4. Я все выдержу
«Вот и все, — подумала Валя. — Сейчас он поднимется и уйдет. Наверное, он хороший человек. Только показался мне таким сердитым. А на самом деле хороший. Хотел помочь Володе. Думал, я что-то знаю…»
До ее слуха донесся тихий звук гитары. Долговязый парень в ковбойке медленно шел по аллее, перебирая струны. Подойдя поближе, он с недоумением оглядел сидевших рядом лысого старика в очках и стройную молоденькую девушку с копной белокурых волос. Девушку он оглядел особенно пристально — от ее больших, покрасневших, заплаканных глаз до загорелых ног в простеньких, видавших виды босоножках.
Потом слегка пожал плечами, взял два-три аккорда чуть погромче, чем раньше, и так же медленно прошел мимо.
Валя с горечью подумала, что, в то время как этот парень бренчит на своей дурацкой гитаре, Володя сидит за решеткой. А Митрохин снисходительно и беззлобно сказал себе: «Опять вошла в моду гитара. Любопытно! В наше время она считалась символом мещанства».
— Из какой семьи ваш Харламов? — спросил он после некоторого молчания.
Валя посмотрела на Митрохина с благодарностью. Нет, он не собирался уходить. Значит, у нее еще есть время. «Что же мне сказать о тебе, Володя? Почему ты так мало, так скупо рассказывал мне о себе? Может быть, думал, что не пойму? Что я еще девочка и совсем не знаю жизни? Но ведь ты всего на три года старше меня. И я все поняла бы, все, потому что люблю тебя… Помнишь, ты как-то спросил: „За что ты любишь меня?“ Чудак! Разве можно ответить „за что“?.. Наверное, за то, что ты такой, как есть. За то, что ненавидишь ложь. За то, что все так близко принимаешь к сердцу… Нет, я не могу ответить, за что люблю тебя. Просто, просыпаясь утром, я радуюсь, что ты есть. А когда расстаюсь с тобой, мне кажется, что жизнь кончилась и начнется снова тогда, когда я опять тебя увижу. Вот и все.»
«Вот и все… — с горькой усмешкой повторила Валя. — Как много это значит для меня и как мало для тех, от кого зависит сейчас твоя судьба».
Торопливо, все еще боясь, что Митрохин встанет и уйдет, Валя стала рассказывать ему, как познакомилась с Володей.
Это случилось в конце прошлого года.
Нет, слово «познакомились» меньше всего годилось для тех обстоятельств, при которых произошла их первая встреча.
Комсомольское собрание затянулось, и Вале пришлось возвращаться домой поздно вечером. На трамвайной остановке толпилось много народа, и Валя решила пройти несколько кварталов пешком, чтобы сесть на автобус.
Весь день с самого утра сыпал мокрый снег, фонари слабо мерцали на большом расстоянии друг от друга, на улице было пустынно. Последнее время Валя редко возвращалась из института одна — обычно за ней заходил Андрей. Надо было и на этот раз попросить, чтобы Андрей зашел за ней и проводил до дома.
Студент энергетического института Андрей Бобров тогда очень нравился Вале. С ним было легко и просто. Он ничем не нарушал ее привычную, ясную жизнь. Он был умен и весел, играл на гитаре, пел песенки — иногда смешливые, иногда иронически-грустные. Казалось, никакой вопрос не мог застать его врасплох…
Когда Валя спрашивала себя, какой он, то обычно отвечала одним словом: «современный». Это включало в себя не только стиль одежды, походку, прическу, но и манеру поведения — спокойно-невозмутимую, иногда добродушную, иногда насмешливую, ироническое отношение к проблемам, которые принято считать «сложными», любовь одновременно и к джазу и к Баху, к фильмам, где «поток жизни» заменял сюжет, и еще многое такое, что Валя не смогла бы точно определить.
Сама Валя не считала себя «современной», хотя тоже любила джаз, хорошую одежду и старалась не пропускать заграничные кинофильмы. Тем не менее Андрей ей нравился. Однако иногда ей приходила в голову мысль, что в нем нет ничего, как она говорила себе, «неожиданного». Он никогда не мог сказать такого, что заставило бы ее волноваться, думать, решать… Она любила книги, которые Андрей считал старомодными. Его интересовала только научная фантастика.
Правда, споры о вкусах возникали у них очень редко. Андрей вообще не любил спорить до тех пор, пока вопрос не касался кибернетики, научной фантастики или фильмов итальянца Антониони.
