Первым же встречным солдатам он попытался сказать, что заключенные вырвались на свободу, но они тоже шарахнулись от него: слухи о его подвигах, вероятно, уже разошлись по дворцу. Следующие заступили ему дорогу, но он их усмирил одним взглядом. Обошлось даже без грозного слова «Рекеф». Агенты те Берро хорошо потрудились: все знали, кто такой Тальрик, а преданность губернатору была явно не столь сильна, чтобы встать за него грудью против Рекефа. Все последующие часовые смотрели прямо перед собой, как будто никого и не видели.

Словцо «гарем» нисколько не расходилось с правдой. Ультер, руководствуясь декадентскими изысками Арахнии, устроил в глубинах дворца большую комнату без окон, но с многочисленными альковами — освещало ее только пляшущее пламя светильников. В альковах и на подушках у стен размещались около двадцати женщин. Некоторых, в том числе Грейю, Тальрик уже встречал, других видел впервые. Коллекция изобличала прихотливый вкус старика: здесь были арахнидки, муравинки, осоидки, цикадонки, даже одна мрачная стрекозидка.

При всем этом расовом многообразии всякий пришлый мог сразу понять, что властвуют здесь осоиды: на помосте между колоннами высился еще один резной трон, на котором и восседал Ультер. Увидев на пороге Тальрика вместо своих приспешников, он, похоже, не очень и удивился.

«Столько красавиц, а одной все-таки не хватает», — прочел Тальрик в его укоризненном взгляде. Скованное Горе незримо реяла между ними.

— Капитан Тальрик, — произнес губернатор, тщательно выговаривая каждое слово, — что такое с вами произошло?

— Так, пустяки. — Он смотрел только на Ультера, но чувствовал, что женщины сильно напуганы.

— В чем все-таки дело, дружище?

— Я хочу услышать это от вас.

— Полно, не скромничайте. — Старик шевельнулся, и Тальрик только сейчас разглядел у него на коленях узкий, зловещего вида клинок. — Раута и всех прочих вы, как я понимаю, прикончили? Рана в плече — не такая уж большая цена за столько смертей.

— Вы послали ко мне дилетантов.

— Поневоле пришлось — отчего бы это, по-вашему?

— Оттого, что собственные прихоти стали для вас дороже Империи. — Тальрик стоял достаточно далеко, чтобы увернуться от возможного электрического разряда.

— А вот и нет. Это ты меня вынудил. Так почему же я отдал им такой приказ, Тальрик? Не потому, что ты забрал танцовщицу, нет. Ты сам этого хотел, верно? Тебе наскучила моя дружба?

— Все дело в Империи, Ультер. Как всегда.

— Империя, Империя! По-твоему, и генералы так думают? Или сам император? Империя — всего лишь плуг, без которого не соберешь урожая. Ты не найдешь ни единого человека, который служил бы Империи ради нее самой.

— Уже нашел. Прямо здесь, в этой комнате.

Ультер презрительно скривил губы.

— Говори что хочешь, Тальрик — мне твой план ясен.

— Что же это за план?

— Ну как же! Какая потеха для местного населения! Губернатор и его старый друг подрались из-за женщины — уж твой Рекеф позаботится, чтобы весь свет об этом узнал. Нет, друг мой, не отрицай. Если ты просто перережешь мне горло, все скажут, что Империю раздирает междоусобица. Если меня упекут в отставку, имперская власть в Минне будет ослаблена — повстанцы такого случая только и ждут. А так — что ж, дело житейское! Ты ведь этого хочешь? Помахать моей головой в доказательство, что даже старому Ультеру не позволишь стать у тебя на пути? Показать им, что мы и своим не даем спуску? Как будто мы с тобой способны поссориться из-за какой-то бабенки. Скажи, давно ли ты служишь во внутреннем ведомстве?

— Я всегда служил в зарубежном отделе и снова буду, как только… — Тальрик ухитрился пожать одним плечом. — Я не нуждаюсь в оправданиях, Ультер. Все обвинения против тебя подтвердились. Если я не перерезал тебе горло во сне, то лишь потому, что чем-то тебе обязан.

