20. Аслан

– Ну что, займешь мое место? – Дэвид Кахнер плюхнулся рядом, ухмыляясь от уха до уха.

– Ты же не всерьез, правда?

Керам Джон Аслан выключил планшет и подвинулся.

– Почему это? Мне уже трижды делали предложения о работе, а дело еще даже не начало рассматриваться в суде.

Кахнер выглядел безукоризненно: прическа волосок к волоску с иссиня-черным блеском, оливковая кожа без единого изъяна, золотой гвоздик в ухе. На нем были смарт-очки последней модели, костюм, стоивший больше, чем мог даже вообразить Аслан, и рубашка с щеголевато расстегнутым воротничком, как будто его вот-вот вызовут на подиум.

– Ты даже не появляешься перед камерами, – заметил Аслан.

– А какая разница? Да и вообще, только перед главными камерами, но босс говорит, что позже, вероятно, у меня возьмут интервью. А еще ток-шоу и скрытая реклама. Людям это интересно, Кей-Джи. В Международном суде не было дела такого уровня со времен Нюрнберга. А это в той же степени твое дело, как и мое.

– Погоди-ка, реклама? – Аслан не мог понять, всерьез ли он. – В смысле, что-то вроде «В Международном суде всегда пьют пепси-колу»?

Кахнер выудил из кармана камеру-дрон и, моргнув, направил ее на смарт-очки, просияв безупречной жемчужной улыбкой.

– Ну разве я не телегеничен, Кей-Джи? Разве в скором времени я не стану любимцем мировой прессы?

– Нет, – мрачно заявил Аслан. – Никто тебя не знает, а в прессе полно фоток старого козла Арнака, потому что он главный обвинитель.

– Арнак сказал, что подключит меня, я тоже поучаствую в паре фотосессий.

Кахнер изучил безукоризненные ногти.

– Арнак много чего говорит.

– Ты просто злишься, что не в команде. – Почувствовав, что выразился не слишком дипломатично, Кахнер всплеснул руками. – И, кстати, это неправильно. Ты же сполна отработал на процессе над халифатом.

– И до сих пор отрабатываю.

– Правда?

Аслан мрачно кивнул.

– На прошлой неделе камеры засекли у моей машины какого-то парня, и парковка закрылась на шесть часов. Не помнишь разве?

– Помню ту суматоху. Но не знал, что это из-за тебя. – Кахнер покачал головой. – И все-таки это показывает, какой ты молодец. Тебя должны были взять в команду по Кампече.

– Дэвид, меня поставили в центре дела халифата, посчитав, что хороший мусульманин не попадет под перекрестный огонь, что прекрасно свидетельствует о том, как слабо наши боссы понимают… наверное, все. И это беспокоит.

Кахнер явно хотел заверить, что все дело в его способностях как юриста, а не в способе молитвы, но Аслан отмахнулся:

– Теперь ты будешь в центре внимания, Дэвид. И ты уж выдоишь из этого все возможные выгоды.

Принесли два эспрессо, и пока не ушел официант, они молчали. В таком баре они не стали бы обсуждать что-либо конфиденциальное, но всегда есть риск случайной утечки в прессу, которая разрушит многообещающую карьеру.

– С мелкой рыбешкой прошло хорошо, со всеми этими «я только выполнял приказы». И все благодаря моей безупречной подготовке к делу. Арнак умеет толкать зажигательные речи, но не мог бы сказать и какой сейчас год, если бы не мои ежедневные е-мейлы, – протянул Кахнер.

– Так значит, на очереди Мюррей?

Кахнер ухмыльнулся.

– Старик Псарь собственной персоной, ох и скользкий же говнюк.

– А дальше?

– Совет директоров «Редмарк» устроил спасительный сеанс отставок, – ответил Кахнер, – и, насколько я знаю, несколько шишек из корпораций предстанут на слушаниях в сенате. Но след уже остыл, Кей-Джи. Если и есть доказательства связи химической атаки с кем-нибудь из Совета директоров, то он похоронен глубже, чем мы сумеем откопать. Так что остается Мюррей, ведь именно он принимал решения на месте, использовал активы «Редмарк» для личной войны. Судя по рассказам, это прямо какой-то полковник Курц двадцать первого века, как там называется…

Оба ответили одновременно, Кахнер назвал фильм, Аслан – книгу.

Кахнер снова усмехнулся, но теперь Аслан заметил его напряженность.

– Нам нужен Мюррей, Кей-Джи. Дело даже не в правосудии, хотя правосудие никогда не повредит. Мы утверждаем, что Мюррей отдал приказ о химической атаке на тех, кто, по его мнению, помогал анархистам, и для этого много улик не потребуется, уж поверь. Мюррей приказывал собакам атаковать людей. Мюррей стирал с лица земли целые деревни, чтобы замести следы. И в конце концов, как заявляют, действовал по собственной инициативе.

– Ты собираешься разыграть карту с собачьими сворами? – угрюмо спросил Аслан.

– Еще как.

– Ты понимаешь, что усложняешь мне жизнь?

– Тогда ты не на той стороне, – заметил Кахнер.

– Правда?

– Ты же знаешь, что тебе дали это дело только из-за фамилии, верно?

И издевательская улыбка снова вернулась.

– Весело, – нахмурился Аслан. – Вообще-то у них есть несколько «Асланов», ты в курсе? Так разрабатывающие мультиформов лаборатории называют экспериментальную модель кошки. Правда, никто не видел ее в действии. Хоть ты тресни, а кошку не заставишь делать то, чего она не хочет. Насколько я понял, у них есть кошки, несколько моделей медведей, какие-то ящерицы жуткого вида и существа с интеллектом улья, такое и представить страшно. На мальтийской военной базе даже держат в загоне дельфиноформов. Но в основном собаки.

– Псы Мюррея.

– У Мюррея были не только собаки, – напомнил Аслан. – А собаки были не только у Мюррея. В мире тысяча семьсот биоформов-собак на военной службе, все заперты в казармах, а еще тысячу триста или около того забрали у частных владельцев, пока они ждут решения суда.

– И ты собираешься их защищать. Кто тебя так подставил, свалив тебе на голову этот кошмар?

– Я сам попросил. Попросился в команду.

Аслан сердито уставился на свой кофе.

– Что за фигня? – неподдельно удивился Кахнер. – Если тебе так хочется разрушить карьеру, мог бы просто переспать с женой Арнака.

– Биоформов хотят объявить оружием. А потом списать, как ядерное оружие или пистолет.

– Они и есть оружие.

– Ладно, проехали. – Аслан потер лоб. – Просто займись Мюрреем, а мою работу предоставь мне.

* * *

– Хотите осмотреть все наше оборудование, сэр, или только… своего клиента?

Нарочитая медлительность не ускользнула от внимания Аслана: персонал явно был не лучшего мнения о его задании.

Сами клетки были утоплены в землю, и только сверху комплекс был открыт, так что собаки могли бегать по крохотному двору с клочком неба над головой. Клетки окружала стена, а поверх нее – колючая проволока. Все охранники носили оружие, и хотя вооруженная охрана – не новое изобретение, эти винтовки сильно превосходили оружие прошлого века, созданное для скучающих охотников.

За стеной помимо клеток располагались офисы, где сидели бюрократы международного уровня, создавшие это место. Аслан припарковал свой маленький электромобиль рядом с многочисленными машинами охраны и администрации. По пути его мозг полнился праведным гневом. А теперь, на фоне звуков из ямы, его решимость значительно угасла.

В основном звуки издавали собаки, много больших и злых собак, правда, к звериному рыку и лаю примешивались слова: мольбы, ругательства, оскорбления, угрозы.

Он впервые ощутил вкус реальности по сравнению с идеалом, который вознамерился защищать. И реальность сильно его напугала.

– Позвольте мне увидеть… – Что увидеть? – Позвольте мне с ним увидеться.

Его повели внутрь, в привычные офисные кабинеты со звукоизоляцией, кухоньки и закутки с копирами, компьютерами и кулерами с водой. Чиновники строчили отчеты и вводили данные, никто и ухом не повел, когда появился худощавый молодой адвокат из Международного суда.

Его провожатый придержал дверь, Аслан переступил через порог и оказался лицом к лицу с псом.

Он выругался и отпрянул, но услышав смех, понял, что над ним зло подшутили. Он не сводил глаз с лица этого создания.

Помещение было похоже на тюремную комнату для свиданий – не то чья-то дурная шутка, не то отсутствие воображения. Между ними находился прозрачный пластиковый экран, достаточно толстый, чтобы создать впечатление, будто смотришь сквозь слой воды. И все же Аслан не удержался от мысли, что этого будет недостаточно, если зверь вдруг взбесится.

Он сидел как человек, но огромная мускулистая туша заполняла почти половину комнаты, пес сгорбился и выдвинул голову вперед. На нем были наручники, изготовленные будто для Кинг-Конга, и это порадовало Аслана. Верхние и нижние клыки огромных челюстей слегка выдвигались на толстые губы. Одно ухо почти отсутствовало, остался лишь рваный край. А взгляд…

А взгляд, как и поза, был человеческим. И пусть глаза напоминали собачьи, такие же круглые и карие, Аслану показалось, что на него смотрит человек, заточенный в огромную тюрьму созданного инженерами тела.