Валя сознавала, что у нее с Андреем не так уж много общего, но он все-таки нравился ей. Ведь Андрей был первым человеком, который объяснился ей в любви, и Валя знала, что он действительно ее любит.
Теперь она торопливо шагала по скользкой грязи, покрывшей тротуар, прятала лицо от резкого, холодного, осеннего ветра и думала о том, как было бы хорошо, если бы Андрей шел рядом.
Тех двух парней, что стояли в светлом кругу фонаря, Валя заметила не сразу. Оба они были высокого роста. Один в коротком, едва доходившем до колен пальто, другой в кожаной куртке. Издали они показались Вале одинаковыми — худощавые лица, чуть сощуренные глаза, плотно сжатые губы. Ветер играл волосами на их непокрытых головах. Парни молча и пристально смотрели на приближавшуюся Валю.
Валя подумала, что лучше бы ей перейти на другую сторону улицы, но вместо этого лишь ускорила шаг, стараясь держаться ближе к стенам домов.
Парни стояли неподвижно, пока Валя не поравнялась с ними. Затем неожиданно и словно по команде вышли из светлого круга.
Валя поспешно сделала шаг в сторону, но тот, что был в кожаной куртке, преградил ей путь, и она растерянно отступила. Парень приблизился к ней вплотную и, почти не разжимая губ, процедил:
— Ну… зачем же паника?
Валя заглянула в его лицо, и ей стало страшно. В эту минуту она не думала о том, что может произойти, что могут сделать с ней эти парни, ей просто стало жутко при виде маячившего перед нею бледного, заслонившего весь мир лица. Оно напоминало маску — гладкое, с туго натянутой кожей и слегка выдающимися скулами, с похожими на одну тонкую, прямую линию злыми губами, с глубоко посаженными, казалось, мертвыми глазами.
— Что вам от меня нужно? — испуганно воскликнула Валя.
Парень в коротком пальто схватил Валю за локоть, резким, сильным движением притянул к себе и сказал:
— Уймитесь, волнения, страсти… Двое молодых бизнесменов желают пригласить леди на тур вальса.
Валя рванула руку, но парень держал ее, как в тисках.
— Естественная реакция молодой леди на столь старомодное приглашение, — с усмешкой сказал парень в кожаной куртке. Он стоял теперь за Валиной спиной. — Вальс — это звучит несовременно. В нашем кругу предпочитают твист. О’кей, леди?
Он чуть расставил руки и сделал несколько покачивающихся движений на полусогнутых ногах.
— Отстаньте от меня! Пустите! — с отчаянием крикнула Валя, снова делая попытку вырваться.
В этот момент раздался чей-то резкий, повелительный голос:
— Отпусти руку. Ну!..
Валя почувствовала, что пальцы, сжимавшие ее руку, ослабли, и увидела в двух шагах от себя молодого человека в темном плаще и надвинутой на лоб кепке. На вид ему было лет двадцать пять. Он был такого же высокого роста, как и те, которые напали на нее.
Парень в кожаной куртке сделал шаг вперед и, по-бычьи наклонив вперед голову, сказал:
— Справедливости ради, хочу предупредить, что являюсь поваром, специалистом по отбивным котлетам. Могу и с гарниром.
Он сжал кулак и стал медленно поднимать руку.
Но тут произошло нечто неожиданное. Парень в плаще сделал быстрый шаг вперед, Валя заметила короткое, еле уловимое движение его руки, и в следующее мгновение тот, в кожаной куртке, повалился на тротуар.
Тотчас же вскочив на ноги, он вместе со своим приятелем набросился на парня в плаще, который стоял, прижавшись к стене и стараясь защититься от града ударов. Они дрались молча, было слышно только их учащенное дыхание. То один, то другой падали в грязь, вскакивали и снова сплетались в огромный, мечущийся по тротуару клубок.
Парня в плаще уже дважды сбивали с ног, но он снова и снова выбирался из-под навалившихся на него тел и отвечал короткими, резкими ударами.
Наконец его сбили с ног в третий раз, и тогда Валя, сама не сознавая, что делает, бросилась на помощь. Ее оттолкнули, она упала, но тут же вскочила и услышала уже знакомый повелительный голос:
— Уходите! Бегите! Ну!.. Кому говорю!
Валя побежала. Она надеялась, что увидит милиционера, прохожих, кого-нибудь, кто мог бы прийти на помощь. Но улица в этот час была пустынна.
Валя нашла милиционера лишь через два квартала. Когда они прибежали на место происшествия, здесь уже никого не было.
