Шоколадный торт выглядит очень соблазнительно и на вкус, скорее всего, не обманет ожиданий. Другое дело, что Тибор уже наелся до отвала: набив себе желудок громадными порциями курятины, макарон, ростбифа и картофельного пюре, он понимает; что места для десерта не осталось совсем. Что такое «шведский стол», он теперь знает и успел оценить все его преимущества: широкий выбор блюд, и лопай сколько влезет. Заплатил один раз фиксированную цену — и никому нет дела, сколько раз ты возвращаешься за добавкой. А еще Тибор значительно развил свой вкус в области американского музыкального театра, совершая турне по флоридским шоу-ресторанам, благо «за все заплачено». Оплачивает все это Руди.

Флорида, кстати, Тибору тоже очень нравится. Он вполне может представить себе, что переехал сюда на постоянное место жительства. Здесь так тепло и беззаботно. Ему жутко нравится океан. Ему жутко нравится смотреть на стройных сексапильных девчонок, которые разгуливают по пляжам в своих бикини. Ему жутко нравится теплое солнце и беззаботный стиль жизни, что так отличается от Чикаго с его мерзкой погодой. Если бы Тибору требовалось столько снега и ветров, как в Чикаго, он вполне мог оставаться и у себя в Трансильвании. О том, что он родился и вырос именно там, Тибор в последнее время предпочитает помалкивать. Бесконечные шуточки по поводу Дракулы уже достали его до невозможности.

В кармане у него звонит мобильник. Он видит номер на дисплее: это Руди, так что Тибор нажимает кнопку «Прием» и подносит телефон к уху, продолжая одним глазом смотреть шоу.

— Нет, Руди, — говорит он в микрофон. — Здесь их нет.

Руди сегодня явно в плохом настроении. Никакого намека на светскую беседу ни о новейших методах физического оздоровления, ни о медитации, релаксации и погружении в нирвану, ни о посланиях из космоса. Руди просто отключается, не сказав больше ни слова — даже не попрощавшись.

Пожав плечами, Тибор засовывает телефон в карман и прислушивается к своему организму. Похоже, что некоторая пауза в еде сыграла наконец свою роль, и он полагает, что теперь можно изменить решение по поводу шоколадного торта. Итак, четыре шоу-ресторана позади, осталось еще два. Да уж, в Иллинойсе его так кормить не будут.

Теперь, когда они живут самостоятельно, без своих мамочек, которые всегда заботились, чтобы девочки правильно питались и не сидели на сухомятке, Конни и Карла впервые вынуждены сами ходить по продуктовым магазинам. И еще одно им приходится делать впервые — выходить из дому «при полном параде», то есть по-прежнему разыгрывать из себя двух трансвеститов. Это подразумевает такие детали, как красные колготки в сеточку, парики и такое количество грима, которого хватило бы и актерам театра «Кабуки». Они чувствуют себя ужасно взрослыми, шествуя по супермаркету с тележкой и заранее составленным списком продуктов, который включает не только печенье, пирожные и газировку, но также картошку, помидоры, салат-латук и даже курицу. Самое трудное начнется потом, когда они вернутся домой: нужно будет сообразить, как приготовить всю эту дурацкую еду.

Они катят тележку по овощному отделу и некоторое время пытаются вести серьезный разговор насчет того, что неплохо было бы купить баклажаны и шпинат, которые полезны для здоровья и наполняют кухню таким приятным запахом, если приготовить их с чесноком. Ну прямо как дома. Впрочем, они обе прекрасно понимают, что ни одна из них не притронется к этим овощам до тех пор, пока — может, через пару месяцев — им не придется, заткнув нос, вытащить их из морозильника и выкинуть на помойку, чтобы избавиться от запаха гнилья. Посовещавшись, они приходят к выводу, что лучше не выбрасывать деньги на ветер, а потратить их на что-нибудь такое, что они точно съедят: например, вот на этот большой пакет с конфетами «M&M’s», который предлагается сегодня со скидкой и обойдется несравненно дешевле, чем такое же количество этого драже в маленьких пакетиках.

Какая-то женщина, по комплекции более всего напоминающая зубочистку, бросает на них недовольно-презрительный взгляд. В чем причина этого, девушки не понимают. Может, все из-за того, что они явились в магазин днем в вечерних платьях и ярко накрашенные? Или проблема в том, что они весят определенно больше девяноста фунтов, но при этом не комплексуют по поводу лежащей в их тележке поверх всех продуктов полугаллонной упаковки отнюдь не обезжиренного мороженого?

Конни хватает с прилавка сетку картошки и засовывает ее в тележку миссис Зубочистки.

— Принимайте это два раза в день, милая, — говорит она. — Уверяю, это вам поможет.

Тем временем к Карле подходит уже давно крутившийся поблизости высокий и очень симпатичный парень.

— Привет, красотка, — говорит он ей и подмигивает. — По-моему, я видел тебя в клубе «Экстаз». Ты ведь Ральф, если не ошибаюсь?

— Ошибаешься. Я — Карла, — отвечает она, не уверенная, следует ли ей подмигнуть в ответ. — Мы совсем недавно в городе.

Парень обворожительно улыбается и в эффектном повороте корпуса успевает продемонстрировать шикарно проработанную мускулатуру.

