В селах я боялась не слишком — там законность охранял в лучшем случае какой-нибудь десятник в отставке, потерявший во время несения службы на благо отечества руку, ногу или глаз и потому списанный блюсти правопорядок в деревне. Подобные экземпляры, как правило, быстротой и храбростью не отличаются, на рожон стараются не лезть и изо всех сил делают вид, что просто не замечают предполагаемого нарушителя, разгуливающего по их вотчине, особенно если этот самый нарушитель не шалит и вольностей себе не позволяет. Город, да еще такой шебутной, нервный и разухабисто-веселый, как Кларрейда, — совсем другое дело. Тут всякому скандалу мигом находится уйма свидетелей, любое более-менее серьезное или заслуживающее внимание событие моментально становится достоянием широкой общественности, а стража с готовностью реагирует на каждое нарушение порядка и спокойствия на кларрейдских улицах. Это я могла бы с успехом прикинуться местной жительницей и казаться своей в любом окружении. А бросающегося в глаза альма так просто не спрячешь. Как бы нам (прежде всего Торину) из-за него проблем не нажить.

Хозяин гостиницы с тривиальным и непритязательным названием «Уютное местечко» (да, это вам не «Пьяный орк»), изящный длинноногий мужчина с явной примесью эльфийской крови, рассыпался перед нами в заверениях в почтении и готовности услужить. Как весь персонал любого общественного заведения ухитряется чувствовать денежного клиента — загадка. Видимо, у них к этому какая-то врожденная предрасположенность. Торин, к примеру, был одет по-дорожному просто и удобно, а в нем мигом распознали обеспеченного постояльца и обращались преимущественно к аристократенку, почти не обращая внимания на нас с Вэррэном. Что меня, впрочем, ничуть не огорчило.

Комнатка была небольшая, но уютная, светлая и чистенькая, способная послужить отличным пристанищем для скромной, привыкшей обходиться без особой роскоши и изысков наемницы. Торин вновь расщедрился на отдельные помещения для всех троих, видимо надеясь таким нехитрым способом избавиться от моей назойливой опеки. Ха!

Страдальчески-обреченную мину, появившуюся на враз посмурневшем лице моего подопечного после того, как я самовольно перебралась в его комнату со всеми своими вещами и Тьмой на плече, просто невозможно описать словами. Если смотреть на Лорранского, не зная, что происходит, можно подумать, что завтра ему придется хоронить горячо любимую мамочку, которая забыла упомянуть своего сыночка в завещании.

— Выше нос, Торин! — сочла я нужным подбодрить хмурого клиента, — Мы уже почти две недели таскаемся по дорогам Райдассы. Значит, скоро ты сможешь вернуться домой.

При упоминании о родовом поместье Лорранских графеныш и впрямь оживился:

— Слушай, Тень, а можно отсюда письмо отправить?

— Почему нет? — пожала я плечами. — А кому ты писать собрался?

— Твое какое дело? — мигом напыжился Торин. Может, и никакого, мысленно согласилась я, вот только мне вовсе не улыбается отбивать своего клиента от королевской стражи, если он по недомыслию сообщит кому-нибудь не слишком благожелательному наше местонахождение.

Я уже раскрыла рот, дабы спокойно изложить аристократенышу свои аргументы, но в этот момент в комнату предельно вежливо и осторожно постучал хозяин гостиницы. Эльфийские черты, которые я заметила еще во дворе, при свете свечей стали еще более заметными и очевидными. Клыки выдавались вперед столь явно, что проигнорировать их не было никакой возможности, а странный цвет кожи, то отливающей серебром, то матово поблескивающей спокойным кремовым оттенком, какому позавидовала бы любая придворная красавица, немало удивил даже меня, успевшую за свою жизнь навидаться рас и результатов их смешений. Подозрительно темные миндалевидные очи, в которых зрачки будто плавали, то поднимаясь к самому верху радужек, то стекая в угол глаза, без слов подтверждали принадлежность какого-то родителя хозяина к одной из самых многочисленных рас на грешной земле Сенаторны. Как бы Вэррэн с ним, таким эльфообразным, не подрался…

— Ужин готов, уважаемые, — оповестил мужчина, делая едва заметный намек на поклон. Как он ухитрялся сочетать эльфийскую надменность с человеческим подобострастием — загадка. Я бы, наверное, так не смогла.

