Как по заказу, путники почти сразу же после этого крика души увидели небольшое сельцо, венчавшее верхушку холма с довольно крутыми, но не осыпающимися склонами. Деревенька, называющаяся, как гордо сообщала побитая дождями и выгоревшая на солнце табличка на въезде, Маковье, представляла собой хаотичное нагромождение всевозможных построек, начиная от стареньких сараев с огромными щелями между досками, и заканчивая несколькими богатыми домами, сложенными из добротных брусьев и готовыми стоять больше века. Впрочем, несмотря на опасения альма, презрительно процедившего: «Ну и дыра…»- постоялый двор здесь имелся, причем довольно чистый и даже с собственным забором, не расписанным никакими непристойностями и рисунками.

— Осторожно, ради богов, осторожно, Торин! — причитала Тень, едва ли не вприсядку пускаясь вокруг лошади своего подопечного. — Ой, только не наступай на ногу! Давай я, может быть, тебя на руках отнесу?

— Ты чего?! — не на шутку ужаснулся этому бесхитростно-заботливому предложению Лорранский, с предельной аккуратностью сползая на землю и стараясь не морщиться так уж откровенно, дабы простосердечная наемница не бросилась претворять свою угрозу в жизнь.

— А что? Думаешь, не сумею? — в свою очередь удивилась девушка, подхватывая его под локоть, — Поверь, утащу, даже если ты будешь активно сопротивляться и орать не своим голосом. Или на руках, или на плече — как уж тебе повезет. Ай, да не геройствуй ты! Обопрись на меня, если больно! Вэррэн, пожалуйста, прихвати наши сумки!

Альм явственно прошипел что-то о симулянтах и притворщиках, но торбы послушно взял и даже дождался хозяина постоялого двора, дабы с рук на руки передать ему лошадей.

В большой общий зал Торин ввалился, как смертельно уставший герой после десятичасовой битвы с легендарным чудовищем. Тень поддерживала его, аки верный оруженосец раненого господина. Навстречу им уже спешила хозяйка — дородная баба в три обхвата, с длинной русой косой толщиной в графскую руку.

— Нам нужен лекарь. Или маг. Или они оба. И комнаты. И обед. И ужин. И корм для лошадей, — натужно выдыхая после каждого слова, дабы продемонстрировать, сколь нелегко держать Торина, оповестила наемница. Похоже, она вновь спряталась за привычной личиной любовницы аристократа, мужественно выносящей все тяготы пути наравне с мужчинами, но страстно мечтающей о вкусной домашней еде, мягкой постели и горячей ванне. Удобная маска, что и говорить. И объяснять никому не нужно, отчего эта хмурая темноглазая девушка с графом в одной спальне ночует. И кому какое дело, что она хорошо воспитанной собакой на коврик у порога укладывается…

Хозяйка, паче чаяния, не засуетилась тут же с готовностью, как полагалось бы ей по должности, а с подозрением уставилась на руки Тени.

— Скажите, сударыня, а жена ли вы этому господину?

Торину стало понятно значение пристального взгляда — женщина высматривала обручальное кольцо. Однако ничего подобного на пальцах наемницы, разумеется, не обреталось — они могли лишь похвастаться светлой кожей, аккуратно опиленными короткими ногтями да несколькими старыми шрамами, без слов рассказывающими, как Тень однажды повздорила с кем-то сильным и неплохо вооруженным.

— Какое это имеет значение? — Храна сгрузила свою нелегкую ношу на лавку, разогнулась и вопросительно уставилась на бабу, отводя с лица растрепанные волосы и демонстрируя косой шрам на левом виске. Та покраснела, но не от смущения или растерянности, а от праведного негодования, наполнившего ее душу, как дождевая вода бочку после ливня. Торин же вдруг с неожиданным смущением подумал, что такая удобная и практичная легенда о любовнице не идет на пользу репутации наемницы. В самом деле, то, что возможно в особняках и резиденциях аристократии, просто недопустимо среди простого народа. Ведь Тень, как ни крути, девушка, и то, что ее считают чьей-то любовницей, а не женой, здорово принижает ее в глазах обывателей. Еще хорошо, что храну до сих пор какой-нибудь гадостью вроде гнилых помидоров или тухлых яиц не забросали. Правда, попробуй кто-нибудь осуществить сей воспитательный акт — и Торин не дал бы за его жизнь и ломаного медяка.

— Какое это имеет значение? — нетерпеливо повторила Тень, поняв, что хозяйка, потрясенная таким беспардонным нахальством, не собирается отвечать на поставленный вопрос, — Мы хорошо вам заплатим. И кто, где и с кем спать будет — уже не ваша забота.