— А, так ты приезжая? Хочешь, я тебе город покажу? Только с одним условием: пообещай, что придешь в этих же колготках в сеточку.

Только сейчас до девушек доходит, что этот парень — гей, а они — якобы трансвеститы.

— Вот блин! — вырывается у Карлы, причем произносит она эту реплику своим обычным голосом. Затем, собравшись с духом, берет на октаву ниже и спрашивает: — Так ты что, меня клеишь, что ли?

Парень улыбается еще шире:

— Ну да, типа того.

— Девочка, между прочим, не одна, — быстро встревает в разговор Конни, приходя на помощь сестре. — Я надеюсь, ты меня правильно понял?

— Ну, тогда извините, — говорит парень, пожимая плечами. — Обидеть вас я не хотел, но ведь попытка не пытка, правда?

— Правда, правда! — кивает Конни и толкает тележку в противоположном от него направлении.

Парень пытается сделать еще один заход:

— А если втроем?

— Нет, спасибо, — бросает Конни через плечо. Нет уж, это ни за что. Ни тогда, когда они были женщинами, ни теперь, когда они геи.

В «Хэндлбаре» не протолкнуться. Публика то и дело срывается на восторженные аплодисменты. Конни и Карла исполняют номер из рок-оперы «Иисус Христос — суперзвезда».

— «Когда я умру», — поет Карла, теребя не слишком убедительно выглядящую бороду.

Конни исполняет партию Марии Магдалины:

— «Спи, и я буду хранить твой сон, успокойся, и я умащу твое тело благовониями, мирром смажу твой пылающий лоб, о-о!» — Наступает очередь феерического финального дуэта.

После представления Карла аккуратно снимает бороду и, морщась, стирает с подбородка остатки клея. Сегодня программа исполнена уже дважды, и бар полон весь вечер. С физиономии Стэнли не сходит блаженная улыбка. По окончании второго представления девушки обнаруживают в гримерной дюжину роз на длинных стеблях. К букету прилагается открытка: «Карле и Конни с благодарностью от Стэнли». Впрочем, по тому, с каким чувством Стэнли обнял ее в перерыве, Карла понимает, что розы предназначены ей лично.

Вечер был долгий, и она ждет не дождется, когда наконец придет домой и сбросит этот чертов парик и проклятые туфли на высоких каблуках. Она бросает взгляд на Конни, ожидая, когда та выйдет вперед, чтобы они могли послать воздушные поцелуи публике, а потом убежать за кулисы, держась за руки.

Против ожидания Конни вместо этого обращается к залу:

— И в этом-то городе нормального парня днем с огнем не найдешь, а представьте себе Назарет, да еще до Рождества Христова. Мне так жаль Марию Магдалину.

Это еще что? Карла удивленно поднимает брови. «Что это ты творишь?» Отведя руку за спину, чтобы не видела публика, Конни подает Карле давно известный обеим секретный знак: «У меня есть план — подыграй мне».

За время, прошедшее с первого прослушивания в баре, Карла вполне освоилась с ролью трансвестита и теперь готова работать на сцене в этом образе сколько потребуется. Вот и сейчас она быстро подхватывает заданную сестрой интонацию и спрашивает:

— Тебе жаль Марию Магдалину? С чего бы это, Конни?

— Неужели ты не понимаешь? Ну представь: вот решила она наконец взяться за ум и зажить праведной жизнью. И надо же было, чтоб ее угораздило связаться с таким бесперспективным парнем: ему уже тридцать три года, а он все еще живет в родительском доме со своей еврейской мамочкой, которая никогда в жизни не согласится признать в качестве невестки бывшую шлюху.

Публика стонет от восторга. Зал содрогается от того, как зрители случат ладонями по столам, аплодируют и гогочут.

На диванчике за угловым столиком сидят Селин Дион и Арета Франклин.

— Селин, достань, пожалуйста, мои беруши, — жеманно произносит Арета.

Селин сдувает волосы со лба и криво ухмыляется:

— Сначала ты мои.

— Ну а что вы скажете на это? — продолжает Конни. — Дева Мария! Дева! Да бросьте вы! Неужели эта женщина даже на свой выпускной вечер не ходила?

Очередной взрыв аплодисментов и смеха в зале.

— То-то же, — восклицает Конни, уверенная в себе, как заправский комик. — Ну, признавайтесь, кто потерял «это» на заднем сиденье «Хёндай»?

С полдюжины трансвеститов вскакивают из-за столиков. Они размахивают руками, строят гримасы, делают преувеличенно глубокие реверансы. Люди чуть не падают с кресел от смеха и требуют продолжения. Стэнли просто сияет. Карла обводит зал долгим взглядом. Да, все это не сон: зрители действительно любят их. Зрителям нравится их выступление. Больше того, зрителям мало, и они требуют еще.

— Ну, Карла, ты сегодня просто молодец, здорово все отработала, — говорит Конни уже поздно вечером, когда они наконец закончили выступление и собираются домой.

— Правда? — переспрашивает Карла. Она, конечно, видела, как реагирует публика, чувствовала, что их принимают на ура, но похвала Конни ей дороже всего, и она особенно рада слышать эти слова.

