— А я ей и говорю: «Милочка, в Лос-Анджелесе есть только два типа мужчин: либо швейцары-сводники, либо охотники за юбками». — Конни произносит кульминационную фразу тоном опытной проститутки, и публика покатывается со смеху.

— Конни, я тебя обожаю! — кричит мужчина в морской форме.

— Не искушайте меня, Капитан Хруст, — говорит Конни и многозначительно подмигивает. Развлекая публику, она то и дело посматривает на Карлу, которая пришла в «Хэндлбар» раньше нее. Все время с момента появления Конни в баре сестра ее просто игнорирует. Конни чувствует себя одинокой как никогда, и ей приходится прилагать неимоверные усилия, чтобы держать себя в руках и вести вечер как ни в чем не бывало.

Пианист играет увертюру из «Цыганки», и трансвеститы появляются на сцене, чтобы исполнить свой обычный номер, вихляясь и вращая бедрами. Неожиданно для всех Карла останавливается и подает пианисту знак, прося тишины.

Танцовщицы останавливаются, не закончив своих па, и смотрят в недоумении в сторону Конни. Та не меньше их удивлена и хотела бы знать, что задумала Карла. Впрочем, ждать и теряться в догадках им приходится недолго.

— Посмотрите-ка сюда. — Карла задирает подол платья и демонстрирует голые ноги чуть ли не до самой промежности. Показывая на свои ноги, она призывает зрителей: — Посмотрите на эти бедра. Что это такое? Это настоящие бедра, пышные, какие и должны быть у самой настоящей женщины.

Публика аплодирует, а Карла ухмыляется в сторону Конни.

— Я хочу сделать заявление.

— Карла, не надо! — умоляет Конни.

Карла не обращает на нее никакого внимания. Дождавшись, пока заинтригованная публика утихнет, она подается вперед и заговорщицким тоном выдает:

— Настало время, чтобы все это узнали. Я… я… я люблю поесть!

Еще один взрыв аплодисментов, громче, чем прежде. Конни, чуть не упавшая в обморок от напряжения, может слегка передохнуть.

— Так вот, скоро у нас тут можно будет вкусно поесть. Мы закончим ремонт и станем самым настоящим шоу-рестораном, — говорит Карла.

Зрители встречают это объявление новыми аплодисментами и приветственными криками.

— Вот что нужно Америке. Давайте вкусно есть и смотреть шоу. Все мы, девушки, изнуряем себя, стараясь стать все тоньше и тоньше — без бедер, без грудей, — тоньше и тоньше, пока не начинаем выглядеть как мальчики-подростки. А вот скажите мне: разве этого хотят мужчины? Неужели они хотят мальчиков-подростков? Нет, подруги, они хотят настоящих женщин! — Карла крутит задом и фокстротным шагом пересекает сцену.

Публика подбадривает ее громогласными аплодисментами. Несколько женщин встают и поднимают бокалы в знак солидарности. Девушки продолжают разыгрывать шоу, как будто от этого зависит их жизнь. Вот только за весь вечер Карла не сказала Конни ни единого слова и даже ни разу не посмотрела в ее сторону.

Конни ощущает себя как в кошмарном сне, который никак не хочет кончаться. Еще никогда ей не было так одиноко и тоскливо. Карла — ее кузина, ее сестра, ее лучшая подруга и партнерша по сцене. Конни понимает, что не сможет жить без общения с Карлой, без ее поддержки и помощи. Она просто задохнется, как если бы ей перекрыли кислород.

Час идет за часом, шоу заканчивается, наконец все зрители и актеры расходятся по домам, и вот они остаются вдвоем в своей гримерной. Карла по-прежнему молча собирает сумку. Из бокового кармана выпадает лист бумаги. Конни поднимает его и видит первую строчку: «Дорогой Майки». Она кладет листок обратно в сумку, не читая дальше.

Уже собираясь открыть двери, Карла внезапно оборачивается и говорит:

— Конни, поверь, я действительно рада тому, что у нас появилось свое шоу и все здесь так здорово сложилось, но скажи, кому нужен успех, если его не с кем разделить? — На мгновение она умолкает, явно ожидая от Конни ответа. Другое дело, что теперь Конни не знает, что сказать. Ее больно резанули слова Карлы: «Успех не с кем разделить».

То есть как это не с кем? А как же она? Разве до сих пор они не делили поровну все, что с ними происходило?

— Ладно, пока, дома увидимся, — говорит Карла.

Конни, закусив губу, не может вымолвить ни слова. После ухода Карлы она собирает свои парики и косметику. Потом проходит через бар и говорит на ходу:

— Спокойной ночи, Стэнли.

Открыв входную дверь, Конни делает шаг на улицу и наталкивается прямо на Джеффа — в который раз. Не столько потеряв равновесие, сколько уже по привычке они оба падают на тротуар. Разумеется, такая ставшая уже традиционной встреча не может не рассмешить обоих.

— Ну вот — все как всегда. Мне придется купить мотоциклетный шлем на то время, пока ты в городе, — давясь от смеха, говорит Конни и поднимается на ноги.

— Я думаю, это мой стиль: пришел, увидел, уронил, — тоже со смехом говорит Джефф.

