Для Андрея Боброва существовали лишь жизненные проблемы, которые так или иначе были связаны с его будущей профессией энергетика. Все другое он сознательно отстранял от себя. Однако нельзя сказать, что он интересовался только тем, что имело прямое отношение к его профессии.

В институте Андрея считали одним из наиболее способных студентов. Друзьям, в особенности девушкам, нравилось, как он играет на гитаре и вполголоса напевает песенки, слова которых нигде не печатались. Андрей презирал всякого рода стиляг, живущих без смысла и цели. Однако он считал своей обязанностью одеваться современнее всех, лучше всех танцевать твист и играть на гитаре. «Ведь и боги, — говорил он с добродушно-иронической усмешкой, — иногда спускались с Олимпа, чтобы повеселиться с простыми смертными». Но боги должны уметь делать все лучше, чем обыкновенные люди. Веселиться — тоже. Для простых смертных веселье могло быть самоцелью. Боги же, повеселившись, должны были проводить долгие часы перед экранами радаров, управлять атомными реакторами, погружаться в поэзию расчетов и формул. Даже если они страдали, заболевали и умирали, то это были страдания, болезни и смерть, недоступные простым смертным.

Дело, которое влекло к себе Андрея, он воспринимал не просто как профессию. Он был убежден, что все люди делятся на посвященных и непосвященных. К первым относились те, кто работал в области физики, энергетики, радиоэлектроники. Ко вторым — все остальные.

Первые держали в своих руках судьбы мира. Вторые просто существовали.

Андрей редко высказывал свои убеждения вслух, потому что вообще не любил споры, считая их лишней тратой времени. Посвященные — Андрей был в этом уверен — знали свою роль в обществе. Убеждать же в чем-то непосвященных было бесцельно.

Андрея влекла к себе та отрасль науки, которая была непосредственно связана с изучением возможностей атомной энергии. И ему казалось, что ученому нужна именно такая жена, как Валя, — мягкая, спокойная, с ясными и простыми взглядами на жизнь.

Андрею очень нравилась Валя. При ней он даже самому себе нравился больше. Он охотно женился бы на ней, но для этого нужно было, конечно, окончить институт и приобрести определенное положение.

Увидев однажды на улице Валю с тем долговязым парнем, который вступил из-за нее в драку с уличными хулиганами, Андрей был весьма удивлен и встревожен. Но тут же успокоил себя: очевидно, Валя встретилась с Харламовым случайно. Втроем они прошли всего два-три квартала. Но и за это короткое время Андрей успел понять, что ошибся. Валя изменилась, точнее, изменилось ее отношение к нему, Андрею. Что-то связывало ее с этим парнем, у которого было такое неприятное, нервное лицо.

Андрей старался быть с ним вежливым, пытался вызвать на разговор, хотя особого желания разговаривать у него не было. Андрею казалось, что Володя внутренне насторожен и постоянно готов дать ему отпор.

Когда они прощались, Андрей с недоумением посмотрел на Валю и даже чуть приподнял свои тонкие брови, прикрытые ободками массивных очков. Но Валя рассеянно подала руку, как бы уже не замечая его.

На другой день он позвонил Вале по телефону, не застал, позвонил на следующий день, снова не застал. Когда ему в конце концов удалось поговорить с ней, он сразу уловил в ее голосе нечто необычное, чужое. Разговор с ним, очевидно, вовсе не интересовал Валю, и она была готова повесить трубку в любую минуту. «Я позвоню тебе как-нибудь», — сказал Андрей. «Да, да, звони», — ответила Валя и положила трубку.

Несколько мгновений Андрей с чувством оскорбленного самолюбия слушал назойливые, частые гудки, все еще не веря, что разговор окончен.

После этого он с волнением ждал, что Валя позвонит ему. Раньше она нередко звонила ему сама. Но теперь ему звонили все, кроме Вали.

Летнюю производственную практику Андрей проводил на Энергострое. Проходя со сменным инженером вдоль строящейся линии высоковольтной передачи, он неожиданно столкнулся с Харламовым.

— Здравствуйте, — сказал Володя, — вас ведь, кажется, Андреем зовут?

Он сказал это так дружелюбно, что Андрей невольно смутился. Он считал, что они должны встретиться как враги. Дружелюбный тон Володи не только смутил, но и обидел Андрея. Володя, видимо, не ставил Андрея ни во что, его нисколько не трогало, что когда-то он имел к Вале некоторое отношение.

