Собиралась я быстро. Взвесила на ладонях весь свой арсенал, большинство тяжеловесных предметов вернула на их законные места в бархатных ножнах в специальном шкафу, где магией поддерживалась определенная температура и влажность, но кое-что спрятала в сумки. Потом задумчиво погладила кончиками пальцев тетиву висящего на стене арбалета, оценивающе осмотрела его и забросила себе за плечо. Сама я со стрелковым оружием обращаться умею, но не слишком его люблю, предпочитая метательные ножи или, для ближнего боя, клинки и кинжалы. А вот Вэррэну арбалет вполне может пригодиться, альм уже успел продемонстрировать, что такие предметы ему не в новинку. Хотя нет никакой гарантии, что он меня из моего же арбалета и не пристрелит в один прекрасный день.

— Кушай, Тьма! Пожалуйста! Я же специально для тебя это все покупала! Ты молодец, так хорошо следила за Торином, что…

— А мне что за бдительность будет? Я, между прочим, тоже Торина охранял, да еще как: не позволил ему дразнить хозяйских гусаков, чем спас элегантные брюки милорда от немилосердного исщипывания, а самого носителя этой одежды — от сильнейшего испуга, — сладким голосом поведал подкравшийся к столу Вэррэн. Альм уселся на табуретку напротив меня и, заметив, как я тут же нервно кинула взгляд в сторону своего клиента, сидящего рядом на лавке и дующегося на весь мир, слегка ухмыльнулся самыми краешками тонких пепельных губ. Я при известии об очередной глупости, которую едва не отколол мой драгоценный подопечный, невольно нахмурилась. Потом, волевым усилием призвав себя к порядку, заставила лоб разгладиться и широким жестом сдернула с плеча арбалет:

— Вот!

— Ты чего?! — шарахнулся в сторону альм. Испугался, надо сказать, не он один. Разносчицы и посетители во главе с охнувшим хозяином невольно пригнулись к столам, а недалекий Торин встрепенулся и прижался к моему боку, не без основания полагая, что застрелить его в таком положении мне будет довольно сложно и проблематично. Без сантиментов отпихнув графенка в сторону, дабы он своими цепляниями за мой локоть не сковывал свободу движений, я выложила на стол несколько болтов.

— Надеюсь, ты умеешь обращаться со всей этой красотой?

Вопрос вышел намного более ехидным, чем мне хотелось бы. Вэррэн, поняв, что никто в него стрелять не собирается, воспрянул духом и обеими руками ухватился за столь щедро предоставленные ему возможности. Я невольно улыбнулась, глядя на искреннее восхищение, проявившееся на необычно прекрасном лице.

— Ага, ага… Славно… — забормотал альм. Изящные руки стремительно прошлись по ложу и запорно-спусковому устройству, бережно погладили тетиву и начали спокойно, уверенно заряжать оружие. — А вот это, по-видимому, предохранитель, да? Человеческие изделия устроены немного иначе, чем наши, но…

— Осторожно! — в ужасе ахнула я, вскакивая и хватаясь за дугу, хотя и прекрасно понимала, что вряд ли смогу таким нехитрым способом воспрепятствовать выстрелу. Беспечный альм, зарядивший арбалет и держащий его направленным себе прямо в грудь, с интересом изучал составляющие части попавшего в его руки оружия и легкомысленно дергал за спусковой крючок.

— Не волнуйся, Тень. Арбалет стоит на предохранителе, — мягко, как маленькому ребенку, сообщил Вэррэн, продолжая беззаботно баловаться с неосмотрительно предоставленной ему смертоубийственной штуковиной.

— Ну и что?! — не сдавалась я, продолжая держаться за дугу. Безумно хотелось изо всех сил рвануть ее на себя и выхватить опасную игрушку из рук бестолкового хвостатого, пока он не натворил бед. Уж кто-кто, а я очень хорошо знала, чем могут окончиться такие забавы с заряженным оружием.

— Это значит, что он не выстрелит, — все гак же мирно пояснил альм, не понимая причин обуявшего меня ужаса.

— Раз в год стреляет даже незаряженный арбалет! патетично заявила я, все-таки выпустив дугу и заставив себя сесть на место. Конечно, в надежности предохранителя я была уверена. Но не настолько же, чтобы наставлять болт себе в грудь, а потом беспечно теребить спусковой крючок!