Конни тем временем заворачивает розы во влажное бумажное полотенце, чтобы отнести их домой наверх.

— Честное слово, — кивает она. — Ты здорово почувствовала образ и поймала нужную интонацию.

— Спасибо. Но до тебя мне еще далеко. У тебя это так естественно получается — и наши старые номера, и все экспромты, — особенно экспромты.

— Мне самой это тоже нравится, — отвечает Конни.

По правде говоря, то, что случилось сегодня вечером, стало для нее приятным сюрпризом. Она и не подозревала, что комедийный дар и чувство юмора не только присутствуют в ней, но и готовы проявиться в неожиданных шутках, которые действительно могут рассмешить публику. Она, конечно, в глубине души всегда подозревала, что может заставить зрителей смеяться, но не имела для этого возможности. А уж о такой доброжелательной и благодарной публике, как здесь, в «Хэндлбаре», она и мечтать не могла.

— У меня наконец появилось ощущение, что я могу говорить со сцены все, что хочу, — радостно сообщает она.

Карла просто умирает от усталости. Больше всего устали ноги на высоких каблуках. Она садится, сбрасывает наконец туфли и начинает растирать ступни.

— Я ведь помню: когда мы работали там, в Чикаго, стоило тебе включить в шоу какую-нибудь рискованную, малопристойную шуточку, зрители сразу же морщились и если не вслух, то уж про себя точно возмущались: «Только этого не хватало! Принесите-ка лучше мой десерт!» Зато теперь, в этих нарядах, мы можем…

— Да мы с тобой все, что угодно, можем! И пусть нам хоть кто-нибудь слово поперек скажет! — смеется Конни и выдает свою лучшую имитацию Бетт Дэвис: — «Дорогая, этот мир создан для мужчин». — Она качает головой, осознавая, насколько иронично распорядилась судьба их жизнью. — Карла, ты только посмотри, на кого мы с тобой теперь похожи! Только не на самих себя. Так что эти подонки нас ни за что не найдут, а значит, и не убьют.

Неожиданно из коридора за дверью гримерки доносятся голоса мужчин, кричащих друг на друга на иностранном языке.

Карла хватает Конни за руку и шепотом спрашивает:

— Господи, это что, по-русски?

Затаив дыхание, девушки слышат, как кто-то подходит к двери, и с ужасом видят, как поворачивается ручка. Обе они бросаются к окну, которое остается единственным путем к отступлению. Но окошко слишком маленькое, и сестры застревают на полпути. Дверь открывается, и девушки предпринимают все усилия, чтобы протиснуться наконец в узкий проем и выбраться из этой западни на улицу. Мужчины заходят в комнату, продолжая о чем-то громко спорить.

Девушки визжат и зовут на помощь; при этом они непроизвольно оглядываются на мужчин, которые, в свою очередь, испуганы не меньше их и тоже начинают орать. Это вполне естественно — вид парочки трансвеститов, застрявших в окне, может напугать кого угодно. Но это никакие не Руди и Тибор, а просто ночные уборщики — милейшие ребята, которые почти не говорят по-английски и иногда оставляют утренней смене такие записки, которые потом целый день никто не может расшифровать.

Конни и Карла меняют вектор приложения усилий на противоположный и вскоре протискиваются обратно в комнату практически без потерь — если не считать уязвленного чувства собственного достоинства. Они собирают сумки с костюмами, обуваются и выходят в коридор, приветливо кивнув уборщикам, которые еще больше укрепляются в давно сложившемся мнении, что американцы — чрезвычайно странный народ.

Руди — большой любитель делать несколько дел сразу. Он не устает повторять своим помощникам, что только дураки и женщины занимаются одновременно лишь одним делом. Он, например, любит болтать по одному телефону и решать деловые вопросы по другому.

— Этот товар переведи на склад в Холстеде, — говорит он в трубку. — Пусть немного отлежится.

У идиота на другом конце провода хватает тупости переспросить его, когда можно будет забрать эту партию со склада.

— Когда нужно будет, тогда и заберешь, — сухо отвечает он. Звонят по другой линии. Руди вешает трубку и отвечает на звонок. — Когда? — Его глаза загораются. Прямо ему в руки плывет партия джакузи, которые можно будет купить очень дешево и перепродать с большим наваром. — Скажи, пусть покупает шесть штук. Да, передай, что до субботы мы рассчитаемся.

Еще один звонок по первой линии. Это Тибор из Флориды. У Руди хватает терпения слушать его всего несколько секунд. Потом он срывается:

— Я потерял кило товара и двух свидетельниц. Отыщи их, ты, урод.

Повесив трубку, он зло глядит на лица Конни и Карлы, улыбающиеся ему с афиши, позаимствованной в баре аэропорта. Повинуясь мгновенному порыву, он вскакивает с кресла, обходит письменный стол и, заняв удобную позицию прямо напротив афиши, выхватывает пистолет. Буквально за несколько секунд он выпускает всю обойму в фотографии. Сквозь дырки от пуль в портретах Конни и Карлы пробиваются тонкие солнечные лучи.

Очередной вечер в «Хэндлбаре». Публика не только сидит за столиками, но и стоит на танцполе. С тех пор как здесь выступают Конни и Карла, в баре стали появляться не только трансвеститы, но и женщины, чья ДНК неоспоримо свидетельствует об их изначальной принадлежности к слабому полу. Больше того, эти женщины порой назначают здесь свидания своим мужчинам.

