Каменные руины форта Блэклок стояли на лужайке, с которой открывался вид на подступы к гавани Стормхавэна. Форт со всех сторон окружила большая поляна с пятнышками светлых сосен, которые сходили на нет в направлении полей фермеров, и плотными зарослями сахарного клёна. По ту сторону лужайки возвели жёлто-белый павильон, украшенный лентами и флажками, что весело захлопали на ветру. Транспарант, натянутый над ним, провозгласил нарисованными буквами: «71-Й ЕЖЕГОДНЫЙ СТОРМХАВЭНСКИЙ ПИКНИК С ЛОБСТЕРАМИ!!!»

Хатч с трепетом направился вверх по пологому склону покрытого травой холма. Пикник с лобстерами оказался первым настоящим поводом для того, чтобы встретить город целиком, и Малин точно не знал, какого приёма следует ожидать. Но ничуть не сомневался, какой приём окажут самой экспедиции.

Хотя «Таласса» обосновалась в Стормхавэне лишь чуть больше недели назад, её воздействие на город уже сказалось. Сотрудники компании сняли большую часть съёмных домов и свободных комнат, причём кое-кому из них это обошлось в громадную сумму. Они заполонили крошечную гостиницу. Оба ресторана в городе – «Бросай якорь!» и «Причал» – каждый вечер забиты до отказа. Заправке у набережной пришлось утроить поставки, а обороты в «Суперетте» – пусть Бад никогда бы этого не признал – поднялись минимум в полтора раза. Городок был настолько признателен охотникам за сокровищами острова Рэгид, что мэр поспешно распорядился сделать «Талассу» почётным гостем пикника с омарами. И негласная скупка Найдельманом половины выпуска газеты – по предложению Малина – просто довершила дело.

Приближаясь к павильону, Хатч разглядел стол для почётных гостей, за которым уже расселись именитые горожане и официальные лица «Талассы». Перед столом поместили небольшую трибуну с микрофоном. По другую сторону от них толпились городские жители и члены экспедиции, – попивали лимонад или пиво и выстраивались в очередь за лобстерами.

Занырнув в толпу, Малин услышал знакомый гнусавый вопль. Керри Вопнер нёс бумажную тарелку, картофельный салат и варёный початок кукурузы. Тарелка изогнулась под тяжестью двух омаров, а огромная кружка пива балансировала в другой руке. Криптаналитик осторожно пробирался вперёд, держа руки прямо перед собой, чтобы не обрушить еду и пиво на фирменную гавайскую рубашку, бермудские шорты, высокие белые носки и чёрные туфли.

– Как вы их едите? – громогласно спросил Вопнер, останавливая сконфуженного рыбака.

– Что-что? – переспросил тот, слегка склонив голову, будто не расслышал.

– Там, где я вырос, не было омаров.

– Не было омаров? – задумчиво спросил рыбак.

– Не было. Я вырос в Бруклине. Это часть Америки, советую как-нибудь побывать в этой стране. Короче, я никогда их не ел.

Протяжные громкие звуки его голоса разнеслись по всему павильону.

– В общем, как раскрыть скорлупу?

– Просто сядь на неё, навались со всех сил, – бесстрастно объяснил рыбак.

Стоящие рядом горожане загоготали.

– Очень смешно, – ответил Вопнер.

– Ладно, сейчас объясню, – сжалился рыбак. – Тебе понадобятся щипцы.

– У меня они есть, – нетерпеливо заметил Керри, подсовывая ему под нос тарелку, до краёв заполненную устричными крекерами.

Местные снова загалдели.

– Щипцы, чтобы расколоть скорлупу, понятно? – пояснил рыбак. – Или можешь взять молоток.

Он протянул Керри рыбачий молоток, забрызганный кусочками мякоти и усыпанный осколками розовой скорлупы.

– Есть с грязного молотка? – возмутился Вопнер. – Город гепатита, вот до чего мы докатились.

В диалог вмешался Хатч.

– Я ему объясню, – сказал он рыбаку, который направился прочь, покачивая головой.