— Правда? — Угольно-черные брови приподнялись в гримасе искреннего удивления.

Торин у меня под боком зашевелился и даже засопел в знак солидарности, и я с трудом подавила желание покровительственно положить ладонь ему на голову, как обычно я наглаживала и заодно ласково осаживала лезущую не в свое дело Тьму. Она, кстати сказать, воспользовалась моей занятостью и уже потихоньку потрошила свертки, поедая привезенные для нее гостинцы.

— Представь себе. А если бы предохранитель подвел?! — Я была немного зла и, чего греха таить, обижена на нагнавшего на меня такого страху альма. Наверное, именно поэтому реплика прозвучала несколько резко и грубовато. Однако Вэррэн отреагировал на удивление спокойно:

— Предохранители на то и сделаны, чтобы не подвести и не допустить случайного выстрела. Вот так. — Он еще раз дернул спусковой крючок (на сей раз предусмотрительно направив арбалет в потолок), аккуратно подцепил болт когтями и положил его на стол.

Я облегченно выдохнула. Нет, альмов мне, наверное, не понять никогда! Разумеется, назначение предохранителя я знала. Но так бездумно верить изготовителям… А вдруг мастер был подслеповат, или ему в глаз соринка попала, или веревка растянулась раньше времени, или… Да мало ли еще что! Ну ведь может же предохранитель не сработать или просто-напросто сломаться! Тем более у людского изделия. Вот если бы это оружие гномы делали… Тогда да. Обитатели Стальных гор скорее проглотят свои топоры и сбреют бороды (а для гнома нет большего позора, чем лишиться растительности на лице), чем допустят в работе малейший брак. Их вещи, вернее, произведения искусства, действительно сработаны на века. А человеческие изделия… Ой, да кто же не знаком с разгильдяйством и философским отношением к жизни представителей моей расы, уже ставших для всех остальных народов, населяющих землю Сенаторны, притчей во языцех!..

— Ладно. Торин, ты отдохнул? Тогда мы выезжаем.

— Как? Прямо сейчас? — зашевелился пригревшийся у моего бока и вроде бы даже успевший задремать аристократеныш. — Куда?! Ну нет! Мы здесь останемся на ночь.

— Ну нет! — в его же тоне угрожающе сообщила я, вставая, — Мы выезжаем. Сейчас же! Вэррэн, желаю тебе удачи, надеюсь, ты благополучно доберешься до Тэллентэра. Думаю, милорд Лорранский будет столь любезен, что подарит тебе эту лошадь и одежду. Я внесу свою лепту в твою экипировку — дарю тебе арбалет. Могу также дать денег. Ну и пожелать доброй дороги.

— Погоди, наемница, — лениво отозвался вытянувший ноги Вэррэн, поглаживая кончиками пальцев арбалет, как любимую кошку. — За какие заказы ты берешься?

— Да за любые, — заговорил во мне профессионал. — А что?

— За убийства?

— Случалось. А что?

— У меня для тебя есть заказ.

— Слушаю.

— Храну одну надо убить. Высокую такую, красивую, с серыми волосами, мрачными темно-карими глазами и любимым демоном-вонато на плече. Не знаешь случайно эту особу? — Сладкий голос хвостатого колол небрежной, едва уловимой издевкой, я сощурилась и, мигом припомнив трогательные обстоятельства, при которых произошла наша первая встреча, совершенно спокойно отозвалась:

— Увы. Я вынуждена отказаться — у меня уже есть клиент и есть заказ. Возможно, потом, когда я освобожусь…

— Ты чего? Совсем с ума сошла, да?! Он же для тебя, бестолковой, убийцу подыскивает! — взвился Торин. Еще чуть-чуть — и он ринулся бы между нами с Вэррэном, не то пытаясь защитить меня, не то пробуя трагически погибнуть, как герои его любимых книжек об отважных рыцарях и прекрасных дамах.

— Что бы я без тебя, такого умного, делала? Ведь не догадалась бы ни в жизнь… — вполголоса пробормотала я, аккуратно оттесняя своего подопечного в сторону. Конечно, Вэррэн покушался только на мое убийство, но кто сказал, что он не вздумает осуществить его чужими руками? Например, пристукнет Торина (что осуществить легче легкого, если, конечно, меня рядом нет), а потом с удовольствием полюбуется издалека, как меня моя гильдия наказывает за то, что клиента не уберегла…

— Куда вы поедете?

