Луна еще не поднялась. Город был чужой и неуютный, словно дом свекрови.
— Мне нужен номер.
Администратор гостиницы поднял голову и взглянул на Нукарадзу. То, что он увидел, ему совсем не понравилось. Нукарадзу определенно не был преуспевающим дельцом или счастливым молодоженом, а деревенская девчонка рядом с ним совсем не была похожа на его жену. Следовательно…
— Нет.
— Чего нет?
— Мест нет.
Администратор был доволен собою: отказав этому проходимцу, он спас, так сказать, дворец от осквернения.
Нукарадзу и в голову не пришло, что его подозревают в каких-то неблаговидных намерениях. Он с недоумением посмотрел на администратора, а потом разозлился: кто он, собственно, такой, чтобы так разговаривать!
Но администратор уже погрузился в изучение своих бумаг. Нукарадзу понял, что его яростный взгляд не достигает цели, а впустую скользит по напомаженным волосам служителя, и повернулся к гостиничному слуге.
К сожалению, на том даже досаду нельзя было сорвать: настолько он был убог и грязен, что при взгляде на него злость Нукарадзу перешла в отвращение.
Нукарадзу повернулся и пошел к выходу. Ботинки его простучали по ступенькам. Девушка как тень выскользнула за ним.
Не успели они скрыться из виду, как администратор сказал:
— Каждый сукин сын тут будет…
Слуга испуганно взглянул на дверь: как бы не услышали. А то еще вернется да вмажет как следует за такие слова.
— Как ты думаешь, Девуллу, кто он? — продолжал администратор.
— Не знаю, кто он, а вот девчонка — точно его жена.
— Ты с ней знаком, что ли?
— Нет, но у нее на шее талиботту, — неуверенно сказал Девуллу.
— У каждой на шее талиботту! Разве на ней написано, кто именно ее надел?
«Можно подумать, что ты, мерзавец, перед тем как жене на шею талиботту надеть, написал на ней свое имя!» — подумал Девуллу. Но смолчал, накинул на плечи шарф и вышел.
Когда Девуллу спустился по ступенькам гостиницы, улица была запружена машинами, автобусами, рикшами. Кто возвращался из кино, кто спешил туда. У табачной лавки стояли те самые парень и девушка. Она с любопытством разглядывала это скопище людей, но взгляд парня все еще был прикован к гостинице. «Бедняги!» — подумал Девуллу.
* * *
Девуллу поел, закурил, обмотал голову шарфом, засунул под мышку одеяло и вышел из своей хижины. Луна уже поднялась высоко. Девуллу задумчиво взглянул на нее. «Наверно, уже половина одиннадцатого», — подумал он.
Каждый раз, выходя из дома, Девуллу старался определить время, а когда предоставлялась возможность, сверялся с часами. Обычно он не ошибался.
Девуллу взглянул с вершины холма на блестевший огнями город. «Да, половина одиннадцатого», — еще раз повторил он. Холм этот находился на северной окраине города. За хижинами, сгрудившимися там, виднелись виллы богачей. На западе, примерно в миле от границы города, была расположена фабрика, а сразу за ней — небольшой поселок. Среди холмов вилась дорога, ведущая от города к фабрике, а оттуда — на северо-запад, к железнодорожному разъезду. Сейчас по ней, то появляясь, то исчезая за поворотом, ехали два грузовика — один к городу, другой к станции.
Во многих домах уже погасили свет. Город погружался в темноту. Девуллу медленно плелся к гостинице. По дороге его обогнала пара: видимо, они возвращались из кино. На руках у женщины спал грудной младенец, мужчина нес на плечах ребенка постарше. Женщина задыхалась от быстрой ходьбы, но говорила без умолку, перебирая смешные сцены из фильма.
«Интересно, что с тем парнем и с девушкой? — подумал Девуллу. — Может, они нашли себе комнату в какой-нибудь другой гостинице? А может, и нет. Если они здешние, то сходили в кино и отправились домой, а если приезжие, то коротать им, горемыкам, ночь на улице. А впрочем, нынешние не такие глупцы, какими в свое время были мы».