Конни из-за кулис наблюдает, как Карла разыгрывает на сцене свой сольный номер. От былой робости и стеснительности не осталось и следа, комический талант проснулся и в ней. Иногда Карла заранее прописывает запланированные на вечер комические номера, а иногда, как сегодня, шутки и короткие монологи спонтанно рождаются у нее в голове прямо во время шоу, и она без всякой подготовки выдает их публике. Судя по реакции публики, сегодняшний экспромт удается Карле как нельзя лучше.

Она подносит руку ко рту и делает вид, что говорит вполголоса, якобы шушукаясь с парочкой трансвеститов.

— Ну, а потом он мне и говорит: «В чем дело, что тебе не нравится? По-моему, абонемент в фитнес-центр — это очень романтический подарок». А я ему: хочешь сделать романтический подарок? Тогда устрой мне, пожалуйста, свидание со своим лучшим другом — Джимом.

Слушатели довольно смеются. В этот момент на сцене появляется Конни. Она подходит к рампе и показывает пальцем на одну из зрительниц, сидящую за ближайшим столиком.

— По-моему, за все время представления вы ни разу не засмеялись, — говорит она, надув губки. — Вы разве не видите, как отлично мы выступаем?

— Мне нравится шоу, — заверяет женщина.

Конни и Карла пристально смотрят на нее со смешанным выражением испуга и удивления.

— Вот жуть на цыпочках! — произносит Конни. — У вас все лицо остается совершенно неподвижным, даже когда вы говорите.

Приятель женщины приподнимается со стула и объясняет:

— Это «ботокс».

Карла мелодраматическим жестом прикладывает тыльную сторону ладони ко лбу и выглядит шокированной.

— Что? Этот крысиный яд? О нет! Не могу в это поверить!

— Что же это за город такой! — обращается Конни ко всему залу. — Вот признайтесь честно: сколько из вас с помощью этого дьявольского снадобья уморило свои морщинки и сделало ваши лица похожими на посмертные маски?

Некоторые женщины поднимают руки. Карла недоверчиво смотрит на остальных и выразительно вздергивает бровь. Одна за другой почти все присутствующие в зале женщины тоже поднимают руки.

— Девочки, — говорит Конни, вкладывая в свой голос такую озабоченность, будто каждая зрительница — ее лучшая подруга. — Господь даровал нам жизнь на этой земле для того, чтобы мы смеялись. От этого возникают «морщинки смеха». Не надо их скрывать. Пусть вокруг ваших глаз разбегаются лучики. Пусть кожа на вашем лице подтверждает, что вы много смеялись. Наши морщины показывают, что мы живем. — Секунду помолчав, она поднимает палец в предупреждающем жесте. — А если он не любит вас из-за того, что ваше лицо похоже на географическую карту, то пошлите его подальше!

Женщины аплодируют ей стоя.

Карла поднимает с полу гирлянду из четырех бюстгальтеров и, раскручивая ее над головой, как лассо, объявляет:

— «South Pacific» исполняется в версии «поем вместе». — Внезапно ее взгляд натыкается на какого-то мужчину, стоящего у стойки бара вместе с приятелем. — Посмотри, это Руди! Точно, это он со своим амбалом! — в ужасе шепчет она Конни.

Конни смотрит в ту сторону, но видит лишь очередную парочку упитанных трансвеститов. Покачав головой, она тихо говорит:

— Они нас никогда не найдут. — И, обернувшись к залу, выдает такую версию песни «Я смою со своих волос даже запах этого мужчины», которая сделала бы честь самой Мэри Мартин.

Уныние царит лишь в том углу бара, где собрались Роберта, Леа и другие местные трансвеститы, которые еще недавно претендовали на место, так неожиданно занятое Конни и Карлой.

Леа, пожалуй, даже находит в этой ситуации некоторое мазохистское удовольствие.

— Нет, они на самом деле хороши. Нам здесь теперь абсолютно ничего не светит.

— Какие же мы с тобой идиотки, — соглашается Роберта, протиснувшая за стойку, как только они вошли. Теперь, когда в баре столько народу, она помогает подавать напитки.

— Ты за меня не расписывайся и не злись, — капризно возражает Леа. — Я, между прочим, не виновата, что белое платье тебя полнит.

Роберта вздыхает и обводит взглядом помещение.

— Ты посмотри, сколько тут теперь народу. Вот это публика так публика. Вот бы… Ты вроде бы думаешь о том же, о чем и я?

Леа кивает.

— Ага. Больше никаких подтяжек, — абсолютно серьезно заявляет она.

— Да я не об этом! — опять вздыхает Роберта. — Я имею в виду другое: мы, девушки, существа слабые; и когда не можешь победить, то лучше присоединиться к победителям.

Леа внезапно вскидывается и подозрительно вопрошает:

— Кто кого тут не может победить?

В дверь квартиры Конни и Карлы кто-то стучит. Слишком рано для гостей. Девушки только что проснулись и, по правде говоря, не припомнят, чтобы вчера они кого-нибудь приглашали. Конни пробегает через комнату и заглядывает в глазок. Она видит Роберту, которая пялится прямо на нее.