«Но, может быть, он ничего не знает?» — утешая себя, подумал Андрей. Но этого не могло быть. Валя не могла не упоминать его имени в разговорах. Да и тогда, на танцевальном вечере, Андрей нарочно постарался подчеркнуть, что его и Валю связывает нечто большее, чем простое знакомство.

— Может, вы меня не узнаете? — улыбнулся Володя.

— Нет, почему же, узнаю, — угрюмо ответил Андрей, — мне о вас Валя рассказывала. И тогда, в институте… — Он криво усмехнулся.

— И мне о вас Валя рассказывала, — охотно отозвался Володя.

Андрей уже хотел было сказать что-нибудь пренебрежительное, а потом повернуться и уйти, но удержался. Он вдруг сообразил, что этот парень был сейчас единственным человеком, у которого можно было хоть что-нибудь узнать о Вале.

Андрей заставил себя улыбнуться в ответ и небрежно спросил:

— Ну… как Валя? Больше вам не приходилось выдерживать баталий из-за нее?

Тут же он мысленно выругал себя. Из его слов Харламов мог понять, что он, Андрей, не встречается с Валей и ничего о ней не знает.

При всех условиях это доставило бы ему удовольствие.

— Да нет! — просто ответил Володя. — Впрочем, баталии бывают, — добавил он весело. — Часто спорим друг с другом.

— Вот как? — упавшим голосом переспросил Андрей.

— Видимо, у меня вообще драчливый характер, — сказал Володя с усмешкой, но без тени рисовки. — Сегодня, например, вдрызг разругался с бригадиром.

— Из-за чего же? — равнодушно поинтересовался Андрей, думая уже о том, как оборвать этот явно бесполезный разговор.

— Производственные дела, — махнул рукой Володя, потом посмотрел на Андрея так, словно впервые его увидел. — А вы, собственно, что здесь делаете?

— На практике, — ответил Андрей и как бы между прочим добавил: — Я ведь скоро кончаю энергетический.

В его тоне послышался оттенок превосходства.

Но Володя не обратил на это внимания.

— Тогда, может быть, включитесь в драку? — сказал он, опуская на землю «когти», которые держал в левой руке.

— В какую драку? — спросил Андрей, думая только о том, чтобы скорее уйти.

Володя стал ему что-то взволнованно и сбивчиво говорить. Андрей почти не слушал. Речь шла о каких-то незаконно полученных деньгах, о неправильно оформленном наряде…

Андрей и не заметил, как Володя умолк. Теперь он вопросительно глядел на Андрея, ожидая ответа.

— Да, да, — рассеянно сказал Андрей, — это, конечно, безобразие… Я поговорю со сменным инженером. А теперь мне надо идти. Начальник строительства собирает практикантов.

— Вот вы начальнику и скажите. Впрочем, я и сам… — начал было Володя.

— Да, да, конечно, — прервал его Андрей. — А теперь я пошел.

Он кивнул Володе и быстро зашагал прочь. «Значит, они встречаются!» — с горечью думал он. Именно это ему хотелось узнать. Что ж, вот и узнал. Теперь он снова надолго лишится покоя. В каком жалком положении он оказался! Этот парень делает вид или действительно уверен, что у Андрея нет никаких прав на Валю. Говорил с ним о Вале как ни в чем не бывало. Что он еще такое плел? Ах да, о ссоре с бригадиром! Боже мой, какое все это может иметь значение!..

Андрей пытался утешить себя тем, что Валя сделала нелепый, смешной выбор. Эта мысль на некоторое время успокоила его. Но ненадолго. Должно быть, он все-таки любил Валю, хотя и считал сильные чувства несовременными.

Андрей заставил себя не звонить ей. В глубине души он еще надеялся, что Валя рано или поздно сама сделает первый шаг к примирению.

Однако шли недели, даже месяцы, а Валя молчала.

Однажды, пообедав в столовой, Андрей вернулся домой, улегся на диван и раскрыл купленную по дороге книгу «Ярче тысячи солнц».

Раздался телефонный звонок. Андрей, не вставая, снял трубку.

— Андрей? — услышал он. — Здравствуйте! Это Кудрявцев говорит…

Еще не соображая, что к чему, Андрей мгновенно вскочил и, прижимая трубку к уху, поспешно произнес:

— Да, да, слушаю!