— Ха! Так мы тебе все и рассказали! Нашел дураков! Тебе что за дело: куда, зачем? — с таким видом, будто раскрыл готовящийся заговор против правящей монаршей династии, проверещал Лорранский, никак не желая убраться за мою спину. Любезная королева Родригия, сама того не желая, оказала мне медвежью услугу, когда приговорила Торина к участию в турнире, — успешно пройдя через это испытание, бестолковый аристократенок безоговорочно уверовал в собственную удаль и отвагу и ежеминутно рвался продемонстрировать их на деле.

— Я с вами.

— Чего-о-о?! — Граф мелодраматично схватился за сердце и изобразил начальную стадию обморока, то есть взвизгнул, охнул и покачнулся, по-прежнему продолжая прикрывать ладонями грудь, — Я не разрешаю!

— Да кто тебя спрашивать-то будет, малахольный? — ехидно сверкнул клыкастой усмешкой Вэррэн.

— Я… Да ты… Э-э… — Торин дико повел туда-сюда совершенно ошалевшими глазами и на пределе душевных сил выдал: — А у тебя хвост растрепанный, вот!

Ну сказал так уж сказал! Нашел, к чему придраться! Я невольно хмыкнула. Альм дернул упомянутой частью тела, смущенно скосил на нее глаза и, видимо найдя, что кисточка на самом конце и впрямь пребывает в беспорядке, сконфуженно спрятал хвост под стол. Впрочем, на апломб, с которым он переругивался с моим дражайшим клиентом, это не повлияло ни в коей степени.

Во время всего этого на редкость содержательного и взаимоуважительного диалога я молча покусывала нижнюю губу, пытаясь прикинуть выгоды и недостатки моего теперешнего положения. Что и говорить, уберечь Торина на просторах Сенаторны будет гораздо проще, чем в галереях королевского дворца. На улицах, полях и торговых путях опасности вполне понятные и привычные — воры, грабители, непогода, хищные звери и демоны… Даже собранные воедино, они по величине доставляемых неприятностей не сравнятся с интригами и заговорами нашей многоуважаемой аристократии. Да, в гостиницах водятся клопы, в трактирах порой подают совершенно неудобоваримые блюда, на трактах встречаются злые погонщики скота с длинными кнутами, грабители размахивают ножами и пытаются присвоить материальные богатства путешественников, внезапно выскочивший из логовища демон может напугать лошадей, а с изматывающим осенним дождиком сравнится разве что мигрень. Но все это неизмеримо лучше, чем фальшивые улыбки, с которыми знать подсыпает в бокалы толченое стекло или втыкает в бок неугодному человеку отравленные иглы. Мне случалось и среди благороднорожденных вальсировать, и в третьесортных кабаках веселиться. И я прекрасно знала, чем может окончиться и гот и другой праздник. И пребывала в непоколебимой уверенности, что лучше уж Торина за шкирку из трактирной драки выдергивать, чем среди шелковых дамских юбок для него опасность высматривать. Так что, наверное, даже хорошо, что любящий папочка сыночка из поместья на большую дорогу выставил. С деньгами везде хорошо, не пропадем. Другое дело Вэррэн. Вытащив его из тюрьмы, я спустила демона с цепи. И этот демон, несмотря на глубочайшую благодарность, которую, несомненно, испытывал к своей освободительнице, всерьез был настроен убить меня. И сбрасывать его со счетов не следовало ни в коем случае.

С самого первого дня обучения в замке Рэй будущим хранам вбивают в голову очень простую мысль: в любой игре наивысшая ценность — жизнь и благополучие клиента. Сами наемники, телохранители и убийцы — всего лишь разменные фишки, которыми при необходимости можно (и нужно) легко пожертвовать. Поэтому то обстоятельство, что кто-то заинтересовался моей собственной шкурой, воспринималось странно и с недоверием, Как недобрая реалистичная повесть, рассказанная вместо ожидаемой волшебной сказки с хорошим концом.

Я недоверчиво покосилась на вдохновенно спорящего Вэррэна. Что безопаснее — послать его подальше или держать при себе? Из арбалета он стреляет хорошо. И ножами очень ловко кидается. Если бы не случайность на улице Чар да не моя вовремя проявившаяся паранойя — я б уже во Мраке вековечном тамошних демонов о снисхождении умоляла.