— Девочка, я тебя узнаю по глазам, — певуче говорит Роберта, грозя пальчиком.

Конни отлетает от двери, словно ее током ударило.

— Кто там? — спрашивает Карла.

— Да этот, который у нас за стойкой подрабатывает, — шепчет Конни.

Карла соскакивает с дивана, и обе девушки начинают судорожно метаться по комнате, натягивая парики и запихивая в лифчики выпотрошенные половинки грейпфрутов.

Роберта опять стучит.

— Эй, девчонки шаловливые! Чем это вы там занимаетесь? — хихикая, интересуется она. — Вы даже и поздороваться не можете?

Девушки смотрят друг на друга, проверяя, не забыли ли они в спешке чего-нибудь из своего нового имиджа. Уф! Они поправляют парики, делают глубокий вдох и открывают дверь.

В руках Роберты — большой цветок в горшке.

— Специальная выездная приветственная церемония! — объявляет она.

Роберта в своем обычном дневном облике — очень скромном по сравнению с тем, как она выглядит по вечерам: белоснежная рубашка, завязанная узлом на талии, голубые лосины и ярко-красная губная помада.

— Вы, оказывается, тоже живете прямо над баром! — высовывается Леа из-за плеча Роберты.

— А мы на верхнем этаже, — поясняет Роберта. Длинным красным ногтем она тычет в сторону Леа, добавляя: — Можете всегда найти нас по запаху целого букета благовоний. Не ошибетесь!

— Ну что ты привязалась! Да, мне нравятся ароматизаторы! — притворно сердится Леа. — Тебе этого понять не дано!

Перебрасываясь шутливыми репликами, гости, между прочим, вовсе не стоят на месте. Не особо церемонясь, они проходят мимо Конни в квартиру и даже как-то по-хозяйски оглядывают ее.

— Да… — многозначительно произносит Роберта. — Девочкам срочно требуется декоратор.

В этот момент, словно по команде, в дверь просачиваются Брианна, она же Брайен, она же, по своему сценическому псевдониму, Пэтти Ириска, а также еще три подружки, которых Конни и Карла постоянно встречают в баре. Они заносят в квартиру некоторые — некрупные — предметы мебели, не новые, но чистенькие покрывала, занавески, какие-то подушки и целую корзину всяких полезных в быту мелочей, которые они называют «чочки» — такого слова Конни и Карла никогда не слышали. Девушки чувствуют себя, как будто их похитила нечистая сила из какого-то детского спектакля, только в исполнении второго состава. Они никак не могут понять, чем обязаны такой неожиданной заботе, подкрепленной к тому же столь многочисленными подарками. Роберта тем временем хранит загадочное молчание и не торопится что-либо объяснять.

Леа идет на кухню и готовит там кофе, остальные со всем рвением приступают к улучшению среды обитания Конни и Карлы. Только сейчас девушки понимают, насколько убого выглядело до сего дня их жилище. Наблюдая за работой подружек-трансвеститов, они получают возможность оценить разницу между уютом и даже некоторым шиком, с одной стороны, и абсолютно казарменным, бездушным порядком — с другой.

За сравнительно короткое время гостиная изменяется до неузнаваемости. По крайней мере, она больше не напоминает склад Армии Спасения. Диван покрыт велюровым покрывалом цвета бургундского вина, по нему разбросано несколько ярких подушек. Плафоны светильников не без претензий на творческий подход задрапированы старыми шалями с кистями. Лампочки кое-где заменены на розовые, которые заливают комнату совершенно новым, теплым светом. На пустой унылой стене развешана симпатичная композиция из соломенных шляпок. Последним штрихом к обновленному интерьеру становятся ароматизированные свечи, ваза с алыми шелковыми розами и — подарок Леа — чаша с источающими аромат какими-то сухими лепестками.

На какое-то время Конни и Карла практически теряют дар речи. Обе мамы всегда учили их относиться с подозрением к незнакомым людям, а особенно к тем незнакомым, которые делают им подарки. Но то, что происходит у них на глазах, девушки не могут описать иначе как проявление абсолютно бескорыстного и великодушного дружеского отношения. Им по-прежнему непонятно, с чего это вдруг Роберта и вся ее компания появились для обустройства их быта, но то, что получилось, им нравится, и они так прямо Роберте и говорят.

— Вот такая я от природы — ничего не могу с собой поделать, — слегка кривляясь и очевидно напрашиваясь на очередные комплименты, говорит Роберта.

Брианна ставит в центр комнаты большую свечу и торжественно, словно исполняя ритуал, зажигает ее.

— О благословенная святая Мэри Трансвеститов, ниспошли на ничтожных слуг своих безмерную благодать, даруй нам милость свою, драгоценности и чулки с подвязками. Аминь.

К официальной молитве присоединяется Леа:

— И ниспошли мне новое имя.

Пол, один из трансвеститов, обиженно оборачивается к Леа:

— Эй! Не лезь к святым без очереди. У меня вообще еще нет имени.

— А что так? — интересуется Карла.