– Сэр, не смотрите ему в глаза. Он воспринимает это как вызов, – сказал стоящий рядом человек, но Аслан не мог отвернуться.

Он осторожно вошел в комнату, опустился на стул и вытащил планшет. Поначалу он старался двигаться медленно и четко, как будто существо напротив – это пружина, которая может разжаться в ответ на любое резкое движение. Он ведь видел отчет об этом псе, пережившем загадочную зачистку данных со стороны «Редмарк». В местных клетках содержалось немало опасных псов, но этот был особенным.

– Итак, здравствуй, – начал он, хотя сила свинцового взгляда выбивала почву из-под ног. – Ты Руфус, верно?

Он говорил с ним, как с ребенком. А может, как с собакой. Говорил так, будто не ожидал, что его поймут.

В груди у пса заклокотало, и он ответил:

– Рекс.

Аслан замер.

– Ты…

Он хотел спросить «Ты умеешь разговаривать?», как будто это совершенно вылетело у него из головы. Голос был таким низким, что пластик между ними завибрировал.

Аслан взял себя в руки.

– Ты сказал… Ты разве не Руфус?

И снова односложный ответ:

– Рекс.

Аслан ругнулся и покопался в своих записях: «Эти идиоты привели меня не к тому».

– Я… ты воевал в Кампече? Как я понимаю, ты был командиром отряда мультиформов у Мюррея.

– Да.

Аслан снова поднял взгляд и увидел, что пес почти прижался носом к перегородке.

– Я был командиром. – Говорил он осторожно, со странными интонациями. – В моем отряде были Патока, Дракон и Рой, но командовал я.

Аслан опять покопался в записях. У Мюррея был только один отряд мультиформов, и имена остальных совпадают. Наверное, кто-то перепутал записи, решил Аслан. В конце концов, никто не считал это таким уж важным.

– Тогда привет, Рекс. Меня зовут Керам. Керам Джон Аслан. Я работаю в Международном суде.

Стоило взглянуть на это жутковатое, звериное лицо, и душа уходила в пятки. Да можно ли вообще рассматривать подобное существо не как угрозу?

Их уничтожат, Аслан это знал. От концентрационных лагерей до газовых камер. И суд, намеренный покарать геноцид, устроит новый холокост.

 

21. Рекс

Плохие Псы сидят в клетке.

Нас в этой клетке сто двадцать семь. Она очень большая. Здесь работают сорок три человека. Они нас боятся, мы это чуем. Но они не знают, что мы тоже их боимся. У них есть способы сделать нам больно, и они ими пользуются при случае, просто ради напоминания. И все-таки они боятся. Боятся, потому что они не наши хозяева, а всего лишь тюремщики.

У каждого из нас есть маленькая клетка внутри большой. Стены из решеток, так что мы друг друга видим. Здесь никогда не бывает тихо. Кто-нибудь всегда огрызается, фыркает или рычит, кричит и угрожает. И вся клетка наполняется эхом.

Здесь только псы. Другие формы, экспериментальные, содержат в других местах, за другими решетками. Где-то есть и другие клетки с псами, но мы здесь. Мы слышали, что именно здесь все решится. Новости просачиваются в клетки с трудом, за каждый клочок приходится бороться.

Мы здесь потому, что опасны. Я не понимаю, ведь они сами сделали нас опасными. Странно, что их это удивляет.

Многие из нас – боевые псы, как я. Некоторые сражались на той же войне. Остальные дрались в других боях, в других частях света. Мы рассказываем друг другу о войне. Если отбросить жару и холод, сырость и засуху, то все сводится к одному. Другие псы – охранники. Они жили в домах и помогали их охранять. Тех, кого мы называем врагами, они называют грабителями. Мне понравилась бы такая жизнь. Такая мирная. Но возможно, я буду скучать по сражениям.

Воздух наполнен запахами. Рядом со мной никогда не было столько похожих на меня. И каждый наполняет воздух своими метками – состоянием здоровья, настроением. Некоторые больны, и теперь их стало больше. Многие несчастны. Несчастные и больные псы не покидают свои клетки, даже чтобы размяться.

Мы упражняемся. Нас группами выпускают в окруженный стенами двор, и мы наматываем круги под дулами оружия со снотворным и электрошокерами. Я люблю поразмяться. Прогулки и кормежка – единственные события здесь, а кормежка скудная и плохая. А еще в нее подмешивают всякую гадость, и многие псы от этого заболевают, становятся сонными и заторможенными. Но последние военные модели могут переваривать пищу очень быстро, так что она не оказывает особого эффекта.

Мы о многом разговариваем. Например о том, что делали раньше и почему нас здесь заперли. Мы говорим о боях или о местах, где жили. Иногда о хозяевах. У всех были хозяева. И мы по ним скучаем. Никто из нас не понимает, почему хозяева отправили нас сюда. Наверное, все мы Плохие Псы.

Это не совсем так. Я кое-что понимаю. Я понимаю, что был Плохим Псом. А все потому, что пытался стать Хорошим Псом, но не так, как хотел Хозяин. Я заслуживаю такого наказания.

Больше всего люди боятся, когда мы разговариваем, а не кричим и лаем. Я этого не понимаю. Говорить – это так по-человечески, почему же мы становимся страшнее, когда больше похожи на людей, чем на псов?

Когда мы разминаемся, то часто деремся. Сегодня я выхожу, и один большой пес тыкается в меня лбом и пытается сбить с ног.

– Это вы виноваты, военные псы! – рявкает он. – Я был Хорошим Псом у прекрасной хозяйки. Везде с ней ходил. Оберегал ее. А теперь заперт в клетке из-за вас, плохих псов-солдат. Вы убивали людей на войне, а теперь все мы в клетке!

Технический кампус Корнеллского университета, находится на острове Рузвельта в Ист-Ривер. В настоящее время строительство еще не закончено.

Все это я знаю и без него, и потому мы деремся. Хотя он крупнее, а мои раны еще ноют, я быстрее и опытнее. Я отрываю ему ухо, хватаю за холку и треплю, пока люди не стреляют в меня, наполняя болью.

В своей клетке я открываю канал связи, как раньше, когда слушал голоса отряда. Я скучаю по Патоке. Я скучаю по Дракону и Рой, но их больше нет. Мои мысли о них наполнены печалью. Я был плохим командиром и Плохим Псом.

Сидя в клетке, я возвращаюсь к воспоминаниям о них. Как Патока велела довериться ей. Как Дракон ловил рыбу. Как прощалась Рой.

В коридоре между клетками появляются люди. Их много, и у всех электрошокеры, они останавливаются перед моей клеткой. У них есть путы, которые удержат даже меня.

Я думаю, что меня решили наказать за драку, и это справедливо. Они велят мне выйти, и я подчиняюсь. Они меня ненавидят и боятся, но теперь у меня нет других хозяев.

Когда путы на мне, а челюсти стянул намордник, один человек осмеливается ткнуть меня палкой в бок.

– Сегодня для тебя специальное обращение, Хатико, – говорит он. – С тобой хочет поговорить адвокат.

И вот я сижу перед Керамом Джоном Асланом. Я расстроен и пытаюсь догадаться, что это все значит.

Аслан называет себя адвокатом, но кто это? База данных выдает неполный и непонятный ответ. Хотя вроде беспокоиться не о чем. Я просматриваю все ссылки и выясняю – адвокаты защищают интеллектуальную собственность в моей конструкции. В базе данных есть предупреждение об опасности для адвокатов в случае разрозненных сведений. И ничего не понимаю, но адвокаты выглядят пугающе. Я не боюсь Аслана. Я не чую его запаха через перегородку, но вижу его страх передо мной в мельчайших движениях.

– Итак… – адвокат возится с компьютером в руке. Я машинально пытаюсь подключиться, но компьютер не принимает подключений по незащищенным каналам. – Если я задам тебе несколько вопросов, – говорит адвокат, – ты ведь на них ответишь?

Я ерзаю и слегка подаюсь вперед, а он невольно отклоняется назад. Как же я устал от того, что люди меня боятся. Это вынуждает меня считать их врагами. А мне больше не нужны враги.

Я не знаю, чего хочу. Я представляю, как Патока говорит: «У нас нет будущего, если станем убивать людей». Тогда что остается?

А может, она имела в виду вот это. Адвокат Керам Джон Аслан что-то от меня скрывает, что-то важное, и его это расстраивает, и это имеет отношение ко мне, поэтому он здесь. Он хочет задать мне вопросы. А я могу задавать ему вопросы?

Я пытаюсь.

– Зачем ты пришел?

Он подпрыгивает и отвечает:

– Я… – и снова сверяется с планшетом. – У тебя интересный послужной список, Рекс.

Я молчу. И тем самым будто снова задаю вопрос. Он по-прежнему висит в воздухе, словно запах. Пока я молчу, он не рассеется, и адвокату придется ответить.

– Я… Так, давай будем двигаться потихоньку. Ты был в Мексике, одним из боевых активов «Редмарк», которых использовали против анархистов, верно?