— Ну что ж… — Старик встал, и женщины забились по углам, чувствуя кровь в воздухе. — Тебя определенно повысят, дружище — я твоей карьере всегда способствовал. Только не обманывай себя насчет службы в зарубежном отделе. Больше эти кровососы тебя не отпустят, так и будешь на них пахать.

Тальрик молча ждал продолжения. Ультер поднес свой клинок к свету — это был не короткий армейский меч, а шпага, арахнидская, как и вся эта комната.

— Неважнецкий у тебя вид, Тальрик. Казнить меня пришел, да? Прирезать старика, чтоб не мучился? В таком случае ты будешь разочарован, дружок. Я тоже когда-то состоял в Братьях-Соратниках — не хочешь ли сразиться по старой памяти?

— Даже если ты убьешь меня, твоему губернаторству крышка.

Ультер обвел взглядом гарем — символ всего, что он создал — и сказал:

— Будь что будет.

Он стал в позицию, Тальрик тоже. Рана сильно мешала ему, колеблющийся свет не давал рассмотреть, насколько длинна шпага Ультера.

Впрочем, ему не к спеху — пусть старик атакует первым.

Ультер, не обманув его ожиданий, с поразительной быстротой рванулся вперед, царапнул по кольчуге на груди Тальрика и тут же перенес острие к лицу. Рука у него оставалась твердой, а вот ноги были уже не те. Тальрик в ответной атаке погнал Ультера через весь гарем, надеясь пригвоздить к стенке, но раненое плечо остановило его ровно на середине. Губернатор с мертвым, как брыластая маска, лицом пролаял что-то и снова напал, сменив технику Братьев-Соратников на какую-то другую, видимо арахнидскую.

Тальрик стал отступать. Острие шпаги плясало перед ним, как комар: Ультер залихватски играл запястьем, с трудом поспевая за, собственной правой рукой.

Тальрик сделал шаг в сторону, пропустил шпагу мимо и нанес колющий удар в бок.

Он сделал это не слишком ловко — Ультер имел шанс увернуться, но помешала инерция. Клинок Тальрика, вспоров красивый кафтан, ранил Ультера, а тот завопил и шпагой хлестнул противника по лицу.

Этот прием до того не соответствовал ни одному дуэльному кодексу, что Тальрик не успел заслониться и плюхнулся на пол. Оба глаза у него уцелели, но в один уже натекала кровь из пореза на лбу, и щеку тоже задело. Откатившись в последний момент, он рассек Ультеру ногу. Обоим было не до тонкостей фехтования — оба, хотя и по разным причинам, дрались из последних сил.

Разойдясь в стороны, они принялись кружить. Тальрик практически лишился одного глаза, Ультер прихрамывал, ярясь, как раненый зверь. Тальрик как-то отстраненно подумал, что может и проиграть этот бой.

Ультер сделал пару выпадов. Тальрик, отразив второй, обнаружил, что старик сильнее, чем кажется с виду. Его ответный бросок Ультер принял левым предплечьем и отвел шпагу назад для удара. В итоге капитан всего лишь получил гардой по ребрам, и они опять разошлись.

Тальрик понимал, что долго ни один из них не протянет. О победе он уже не думал и желал одного — чтобы все поскорее кончилось.

Ультер потерял всякое сходство с человеком, которого Тальрик когда-то знал. Губернатор колол и рубил как бешеный, шпага ранила Тальрика в ногу и со скрежетом проехалась по кольчуге. Все попытки парировать оказывались тщетными перед этим яростным натиском. Чувствуя, что вот-вот наткнется на стену, Тальрик вильнул вбок, и шпага на этот раз хлестнула его по спине. Из раны потекла кровь, дыхание сделалось прерывистым.

Это конец. Подумав так, он от убийственной защиты перешел к нападению. Шпага захваченного врасплох Ультера прошла над его плечом, но Тальрик плохо рассчитал свой удар и врезал Ультеру в живот крестовиной меча, а тот левой рукой закатил ему оплеуху.

У капитана потемнело в глазах. Он выронил меч и нагнулся за ним, но Ультер, едва не наступив ему на руку, пинком отшвырнул клинок. Старик пыхтел, как паровая машина, Тальрик сипел, как немощный инвалид. Миг спустя он повалился Ультеру под ноги, не имея сил отползти.