Малин подвёл Вопнера к одному из столов, усадил и дал первый урок по поеданию омаров: как расколоть скорлупу, что есть, чего не есть. А потом направился набрать еды для себя, задержавшись на полпути, чтобы наполнить пинтовую кружку из огромного кега. Пиво, сваренное на небольшой пивоварне в Камдене, оказалось прохладным и крепким. Хатч большими глотками осушил свою кружку, чувствуя, как отпускает напряжение в груди, и заново наполнил её, прежде чем встать в очередь.

Омары и кукуруза, переложенные водорослями, потрескивали над пылающими дубовыми поленьями, источая в синее небо клубы ароматного дыма. Трое поваров были заняты делом за стопкой водорослей – проверяли огонь, укладывали алых лобстеров на одноразовые тарелки.

– Доктор Хатч! – услышал Малин.

Доктор обернулся, чтобы увидеть Дорис Боудич, на спине которой, подобно лиловому парашюту, колыхнулось очередное роскошное гавайское платье. Её муж стоял рядом – невысокий, загорелый и молчаливый.

– И как вам понравилось в доме?

– Потрясающе, – с искренней теплотой ответил Хатч. – Спасибо, что настроили пианино.

– Пожалуйста, пожалуйста. Надеюсь, никаких проблем с электричеством, водой? Замечательно. Знаете, я размышляла, нашли ли вы время, чтобы подумать об этой милой парочке из Манчестера…

– Да, – быстро ответил Хатч, теперь во всеоружии. – Я не буду его продавать.

– Ох, – сказала Дорис, и улыбка на её лице несколько увяла. – Они так рассчитывали на…

– Я всё понимаю, но – Дорис, это дом, в котором я вырос, – мягко, но настойчиво произнёс Малин.

Женщина вздрогнула, как если бы вспомнила обстоятельства его детства и отъезда из города.

– Конечно, – пытаясь улыбнуться, ответила она и опустила свою руку на его. – Я понимаю. Тяжело продавать дом своей семьи. Мы больше не будем об этом говорить, – при этих словах она легонько сжала ему руку. – Какое-то время.

В конце концов Хатч оказался в голове очереди и обратил взор на огромные дымящиеся кипы водорослей. Ближайший к нему повар перевернул один из штабелей, выставляя напоказ ряд ярко-красных омаров, початки кукурузы и россыпь яиц. Лапой с натянутой рукавицей вытащил яйцо, рубанул ножом до половины и бросил внутрь внимательный взгляд, убеждаясь, что оно крутое. Именно так, вспомнил Хатч, судят о том, что лобстеры готовы.

– Чудненько! – воскликнул повар.

Голос оказался смутно знакомым, и внезапно Малин узнал в мужчине одноклассника по школе, Донни Труитта. Хатч приготовился к неизбежному.

– Оба-на, это ж Малли Хатч! – опознал его Труитт. – А я-то думал, когда же мы столкнёмся. Чёрт возьми, как ты?

– Донни, – воскликнул Хатч, хватая его за руку. – Неплохо. А ты?

– Тоже. Четверо детей. Ищу работу с тех пор, как «Марина» Мартина потонула.

– Четверо? – присвистнув, переспросил Хатч. – Наверное, трудился, не покладая…

– Больше, чем ты думаешь. Дважды разведён. А-а-а, к чёрту! Ты женился?

– Ещё нет, – ответил Хатч.

Донни ухмыльнулся.

– Видел Клэр?

– Нет, – отозвался Хатч, чувствуя прилив раздражения.

Пока Донни укладывал омара в его тарелку, Хатч ещё раз посмотрел на бывшего одноклассника. Тот нарастил брюшко, стал неторопливым. Но во всём остальном такой же, как в момент расставания, двадцать пять лет назад. Говорливый пацан с добрым сердцем, но не слишком сообразительный, очевидно, превратился в такого же взрослого.

Донни из-за очков одарил Малина хитрющим взглядом.

– Да ладно тебе, Донни, – не выдержал Хатч. – Мы с Клэр были всего лишь друзьями.

– А-а-а, да, да. Друзьями. Я не думал, что друзей застают в Голубиной ложбине. Вы же только целовались, Мал… ведь правда же?

– Это было давным-давно. Я не помню всех деталей своих романов.