Девуллу нравилось, что молодежь не унывает и относится к жизни легко и весело. Какой-нибудь парнишка, который работает всю неделю на бензоколонке, в воскресенье скидывает с себя промасленное тряпье, надевает чистую отглаженную рубашку и весь день проводит с друзьями. Они беседуют, слушают веселую музыку, а вечером идут в кино. И если нет дешевых билетов, то не моргнув глазом покупают дорогие, словно забыв о тяжелой неделе, ожидающей их.
Девуллу знал одного такого парня. Его звали Потирадзу. Он работал мастером на строительстве той самой гостиницы, в которой теперь служил Девуллу. Потирадзу и сам умел работать, и других заставить мог. Хотя Потирадзу не был старшим мастером, он заправлял всеми делами на стройке. Рабочие любили его; правда, он мог и накричать, но он же и защищал их, не оставлял в беде. Потирадзу прекрасно знал, что, как говорится, выше головы не прыгнешь и что рабочий, сколько б ни копил, на каменный дом не накопит. Но мириться с таким положением он не желал. Он убеждал их: «Мы не должны этим сукиным детям кланяться. Подумайте-ка, кто кому нужен — мы им или они нам? Мы строим дом. Подрядчик, мастера, рабочие — все вместе. А когда он будет выстроен, что нам достанется? Подрядчик-то с этого кое-что получит. Значит, мы ему нужны, верно? Ты, я, он — пока есть мы, рабочие, есть и подрядчик. Не было бы его — те, кому наши руки нужны, сами бы нас сыскали. Да этот паршивец нас бояться должен!»
Но хозяин знал этот мир немножко лучше и быстро раскусил Потирадзу; он тут же приставил к нему человека. Тот и чай приносил, и за сигаретами бегал. Каждый раз, когда хозяин приходил на строительство, он не забывал похвалить Потирадзу.
Одна из подсобниц, женщина прямая и ни перед кем не робеющая, как-то упрекнула Потирадзу: «Мастер, ты нам вон какие речи про подрядчика вел! А сам-то словно не догадываешься, почему тебе чай и сигареты на блюдечке подают».
«Если ты думаешь, что я работаю за их подачки, то и ты не умнее того кретина, что мне сигареты таскает», — ответил Потирадзу.
Он закурил и продолжал: «Мне платят гроши. Конечно, я мог бы работать спустя рукава за такие деньги. Но ведь я могу работать лучше! Я не хочу скрывать свои способности и умение. К тому же, если дом будет выстроен плохо, никто не станет подрядчика винить. Все скажут, что это я дела своего не знаю. Такова уж наша судьба. Соорудят здесь гостиницу, а тех, кто строил, и на порог не пустят. Они свою собственность так охраняют, что нам до нее не добраться».
Потирадзу сам работал не покладая рук и рабочим спуску не давал: и подбадривал их, и грозил, и уговаривал. Работали и днем и ночью, так что гостиница была сделана на славу и даже раньше срока.
Открытие гостиницы стало событием в городе. Все ходили смотреть на нее. Что это было за здание! Мозаичное панно, разноцветные стены, мраморные вазы с цветами, современное освещение и изящная мебель, сад на крыше — все вызывало восхищение.
Позже в городе выстроили еще одну гостиницу, потом еще и еще. Но пока дела шли неплохо, потому-то администратор и мог позволить себе отказать этому парнишке. А парнишка-то приоделся: черные брюки, ботинки, причесан аккуратно… Вроде все в порядке, да, видно, что-то не так. И это «что-то» администратор сразу углядел.
Его подружке было не больше шестнадцати, но одежда и украшения на ней были совсем старомодными. Так одевалась когда-то сестра Девуллу, в таком наряде впервые пришла к нему в дом после свадьбы его жена — Аппаямма.
Где была теперь его сестра, Девуллу не знал. А Аппаяммы уже не было на этом свете.
Воспоминания об этих ушедших от него навсегда женщинах железной рукой сдавили сердце Девуллу.
Выходя замуж, каждая женщина надеется, что муж принесет ей счастье. А тот зачастую не может дать ей ни крупинки радости. Сколько горя принес своей жене Девуллу!