— Ай-ай-ай, Тальрик, — проговорил губернатор. — Не годилось бы нам с тобой вот так ставить точку… — Он высоко занес шпагу и добавил с посуровевшим лицом: — Но делать нечего.

Ярко-белая вспышка ослепила единственный глаз Тальрика. Он заслонился рукой, понимая, что это смерть, но шпага так и не опустилась.

Он отважился приоткрыть глаз. Вокруг перешептывались женщины. Очень осторожно, держась за голову, Тальрик сел. Грузный губернатор Минны лежал ничком с прожженной в спине дырой.

Почувствовав на себе чьи-то руки, Тальрик стал вырываться, но ему просто помогли встать.

— Я уж думала, тебе конец, — услышал он женский голос.

— Я тоже так думал. — Грейя? Да, она самая. Судя по ее лицу, она еще толком не поняла, выгодна ей кончина хозяина или нет. Тальрик, вновь посмотрев на мертвое тело, перевел взгляд на нее. Она кивнула. Он опирался на нее сильнее, чем ему бы хотелось — но что делать, если ноги не держали его.

— Что дальше, капитан Тальрик? — спросила она.

Он, мобилизовав резервы, к которым прибегал очень редко, легонько отодвинул ее. Туша Ультера прямо-таки притягивала его; Тальрик радовался, что не он нанес старику смертельный удар, но радость была приправлена горечью.

— У меня еще есть дела. Заключенные… — На память сразу пришли те, кого он лично поместил в камеру — со смертью Ультера в голове у него значительно прояснилось. — Заключенные, — повторил он и побрел вон из гарема, провожаемый взглядами женщин.

Чи, несмотря на техническое образование, ободрала себе руки в кровь.

Если бы не Наследие, подарившее ей способность видеть в темноте, за дело вообще бы не стоило браться — но взлом, как выяснилось, был наукой сам по себе.

Казалось бы, она неплохо смыслила в устройстве замков, а наручники Сальмы, как все осоидские изделия, отличались простотой и практичностью.

Между тем солнце успело зайти, зонд, которым она ковырялась в замке, погнулся, и пальцы у нее онемели. Три штифта, по ее расчетам, она уже отогнула — осталось еще два.

— Слушай, а побыстрее нельзя? — спросил Сальма.

— Если снова судорога будет, ты сядь. Заодно и я отдохну.

— Какой уж тут отдых.

Борьба с замком поглощала все внимание Чи — крики и лязг стали в коридоре она услышала только теперь.

— Пожалуйста, Чи. — Для нее эти звуки означали спасение, но Сальма, похоже, был не столь оптимистично настроен.

Взяв свое погнутое орудие, она нащупала упрямый четвертый штифт — зонд только царапал его без всякого результата.

— Чи, скорей, — умолял натянутый как струна Сальма. За дверью слышался громкий топот и чей-то рев.

Она нажала что было силы: либо штифт поддастся, либо зонд сломается. Все зависело от качества осоидской стали.

В дверь их камеры вставили ключ. Чи нажимала, едва не вывихивая запястье.

Штифт уступил ее отчаянному усилию, и в тот же миг с грохотом распахнулась дверь. На пятый времени уже не осталось, но его, как выяснилось, и не было — Чи ошиблась в своих расчетах.

Наручники упали с Сальмы, крылья развернулись, Чи отшвырнуло к стенке.

Не надеясь на онемевшие руки, он двинул возникшего на пороге солдата плечом. Второй, входивший следом, не решился воспользоваться мечом, боясь поранить товарища. Чи без промедления повисла на нем и вывернула ему правую руку.

Таниса попыталась протиснуться мимо бронированного солдата, цепляясь за рукоять его меча, но тот презрительно отшвырнул ее прочь. Двое других у него за спиной открывали дверь чьей-то камеры. Тото с арбалетом подступил совсем близко, однако он и в лучшие времена, которые для них давно миновали, был неважным стрелком. Шпага Танисы снова визгнула по броне.

И тут на поле боя опять появился Ахей, про которого она совсем позабыла — смелости, что ли, набрался?

Пролетев под самым потолком, он пал на плечи осоиду и принялся тыкать кинжалом в его шлем, отыскивая прорезь для глаз. Солдат, совсем обезумев, махал мечом во все стороны, а ном держался за него одной рукой, помогая себе крыльями.