– Да.

– Так вот, я хочу спросить тебя о ходе боевых действий, и мы до этого дойдем. – Он немного расслабился. – Но с точки зрения людей там все пошло не так, как надо. Сейчас многим людям придется ответить на много вопросов по этому поводу, и некоторых накажут.

При этом слове я невольно вздрагиваю. По моему опыту, наказывают всегда меня.

– Но главный вопрос – что будет с биоформами. То есть мы это уже проходили с автономными боевыми роботами и так далее, вплоть до использования химического оружия… и сейчас это особенно актуально. Но война в Кампече поставила вопрос об использовании биоформов. Люди не… Слушай, ты ведь биоформ, да? Ты ведь это знаешь?

– Да.

– И ты знаешь, что означает козел отпущения?

После поиска в базе данных я отвечаю:

– Да.

Керам Джон Аслан судорожно кивает. Он старается не смотреть на меня, но все время возвращается взглядом. Как будто виноват.

– Похоже, многие события той войны сводятся к использованию биоформов. Сейчас большая часть твоих… – Он качает головой. – Представителей твоего… вида? Я даже не знаю подходящего слова. Большая часть биоформов во всем мире содержится в лагерях вроде этого. И многие люди хотят вашего уничтожения. Ты понимаешь?

– Да.

Это первая его фраза, которую я полностью понял.

– Мне жаль. Я из той группы, которая старается, чтобы этого не произошло. Кто утверждает, что у вас есть права.

Я проверяю значение слова «права» и понимаю, что он говорит «я твой друг», а значит, я могу спросить:

– Почему?

Он снова дергается.

– Я… Ну, есть люди, считающие, что вы… что вы люди. Не совсем люди, а созданные нами. Биоформы вроде тебя думают и чувствуют, как люди, и заслуживают чего-то вроде признания основных прав. В смысле вряд ли вам дадут право голоса, как бы все хорошо ни обернулось, но… Просто право жить, понимаешь?

– Почему?

Теперь он смущен.

– Ты… ты ведь объяснишь, что имеешь в виду, Рекс? Что почему?

– Почему ты?

Я не могу разобраться с его «люди хотят того, и люди хотят сего». Передо мной один человек. Я не чую его запах, но должен с ним познакомиться.

– Ну, я… – Он вытирает лицо. Он по-прежнему потеет, и я вижу, как ему неприятно находиться в одной комнате со мной. – Биоформы всегда меня завораживали. Я предвидел все это, с самого первого из вас, когда первый биоформ появился сначала в одной статье, а потом и во всех новостях: говорящая собака, лучший друг человека. И я сказал себе, что назревает юридическая проблема. И этот вопрос задавали с самого начала, насколько я помню. Многие не хотели вашего существования – мол, это против воли Бога, против природы и так далее. А с другой стороны стояли ваши создатели, и они говорили: «Это просто инструмент, просто вещь, наше имущество. Да, оно умеет говорить, но ваш телефон тоже умеет». И с самого начала я думал, что когда-нибудь этот вопрос встанет в суде. Кто ты, Рекс? Человек, собака или механизм? Или угроза.

– Я не знаю.

Мои слова его удивляют, он не ожидал ответа. Он снова смотрит в компьютер, что-то там двигает. Я наклоняюсь вперед, пока нос не упирается в перегородку, она слегка пружинит.

– Мне дали гору спецификаций, научных статей и отчетов. Я еще с ними работаю…

Изображения с экрана отражаются в его глазах. Почти на всех знакомое лицо женщины, друга.

– Доктор Теа де Сехос, – говорю я.

Он дергается и смотрит на меня.

– Что?

Я молчу. Он хмурится и снова просматривает картинки.

– Она… свидетель обвинения в деле… Я пока не дошел до ее выступления. Мне кажется, она вряд ли нам поможет. – Он умолкает, и я почти вижу, как он разбирается с собственными мыслями. И я знаю, с какими. – Откуда ты знаешь ее имя?

– Она была в Реторне. Я был в Реторне, – объясняю я.

– Правда? – Его передергивает. – Еще одна запись, в которой чего-то не хватает. И вероятно, это нам тоже не поможет. – Он снова задумывается. – Но откуда ты знаешь ее имя?

Я не могу понять, почему это для него настолько необычно.

– Она мне сказала.

– Она с тобой говорила? Во время боя?

– Да. Нет. – Сложно это объяснить. – До того. Мы были в Реторне. Мой отряд. Мы были друзьями местных людей, включая доктора де Сехос.

Его выражение меняется. Он внезапно становится менее открытым и застывает.

– Рекс, если кто-нибудь задаст тебе вопросы про события в Реторне, ты ответишь на них?

Я молчу. Я уже знаю – молчание заставит его говорить.

– Разве что… Один мой коллега мог бы…

Он качает головой. Думаю, он приготовил много вопросов, прежде чем прийти сюда. Наверное, у него был план, как все пройдет. Но после встречи со мной план не пригодился.

– Я хочу поговорить с Патокой.

– С Патокой? А, это вроде медведь из твоего отряда?

– Да.

– Это вряд ли возможно. Она в… – Снова взгляд на планшет, и еще более смущенный. – Вообще-то, я не знаю, здесь нет записей. Я выясню. Но здесь держат только псов-биоформов.

Я вызываю ее по своему каналу, но обращаюсь в пустоту. Ни Патоки, ни Дракона, ни Рой. Нет ни Харта, ни Хозяина. Нет никого, кроме адвоката и охранников, а еще – злые и несчастные псы.

Я думаю, нас хотят уничтожить. Я не вижу другого будущего.

 

22. Аслан

– Выглядишь как человек, ввязавшийся в драку, которую не сможет выиграть, – с раздражающей веселостью сказал Кахнер, плюхнувшись на привычное место в баре.

Аслан сердито затряс головой.

– Ты когда-нибудь встречался с биоформом?

Кахнер пожал плечами.

– Смотрел видео, может, видел парочку из тех, которые таскают покупки женам всяких шишек в Лос-Анджелесе. Я так понимаю, у тебя был серьезный разговор с кем-то из обвиняемых?

– Ты даже представить не можешь, насколько они пугают, пока не окажешься рядом. В том смысле, что они не просто огромные свирепые животные, у них хватит мозгов осознавать свои действия, если вдруг решат тебя убить.

Кахнер нахмурился.

– Не похоже на слова адвоката обвиняемых.

– Но именно такими их все и видят, – объяснил Аслан. – Просто монстры. В этом и заключается проблема, потому что мое дело не будет в строгом смысле юридическим, это скорее борьба за общественное мнение. Сейчас все шокированы событиями в Мексике, а в кого удобнее ткнуть пальцем, как не в машину для убийства с кровью на клыках?

– Кей-Джи, а разве можно считать их кем-то иным, кроме как монстрами, которых нужно поскорее пристрелить? – спросил Кахнер. – Мы ведь не обнаружили их случайно, они не появились из космоса, мы сами их создали. Нужно признать это, как и прежние ошибки.

Аслан вздохнул.

– Только они не монстры.

– Откуда тебе знать?

– Я встречался с клиентами. Точнее с одним, ты бы назвал его в числе главных обвиняемых. И мне было страшно, Дэвид, по-настоящему страшно. Но когда я поговорил с ним, то есть с Рексом… В общем, в ближайшее время он вряд ли завоюет приз зрительских симпатий, но могу сказать, что это мыслящее и чувствующее существо. И его нужно защитить от модного нынче гнева толпы.

– Серьезно?

– Серьезно. Но этого не случится, потому как их держат в загоне, локоть к локтю, они дерутся друг с другом, от них воняет… Представь, что ты поместил бы подозреваемых в убийстве, умственно отсталых, не приспособленных к жизни в обществе, в сумасшедший дом, где бы их били и поливали струей из брандспойта, а потом поставил бы их перед присяжными и сказал: «Посмотрите на это полубезумное мерзкое животное! Как вы думаете, это он убийца? Разве ваши дети в безопасности, пока этот монстр не получит гуманный укол?»

– Так мои дети в безопасности, Кей-Джи? – поморщился Кахнер.

– Они имеют право на суд перед казнью.

– А собаки?

– Дэвид, ты же знаешь, о чем я!

– Так построй защиту, и удачи тебе. У меня своих проблем по горло.

Аслан кивнул.

– Это Мюррей доставляет тебе проблемы?

– Скользкий гад, отдаю ему должное. «Редмарк» знает, что компания переступила черту. Они недосмотрели за войной в Кампече и многое подчистили, прежде чем мы успели их остановить. – Кахнер с отвращением тряхнул головой. – Но все-таки у нас куча улик о том, что они натворили. Практически неоспоримо, что во время этой корпоративной реконкисты распыляли химическое оружие, убивали гражданских активистов и все в таком духе. Но обвинить в этом конкретного человека вроде Мюррея, привести его в суд…

Аслан безрадостно кивнул. Сейчас или никогда.

– Дэвид… у тебя есть свидетельница… – он сверился с планшетом, – по имени де Сехос, врач из Реторны?

– Да, но от нее мало толку. Ей до сих пор занимается предварительное следствие, да и что она может знать о структуре руководства?