В первые годы после свадьбы он часто придирался к жене по пустякам, просто чтобы на место поставить: согласится с ним — плохо, возразит — тоже плохо, не так встала, не так села — словом, без причины, лишь бы власть свою показать.
Шли годы, семья росла. Забот становилось все больше, денег не хватало. Он все чаще приходил домой пьяный, и, если случалось повздорить с кем-нибудь на улице или дома было что-нибудь не так, он, не говоря ни доброго, ни худого слова, хватал что под руку попадется и жестоко бил жену.
Потом он изменился. Сам не мот сказать почему. Один за другим умерли его родители. Потом пришло известие, что пропала его сестра: то ли погибла, то ли сбежала с кем-то, правды так он и не узнал. А тут надолго слегла Аппаямма. И все это — за четыре года.
С тех пор он ни разу не поднимал руки на жену. Ворчал иногда, и только. Ей было тогда тридцать пять, ему — сорок. Они прожили пять лет довольно мирно. Это было самое счастливое время в его жизни.
Как-то вечером они лежали на полу хижины. За дырявой занавеской спали дети. Там горел тусклый огонь: Аппаямма на время притушила его.
Аппаямма печально проговорила:
— Так я и умру, а мое желание не исполнится.
Девуллу не мог разглядеть ее лица, только глаза блестели в темноте.
— А что ты хочешь? — Он вытянул ноги и задел грязные тарелки в углу. Они звякнули.
Аппаямма испуганно вскочила и заглянула в дырку на занавеске. К счастью, никто из детей не проснулся.
— Потом скажу, — придерживая подбородком край сари, она торопливо застегивала кофточку.
Девуллу потянул ее за юбку, она упала на колени и чуть не вскрикнула: каждое резкое движение отзывалось сильной болью где-то в животе.
— Выйдем на улицу, скажу. — Она с трудом поднялась.
Аппаямма увеличила огонь в лампе, сняла занавеску, которую вешала, чтоб дети не увидели их, постелила себе на полу, а Девуллу — на улице, рядом с хижиной. Потом она поправила тряпки, которыми были накрыты дети, вышла и села недалеко от дома.
Луна светила тускло в ту ночь. Мир был погружен в сон.
Уже двадцать лет, как они живут вместе. После того как умерли его родители, у дома освободилось место для топчана. Но топчан отца после его смерти вынесли и сожгли, поэтому Девуллу спал прямо на земле.
Девуллу растянулся на подстилке, прикрывшись обрывками старого сари. Сон волнами наплывал на него.
Он повернулся к жене:
— Что ты хотела оказать?
Аппаямма некоторое время молчала, словно не решаясь заговорить.
— Я хотела бы всю ночь провести вместе с тобой в одной постели, — наконец сказала она так тихо, что он с трудом разобрал ее слова.
После свадьбы Девуллу и Аппаямма лишь три ночи провели наедине. Вся семья Девуллу — его отец, мать, братья с женами и незамужние сестры — ютилась тогда в этой жалкой лачуге. Бесконечные роды, болезни, ссоры и драки — и так день за днем, в холоде, в грязи, под дождем, сочившимся сквозь прохудившуюся крышу. Спали вповалку на полу, одетые. Среди ночи то одна, то другая супружеская пара просыпалась. Они прислушивались, все ли тихо кругом, тихонько подбирались к лампе и гасили свет. Под прикрытием темноты, спрятавшись за занавеской из мешковины или просто в углу за топчаном, задерживая дыхание, давя клопов и отмахиваясь от москитов, наспех утоляли они свою страсть, словно совершая что-то позорное и недозволенное.
Девуллу давно уже привык к этому, а вот Аппаямма, оказывается, мечтала о другом.
Она часто подолгу простаивала перед строящимися домами. Они поражали ее своими размерами. Однажды она подрядилась в богатый дом белить стены. Работала она там всего один день, но потом долго вспоминала: комнат столько, что и не перечесть, мягкие кровати, диваны, всюду чисто, и живут только муж, жена и двое детей.
В молодости Аппаямма еще надеялась, что и у них будет когда-нибудь свой, пусть совсем небольшой домик, но теперь ее мечта была намного скромнее.