Руки сами собой опустились на талию, нащупали поддетый под одежду пояс и с силой сжали его. Вот она, первопричина всех проблем, проклятый кристалл легкой победы, ставший ареной столкновения интересов таких разных людей и нелюдей… Как я ненавижу магию!

«Ты, милочка, не магию ненавидишь, а проблемы, которые она доставляет лично тебе», — спокойно возразила Тьма. Она уже сменила гнев на милость и лезла мне под руки. Я рассеянно почесала ее за ушами, мысленно констатируя правоту демона. И впрямь, на современные отрасли науки мне, в сущности, наплевать. Меня бы не трогали — и ладно.

— Вэррэн, счастливо. Мы поедем… Я и сама не знаю куда. Если надумаешь меня убивать — пожалуйста, постарайся обойтись без случайных жертв. Вставай, Торин.

— Нет! — Несносный аристократенок и не подумал выполнить мою просьбу. Наоборот, расселся еще вольготнее, и вытянул ноги, и положил локти на стол, дабы продемонстрировать, что не сдвинется ни на пядь. — Вот еще! До темноты всего ничего осталось, а я устал. Поэтому мы переночуем здесь, а завтра, с самого утра…

— Завтра? — не выдержав, перебила я, — Да тебя ведь рано не поднимешь! Опять, как в прошлую поездку, разве что в свиные голоса со двора выедем!

— Когда-когда-когда? — потрясенно расширил глаза Торин, покорно поднимаясь и вылезая из-за стола. Впрочем, Вэррэн вытаращился на меня не менее удивленно и недоверчиво.

Ах, как жаль, что я так поздно просекла эту графенкову привычку — под влиянием незнакомых слов и выражений впадать в некое подобие ступора и послушно выполнять все, что ему скажут! От скольких проблем бы это избавило!

— Ты никогда не жил в деревне, Торин, — спокойно констатировала я. — А если и жил, то в каком-нибудь поместье, далеко от природы и крестьян. Иначе бы знал, что среди всей домашней живности свиньи просыпаются самыми последними. Поэтому в народе и бытует такое выражение. В свиные голоса — означает поздно.

— А-а-а… — Судя по всему, слово «свинья» мой подопечный воспринимал только как ругательство и о том, что живут в мире подлунном такие животные, не задумывался, — А что в деревне делала ты?

— Работала, — с горечью отозвалась я. Из этого далеко не самого светлого периода своей жизни я помнила мало чего, но и этого хватало для регулярно посещающих меня ночных кошмаров. — Работала, тяжело и грязно, вот этими самыми руками, которыми мне и убивать приходилось, и благороднорожденных обнимать случалось.

— А кем работала? — никак не желал угомониться неуемный Торин. Даже глаза от любопытства расширил, и рот приоткрыл, и сложенные чашечкой ладони вперед вытянул, словно надеясь получить ответ прямо в них.

— Все храны — в прошлом рабы, — отрезала я, с отвращением глядя, как граф невольно шарахается в сторону. Понимаю. Кому приятно узнать, что особа, с которой не раз случалось делить пищу, когда-то принадлежала к самому низшему и бесправному слою общества. Впрочем, Торин и сам мог бы догадаться, что к чему. Потому как какой же нормальный человек отдаст своего ребенка на обучение в гильдию хранов, живущих славно, но недолго, и умирающих рано и не без боли?! — Поэтому чем бы я ни занималась, ты о таком все равно не знаешь. А если и знаешь, то вряд ли оно тебе нравится.

Торин, видимо, понял, что я заметила его попытку отступления, и здорово смутился. Он до смешного напомнил мне одного из моих клиентов, который имел неосторожность вызвать у меня сердечную привязанность и как-то раз пригласить в свою спальню для обсуждения весьма важных и актуальных проблем собственной безопасности. Затянувшийся к обоюдному удовольствию разговор, уже перешедший к активным действиям, прервал лакей, начавший ломиться в двери с воистину трагическим сообщением, что в гости неожиданно прибыла невеста моего клиента, преисполненная горячего желания побеседовать со своим нареченным (ну кто бы мог подумать!) наедине и уже приступившая к планомерным поискам по всему дому. Поелику мой заказчик был богат, но не особенно знатен, а девушка принадлежала к благороднорожденным, то становится понятно — такой брак был для него более чем выгоден. И надо было видеть смущенное и растерянное лицо мужчины, знающего, что нужно что-то предпринять, но в то же время прекрасно понимающего, что не его силами из постели храну выгонять. Чай, не продажная девка, которую можно без сантиментов выставить за двери, сунув на пару серебреников больше условленной суммы, дабы она держала язык за зубами и постаралась удалиться как можно быстрее. К немалой радости насмерть перепуганного клиента, меня разобрала не злость, а смех. Я сгребла свои вещи и с ними в обнимку скатилась с перины прямиком под кровать, что дало воспрянувшему мужчине минуту форы, дабы привести себя в порядок, а потом вежливо покинуть спальню под ручку со своей драгоценной невестой, наконец-то обнаружившей своего суженого и пришедшей в телячий восторг.