Вэррэн уже сидел за столом. Перед ним на большом деревянном блюде дымился огромный гусь с яблоками и черносливом. Задранные к потолку ножки птицы были украшены фестонами из бумаги. На боку птицы оголодавший альм уже успел сделать большой разрез.

— Садитесь! — любезно пригласил он, широким жестом указывая на лавку. Я невольно хмыкнула, но плюхнулась рядом и дернула за штаны Торина, принуждая его разделить со мной этот жалкий, недостойный благороднорожденного предмет мебели. Увы, ничего более солидного рядом не наблюдалось, и Лорранский был вынужден с милостивым вздохом опуститься на жесткие доски.

— Расскажи о себе, — внезапно попросил альм, протягивая мне тарелку с солидным куском гусятины. Я с наслаждением вдохнула поднимающийся над ней ароматный парок, привычно прикинула, какую часть отдать Тьме, и только потом вскинула на пепельнокожего парня удивленные и недоверчивые глаза:

— Что именно ты желаешь услышать?

— Что-нибудь, — неопределенно дернул он хвостом. — Как ты до жизни такой докатилась, к примеру. Или что будешь делать потом.

Я опустила веки. В пору ученичества в замке Рэй мне жилось несладко, но до него — еще хуже.

— Тень.

— Почему? — без интереса, из вежливости поинтересовалась женщина, держащая за плечо тощую бледную девочку с холодными карими глазами.

— За цвет волос — он похож на тень, которую отбрасывают ветви деревьев в теплый день, когда солнце, прикрытое неплотной дымкой облаков, мягко согревает мир подлунный. Кроме того, ходит она уж очень тихо, меня едва удар не хватил, когда со спины подкралась, — равнодушно пояснил экселенц самой странной и непредсказуемой гильдии на грешной земле Сенаторны, переходя к следующему ребенку, — Мм… Волк. Звезда. Браслет.

Уже поименованные опускали головы или, наоборот, смотрели вслед высокому, уже тогда седовласому человеку с вызовом — у них всех была в прошлом далеко не самая легкая и сытая жизнь рабов.

Вскинутые в недоуменных гримасках брови были куда красноречивее всех вопросов.

— А что вы думали — вам сразу оружие доверят? Чушь! Вы и четверти часа не удержите в руках самый легкий меч! Да и кинжалы еще не для вас! — Грозный рык мастера Нотала, который сопровождал новоявленных воспитанников замка Рэй все годы их ученичества, а потом нередко слышался в страшных снах, так и сочился сарказмом, — Поэтому берите поленья и разбивайтесь на пары. Нет, девчонки, вместе вы стоять не будете! Учиться и тренироваться лучше с тем, кто так или иначе превосходит вас, не ловкостью или уменьем, так хоть силой. Поэтому берите себе в противники кого-нибудь из мальчишек. Смотрите на меня. Итак, вы держите в руках дубину. Позиция первая…

Двадцать восемь пар глаз следили за мастером с недоверием и удивлением. Никто раньше не учил малолетних рабов сражаться. Впрочем, теперь они свободны и принадлежат только гильдии. Забывать об этом не следует. Сейчас у них один господин — экселенц. Но и мастеров, конечно, слушаться нужно. Иначе можноугодить прямиком во Мрак вековечный. Впрочем, он ожидает всех хранов без исключения. Но непокорным туда самая короткая и прямая дорога.

— Внимание! Позиция вторая!

У них будет еще много таких уроков…

— Быстрее, быстрее! Поворачивайся, кобыла!

Восьмилетняя Тень вспыхнула от обиды и рванулась к Ноталу. Руки давно освоились с тяжестью поленьев и дубинок, а теперь девочка сжимала в побелевших от напряжения пальцах настоящий, пусть и тупой меч и едва могла дышать от восторга. Правда, мастер вдоволь новосхищаться не дал: велел ей выйти из строя воспитанников и напасть на него, вооруженного лишь длинной палкой.

— Да шевелись же ты, курица толстозадая! И головой думать не забывай!