Сорвавшись, он не отпустил шлем и заломил голову солдата назад. Таниса тут же отбила ногой в сторону вихляющий меч и ткнула острием шпаги под самый подбородок осоиду. Звенья кольчуги разошлись, и враг рухнул навзничь мертвее некуда.

Позади него… нет, не все еще потеряно! — вовсю сражались Чи и Сальма. Видя, что Сальма того и гляди упадет, Тото дважды нажал на спуск арбалета. Один болт ушел в темноту, но второй попал осоиду между ребер. Сальма добил врага его же мечом.

Второго солдата, с которым боролась Чи, поразил кинжалом Ахей — белые глаза и зубы нома сверкнули во тьме коридора. Хизес, оглушенный, но не утративший боевого духа, пришел ему на подмогу.

Таниса подхватила Чи. Та, грязная и побитая, обняла названную сестру так, что у нее затрещали ребра.

— Пришли все-таки, молот и клещи! Пришли! — За плечом Танисы, тщательно вытирая кинжал, показался Ахей. — И ты тоже… — Вспомнив свой сон в геликоптере, на пути в Минну, Чи испытала настоящий физический шок. Пока она обнимала удивленного Тото, Сальма объяснял Танисе, что руки у него пока не работают.

— Уходим, — скомандовал Хизес.

Со всей скоростью, на которую были способны недавние узники, они понеслись к лестнице.

Таниса, бежавшая впереди, внезапно остановилась. Тизамон стоял на красных от крови ступенях, окруженный трупами осоидов. Их было не меньше одиннадцати, и в подвал они, судя по расположению тел, спустились одновременно. Тизамон, очевидно, врезался в самую гущу, не дав им прибегнуть к жалам. Те, что лежали выше, пытались спастись, и он убил их ударами в спину.

На щеке Тизамона тоже осталась метка — тонкая красная линия, похожая на след от Танисиной шпаги.

— Уходим, — повторил Хизес, слегка заикнувшись при виде побоища.

Тизамон кивнул, пропуская его вперед.

Во дворне царил хаос. Тальрик спрашивал у всех встречных солдат, что происходит, но мало кто мог дать ему связный ответ. Дворец, похоже, атаковали сразу несколько отрядов противника. Солдаты и полицейские метались туда-сюда, мешая друг другу. Если бы подпольщики прознали об этом, господство Империи в Минне могло бы рухнуть. Кроме того, Тальрик понял, что кто-то намеренно постарался сбить охрану со следа — не без участия его самого.

Встретив Кимену и других беглых, он даже не вспомнил о Чируэлл Вершитель с ее стрекозидом: тогда все его мысли занимал Ультер. Теперь он снова обрел способность видеть события в перспективе.

Вовремя заслышав шаги, он вжался в какую-то дверь — инстинкт, выработанный за долгие шпионские годы.

Мимо промчалась сборная банда: один местный житель, один мантид с боевым когтем — а также стрекозид и Вершитель.

Он вскинул ладонь, накапливая заряд. У Чируэлл спина широкая, даже в полумраке не промахнешься.

Жаль, что ему не довелось еще раз ее допросить.

В голове забубнили посторонние голоса. «Одно доброе дело во искупление множества злых?» — насмехалась Кимена, а сама Чируэлл спрашивала, какой Империи будет вред, если ее отпустят.

Он тогда ответил, что скорей перережет ей горло — да, так и сказал. Собственные слова до сих пор звенели у него в ушах.

Чи удалялась по коридору, а в голову Тальрика по-прежнему лезли все кто ни попадя. Ультер, изменивший и сам ставший жертвой предательства… Ааген, ненавидящий пыточный инструментарий…

Стрекозидка, чьих детей он убил во славу Империи.

Жало, похоже, все-таки не сработает. А Чи ему будет полезней живая, чем мертвая.

Ему было плохо, физически плохо — то ли оттого, что щит его преданности дал трещину, то ли из-за всей этой болтовни.

Ладонь нагрелась и заискрила. Зачем он совершает над собой это чудовищное усилие? Чтобы умертвить какую-то жуканскую девку?

Уж на одну-то ошибку эта ночь дала ему право.

