэррэна наполовину укоротились и посветлели, будто цвет кожи перебрался на замысловатую косицу альма. Когти стали более плоскими, исчезла их недобрая длина и несвойственная моим соплеменникам хищная заостренность. Глаза словно грозовой темнотой налились — ирреально-белый уступил место темно-коричнево- му цвету, похожему на горький шоколад или новомодный кофе. Вот хвост никуда не делся, он только полинял и шевелился настороженно. Зато явные особенности людской расы и вторичные половые признаки проявились во всей красе. Теперь Вэррэн казался испуганно нахмурившейся девушкой-полукровкой с ярко выраженными чертами и альма, и человека. Впрочем, если не присматриваться, он вполне сойдет за самую обычную девицу, особенно если не будет размахивать направо-налево хвостом и постарается демонстрировать на недоумевающем лице хоть чуть-чуть более спокойное и приличное выражение.

Я, в душе прихихикивая и веселясь, полюбовалась на почти полную свою копию, которая так и осталась выше меня примерно на полголовы, с неудовольствием отметила, что талию бы мне не помешало иметь и потоньше, и спокойно констатировала:

— Очаровательно. Снимай одежду. Да не стесняйся ты, это же мое тело!

Вэррэн глянул на меня как на исконного врага всего альмовского народа. Понимаю. Согласия-то своего он на это превращение так и не дал. А теперь уже было поздно. Вагонетка, как говорят гномы, ушла, и рельсы травой поросли.

— Ужас, ужас… — забормотал несчастный альм, то ощупывая себя (то есть, можно сказать, меня), то порываясь стянуть с шеи кулон. Я быстро пресекла эти возмутительные попытки помешать осуществлению моего плана и притопнула ногой:

— Поосторожнее! Я же и обидеться могу! Возможно, до первой красавицы королевства мне и далеко, но не такая уж я страшная, чтобы охать и причитать, как на поминках! И не хватайся за лицо, не размазывай косметику!

— Как вы, женщины, живете?! — возопил в приступе отчаяния Вэррэн, беспомощным жестом обхватывая себя за плечи. Я отметила, что ногти у него все-таки слишком странные для человека, а на суставах сохранились тоненькие пленочки пепельно-серой кожи. Не забыть бы ему сказать, чтобы руки в муфте прятал.

— Плохо! — поняв, что обрела понимающего и сочувствующего слушателя, с готовностью сообщила я, забрасывая руки за спину и начиная ощупью расстегивать крючки платья. — То одно, то другое, а за собой поухаживать и некогда. Но это еще что! Скажи спасибо, что у меня не было амулета, который бы в гнома превратил! Вот тогда ты бы поохал!

— Да что же это такое?! — с видом ограбленного сиротинушки продолжала стонать хвостатая Тень, явно не слушая меня и сконцентрировавшись только на своих ощущениях. Впрочем, осудить альма за это было сложно. Голос у него, кстати сказать, тоже изменился, так что охали и бормотали мы теперь совершенно одинаково, в одной тональности и с идентичными интонациями.

— Магия! — охотно пояснила я. А то сам не видит, умник!

— Руки бы этим чудодеям повыдергать! Слов нет! И надолго это безобразие? Ой, я даже ходить не могу!

Вэррэн, взглядом столкнувшись с моей скептической полуулыбкой, вознамерился доказать это на деле и широко шагнул, после чего и впрямь попытался упасть. Я поспешно нротянула руки, воспрепятствовав окончательному низвержению, и успокоила нечеловека, продолжающего сотрясать воздух возмущенными и негодующими стенаниями:

— Пока кулон на тебе — ты будешь казаться частично мной, частично собой. Прошу учесть, что моей части в этой смеси все-таки больше. Поэтому относись, пожалуйста, к ней с уважением. Функционировать, как положено, это гело, правда, не будет, но на несколько часов вполне сгодится. Максимум в этом образе можно пробыть больше года, правда, нет никакой гарантии, что после столь длительного пребывания в виде девушки ты сможешь потом вернуться к полноценному собственному облику.

— Что значит — функционировать не будет? — взвизгнул уже нехило перепуганный Вэррэн, — Говори сразу, что может случиться! Ноги отнимутся? Глаза ослепнут? Еда в желудок не полезет?

— Да нет, — равнодушно фыркнула я, — Свои базовые потребности даже намагиченное тело вполне способно удовлетворить. А вот выносить и родить ребенка у тебя, к примеру, все-таки не получится.