Тень побелела и вновь обрушила на мастера град ударов, очень быстрых и умелых для ее возраста. Но взрослому, отлично обученному и сильному мужчине она была еще не соперница, что тот и не преминул продемонстрировать: легко парируя ее атаки, Нотал во весь голос рассуждал о красоте облаков и скорости ветра да заодно подзуживал оскорблениями и ругательствами постепенно начинающую беситься воспитанницу.

— Дура! Ничему до сих пор не научилась! Тебя нужно опять отвести на рынок и продать куда-нибудь в деревню. Такими ударами только яблоки с деревьев сбивать! Влэй дха стлаато!

Бессмысленная атака остервеневшей от издевательств Тени была прервана быстрым и умелым тычком палки Нотала в солнечное сплетение девочки. Недавняя противница мастера выронила меч и, беспомощно хватая ртом воздух» рухнула на землю. Она не плакала — знала уже, что никто не пожалеет, а мастера за такое низменное проявление чувств и вовсе наказать могут, и потому просто хлопала глазами, стараясь удержать в них беспомощные злые слезы.

— Ты допустила самую серьезную ошибку из всех возможных: позволила ярости захватить твой рассудок. Настоящий хран никогда не теряет головы, — холодно прокомментировал мастер, стоя над поверженной соперницей и легонько тыкая ее своим грозным оружием в спину скорее из желания унизить, чем причинить боль, — Ты будешь проигрывать до тех пор, пока не усвоишь, что физическая сила и умение сражаться — еще не главное. У тебя есть серьезное преимущество — женская хитрость, гибкость и ловкость. Научись ими пользоваться, и я не позавидую тому, кто вздумает выходить против тебя, безоружной, с клинками в руках.

— Опять?

— Снова. И заметьте — это девчонка. Что могут устроить мальчишки — страшно даже представить. Эти дети как волчата. Им нельзя давать ни малейших послаблений.

Двое мужчин, один из которых сам экселенц, а второй — мастер, преподающий стрельбу из лука и арбалета, с явным интересом разглядывали десятилетнюю Тень. Левый глаз у нее закрылся и заплыл, на скуле алела полоска содранной кожи, а костяшки пальцев были сбиты до ссадин.

— Кто ее так?

— Трое подмастерьев из гильдии кузнецов. Я уже говорил, не следовало бы возить наших воспитанников в город.

— Детям нужны хоть какие-то развлечения и поощрения. Кто же знал, что обычное посещение скоморошьего балагана обернется такой дракой… — раздосадованно отозвался экселенц, двумя пальцами беря девочку за подбородок и заставляя ее поднять голову. Еще не утратившие чуткости пальцы осторожно дотронулись до кровоточащей скулы. Тень не позволила себе никакого проявления эмоций, и мужчина сморщился, будто от боли, вместо нее, — Позовите мастера Миратона, пусть применит магию. Может, виру с кузнецов взять? Лицо они нашей воспитаннице, как ни крути, испортили изрядно. Шрам может остаться на всю жизнь. Кому понадобится обезображенная храна?

— Как бы их гильдия виру с нас не потребовала, — с сомнением отозвался мастер.

— С нас? По какому это праву?

— Вы еще не видели, что с теми мальчишками-подмастерьями сталось. А ведь им по пятнадцать лет. Это не девочка, это звереныш. Живого места на трех здоровущих лбах не оставила. И только потому, что они посмели крикнуть ей вслед…

— Что? — спросил экселенц, продолжая с сокрушенными вздохами разглядывать обезображенное ссадинами лицо Тени.

— Да ерунду какую-то… — заметно смешался мастер, как на копье натыкаясь на пронзительные глаза избитой воспитанницы.

— Небось, как обычно, орали — рабское отродье, прислужники Мрака вековечного, демоны, звери, выкормыши безродные, — понимающе вздохнул глава гильдии хранов, — Так было еще во времена моего ученичества и, видимо, будет до последних дней мира подлунного. Когда же наконец городские остолопы уяснят, что связываться с нашими воспитанниками опасно для жизни?!

— Так они же втроем были. Пятнадцатилетние. Да еще из кузнецов, у них же силища немереная. А в таких случаях ума всегда недостает. Так-то к нашим ученикам опасаются подходить даже взрослые мужчины.