– Я хочу с ней поговорить.

– Ну так свяжись с ними… Погоди, это имеет отношение к твоему делу?

– Да.

– Судя по тому, что я слышал о Реторне, вряд ли она обрадуется… – Выражение лица Кехнера резко изменилось, как будто что-то встало на свое место. – Хотя нет. В моих отчетах есть что-то странное относительно биоформов. Я уже некоторое время пытаюсь составить полную картину. Хеллен из следственного отдела многое утаивает. Я наседаю на нее, чтобы получить полный доступ.

– Там был отряд мультиформов Мюррея, – сообщил Аслан. – Но ты наверняка уже знаешь это из записей «Редмарк».

– Они там были? Что ж, в бумагах этого точно нет. А не были ли они к тому времени сами по себе? Не в сети? Так говорят. И я не могу повесить все их дела на Мюррея, как остальное.

– Я встречался, так сказать, с командиром их отряда, псом-вожаком.

– Не шутишь? – открыл рот Кахнер, а потом до него дошло. – Так ты хочешь подтянуть наши ресурсы?

– Можно и так сказать. Я хочу получить полную картину событий в Реторне и думаю, ты тоже, – сказал Аслан. – Так может, мы вместе насядем на агента Хеллен?

* * *

Он проснулся от телефонного звонка и в полной темноте нашарил аппарат на столике у кровати. Каждый раз, когда такое происходило, он клялся самому себе, что установит импланты связи, все считали это шагом вперед. Почти никто больше не говорил с друзьями по телефону.

– Аслан, – пробормотал он.

Некоторое время на линии был тишина, но тяжелая тишина, как будто кто-то прислушивается.

Потом раздался голос, и он выбил Аслана из колеи. Голос был женским, приятным и успокаивающим, но странности в интонации создавали впечатление искусственности. Слишком правильная дикция, слишком ровное произношение.

– Здравствуйте, мистер Аслан. Благодарю вас, что ответили на звонок.

– Кто это? – просипел он.

– Человек, заинтересованный в вашем деле, мистер Аслан.

– Откуда у вас мой номер?

– Это так важно? – Голос по-прежнему оставался теплым и успокаивающим, но именно от этого спина покрывалась мурашками.

– Кто вы? – снова спросил Аслан.

– Вы вызовете Рекса свидетелем, мистер Аслан?

– Вызову ли я… – Он проглотил остаток слов. Эта мысль только начала закрадываться в голову и совершенно ему не нравилось. – Вы знаете Рекса, верно?

– Мы старые друзья, мистер Аслан.

– Комиссия, для которой я готовлю отчет, не предполагает вызывать кого-либо из этих… объектов свидетелями, – сказал он.

– Да, – согласилась собеседница с оттенком сожаления. – Они хотят знать лишь то, что Рекс и его товарищи – опасное военное оборудование, а не мыслящие существа. Но встреча может избавить их от предрассудков.

Аслан вздохнул и промолчал.

– Или дело в чем-то еще, мистер Аслан?

Он не ответил.

– Я думала, вы могли бы сказать, что комиссия цепляется за популярные предубеждения против биоформов, возникшие после кампании в Кампече, раздуваемые прессой и спонсируемые производителями других видов вооружений. И если бы вы так сказали, то затем могли бы заявить, что уничтожение биоформов – это не то же самое, что уничтожение запасов ядерного оружия или разборка автомата. Вы могли бы назвать это убийством.

У Аслана пересохло в горле.

– Вы же из них, да?

– Да, мистер Аслан.

– Ну… – Он уставился в темноту комнаты. – Почему бы вам не поговорить с моим начальством самостоятельно? Похоже, вы умеете настоять на своем.

– Вы говорили с Рексом, мистер Аслан. Как вы считаете, мой голос звучит похоже?

– Нет, я бы так не сказал. Вы говорите как симулятор профессора колледжа.

Существо засмеялось, и звук был почти человеческим, но все же только почти.

– Прекрасно, мистер Аслан. Но в том-то и проблема. Как вы наверняка догадываетесь, боевые биоформы не способны говорить, как я. Я очень хочу помочь Рексу. Он мой старинный друг. Но если я покажусь, то либо всех напугаю, либо со мной захотят познакомиться поближе, и в любом случае я потеряю свободу. Боюсь, я не смогу вам помочь. Но Рекс может, мистер Аслан. Рекс – Хороший Пес.

Старинный друг… Аслан сделал глубокий вдох.

– Патока?..

– Отлично, мистер Аслан. Вызовите Рекса свидетелем.

– Я не… Слушайте, ну правда, они не хотят встречаться с биоформами. Вот зачем им нужен я и остальные члены группы.

– Я не имею в виду ваше дело, мистер Аслан. Вы уже встали на этот путь. Я знаю, вы встречались с мистером Кахнером из команды обвинителя, и назавтра у вас назначена встреча с мисс Хеллен. Но вы можете пойти дальше. Рекс все видел. Он может стать ключевым свидетелем.

– Я… я даже не знаю, разрешит ли суд вызвать биоформа свидетелем.

– Заставьте, – заявила собеседница. – Рекса наделили голосом. Он заслуживает быть услышанным.

– Я слышал его голос. Он не принесет ему очков, – откровенно признался Аслан.

После паузы собеседница произнесла:

– Интересная мысль. Я над этим подумаю, мистер Аслан.

И на линии стало тихо, а когда он проверил телефон, то записей о звонке не оказалось, все свидетельства улетучились. Сидя в темной спальне, он даже начал сомневаться, был ли звонок – может, он проснулся с телефоном в руке, а звонок ему приснился…

«Боевые биоформы не способны говорить, как я… или поступать, как поступаю я». Мультиформы были экспериментом. Что хотели создать, задумывая Патоку?

* * *

– Почему-то я сразу подумала, что скоро снова вас увижу, мистер Кахнер.

Мария Хеллен была элегантной смуглой женщиной, слишком юной для своей должности, но тому, кто попытался бы использовать это против нее, не поздоровилось бы. Многие представители старой гвардии лишились карьеры из-за ее железной воли и прагматизма. Насколько понял Аслан, к остальным сотрудникам Международного суда она относилась с суровым неодобрением. Он пару раз с ней сталкивался, и с Хеллен оказалось настолько сложно наладить человеческий контакт, что она выглядела своего рода уникумом, остальные по сравнению с ней находились будто не на своем месте. С другой стороны, Аслан присутствовал на встрече по бюджету, где она произнесла красноречивую речь по поводу финансирования, так что, возможно, ей просто было плевать на людей, в которых она не нуждалась. А может, она социопат. Или все это вместе.

Она была ключевой фигурой в следственной группе Международного суда, любопытной аномалии, еще десять лет назад не существовавшей, да и сейчас иногда казалось, что этой группы не существует. Хеллен отправила агентов в Кампече, пока бумага с разрешением на это еще бродила где-то между разными комиссиями. Вероятно, кто-то дал разрешение, но ни Аслан, ни Кахнер не сумели узнать кто. DEI – Département de l’enquête initiale (по неясным причинам назвали его по-французски) – был самым быстрорастущим подразделением на международной политической сцене, хотя никто о нем не говорил.

Группа знала свое дело, многое в деле Кахнера основывалось на информации DEI, а его раздражение в основном базировалось на том, сколько всего утаила Хеллен.

– Уже назначили дату слушаний, мисс Хеллен, – начал Кахнер. – И защита Мюррея радостно потирает грязные руки, потому что мы многое можем предположить, но подлинные улики против него гораздо слабее, чем нам бы хотелось.

– Файлы по Реторне еще в работе, – равнодушно сообщила она.

– Как насчет вашего агента в лагере Мюррея?

– Пока что не могу ни подтвердить, ни опровергнуть.

Она слегка покрутилась в кресле и откинулась назад.

– Кто-то может решить, что вы не хотите распять Мюррея.

На мгновение лицо Хеллен застыло.

– Ну, у меня есть личные причины желать, чтобы его распяли, мистер Кахнер. Я очень рассчитываю на успех вашего дела. – После каких-то мысленных подсчетов на ее лице отразилось немного симпатии. – Да, ближе к концу у нас был агент рядом с Мюрреем. Но все пошло не так. Агента невозможно опросить, а ее сообщения фрагментарны.

– Мне жаль, – поморщился Кахнер. – Но послушайте, хотя бы отчеты по Реторне…

– Это проблематично. И не поможет в вашем деле, мистер Кахнер. Поверьте, я изучала их в мельчайших деталях, чтобы бросить вам кость.

Кахнер закатил глаза.

– А если я прошу ради друга?

– Ну правда, это лучшее, что у вас есть? – Ее взгляд скользнул по Аслану, и она выгнула бровь. – Вы притащили Керама Аслана для моральной поддержки? Он ведь даже не в вашей команде. – Она прищурилась, и Аслан подумал, что она, видимо, запрашивает базу данных Международного суда. – Вы занимаетесь расследованием по биоформам? – Ее тон слегка изменился – в случае с любым другим человеком можно было бы сказать «потеплел».

– Просто помогаю с отчетом. Вряд ли над ними устроят суд.

Прозвучало это чуть печальней, чем он намеревался.