Девуллу стало жаль Аппаямму. Он честно старался выполнить ее просьбу, но ничего не мог придумать. А вскоре Аппаямма умерла, и ей уже ничего не было нужно.
Девуллу тяжело вздохнул: нет на свете ничего страшнее бедности, нет ничего более жестокого. Он снова вспомнил сегодняшних парня и девушку.
Девуллу вышел на главную улицу. По бокам ее стояли каменные дома, словно демоны, присмиревшие после ночных безумств. Высоко в тихом небе висела луна. На перекрестке ярко светились огни лавчонок и кафе. В их свете тенями двигались люди. Подъезжали усталые рикши и выстраивались в очередь.
* * *
Нукарадзу понял, что получить комнату в гостинице нет никакой надежды, и пошел прочь. В душе его закипела бессильная ярость. Он не раз уже испытывал подобное чувство.
Когда он еще учился в школе, проводился конкурс детского рисунка к дню рождения Неру. Нукарадзу получил на нем премию.
Всех победителей выстроили в ряд. Среди нарядных, как куколки, мальчиков и девочек Нукарадзу показался себе пугалом. Он хотел выбежать из ряда, но учитель не пустил его.
Нукарадзу не помнил точно, кто был председателем на этом торжестве, но это был какой-то важный чиновник. Он вручал каждому подарок, а потом пожимал руку.
Подошла очередь Нукарадзу. Председатель, разговаривая с кем-то, взял со стола подарок, привычно улыбнулся и лишь тогда взглянул на Нукарадзу.
Мальчик увидел, как улыбка исчезла с лица председателя. В замешательстве Нукарадзу спрятал было руку за спину, но тут же, спохватившись, решительно протянул ее вперед. Но председатель не подал ему руки. Словно желая научить Нукарадзу хорошим манерам, он сложил руки в приветствии и быстро потянулся за следующим подарком.
Второй случай произошел в доме его друга. Нукарадзу в то время был вратарем футбольной команды, а капитаном был его друг, мальчик из брахманской семьи. Как-то после игры они вместе шли домой и разговаривали. Дойдя до их дома, Нукарадзу остановился. Ему очень хотелось пить. Он подозвал младшего брата своего друга, игравшего в саду, и попросил принести ему воды.
Через минуту он услышал голос их матери:
— Кому нужна вода?
Узнав, что вода для Нукарадзу, она закричала сыну:
— Поставь стакан на место, возьми кружку.
Друг рассказывал ему что-то, но Нукарадзу уже не слушал его. Он быстро попрощался и пошел прочь.
— Ты же воды просил! — кричал ему вслед мальчик, но Нукарадзу не обернулся.
Происходили в его жизни и другие неприятные события, но он легко забывал о них. Только эти два случая навсегда оставили рану в его сердце.
Нукарадзу рос в бедной семье и поэтому, не доучившись, пошел работать на фабрику. Место было хоть и скромное, но хорошее. Мысль об учебе он тоже не оставил: собирался в ближайшее время взяться за учебники и сдать экзамен за среднюю школу.
Нукарадзу дрожал от восторга, когда произносилось слово «родина», обожествлял Махатму Ганди и Неру. Он с благоговением относился к женщинам, очень любил музыку, часто ходил в кино.
Насколько соседям правились поведение и характер Нукарадзу, настолько же они пугали его мать. Отец его к этому времени совсем спился, старшие братья Нукарадзу тоже выпивали достаточно. Матери казалось странным, что он не пошел по их стопам.
Началась война с Пакистаном. Нукарадзу был как в горячке: говорил, что ради родины надо всем жертвовать, даже своей жизнью.
Мать была в ужасе. Она грозила, что повесится, если он вступит в армию, кричала, уговаривала. Наконец она согласилась, чтобы он вступил в ополчение, но решила побыстрее его женить. Нукарадзу сначала был недоволен, что за него сватают деревенскую девчонку, но, увидев ее, ворчать перестал. Через полгода после свадьбы Аммаду достигла зрелости и пришла в дом к мужу.
Война с Пакистаном начала затихать. После того как Нукарадзу начал служить в ополчении, патриотизм его немного поутих. Вскоре он перестал читать журналы и ходить в клуб.