— Это хорошо. — Обычно невозмутимый и бесстрастный экселенц позволил себе едва заметную удовлетворенную улыбку. — Хранов даже в детском возрасте должны бояться и уважать.

— …Слушай, давай убежим отсюда! Сил моих больше нет терпеть эти издевательства мастеров!

— Ну да, девять лет мучились — и зря, получается?

Пронзительно-яркий лунный свет высеребрил две фигуры, стоящие на стене, и они теперь казались эльфами, невесть зачем коротающими короткую летнюю ночь в замке, принадлежащем людям.

— Подумай сама! Вначале нас было почти три десятка. А сейчас осталось всего шестнадцать. Снег, Вепрь, Волк, Камень… Где они сейчас?

Тень зябко передернула плечами. Она знала где. И все воспитанники знали, куда уходят те, кто не в состоянии выполнять требования мастеров. На вересковую пустошь, что находится в версте от замка Рэй, покрытую маленькими холмиками без всяких опознавательных знаков. Лежащие под ними дети и подростки уже никогда не почувствуют в своих руках уверенную тяжесть меча или арбалета.

— Остался год. Всего лишь год.

— Они убьют нас.

— Не обязательно. Говорят, в прошлом году погибло почти две дюжины хранов. Этак в гильдии вообще никого не останется. Нет, нас уже особенно терзать не будут. Тем более что те, кто этим летом экзамены сдает, все как один вроде бы и хорошо обученные, а на самом деле слабые, как высокородные дамочки.

— Когда Нотал проходится по твоим плечам плетью, мне кажется, что это меня бьют, — сдавленным голосом признался собеседник Тени. Девушка едва слышно фыркнула:

— Вот уж ерунда! Как будто тебе самому мало достается. Кого на прошлой неделе на двое суток без еды оставили?

— Ну так это… Для тренировки! Да я и неделю голодать могу, лишь бы вода была! — самолюбиво вскинулся парень. Вспоминать, как Тень принесла ему свой обед, а он не смог от него отказаться, не хотелось.

— Я тоже, — спокойно согласилась девушка. — Послушай, Ливень, ты не мог бы быть… ну, более покорным, сговорчивым, что ли? Никто тебя не убьет, особенно если ты перестанешь ершиться. Нас уже мало осталось, и никто зря разбрасываться воспитанниками не будет. Если ты прекратишь спорить с мастерами…

— А если нет? — тут же самолюбиво вскинулся Ливень, поднимая руки, словно собираясь обхватить свою подружку за талию, и тут же роняя их вдоль тела. Обниматься они не могли — у будущих храна и храны плечи и спины сплошь были покрыты причудливой вязью шрамов, синяков и ссадин, нанесенных любящими педагогами. — Давай убежим! Перелезем через стену и…

— И куда потом-то? — рассудительно поинтересовалась Тень, не разделяя экзальтации, охватившей ее собеседника. — Нас же ни в какую гильдию не возьмут — возраст уже не тот, чтобы основам ремесел обучаться, да и денег на первоначальный взнос нет. А хранов, пусть и будущих, пусть и беглых, издалека видать — вместо имен клички какие-то, спины в шрамах, кожа на костяшках пальцев загрубела, как шкура демона, на языке брань да колкости сплошные, в глазах наглость, в руках сила, в движениях быстрота… Никто с нами связываться не захочет, побоятся гильдии.

— Какая ты приземленная, — грустно констатировал Ливень.

— Я не приземленная, я просто не витаю в облаках и думаю о будущем.

— И какое же будущее нас ждет здесь?

— По крайней мере обеспеченное. — Девушка вновь передернула плечами и болезненно поморщилась — днем ей сильно досталось от одного из мастеров, и теперь все тело саднило, будто пропущенное через мельничные жернова. — Проживем недолго, умрем красиво… Что еще может пожелать бывший раб?