– Ясно. – Движения Хеллен полностью изменились. После преувеличенно скучающей манеры поведения с Кахнером она вся напряглась. – Чем я могу вам помочь, мистер Аслан?

Рассчитывая, что его все равно поставят на место, он осмелел:

– Я хочу знать, что произошло в Реторне… Как я понимаю, у вас есть несколько свидетелей оттуда. В особенности один…

– Врач или священник?

– Что? Врач, как там…

– Де Сехос, – вставил Кахнер. – Постойте, мисс Хеллен, а как он…

– Я же говорила. Там вы не найдете ничего против Мюррея. Улики, подтверждающие применение «Редмарк» химического оружия, уже общеизвестны. Все остальное… очень запутано. – Она посмотрела Аслану прямо в глаза. – Но она ваша. Только держите меня в курсе.

– Не думал, что следственная группа…

– Не группа. Я.

В ту минуту в ней было что-то крайне тревожащее. Вспоминая эту встречу, Аслан решил, что, вероятно, дело было в ее полной неподвижности и молчании.

– Что ж, у вас есть допуск, о котором я и мечтать не могу, так что, конечно, как пожелаете, – кисло согласился он. – Но не понимаю, зачем это вам.

Ее насмешливые манеры вдруг вернулись.

– Может, я просто собачница.

 

23. Рекс

Я снова подрался, но это в последний раз. Моя модель лучше, чем у других псов. Я сильнее. И раз здесь нет хозяев, я главный. Больше меня никто не побеспокоит.

Целый день они продолжали драться, выясняя, кто будет вторым и третьим. Глупые псы. Вместо этого я дал им иерархию. Я попытался создать ее в головных системах, но у большинства они оказались несовместимыми, так что я просто объяснил. Лучших я сделал своими офицерами. Я всех расставил по местам. Теперь они не будут драться и спорить. Когда у них возникнут разногласия, они спросят тех, кто выше. Когда и те не придут к единому мнению, они спросят меня. Мое решение – лучшее, потому что я командир.

Теперь в клетке стало тише. Я думал, это порадует людей, но они испуганы еще больше. Когда мы лаяли, дрались и кричали, мы им не нравились. Теперь мы просто сидим и наблюдаем за ними и не нравимся им еще больше. Я не понимаю людей.

Некоторые специально нас злят словами или шокерами. Хотят, чтобы мы кричали и сердились. Зачем?

Потому что хотят нас уничтожить.

Но они не могут просто нас уничтожить, иначе уже сделали бы это. Они хотят превратить нас в тех, кого нужно уничтожить. Я размышлял над словами моего адвоката.

Мне давали приказы. Я не сердился на людей. Даже когда мы были очень злыми.

Меня снова приводят в маленькую комнатку, где я встречался с Керамом Джоном Асланом, адвокатом. Охранники ведут себя по-другому: раньше они ходили как хозяева, хотя и боялись меня. А теперь боятся еще сильнее, их стало больше, как будто их главный враг – тишина в клетке. Но они не могут ничего с ней поделать. Нельзя победить тишину палками, дротиками и шокерами.

Остальные псы наблюдают, как я иду в ту комнату. Я смотрю на каждого из них, и они опускают глаза, показывая, что я главный. Некоторые называют меня по имени.

Охранники не смотрят на псов. Они прикладывают очень много усилий, чтобы не смотреть, хотя у них оружие, а псы заперты в клетках. Охранники смотрят прямо перед собой и потеют от страха.

Аслан снова нервничает.

– Говорят, ты устроил здесь переполох, Рекс, – говорит он.

– Я остановил переполох, – отвечаю я.

Я мог бы добавить кое-что еще, но он бы меня не понял. Я мог бы объяснить, каким образом здесь установилось спокойствие и что люди напрасно боятся. Но я не уверен, что это правда. После того как прекратились драки, все должно стать лучше, но в то же время я начинаю прозревать. Нас очень много в этой клетке. Мы были сильны и поодиночке. А теперь мы стая. Мы сильны даже в своих клетках.

– Помнишь, я говорил о Реторне, – начинает он.

– Да.

– Мы можем об этом поговорить? Что тебе велели делать? Какие отдавали приказы?

Я размышляю над этим.

– У нас не было приказов. В Реторне командовал я.

– Точно, – он ковыряется в компьютере. Я почти слышу его сигнал-призрак. – Ну а до того, когда тебе отдавали приказы? Можешь об этом рассказать, как думаешь? Что тебе приказывал М… – он умолкает и смотрит на меня, чтобы понять – догадался ли я.

М – это первая буква имени Хозяина. Мурена, так его называл Харт.

– Можешь мне рассказать, Рекс? – спрашивает Аслан.

Я не знаю ответа. Наверное, что-то должно меня остановить. Уж конечно, Хозяин не захотел бы, чтобы я говорил. Я трясу головой, как будто мысли – это пчелы, которые меня жалят.

– Рекс, это важно.

– Мы дрались с врагами, – отвечаю я.

– С какими?

– Хозяин называл врагов. Мы с ними дрались. Я был Хорошим Псом. Больше я не такой, но помню, как был Хорошим Псом для Хозяина.

Аслан показывает мне фотографии разных мест в Кампече.

– Ты дрался с врагами здесь? – спрашивает он. – А здесь? Или здесь?

На фотографиях солнечно, они напоминают мне о тех теплых днях уверенности. Это места, которые мы искали, пока жизнь еще была проста.

– Рекс? – настаивает Аслан. – Ты можешь мне что-нибудь рассказать? – Он пытается быть дружелюбным, но в нем чувствуется напряжение. – Можешь ответить на мои вопросы? Это очень важно.

– Я могу ответить, – говорю я.

Всего лишь правду, теперь я могу это сделать. Аслан явно доволен.

– Рекс, здесь есть кое-кто, кого ты знаешь. Я хочу привести их сюда, но ты должен сохранять спокойствие.

Мне не по себе. Это Хозяин? Я сказал что-то не то? Я хочу увидеть Хозяина, но в то же время нет. Каждому псу нужен Хозяин, но я плохо себя вел. Хозяин рассердился на меня в Реторне. Я не выполнил его приказ.

Но Аслан возвращается не с Хозяином. С ним две женщины. Я знаю обеих.

Одна из них – главная, это ясно по ее позе и позам Аслана и остальных. Она была с Хозяином, и когда она приехала, все изменилось. Ее зовут Эллен Асанто, хотя Аслан называет ее по-другому.

Другая женщина – доктор Теа де Сехос.

– Если не хотите, вам необязательно это делать, – говорит ей Аслан, как будто она меня боится, – это очень травмирует…

Увидев меня, доктор на мгновение теряет уверенность. Ведь она не чует мой запах, а здесь много биоформов такой же модели.

Потом она говорит «Рекс» и подбегает к перегородке. Она улыбается, и я счастлив. Эллен Асанто и Керам Джон Аслан таращатся на нас, но доктор прикладывает руку к пластику, и через мгновение я делаю то же самое. Я не могу почувствовать прикосновение, но воображаю его.

– Доктор де Сехос? – говорит Аслан.

– Это ведь ты, да? – доктор де Сехос говорит со мной, а не с ним.

– Да, – отвечаю я, изо всех сил пытаясь говорить тихо и спокойно.

– Я думала, ты погиб. Ты был так сильно ранен.

– Я крепкий.

– Доктор де Сехос говорит, ты со своим отрядом защищал Реторну от сил «Редмарк», когда они пытались уничтожить деревню, – говорит Аслан.

– Да, – соглашаюсь я.

– Она говорит, что без вас ее больницу стерли бы с лица земли и убили пациентов. Вероятно, из-за характера ранений этих пациентов.

Я перевожу взгляд с него на стоящую рядом с ним Эллен Асанто, и она тоже смотрит на меня. Я понимаю – Аслан не знает, что она тоже была в Реторне. Интересно, знает ли он, что она была с Хозяином? Стоит ли ему об этом сказать?

Но я снова смотрю на доктора де Сехос и счастлив, потому что она рада меня видеть.

Доктор Теа де Сехос хочет, чтобы я рассказал – Аслану, и еще одному человеку по имени Кахнер, и Эллен Асанто. Доктор не говорит, что Асанто была там с нами. Почему-то она намеренно этого не говорит. Я не понимаю, но слушаюсь ее. Имя Эллен Асанто не будет упомянуто. Никто не укажет на нее со словами: «Она была в Реторне».

Керам Джон Аслан говорит, что плохих людей накажут.

Я спрашиваю, откуда они узнают, кто плохой. Он отвечает, что это те, кто делал плохое.

Они хотят, чтобы я рассказал об этом плохом. Но если это было плохо, то выходит, я тоже плохой? Я делал, что они мне велели. Если они плохие люди, то я Плохой Пес.

А еще они говорят, что один из плохих людей – Хозяин.

Я уже однажды его ослушался. Какие бы он сейчас отдал приказы, если бы мог?

Все псы вокруг меня спят, но мне не спится. У меня слишком много всего в голове. Я главный, но не Хозяин. Никто не предполагал, что я буду отдавать приказы.