Он опустил руку и поплелся искать койку, чтобы прилечь.

Они ждали, что на них вот-вот обрушится вся имперская рать — ждали даже в кладовой, шум над которой не стихал, а только усиливался. Ахей первым нырнул в темный туннель и умчался подальше от фонаря Хизеса. Тото и Чи помогали Сальме, которого все еще мучили судороги в руках и спине. Таниса знала, что Тизамон намерен идти замыкающим, но все-таки дождалась его, пропустив остальных далеко вперед. Луч его собственного фонарика, очень слабого, широко обходил ее — Тизамон, как и раньше, не хотел ее видеть, не желал признавать.

Пришло время взять судьбу в свои руки — и где же удобнее это сделать, как не в заброшенных подземных туннелях?

Отойдя на приличное расстояние от дворца, Таниса остановилась.

Тизамон сразу замедлил шаг, чувствуя неладное в ее частом дыхании.

— Тизамон, — начала она. Он тоже замер на месте — серый силуэт, черная тень. — Мы слишком долго тянули, — сказала она ему в спину. — Пожалуйста, давай поговорим наконец.

Она затаила дыхание. В тишине журчала вода, бегали тараканы.

Он, кажется, покачал головой, и она начала сызнова.

— Тизамон… или отец? Что тебя больше устраивает?

Он снова остановился, всего на мгновение. Ей пришлось бежать за ним, чтобы не остаться одной в темноте.

У нее теперь был только один снаряд, который она приберегла напоследок: если уж он выстрелит, обратного ходу не будет.

— Чтоб ты сдох, — прошипела она, доставая из ножен шпагу. Этот звук, хорошо знакомый ему, лучше всяких слов заставил его обернуться. — На меня смотри, — потребовала Таниса, и он посмотрел. В тусклом свете фонарика она не могла видеть, что написано у него на лице — если там вообще что-то было написано. Коготь у него на руке превратился в тень среди прочих теней.

— Убери, — сказал он спокойно. — Сейчас не время для игр.

Она приняла дуэльную стойку.

— Это не игра.

Он презрительно взглянул на нее, направив фонарь чуть выше, и собрался уйти.

— Если ты сейчас покажешь мне спину, то будешь убит. Клянусь. И можешь мне поверить: я к своим клятвам отношусь точно так же серьезно, как ты к своим.

Он, прибавив света, неторопливо положил фонарь на дорожку и ответил коротко:

— Не дури.

— Приходится. Мы должны разобраться в своих отношениях.

— В самом деле?

На ее шпагу он даже и не смотрел.

— Я знаю, чего ты боишься, — сказала Таниса.

— Знаешь?

— Не моей шпаги, нет. — Она подступила ближе. — И не меня тоже. Великий Тизамон не страшится никого как на земле, так и под землей. — Ей вспомнились Коллегиум и Пирей, которого она задирала таким же образом. Гордость, вот ключ к любому мантиду. Снаружи они покрыты броней, но внутри ужасные недотроги.

Разве она сама не мантидка наполовину?

Видя, что она наступает, Тизамон отошел — не из боязни, а просто не желая с ней связываться. На улице он сразился бы с первым встречным, но ее вызов не примет. Погнаться за ним? Так оторвется ведь, ищи потом в темноте.

— Боишься ты моего лица, — пустила свой зазубренный дротик Таниса.

Его поза слегка изменилась. Незримая нить продолжала связывать их, точно земляков-муравинов.

— И прошлого тоже боишься, — продолжала Таниса. — Потому что бросил ее. Тебе удобнее было думать, что она тебя соблазнила и предала, чем найти ее и узнать, что же случилось на самом деле. Но теперь ты знаешь — знаешь, что сам ее предал, и вот этого ты никак не можешь переварить!

Она бросилась на него, и он больше не стал отступать.

На один страшный миг ей показалось, что она сейчас продырявит его насквозь, но она забыла, с кем бьется. Отразив ее выпад в самый последний момент, Тизамон выпустил коготь и перешел в атаку.

Теперь уже отступала она — вернее, пятилась. Фонарик, подвернувшийся под ноги, она пинком отшвырнула к самому краю дорожки и сама отлетела шагов на десять назад. Тизамон, приостановившись, дал ей шанс восстановить боевую стойку.