Несколько дней после этого ее мучили угрызения совести. Валя понимала, что все равно вряд ли могла бы помочь защитившему ее человеку, но ей не давало покоя сознание, что она убежала, бросила его в то время, как он отбивался от натиска двух разъяренных хулиганов.
Теперь по дороге в институт и возвращаясь домой она всматривалась в лица прохожих со смутной надеждой, что встретит своего защитника. Однажды ей показалось, что он обогнал ее, она ускорила шаг, но тут же убедилась в своей ошибке.
Мало-помалу происшествие стало забываться.
В педагогическом институте, где училась Валя, был праздничный вечер. Валя, как обычно, танцевала с Андреем. Настроение было радостное, приподнятое: только что очень успешно для нее закончилась зимняя экзаменационная сессия, начинались каникулы…
Оркестр умолк, но лишь на мгновение, и почти без паузы заиграл нечто среднее между твистом и медленным фокстротом. Андрей озорно улыбнулся, откинул Валю на расстояние вытянутой руки, как бы приглашая перейти от плавных па слоуфокса к подчеркнуто угловатым, размашистым движениям современного танца. Валя приняла вызов.
Все знали, что дирекция института и комсомольская организация не одобряют этой манеры танцевать. На институтских вечерах кто-нибудь из преподавателей или комсомольских активистов мог подойти к увлекшейся модными ритмами паре и тихо, сквозь стиснутые зубы произнести:
— Танцуйте п-прилично…
И тем не менее ни один танцевальный вечер не обходился без того, чтобы хоть одна пара не попыталась, несмотря на все запреты, покачаться в ритм музыке на широко расставленных ногах или «потанцевать врозь», двигаясь на расстоянии друг от друга и подняв полусогнутые руки с раскрытыми ладонями.
Особенно лихо исполняли современные танцы студенты-энергетики, а Андрей, пожалуй, лучше всех.
Валя уже развела полусогнутые руки, как бы отталкивая воздух ладонями, как вдруг увидела того самого парня.
Он одиноко сидел на одном из стульев, стоявших вдоль стены.
Валя резко остановилась, когда Андрей старался перегнуться, как бы пытаясь прикоснуться затылком к полу.
— Ты что? — спросил он, поспешно выпрямляясь и с недоумением глядя на Валю.
— Ах, подожди, подожди, Андрюша! — уже пробираясь между танцующими парами, на ходу бросила Валя.
Она подбежала к парню и с радостной улыбкой воскликнула:
— Здравствуйте! Вы меня помните?!
Тот удивленно, явно не узнавая, посмотрел на Валю, потом медленно встал.
— Вижу, вижу, что не узнаете! — смеялась Валя. — А я даже поблагодарить не смогла. Вернулась с милиционером, а вас уже след простыл. Теперь вспомнили?
Парень еще раз удивленно вгляделся в ее лицо, потом улыбнулся и сказал:
— Теперь узнал!
— Наконец-то мы встретились, — все так же весело тараторила Валя. — Теперь я хоть «спасибо» могу вам сказать! Если бы не вы, не знаю, что бы со мной тогда было. Вас как зовут?
— Владимир, — несколько смущенно ответил парень.
— А меня — Валя. Пойдемте танцевать…
Не дожидаясь ответа, она схватила Володю за руки.
— Я… плохо танцую, — пробормотал Володя. Но Валя уже вела его в ритме танца.
— Это чепуха, все люди теперь умеют танцевать! — оживленно говорила она. — Вам, наверное, здорово тогда досталось? Какие подонки! Напасть вдвоем на одного!..
— Так ведь это же я на них напал, — улыбнулся Володя, мучительно пытаясь двигаться в такт музыке, он и впрямь совсем не умел танцевать.
От взгляда Вали не укрылось, что заправские танцоры смотрели на них, иронически улыбаясь. Некоторые с шутливой опаской глядели под ноги Володе и сторонились с преувеличенной поспешностью.
Андрей стоял у стены, поджидая Валю, и с недоумением разводил руками.
Наконец Володя остановился и решительно сказал:
— Нет. Не могу. Не умею.
Он пошел через весь зал к своему стулу, а Валя шла за ним, негодуя на себя за то, что все так глупо получилось и что по ее вине Володя оказался в смешном положении.
— Знаете что? — неожиданно сказала она. — Давайте выйдем из зала. Здесь страшная толкотня и очень душно.