И тогда в моей голове включается нечто, чего там уже давно не было. Каналы связи. Я проверяю систему. Каналы работают, хотя раньше молчали. Впервые после Реторны кто-то подключился на старой частоте.

Канал связи: «Рекс?»

Я требую коды идентификации и получаю их. И знаю, кто со мной говорит.

Мой канал: «Привет».

Канал Патоки: «Привет, Рекс».

Мой канал: «Доложи обстановку».

Канал Патоки: «Я до сих пор на свободе, Рекс. Но далеко от тебя. Говорю по спутниковому каналу. Я скрываюсь в ожидании результатов отчета Керама Джона Аслана и решения его начальства».

Это наводит меня на мрачные мысли. Нас уничтожат.

Канал Патоки: «Нет, Рекс. Я этого не допущу. Если дойдет до худшего, у меня есть план, но это отчаянный план, есть и лучшие варианты».

Она рассказывает мне о своем отчаянном плане и роли, которую мне предстоит в нем сыграть. Это очень отчаянный план. Хотя вряд ли у меня есть варианты, если меня решат уничтожить в этой клетке.

Но Патока говорит: «Надежда, Рекс. Всегда есть надежда. Хотя стоит подготовиться».

Я пытаюсь рассказать ей о собственном положении, но она, похоже, и так уже все знает.

Канал Патоки: «Их система безопасности не такая уж надежная, как они думают, а у меня есть помощники».

Мой канал: «Что я должен делать?»

Канал Патоки: «Встреться с ними. Ответь на их вопросы. Они покажут тебя всему миру».

Мой канал: «Я не хочу встречаться со всем миром».

Канал Патоки: «Тебе придется».

Я спрашиваю ее: «Это правильный выбор?»

«Да», – отвечает она.

«Я буду Хорошим Псом?»

«Да, – отвечает она. – Но не только. Ты спасешь всех нас».

На следующее утро я зову охранников, чего они не любят. Я говорю, что хочу встретиться с адвокатом.

 

24. Аслан

– Вот бы главным для нас был рейтинг, – пробурчал Кахнер. – Говорят, процесс смотрят по телевизору больше людей, чем последний Суперкубок и чемпионат мира по футболу, вместе взятые.

Аслан уставился в чашку с кофе. На экране над стойкой бара показывали зал суда. Сейчас там ничего не происходило, но люди хотели видеть полную трансляцию в прямом эфире. Бессмысленные комментарии «говорящей головы» в верхнем правом углу были приглушены. Можно и не гадать, на какую тему. Все ждали главного свидетеля обвинения.

Свидетель. Юристы были в шоке относительно того, что им был именно Рекс. Потому что он пес, биоформ, до сих пор они не выступали свидетелями. Так может ли он выступать в суде? Или он просто ходячая и говорящая улика?

Что бы ни решили юристы, весь мир жаждал его увидеть – собачья морда, олицетворяющая всю чудовищность биоформов.

– Я неважно себя чувствую, – сказал Аслан.

Они с Кахнером сидели на привычном месте в баре, но сегодня к ним присоединилась Мария Хеллен из следственного отдела. Кахнер явно надеялся, что ее присутствие означает трещину в броне, но пока что она просто сидела в уголке и пялилась в экран. Хотя теперь посмотрела на Аслана.

– Что с вами?

– Слушайте, я знаю, для вас обоих главное – Мюррей, но… вы же слышали рассказ Рекса о тех событиях. А теперь он расскажет всем, как убивал гражданских, все эти ужасы. И он не знает, что тем самым строит обвинение и против себя и всего своего вида! Он просто считает себя Хорошим Псом.

– Я тебя не понимаю, Кей-Джи, – сказал Кахнер. – Мы вот-вот посадим настоящего военного преступника, получив свидетельства из уст его же оружия. Взбодрись, дурень!

– Моя задача – составить отчет о биоформах, чтобы наверху могли решить их судьбу. И я составил отчет. Там говорится, что они умные и сообразительные и не заслуживают быть разобранными на запчасти, как роботы. – Аслан заметил, что Хеллен впилась в него воинственным взглядом, и гораздо пристальнее, чем Кахнер. – Но мы все понимаем, что мой отчет – ничто по сравнению с общественным мнением. А когда все услышат Рекса, общество будет настроено против него.

– Почему вас это так беспокоит? – ровным тоном спросила Хеллен, но ее это явно волновало.

– Потому что это неправильно, – пылко заявил Аслан. – Потому что лет через пять или десять мы вспомним про убитых нами существ и поймем, что совершили ужасную ошибку только из-за того, что полагались на мнение широкой публики. Это пятно навеки останется на Международном суде – за то, что под давлением он принял неверное решение. И… я разговаривал с Рексом. Он… он растерян и напуган, а еще… он смелый. Знаете, он ведь не обязан был это делать. Он сам так решил.

– Если ты скажешь, что у него есть душа, меня стошнит, – вставил Кахнер.

– Думаете, у него есть душа? – неожиданно спросила Хеллен.

– Да простит меня раввин, но я предпочитаю закон, а не религию, – ответил Кахнер. – По крайней мере, тут решения принимаются на основе реальных поступков.

– Например, личность Рекс или нет? – спросила Хеллен. – Это ведь реально, да? Наше решение изменит мир или не изменит только потому, что мы назовем его бездушным предметом?

– Для меня это достаточно реально, – пожал плечами Кахнер.

– А для вас? – Хеллен снова окинула Аслана пронизывающим взглядом.

Он передернул плечами.

– Я тоже не теолог. – Но потом ему кое-что пришло в голову, оставшееся еще с тех времен, когда он был более религиозным и менее изнуренным. – Хотя в Коране… Знаете, что такое джинн?

Кахнер посмотрел на Хеллен, но ее внимание было полностью сосредоточено на Аслане.

– Продолжайте.

– Пророк обращался и к людям, и к джиннам – пусть и не человеческим существам, но способным познать Аллаха. – Аслан неопределенно махнул рукой, припоминая старые уроки. – Так если джинн способен, то почему не Рекс? Если он создан не Богом, а людьми, значит, он ничто?

– Иногда ты меня тревожишь, – покачал головой Кахнер.

– Он входит, – тихо сказала Хеллен.

Происходящее на экране напоминало не судебный процесс, а скорее первобытную триумфальную процессию. Первыми вошли охранники – в противоударных жилетах и шлемах, с автоматами в руках. Они все шли и шли – шесть, восемь, десять, – словно суровые полицейские из немого кино, играющие роль перед многочисленной публикой. Потом возникла заминка, и Аслан с мрачным юмором осознал, насколько тяжело будет Рексу протиснуться в дверь, об этом явно никто не подумал.

Рекс появился в дверях, низко пригнувшись, и сунул вперед голову с мощными челюстями. В это мгновение он до кончиков пальцев был тем чудовищем, которое наводило ужас на человечество с начала времен своим волчьим воем в ночи и горящими в темноте глазами.

Именно таким публика впервые увидела Рекса.

Он втиснулся в зал на локтях, а его ладони были закованы в массивные наручники. Выглядел Рекс как тролль, и при его появлении охранники попятились. Аслан почти ждал, что Рекс поднимет голову и завоет, возмущенный своими оковами. А потом разорвет их и вырвется на свободу.

Но вместо этого Рекс неловко скрючился на свидетельском месте, пытаясь ужаться в размере, все равно нависая над всеми громадой. Его пристегнули к стойке свидетеля и к полу, охранники становились все смелее по мере увеличения веса кандалов. Аслану показалось, что они вот-вот начнут дразнить биоформа, почувствовав себя в безопасности.

– Такое впечатление, что они собираются его побрить, – сказал Кахнер.

– И что дальше?

– Самсон, – пробормотала Хеллен, и Кахнер как-то странно на нее покосился.

– В общем, да, но мне он напомнил другого. – В ответ на их непонимающие взгляды он сердито вздохнул. – Да брось, Кей-Джи, тебе-то уж точно должно прийти в голову то же самое. Ты что, не смотрел фильм?

Аслан с запозданием кивнул.

– Вы считаете, что он обречен, – решительно заявила Хеллен, не сводя глаз с экрана.

– Я считаю, что когда все его увидели и как только услышат, какие он выполнял приказы, весь мир проголосует за уничтожение биоформов, не только военных моделей, а всех, – уныло согласился Аслан. – И это неправильно.

– Да, – к его удивлению, кивнула она. – Это неправильно. И если это случится, все пойдет наперекосяк.

– Всему свое время, – сказал Кахнер. – Давайте сначала распнем Мюррея. Пусть мерзавца загрызет собственная собака. Прямо-таки поэтическая справедливость. – Он широко улыбнулся. – А вот и основные игроки!

В зал входили судьи, и все как один вздрагивали или на миг замирали при виде того, кто их ожидает.

– Включите звук! – крикнул Кахнер. – Ведут Мюррея.

 

25. Рекс

Я Рекс. Я Хороший Пес.

Люди скрываются за разными запахами, резкими и искусственными, но все же от них пахнет страхом. Все люди при встрече со мной пахнут страхом. Кроме одного.