– Тем не менее, с первой любовью ничто не сравнится, а, Мал? – хихикнул Донни, подмигнув из-под пряди волос цвета моркови. – Она где-то здесь. Но знаешь, тебе придётся искать кого-нибудь ещё: в конце концов она…

Внезапно Хатч понял, что больше ничего не хочет о ней слышать.

– Я задерживаю очередь, – перебил он.

– А, ну да. Увидимся, – сказал Донни.

Ухмыльнувшись снова, Донни взмахнул вилами, искусно переворачивая стопки водорослей, чтобы явить на свет новый ряд блестящих алых омаров.

Значит, Донни нужна работа, – подумал Хатч, направляясь обратно, к столу для почётных гостей. – «Талассе» не повредит нанять кое-кого из местных.

Ему нашлось место между Биллом Баннсом, редактором газеты, и Бадом Роуэллом. Капитан Найдельман оказался за два человека от него, между мэром, Джаспером Фитцджеральдом, и священником местной конгрегационалистской церкви, Вуди Клэем. С дальней стороны от преподобного Клэя приткнулся Лайл Стритер.

Хатч с любопытством посмотрел на двух горожан. Отец Джаспера Фитцджеральда в своё время владел похоронным бюро, и сын, без сомнения, его унаследовал. Мэр недавно разменял шестой десяток – напыщенный мужчина с подкрученными вверх усиками, подтяжками и баритоном, что звучит словно контрафагот.

Доктор перевёл взгляд на Вуди Клэя. Явно приезжий, – подумал Малин. Клэй чуть ли не во всём оказался полной противоположностью Фитцджеральду. Сухощавого телосложения, с изнурённым и одухотворённым лицом святого, который только что выбрался из пустыни. Но его глаза были острыми и глубокими, а взгляд сердитым. Хатч сразу почувствовал, что священнику за этим столом не по себе. Это явно был один из тех, кто разговаривает тихим голосом, будто опасается, что его подслушают – видно по тому, как тихо он переговаривается со Стритером. Хатч спросил себя, что же такого говорит священник, отчего помощник капитана может выглядеть настолько неловко.

– Видел газету, Малин? – с характерным протяжным голосом вмешался в его мысли Билл Баннс.

В юности Баннс посмотрел «Первую полосу» в местном кинозале, и с тех самых пор его взгляды на то, как должен выглядеть репортёр, не изменились ни на йоту. Рукава его рубашки всегда оставались закатаны, даже в самую прохладную погоду, а на голове висел зелёный козырёк, настолько длинный, что без него лбу Билла явно бы чего-то не хватало.

– Нет, не видел, – откликнулся Хатч. – Не знал, что она вышла.

– Сегодня утром, – подтвердил Баннс. – Угу. Тебе, по-моему, должно понравится. Я лично написал заглавную статью. С твоей помощью, само собой.

Билл поднёс палец к носу, словно говоря: держи меня в курсе, а уж я позабочусь о нужном освещении. Хатч сделал зарубку в памяти, – остановиться вечером у «Суперетты» и взять экземпляр.

На столе были разложены многочисленные инструменты для разделки ракообразных: молотки, щипцы, деревянные молоточки, все скользкие от крови омаров. Два таза впечатляющего размера в центре стола уже доверху заполнены обломками раковин и расщепленными кусочками панцирей. Все до единого разделывают, щёлкают, едят. Оглядев павильон, Хатч увидел, что Вопнер каким-то чудом оказался за одним столом с работниками местного «Ко-опа Лобстермана». Он едва расслышал резкий голос Керри, разносимый ветром во все стороны: «А вы знаете, – говорил криптаналитик, – что, с точки зрения биологии, в сущности, омары – насекомые? Если хорошенько разобраться, они всего-навсего огромные красные подводные тараканы…»

Хатч отвернулся и сделал очередной щедрый глоток пива. Похоже, всё оказалось вполне терпимо; может быть, даже более чем терпимо. Конечно, в городе все до единого знают его историю – до последнего слова. И, однако, из вежливости ли, или от чисто сельской стеснительности – никто не обронил ни слова. И за это он был всем премного благодарен.