— Ошибаетесь! Здесь почтенное заведение, а вы собираетесь гнездо разврата в нем свить! — взвилась поборница нравственности. Торин невольно отметил, что она не добавила никакого уважительного словечка вроде общепринятых «тэмм», «сударыня» или «госпожа». — А потом к нам из храма жрецы придут и все тут анафеме предадут, включая дом и прилежащие к нему постройки!

Торин не удержался от горького вздоха. Какой уж там разврат! От наемницы разве что натянутого на уши одеяла и дождешься. Или, как апофеоз ласки и заботы — демона на грудь и смятый в комок свитер под голову вместо подушки.

— Вон в Каленаре целому кварталу в течение сорока лет ежедневно анафему во всех храмах провозглашают, и ничего, стоит улица Грез до сих пор, и еще всех жрецов переживет, и тамошние обитательницы на развалинах божьих домов спляшут, — злобно заявила явно рассердившаяся Тень, упирая руки в бока, дабы успешнее настаивать на своем. Вэррэн, ввалившийся в общий зал с торбами наперевес, аккуратно сгрузил свою ношу в угол и присел рядом на корточки, с любопытством глядя на столкновение интересов двух представительниц прекрасного пола.

— Так то в столице! А у нас, — последнее слово было подчеркнуто так гордо и надменно, словно Маковье являлось центром грешного мира Сенаторны, — между прочим, приличные женщины в таких бесстыдных одежах не ходят!

Наемница окинула пристальным взглядом свои непрезентабельные обтягивающие брючки из потертой кожи (а кто в верховое путешествие нарядные одежды надевает?) и начала медленно краснеть. Впрочем, румянец покрывал ее щеки не от смущения, а от злости. Лицо у храны сделалось очень нехорошим, а по губам поползла такая саркастическая ухмылка, что Торин понял: сейчас будет высказано нечто весьма нелицеприятное и, возможно, даже оскорбительное.

Тень внимательно присмотрелась к своей оппонентке и задумчиво протянула:

— А у вас вот красивое платье. У меня было точно такое же, его уже лет шесть как моль съела…

Хозяйка тоже начала буреть. Что может быть ужаснее, чем в лоб сообщить женщине, что она одета старомодно и нелепо? А храна насмешливо сощурилась и нанесла еще один, поистине убийственный удар:

— Да вы не краснейте и не сердитесь так! Нам, бабам, это вредно! Вот вам, к примеру, лет шестьдесят, не больше, а как обозлились, так на все семьдесят стали глядеться.

Едва ли сорокалетняя селянка ахнула от такого откровенного оскорбления, слегка прикрытого налетом наносной благожелательности и заботы. А Тень, удовлетворенно улыбнувшись поверженной сопернице, как ни в чем не бывало поинтересовалась:

— Так есть здесь маг или лекарь какой-нибудь на худой конец?

— Увы. тэмм, — сдвинув с дороги впавшую в ступор супругу, возвестил хозяин постоялого двора. Он вошел минут пять назад и явно слышал, как мило его подруга жизни побеседовала с заезжей хамкой, но на сторону оскорбленной женушки отчего-то становиться не торопился. — Был у нас чародейщик, да не будут к нему слишком жестоки демоны Мрака вековечного.

— Помер? — насмешливо уточнил из своего угла Вэррэн. Альм, так же, как и его брат, по-райдасски говорил великолепно, практически без акцента и ошибок, но иногда путался в идиомах, поговорках и устойчивых выражениях.

— Да примут боги его душу в мир надлунный, — размашисто сотворив храмовый знак, подтвердил мужчина, — Как отпраздновал у нас Двенадцатибожье да пошел домой, так с тех пор его там и ждут. Дуреха девка, женка его так называемая, все глаза выплакала, никак не верит, что это его под забором окоченевшим уже нашли. Двое малолеток осталось, эх…

— Все это, конечно, очень грустно и поучительно, — нетерпеливо согласилась Тень, — но нам нужна помощь мага. Или лекаря. Хоть бабки-травницы какой-нибудь!

— А нету никого! — злорадно сообщила отмершая хозяйка. — Маг к демонам во Мрак вековечный опосля Двенадцатибожья убрался, а знахарка еще в позапрошлом годе померла! И без того почти сто десять зим увидела…

— Ага. А та травница, что на отшибе жила, уже, почитай, годков тридцать как в мир надлунный душу отпустила. Я мальчонкой был — и то помню, какой плач стоял, когда она опочила, — раздумчиво поведал ее муженек, опять взявшись взывать к богам, — Хорошая врачевательница была, все растения да грибы знала, к ней даже волки в голодные зимы подходить боялись, она их какими-то травками шугала… Так что нетути никого, и искать не пытайтесь.