Он никогда не разговаривал с отцом Вали по телефону и не сразу сообразил, что это Николай Константинович.

Поняв это, Андрей не только обрадовался, но и встревожился: может быть, с Валей что-нибудь случилось? Но, судя по дальнейшему разговору с Кудрявцевым, ничего с ней не случилось. Николай Константинович спросил о здоровье Андрея и как бы между прочим поинтересовался, почему он к ним не заходит.

Это удивило Андрея. Раньше, довольно часто заходя к Вале, он старался выбирать время, когда ее отца — Андрей считал его сухим, замкнутым человеком — не было дома. Теперь Кудрявцев неожиданно позвонил ему. Зачем? Если бы Валя захотела его видеть, то позвонила бы сама.

Поэтому, когда Кудрявцев спросил, почему он к ним не заходит, Андрей растерялся.

Несколько секунд он молчал, подбирая слова, которые прозвучали бы достаточно убедительно и вместе с тем иронически: «Наверное, теперь вместо меня к Вале заходит кто-то другой» — или что-нибудь в этом роде. Но подобная фраза показалась Андрею пошлой, другой он не нашел и, когда молчать стало уже неприлично, прямо сказал:

— По-моему, у Вали нет особого желания меня видеть.

— Что вы, Андрей! — возразил Кудрявцев. — Разве можно принимать всерьез случайные размолвки?

Андрей еще больше удивился. Приветливость и теплота, которые слышались в голосе Кудрявцева, прозвучали для него совершенно неожиданно.

— Я знаю, вы друг Вали, а дружба накладывает обязательства, — продолжал Кудрявцев.

— Вы правы, но дружба не может быть односторонней.

— В дружбе всегда кто-то должен быть мудрее, старше, если не по возрасту, то по жизненному опыту, по характеру, — мягко сказал Кудрявцев.

«Знает или не знает? — старался угадать Андрей. — Известно ли ему, с кем встречается его дочь? Знает ли, почему мы перестали видеться? Сказать или не говорить?». Он промолчал. Кудрявцев взял с Андрея слово, что он зайдет к ним сегодня же вечером.

Повесив трубку, Андрей погрузился в раздумье. Что-то с Валей все же произошло. Но что именно? Может быть, с тем парнем у нее все кончено и она хочет видеть его, Андрея, но не решается позвонить сама? Нет, эту мысль Андрей отбросил еще в самом начале телефонного разговора. Но что же тогда случилось?

Как бы там ни было, Андрей приободрился. Посмотрел на часы — они показывали половину пятого. Скоро, совсем скоро он увидит Валю! Главное — увидеть ее. Все будет хорошо. Главное — остаться с ней наедине.

В семь часов Андрей стоял у двери, которая была ему так хорошо знакома. Позвонил. Дверь открылась. На пороге стояла Валя.

Ему достаточно было лишь взглянуть на ее лицо, чтобы увидеть, как оно изменилось. Валя стала старше, намного старше. Ее глаза, всегда такие ясные и безмятежные, теперь казались чужими, в них появилась незнакомая Андрею сосредоточенность, скорее настороженность. Валя даже была причесана не так, как обычно. Ее светлые, с желтым, соломенным отливом волосы уже не лежали искусно взбитой копной, а были гладко зачесаны назад.

— Здравствуй, Валя, — сказал Андрей.

Ему хотелось произнести эти слова весело, беспечно, а они прозвучали нерешительно, даже робко. Все же в первые минуты Андрею показалось, что Валя рада его приходу, что она даже ждала его. Но это была странная, печальная радость. Так встречает тяжелобольной навестившего его человека.

— Пойдем, Андрюша, — сказала Валя. — Как хорошо, что ты пришел! Все эти дни я хотела тебе позвонить.

Она повела его в свою комнату. Здесь все было без перемен, все выглядело так же, как и тогда, когда Андрей часто сюда приходил. Он сел на тахту, в угол, на то самое место, куда садился всегда. Валя опустилась рядом.

— Знаешь, Валя, ты очень изменилась. Ты заболела?

Она медленно покачала головой.

— Нет, я здорова.

— Но что-то случилось, я же вижу, — настаивал Андрей. — Ты совсем другая.

— У меня большое горе, Андрюша, — тихо произнесла Валя.