— Как ты сказал? «Пришел, увидел, уронил»? Мне нравится! Я у тебя этот прикол позаимствую! Продашь или так авторские права уступишь?

Джефф встает и помогает Конни собрать выпавшие из сумки вещи. Он удивленно замирает, когда совершенно случайно у него в руках оказывается женский гигиенический тампон, а потом протягивает его Конни с выражением растерянности на лице.

— А, это абсорбент, причем самый лучший, — быстро говорит Конни, на ходу сочиняя объяснение, и пытается стереть тампоном губную помаду. Волокна ваты прилипают к губам, и Конни еще долго приходится облизывать губы и отплевываться.

— Странно, что эти штуки до сих пор не рекламируют для такого применения, — говорит Джефф. — А я своего брата ищу. У него мобильник не отвечает. Не знаешь, он случайно не здесь?

— Нет, она ушла. Жаль, что ты опять не пришел на наше шоу.

— Да-да. Я как-нибудь в следующий раз. Я… пока еще не готов его смотреть, — искоса взглянув на Конни, говорит он и добавляет: — Ты только, пожалуйста, не обижайся, я не хотел сказать ничего плохого про твою работу.

— А я и не обижаюсь. Я тоже, между прочим, не горю желанием увидеть, как ты стоишь на раздаче в «Макдональдсе» и кричишь: «Свободная касса!»

Джефф делает вид, что страшно оскорблен, но его разбирает смех.

— Я финансовый консультант, — с преувеличенной гордостью объявляет он.

— Ну, ясное дело! — восклицает Карла и хлопает в ладоши. — Миленький, да я просто носом чую, как от тебя разит стрессом и умственным перенапряжением.

Неловкий момент исчерпан, каждый оценил другого в полную меру.

— Я вовсе не задираю нос, как ты, может быть, думаешь, — вполне серьезно сообщает Джефф.

Поняв, что он ждет от нее откровенного ответа, Конни обращает все в шутку и подначивает его:

— Нет, задираешь, еще как задираешь.

Им очень хорошо и весело вместе. Конни явно не горит желанием возвращаться домой к обиженной и молчаливой Карле. Потом она даже не сможет вспомнить, ей или Джеффу пришла идея пойти куда-нибудь выпить. Она помнит только, что вскоре они оказались в каком-то модном баре на незнакомой Конни улице. Что хохотали они без умолку — это еще куда ни шло, но ведь и выпито было, прямо скажем, немало.

Конни заказывает еще одну порцию водки.

— Эй там, за стойкой! Тут люди от жажды умирают, — говорит она запинающимся языком.

— Слушай, а как это получилось, что ты так не похожа на остальных трансвеститов? — спрашивает Джефф, давая бармену знак подать ему тот же самый напиток.

— Чего?

— Ну, ты ведь сама знаешь, что у вас, трансвеститов, есть определенные неписаные правила поведения или что-то в этом роде. Принято как бы разыгрывать роли. — Джефф встает и высоким голосом с преувеличенной мимикой говорит в театральном стиле, свойственном трансвеститам: — О, дорогуша, ты, которая носишь белое до Дня поминовения? Святая Марта Стюарт!

Пародия получается такой неожиданно удачной, что Конни разражается хохотом.

— Вот и скажи: почему оно так? — спрашивает Джефф. Его шатает, и он хватается за угол барной стойки, чтобы удержаться на ногах и не рухнуть прямо на Конни.

— Что? — переспрашивает Конни. На самом деле ей сейчас не до разговоров: она так близко от него, что едва может дышать.

— Ну, что ты ведешь себя как нормальный человек. С другими трансвеститами я общаться совсем не могу, а с тобой мне хорошо и легко. Даже жалко, что ты не настоящая женщина. В чем же тут фишка? Давай раскалывайся: ты притворяешься, играешь или ты на самом деле такая? Или правильнее все-таки сказать — такой?

Конни опять проклинает себя за то, что не может честно ему ответить и вынуждена увиливать.

— О, малыш, ты меня настоящую еще вообще не знаешь! — загадочно говорит она. — А когда узнаешь, сразу же сбежишь! Испугаешься и к мамочке запросишься!

— Ни за что! — с пьяной бравадой заявляет Джефф.

— Да неужели? Честное слово, не испугаешься настоящей женщины?

— О, Конни, — почти жалобно стонет он, — но ты ведь не женщина.

Конни залпом выпивает свою водку и говорит:

— Тебя ждет большой сюрприз, малыш. А вообще-то я уже знаю, кого ты предпочитаешь. Ты тоже настоящий извращенец: тебе нравятся девчонки-недотроги.

— Ха! А вот и неправда!

— А я — в твоем вкусе? — спрашивает Конни.

Джефф тоже дразнит ее:

— Еще бы!

— Значит, ты находишь меня привлекательной?

— Ну, я ведь не видел тебя без этого наряда, но как девушка, Конни, ты просто супер, высший класс.

Нетвердо держащийся на ногах Джефф наклоняется к Конни, чтобы более ясно выразить свою мысль. Он оказывается так близко и действует на нее так притягательно, что Конни теряет контроль над собой. Она целует его прямо в губы.

— Ч-черт! — Он отшатывается от нее и выскакивает из бара, не попрощавшись и даже не оглянувшись.