— Да как же вы живете так?! — ахнула уже порядком взбешенная наемница. — А если роды внезапные начнутся, или на грабли кто в темноте с размаху наступит, или угорит, или бык обозленный пырнет, да мало ли… Вон, у человека нога, кажется, сломана, а вы мне тут историю деревни со дня ее основания рассказываете!

Торин как заинтересованная сторона согласно кивнул, радуясь, что телохранительница наконец-то изволила про него вспомнить и обратить сиятельное внимание всех присутствующих на его скромную персону.

— Ладно. — Тень, кажется, уже приняла какое-то малоприятное, но необходимое решение и теперь нетерпеливо оглядывалась, выискивая глазами необходимые ей предметы, — Дайте мне кружку кипятка, заварите каких-нибудь травок обезболивающих, принесите острый нож и…

— Эй, ты что задумала?! — взволновался Лорранский, не на шутку устрашенный спокойным деловитым тоном, каким храна отдавала свои распоряжения, — Нож-то тебе зачем?

В самом деле, с наемницы станется зарезать своего подопечного, чтобы зря не мучился, если уж вылечить не получится.

— Не волнуйся, Торин, я за тебя головой отвечаю, — равнодушно бросила Тень, едва взглянув на клиента. Потом резко повернулась, одним стремительным движением перетекла в противоположный конец зала и, чуть согнув колени, вытянув руку, успела подставить ладонь под донышко кружки, которую хозяйка, отправившаяся выполнять указания наемницы, несла обернутой в полотенце и выронила при виде демона, нахально объедающей свисающие над стойкой колбасы. Граф и заметить не успел, как баба вышла и вошла. А храна не только за зтим проследила, но еще и смогла предотвратить катастрофу местного значения и спасти хозяйку от серьезных ожогов: кружка кипятка на обутые в тапочки ноги — это все-таки наверняка очень больно и опасно.

— Ты двигаешься, как кошка, — с немалым удивлением заметил Вэррэн, забирая у Тени кружку, из которой не пролилось ни капли. Голос его был глухим и слегка запинающимся, словно альм не был уверен, что стоит произносить эти слова. Торин согласно кивнул. Перед его глазами все еще проплывал балетный, преисполненный уверенной грации стремительный разворот, легкий прыжок и решительный выброс раскрытой руки наемницы, слитые в одно тщательно выверенное, изящное в своей небрежности движение.

Тень, копаясь в своей сумке, снисходительно улыбнулась, потом бросила в кружку с кипятком несколько стебельков каких-то трав и, оставив настой на попечение альма, подступила к своему подопечному с огромным, Остро отточенным ножом, каким разве что быков резать.

— Рада, что вам понравилось. Тьма, иди сюда, не смущай людей! И чего тебе вздумалось на чужие колбасы покушаться? Фу, приличные девушки себя так не ведут! Торин, закрой глаза, больно не будет, но у тебя такое лицо, будто ты сейчас в обморок упадешь. Поэтому лучше бы тебе не смотреть. А то еще, не приведи боги, помрешь от ужаса. А тут, наверное, не только травницы, а и могильщика с плотником нет. Не самой же мне для тебя гроб вытесывать и яму копать? Не дергайся, сейчас все поправим. Со мной не пропадешь!

— Но горя хапнешь! — с чувством дополнил Лорранский, послушно зажмуриваясь.

Я покосилась на мученическое лицо аристократенка и вздохнула. Корчит такие рожи, будто я его на медленном огне поджариваю. А я еще и не сделала ничего.

— Ты чем заняться вздумала? — тихо поинтересовался Вэррэн, приседая рядом и все еще держа в руках кружку, — Зарезать его решила? Понимаю…

— Увы, — Я улыбнулась и оценивающе покачала в руках — нож. Кухонный-то кухонный, а наточен и сбалансирован так, что хоть в бой с ним иди, — И хотела бы, да не могу. Прав таких не имею.

— А что делать будем?

— Попробую сама помагичить, хотя вряд ли что-то получится. Но хоть до ближайшего города дотащить нашего страдальца сможем.

— А нож тогда зачем? — приоткрыв один глаз, дрожащим голосом уточнил Торин.

— Ну так сними сапог сам, если сможешь, — предложила я, отводя руку со страшным оружием в сторону. Графеныш встрепенулся, дернулся, ухватился за вышеозначенный предмет, потянул, но вскоре понял всю тщетность своих притязаний и оставил безнадежные попытки стащить обувь с распухшей ноги.

Я примерилась, потом аккуратно располосовала сапог ножом. Отлично выделанная дорогая кожа поддавалась неохотно, разула своего подопечного я с немалым трудом. Оставалось только радоваться, что он железные рыцарские ботинки на себя не нацепил.