— Горе? — изумленно переспросил Андрей.

— Я хотела тебе позвонить, посоветоваться, — словно не слыша его вопроса, продолжала Валя. — Ты много знаешь… А мне так нужен совет!

— Какой совет? — встревоженно произнес Андрей. — Говори, Валя, что случилось?

— Володя в тюрьме.

— Володя? — удивленно переспросил Андрей и осекся. «Да-да, его зовут Владимиром». — За что же он попал в тюрьму? — делая над собой усилие, спросил он.

— За что?! — воскликнула Валя, и Андрей увидел, как глаза ее заблестели. — Я тебе сейчас все расскажу!

После того как Валя окончила свой рассказ, Андрей некоторое время сидел молча. Потом, подчиняясь настойчивому желанию, спросил:

— Твой отец знает?

— Да.

— Ты спрашивала у него совета?

— Он ненавидит Володю, — тихо ответила Валя.

«Ах, вот как! — подумал Андрей. — Тогда все ясно. Теперь понятно, почему он мне позвонил». Андрею стало горько.

— Что же ты намерена делать? — мрачно спросил он.

— Не знаю, — сказала Валя, не глядя на Андрея. — Может быть, написать прокурору? — спросила она после паузы.

— О чем?

— Я уверена, что каждый человек, который захочет объективно разобраться…

— В чем?

— Как в чем? — Валя резко приподняла плечи, и на лице ее отразилось недоумение. — Во всем этом деле.

— Что же тут разбираться? И так все ясно.

Андрею стало обидно. Значит, он понадобился Вале только для того, чтобы посоветоваться с ним. Видимо, ей и в голову не приходило, что вести этот разговор о Харламове ему неприятно, мучительно.

Когда Валя рассказывала о Володе, Андрей внимательно следил за ее лицом. Ему казалось, что временами оно становится прежним, хорошо знакомым ему и что выражение напряженной сосредоточенности исчезает.

Иногда Валя наклонялась к Андрею, брала его за руку, крепко сжимала ее. Хотя он и понимал, что Валя наклоняется к нему и сжимает его руку ради другого, ему начинало казаться, что надежда еще есть и все еще может измениться.

Но с каждой минутой он все более отчетливо сознавал, что вернуть Валю невозможно. И ему захотелось сказать ей нечто злое, беспощадное, такое, что до конца разрушило бы все ее бессмысленные иллюзии.

— Что же тут разбираться? — настойчиво повторил Андрей. — Из всего того, что ты мне рассказала, — кстати, спасибо за доверие, — заметил он саркастически, — явствует, что суду, как говорится, все было ясно.

— Нет, — воскликнула Валя, — не все!

Он вопросительно приподнял брови над оправой очков.

— Они судили другого человека. Понимаешь, Андрюша, другого!

— Фантастика!

Валя посмотрела на Андрея с недоумением, как на человека, не понимающего самых элементарных, всем очевидных вещей.

— Но он же совсем не такой! Он честный, правдивый человек! Отзывчивый, добрый…

— Я думаю, — сказал Андрей, — что сентиментальная сторона вопроса мало занимала судей.

— Но как ты можешь так говорить! — возмущенно воскликнула Валя. — Ведь речь идет о судьбе человека!

Андрей почувствовал, что больше не может сдерживаться. Горечь, досада, обида снова нахлынули на него.

— А о другом человеке ты подумала? — крикнул он. — Ты сказала, что рада моему приходу. Это ложь! Понимаешь, ложь! Тебе нужен не я, а адвокат, вот кто тебе нужен!..

Он задохнулся, стараясь совладать с собой. Валя смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Прости меня, Андрюша, — с грустью сказала Валя. — Я не хотела причинить тебе боль. Но это сильнее меня. Я ничего не могу с собой поделать…

Андрей понял, что уйти не может. Даже если бы захотел. Но если он хочет остаться, то должен продолжать этот мучительный разговор.

— Хорошо, Валя, — глухо сказал он, — не обращай внимания на мои слова. Итак, — теперь Андрей старался говорить спокойно и рассудительно, — ты хочешь написать прокурору. Но факты остаются фактами. Характер этого человека никого не интересует. О чем же ты хочешь писать прокурору?