Такого боя у нее еще не было. Он не походил ни на коллегиумские дуэли, ни на уличные драки между геллеронскими бандами. Коготь Тизамона мелькал быстрее, чем замечал ее глаз — его мастерство требовало приложения всех ее молодых сил.

И она продолжала нападать раз за разом, всячески обходя его круглую гарду. Отразив выпад, он сможет достать ее, но и она его тоже. Его лицо, на которое упал луч фонарика, было грозным.

Она совсем забыла о его левой руке. Когда ей почти удалось преодолеть его оборону, он отбил шпагу свободной ладонью, и коготь сверкнул, летя к ее горлу.

Она отшатнулась, едва не потеряв равновесие. Коготь прошел совсем близко от ее шеи, но шпага тут же ответила, полоснув мантида поперек живота. Отразив левой перчаткой и этот удар, он подставил Танисе свой левый бок. Мгновенно высвободив клинок, она отвела его далеко назад и сделала выпад — но цель успела переместиться, и коготь уже целил ей в голову.

Таниса отскочила снова и на сей раз упала. Коготь прошел над ней, но противник опять не воспользовался своим преимуществом, позволив ей встать.

Что его сдерживало? Неужели ее лицо, как сказала она сама? Фонарик оказался между ними, и свет упал на нее. Это случалось уже дважды, и каждый раз Тизамон останавливался.

Глядя прямо на нее — на покойную Атриссу, — Тизамон напал снова, и она поняла, что удача больше ее не спасет.

Коготь с бесконечной грацией обошел ее гарду и зацепил клинок, дважды коротко звякнув. На мгновение они сошлись совсем близко, лицом к лицу — и Таниса отошла, избежав его костяных шпор. Он снова подтанцевал к ней, сорокалетний боец, с раннего детства обучавшийся своему ремеслу. С фонариком за спиной он снова стал тенью, шаг за шагом теснившей Танису назад.

Это была сама смерть.

Думать не было времени. Все, чем она располагала — ноги, туловище, клинок, — зависело целиком от инстинкта. Она парировала и нападала сама, но ведущая роль, словно по закону природы, всегда оставалась за ним. Когда он ускорил темп, Таниса начала задыхаться. Удары сыпались на нее из мрака — она не столько видела их, сколько слышала. Перестав атаковать, она перешла в глухую защиту. Очень скоро Тизамон захватил когтем ее клинок. Таниса вцепилась в рукоять что есть силы, но он повернул руку, и ее прекрасная шпага, подарок Стенвольда, переломилась у самой гарды.

Сейчас он убьет ее.

Таниса вскрикнула. Чувствуя холодный коготь у горла, она с достоинством, сама себе удивляясь, приготовилась умереть от руки родного отца. Должно быть, ему стоит большого труда так долго сдерживать смертельный удар? Нет… он спокоен. Глаза Танисы постепенно привыкали к едва разбавленной фонариком полутьме, но выражения его лица она по-прежнему не могла рассмотреть.

Она боялась заговорить, не доверяя своему голосу. Тизамон тоже молчал.

Коготь, оставив горло, захватил щеку. Мантид несколько раз повернул ее лицо вправо-влево, убрал коготь и уперся рукой в стену туннеля.

Позже, гораздо позже ей пришло в голову, что в это мгновение она могла бы его убить.

— Ты и вправду моя дочь, — вымолвил он. — Моя и ее, будь я проклят!

Сказав это, он впервые сделал ей больно.

Все в Танисе перевернулось, рукоять шпаги выпала из сведенных пальцев. Нетвердо держась на ногах, она сделала шаг к Тизамону.

— Ты все верно сказала, — продолжал он. — Я жил с ее мнимой изменой семнадцать лет, а правду узнал всего пару дней назад.

Ей тоже хотелось сказать что-нибудь — проклясть его, а может быть, пожалеть, — но тому и другому помешали рыдания.

Теперь она и на его лице читала признаки такого же горя.

Она не верила, что он сможет коснуться ее теперь, когда раны прошлого вскрылись заново, но его рука легла ей на плечо и сдавила его — можно было подумать, что он рвет крапиву.

Таниса прижалась щекой к золотому диску у него на груди.