Так вот, на лице Торина проявилось вдруг нечто, очень похожее на паническое выражение, которое появилось в глазах того клиента, когда он понял, что я могу заартачиться и испортить ему всю жизнь, — смесь испуга, удивления, злости и тихой беспомощной обреченности. Наверное, Торину и впрямь стало стыдно. Только вот не ясно, за что — то ли за то, что напомнил мне о далеко не самых счастливых годах моей жизни, то ли за себя — что обращался с бывшей рабыней как с почти равной себе и даже делал ей донельзя торжественное и напыщенное предложение руки и сердца.

— Поехали, Торин. Поехали.

— Куда?

— Не знаю. Куда-нибудь подальше от Каленары и поднявшегося в ней скандала. Придумаем что-нибудь. — Сказать по правде, кое-какие мысли на эту тему у меня были. Но высказывать их просто так я не рисковала — знала, что мои предложения в любом случае будут отвергнуты с пренебрежением и негодованием. Мне хотелось съездить в Кларрейду, туда, где обосновался поэтичный подонок Зверюга. Но со мной же аристократенок! Ему, что я ни предложу, все плохо будет. Придется опять задействовать то, что многие зовут женской хитростью. На самом же деле это просто еще один способ, благодаря которому слабый пол приспосабливается к непростой жизни в мире подлунном. Надо повести разговор так, чтобы Торину показалось, будто он сам принял решение туда отправиться. Или, наоборот, можно высказаться в духе «куда угодно, только не в Клар- рейду». Тогда мой подопечный из духа противоречия тут же решит отправиться именно в этот город.

Подталкивая Торина в спину, я заставила его расплатиться с хозяином и погнала на выход. На пороге обернулась. Вэррэн все так же сидел за столом, вытянув длинные ноги в стоптанных сапогах (одеждой с ним щедро поделился кто-то из слуг милордов Лорранских), и задумчиво смотрел мне вслед. Выражение огромных жемчужных глаз оставалось невозмутимым и холодным и в то же время грозным, безжалостным, как падающая с крыши сосулька.

Сердце рванулось из груди и заколотилось как бешеное в сдерживающую его преграду ребер.

«Это не он», — быстрой чередой ассоциаций мрачно напомнила Тьма, почувствовавшая стремительный всплеск моих эмоций.

«Я люблю его», — беспомощно пожаловалась я демону да заодно и самой себе.

«Не его. Того, другого, которого сейчас демоны Мрака вековечного терзают», рассудительно возразила вонато.

«Это почти одно и то же».

Тьма вывернула гибкую шею, вгляделась в мои глаза и сочувственно вздохнула. Для нее, воспринимающей мир немного по-другому, отличия Каррэна и Вэррэна явно были очевидны. А вот я их почт и не замечала.

Ноги сами собой шагнули назад. Плохо соображая, что делаю, я дернулась, но была мигом возвращена с небес на землю недовольным голосом Торина, который, кажется, уже успел озябнуть на крыльце и теперь громогласно требовал поскорее отправляться в путь или позволить ему вернуться в трактирное тепло. Стряхнув с себя внезапное оцепенение, я махнула альму рукой на прощание и выскочила из зала так стремительно, будто спасала свою шкуру.