Судя по диким глазам (моим глазам!) окончательно ошалевшего нечеловека, о столь далеко заходящих возможностях он даже не задумывался. И без них проблем хватало.

Мое торопливое разоблачение не заинтересовало альма ни в коей мере — он продолжал ныть и жаловаться, причем делал это столь искренне, горестно и надрывно, что я даже усомнилась в целесообразности своих действий. Может, и впрямь зря все это затеяла? Вон как Вэррэн мучается, бедный. Наверное, он предпочитает беседы с палачами и тюремщиками. Или пожизненные посиделки в этих милых застенках.

— Осторожно! Выпрями спину. Да аккуратнее — знаешь, сколько все это стоит?! Смотри, не загуби наряд, а то потом найду и убью! — наставительно шипела я, помогая охающему альму облачиться в свое платье. Смотрелось оно на нем, кстати сказать, едва ли не лучше, чем на мне. Я одернула роскошную одежку, быстро вытащила из крохотных потайных кармашков несколько пузырьков с магическими зельями, которые могли мне пригодиться, отстегнула с воротника брошку-паучка и отступила на шаг, любуясь проделанной работой. Без прикрас, вторая Тень получилась более чем очаровательной и милой особой.

— Только не шпильки! — в ужасе ахнул Вэррэн, когда я сбросила с ног изящные шелковые лодочки на высоких каблуках.

— Да куда ты, милый мой, денешься?!

Но в этом раунде мне пришлось отступить: ноги хвостатого изменились мало, магия амулета кое-где сбоила и откровенно отлынивала от своих обязанностей, поэтому моя обувь на модифицированного альма просто не налезла. Чему тот с готовностью на редкость искренне и неприкрыто обрадовался.

— Ладно. Иди. И да помогут нам обоим все двенадцать богов! — Я внимательно оглядела получившуюся картину, убедилась, что из-под юбок не торчит никуда не девшийся хвост, поправила муфту, одернула плащ и потянулась стереть с век Вэррэна размазавшуюся краску. Нечеловек внезапно поймал мою руку и поднес ее к губам. В моем (моем!) исполнении сей галантный жест выглядел настолько дико, что мне стоило большого труда не отшатнуться и спокойно принять эту неожиданную, болезненно ударившую в сердце ласку.

— Иди. — Я аккуратно отвела руку и как бы в задумчивости поиграла предусмотрительно прихваченной с собой тайтрой. Разумеется, посетителям, даже самым знатным, оружие в тюрьму проносить не разрешалось, но кто же возьмется обыскивать благородную леди! Я нагло воспользовалась тем особым неприкосновенным статусом, который получала каждая вхожая в высший свет женщина, и не постеснялась протащить в казематы любимую тайтру, дабы иметь более весомый аргумент воздействия на окружающих, чем жалобы и слезы.

Альм понял намек, кивнул и шагнул к выходу. Я проводила его задумчивым взглядом, опустилась на корточки и прижалась спиной к стене, запрокинув голову и уложив длинную полоску ленточного металла себе на колени. Если гюремщик, выводя из камеры блистательную леди, вздумает проверить, как там хвостатый заключенный, то это будет последний глупый и необдуманный поступок в его жизни.

К счастью, излишней бдительностью и дотошностью местные стражи не страдали. Вэррэна подхватили под локоток вежливо и учтиво (альм, кажется, вздрогнул, но этого никто, кроме меня, не заметил), и дверь захлопнулась, отгородив меня от всего окружающего мира. Оглушительно лязгнул замок. Стремительным перезвоном раскатилось по углам бряканье ключей, и я осталась в одиночестве. Шага, затихая, удалялись по коридору.

Стало тихо, будто я спугнула воришек из королевского склепа и, гордясь содеянным, уселась передохнуть от трудов праведных на гроб одного из наших досточтимых монархов. Лишь где-то в отдалении мерно капала вода да слышался уже ставший привычным перезвон ключей.

Я медленно выдохнула сквозь стиснутые зубы и прислонилась затылком к холодной стене. Справившись с приступом паники, вызванной заключением в замкнутом пространстве, с невольным вздохом одернула оставшуюся мне одежку Вэррэна (она была откровенно велика и болталась на мне, как надетый на кол тулуп) и постаралась думать о чем-нибудь оптимистичном. По дороге сюда я старательно считала шаги и теперь могла хотя бы приблизительно представить, где сейчас находится альм. Наверняка он миновал пост с приторно вежливыми стражниками в начале коридора и уже поднимается по лестнице. Хоть бы все нормально прошло!