Экзамены всегда были большим событием в замке Рэй. Отчасти потому, что после успешного прохождения всех испытаний воспитанник вступал в ряды полноправных членов гильдии хранов, отчасти потому, что до конца экзамена доходили не все. Поэтому Тень, мрачная, расцарапанная и искусанная, не особенно удивилась, только болезненно охнула, когда не нашла в сильно поредевшей шеренге прошедших испытания учеников Ливня. Ее первая наивная любовь был слишком своевольным и строптивым для храна, диво еще, что он до девятнадцати лет в замке Рэй дожить ухитрился. Разумеется, экселенц понимал, что с таким непокорным наемником проблем будет полно. И наверняка подобрал для Ливня такое задание, выполнить которое было просто невозможно. Не отличающейся сахарным нравом Тени тоже досталось испытание не из легких, и оно все еще длилось: маленькая демоненок вонато, вытащенная из родного гнезда, никак не желала привыкнуть к своей новой хозяйке и порывалась кусать ее каждый раз, когда девушка пыталась вступить с ней в мысленный контакт или хотя бы просто угостить, отрывая крохи от своих завтраков-обедов. Кормили в замке Рэй не лучшим образом, дабы приучить воспитанников при необходимости подолгу обходиться без пищи и, не привередничая, есть все, что может быть предложено. И демоненка смена рациона в восторг не приводила, что отнюдь не способствовало налаживанию добрых отношений между ею и ее новоявленной хозяйкой.

Звезда, утешая, бережно взяла подругу за руку и увела ее от греха подальше в тихий уголок, дабы никто, кроме нее, не стал свидетелем слез Тени. Да только свежеиспеченная храна так и не заплакала. И это было страшнее всего.

Удар. Еще удар. Хмурая пепельноволосая девушка в простеньком платье отбивалась с дикой яростью самки, защищающей своего детеныша. Глаза горели мрачным ледяным бешенством, в движениях чувствовались немалая сноровка и умения, а злобный демон, слетевший с ее плеча в самом начале схватки, так и норовил вцепиться противникам своей госпожи в волосы. Семейная чета маркизов, которых девушка старалась прикрыть своей спиной, тоже не стояла без дела: мужчина обнажил рапиру, а женщина неумело, но решительно сжимала в побелевших от напряжения пальцах отделанный малахитом и янтарем кинжал.

— Да это же храна! — внезапно осенило одного из нападающих, и атака захлебнулась, словно люди споткнулись об эту короткую, но емкую и ужасающую своим смыслом фразу. Потом четверо мужчин переглянулись и, словно договорившись обо всем мысленно, дали на редкость дружного и слаженного стрекача. Девушка задумчиво посмотрела им вслед и обернулась к своим клиентам. Маркиза отшатнулась от мужа, сделала нетвердый шаг вперед, потом, словно опомнившись, быстро спряталась за спину своего благоверного. Тот явно сам был готов бежать от своей же телохранительницы куда глаза глядят. В драке он ее видел в первый раз, а до этого вообще не имел никаких дел с хранами. И теперь, кажется, всерьез раздумывал, а стоили ли их с женой жизни связи с явным порождением Мрака вековечного, глядящимся нежной двадцатилетней девушкой, но дерущейся как настоящий демон.

В холодных недоверчивых глазах Тени мелькнул вопрос, потом в них скользнуло явное понимание. Храна мрачно улыбнулась и небрежно бросила:

— Ничего, в храме отмолитесь.

Маркизе стало дурно. Возможно, конечно, в этом был повинен вид крови, к которому не привыкла аристократическая дама. А возможно, свою роль тут сыграла наемница, невозмутимая, равнодушная, холодная, как высеченная изо льда статуя, дикая и страшная, как и все прислужники Мрака вековечного.

Небо дрожало в сизом мареве оглушающего зноя. С растрескавшейся, побуревшей земли к нему кое-где тянулись трясущиеся, качающиеся, как пьяницы, струйки дыма. Солнце выжигало глаза и буквально выкручивало людей наизнанку, заставляя их исходить терпким, не приносящим облегчения и прохлады потом. В этом кошмаре каким-то невероятным образом ухитрялись выживать на удивление толстые деревья с короткими узловатыми ветками и листьями цвета спекшейся крови. Кое-где валялись разрозненные кости, выжженные и обглоданные до такого состояния, что уже и не разберешь, людям они когда-то принадлежали или животным; порой с них лениво слетали раскормленные демоны и стервятники. Заброшенные земли не отпускали тех, кто имел неосторожность в них забрести.