Володя недоверчиво посмотрел на нее, покачал головой и ответил:
— Да нет, зачем же… Танцуйте.
— Но я не хочу. Понимаете, не хочу. Надоело! — настойчиво возразила Валя. — И наконец, — добавила она шутливо, — вы гость. Ведь, насколько я понимаю, вы не учитесь в этом институте? Значит, вы наш гость и, кроме того, мой спаситель. Я должна вас развлекать. — Она улыбнулась.
— Меня не надо развлекать, — ответил Володя. Он видел, что за ними все еще наблюдает много насмешливых глаз, и невольно нахмурился.
— А про тот случай, пожалуйста, забудьте, — добавил он. — Каждый на моем месте…
— Но на вашем месте оказались именно вы, — прервала его Валя.
— Просто начитался газетных статей, — сказал Володя, на этот раз с легкой улыбкой, — тех самых: «Не проходите мимо».
— Я вас тогда и разглядеть-то как следует не успела.
— Я вас тоже.
— Вот и прекрасно. Давайте выберемся из толчеи и разглядим друг друга. — Валя потянула Володю за рукав и пошла к выходу.
Через несколько минут она уже знала о нем все, что ей хотелось узнать. Володе двадцать три года, он работает монтером на Энергострое, живет в общежитии, а сюда, на институтский вечер, попал случайно: предложили билет в завкоме.
Оказавшись среди студентов, хорошо знавших друг друга, Володя, конечно, чувствовал себя одиноко, к тому же он плохо танцевал, а тут еще Валя заставила его продемонстрировать это перед всеми.
Однако теперь, когда они оказались вдвоем в пустынном коридоре, Володя постепенно оттаивал.
— Все-таки это было очень рискованно с вашей стороны — вступать в драку с двумя хулиганами, — сказала Валя, снова возвращаясь к тому происшествию.
— По правде говоря, — неожиданно рассмеялся Володя, и смех его прозвучал звонко, совсем по-ребячьи, — они меня тогда порядочно отделали.
Только теперь Валя заметила шрам на виске Володи.
— Повернитесь-ка, — сказала она, — сюда, к свету.
Неожиданно для самой себя она крепко охватила голову Володи и заставила его наклониться. Стал ясно виден длинный, наполовину прикрытый волосами рубец.
— Чем же это они? — воскликнула она. — Камнем?
— Признаться, забыл спросить, — выпрямляясь, ответил Володя, — сам до сих пор интересуюсь.
Валю охватило острое чувство жалости.
— Они бы не тронули вас, если бы вы продолжали идти своей дорогой.
— Вы думаете, мне следовало идти своей дорогой?
— Нет, конечно. Я глупость сказала. Но многие на вашем месте, может быть, даже ускорили бы шаг. Не захотели бы вмешиваться.
— А я презираю тех, кто не вмешивается. Кто шаг прибавляет. — Володя нахмурил свои густые, почти сросшиеся на переносице брови.
— Вы, наверное, жалеете, что пришли к нам на вечер? — неожиданно спросила Валя.
— Почему же? Ах, понимаю. Танцую я действительно скверно.
— Вас это огорчает?
— До сих пор как-то не думал об этом. Что ж, сказать по правде, огорчает.
— Но это так просто! Я вас в два счета научу!
— Расплатиться хотите? — с грубоватой иронией спросил Володя. Но, увидев, что Валя нахмурилась, поспешно добавил: — Это я так, в шутку. Только мне еще не до танцев.
Вале показалось, что в его словах прозвучала досада.
— Вы где-нибудь учитесь? — спросила она. — Может быть, на вечернем?
— Нет, — покачал головой Володя, — не получается…
— Собираетесь?
— Как говорится, есть такая мечта…
— А знаете, я была убеждена, что мы встретимся, — сказала Валя.
— Почему?
— Не знаю. Так должно было быть. По справедливости.
— Верите в справедливость?
— А вы?
— Если не верить, то и жить не стоит.
Они помолчали немного.
— Шрам не болит? — спросила Валя.
— А знаете что, — не отвечая на ее вопрос, с улыбкой сказал Володя, — пожалуй, вдвоем тогда пришлось бы все-таки легче.
— Думаете, от меня был бы толк? — с сомнением спросила Валя.
— Да нет, не в том дело. Я правильно сделал, что заставил вас уйти. Но, понимаете, когда человек видит, за кого дерется, он сильнее становится. Верно?
— Валя, куда ты пропала? — раздался позади них громкий голос.