— Ну, я ведь еще новенькая, так что мне остается только ждать, пока кто-нибудь не придумает мне имя. Вообще-то я уже думала об этом, и у меня есть даже небольшой список имен, которые мне нравятся больше всего, но вслух произносить их я боюсь: вдруг святая Мэри подумает, что я нарушаю правила, а правило на этот счет такое: нельзя давать имя самой себе.

— Хочешь Сливки? — спрашивает Леа.

— Нет уж, спасибо.

— А как насчет Сью Влаки? Сью Нэми? Сью Фэри? — перечисляет Роберта.

— Да ну тебя. Я хочу что-нибудь более звучное. Чтобы все сразу понимали, с кем имеют дело.

— Цыпочка Розмари? Мари, Королева Пьянящего Вина? Эсте ЛаудерХардерФастер?

Судя по всему, подружки, обустроив гостиную по своему вкусу, решили устроить прямо здесь, у Конни и Карлы, веселые утренние посиделки. Леа наливает всем апельсинового сока и раскладывает по тарелкам банановые хлебцы домашней выпечки. Девушки, с одной стороны, рады посидеть и поболтать с ними, а с другой — никак не могут расслабиться, потому что их занимает один и тот же вопрос: с чего бы вдруг им устроили все это? Еще одно правило, которое матери вбили им в головы: ничто на белом свете не является таким, каким кажется. Нынешнее перевоплощение самих Конни и Карлы как нельзя лучше доказывает правильность данного умозаключения.

— Эй, можно я возьму это поносить? — воркующим голосом произносит Леа, прихватив двумя пальцами рукав надетой на Конни кофточки: та купила ее несколько дней назад в ближайшем секонд-хэнде.

— Да-а, конечно, — отвечает Конни. Когда же Леа обнаруживает явное намерение помочь ей снять кофточку прямо через голову, Конни становится не на шутку страшно. Раздеваться перед целой компанией мужиков, пусть даже они голубые и переодеты женщинами. Ни за что!

Живо представив себе, как из лифчика Конни вываливаются и катятся по полу эти чертовы половинки грейпфрутов, Карла начинает судорожно соображать, как отвлечь компанию от этой затеи.

— Эй! — кричит она. — А времени-то сколько?

Леа смотрит на часы.

— Пять, — отвечает она.

— Вам, наверное, к выступлению надо готовиться? — вежливо спрашивает Брианна.

— Да, Брианна, именно так, — говорит Конни, готовая прямо-таки расцеловать ее за спасительное решение. — Нам пора готовиться.

Карла отчаянно ищет подходящий предлог, чтобы избежать раздевания. Черт его знает, что должны делать мужчины, изображающие из себя женщин, когда они готовятся вечером выступать на сцене. Тут надо не проколоться и не назвать что-то сугубо женское. Она вспоминает Майки.

— Нам еще побриться надо.

— Да-да, обязательно! — поспешно соглашается Конни. — Нам очень часто приходится бриться!

— Столько всего приходится сбривать! — говорит Карла.

— Повезло же вам, девочки, получить эту работу, — говорит Леа, меняя тему разговора. — Я в нашем баре никогда ни гроша не заработала.

— Ты все о своем, Леа, — с наигранным раздражением говорит Роберта, а затем, взглянув на Конни и Карлу, уже серьезно продолжает: —Девочки, если честно, то мы все прекрасно понимаем, что для нас в этом городе рабочих мест — раз-два и обчелся. Я ведь за стойкой в «Хэндлбаре» оказалась не от хорошей жизни. По-моему, я достойна большего. Короче, вы не собираетесь усовершенствовать ваше шоу за счет того, чтобы привлечь туда кое-кого из подружек?

— Если вам нужны новые хореографические номера, то мы знаем много отличных танцевальных па, — говорит Брианна.

— А я могу сшить любое платье для сцены буквально за три часа, — вмешивается Пол.

— А я с удовольствием одолжу свои украшения, — предлагает Леа.

Наконец-то девушки начинают понимать, чему обязаны таким вниманием со стороны Роберты и компании. Впрочем, тайные корыстные помыслы подруг-трансвеститов — такая ерунда по сравнению с угрозой появления Руди и Тибора!

— А что, надо подумать, — произносит Конни.

Все довольно улыбаются.

— Ну вот и ладушки, — говорит Роберта. — А теперь, девочки, все марш ко мне — нужно хорошенько прибраться на тот случай, если мой брат все-таки заявится в гости.

Брианна морщится:

— Ты что, его пригласила?

— Роберту выставили из дома, когда ей было шестнадцать, — поясняет девушкам Леа. — С тех пор она никого из родственничков ни разу не видела.

Роберта молча встает и направляется к выходу. Уже из холла доносится ее голос:

— Прекратите трепаться, девочки!

— В последнее время она становится ужасно сентиментальной, — торопливо объясняет Леа. — Взяла вот и послала бабушке на день рождения поздравительную открытку, и представляете, хватило у нее ума написать там обратный адрес. Теперь ее младший братец нарисовался тут и желает взглянуть на нее.

В дверной проем снова просовывается голова Роберты:

— Дамы, не пора ли вам заткнуться? А то я сама кого-то заткну — мало не покажется. Давайте все за мной.

— Какое счастье, что у меня нет брата-натурала, — бормочет себе под нос Брианна, так чтобы Роберта ее не услышала.