Я еще и сама не знала, что буду делать дальше. Примерных вариантов развития событий было целых три. Первый мне не нравился больше всего. По нему случалось что-то гадостное, и из этих казематов я не выходила. Впрочем, о грустном лучше не думать. Второй план заключался в силовом прорыве. Сколько народу работает в тюрьме, я не знала, но, по моим прикидкам, как минимум четверть из них разметать по дороге к выходу придется. И я была вполне уверена, что смогу это сделать. Главенствующая роль в претворении в жизнь третьей идеи отводилась длинным лентам и цепочкам, которые я предусмотрительно принесла на своей шее, запястьях и в волосах. Я умела связывать себя сама так, чтобы не вызвать у окружающих никаких подозрений. Можно будет представить дело, будто Вэррэн напал на меня, стянул платье, наколдовал что-то со своим внешним видом и драпанул под личиной благородной леди. Напридумывать, зачем я к нему ходила, и оправдаться — дело нехитрое. Уж лишь бы сам альм целым и невредимым выбраться сумел.

От необходимости решать, какой же план приводить в исполнение, меня избавил тюремщик. Не подозревающий ничего дурного мужик возник на пороге камеры так внезапно, что я, ушедшая в свои мысли и не слышавшая ни шагов, ни лязга ключей, даже вздрогнула от неожиданности. Он, надо сказать, тоже. По полу с грохотом и звоном покатилась объемистая миска и ложка — альму, оказывается, принесли обед…

— А… — глубокомысленно выдал тюремщик, попятившись. Судя но всему, его разум никак не мог охватить всю внезапность и значимость необъяснимого превращения представителя одной расы в представительницу другой.

— Ага, — немногословно согласилась я, из положения «сидя на корточках» прыгая на него. Возмущенно звякнула отброшенная в сторону тайтра — убивать я не хотела, а оружие бы только помешало.

Мужчина просто неудачно упал — он тюкнулся затылком об какой-то каменный выступ на полу и тут же покладисто закатил глаза, словно не желая видеть творимых мною бесчинств. Мое вмешательство было минимальным, хотя я тут же ухватила свою жертву за уши, дабы приложить ее головой еще раз, буде возникнет такая необходимость. Но тюремщик провалился в долгий и глубокий обморок вполне самостоятельно — пальцы, нащупавшие трепыхавшуюся на шее жилку, подтвердили, что мужчина жив и сможет прожить еще долго и счастливо, если, конечно, не будет становиться поперек дороги наемницам. Этим обстоятельством я тут же не постеснялась воспользоваться: содрала с него крутку, оделась и набросила на голову капюшон. Расплетенные волосы тут же свесились по обе стороны лица, пришлось потратить еще минуту, стягивая их в узел на затылке и прикрывая капюшоном.

Льстить себе было бы непозволительной роскошью — несмотря на куртку и штаны, на мужчину я если и походила, то только издалека и при очень плохом освещении. Впрочем, торопливый невнимательный взгляд обмануть было вполне возможно. Этим-то я и собралась воспользоваться. Эх, если бы со мной хотя бы Тьма была… Но демон-вонато осталась охранять Торина. По совести, гак и мне следовало бы около аристократа находиться, а не скакать по тюрьмам и не превращать альмов в свои копии. Но дело уже сделано. Остается только постараться поскорее выбраться отсюда и приступить к своим непосредственным обязанностям личной храны милорда Лорранского. А то как бы милорды графья с меня штраф за отсутствие на рабочем месте не взыскали.

Оставаться в камере дальше было просто глупо. Все равно дверь открыта, тюремщик валяется, узник удрал… Подозрительно это все со стороны смотрится, что и говорить. Поэтому задерживаться здесь явно не стоит. Еще решат, что это я дверь настежь распахнула и бедного мужика убила.

Тайтру я аккуратно свернула в кольцо и спрятала под куртку. Потом рывком втянула обморочного тюремщика в камеру, выскочила в коридор, аккуратно прикрыла дверь (но запирать ее не стала — не зверь же я все-таки) и на всякий случай прихватила с собой всю внушительную связку ключей. Не говоря уже ни о чем другом, такой увесистый предмет может послужить неплохим оружием.