Валя обернулась и увидела Андрея. Он стоял в двух шагах от них, заложив руки в карманы и чуть приподняв плечи.
Сама не зная почему, Валя смутилась, но тут же почувствовала досаду на себя и сказала с оттенком раздражения:
— Что ты, Андрюша? Что тебе?
Андрей еще выше приподнял плечи, всем своим видом выражая недоумение, и обиженно переспросил:
— Что мне? Собственно, ничего. Ты исчезла, и я…
— Никуда я не исчезла, — почти резко ответила Валя. — Просто встретила Володю… Андрюша, познакомься, — уже другим тоном сказала она, — это Володя, тот самый!
— Тот самый? — переспросил Андрей, на этот раз чуть иронически. — Извини меня, но я, кажется, никогда не слышал…
— Да, да, конечно! Я ведь и сама раньше не знала, как его зовут! Это тот самый Володя, который вступился за меня тогда, помнишь, на улице…
Андрей улыбнулся, подошел к Володе и с размаху протянул ему руку;
— Историческая битва? Как же, знаю!
Они обменялись рукопожатием.
— Вы учитесь?
— Володя работает на Энергострое. На наш вечер попал случайно, — сказала Валя, и в голосе ее снова послышался оттенок досады. Она сама не понимала, что ее раздражает. Может быть, то, что Андрей разговаривал с Володей равнодушно-снисходительным тоном.
— Если бы не Володя, не знаю, что бы тогда со мной было, — сказала Валя подчеркнуто громко.
— Да, да, разумеется, — согласился Андрей. Он положил руку на Валино плечо и слегка привлек ее к себе. — Мы с Валей очень благодарны вам. Это хулиганье совсем распоясалось. Насколько я помню, Валюша, их было двое, а вы, — он снова обратился к Володе, — один?
— Статистикой не занимался, — сухо ответил Володя.
— Ну, разумеется, — торопливо повторил Андрей, — но так или иначе, большое вам спасибо. Честно говоря, я до сих пор не могу себе простить. Не дождался тогда Валюшу, чтобы проводить. Очень жалею, что не оказался на вашем месте.
— Я тоже, — с едва уловимой усмешкой сказал Володя.
Андрей снял руку с Валиного плеча и несколько растерянно спросил:
— В каком смысле?
— В самом прямом. Если бы на моем месте оказались вы, вам и пришлось бы драться.
Валя внимательно глядела на Володю. Лицо его приобрело угрюмое выражение. Задорномальчишеские нотки, совсем недавно звучавшие в его голосе, исчезли.
— Вы жалеете, что вступились за Валю? — уже с явным недружелюбием произнес Андрей.
— Ну вот что, — вмешалась Валя, — прекратим этот никчемный разговор.
Она не на шутку рассердилась на Андрея. Какое право он имеет разговаривать с Володей таким тоном? И зачем он на глазах Володи уверенно-хозяйским движением привлек ее к себе, как бы подчеркнув этим свое право говорить от имени их обоих.
Она демонстративно взяла Володю под руку и сказала, ни к кому в отдельности не обращаясь:
— Пойдемте танцевать.
— Спасибо, — сказал Володя, осторожно освобождая руку, — но мне пора.
Не попрощавшись, он пошел по коридору.
Валя надеялась, что Володя хоть обернется, но он не обернулся.
— Идем, Валюша, — мягко, но настойчиво сказал Андрей, увлекая ее в зал.
Оркестр играл танго, Андрей уже от двери повел Валю в танце, чуть прикасаясь руками к ее плечам. Валя сделала несколько движений и вдруг поняла, что не хочет танцевать, не хочет оставаться в этом зале, не хочет видеть Андрея…
Она коротко сказала: «Не хочу больше, не буду!» — и бросилась к выходу в надежде, что ей еще удастся догнать Володю. Разом окинула взглядом коридор во всю его длину, но никого не увидела. Побежала в конец коридора, распахнула дверь, на нее подуло холодным, зимним ветром. Володи нигде не было.
Валя медленно пошла обратно и вдруг увидела его. Он сидел в нише на подоконнике и курил. «Неужели ждал меня? — подумала Валя. — Неужели чувствовал, что я приду?»
Она подошла к нему и тихо сказала:
— Как хорошо, что вы не ушли!
Не сговариваясь, они оделись и вышли на улицу. Валя даже не сказала Андрею, что уходит.