Тень рассеянно слизнула капельки влаги, выступившие над верхней губой, и оглянулась через плечо. За ее норовистым каурым жеребцом еле-еле плелись пять лошадей красивой темно-гнедой масти — все, что осталось от полусотенного свадебного поезда. На одной из них восседал полный, бледный, несмотря на жару, мужчина в богатой герцогской одежде и с роскошными золотыми украшениями на шее, пальцах и на поясе. Храна задумчиво обозрела своего клиента, потерла слегка дрожащими пальцами виски и невольно поморщилась. Путешествие по Заброшенным землям не прошло даром, ее наниматель медленно, но верно сходил с ума, он уже почти не узнавал своих слуг и телохранительницу, изредка выкрикивал что-то непонятное, а на привалах время от времени пытался ползти, а то и вприпрыжку нестись неизвестно куда. Состояние рассудка клиента девушку заботило мало, а вот попытки бегства беспокоили, да еще как. Еще удерет да и сложит голову где-нибудь под обжигающим безумием, в которое превратилось обычно такое ласковое и теплое солнце.

Внезапно Тень напряглась и вопросительно вскинула голову, будто прислушиваясь к чему-то. Холодные карие глаза помутились, словно затянутые туманом, но через секунду прояснились, и девушка с негромким предупреждающим вскриком натянула поводья. Потом, дождавшись, когда лошадь двинувшегося рассудком герцога поравнялась с ее кобылкой, храна птицей перепорхнула в его седло, одной рукой сгребая поводья, а другой обхватывая поперек талии мужчину. Коняга такого внезапного увеличения груза на своей спине однозначно не одобрила и попыталась перейти с шага на рысь. Тень не дала ей своевольничать и решительным тычком каблуков под ребра заставила животину броситься сразу в галоп.

Слетевший с вершины одинокого дерева демон был похож на ночной кошмар запойного бражника. Такая жуткая пасть разве что в страшном полупьяном сне и привидится. Размах крыльев превышал косую сажень, а коп и походили скорее на кинжалы, чем на обычные роговые наросты на пальцах. Судя по тому, что неплохо образованная храна не смогла на взгляд определить видовую принадлежность агрессора, такие демоны еще не были изучены и описаны в литературе. Несомненно, данный экземпляр представлял собой большую научную ценность. Просто так губить его было непозволительной роскошью и возмутительной безответственностью. Да и не получилось бы, наверное.

Лошади бросились врассыпную. Тень, убедившись, что ее наниматель сидит крепко и падать не думает, рискнула отпустить его и дернулась освободившейся рукой к заплечным ножнам, но потом передумала и нашарила в сумке рукоять тайтры. То ли демона испугал блеск стальной ленты и свищущие щелчки, с которыми наемница размахивала своим оружием, то ли, что гораздо более вероятно, он решил удовлетвориться менее опасной жертвой, но жуткая тварь резко сменила траекторию полета и ринулась к одному из коней, уносящих вдаль своего орущего от страха всадника. К остаткам свадебного поезда мужчина, то ли повар, то ли лакей, так и не вернулся, и храна, радующаяся, что в очередной раз сумела уберечь своего работодателя, не слишком интересовалась, что сталось с его слугой.

— А-а-а!..

— Тш-ш-ш… Тихо, тихо! Не надрывайся, ты слишком слаба, чтобы тратить силы еще и на крик. Да-да, два метательных ножа в бок — это очень неприятно. А что делать? Терпи.

— Как… милорд Феорн… как он?

— Да жив твой мужчина, жив. Что ему сделается… Эх, и времена нынче пошли — девчонка такого бугая собой заслоняет! Кто ты ему будешь-то? Руки без колец, значит, не жена. Полюбовница небось? Девки дуры… Он же тебя так и бросил там, прямо на улице, в грязи, где ты упала, а сам улепетнул, шкуру свою благородную спасаючи. Ну и нужен он тебе такой-то, а?