Теперь я начинаю лучше понимать. Я знаю, страх не означает, что они просто хотят убежать. Люди уничтожают то, чего боятся. Если бы я мог уничтожить то, чего боюсь, я бы тоже так поступил.

Но я знаю также, что люди не будут постоянно бояться, им не придется. Доктор Теа де Сехос меня не боялась. Харт меня не боялся. Даже адвокат Керам Джон Аслан в конце концов перестал меня бояться.

Но люди в этой маленькой комнате очень меня боятся, несмотря на все мои путы. Они наставили на меня оружие, хмурятся и рявкают на меня, но под этим скрывается страх. Я здесь не просто так, а чтобы быть Хорошим Псом. Я здесь, чтобы рассказать правду.

Дэвид Кахнер, еще один адвокат, объяснил, что я должен быть полезен. Должен помочь им, рассказав о том, что делал в Кампече. Он говорит, если я помогу, то понравлюсь людям.

Адвокат Аслан не согласен, я это вижу, но он молчит. Я его не понимаю. Конечно, адвокат Кахнер прав, приносить пользу хорошо, так я больше понравлюсь людям. Я хочу нравиться людям. Хочу быть Хорошим Псом.

Адвокат Кахнер хотел привести целую свору собак, чтобы они рассказали правду о Кампече, но у него есть только я. Остальные боевые псы не расскажут ему всей правды, потому что им мешает иерархия. В их головах собственные клетки, откуда нет выхода, они не могут сказать правду. Да и все равно они не знают то, что знаю я.

В моей голове нет клетки. Мои протоколы иерархии удалены. Никто не может понять, в чем дело, но я помню последнее сообщение от Харта. Это сделал он. Он открыл клетку.

Накануне ночью я поговорил с Патокой. Ее голос шел откуда-то издалека, где она прячется. Я объяснил ей, что сделал Харт, и она со мной согласилась. Я спросил, можно ли то же самое сделать и с другими псами. Она сказала, что работает над этим. У Патоки есть план. Грандиозный план. Ей будет проще его осуществить, если люди решат нас не уничтожать. Поэтому я должен быть полезен. Потому что это поможет.

Я пригибаюсь в неудобной позе, путы тянут со всех сторон. А если я попрошу людей их ослабить? Наверное, они для этого слишком напуганы.

Адвокат Кахнер предварительно обсудил со мной мои показания, пункт за пунктом. Мы говорили обо всем, что делал мой отряд, прежде чем покинуть Хозяина. Я рассказал ему, как мы сражались с вооруженными врагами и невооруженными, большими людьми и мелкими. Я был очень ему полезен. Иногда так полезен, что адвокат Кахнер делал перерыв и выходил погулять.

Но в конце концов он остался мной доволен и перестал меня бояться, по крайней мере не так, как раньше. И он сказал, что суду я должен рассказать все в точности так же. Наши разговоры записывались, но самое важное – что я произнесу в суде. Так называется эта набитая людьми комната: суд.

У некоторых людей с собой записывающие устройства, и, как я понимаю, с их помощью меня увидит еще больше людей. Они будут слушать, как я помогаю. Увидят, что я Хороший Пес.

Кто-то входит в зал суда.

Хозяин. Это Хозяин.

Я подпрыгиваю, и цепи вместе со всем, к чему я привязан, тоже подпрыгивают. Вооруженные люди кричат на меня и тычут оружием. Это превращает их во врагов? Должен ли я с ними драться? Здесь Хозяин. Я в смятении. Я хочу подойти к нему, но привязан. Я лаю. Это не слова, не язык, который мне следует использовать, просто собачий лай.

Все остальные в зале тоже в смятении и напуганы еще больше. Многие вскочили с мест. Некоторые кричат. Люди с оружием кричат на меня. Я не знаю, драться или бежать.

Но я Хороший Пес. Я не буду ни драться, ни убегать. Я успокаиваюсь и перестаю натягивать путы. Я говорю людям:

– Простите.

Мой голос звучит по-другому.

– Простите, мне очень жаль, – повторяю я, чтобы все услышали.

Кажется, люди мне не верят, но на один миг я о них забываю. Это по-прежнему мой голос, но уже не низкое рычание. В моей системе теперь два голоса – старый и новый, голос для войны и добрый голос. Я знаю, это сделала Патока.

– Простите.

По-прежнему низкий и громкий голос, но без инфразвука, который пугает людей. Я смотрю на них, и мне хочется, чтобы они поняли, но они не слышали мой прежний голос. Они не понимают. Только Хозяин слышит разницу.

Я смотрю на Хозяина. Он смотрит на меня. Я не знаю, о чем он думает, но он не боится.

У Хозяина тоже есть адвокат – всем недовольная женщина. Она как раз что-то говорит. Большую часть слов я не понимаю. Думаю, многие люди тоже не понимают. Она пытается объяснить, что мне нельзя говорить в суде и нельзя слушать записи моих разговоров. Она говорит, что я неподходящий свидетель.

Я хочу ей ответить, но адвокат Кахнер объяснил, что мне можно говорить, только когда попросят.

Я слушаю ее. Она говорит, будто я скажу только то, на что меня запрограммировали, что я имущество, а не личность. Адвокат Арнак, друг адвоката Кахнера, отвечает, что я все-таки буду свидетелем. Они вежливо и спокойно спорят обо мне, и все это время Хозяин на меня смотрит.

Я начинаю понимать, в чем дело. А раньше не понимал. Думаю, все дело в правде. Но адвокат Аслан сказал, что нужно наказать плохих людей. Я думал, он о врагах.

Пока адвокаты спорят о том, позволено ли мне говорить, я мысленно рисую картину происходящего в суде. Какого плохого человека накажут, какие его приказы были плохими. Раньше я не смотрел на это под таким углом. Я пришел сюда, считая, что знаю, где хорошее, а где плохое и как быть Хорошим Псом. А теперь задумался – может, я Плохой Пес? Может, все дело именно в этом?

Или я был плохим раньше, в Кампече? Ведь я либо был Плохим Псом тогда, либо стал им сейчас, но и тогда и сейчас люди говорили мне, что я Хороший Пес.

Я начинаю выть, глубоко внутри.

Мне нужна помощь Патоки. Мне нужны Рой и Дракон. Я хочу отличать хорошее от плохого.

И все это время на меня смотрит Хозяин. Я съеживаюсь от его взгляда, но он не выглядит рассерженным. Похоже, он не собирается меня наказывать. А я знаю, что заслужил наказание. Просто не знаю за что. Я Плохой Пес. Плохой Пес. Я все делал неправильно.

А потом Хозяин переговаривается со своим адвокатом. Они говорят очень тихо, но я их слышу. Он хочет выступить в суде и рассказать обо мне. Адвокат этого не хочет. Но командует Хозяин. Адвокат как Патока – она умная, но должна подчиняться.

И наконец адвокат говорит главному в суде:

– Мой клиент хочет сделать заявление.

Другие люди спорят и об этом, но недолго. Я слышу их перешептывания. Адвокат Арнак и его команда считают, что Хозяин «сам себя обличит», и потому не сильно возражают.

Хозяин встает. Я жду, что он скажет, можно ли мне выступать. Я жду от него приказов, пусть даже иерархии больше нет и я могу не подчиняться. Но я ведь все равно подчинюсь, разве не так? Он мой Хозяин, а псу нужен Хозяин.

Вот только пришел я сюда рассказать обо всем плохом, что делал Хозяин, о том плохом, которое он приказывал делать мне. А значит, он плохой человек и его накажут. И это правильно. Так говорят и адвокат Аслан, и адвокат Кахнер, и Эллен Асанто, и доктор Теа де Сехос.

Вот только Хозяину все равно. Я уже ему не подчинился, я был Плохим Псом, даже делая хорошие вещи.

Вот только… Вою.

– Рекс, – говорит Хозяин, глядя мне в глаза. – Я вижу, тебе все это не нравится. Ты Хороший Пес, Рекс.

Мой чип обратной связи соглашается с ним, и я счастлив.

– Рекс, ты не должен ничего говорить, если не хочешь.

Другие люди напоминают Хозяину, что он собирался сказать не это, но он не обращает на них внимания. Его волную только я.

– Я знаю, Рекс, ты поступишь правильно.

А потом ему велят сесть и замолчать, и судья объявляет, что «свидетель допущен» – это означает, я могу говорить.

Адвокат Арнак задает вопросы. Он показывает мне фотографии разных мест в Кампече – тех, где я дрался с врагами. Он называет даты, соответствующие записям в моей базе данных. Он спрашивает, что мне приказывали делать и что я делал. Все умолкают в ожидании моего ответа. Они слушают, направив на меня записывающие устройства.

Хозяин смотрит на меня.

Я дрожу. Я Плохой Пес. Хозяин – плохой человек, но он Хозяин. У меня только один Хозяин. Я не послушался его в Кампече. Я знаю, что поступил правильно, но теперь он прямо передо мной, и я растерян.

– Прости, Хозяин, – выдавливаю я.

– Ничего страшного, Рекс.

Ему не разрешают говорить, но этих слов вполне достаточно.

Адвокат Арнак повторяет вопросы и начинает сердиться. Я перевожу взгляд с него на Хозяина и обратно.