— О нем, — словно обрадовавшись возможности продолжать разговор о Володе, сказала Валя, — о том, что он не такой, каким показался им на суде. Все твердят: «Факты, факты!» Но разве сам человек не факт? Разве он так прост, что о нем можно все узнать в течение каких-нибудь двух часов?

Андрею пришла в голову странная мысль. В основе всего того, что происходит сейчас с Валей, лежит просто наваждение. Вся она во власти противоречащей здравому смыслу навязчивой идеи. Ей надо противопоставить голос рассудка, железную логику. Сделать то, что делают врачи-психоаналитики. Надо вырвать Валю из заколдованного круга. Не высмеивать ее, не иронизировать, а расшифровать ее мысли, представить все в истинном свете.

— Хорошо, Валюша, — мягко сказал Андрей. — Значит, ты веришь, что найдется такой прокурор-романтик, который будет добиваться отмены приговора на основании твоего письма? Во имя чего?

— Как «во имя чего»? Во имя человека! Во имя справедливости! Неужели ты думаешь, что у нас нет идейных людей?

Андрей усмехнулся. Он терпеть не мог разговоров на отвлеченные темы. Всегда испытывал неприязнь к громким словам, газетным штампам и тому подобным вещам. Тех, кто оперировал философскими или политическими терминами, он считал либо неспособными заняться настоящим, практическим делом, либо демагогами, сознательно избравшими в жизни наиболее легкий путь.

Тем не менее вопрос Вали задел его.

— Нет, почему же! — с достоинством произнес Андрей. — Идейные люди есть, наверняка есть. Только они совсем не такие, как ты их себе представляешь.

— А как их представляешь себе ты? — настойчиво спросила Валя.

Андрей задумался. Он не был готов к ответу.

— Идейными людьми в современном значении слова я считаю прежде всего людей дела, — сказал он после паузы. — Знающих, что такое реальная жизнь. И не лезущих в политику. Парадоксально? Но тем не менее это так. Ты, видимо, полагаешь, что идейность неразрывно связана с политикой? А я убежден, что такой связи теперь не существует. Мир, если хочешь знать, в наше время развивается по другим законам.

— По каким же? — спросила Валя. Теперь она внимательно слушала Андрея, и это ободряло его. Пусть то, что он говорил, не имело прямого отношения к вопросу, волновавшему Валю. Но сознание, что он спорил сейчас с этим Харламовым, как бы соревновался с ним в логичности и оригинальности мышления, волновало Андрея.

— По законам природы, — ответил он.

— Мир всегда развивался по законам природы!

— Верно. Но раньше были известны лишь самые элементарные из них. В наше время люди проникли в тайну этих законов. От их желания зависит сохранить этот мир или разрушить его. Болтающий политик думает, что он решает судьбы планеты. А их решает человек, управляющий атомными реакциями. Если хочешь, я прагматик. Идейными я называю тех людей, которые исповедуют идею всемогущества человеческой практики. Ты меня понимаешь? Какого же человека ты рассчитываешь увидеть на прокурорском посту? «Идейного» болтуна? Но он отмахнется от твоего письма. Человека дела? Но такие люди обычно не идут в прокуроры. А если один из них и окажется за прокурорским столом, то он опять-таки будет тщетно искать в твоем письме факты. Факты руководят жизнью людей, Валюша!

— А если прокурором окажется ни тот и ни другой? Если им будет просто честный, добрый человек, верящий в справедливость?

— Что ж, — снисходительно улыбнулся Андрей, — рассмотрим вариант о честных и добрых жрецах юстиции. Но подумала ли ты о том, что все эти судьи, прокуроры, следователи наверняка завалены просьбами смягчить наказание виновным? Пишут отцы, матери, сестры, жены… Аргумент у всех один и тот же: мы его лучше знаем, он хороший, поверьте нам и отпустите его… Кстати, как ты подпишешь свое письмо? «Знакомая»?

— Невеста! — твердо сказала Валя.

— Невеста?! — изумленно переспросил Андрей, чувствуя, как кровь приливает к его лицу. — Ты с ума сошла!

— Почему?! — с негодованием воскликнула Валя. — Почему все вы считаете, что я сошла с ума? Почему вы уверены, что оставаться верной человеку, когда он попал в беду, — значит сойти с ума?

Андрей молчал, подавленный ее неожиданным признанием. Он еще надеялся, что Валя сказала это назло ему, в наказание за недоверие. Ему хотелось, чтобы это было именно так. Но он уже понимал, что Валя сказала правду.