Доктор окинул взглядом толпу, выхватывая знакомые лица. Увидел Кристофера Сен-Джона, зажатого за столом меж двух грузных местных. Тот, очевидно, решал для себя архиважную задачу – как бы так содрать с омара скорлупу, намусорив при этом как можно меньше. Затем на глаза попались Кай Эстенсон, владелец хозяйственного магазина, и Тайра Томпсон, начальница публичной библиотеки. Последняя, казалось, не постарела ни на день с тех пор, как выгоняла их с Джонни из помещения за то, что они перешучивались и громко смеялись. Видимо, правы те, кто говорит – уксус прекрасный консервант, – подумалось ему. Затем Малину бросились в глаза седая голова и опущенные плечи доктора Хорна, старого учителя биологии. Тот стоял у края павильона, словно считал ниже своего достоинства пачкать руки в останках омаров. Доктор Хорн, который гонял его по предмету куда усердней любых учителей; который говорил, что видел сбитых машиной животных, рассечённых куда правильней тех жаб, над которыми поработал Хатч. Лютый, но, тем не менее, энергично помогающий доктор Хорн, который более чем кто-либо зажёг в нём интерес к науке и медицине. Хатч удивился и обрадовался, что тот ещё жив.

Отвернувшись, Хатч обратился к Баду, увлечённо высасывающему мясо из ножки лобстера:

– Расскажи мне о Вуди Клэе.

Бад швырнул ножку в ближайший таз.

– Преподобный Клэй? Он священник. Слышал, он когда-то был хиппи.

– Откуда он? – спросил Хатч.

– Неподалёку от Бостона, насколько я знаю. Приехал двадцать лет назад прочесть проповедь и решил остаться. Говорят, прежде чем надеть рясу, раздал наследство – и немалое.

Умелым движением Бад разрезал хвостик и вытянул мясо одним целым. В его голосе прозвучала нотка нерешительности, которая озадачила Малина.

– Почему он остался?

– Ох, ну, наверное, ему здесь понравилось. Ты же знаешь, как оно бывает, – ответил Бад и умолк, стремительно приканчивая хвостик.

Хатч посмотрел на священника, который закончил разговаривать со Стритером. Пока он с любопытством всматривался в напряжённое лицо, мужчина резко поднял голову и встретился с ним глазами. Хатч неловко отвёл взгляд, снова повернулся к Баду Роуэллу, но увидел лишь, что владелец магазина отправился за добавкой. Уголком глаз доктор заметил, что священник поднялся с места и направился к нему.

– Малин Хатч? – спросил он, протягивая руку. – Я преподобный Клэй.

– Рад познакомиться, пастор, – сказал Хатч, вставая и пожимая холодную, испытующую руку.

Клэй мгновение колебался, но затем указал жестом на пустой стул.

– Не возражаете?

– Если Бад не возражает, я не против, – сказал Хатч.

Священник неловко опустил своё угловатое тело на маленький стул, так, что его колени едва не высунулись из-под стола, и обратил на доктора взгляд больших, глубоких глаз.

– У острова Рэгид ведутся какие-то работы, – тихим голосом заговорил он. – Это не только видно, но и слышно. Грохоты, лязги, и днём и ночью.

– Думаю, мы чем-то похожи на почту, – ответил Хатч, стараясь говорить беззаботно, раздумывая, к чему клонит Клэй. – Никогда не спим.

Но если Клэю и понравилась эта шутка, он ничем этого не проявил.

– Должно быть, кто-то потратил немалую сумму на эту операцию, – сказал он, вопросительно приподнимая брови.

– У нас есть инвесторы, – сказал Хатч.

– Инвесторы, – повторил Клэй. – Те, кто даёт десять долларов и надеется, что вы вернёте двадцать.

– Можно сказать и так.

Клэй кивнул.

– Мой отец тоже любил деньги. Не то, чтобы это сделало его счастливее или хоть на час продлило ему жизнь. Когда он умер, я получил в наследство ценные бумаги, облигации. Управляющие называют это «портфелем». Когда я заглянул в него, увидел табачные компании, горнорудные компании, которые вскрывают целые горы, деревообрабатывающие компании, которые вырубают на корню девственные леса, – сказал он, не отрывая взгляда от глаз доктора.