Хозяева попробовали суетиться рядом, с удовольствием сыпля дельными советами и поощрениями, но вскоре я не выдержала и в весьма резкой форме потребовала приготовить для нас комнаты. После чего у бабы появилась еще одна причина относиться ко мне с брезгливым недоумением-в этой деревне, как выяснилось, женщины на мужчин голос повышать не смели. К счастью, больше постояльцев в гостинице не было, а селяне предпочли утолять свое любопытство издалека и буквально висли на окнах, но внутрь не заходили. Меня это вполне устраивало.

Магии воспитанников замка Рэй учат плохо, считается, что хран должен давать противникам отпор оружием, а не заклинаниями. Да и мало среди нас таких, кто склонность к чародейству от природы получил. Поэтому большинство моих братьев и сестер к этой отрасли современной науки относятся недоверчиво и настороженно, как большинство мирных обывателей, а те, кто может магичить, особенно не развивают этот талант — уж слишком дорогую цену за него приходится платить. Кому же охота утратить умение незамедлительно принимать решеиия, скорость и быстроту реакции, от которых порой зависит жизнь клиента, а значит, и самого храна?! Да и заклинаниям в замке Рэй учили кое-как. Пара базовых защитных, десяток тоже не блещущих сложностью лечебных да две дюжины атакующих — вот и весь чародейский арсенал, которым располагает склонный к волшбе наемник, телохранитель и убийца. Да и энергию в больших количествах запасать, как это делают маги, нас никто не учил. Поэтому мое чародейское вооружение было весьма ограниченным, и даже Цвертина, искренне верящая, что когда-нибудь магические ухватки спасут мою шкуру, так и не смогла меня толком обучить ничему новому.

Сначала у меня получалось довольно неплохо — графенок даже не морщился, наоборот, расслабленно стек спиной по стене и почти улегся на лавку, полуприкрыв глаза и вытянув здоровую ногу. Кстати, перелома, к моей величайшей радости, у него все-таки не обнаружилось, только сильный ушиб, с которым я рассчитывала справиться своими силами.

Ага, зря надеялась. Торин впитывал мою энергию, как губка воду, вскоре я почувствовала, что еще чуть-чуть — и я ткнусь головой ему в колени, не удержавшись на корточках. Маг в душе аристократенка явно встрепенулся и, не умея еще самостоятельно собирать и накапливать силы, принялся с энтузиазмом выкачивать их из меня.

— Торин, прекрати! — не выдержав, прошипела я, с трудом отдирая от своего запястья пальцы, вцепившиеся в него с нехарактерной для хилого увальня Лорранского силой. То, что он стремительно качнулся вперед и цепко ухватился за мою руку, стало весьма неприятной неожиданностью. И когда же я наконец привыкну, что Торин чудодей?

— Прости, — откровенно смутился мой подопечный, поспешно отшатываясь и вжимаясь в стену. — Я не хотел… Тебе больно?

— Нет, мне плохо, — сквозь зубы процедила я, критически обозревая результаты своего труда. Опухоль, кажется, почти не уменьшилась, зато боль я вытянула полностью. Впрочем, с таким отеком мой милый клиент и шагу не сделает. Можно, конечно, на руках его к лошади отнести и в седло посадить, но ведь у него, видите ли, гордость, он просто так не дастся, будет вопить, визжать и сопротивляться, позоря меня перед всеми поселянами. Страшно даже подумать, что они мне вслед тогда кричать начнут…

— Поделиться? — вполголоса поинтересовался Вэррэн, протягивая мне кружку. Я удивилась такой странной постановке вопроса, но взяла и, понюхав травяной настой, сунула его Торину. Тот послушно отхлебнул и сморщился:

— Горькое!

Ну как маленький, честное слово!

— А это лекарство, оно редко вкусным бывает, наверное, чтобы люди знали, какой гадостью придется лечиться, и поменьше болели, — спокойно пояснила я и вытащила из кармана кусочек сахара, обычно я их носила для лакомки Тьмы, а с некоторых пор и для Шторма: — Вот, заешь. И… Может, попробуешь снять опухоль сам? У меня уже вообще сил не осталось, ты все подчистую высосал — я как в бездонную бочку все выплеснула.

— Ты не поняла. Я имел в виду — энергией поделиться? — едва слышно прошептал Вэррэн, обхватывая меня за талию и вынуждая встать.

Разумеется, лучшего места он найти просто не мог! Постоялый двор, принадлежащий поборнице воздержания, какой-то полутемный закопченный зал, скребущаяся в углу мышь, мрачный Торин с распухшей ногой… И альм, самый красивый в мире подлунном альм, обнимающий, властно запрокинувший мне голову и… Нет, энергией он все-таки делился, как и обещал. В принципе Вэррэн мог и не знать, что я вполне способна на контактный биовампиризм и в состоянии напитаться силами, даже просто держа его за руку. Но ведь изо рта в рот всяко быстрее и легче получается!