Карла дома одна. В очередной раз посмотрев на фотографию Майки, она протягивает руку и снимает телефонную трубку. Она долго плакала, но сейчас уже перестала. Вытерев глаза и переведя дыхание, она набирает так хорошо знакомый номер.

— Алло? — Майки берет трубку буквально на втором звонке. Услышав его голос, Карла непроизвольно опять начинает плакать. Голос Майки совсем не изменился, он такой привычный и родной, и она так соскучилась по нему, что даже не может говорить.

— Алло? Карла, это ты? — говорит Майки. — Детка, я тут ничего не слышу, но думаю, что это ты. У меня на определителе номера код Калифорнии. Значит, ты там? У тебя все в порядке?

Карла слышит, как в замке входной двери поворачивается ключ, и моментально вешает трубку. Они с Конни молча смотрят друг на друга, обе сильно заплаканы.

— Добрый вечер, — сухо здоровается Конни. Ей не хочется сегодня опять ругаться или ссориться с Карлой, да у нее просто нет на это сил.

Карла кивает и, глядя в сторону, одними губами произносит:

— Привет.

Конни проходит прямо в спальню, раздевается и ложится в постель. Она закрывает голову подушкой, чтобы Карла не слышала ее всхлипываний. Естественно, она и сама при этом не слышит, что рядом, в гостиной, навзрыд плачет Карла. Слезы — вот что объединяет их еще долгие часы, только ни одна из сестер об этом не догадывается. Едва ли не самую тяжелую ночь в своей жизни они проводят порознь, хотя и всего в нескольких футах друг от друга, и при этом ни одна из них не уверена, сможет ли она когда-нибудь снова нормально общаться с сестрой и подругой.

Письменный стол Руди завален дешевыми сувенирами, привезенными Тибором с последних гастролей: тут и пресс-папье, гравировка на котором возвещает: «I LOVE NEW YORK»; и палочки для чесания спины в виде аллигаторов с надписью «FLORIDA!» на брюхе; и кофейные кружки с эмблемой штата Миссури и соответствующей надписью.

Руди ходит по кабинету из угла в угол, слишком расстроенный и озабоченный даже для того, чтобы заняться упражнениями на стоящем в углу тренажере.

— Эти женщины просто испарились. Понимаешь, пропали они, — говорит ему Тибор уже в третий раз.

«Идиот!» Люди не испаряются и не пропадают, если они, конечно, не мертвы и не похоронены. Он их не убивал, а значит, они не могут быть мертвы. Ergo, они не испарились и не пропали.

Руди тайфуном вырывается из кабинета и марширует в холл. Он и сам не знает, куда идет, но видеть Тибора он больше не в состоянии ни секунды. Он сворачивает за угол, заходит на склад и тотчас же натыкается на своего племянника Эла, который сидит на штабеле ящиков и, как обычно, перекуривает.

— Привет, мистер Руди, — говорит Эл.

— Чего расселся? Быстро за работу! — рявкает на него Руди. Вот работничек: только бы ни черта не делать. Руди взял его на склад, сделав большое одолжение жене, которая так дружит с мамашей Эла.

Эл с унылой, как у старой таксы, физиономией выплевывает недокуренную сигарету прямо на пол и берется за ящик с консервированными фруктами.

— Чего ходишь с кислой рожей? Что за гвоздь у тебя в заднице? — спрашивает Руди.

— Да мой приятель меня достал. Это из-за того, что наши девчонки слиняли, а он теперь все ходит за мной и ноет, — отвечает Эл. Он рад с кем-нибудь поделиться тем, как устал от хныканья и стонов Майки по поводу отсутствия Карлы.

Руди с интересом смотрит на Эла.

— Я и не знал, что у тебя есть девчонка.

«Если честно, то я и не думал, что на такого придурка кто-нибудь может клюнуть».

— Пять лет за мной числилась, — хвастается Эл, как будто они говорят о каких-нибудь скаковых кобылах.

— Надо бы поговорить с тобой, — задумчиво говорит Руди. — Общение — вот что самое важное в жизни. Знакомства, контакты — так и собирается по крупицам нужная информация. — Почесав в затылке, он открывает ближайшую коробку и достает из нее бутылку шотландского виски. На физиономии Эла появляется недоуменное выражение. Все это время он был уверен, что перетаскивает консервированные фрукты в банках.

— Ну давай рассказывай, — не столько предлагает, сколько приказывает Руди.

Эл пожимает плечами. Почему бы и нет? Говорить — всяко уж лучше, чем таскать на горбу коробки со склада в грузовик.

Эл перестает говорить, когда Руди начинает хохотать как сумасшедший: у него даже слезы текут по щекам.

— Погоди-ка. Значит, Конни и Карла? — снова переспрашивает Руди. — Те самые две певички, которые подрабатывали в забегаловке в аэропорту? — Тут он снова сгибается пополам от смеха и хохочет до тех пор, пока у него не начинаются спазмы и колотье в боку.

Эл удивленно смотрит на босса.

— Что смешного-то?

— Ничего, парень, ничего, — заверяет Руди, вытирая слезы и сморкаясь. — Так где они?