В качестве прощального привета окрестности Каленары от души заплевали нас с Торином мелкой моросью, сыплющейся с неба, как маковые зерна из прорванного мешка. Впрочем, отправляться в дорогу в дождь — хорошая примета. Утешившись народной мудростью, я поглубже натянула на голову капюшон и поежилась, подбирая поводья. Тьма, не жалующая хмурую осеннюю непогоду, с мрачным шипением заползла мне за пазуху и устроилась там, надежно вцепившись когтями в рубашку. Луна, моя кобыла смешной пятнистой масти, к ее величайшему сожалению, последовать примеру демона не могла, поэтому просто одарила меня невыразимо печальным и укоризненным взглядом огромных карих глаз, ясно показывающим, сколь невысокого мнения она о своей хозяйке. Я на провокации не поддалась, помахала рукой в сторону гостиницы, словно надеясь, что этот небрежный прощальный жест будет замечен и оценен, и очень вежливо и осторожно толкнула кобылу каблуками. Луна вновь изволила проявить недовольство. Понимаю. Перебравшись на житье в поместье Лорранских, я и лошадь с собой притащила. И стоять в графских конюшнях ей, избалованной хорошим уходом, казалось более почтенным и достойным честной кобылы занятием, чем таскаться по дорогам в такую сомнительную погоду.

Местность неподалеку от столицы, вдоль широкого торгового пути, ведущего на юг, получила очень меткое и емкое наименование — Каленарское море. Правду сказать, в мире подлунном это море было самым равнодушным и безучастным к погодным казусам. Потому что назвали так окружающие стольный град холмы, кому-то, излишне мечтательному и поэтичному, напомнившие вспенившуюся бурунами, растревоженную массу соленой воды, потемневшей в преддверии шторма. Роль кораблей, барж и фрегатов выполняли путешественники, то взмывающие на гребни «волн», то проваливающиеся в низины между ними. Проезжать по Каленарскому морю было удовольствием более чем сомнительным — лошади или еле-еле плелись, с трудом взбираясь на очередную кручу, или на спуске неслись едва ли не галопом, грозя сбросить из седел своих седоков.

В некотором роде путешествовать осенью даже лучше, чем летом. Конечно, дождь, холод и слякоть донимают изрядно, не без этого, но зато не приходится ждать никакой погодной пакости вроде внезапно налетевшей бури или грозы, от которой придется спешно прятаться в низком кустарнике. А если очень повезет — на постоялом дворе в компании бродяг, торговцев и клопов, кои очень уважают подобные места и селятся там в превышающем все разумные пределы количестве. Хотя мерзкий дождик, разумеется, далеко не самый приятный попутчик. Как ни крути, в такую погоду верхом по дорогам носиться — удовольствие ниже среднего. Особенно если учесть гневные вопли других путешественников, которых из-за стремительного галопа наша парочка, сама того не желая, обдавала грязью, и постепенно промокающую и тяжелеющую куртку, которая вскоре уже не могла служить защитой от изматывающего холодного дождичка.

На сером фоне небес уже тронутые желтой и багряной краской рощи смотрелись просто потрясающе. Я в который раз подосадовала, что боги не дали мне таланта досконально переносить на бумагу или холст увиденное в моих поездках и странствиях. Впрочем, каждому свое. Живописцам, например, часто приходится жить в бедности, обретая заслуженную славу и признание восторженных потомков только после смерти. А у храны есть шанс в голос заявить о себе еще во время ее нелегкого и чаще всего недолгого пути в мире подлунном. Да я уже и так довольно известна в определенных кругах. Так что нечего на недостаток талантов сетовать. Торину вон еще хуже.

Оглянувшись на своего подопечного, я с всплеском обреченной тоски поняла, что Торину и впрямь хуже. Да еще как. Нахохлившийся, обидевшийся на весь мир фафенок согнулся в седле так, что казался горбуном. Глаза из-под надвинутого по самые брови капюшона зыркали до того недобро, что я, уже протянувшая к нему руку, поспешно отдернула ее назад, будто испугавшись, что этот неприятный молодой человек меня укусит.

— Что случилось?

— Я устал! — с трагичным надрывом сообщил Торин. Кто бы сомневался!

— Сделаем привал? — старясь говорить по возможности мирно и дружелюбно, поинтересовалась я, отворачиваясь, дабы оградить свою впечатлительную нервную систему от созерцания донельзя мрачной и хмурой мины, коей мой подопечный радовал мир подлунный вот уже третий час.

— Где? — тут же вскинулся аристократеныш.

Я привстала на стременах, потревожив задремавшую Тьму, и огляделась по сторонам, прикрывая глаза ладонью от мелкой дождевой пыли.