После первой ночи с женой все мысли его были заняты одним — как бы провести вечер и ночь вдвоем с Аммаду. Ему не требовался номер в шикарной гостинице, подошла бы просто отдельная чистая комната.
Три месяца он отказывал себе во всем и копил деньги, уговаривал Аммаду, придумал какую-то небылицу, чтобы мать разрешила, им не ночевать дома одну ночь. И после всего этого…
Нукарадзу опомнился, лишь дойдя до окраины города. Аммаду послушно шла за ним.
Их обогнал рикша. Заметив запоздалую пару в этом глухом месте, он звякнул колокольчиком. Нукарадзу чуть было не обругал ни в чем не повинного рикшу, но вовремя сдержался.
Они сели в повозку:
— В кинотеатр «Венкатешвара».
Но ни в «Венкатешваре», ни в других кинотеатрах билетов не было. Нукарадзу совсем помрачнел.
— Есть будешь? — обернулся он к Аммаду.
— Нет, я не буду. Но ты поешь, если хочешь. — Она старалась успокоить его.
Нукарадзу не мог вынести ее сочувственного взгляда.
— Пойдем, — он направился к ярко освещенному кафе неподалеку. Может, удастся на худой конец посидеть в уютном уголке. Однако очутились они в переполненной столовке, скамейка под ними шаталась, и стол был покрыт склизкой грязью.
Напротив них сидели рикши. Они заказали три чая, разделили три порции на шестерых и громко смеялись чему-то. «И что они хохочут, — раздраженно подумал Нукарадзу. — Отколотить бы их хорошенько!»
Он расплатился, и они пошли к выходу. Проходя мимо рикш, он презрительно и вызывающе посмотрел в их сторону. Какие-то парни уставились на Аммаду. «Ну подойдите же! Вот я вас!» — подумал Нукарадзу и двинулся в их сторону. Но парни уже не глядели на них.
Аммаду снова шла за Нукарадзу по улице. Было уже совсем поздно. Кое-где на ступеньках домов лежали люди, кое-кто спал прямо на тротуаре. На ограде моста сидели нищий и нищенка.
— У них нет дома, а как же мужья опят с женами?
— Да так, как собаки!
Нукарадзу внутренне содрогнулся.
В этом городе живут тысячи бездомных людей. Многие спят под деревьями, едят на оградах мостов. Во время дождя или при сильном зное забираются в какой-нибудь закуток. Их гонят отовсюду как собак. Беспросветная жизнь в грязи и слякоти. Жены и мужья живут на улице, и негде им укрыться от посторонних, разве что соседи закроют глаза.
Не жалость, а гнев закипал в Нукарадзу. В каком-то кино он видел, как люди восстают против несправедливости и насилия. А эти готовы терпеть вечно. Свиньям грязь не грязь.
Прогрохотал грузовик, следом за ним медленно двигался новенький автомобиль. В нем сидела девушка в белом сари и алой кофточке. В пучке ее черных волос виднелись белые цветы жасмина. Ей-то было где ночевать!
Вдалеке на площади три кинотеатра стояли словно три камня в огромном очаге демонов. Эти кинотеатры всегда бывали полны. Пока люди смотрят кино, они не замечают ни своей грязной, пропотевшей одежды, ни укусов москитов, ни зловонного дыхания соседей. Зрители прекрасно знают, что, если с молоденьких героинь на экране снять грим, они окажутся ровесницами их бабушек, что эти актрисы не поют, а только раскрывают рот, но, зная это, тем не менее с удовольствием поддаются иллюзии. Они верят или делают вид, что верят в выдуманные чувства на экране, где случается то, чего никогда не бывает в их жизни.
Люди не знают настоящих чувств, даже не мечтают о них. Как взрослые хитростью отвлекают детей, как представители власти одурачивают народ лживыми обещаниями, так и производители иллюзий одурманивают людей вымышленными чувствами. А люди с готовностью поддаются на этот обман. Даже платят за то, чтобы быть обманутыми.