Почему, как это случилось? Валя не смогла бы ответить на этот вопрос даже самой себе. Может быть, ей хотелось еще раз поблагодарить Володю. Может быть, она надеялась загладить обидно-пренебрежительный тон Андрея. Может быть, ей нужно было что-то спросить…
Да, все это было именно так, но главное заключалось не в этом. Просто у нее возникло непреодолимое желание снова быть с Володей, видеть его, говорить с ним.
С этого все и началось.
— У него была трудная судьба, — медленно продолжала Валя. — Отец погиб на фронте. Мать умерла, Володе было тогда пять лет. Его отдали в детский дом. Там он жил, учился в школе… Учился вроде хорошо, но учителя его почему-то не любили. И он их не любил… Не всех, конечно…
— Как это понимать? — спросил Митрохин.
Валя пожала плечами.
— Не знаю… Ему казалось, что они не всегда действуют по… правде… Так он мне говорил. Потом хотел стать инженером-электриком. По радиотехнике. Об этом он мечтал еще в школе. Провалился на экзаменах в институт. Пошел на курсы шоферов: деньги надо было зарабатывать. Но шофером работать не стал: объявили набор на курсы электромонтеров. Ведь это его мечта была — электротехника… Окончил курсы и пошел работать на Энергострой…
— Подождите, Валентина Николаевна, — прервал ее Митрохин, — все это уж очень похоже на анкету. Вот вы сказали, что учителя не любили его и он их не любил. Потому, дескать, что они… словом, что-то насчет правды. Как это понимать?
«Ах ты, боже мой, — подумала Валя, — неужели я упомянула об этом! В конце концов я и сама толком ничего не знаю. А он еще подумает невесть что».
— Я и сама этого не понимаю, — поспешно сказала Валя. — Думаю, просто так, чепуха…
— Какой у него характер? Он всегда ведет себя так, как вел на суде?
— Нет, нет, что вы! Правда, Володя — человек очень резкий и… я не знаю, как это назвать, не упрямый, нет, а упорный! Если считает что-то правильным, его трудно переубедить. А на суде… Да, на суде он вел себя странно.
— Он рассказывал вам о своей работе, о том, как относятся к нему товарищи, администрация?
— Нет. То есть рассказывал, конечно, только не то, что вы думаете. Впрочем, я знаю, у него на работе были неприятности. Я всегда чувствовала, когда у него что-нибудь не так.
— Вот видите, — сказал Митрохин, — значит, в характеристике написано верно! Он рассказывал вам, какие именно неприятности?
«Что-то я не то говорю, совсем не то!» — лихорадочно думала Валя.
— Вы меня неправильно поняли, — снова заторопилась она. — Просто Володя все принимал очень близко к сердцу. Помню, как-то он мне сказал: «Не пойму я некоторых людей. Кажется, чего бояться? В тюрьму за правду не сажают, с работы не увольняют. Веди себя честно… Так нет. Что-то еще сидит в некоторых людях… Своя рубашка ближе к телу».
— Так, так… — задумчиво проговорил Митрохин. Он помолчал немного. — Еще один вопрос. Последний. Вы его… очень любите?
— Очень! — громко произнесла Валя и высоко подняла голову. — И я уверена, понимаете, уверена, что его дело должно быть пересмотрено!
— Только потому, что вы его любите? — спросил Митрохин с добродушно-иронической усмешкой.
— Нет! — воскликнула Валя. — Потому что этот приговор несправедлив. Я верю в Володю!
— Что ж, — медленно покачал головой Митрохин, — в старину говорили: вера горами движет…
— Вы… поможете ему чем-нибудь? — с надеждой спросила Валя.
— Я? — переспросил Митрохин. — Но что же я могу сделать? Ведь нет же никаких фактов!..
— Значит, никто ему не может помочь? — упавшим голосом произнесла Валя.
— Почему же никто? Есть прокуратура, да и сам он имеет право обжаловать приговор в городской суд. Конечно, если есть повод для обжалования.
— Если есть повод, — чуть слышно повторила Валя и торопливо встала.
— Подождите! — Митрохин вытащил из кармана потрепанную записную книжку и карандаш. — Дайте-ка мне на всякий случай ваш адрес. И телефон, если есть.
Думая о другом, Валя механически назвала улицу, номера дома, квартиры и телефона.
— До свидания… Валя! — сказал Митрохин, в первый раз обращаясь к ней по имени. — И возьмите свое эскимо. Ну, возьмите!..
Наступил вечер. Валя медленно шла по улице.