— Нелепо! — медленно произнес Андрей.

— Почему?

— Это невозможно объяснить, если ты не понимаешь сразу.

— Но если я его люблю?

— Любишь? — переспросил Андрей. Он уже взял себя в руки. — Ты не отдаешь себе отчета в своем чувстве. Разве это может быть любовью? В крайнем случае ты можешь испытывать к нему жалость. Любовь! — воскликнул он иронически. — Так в свое время интеллигентные барышни любили униженных, оскорбленных и тому подобных юродивых! Разве это любовь?!

— Не смей так говорить! Не смей! — воскликнула Валя. — Что ты понимаешь в любви?

— Год тому назад ты думала иначе, — с горечью произнес Андрей.

— Андрюша, милый, не сердись, — поспешно сказала Валя, — я совсем не хотела тебя обидеть. Но за этот год я действительно очень переменилась. Встречаясь с Володей, я многое стала понимать иначе. Он научил меня не просто любить, но искать…

— Что искать? Что?! — в отчаянии от того, что он не может, не умеет переубедить Валю, воскликнул Андрей. — Ведь я же знаю этого человека! Чему он может научить? Максимум, на что он способен, — это ввязаться в очередную драку.

— Но разве ты поступил бы тогда иначе? — с упреком спросила Валя.

— Не о том речь. Он вообще ни на что другое не способен. Когда я встретился с ним на Энергострое, он тоже затевал драку с администрацией. Это такой тип человека.

— Какую драку? — насторожилась Валя. — Он тебе что-нибудь рассказал?

— Так, чепуха какая-то. Неверно оформленные наряды… Я сам толком не понял. Знаешь, кого он мне тогда напомнил? Есть и в наше время чудаки, которые носятся с идеей вечного двигателя. Слоняются по учреждениям, склочничают, все им не так. Устроить скандал — это они умеют. А ты говоришь — научить. Кого? Чему?

— Мне трудно это объяснить, — ответила Валя. — Может быть, это вообще невозможно объяснить.

— Конечно, — усмехнулся Андрей, — область чувств, интуиция, любовь с первого взгляда рассудку вопреки. Где уж мне это понять!

— Ты… ты очень современный человек, Андрюша, — печально и как бы размышляя вслух, сказала Валя, — но в тебе чего-то нет… Сердца, чувства, способности понять… И песни твои под гитару — я только теперь поняла это — очень пугливые, боязливые песни… В них нет чувства. Того чувства, которое захватывает человека целиком. А то, что ты считаешь любовью, — это не чувство. Что-то вроде сладкого на третье… Ты все время боишься, чтобы тебя кто-нибудь не заподозрил в старомодности. В песнях твоих немножко иронии, немножко цинизма. Всего понемножку. Только как бы не заподозрили, что чувство может быть сильнее тебя! Теперь я все поняла. Ты считаешь, что мир чувств куда-то исчез. А в новом мире все ясно, прямолинейно и очень холодно… Ты, наверное, никогда не плакал. Ведь плакать — это не современно, прагматикам плакать не полагается… Если к тебе приходило горе, то ты уговаривал себя, что все это чепуха, нелепость и в мире нет вещей, достойных твоих слез. А они есть. Я не понимала этого раньше. Я поняла это, когда встретилась с Володей. Для него мир живой. Часто непонятный. С острыми углами. С противоречиями. Но это живой мир. Он не бродит в нем, как в окаменевшем лесу. Для него все деревья живые. И люди тоже… А ты…

Валя посмотрела на него, слегка приподняла руку, словно говоря самой себе: «К чему?..» — и умолкла.

Андрея охватило чувство растерянности и глубокой жалости к себе. Только сейчас он по-настоящему понял, что все его красноречие — ничто по сравнению с молчанием незримо присутствующего здесь человека. Он был готов закричать от обиды, от ощущения своей беспомощности, от сознания, что он навсегда потерял Валю.

Раздался звонок. Андрей подумал, что, наверное, пришел Кудрявцев. Меньше всего ему хотелось встретиться сейчас с ним. Когда Валя пошла открывать дверь, он встал и приготовился уйти, выбежать тотчас же, как только Кудрявцев войдет. Но в прихожей послышался незнакомый женский голос:

— Валя? Наконец-то я вас нашла! Это же я, Катя!..