— Они не хотят нам говорить, — говорит Эл. — Но вчера вечером кто-то звонил Майки и не дозвонился. Его определитель номера показал код 323. Это Калифорния.

— Лос-Анджелес! — восклицает Руди, и через мгновение в голове у него рождается блестящий план. — Послушай, у меня, сам понимаешь, дел по горло, и я не могу прямо сейчас бросить работу и поехать туда с тобой. С другой стороны, от тебя в таком виде здесь толку немного, так что давай-ка мотай туда, посмотрим, сможешь ли ты их разыскать.

Руди достает из кармана пухлую пачку банкнот и протягивает Элу, у которого от изумления отвисает челюсть и глаза лезут на лоб. Руди тем временем продолжает наставлять:

— Как только найдете их, сразу дайте мне знать. Звоните немедленно, в любое время.

— А что случилось-то? — спрашивает Эл, польщенный таким вниманием, но одолеваемый любопытством: до сего дня босс не проявлял к нему никакого интереса и обращался только для того, чтобы обматерить и обозвать тупым куском дерьма.

— Очень уж хочу узнать, чем все это у вас закончится, — говорит Руди, покровительственно хлопая Эла по колену.

— Грандиозно! — восклицает Эл, которому такое объяснение кажется вполне понятным. — Спасибо, мистер Руди.

В глазах Руди загорается убийственно зловещий огонек, и он отвечает:

— Да не за что!

Конни сидит на ступеньках перед своим домом, где чувствует себя в последние дни гораздо уютнее, чем в собственной квартире, где ей приходится все время сталкиваться с Карлой. Другое дело, что и здесь на нее иногда натыкаются люди, которых она не хочет видеть. Или которые не хотят видеть ее.

Из подъезда выходит Джефф, видит Конни и разворачивается назад, чтобы скрыться за дверью и переждать.

— Можешь не прятаться, я тебя уже увидела, — говорит ему Конни.

Джефф делает такое лицо, как будто ему все нипочем, и даже пытается изобразить на нем слабую улыбку.

— И правда.

Разговор особо не клеится, но все-таки они каким-то образом договариваются до того, чтобы немного прогуляться. Несколько кварталов они проходят, не произнеся ни слова. Первым заговаривает Джефф:

— Слушай, я ведь не…

— Я знаю, — спешит заверить его она.

— Это было…

— Ошибкой, — кивает она.

Джефф бросает на нее взгляд.

— Если ты думаешь…

— Не думаю, — говорит Конни.

Джеффу трудно смотреть ей в глаза, поэтому он отворачивается и идет дальше, глядя под ноги.

— Мне очень жаль. Извини.

— Ты меня тоже извини, — произносит она, ожидая, когда же он посмотрит на нее. — Ну что, останемся друзьями?

Он по-прежнему стоит, уставившись в землю, словно обнаружил там, как в сказке, горшок с золотом, а потом отвечает, покачав головой:

— Наверное, нет. Не получится у нас с тобой дружить. Мне бы с братом-то разобраться. Чем дольше с ним общаюсь, тем труднее мне смириться с тем, что он одевается как женщина и вообще так себя ведет. Есть в этом что-то ненормальное.

Ну вот, и он туда же: опять это слово — «нормально». А что такое «нормально»? Кто это, собственно говоря, устанавливает? Кто решает, что нормально, а что нет?

Провожая взглядом Джеффа, переходящего улицу и удаляющегося по противоположному тротуару, Конни чувствует, будто внутри у нее что-то обрывается. Когда он скрывается из виду, она продолжает идти в ту же сторону, куда они шли вместе. Она идет все быстрее, и, по мере того как в ней все больше и больше нарастает обида и даже гнев на Джеффа за его дурацкие страхи и предрассудки, Конни все ускоряет шаг. Каблуки у нее, как всегда, слишком высокие, и ей довольно трудно сохранить чувство собственного достоинства, когда она, раскачиваясь на них, семенит вдоль улицы, кипя от негодования и брюзжа по поводу людей, которые воображают, будто им точно известно, что нормально, а что нет.

Машина, вывернувшая из-за угла, поравнявшись с Конни, притормаживает у тротуара. Звучит сигнал, и из открытого окна до нее доносится голос Карлы:

— Эй, красотка, покатаемся?

Конни хмуро садится в машину и быстро захлопывает дверцу. Прежде чем она успевает что-то сказать, Карла довольно ощутимо щелкает ее по шее.

— Это я должок отдаю, — говорит она. — Да стоило бы тебе и еще врезать.

— Я сейчас все объясню, — тихим, усталым голосом говорит Конни.

— Ну да, сейчас! Чего тут объяснять-то? — презрительно фыркает Карла. — Ты решила пробежаться, чтобы сбросить лишний вес. — Конни получает еще один щелчок.

— Ой! Больно же! — вскрикивает Конни. Немного успокоившись, она говорит: — Ну ладно, Карла. Мне очень стыдно, но я должна сказать, что занималась пробежкой на своих семидюймовых каблуках.

— И как это пришло тебе в голову? А ты вообще в курсе, что у нас с утра была назначена репетиция, на которую ты не явилась? — сообщает Карла.

Конни чувствует, что готова снова разрыдаться.