Меня будто вихрь какой-то подхватил. Закружил, завертел, понес, а потом выбросил в сосновой роще, разомлевшей под жаркими лучами летнего полуденного солнца. Я даже явственно ощутила хрупкие сухие хвоинки под спиной. Сладко пахло лесными фиалками и созревшей земляникой. Я зажмурилась и не торопилась поднимать веки — не знала, что хотела бы увидеть: безбрежное синее небо, расчерченное в мозаику сосновыми лапами, или огромные глаза цвета полной луны на небосводе.

— Ай! Ну вы совесть-то имейте!

Болезненно-возмущенный вопль и печально знакомый голос мигом заставили меня вернуться в темноватый зал постоялого двора и с некоторым усилием отшатнуться от альма.

— Мало того что устроили тут невесть что, так еще и на ногу больную мне наступили! — продолжал разоряться графеныш, выставляя пострадавшую конечность, как знамя торжества справедливости. Мне стало стыдно, да до того, что я, чувствуя, как на щеках расцветают жаркие алые розы, шарахнулась от Вэррэна, будто он ошпарил меня кипятком, и поспешно рухнула на колени перед своим подопечным.

— Ничего, ничего… Сейчас… Я вот… Сейчас все пройдет… Ай!

Обозлившийся Торин в своем сиятельном негодовании изволил пнуть меня здоровой ногой в живот. Понимая, что сие действо воспитательного характера заслужено, я не стала отвечать капризнику тем же (тем более что после моего удара аристократенок бы просто не встал), а молча стерпела не слишком сильный и умелый толчок и просто протянула руку, по капле выцеживая из сложенных щепотью пальцев энергию, только что переданную мне альмом. Графенок скорчил брезгливую мину и даже; кажется, попытался выставить хиленький магический щит, но не слишком в этом преуспел и был вынужден смириться с необходимостью принять мою помощь.

— Вэррэн, отойди, не доводи до греха, — сквозь зубы процедила я, не видя, но чувствуя, что альм топчется рядом и явно прицеливается повторить свой оригинальный трюк с отдачей энергии. Надо сразу постараться в корне пресечь все эти попытки, а то так и голову потерять недолго. Впрочем, кажется, это уже произошло. — Я, чтоб ты знал, вполне способна вытягивать силу и при тактильном контакте.

— Ну и что? — очень искренне и наивно удивился хвостатый. — Ведь изо рта в рот быстрее. И в пространство не слишком много энергии зря распыляется.

Я вскинула голову и в упор столкнулась с нахальным и довольным взглядом этого бессовестного типа. Зрачки стянулись даже не в точки или щелки, а в какие-то не поддающиеся идентификации многогранники, губы слегка кривились, обнажая солидные клычки, а хвост мотался с такой эффектной небрежностью и грацией, что мог бы восхитить и куда менее впечатлительную особу, чем я. Держать себя в руках становилось все труднее.

— Уйди, добром прошу, — простонала я, понимая, что еще чуть-чуть — и мне станет не до нашего высокородного страдальца. Впрочем, Торин о себе забыть не дал: он тут же заворочался, засопел, завздыхал навязчиво, давая понять, что весьма неодобрительно относится к таким попыткам прервать его лечение, и я поспешно повернулась к своему злобствующему подопечному, стараясь призвать к порядку смятенные мысли и чувства.

От милого моего клиента, оказывается, гоже бывает польза, да еще какая — он, заметив, что опухоль спала, выразил желание переместиться в комнату и возлечь отдыхать, даже отказавшись от ужина. Этим я не замедлила воспользоваться: подставила Торину плечо, дотащила его до кровати и, убедившись, что графенок устроился с относительным комфортом, уселась на порожек — присматривать за дражайшим работодателем да заодно зашивать разорванную рубашку. Шов на рукаве лопнул от манжеты до самой подмышки, и я, не слишком ловко орудуя непривычным для меня орудием (позаимствованной у хозяйки иглой), свирепым полушепотом на все лады костерила жуликоватого портного, воспользовавшегося гнилой ниткой. Скоро даже простые рубашки и штаны на улице Кокеток заказывать придется и целое состояние за них выкладывать!

Сама я, в отличие от Торина, от предложенной любезным хозяином еды отказываться не стала и, сидя на пороге и привалившись спиной к закрытой двери, с удовольствием съела два пирожка с капустой, запив ранний ужин чашкой молока. Тьма вежливо отвернулась от предложенного ей угощения и вопросительно покосилась в сторону окна. Я быстрым потоком мыслеобразов отправила ей свое разрешение на самостоятельную прогулку и просьбу быть поосторожнее. О том, чтобы демон не охотилась на мелкую крестьянскую живность вроде кур или козлят, я и не напоминала — знала, что Тьма смертельно обидится и будет потом три часа доказывать мне, что она уже далеко не та малютка, которая как-то едва барана но недомыслию не загрызла. К сожалению, покусилась она не на какую-то дохлятину, а на породистого мериноса, который не преминул издохнуть от ее зубов, и обозленные хозяева стребовали с меня такую плату, что я до сих пор, вспоминая ее, вздрагиваю.