Конни укоризненно качает головой и наставительным тоном школьной училки возражает:

— Ну-ну-ну, надо избавляться от предрассудков и развивать в себе толерантность. В конце концов, натуралы тоже люди, дорогуша, и это не их вина, а беда, что они не такие, как мы.

Финальный аккорд удается Конни на отлично. Вся компания покатывается со смеху. Ну и Конни — просто отпад! Конни и Карла слышат их хохот и вопли из холла. Они посылают вслед последние воздушные поцелуи, захлопывают дверь и без сил опускаются на пол. Ну вот, несколько часов подряд прошли в напряженной актерской работе, а ведь работа, за которую платят деньги, еще даже и не начиналась. Кто же знал, что для достижения сценического успеха потребуется так много смен костюмов и так много вранья?

В былые дни, еще до «Хэндлбара», Конни и Карле требовалось максимум десять минут, чтобы подготовиться к выступлению. Теперь на это уходит куда больше времени. Для перевоплощения в геев необходимо много терпения и специальный реквизит. Для начала обе девушки набивают носками свои бюстгальтеры — значительно большего размера, чем они носили в «прошлой» жизни. Затем наступает очередь париков, которыми они пользовались и раньше, но теперь обращаться с ними труднее: нужно укладывать волосы иначе, принимая в расчет новую, более пышную форму бюстов. Потом девушки влезают в туфли на здоровенной платформе, что делает их выше ростом и прибавляет уверенности: пинок таким «копытом» оказался бы весьма увесистым. Ну а потом — шесть слоев косметики. А на них — еще шесть слоев грима. На кой черт кому-то сдался этот «ботокс», если можно соорудить такую же маску из пудры и румян?

Перед каждым выступлением Конни и Карла устраивают небольшую разминку и проверку перед большим, в полный рост, зеркалом в своей гримерке: прохаживаются взад-вперед специфической походкой, выгибают спины и игриво надувают губы. Потом, когда все приготовления закончены, наступает черед самой ответственной детали: они засовывают себе в трусики по свернутому трубочкой носку. А дальше? Дальше — шоу начинается, дорогуша!

Кассетный магнитофон ушел в историю. В некоторые вечера посмотреть шоу собирается от пятидесяти до ста человек, в другие — число посетителей, насколько могут судить девушки, доходит до двухсот. При таком стечении народа, по мнению Стэнли, можно позволить себе и живую музыку — в помощь девушкам наняты пианист и ударник. Эти пожилые музыканты в потертых смокингах, прикуривающие одну сигарету от другой, знавали, конечно, и лучшие дни, но они страшно рады получить работу, а девушки, в свою очередь, страшно рады, что у них теперь есть пусть и маленький, но свой музыкальный ансамбль. Оба музыканта выкладываются во время выступления на полную катушку. К концу вечера они просто валятся с ног от усталости. «Отличная работа, ребята!» — неизменно хвалит и благодарит их Конни, вручая по окончании работы причитающиеся им деньги.

Однажды вечером, сидя в гримерной, Карла в очередной раз поражается тому, насколько неожиданно свалилась на них с Конни такая бешеная популярность.

— Конни, ты представляешь себе, сколько народу! Ты можешь в это поверить?

— Будет еще лучше, — отвечает Конни, старательно обводя губы контурным карандашом и нанося побольше блеска. Вся эта возня с косметикой отнимает ужасно много времени, но ничего не поделаешь: настоящая девушка должна тщательно готовиться к выступлению.

В этот момент, не удосужившись постучать, заявляется Стэнли. Конни и Карла мгновенно, словно нажав на невидимую кнопку, входят в привычный образ, переводят голос в нижний регистр и изображают оскорбленную невинность.

— Эй, Стэнли-Глядун, мы же переодеваемся! — жеманно говорит Конни. — Противный какой!

Лицо Стэнли мгновенно заливается краской.

— Ой, да я не собирался… — виновато бормочет он себе под нос. Заметив, что они давятся от смеха, он краснеет еще гуще. — А, понятно. Это шутка. Я только хотел сказать, что шоу просто отличное. Я вам честно скажу: впервые за долгие годы мой бар действительно приносит настоящую прибыль.

Девушки дружно аплодируют, а Конни вскакивает и целует его в щеку. Стэнли с надеждой смотрит на Карлу, но та лишь загадочно улыбается и смотрит куда-то в сторону, слегка склонив голову: это уже отработанная ею имитация принцессы Дианы.

— Сейчас самое время тебе сервис расширять, — будто ненароком произносит Конни с таким видом, словно эта мысль только что осенила ее. — А что? Если заведешь кухню и начнешь подавать полноценную еду — получится настоящий шоу-ресторан.

Стэнли качает головой.

— У меня лицензии нет. Вы мне лучше вот что скажите: надеюсь, в ближайшее время вы в свой Виннипег сваливать не собираетесь?

— Ни за что! — совершенно искренне отвечает Конни. Если и существует что-то, в чем они могут абсолютно честно, не взяв греха на душу, заверить Стэнли, так это в том, что в ближайшее время они в Виннипег не собираются, да и вообще едва ли когда-нибудь туда соберутся.