— Не лезь ко мне, пожалуйста, хоть на минутку оставь в покое, — умоляет она. — Меня, между прочим, только что бросили.

— Что? Надеюсь, это не натурал?

Конни кивает и вытирает нос скомканным платком.

— Да-а, так все и вышло. Да у нас ничего еще и не было: он же думает, что я парень, так что все кончилось, даже не начавшись.

Карла включает передачу и нажимает на газ. Проехав до следующего светофора и притормозив, она говорит:

— Конни, разве не ты все время твердила мне, что у нас нет времени на бойфрендов? Разве не ты талдычила, что нам нужно сосредоточиться только на наших карьерах? — Тут она выглядывает в окно машины и видит выходящего из магазина Джеффа. — Это случайно не Джефф? — спрашивает она.

— Да, в самом деле, — отвечает Конни, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал удивленно и в то же время без особого интереса.

Но Карла слишком хорошо знает сестру, чтобы купиться на такой дешевый спектакль. Она все понимает и оценивает совершенно правильно, а потому притормаживает у автобусной остановки.

— Так, значит, это Джефф? — говорит она, обхватив Конни рукой за шею и глядя ей прямо в лицо.

Конни пытается высвободиться, но Карла слишком сильна и держит крепко. Конни переходит на умоляющий тон:

— Карла, пусти! Ну пусти, ты меня задушишь! Ой, твоя коленка мне в бок уперлась!

Карла ослабляет захват, но в то же время берет Конни за подбородок и поворачивает ее лицо к себе так, что они смотрят друг на друга в упор и чуть ли не соприкасаются носами.

— Конни, ты что, рехнулась? Тебе жить надоело? Мало того, что мы и так стали слишком знамениты под своими настоящими именами! Нам теперь еще только Джеффа не хватало! Неужели ты не понимаешь: он расскажет все Роберте, а та и вовсе не умеет держать язык за зубами. Она все растреплет, люди начнут болтать, все всё узнают, и эти типы без проблем найдут нас и убьют!

— Да ничего же не случилось! У нас с Джеффом ничего не было! Так что отвали! — орет Конни.

— Не ори на меня! — кричит Карла. — Да что вообще с нами творится? Мы ругаемся! Мы же никогда не ругались. Никогда в жизни!

Они обе начинают рыдать, и это представляет собой не самое эстетичное зрелище. Слезы ручьями стекают по щекам, смешиваясь с соплями, а девушки до того подавлены, что даже не в состоянии вытереть платками лица.

— У нас нервный срыв, — бормочет Конни между всхлипами.

— Вот именно, — подхватывает Карла. — А может, это запоздалый посттравматический синдром после того, как в нас стреляли! Как у тех парней, которые воевали в Наме!

Даже находясь на самом дне пропасти отчаяния, Конни считает своим долгом поправить Карлу и еще раз продемонстрировать ей, кто здесь умный, а кто — нет.

— Карла, ты не должна говорить «Нам»! Ты же не была в этом самом Наме, так и не пользуйся жаргонными выражениями. Следует говорить Вьетнам!

— Да заткнись ты, Конни! — шипит Карла. — Как хочу, так и говорю.

— Ну и черт с тобой! — сдается Конни и снова начинает рыдать. — Боже мой! Я поцеловала Джеффа! И хочу опять его поцеловать! Только уже без грима и парика!

Карла застывает в изумлении.

— Нет, Конни, это невозможно! Нельзя! Неужели ты это сделала?

Вместо ответа Конни только ревет, а вслед за ней начинает реветь и Карла. Теперь они до ужаса похожи на парочку орущих младенцев, нетерпеливо дожидающихся, пока мамочки сунут каждому в рот рожок с детским питанием.

Постепенно Конни успокаивается и берет себя в руки.

— Карла, я так больше не могу.

Карла просто взвивается. Она до того зла на сестру, что готова не то что щелкнуть ее по шее, а врезать прямо кулаком в нос.

— Заткнись! — вопит она. — Конни, мы и так во все это вляпались из-за тебя. Это ведь твоя была идея — занять у Фрэнка денег на новые костюмы! Твоя — хотя ты знала, что он гангстер. Так что это из-за тебя нам пришлось увидеть, как его убили. А после — да, в нас самих стреляли! Помнишь это? Стреляли из настоящего пистолета! А потом в твою дурацкую башку пришла идея разыграть трансвеститов, и теперь нам придется всю жизнь скрываться, изображая из себя мужиков, переодетых женщинами, так что заткнись, заткнись, заткнись! — Она замолкает, чтобы перевести дух, и Конни думает, будто сестра уже прокричала все, что считала нужным. Но очень скоро выясняется, что это не так, и Карла просто взяла таймаут, потому что ей нужно еще сказать многое, очень многое, все, что накопилось у нее не только за последнее время, но и за всю прожитую бок о бок жизнь. — Я всегда тебя слушалась, всегда делала то, что ты хотела, всегда подыгрывала тебе — всю нашу жизнь, потому что всю жизнь ты играла роль умной, а я считалась дурочкой, которую нужно поучать. А на самом деле ты вовсе не зимнее меня, нет. НЕТ. — В подтверждение своих слов она тычет Конни кулаком в грудь, чтобы та лучше уяснила суть сказанного. — С сегодняшнего дня умной буду я, а ты будешь меня слушаться. А уж после того, что ты устроила сегодня — чуть не подставила нас под бандитские пули из-за того, что погналась за каким-то парнем, — ты не только глупее меня, а самая настоящая дура. А еще называла меня толстой!