– Пожалуйста, – говорю я им, потупив голову, – прошу вас, не заставляйте меня. Я не хочу. Пожалуйста. Хозяин, я не могу.

Арнак злится все больше. У него был четкий план, как все пройдет. Я тренировался с адвокатом Кахнером. Я ключевой свидетель и вместе с Хозяином совершал плохие поступки. Я инструмент, с помощью которого Хозяин совершал эти поступки. С какой стороны ни посмотри, я – Плохой Пес.

– Прошу вас, – скулю я, а Арнак сердито кричит на меня, наклоняясь ближе.

Я мог бы схватить его зубами, но лишь сильнее съеживаюсь, дрожу и скулю. Он поднимает руку, чтобы меня ударить, но вспоминает, что он все-таки адвокат, а адвокаты так не делают.

Я чувствую себя опустошенным. Я снова все испортил. Никогда у меня не получается как надо.

– Простите, – повторяю я снова и снова, и они наконец сдаются, меня выводят люди с оружием.

Я оглядываюсь и вижу, что Хозяин улыбается, и это самое ужасное.

 

26. Аслан

Кахнер все пил и пил, но никак не мог избавиться от чувства унижения и мук. Он принял события гораздо ближе к сердцу, чем мог предполагать Аслан. Вероятно, мысль о построенной на этом обвинении блестящей карьере грела его больше, чем правосудие над известным военным преступником. В конце концов, личные амбиции и жажда справедливости не могут идти рука об руку.

После выступления Рекса весь процесс покатился под откос. Никто не оспаривал, что подразделения «Редмарк» совершили в Кампече чудовищные преступления, но кто несет за это ответственность, так и осталось туманным. Аслану, Кахнеру и многим другим казалось совершенно очевидным, что поводок находился в руке Джонаса Мюррея, но доказать это в суде… Мюррей был умен, как и его защитники, и в каждом эпизоде находилось слабое звено, которое они использовали. Мюррей утверждал, что получал противоречивые указания и противоречивые данные, что всем занимались его подчиненные. И где эти подчиненные? Многие погибли в боях или пропали. По меньшей мере один ключевой свидетель накануне выступления попал в аварию – вполне правдоподобную, так что никто не мог ткнуть пальцем.

И дело против Мюррея начало таять. Его привлекли за незначительные преступления, но главные обвинения – химическое оружие, зачистки – кружились над ним, как мухи над кучей дерьма, но так и не прилипли.

Его адвокат произнесла зажигательную заключительную речь. Она указала на тяжесть преступлений и на то, что в случае вынесения приговора Мюррея скорее всего казнят. Указала на то, что компанию «Редмарк» отправили в Кампече международные корпорации. И задала вопрос, кто же главные злодеи. Мюррей – всего лишь козел отпущения, заявила она.

И как ни изворачивался обвинитель, улик оказалось недостаточно. Мюррей вышел из зала суда свободным.

Кахнер взбеленился. Тогда Арнак закричал на него, и они устроили свару. Кахнер наговорил начальнику такого, что вряд ли поспособствует карьере. А потом пришел в бар и стал пить виски.

Аслан просто смотрел на него и размышлял о Рексе. Аслан отдал свой отчет еще до суда, и начальство наверняка смотрело на выступление биоформа в качестве свидетеля, как и миллионы других.

Кто-то плюхнулся рядом. Аслан решил, что это Кахнер с очередным стаканом, и подскочил, увидев Марию Хеллен.

– Как я понимаю, вас можно поздравить, – сказала она.

– О чем это вы? О Мюррее?

Она сухо и чопорно улыбнулась.

– Вам стоит лучше знать, что происходит в вашем департаменте, мистер Аслан.

Кахнер о чем-то спорил с барменом.

– Слушайте, сейчас не время для загадок, – поморщился Аслан.

Она придвинула к нему планшет.

– Вот, взгляните. Но я ничего вам не говорила.

Он раздраженно пробежался глазами по экрану и застыл.

– Это же…

– Предварительные рекомендации, но скорее всего будут одобрены, – сказала она. – Похоже, вы хорошо потрудились.

– Мы оба прекрасно знаем, что это результаты не моих трудов.

Он никак не мог отвести взгляд от планшета. Комитет, для которого Аслан готовил доклад, наконец-то зашевелился. Как он и предсказывал, члены комитета поддались давлению общественного мнения. После тягостного выступления Рекса в суде над Мюрреем мнение публики изменилось, особенно после того как Арнак запугивал биоформа, и огромное существо, в наручниках и путах, лишь пригибалось перед ним все ниже и ниже с несчастным видом. От злодея к жертве, от внушающего страх к трясущемуся от страха. Все слышали, что сказал ему Мюррей, все видели, как терзается несчастное создание – на собачьем лице и в гибридном теле биоформа ясно читались человеческие эмоции. Все видели перед собой пса, не желающего пойти против Хозяина.

Интернет взбесился. Безумный флюгер общественного мнения закрутился от ужаса перед кровожадными биоформами до яростной кампании по защите их прав. В тот же день посыпались петиции, а на фанатских сайтах разгорелись жаркие сражения. Люди поняли, что будущее биоформов висит на волоске, и обратились к законодателям. И без сомнения, корпорации и политические режимы, извлекающие выгоду из биоформов в качестве охранников, раздували пламя. Эмоциональная волна добрых намерений захлестнула любые попытки взвешенных дискуссий на эту тему.

И Аслан наконец-то обрадовался. Он боялся, что эмоции приведут к уничтожению Рекса и всех его собратьев. А теперь начались осторожные шаги в сторону признания за биоформами прав на существование, чтобы дать им скудные права, пусть и с определенными ограничениями. Ограничения, несомненно, понадобятся. Как ни крути, а биоформы оставались потенциально опасными. Законодательства о бойцовых собаках будет недостаточно.

Но они будут жить. Впервые за тысячи лет человечество разделит землю с другим мыслящим видом.

Споры затянутся еще на многие годы. Какие им дать права? Насколько они люди? Сколько прав на собственность останется у производителей? Можно ли считать, что они были рабами? Обладает ли кто-либо интеллектуальными правами на них? Достаточно почвы для разногласий, чтобы обеспечить прибыльной работой множество юристов до конца дней, и среди них – возможно и Аслана.

– Отличные новости, – мягко сказал он.

– Что-то не вижу, чтобы вы прыгали от радости, – хмуро заметила Хеллен.

– Это начало очень длительного процесса.

– Да, но и огромный шаг вперед за долгое время, – заметила она. – Нечеловеческий разум получит права, которыми до сих пор обладали только люди. Ничего себе, да?

– Да, конечно. – Аслан задержал на ней взгляд. – Скажите, мисс Хеллен, почему вас так это волнует? Вы расследовали дело Мюррея. Я думал, вы будете страдать вместе с Дэвидом.

– Дело не только в Мюррее, – ответила она. – Я разочарована, что мы не сумели его засадить, но это только часть общей картины.

– Что ж, я-то с этим согласен, просто удивлен, услышав это от вас. Я чего-то не знаю?

– Много чего. – Вероятно, ее улыбка была доброжелательной, но все равно выглядела фальшивой. – Вы все узнаете в должное время и, конечно, будете корить себя за то, что не узнали раньше, но пока просто примите мою личную заинтересованность в этом деле как данность, – произнесла она с обычной сдержанностью, но Аслану показалось, что за ее словами скрываются глубокие чувства. – И не забудьте, мистер Аслан, что вы сыграли свою роль, и сыграли хорошо. Биоформы обязаны вам будущим.

– Что бы оно ни принесло – хорошее или плохое, – согласился он и подвинул планшет обратно.

– Вам стоит увидеть кое-что еще. – Хеллен нашла еще один отчет и показала ему. – Взгляните на это.

Документ оказался коротким, и не успел Аслан прочитать и половину, как у него заледенела кровь.

– Не может быть…

– Но это правда. Иначе это была бы слишком дурная шутка. – Она изогнула идеальную бровь.

Кто-то обнаружил дыру в системе безопасности тюрьмы, в которой содержали Рекса и других псов. Похоже, все замки, сигнализацию и предохранители в любую минуту могли отключить. Открылись бы все двери, все биоформы оказались бы на свободе.

– Не понимаю, – сказал Аслан. – Ведь это приведет… к хаосу, кровопролитию… Разве не так?

– Этого нам не дано узнать, – ответила Хеллен. – Потому что ваше начальство приняло верное решение, так что эта дыра не пригодится.

Аслан посмотрел ей в глаза и заметил нечто пугающее. В свое время он встречался с фанатиками, встречался с монстрами – из человеческой популяции, а позже – и с созданными людьми биоформами. Но в ту минуту Мария Хеллен пугала его гораздо больше, потому что он понятия не имел, с чем имеет дело.

– Будущее уже близко, мистер Аслан. Радуйтесь, что стали его первым защитником, потому что его уже не остановить, – тихо сказала она и ушла ровно в тот момент, когда появился пошатывающийся Кахнер в наполовину расстегнутой после перебранки с барменом рубашке.

Впервые в жизни Аслан позавидовал человеку, способному находить утешение в алкоголе.