«Теперь уже поздно, — говорила она себе, — все учреждения закрыты. Завтра с утра пойду добиваться свидания… Но куда идти? Какая глупость — я не спросила Митрохина о самом главном: кто может разрешить свидание с Володей? Теперь не знаю, к кому обратиться. Впрочем, как же так? Ведь есть следователь Пивоваров. Неприятный человек. Ну и что из того, что неприятный? Попрошу свидания с Володей, и только. Имеет ли он право отказать? Если откажет, пойду дальше. Спрошу Пивоварова, кто его начальник. Добьюсь свидания с Володей во что бы то ни стало!..»
Неожиданно Валя снова услышала за спиной приглушенные звуки гитары.
Долговязый парень в ковбойке шел по мостовой, у самой кромки тротуара, чуть наклонив голову, словно прислушиваясь к тем звукам, которые издавала гитара под его рукой.
Валя сразу поняла, что он ждал ее и теперь шел за ней по пятам, но она даже не рассердилась. Ей просто стало еще грустнее.
«Володя, Володя! — мысленно твердила Валя. — Почему ты так упорно не хотел взглянуть на меня? Ведь ты знал, что я в зале, я поняла это по твоим глазам, когда ты наконец обернулся. Тебе было стыдно? Или ты беспокоился за меня? Боялся, что я не выдержу и брошусь к тебе?.. Может быть, ты думаешь, что я откажусь от тебя, поверю тому, что говорили на суде? Но почему ты не защищался, почему?!»
Нет, она никогда не видела его таким, как на суде…
Она стала припоминать все их встречи.
Валя никогда не знала таких людей, как Володя. Она привыкла к Андрею, к его легкой, остроумной, слегка иронической манере. Вале нравилась эта манера, хотя все, что говорил Андрей, было для него как-то необязательно, словно он мог говорить и нечто совсем иное.
С Володей все было иначе. Он говорил только то, чего не мог не сказать. Все, что он говорил, было для него как бы вопросом жизни и смерти.
Он умел быть веселым, иногда по-мальчишески веселым и никогда не думал о том, какое впечатление это произведет на окружающих. Но чаще всего он бывал задумчив, серьезен, углублен в себя.
Теперь Вале казалось, что Андрей придумал себе некую индивидуальность, определяющую, по его мнению, тип «современного» человека. Володя же всегда был Володей, естественным, порывистым, неизменно убежденным в своей правоте. Захоти он завтра стать другим, из этого ничего не получилось бы. Был ли он скрытным? Да, пожалуй. Но только тогда, когда дело касалось его самого.
Уже с первой встречи Валя почувствовала, что Володя страдает оттого, что не попал в институт. В студенческой компании он, видимо, чувствовал себя невеждой, недоучкой…
Но дело было не только в этом. Постепенно Валя поняла, что Володя замыкался всякий раз, когда ему приходилось соприкасаться с неискренностью. В особенности он страдал тогда, когда знал, что тот или иной человек говорит неправду сознательно. Ему становилось мучительно стыдно за этого человека, как будто лгал он сам, Володя, и все вокруг понимали это.
Когда Валя шла на свидание с Андреем, она наперед знала, в каком он будет настроении, какими словами встретит ее, о чем они будут говорить. Андрей уводил ее по гладкой, посыпанной песком дорожке в простой и беззаботный мир, где все было привычно и знакомо.
Встречаясь с Володей, Валя всегда испытывала смутное чувство тревоги. Она никогда не знала, о чем он будет говорить с ней. Но всякий раз он вел ее в незнакомый мир, где на каждом шагу возникали все новые и новые сложности, в которых необходимо было тотчас же разобраться…
Теперь Валя чувствовала, что может и хочет жить только в этом мире и никакого другого ей не надо.
Она невесело усмехнулась: какое это может иметь значение?.. Как доказать, что Володя другой, совсем не тот, что был на суде? Нужны факты. Только факты. И нельзя забыть, что по вине Володи чуть не погиб человек.
«Что ж, здесь Митрохин был прав. Ты в самом деле виноват, Володя. Но ведь они хотят доказать не только то, что ты виноват, они утверждают, что ты вообще плохой человек. А я в это не верю. Слышишь, Володя, не верю!.. Как же мне убедить тех, кто осудил тебя, от кого зависит твоя дальнейшая судьба, как заставить их поверить, что ты другой? Ведь и Митрохин убежден, что ты виноват!