Стэнли настолько робеет и стесняется в их присутствии, что порой ему даже трудно подобрать слова, чтобы выразить какую-либо мысль. Тем не менее он просто заставляет себя находить темы для разговора с Конни и Карлой, и дело не только в том, что они стали для него дойными коровами. На самом деле он просто по уши влюбился в Карлу. Девушки прекрасно видят это и стараются по возможности вести себя по отношению к нему максимально тактично, хотя это удается им не всегда.

— Я и сам всегда хотел побывать в Канаде, — говорит Стэнли, нервно позвякивая мелочью в кармане. — Хорошо у вас там?

— Да-а, — говорит Карла, судорожно пытаясь сообразить, что бы ему такое рассказать о местах, где она на самом деле никогда не была. Ей на память приходит телепередача, посвященная природе и животному миру Канады. — У нас прямо на заднем дворе лось живет.

— Вот это да! — От удивления Стэнли присвистывает. — Вот это страна: ручные лоси живут рядом с людьми, как домашняя скотина!

— Есть такое дело, — кивает Карла, чувствуя себя виноватой перед Стэнли. Он очень милый парень, но это не ее тип мужчины. Даже будь она сама мужчиной, он все равно был бы не в ее вкусе.

Стэнли пристально смотрит на Карлу и уже открывает рот, чтобы что-то ей сказать, но опять не может найти нужных слов.

— Ну вот, в общем… ладно, я пойду, пожалуй, — выдавливает он из себя наконец и поспешно выходит из комнаты.

— Он так хорошо к нам относится, — грустно говорит Карла, — а я взяла и нагло наврала ему прямо в глаза.

— Знаешь, Карла, а у тебя неплохо получается, — говорит Конни.

Карла отворачивается и смахивает непрошеную слезу. Затем, чтобы не отвечать на дальнейшие вопросы сестры, она начинает изображать, что в данный момент ее больше всего на свете интересует, как лучше разместить носки между грудью и лифчиком. Шоу, зрители, деньги — все это она отдала бы не задумываясь, чтобы снова быть вместе с Майки. Так что Конни на этот раз ошиблась: ничего у Карлы не получается. По крайней мере, ничего из того, что действительно имеет для нее какое-то значение.

Публика настолько полюбила Конни и Карлу, что многие зрители приходят смотреть их по много раз. Впервые в жизни у девушек появились настоящие поклонники — фаны, замечающие каждое изменение в их шоу, каждое новшество в костюмах исполнительниц. Сценических костюмов Конни и Карле теперь требуется гораздо больше, так что, подумав, они покупают специальную машинку, с помощью которой можно быстро и без особых трудов украшать одежду стразами, пайетками и всякой блестящей мишурой. Карла сразу же устраивает эксперимент: в качестве подопытного материала она использует купленную на распродаже жилетку скучного коричневого цвета.

Разукрасив жилетку рядами мелких красных и зеленых стеклянных шариков, она надевает ее и смотрится в зеркало.

— По-моему, здорово! — говорит она. — Под прожекторами будет сверкать, как рождественская елка, особенно если крутиться!

— Рада видеть тебя счастливой и довольной, — отвечает Конни. — Ну признайся: тебе же нравится и выступать в шоу, и готовиться к нему.

— Да, пожалуй! Это затягивает, как наркотик: шутка!

Конни улыбается и говорит:

— Ну вот и замечательно! Видишь, мой план сработал.

— Шоу, успех — это все мило, — говорит Карла. — Но если честно, я уже начинаю беспокоиться: не слишком ли мы становимся известны?

— Брось, Карла, — отмахивается Конни, — это ведь только здесь, в Западном Голливуде.

— И еще, — не слушая сестру, продолжает Карла, — мне так тоскливо…

Конни зажимает уши ладонями:

— И думать не моги! Даже имени его не произноси! Чтобы ни о каком Майки я от тебя не слышала!

— А я и не собиралась, — напуская на себя безразличный вид, заявляет Карла. — Я имела в виду вообще парней. Мне ужасно не хватает настоящих парней, которым нравится целоваться с девушками.

— Карла, об этом не может быть и речи — по крайней мере, в ближайшем будущем. Мы не можем тратить время на неудачников, и потом, нам нельзя себя раскрывать, — обрывает ее Конни.

Карла давно готовилась к разговору с Конни на эту тему, но вот сейчас, когда дошло до дела, она уже и сама не знает, чего хочет, ей становится страшно, больше того, она знает, что и у Конни нет готовых рецептов по поводу того, как быть дальше. И все же это вопросы, которые нельзя не обсудить друг с другом — хотя бы однажды.

— Как ты думаешь, Конни, сколько все это будет продолжаться? Я имею в виду — сколько времени нам придется скрываться?

— Пока парики не износим, — резко говорит Конни, избегая прямого ответа на вопрос.

Карла мрачно смотрит на нее:

— В жизни есть гораздо более важные вещи, чем актерская карьера.

— Прикуси язык, Карла, — перебивает Конни, стараясь говорить легким и беззаботным тоном. На самом деле она и сама в последнее время начала тревожиться о том, правильно ли они живут и, главное, как быть дальше. Полностью скрыть свое волнение ей, естественно, не удается. Их сегодняшний образ жизни… Неужели это действительно то, о чем они мечтали? Она внимательно смотрит на сестру и пытается догадаться, о чем та на самом деле сейчас думает.