— А… Ай…

— Ну-ну, это еще не больно. Больно — это когда даже кричать не могут. А это — так, царапина. Ох и живучая же ты! Прямо как кошка. Боги, видать, сочли, что недостойна ты еще пред их глазами предстать — один из ножей просто кожу содрал. Зато второй кровь отворил так, что я еле уняла. И ребрышки переломаны, видать, упала ты неудачно. А может, помог кто твоим костям сломаться. Ну ничего. Ты девка сильная, здоровая, оклемаешься. Еще внукам шрамы показывать да храбростью хвалиться будешь.

— Милорд Феорн…

— Да что ты заладила — милорд, милорд! Ничего с этим мужиком не сделалось, такие подлецы всегда долго и счастливо живут. Беги ты от него, вот как встанешь, так и беги. Скупой этот твой Феорн просто до ненормальности! Виданное ли дело — девчонка его от верной смерти спасла, а он к ней не то что мага не пригласил — даже в дом свой не взял, простой травнице на постой определил да заплатил, скажу тебе на ушко, не так уж и много. Бросай его к демонам, не нужен он тебе, такой жадный да трусливый. Вот лучше расскажи, чем тварюгу твою хвостатую кормить?

— Чем угодно… только… руки не подставляйте… и сластей не давайте…

В маленьком домике знахарки было темно, тепло и уютно. Ноздри приятно щекотал терпкий запах высушенных трав и цветов, витающий под толстыми, почерневшими от времени потолочными балками. От него появлялось какое-то странное ощущение защищенности и хотелось чихать. Нижняя часть туловища горела, будто ее хищные демоны грызли, но наемница давно привыкла к боли и научилась отрешаться от нее, и потому даже смогла заснуть под тихий успокаивающий щебет своей вонато, утешившись мыслью, что ее клиент жив и здоров.

Я тряхнула головой, отгоняя непрошеные воспоминания. Мриана ко мне подбирается, не иначе. А то с чего бы так остро и четко вспоминать какие-то, в сущности, ничего не значащие эпизоды моей невеселой жизни?

Вэррэн смотрел на меня чуть удивленно и вопросительно, явно ожидая, что я начну подробно излагать ему свою биографию начиная с пеленок и заканчивая сегодняшним далеко не самым печальным, но и не блестящим положением.

— Не думаю, что тебе интересны замшелые тайны замка Рэй или жутковатые побасенки о доле наемницы, телохранительницы и убийцы.

— Это точно! — оторвавшись от сосредоточенного пережевывания гусиной ноги, подтвердил Торин. — Рассказов Тени наслушаешься — потом всю ночь со страху не уснешь, до рассвета будешь высматривать, не подкрадываются ли к тебе храны или демоны какие. А сумеешь в объятия Вериаты отбыть — так жуть привидится, да такая, что уж лучше бы и не засыпал вовсе! Этими байками наемничьими только прислужников Мрака вековечного и угощать, чтоб они со страху тряслись и честных людей грехами не искушали!

Я почувствовала, что губы невольно дернулись и скривились в короткой презрительной гримасе. Можно подумать, мне кошмары не снятся! Снятся, да еще как. Все больше о прошлом моем славном. Иногда я смотрю на себя в зеркало и удивляюсь, почему волосы у меня до сих пор серые, а не седые.

— А ведь она живет в этом всем, — задумчиво протянул альм, слегка прищурив свои невероятные белые глазищи. Позабытый гусь медленно остывал на столе.

Ночь прошла на удивление мирно и тихо, и я усмотрела в этом доброе предзнаменование. В самом деле, все в порядке или почти в порядке. Конечно, положение несколько осложняется присутствием Вэррэна, в котором разве что слепой не распознает альма. Правда, почти все представители этой подземной расы людям кажутся на одно лицо, но — вот беда — они слишком уж редко появляются в человеческих городах, чтобы не вызвать вокруг себя ажиотажа. Любой пепельнокожий парень, небрежно поматывающий хвостом, посверкивающий внушительными клыками и сияющий раскосыми глазищами цвета льда, неизменно возбуждает всплески нездорового любопытства и изумления. Хотя, в сущности, если разобраться — чем они лучше или хуже нас? В темноте альма вполне можно принять за человека, особенно если он будет молчать и не станет размахивать хвостом. Другое дело, что человеческие города представители этой расы все-таки отчего-то недолюбливают и появляются в них крайне редко. Поэтому неизменно вызывают бурю эмоций у робкого, но зачастую страдающего вульгарным расизмом населения. Особенно сейчас, когда полстраны взбудоражено побегом альма из столичной тюрьмы. Ну хоть опять маскируй Вэррэна под меня, честное слово!