— Вон там, к примеру, — смотри, какие симпатичные кусты!

Торин глянул в предложенном направлении, потом посмотрел на меня так, словно силился понять, издеваюсь я или просто шучу. Я ответила ему кристально честным взглядом человека, привыкшего отвечать за свои слова, чем заметно смутила обозлившегося графенка. Однако от своих претензий он не отказался:

— Как? Прямо посреди чистого поля?!

— Отчего же посреди поля? — в свою очередь удивилась я, — Вон же кусты! Да и рощица там какая-то имеется. Можно наломать веток и построить шалаш.

Торин скис окончательно. Его светлости ночевать под открытым небом явно не улыбалось. Но увы, приличествующего его высокому положению дворца, замка или, на худой конец, особняка поблизости не наблюдалось. Да что там замки! Даже трактира самого завалящего, несмотря на все усилия Лорранского, в пределах видимости никак не обнаруживалось. Посему, явив миру подлунному немалую самоотверженность и смирение, мой драгоценный подопечный, за неимением лучшего, все же изволил согласиться на шалашик. Но до участия в его сооружении свою милость и демократичность так и не простер.

— вполголоса мурлыкала старинную наемничью песенку храпа, так и этак поворачивая над огнем насквозь промокшую куртку Торина. Время от времени, не прекращая монотонного напева, Тень для вящей просушки сильно встряхивала доверенный ее заботам предмет одежды. Лорранский, закутанный в тонкое походное одеяло, с тоской подумал, что друзьям и особенно подругам свойственно преувеличивать достоинства друг друга. Цвертина ошиблась, а может, просто выдала желаемое за действительное: голос у Тени оказался не то что не замечательным, а просто гадостным, таким только в туалетах «Занято!» кричать. Подумать только, а ведь девушка в приступе раздражительности еще и балладу на пять часов как-то раз исполнить грозилась! Вот ужас-то!

— Тень?

— А?

— Так куда мы едем?

— Куда скажешь, — равнодушно передернула плечами наемница. Она тоже сняла куртку и осталась в тонкой льняной рубашке, словно не чувствуя сырого, пробирающего до костей ветра, свистящего путешественникам какие-то оскорбления и раз за разом пытающегося повалить ненадежное убежище, сплетенное Тенью из веток берез и елей. Свитер, вытащенный заботливым Торином из сумок специально для его спутницы, так и остался незамеченным. Оценила благородство графа только вонато, тут же с готовностью заползшая под вязаную ткань. Распяленная для просушки на жердях куртка храны, пристроенная под самым потолком шалашика, казалась прилетевшим из Мрака вековечного демоном и со сна могла напугать до седых волос, — Мне, собственно говоря, все равно, лишь бы ты на глазах был. Выбери сам, куда бы хотел поехать.

Окрыленный таким доверием, Торин полез за картой. В географии он был не особенно силен, но прочитать названия, написанные под стилизованными изображениями домов, храмов и замков, вполне мог.

— Только не на побережье — сейчас там начинается сезон штормов, — тут же влезла с комментариями Тень, — И не в горы.

— Да уж и без тебя знаю, — отмахнулся граф. В самом деле, повидавший столько, сколько повидал он, в горы и впрямь не сунется ни за какие коврижки. Тем более что сейчас у наемницы нет с собой ее устрашающих мечей. То есть воевать с элементалями она явно не сможет. — Может, в Заверну?

— Я же просила — не на побережье, — поморщилась девушка. — А Заверна — один из самых крупных портов Райдассы.

— Правда? — искренне удивился Лорранский. Похоже, день даром все-таки не прошел: новые знания — они ценны всегда. — Тогда в Ордеж.

— Давай, — подозрительно легко и быстро согласилась Тень. Мрачные глаза, кажущиеся темно-вишневыми в неверных всполохах костра, сверкнули ледяным удовлетворением, — Как скажешь. Никогда там не была.

— Нет, — явное удовольствие храны от Торина не укрылось и не понравилось ему совершенно. Тут же нестерпимо захотелось сказать что-нибудь наперекор, и Лорранский, привыкший потакать своим желаниям, начал спорить: — Поедем в Райтэрру!

— Да пожалуйста. Далековато, правда, да еще по осеннему бездорожью… Но месяца за три доберемся точно! Обратно, наверное, подольше придется, зимой-то тракты и шляхи ледком прихватывает, а ковать шипастые подковы не каждый кузнец умеет.