У них нет мужества посмотреть правде в глаза. Иначе разве они стали бы глядеть на придуманных героев и героинь, слушать их лживые речи и при этом глотать слюну и выражать свой восторг свистом?
Нукарадзу никак не мог успокоиться. Он злился все больше и больше: и на тех, кто смотрит кино, и на тех, кто его снимает.
Тем временем они подошли к площади, где находились кинотеатры.
* * *
— Девушка, вы откуда? — спросил Девуллу. Он заметил, что Нукарадзу раздражен, и поэтому обратился не к нему, а к его спутнице.
— Кто, я? — удивилась Аммаду. Она не узнала Девуллу.
— Да. Откуда вы, из какого города?
— Я из Анакапалли, — ответила Аммаду, но тут же спохватилась: — А вам-то что?
В это время Нукарадзу очнулся от своих мыслей и обернулся к Девуллу. Он тоже не сразу узнал его.
— Помните, вы приходили в гостиницу. Я там работаю, — оказал Девуллу.
Он хотел спросить, нашли ли они себе комнату, но вместо этого у него вырвалось:
— Кто вам эта девушка?
Это был, в сущности, невинный вопрос, и Девуллу задал его, желая выразить им свое участие.
Но Нукарадзу живо вспомнил взгляд администратора гостиницы и тот же вопрос в его глазах. Поэтому слова Девуллу показались ему оскорбительными.
Девуллу хотел было сказать еще что-то, но не успел: на него обрушился тяжелый удар.
— Ах ты мерзавец! Ты что к моей жене пристаешь! — закричал Нукарадзу.
Удары посыпались на Девуллу справа и слева. Потом Нукарадзу ударил его ногой, и Девуллу упал. Нукарадзу пинал его ногами и орал:
— А кто она, как ты думаешь? Что ты подумал, скотина?
Перепуганная Аммаду стояла рядом и бормотала:
— Убьет ведь, убьет он его. Помрет старик.
К ним уже подбегали разносчики и рикши. Они с трудом оттащили Девуллу от Нукарадзу и отвели его подальше.
Волосы Нукарадзу растрепались, рубашка была порвана. Цепочка от часов сломалась. Дрожащими руками он старался скрепить ее, не переставая выкрикивать:
— До смерти изобью! Сволочь! Увидит девушку на улице, так сразу думает, что она шлюха! А богач в вашу гостиницу шлюху приведет, так за жену почитаете! Муж со своей женой пришел! В вашу вшивую гостиницу! А вы!.. Всех перебью! И тебя, и администратора вашего!
Симпатии собравшихся были на стороне Нукарадзу. Последние сомнения исчезли, когда они увидели беспомощную, дрожащую всем телом девушку, которая без конца повторяла:
— Пойдем отсюда, послушай же меня! Что тебе этот старик! Пойдем… Пойдем…
В толпе не было ни одного человека, знающего Девуллу, и то, что он за все это время так и не открыл рта, не располагало в его пользу.
— Иди отсюда, ты и так старика до смерти избил. Иди своей дорогой, — оказал Нукарадзу какой-то человек средних лет.
— Старик? Да он мерзавец, а не старик. — Нукарадзу снова стал распаляться. Но тут Аммаду подошла и крепко взяла его за руки.
* * *
Перерыв во всех трех кинотеатрах начался почти одновременно. Зрители высыпали на площадь. Послышались крики: «Содовая, содовая!», голосили торговцы лепешками, зазывалы из кафе. Люди толкались, сновали взад и вперед, бросали окурки, ели, пили, глазели по сторонам. И, может быть, кто-то в этой толчее на мгновение, только на мгновение задумывался о том, кто же он сам.
А в стороне от толпы Девуллу с трудом опустился на какую-то ступеньку. Кто-то дал ему бутылку воды, кто-то нашел и принес его одеяло. Он поднял свое дряхлое, изможденное тело и поплелся к гостинице. Горькая обида душила его.
Нукарадзу остановил свободного рикшу, подъехавшего к площади, и они сели. Аммаду никак не могла унять дрожь, а Нукарадзу и не пытался сказать что-нибудь в свое оправдание. Он молча обнял ее одной рукой, а другой прижимал к разбитой губе платок.