Одиночество мне на пользу не пошло — в голову полезли разнообразные, весьма неприятные мысли. Их не отпугивали пи мирное посапывание уснувшего Торина, ни мои попытки напевать себе под нос какие-то песенки, ни на редкость мелодичная и благозвучная перебранка, доносящаяся из кухни. Альм, к счастью, оставил свои посягательства и устроился в зале, разложив на столе нечто, очень похожее на дневник, что, впрочем, отнюдь не способствовало воцарению мира и покоя в моей мятущейся душе. Приходилось признаться хотя бы себе самой: сколько рож ни корчи и равнодушную профессионалку ни изображай — этот альм мне нравится. И даже более того. Привыкла я как-то к нему, так же, как до этого привыкла к его брату. Тяжело противиться обаянию тех, кто относится к простой наемнице как к высокородной леди, причем делает это вполне искренне, не фальшивя и не ерничая.

— И как мне поступить? — едва слышно, дабы не побеспокоить Торина, поинтересовалась я у дверного косяка, прижавшись к нему лбом. Разумеется, покрытые наивной, но приятной для глаза резьбой доски мне не ответили. Да я и не ждала. Как же глупо, когда храна, привыкшая для работодателей решать сложные вопросы и выполнять щекотливые поручения, не может разобраться со своими проблемами! Но что поделать, если меня обучали думать за других, а рассказать, как принимать решения за саму себя, как-то не удосужились. И результаты более чем впечатляют. Вон, попробовала уже два месяца назад свою судьбу в свои же руки взять. И что получилось? Да ничего хорошего. Только какого-то странного альма себе в убийцы навязала. А потом и на шею посадила. Впрочем, на столь оригинальный способ избавления от душегуба — приручить его — наверняка стоит попытаться получить лицензию.

Торин, завалившийся спать раным-ранехонько, и вскочил чуть свет, и, естественно, тут же растолкал меня. Вернее, не просто растолкал, а изволил на меня наступить. А потом еще и свалиться всей массой, когда я, не разобрав со сна, кто это пытается по мне прогуляться, ухватила наглую конечность и от души дернула ее, опрокидывая неизвестного агрессора на пол около себя. Нападающая сторона, в пику всем приемам, завалилась не рядом, а прямо на меня и заверещала таким знакомым голосом, что я сразу же поняла: никто на меня покушаться не собирается, просто Торин с присущим ему легкомыслием не подумал о своей хране и ее привычке укладываться спать на полу около кровати клиента.

При падении Торин оцарапал щеку, ссадил колено и ушиб руку. Кто бы сомневался. И как он ухитряется везде находить приключения на свою голову и все прочие части тела — загадка. У меня бы так, наверное, не получилось даже при всем желании.

Кое-как утешив высокородного страдальца, я быстро собрала вещи и погнала аристократенка на завтрак.

Разумеется, хозяева еще спали. Наводить свои порядки на чужой кухне я не рискнула, и Торину пришлось ограничиться частью наших припасов. Съесть-то он их, разумеется, съел, но при этом смотрел на меня как на величайшую садистку всех времен и народов. Отчего — лично мне было непонятно. Сам же, кажется, во всем виноват: проснулся в несусветную рань, и меня поднял, и завтрак незамедлительно потребовал. Я все обеспечила. Так что же не в порядке?

— Я лошадей оседлаю, а ты пока сходи разбуди Вэррэна, — мягко попросила я, вставая из-за стола и подхватывая на руки Тьму. Графенок, впрочем, и не подумал так же спокойно и вежливо отправиться на поиски альма:

— А сама-то ты чего? Боишься его небось, а? Ага! Так же, как ту лягушку несчастную!

Торин, поняв, что нашел, чем меня задеть, впал в такое возбуждение, что уронил себе на колени кусочек колбасы и даже не заметил этого, поглощенный масштабом сделанного им открытия. Я же, не желая расписываться в собственной слабости, судорожно поискала и быстро нашла достаточно уважительную причину, чтобы спихнуть подъем альма на Торина:

— Ничуть я не боюсь. Просто разве ты со Штормом справишься? Он жеребец нравный, стоит отвернуться — и зубами норовит цапнуть, а то и лягнуть. Ко мне он привык, хоть и с трудом. А тебя до сих пор на дух не переносит. Ну подумай, что будет, если Шторм тебя копытами уму-разуму учить начнет?