Некоторое время они молча сопят, вздыхают и утирают рукавами слезы и сопли.

— Никакая ты не толстая, — бурчит себе под нос Конни, надеясь таким образом добиться перемирия.

— Да мне плевать на это! — Карла ударяет кулаком по передней панели машины и кричит: — Разве ты не слышала, что я сказала нашим зрителям? Не слышала? — Карла делает попытку заставить себя успокоиться и перестать орать. — То, что мы говорим публике каждый вечер, — я действительно так считаю, Конни, и верю в это.

— Я тоже так думаю и верю в то, что говорю, — серьезно произносит Конни. — И на самом деле, Карла, я вовсе не считаю, что я умнее тебя.

— Нет, считаешь.

— Потому что так оно и есть.

— Нет. — Карла вновь хватает Конни за подбородок и поворачивает ее лицо к себе. — Ты меня опять обманула. Прекрати немедленно.

— Хорошо, больше не буду, — как-то вяло отвечает Конни.

Карла смягчается и дружески шлепает Конни по руке.

— Ну ладно, можешь считать, что я тебя простила, — говорит она.

Конни улыбается сквозь слезы и облегченно вздыхает.

— Прости меня, Карла.

Лучше всех выразился йог Берра: «Все, что есть, — когда-то уже было».

Эл и Майки, нечесаные и небритые, едут по бульвару Сансет и останавливаются у того самого кафе «Чайный лист и Кофейное зерно», где девушки в день приезда в Лос-Анджелес получили первый опыт общения с аборигенами. Майки остается ждать в машине, а Эл идет за кофе и встречает того же самого парня с «хвостиком», стоящего за стойкой.

Через окно Майки видит, как Эл делает заказ. Бармен что-то говорит ему, а Эл что-то отвечает. Буквально через несколько секунд даже с улицы становится видно, что Эл с барменом спорят, а затем и переходят к откровенной ругани. Кончается все тем, что Эл перегибается через стойку и закатывает бармену увесистую оплеуху.

Майки закрывает лицо руками, чтобы не видеть, что будет дальше. Ему и так все ясно — сейчас послышится звук сирены, подъедет полицейская машина с мигалками, и в итоге все деньги, выданные им Руди на поездку, придется потратить на то, чтобы вытащить Эла из тюрьмы под залог.

Кто-то стучит в окно машины. Майки испуганно вскидывает голову и видит Эла, руки которого заняты двумя чашками кофе.

Эл садится за руль своего изрядно потрепанного «мустанга» и поворачивает ключ в замке зажигания. Скрежет изношенного донельзя стартера напоминает стон умирающего зверя. Сидящие на террасе кафе люди вздрагивают и провожают чадящую и грохочущую колымагу недоуменными взглядами, но парни, конечно, этого не замечают. А если бы даже и заметили, то и черт с ним: они уже привыкли к такой реакции на свою машину, да и вообще им плевать.

Кофе оказывается крепким, горячим и бодрящим. Майки решает, что настал самый подходящий момент поговорить с Элом о том, что гложет его с того самого дня, когда Эл объявил, что им надо ехать в Лос-Анджелес и привезти обратно своих подружек.

— Слушай, тебе не кажется подозрительным, что мистер Руди выдал нам такую кучу денег для того, чтоб мы поехали сюда? — спрашивает он Эла.

Эл пожимает плечами. За свою жизнь он твердо усвоил: меньше думаешь — спокойней живешь.

— Он просто заботится обо мне.

— С каких это пор? И с какой стати?

Это хороший вопрос, и ответа на него у Эла нет.

— Не знаю, — говорит он.

— Некоторые вещи относительно мистера Руди могут тебя удивить, Эл. — Майки старается выразить свою мысль как можно более деликатно.

Неожиданно Эл с силой ударяет Майки по руке.

— Да что я такого сделал? — восклицает Майки, потирая краснеющее на глазах пятно от удара. — Теперь синяк будет.

Эл предпочитает сменить тему разговора:

— Карту города нашел?

Публика в «Хэндлбаре» шумит и гудит. Помещение так забито людьми, что еще немного — и пожарные вполне смогут закрыть заведение за нарушение противопожарных нормативов. За столиками и в кабинках сидят как однополые, так и разнополые пары и компании. Все они в восторге от шоу, от еды, от того, что здесь можно попеть, выпить и посмеяться.

Карла стоит посреди сцены, выхваченная из полумрака лучом прожектора, и заканчивает свой юмористический монолог:

— …Да потому что мужик скорее стекло грызть станет, чем запишет, кто и зачем тебе звонил по телефону. Ты приходишь домой и спрашиваешь: «Милый, мне кто-нибудь звонил?» А он тебе: «Да-а». — Карла делает многозначительную паузу, строит соответствующую физиономию и продолжает: — А потом у него в мозгах наступает полный мрак — будто лампочка лопается. И он говорит: «Кто-то из твоих подруг».