За завтраком я вопросительно покосилась на графеныша и подчеркнуто сладким, нежным голосом поинтересовалась:

— Какие у нас планы на сегодня?

— Как какие? — тут же подскочил неугомонный Торин, — Разумеется, мы сейчас пойдем гулять по городу! Тень, у тебя есть с собой хоть одно приличное платье, чтобы не сверкать на людях потертыми штанами и рваными рубашками?

— Разумеется, — хищно сверкнула я глазами. — Замыслы аристократенка вполне отвечали моим намерениям. Я очень боялась, что он решит засесть на весь день в каком-нибудь игорном доме. Мой дражайший клиент как уж устроится, так его и пятеркой лошадей не сдвинешь, — Опять будем изображать парочку?

Торин закатил глаза с таким видом, что всем присутствующим сразу же стало ясно: потрясающая глупость, кою изволила явить его сотрапезница, просто не имеет себе равных и претендует на звание самой глупой глупчсти всех времен и народов.

— Ну разумеется! Ты же не в состоянии сыграть роль младшей сестренки при любящем брате!

Я окинула своего подопечного подчеркнуто задумчивым и недоверчивым взглядом. Мне-то любая женская личина подойдет: любовницы, сестры, матери или дочери. Другое дело, что она должна хоть чуть-чуть соответствовать действительности. Кто же поверит, что мы с Тори ном брат и сестра? Во-первых, ничуть не похожи ни внешне, ни характерами, во-вторых, несмотря на разницу в возрасте, это не графенок меня, а я графенка всегда опекаю.

— Я лучше здесь посижу, — раздумчиво сообщил Вэррэн, глядя то на меня, то на Торина, словно сравнивая нас и всерьез прикидывая, какие родственные отношения могут связывать столь странную пару.

— Правильно! — искренне возрадовалась такой рассудительности хвостатого я, — Нечего тебе по городу шататься, постарайся даже из комнаты не выходить. Хозяину приплатим, чтобы он никому не проговорился, что здесь альм на постой устроился…

— Что? Да чтобы эльфярский выб… — Вэррэн поперхнулся не слишком приличным словом, которое хотел выплюнуть, смущенно покосился на меня и продолжил более мягким голосом: — Я хотел сказать, что эльфу верить нельзя.

— Альмам тоже, — подковырнула я.

— Мы — другое дело. А они за деньги мать родную не то что продадут — еще и убьют, и запакуют красиво, чтобы заказчику приятнее было.

— Ничего. Деньги — они везде и для всех деньги. Заплатим столько, чтобы хозяин молчал как могила. Тем более что эльф он всего лишь наполовину, значит, и подлости, и своекорыстия у него вполовину меньше.

Пепельные губы чувственно дрогнули. Вэррэн явно не имел цели произвести на меня впечатление, а просто с наслаждением ругался, беззвучно проговаривая бранные слова, но я все равно на всякий случай поторопилась наклониться к Тьме, опасаясь, что еще чуть-чуть — и повешусь на шею наглому, удивительно красивому альму, пахнущему смесью лесной земляники и нагретой сосновой смолы. Демон ехидно фыркнула мне в лицо, напоминая, что уж для кого для кого, а для нее мои мысли и чувства тайной никогда не были, и торопливой чередой мыслеобразов посоветовала бросить дурить и поменять место ночевки — с коврика в комнате Торина на кровать в комнате Вэррэна. Я легонько дернула ее за хвост, призывая сей нехитрой воспитательной процедурой не лезть ко мне под одеяло с такими малополезными в жизни советами, и сосредоточила внимание на своем подопечном. Тому никак не сиделось спокойно — Торин предвкушал день, полный прогулок, забав и развлечений, и с открытым сердцем стремился навстречу веселью, с трогательной непоследовательностью игнорируя даже завтрак, хотя обычно покушать любил.