Торин приуныл. Мои доводы явно показались ему более чем убедительными. Поэтому аристократеныш оставил препирательства и уныло потащился к Вэррэну. Я же, не мудрствуя над запертой дверью, по-простому вылезла в окно, сладко потянулась, чувствуя, как по очереди напрягаются все мышцы и связки, и двинулась на розыски конюшни.

Кларрейда, до которой наша странная компания добралась через пять дней, наполненных непрекращающимися стонами и жалобами Торина, ехидными взглядами Вэррэна и насмешливым шипением совершенно отбившейся от рук Тьмы, была городом примечательным и известным. Правда, известность ее издревле носила самый сомнительный характер. Дело в том, что этот населенный пункт давал приют огромному количеству игроков и охотников до заключения всевозможных пари. Даже название, по мнению любителей копаться в филологическом мусоре, уходило своими корнями к гномьему слову клар'рэяйдай, что в переводе означает «везунчик», «счастливчик» или просто «удачливый представитель разумной расы». Количество игорных домов в Кларрейде не поддавалось исчислению, на каждой улице было по одному, а то и по два подобных заведения с яркими, подсвеченными магией вывесками и большими окнами, занавешенными плотными бархатными портьерами. За сутки в этом никогда не спящем городе можно было сказочно разбогатеть, а можно — превратиться из толстосума в бедняка, дрожащего в одних подштанниках на холодном осеннем ветру. Близость одного из самых больших в Райдассе женских монастырей никак не влияла на специализацию этого огромного притона игроков и спорщиков. Наоборот, поговаривали, что смиренные богомолки иногда спускаются со склонов принадлежащей людскому королевству части Стальных гор, чтобы сыграть партию-другую в кости или крутануть рулетку.

Гномы относились к выросшему неподалеку от их горного государства городу философски. Кларрейда по сравнению с большинством человеческих поселений была относительно молодой — всего-то сто пятьдесят лет, и некоторые из низкорослых долгожителей еще помнили первые хижины поселенцев, пришедших осваивать предгорья. Даже местность вокруг Кларрейды носила название Гномьих огородов, видимо, как дань уважения к бородатым соседям, потому как в занятиях земледелием население Стальных гор не было замечено никогда и никем. Жители гротов и штолен живо просекли все выгоды, которые сулило им соседство с большим людским поселением, и быстренько организовали нечто вроде гномьего базарчика в окрестностях Кларрейды, неизменно привлекающего толпы купцов, коммерсантов и простого люда, не желающего переплачивать втридорога за изумительные украшения и изделия из натуральных камней.

Въездная пошлина была велика до безобразия. Торин поныл и пожаловался для порядка, но под моим насмешливым взглядом, без слов напоминающим, что это была его идея — отправиться в Кларрейду, — сник и примолк. Однако, расставаясь с деньгами, сопел столь яростно, что стражник, принимавший плату, даже прикрыл нос чудовищно грязным носовым платком, надеясь таким нехитрым способом избежать заражения насморком, явно терзавшим тонкий породистый нос странного путешественника.

Впрочем, мой дражайший подопечный за неделю пути успел простудиться раз пять, не меньше. Наверно, ночевки в полях, рощах и лесах, где под утро трава уже затягивалась ажурной сеткой колкого иглистого инея, ему на пользу все-таки не шли. Но я старалась избегать поселений, особенно крупных, небезосновательно опасаясь, что там может найтись излишне ретивая стража, которая решит любой ценой задержать беглого альма. Посему спать приходилось под открытым небом. Что, разумеется, никак не способствовало оптимистичному взгляду на жизнь и заставляло моего клиента раз за разом шипеть, браниться и проклинать мою паранойю. Поэтому Кларрейде Торин обрадовался уже только потому, что она сулила ночевки под крышей, в удобной теплой постели.

На улицах царило лихорадочное веселье: истошно кричали зазывалы, весело спорили горожане и приезжие, дети играли в стражников и грабителей; то тут, то там беззаботный смех прерывался звоном шпаг и женскими взвизгами, а порой — рыданиями и проклятиями на всех известных в мире подлунном языках и наречиях. Прохожих вопли и звуки драки не тревожили ни в коей мере: прямо на наших глазах одно из окон большого игорного дома было разбито изнутри, снаряд (высокий беловолосый парень в дорогом шелковом костюме) вылетел наружу и свалился на мостовую, а дебелая матрона с корзинкой на сгибе локтя, даже не поморщившись, хладнокровно переступила через него. Так же поступил и семенящий за ней сопливый мальчишка лет восьми на вид. Видимо, подобные сцены для Кларрейды редкостью не были и успели стать привычными для горожан и большей части приезжих.