Ударник отбивает лихую барабанную дробь, публика ревет от восторга. Одна женщина пихает мужа локтем в бок и кричит:

— Точно, так и бывает!

В соседней кабинке другая пара — оба мужчины — подталкивают друг друга локтями и кричат в унисон:

— Точно, так и бывает!

По соседству двое мужчин и женщина обмениваются улыбками.

— Какие у тебя красивые тени, — говорит женщине один из мужчин.

— Спасибо, что заметил, — говорит она. — Это «Эйвон».

— Да ты что! — удивленно восклицает тот.

— В общем, в конце концов, — заканчивает Карла свой монолог, — я думаю, что мы с Конни правильно решили: на кой черт нам эти мужики, без них обойдемся.

— Обойдемся! — соглашается Конни и затягивает любовную балладу из «Отверженных»:

Не допев и половины песни, Конни вспоминает о Джеффе и о том, что для них нет никакого выхода и никакой перспективы. Ее глаза наполняются слезами, и она уходит со сцены. Публика считает это частью шоу, трогательной находкой актрисы, которую они обожают.

Женщина, сидящая за одним из ближайших к сцене столиков, громко вскрикивает:

— О-о-о, до чего же он хорош!

Позже в тот же вечер Конни сидит дома на диване в угрюмом молчании.

— Что с тобой? — спрашивает Карла.

Конни пожимает плечами. Прежде чем она успевает ответить, к ним буквально вламывается Брианна и взволнованно говорит:

— Там Персик переругалась с Джеффом!

Вместе с девушками она высовывается из окна и прислушивается к тому, как цапаются друг с другом не на шутку разошедшиеся братья.

— Это же прямо здесь! — кричит Роберта, показывая на вход в «Хэндлбар». — А ты даже войти не хочешь. У тебя просто смелости не хватает зайти и посмотреть наше шоу. Признайся, тебе противно все, что связано с моей жизнью, да и я сам тоже!

— Роберт, — вроде бы спокойно отвечает Джефф, — я на наши отношения потратил кучу времени и энергии. Я пытаюсь — но не надо на меня давить. Неужели ты не можешь дать мне еще немного времени? Пойми, мне на самом деле тяжело видеть тебя таким!

— Я тебе не детский конструктор, который можно разобрать и выбрать те детали, от которых тебя не тошнит, — огрызается Роберта. — Или принимай меня таким как есть, или катись отсюда. Твои полуотношения меня не устраивают, Джефф.

Конни с Карлой, Брианна, Леа и еще несколько трансвеститов, живущих в том же доме, поспешно спускаются по лестнице вниз, чтобы выступить арбитрами в этом споре. В этот момент рядом с домом притормаживает машина, из которой выходит очень эффектная женщина лет тридцати в практичных туфлях-лодочках сочного розового цвета и с подобранной им в тон сумочкой.

Женщина изумленно глядит на Джеффа и Роберту, затем замечает собравшуюся вокруг «женскую» компанию и, словно не веря своим глазам, спрашивает:

— Джефф? Это ты?

Джефф, со страдальческим видом отводя глаза в сторону, говорит:

— Это не то, что ты думаешь, Мэри, — говорит он.

— У меня самой глаза есть, — брезгливо говорит она. — Не надо мне ничего объяснять. Так вот из-за чего вся эта таинственность. Ха! Я-то думала, ты встречаешься с другой женщиной, в худшем случае — с несколькими женщинами.

— Да нет же, Мэри, — жалобным тоном произносит Джефф.

— Ну что же, Джефф, может быть, у тебя все-таки хватит смелости представить меня своей подруге? — предлагает Роберта.

Джефф оглядывается и обнаруживает, что их с братом сугубо личный разговор, равно как и встреча с Мэри, уже собрали немалую аудиторию. Он тяжело вздыхает и бесцветным голосом произносит:

— Мэри, познакомься, это Роберт. Мой брат.

Лицо Мэри бледнеет прямо на глазах. Она даже не пытается проявить вежливость и хоть как-то скрыть свое омерзение.

— Ну ладно, — вдруг объявляет Конни и хлопает в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание, — спектакль окончен, девочки. Почему бы нам не оставить людей в покое, чтобы они могли решить свои семейные и сугубо личные вопросы?

Мэри еще раз обводит взглядом собравшуюся вокруг компанию и наносит Конни тщательно рассчитанный словесный апперкот:

— О, Джефф, как ты можешь общаться с ними? Это же просто кучка извращенцев!

Конни буквально потрясена тем, какое отвращение вызывают у Мэри Роберта и остальные собравшиеся вокруг люди, которых сама она привыкла считать своими лучшими друзьями.

Карла делает шаг вперед и говорит:

— Смотри не нарвись на неприятности. Мы ведь тоже знаем много разных слов. Лучше проваливай отсюда.

Мэри бросает на нее быстрый взгляд. Она уже открывает рот, чтобы сказать что-то еще Джеффу, но затем передумывает, залезает в машину и быстро уезжает. Все молча стоят и ждут продолжения. Карла первая разворачивается и идет через толпу ко входу, предлагая остальным последовать ее примеру. Джеффу нужно собраться с мыслями и осознать, что произошло, а посторонние наблюдатели при этом отнюдь не требуются.