— Сколько?! Ну нет, в такую даль мы не попремся! Лучше в Дольск. Там, говорят, славное печенье и пряники пекут…

— Хорошо, — так же равнодушно кивнула наемница. Бесцеремонный порыв ветра подхватил воротник ее рубашки и шлепнул им девушку по щеке. Тень быстро поймала непокорный воротник, аккуратно разгладила, словно стремясь этими нехитрыми движениями утихомирить его, и еще раз повторила: — Хорошо. Как скажешь.

Ох, что-то тут неладно! Подменили телохранительницу Торина, что ли?! Раньше Тень по самому пустяковому поводу в спор бросалась, а теперь соглашается со всеми предложенными ей вариантами так спокойно и безразлично, словно готова и впрямь лезть за своим клиентом хоть во Мрак вековечный.

— Не-е-ет! Не в Дольск! В Орлею!

— Добро.

— А в Житлин?

— Славно.

— В Дриону?

— Отлично.

— В Заброшенные земли?!

— Да пожалуйста.

Торин окончательно оторопел и смутился. Храна соглашалась со всеми предлагаемыми ей маршрутами поездки так быстро и охотно, что наводила на нехорошие размышления. Неужели она затеяла какую-то свою игру и все варианты для нее одинаково хороши?!

— В Кларрейду? — в тоске попробовал последний известный ему город растерянный Лорранский. Как ни странно, это предложение вызвало на удивление острую и бурную реакцию:

— Ну нет! Давай лучше на побережье, если тебе уж так хочется!

— Почему нет? — с готовностью прицепился к девушке Торин.

— Потому что.

— Ну уж нет, так дело не пойдет! Или внятно и четко объясни, отчего ты не желаешь туда ехать, или мы прямо с утра отправляемся в Кларрейду!

Наемница скисла. Потом жалобно захлопала глазами, словно собираясь плакать. Потом шмыгнула носом. Потом вздохнула. Потом капризно надула губы. Потом отвернулась. Потом тряхнула курткой графа так, что в карманах звякнули запасы всевозможных необходимых в путешествии мелочей.

— Не хочу я туда ехать.

— Почему?

— Не хочу…

Вот тебе и ответ! Торин едва не плюнул от осознания непроходимости того, что вежливо называется женской логикой, а по-простому кличется бабьей глупостью и упрямством. Не хочу — и весь сказ! И хоть ты ей в лоб стреляй!

— Не хочу! — с нажимом повторила Тень, видимо решив, что две предыдущие фразы до понимания Торина не дошли.

— А я сказал — поедем! — неожиданно громко и грозно рявкнул граф, нахмурив брови и уперев руки в боки, — Поедем! В Кларрейду! Завтра! С самого утра!

— Чего же ты орешь-то так?! — Храна вцепилась в стену шалашика, словно опасаясь, что ненадежное убежище сейчас сорвется в полет из-за громогласных раскатов негодования ее сиятельного клиента.

— Поедем!

— А вот и нет!

— А вот и да!

— А вот и нет!

— А вот и да! В конце концов, кто кому тут деньги платит?!

Тень вспыхнула, да так, что граф тут же пожалел о сорвавшихся с языка неосторожных словах. Но было уже поздно. Наемница скорбно поджала губы, закуталась в свое одеяло, улеглась и, обняв уже дремлющего демона, молча отвернулась от Торина. Заснула она, кажется, в ту же секунду, как закрыла глаза.

Вот что мне нравилось в Торине — так это то, что храпел он крайне редко. Сопел, бывало, сладко причмокивал, будто сосал во сне конфеты или мятные настилки, иногда вздыхал, а то и бросал сквозь дрему словцо-другое — не всегда приличное, вынуждена признаться; но ведь еще неизвестно, что бормочу я сама. Но храпеть не храпел почти никогда. Впрочем, в этот раз я бы предпочла, чтобы он шумел; Вериата всерьез решила овладеть мною и раз за разом насылала приступы слабости и усталости. Я стойко противилась и в конце концов была вознаграждена за усердие: беспечный Торин, с готовностью поверивший тому, что я уснула и оставила стоянку без охраны, как раз порадовал мир подлунный трогательным младенческим вздохом, вызывавшим у меня безотчетное желание подсунуть ему соску и заботливо подоткнуть одеяло.