Мне случалось бывать здесь и раньше, правда, всего один раз. Одному из клиентов приперло проверить, благосклонна ли к нему Сил иона, и он отправился просаживать свое состояние в местных заведениях. Я, играя уже проверенную в деле роль подружки, последовала с ним — беречь нанимателя от врагов и убийц, которые ему мерещились за каждым углом — параноиком сей достойный муж был еще более запущенным и мнительным, чем я. Впрочем, даже боязнь скорой гибели от рук наемников или убийц отступила перед желанием повыделываться за игорным столом. Как выяснилось опытным путем, у одной из хранительниц Сенаторны хватало и других дел, кроме как подсказывать не шибко умному, но нахальному и высокомерному богачу нужные комбинации в карточных играх или заставлять кости выпадать на сплошные шестерки. Я, в полном соответствии со своим прозвищем, молчаливой тенью следовала за клиентом и стояла за его спиной, пока тот раз за разом проигрывал во всевозможные игры и пари, не раз и не два мысленно удивившись про себя человеческой глупости. Уж кажется бы, даже младенцу должно быть понятно, что связываться с местными жителями, для которых облапошивание богатых дуралеев стало не только профессией, но отточенным до совершенства искусством, не стоит. Но с избытком наделенный самоуверенностью и чуточку обиженный умом аристократ никак не хотел этого уяснить. В результате чего проиграл почти всё взятые с собой деньги, кроме двадцати золотых, которые пришлось заплатить мне. Естественно, нападать на мнительного типа никто и не подумал, так что это был один из самых легких и необременительных моих заказов.

— А где мы остановимся? — едва не подпрыгивая в седле, поинтересовался мой дражайший подопечный. Впав в восторженную ажитацию, он совсем перестал следить за лошадью и позволил Луне приблизиться к Шторму на критическое расстояние. Я дернула за повод и сжала колени, но своенравный жеребец все равно не упустил случая выразить свое презрительное отношение к графенку и везущей его лошади: оскалил зубы и клацнул ими на манер хищного демона, да так угрожающе, что Луна шарахнулась, едва не сбросив со своей спины бестолково замахавшего руками Торина.

— Ты бы воспитывала его, что ли, — склочным голосом потребовал изрядно перепуганный аристократ, дергая кобылу за повод. — А то и сама неотесанная, и коня себе приобрела под стать.

Я беспомощно посмотрела на Вэррэна. Тот неспешно стянул подвижные зрачки в неширокие щелки, оскалил клыки и махнул хвостом столь красноречиво, что какой-то высокий полукровка — частью человек, частью эльф — неспешно шествующий по тротуару, на всякий случай попятился, а потом и вовсе ударился в бега, предпочтя стремительное отступление возможным проблемам. Вэррэн проводил его ледяным взглядом, в котором смешались презрение и брезгливость (одним богам ведомо, отчего альмы так ненавидят своих ближайших родичей эльфов), и равнодушно заметил:

— Каков работодатель, такова и наемница.

Тут уж обиделись двое. Я вполне справедливо возмутилась и даже испугалась: неужели я похожа на Торина? А графеныш, для которого мое низкое происхождение, похоже, стало едва ли не величайшим потрясением в его жизни, явно ужаснулся тому, что может хоть чем-то походить на рабыню, пусть и бывшую. Наверное, если бы я была благороднорожденной, я бы тоже презирала несвободных людей. Но мы ведь не выбираем, кем и где родиться.

Кларрейда жила за счет приезжих, и гостиниц в ней было предостаточно. Я остановила свой выбор на самой простой и чистой из всех, что встретились нам по пути. Опыт подсказывал, что в таком маленьком, опрятном и уютном заведении вряд ли будут устраивать гулянки шумные компании. Не особенно привлечет оно и грабителей. А вот честным, не слишком богатым людям, приехавшим в город по делам или за покупками, это место вполне подойдет. Равно как и благороднорожденному графу в сопровождении личной храны и беглого альма. Последний вызывал у меня все больше сомнений и терзаний, причем они отнюдь не были только сердечными и не ограничивались лишь личными чувствами и эмоциями. Все-таки Кларрейда — город не слишком большой, но стражи здесь хватает. Да оно и понятно: едва ли не на каждой улице здесь ежедневно случаются какие-то дуэли, драки и стычки с применением разнообразных колюще-режущих предметов, арбалетов, луков, бумерангов, метательных звезд, дубин и собственных кулаков, утяжеленных свинцовыми монетами и обмотанных цепями или кожаными ремнями. А где драки — там и стража. Правда, охранители правопорядка поспевают обычно к шапочному разбору, когда остается лишь растащить трупы да раненых. Но факт остается фактом: стражи в Кларрейде хватает. А гонцы обычно очень поворотливы и расторопны, когда дело касается королевских указов о поимке беглых преступников, и с немалой скоростью развозят бумаги с описанием внешности злодеев по всем городам и весям.