Встретившись взглядом с Карлой, Конни качает головой. Она намерена остаться с Джеффом. Карла кивает. Она понимает Конни. По крайней мере, ей так кажется.

У Джеффа такой вид, будто он вот-вот заплачет, но Конни не пытается его утешать и даже не предлагает ему носовой платок. Она садится рядом с ним на переднее сиденье машины, не обращая внимания на хмурое выражение его лица. У нее на сердце, под тщательно сконструированным бюстом, накопилось то, что она очень хочет высказать этому человеку. Ей нет никакого дела до того, что ему сейчас плохо и он не хочет, чтобы именно в этот момент ему читали нотации.

Конни смотрит на него упор, пока он не поднимает на нее глаза. Тогда она говорит:

— Раз уж у тебя сегодня все равно такой неудачный день, то давай я тоже кое-что скажу. Послушайся моего совета: никогда не называй кого-то ненормальным, не навешивай этот ярлык, ладно? Кто говорил: «Мне все равно, как одевается мой брат, я просто хочу понять его»? Оказывается, ты врал! На кой черт ты тут ошивался и делал вид, что хочешь восстановить отношения с братом? Ха-ха! По-моему, ты просто хотел справиться со своими комплексами за его счет, разве нет? Посмотри на Роберту: она прекрасно жила, пока ты не появился. С какой стати ты врываешься в жизнь брата и начинаешь высказывать свои суждения и давать оценки? Она такая, какая есть. Мы все такие. Не нравится — катись отсюда. Зачем тратить твое драгоценное время на какую-то кучку пидоров? Ты ведь точно так же про нас думаешь: это у тебя на лице написано. А у Мэри хотя бы хватило духу сказать это вслух, нам в лицо.

Конни просто трясет от гнева, когда она вылезает из машины и захлопывает за собой дверцу. Карла и Роберта ждут ее на ступеньках у входа в дом. Взявшись за руки, они скрываются в подъезде и вскоре уже заходят в квартиру девушек, где собрались все их друзья-подружки. Все хотят побыть немного вместе, чтобы переварить случившееся и оказать моральную поддержку Роберте.

Конни молча проходит в спальню, и, когда через некоторое время Карла заглядывает туда, чтобы убедиться, что все в порядке, она обнаруживает Конни стоящей перед большим зеркалом и рассматривающей свое отражение. Карла подходит к сестре и ласково обнимает ее.

— Ужасно больно, правда? — говорит Конни, улыбаясь одними уголками губ.

Карла кивает.

— Да уж.

— Это было забавно, — заявляет Роберта, входя в спальню. — Просто потеха! — По ее тону девушки понимают, что ей вовсе не весело. — Мне нужно выпить.

— Эй, девочки, а ну-ка все на выход! Есть повод выпить, — кричит Карла, стоя в дверях спальни.

— Ну вот, не успеешь присесть, как сразу выгоняют, — капризно говорит Брианна. — Я уже старая, я лучше в бинго сыграю.

Роберта разыгрывает роль швейцара и распахивает дверь, все разбирают свои сумочки и торопливо подкрашивают губы и припудривают носики, чтобы можно было показаться на публике.

В это время через холл проходит Маргарита — соседка Конни и Карлы. Увидев открытую дверь их квартиры, она заглядывает и говорит:

— Привет всем! Давно хотела сказать, что мне ужасно нравится ваше шоу.

— Ура, фанатка! — радостно восклицает Леа.

— Мы тут собрались пойти выпить, — сообщает Роберта.

— Меня, кстати, зовут Маргарита. Как коктейль. — Она явно напрашивается на приглашение.

Леа, добрая душа, откликается мгновенно.

— Маргарита? Влажная и пьянящая? Пошли с нами.

Конни хмуро переглядывается с Карлой. Конечно, после прочитанной Джеффу лекции о толерантности ей как-то неловко осознавать свое лицемерие и ловить себя на том, что она с презрением относится к женщине, выбравшей иную, чем они, сферу деятельности. Но все-таки должен же быть предел любой терпимости. Вот только где именно проходит эта черта?

Впрочем, уже слишком поздно.

— Я только сумочку возьму — говорит Маргарита и спешит в свою квартиру.

Конни хватает Леа за руку и впивается ногтями в ее ладонь.

— Ой, больно! — недовольно скулит та.

— Леа, она же проститутка, — говорит Конни.

Леа пожимает плечами.

— Вау! Ну и что в этом такого?

Маргарита возвращается, и подружки Конни и Карлы не упускают возможности подразнить их.

— Ты такая красивая! Ты случайно не модель? — спрашивает Леа самым невинным тоном, на какой только способна.

Маргарита мило улыбается.

— Ну что ты, теперь уже нет, но в молодости я действительно ходила по подиуму.

— А кем ты сейчас работаешь? — спрашивает Брианна как бы невзначай.

— Ой, давайте только не будем говорить о работе, — говорит Маргарита с выражением неудовольствия на лице.

— Да, девочки, у нас же вечеринка — так будем отдыхать, — объявляет Конни.

— Вообще-то я занимаюсь продажами, — неожиданно говорит Маргарита.