– Понимаю, – помолчав, ответил Хатч.

– Вот мой отец и давал деньги этим людям, в надежде получить обратно в два раза больше. И именно так оно и было! Они возвращали в два, в три, в четыре раза больше. И вот все эти аморальные доходы стали моими.

Хатч кивнул.

Клэйд слегка склонил голову и заговорил ещё тише:

– Можно задать вопрос? Сколько ценностей, в точности, вы и ваши инвесторы надеетесь на этом заработать?

Что-то в том, как священник произнёс слово ценности, обеспокоило Малина. Но отказаться от ответа показалось ошибкой.

– Позвольте лишь сказать, что сумма никак не меньше семизначной, – ответил он.

Клэй медленно кивнул.

– Я человек прямой, – заговорил он. – И не спец по пустой болтовне. Я так никогда и не научился говорить элегантно, поэтому скажу как могу. Мне не нравятся эти поиски сокровищ.

– Сожалею, что так, – откликнулся Хатч.

Клэй прищурился, внимательно глядя ему в лицо.

– Мне не нравится, что все эти люди приезжают в город и сорят деньгами направо и налево.

С самого начала беседы Хатч не переставал обдумывать возможность такой реакции. И теперь, наконец, услышав это, он в некотором роде даже почувствовал облегчение.

– Не думаю, что остальные жители разделяют ваше презрение к деньгам, – ровно сказал он. – Многие из этих людей всю жизнь не могут выбраться из бедности. У них не было такого права на выбор бедности, какое было у вас.

Лицо Клэя напряглось, и Хатч понял, что задел за живое.

– Деньги – не панацея, какой их считают люди, – продолжил священник. – Вы знаете это не хуже меня. У этих людей есть достоинство. Деньги разрушат наш город до основания. Они испортят рыболовство, лишат спокойствия, запачкают всё, до чего дотронутся. А самые бедные из людей в любом случае не увидят этих денег. Их сметёт развитие. Прогресс.

Хатч не ответил. На каком-то уровне сознания он понял, что Клэй имеет в виду. Для Стормхавэна стало бы трагедией превратиться в ещё один сверхразвитый, сверхдорогой летний курорт вроде Гавани Бусбэй, вдоль побережья. Но это в любом случае казалось невероятным, вне зависимости от того, преуспеет ли «Таласса».

– Мне нечего на это ответить, – наконец, сказал Хатч. – Поиски закончатся через считанные недели.

– Совершенно не имеет значения, сколько это займёт, – отрезал Клэй, в его голосе послышалась пронзительная нотка. – Имеют значение мотивы, что за этим стоят. Поиском сокровищ движет жадность – чистая, неприкрытая жадность. И вот человек уже потерял ноги. Ничего хорошего из этого не выйдет. Остров – плохое, проклятое место, если можно так выразиться. Я человек без предрассудков, но у Бога имеются свои пути наказать тех, кем движут грязные побуждения.

Бесстрастность, которую ощущал Хатч, бесследно растворилась в волне гнева. Наш город? Грязные побуждения?

– Если бы вы выросли в этом городе, вы бы поняли, почему я это делаю, – огрызнулся он. – И не надо предполагать, что знаете, каковы мои побуждения.

– Я ничего не предполагаю, – заявил Клэй, и его долговязое тело напряглось, словно пружина. – Я знаю. Может быть, я и не вырос в этом городе, но я знаю, что в его интересах. Все здесь, до последнего, испорчены этими поисками сокровищ, манящими лёгкими деньгами. Но не я, прости, Господи, не я. Я собираюсь защитить этот город. Защитить от вас и от него самого.

– Преподобный Клэй, думаю, вам следовало бы лишний раз прочитать Библию, прежде чем вы начали бросаться обвинениями. Например: Не суди, да не судимым будешь!

Хатч понял, что сорвался на крик, а голос дрожит от ярости. За соседними столами воцарилась тишина, каждый уставился в свою тарелку. Малин поднялся, быстрым шагом прошёл мимо побледневшего Клэя и направился через лужайку в сторону тёмных развалин форта.