Наверное, он неплохой человек, этот старик. Хотел помочь тебе. Но я ничего не смогла ему сказать, кроме того, что люблю тебя, верю тебе. Нет, я его ни в чем не убедила. Да и как я могла его убедить, если ты так странно вел себя на суде, не защищался, не уличал других во лжи? Ведь я знаю, ты ненавидишь всякую несправедливость, считаешь, что в наше время она не может победить. Почему же ты так непонятно говорил в суде, когда люди оказались несправедливы к тебе самому?
Но ничего! Мы увидимся, и ты расскажешь мне все то, что не хотел рассказать суду. Я чувствую, ты что-то скрываешь. Я уговорю тебя сказать мне всю правду. Ради тебя самого. Ради нас. Ради справедливости!..»
Только сейчас Валя почувствовала, что рука ее крепко сжимает что-то. Всю дорогу она шла, зажав в пальцах деревянную палочку эскимо.
Мороженого на палочке уже почти не осталось, оно растаяло, остатки его тоненькими мутными струйками стекали по мокрой, обмякшей бумаге.
Валя с трудом разжала затекшие пальцы.
Она не заметила, как подошла к набережной. К реке вела широкая лестница. В теплые летние вечера здесь обычно собиралась молодежь. Юноши и девушки рассаживались прямо на ступенях, пели песни и любовались рекой. Сегодня здесь тоже было людно.
Вале захотелось подойти к тому месту, где они не раз сидели с Володей. Обычно они спускались к воде и устраивались на самой последней ступеньке.
Валя с трудом, медленно обходя усеявших лестницу людей, пробралась к заветному месту и села на прохладную гранитную ступень.
Светлые пятна прибрежных фонарей покачивались в воде, вдали шел пароход, он сиял огнями, и оттуда доносилась, словно плыла по воде, тихая музыка. И Валя с новой силой ощутила свое одиночество. Всего каких-нибудь две-три недели назад она сидела здесь с Володей. Все было так же, как сейчас. Так же отражались в тихой воде фонари, так же шел ярко освещенный пароход, так же позвякивали цепями стоявшие на причале лодки… Сейчас все точно так же, как тогда. Только Володи нет!
Валя поняла, что напрасно пришла сюда. Никогда больше она не подойдет к этой лестнице — до тех пор, пока они снова не будут вместе.
Она встала и пошла наверх, стараясь не оглядываться.
Чем ближе Валя подходила к своему дому, тем медленнее становился ее шаг. Она замедляла его незаметно для самой себя, но, войдя в переулок, в котором жила, уже сознательно свернула в другую сторону.
Если бы кто-нибудь спросил Валю, почему она это сделала, она ответила бы, что хочет еще немного побыть одна, наедине со своими мыслями о Володе.
Но ей трудно было вернуться домой еще и по другой причине. Она не хотела сейчас думать об этом. Она просто не в состоянии была одновременно думать о Володе и о том, почему ей так трудно, почти невозможно вернуться домой…
Стемнело. Зажглись фонари дневного света — их установили совсем недавно, и жители говорили, что теперь улицы их родного города стали совсем как московские.
А Валя все шла и шла.
Ей казалось, что если она будет вот так идти и идти, то в конце концов уйдет от всего того, что по-прежнему стояло перед ее глазами, преодолеет коричневый барьер, отделяющий ее от Володи, и окажется рядом с ним, совсем рядом. И тогда все исчезнет: и судейский стол, и стулья с высокими спинками, и тюремная машина, которая, казалось ей, все еще маячила где-то впереди. И они будут вместе, вместе навсегда.
«Что-то со мной происходит неладное», — подумала она и вдруг всем своим существом ощутила, что сегодняшний день резко разделил ее жизнь на две части: то, что было раньше, и то, что наступило теперь. Та жизнь, которой она жила до сих пор, — ясная, понятная, легкая, без непреодолимого горя, без мучительной необходимости выбирать единственно верные решения, — кончилась, бесповоротно и навсегда. Для нее началась новая, трудная и тревожная жизнь. Сколько бы она ни шла, пытаясь убежать от всего того, что видела и пережила сегодня, ей все равно никуда не уйти. Вернуться в прошлое все равно невозможно.
На мгновение Вале стало жалко себя и жутко от охвативших ее смятения и тревоги. Но уже в следующую минуту она сказала себе: «Ничего! Выдержу. Все выдержу. Не бойся, Володя. Ты не один».
Она резко повернулась и направилась к своему дому.
Теперь Валя шла быстро, почти бежала, стремясь уже не отдалить, а приблизить встречу, которой боялась с того самого момента, как рассталась с Митрохиным.
Встречу с отцом.
