Если не считать жары и влажности, они чувствовали себя почти как дома. Козодой сидел перед костром и хмуро осматривал лагерь. Роботы-ремонтники поработали на славу, но и экипажу пришлось потрудиться. По иронии судьбы необходимыми навыками обладали только Танцующая в Облаках, Молчаливая и сестры Чо. Все остальные оказались чересчур избалованы цивилизацией, чтобы уметь строить жилища из подручных материалов.

Трансмьютер был неоценим, но мог пересылать вещи, ограниченные размерами: метр в длину, метр в ширину и метра два в высоту. Даже ремонтных роботов приходилось пересылать по частям и собирать вручную. Здесь Клейбену не было равных, и при виде того, как куча железок, опутанных бесчисленными проводами, обретает некую форму и после включения сама себя собирает окончательно, даже Козодой испытывал нечто похожее на священный трепет.

Расчистив площадку на порядочном расстоянии от моря, они построили несколько хижин из стволов растения, отдаленно напоминающего бамбук. На кровлю пошел местный аналог тростника. Хижины получились довольно удобными и даже почти непромокаемыми. С помощью древних плотницких инструментов, чьи матрицы нашлись во все тех же неисчерпаемых банках данных Звездного Орла, был изготовлен примитивный ткацкий станок, на котором Танцующая в Облаках и Молчаливая ткали покрывала и ткани.

В том, что касалось еды, они все еще почти полностью зависели от трансмьютера. Хотя банки данных корабля и содержали матрицы самых разных семян, земледелие требовало времени и трудов. При этом не было никаких гарантий, что посевы приживутся в этом климате и на этой почве.

Клейбен, то и дело консультируясь со Звездным Орлом, собирал силовой генератор, а до тех пор у них имелось только самое элементарное энергоснабжение и почти вся энергия уходила на поддержание защитного периметра. Он представлял собой ряд металлических стоек, надежно вкопанных в землю, между которыми проходили еле заметные электрические провода. Всякий, кто коснулся бы их, получил бы сильнейший удар, а контакт с одним из столбиков означал скорее всего мгновенную смерть. При размыкании линии устройство начинало угрожающе потрескивать, и треск этот был способен разбудить даже мертвого. Конечно, такую защиту едва ли можно было назвать надежной, но она хотя бы гарантировала, что никто не вломится к ним без предупреждения.

Гипотетические туземцы пока не подавали признаков жизни. Козодоя в немалой степени обрадовало то, что все, даже Сабатини, внесли свою лепту в обустройство лагеря. Отношения между Колль и Клейбеном были слегка натянутыми, но, в общем, довольно мирными: видимо, она и впрямь собиралась честно выполнять свою часть сделки, по крайней мере в ближайшем будущем. Правда, Клейбен при этом ходил в постоянном страхе, да и Нейджи чувствовал себя немногим лучше. В глубине души Козодой сгорал от любопытства и мечтал побольше узнать о странном творении доктора. Хань была живым свидетельством того, на что способен Клейбен, разыгрывающий из себя бога-творца, но Козодой до сих пор не мог до конца поверить в ее историю. Собственно, в этом заключалась основная проблема: они по-прежнему оставались сборищем людей, объединенных только взаимной необходимостью и силой обстоятельств. Они не были единой командой.

Тучный Айзек Клейбен сидел в своей тесной хижине. Складки его живота переваливались через набедренную повязку. В тусклом свете масляного фонаря он колдовал над портативной лабораторией; ее маленькие батареи казались неисчерпаемыми. В бамбуковой хижине лаборатория выглядела дико. Клейбен и сам чувствовал, что его деятельность плохо сочетается с окружающей обстановкой, но был преисполнен решимости. И мысли его, естественно, сильно отличались от мыслей Козодоя.

– Мы просто сброд, Арнольд, вот кто мы такие. Примитивный сброд во власти свихнувшегося компьютерного пилота. Так мы ничего не добьемся.

Арнольд Нейджи тяжело вздохнул:

– Я думаю, док, лучше подождать, пока все уляжется, по крайней мере пока что. Ворон и Вурдаль – люди моего сорта, я их понимаю и смогу договориться. Они смотрят на Козодоя как на старшего. Но он не прирожденный лидер и хорошо это понимает. Кроме них только у китаяночки есть мужество и мозги, но она беспомощна и уязвима.

– Ты забываешь об этой твари, – напомнил Клейбен. – Ты же видел, как она на меня смотрит. С тех пор, как мы очутились здесь, я ни разу не заснул спокойно.

Нейджи пожал плечами:

– А что поделаешь? Вам пришлось бы сжечь ее или поджаривать электротоком, пока она не растечется в слякоть. Стрелять бесполезно, вы и сами знаете.

– Если бы только я мог добраться до своей базы данных!

Нейджи вздохнул:

– Слушайте, док, допустим, вы получили формулу и настряпали полную ванну этой стабилизирующей пакости. Все равно я не думаю, что она сама туда прыгнет, и не вижу никакого способа ее заставить. Прежде чем разбираться с ней, надо дождаться более подходящего момента. – Прирожденный лингвист, Нейджи с исключительной точностью воспроизводил гнусавый простонародный говор. Слушая его, можно было легко позабыть о недюжинном уме, скрытом под речью простого работяги, чего, собственно, он и добивался.

– Проблема состоит в том, Арнольд, что так мы ни к чему не придем. Мы скатываемся к примитивному квазиплеменному существованию, чреватому утратой сплоченности и устремлений. С теми ресурсами, которыми располагают наши корабли, и теми знаниями, которыми обладают эти люди, я мог бы превратить нашу группу в зародыш армии, способной завоевать Вселенную. Но я не осмеливаюсь. Стоит мне просто подать голос – и то ненадежное соглашение, которое связывает эту тварь с остальными, немедленно распадется.

Сабатини, который, казалось, дремал на койке, внезапно открыл глаза:

– И что, вы говорите, может убить эту, как ее там?

– Сожжение или сильный электроток.

– Хватит ли мощности у изгороди?

– Возможно, если держать ее там достаточно долго. Сабатини немного помолчал:

– А эти светильники, они вроде как масляные, так?

– Да. Масло синтезировано в трансмьютере из пальмовых листьев. А что?

– А чего же еще вам надо? Предположим, старушку кто-то завлечет, а может быть, подтолкнет. Она дотронется до одного из столбиков. Пока она будет в шоке, этот кто-то хорошенько польет ее маслом. Неплохой получится факел, а?

Клейбен оторвался от своей работы и, повернувшись, уставился на Сабатини:

– Это становится интересным. Продолжайте.

– Я думаю, все можно будет устроить. Она очень переживает за девушек, особенно за сестер Чо. Ручей, где мы берем питьевую воду, и выгребная яма находятся довольно близко к изгороди и как раз на задах. Туда обычно никто не смотрит. У меня руки чешутся преподать этим стервочкам Чо небольшой урок.

– Вот как? – с почти незаметной ухмылкой спросил Нейджи. – Сдается мне, я слыхал, что, когда вам в последний раз пришла в голову такая мысль, они вас выпихнули через воздушный шлюз.

– Это все та китайская девка. Я ее недооценил, но вы, док, здорово с ней управились. Без нее они были бы как овечки. Но дело не в этом. Я уверен, что сумею заманить Колль к изгороди, используя кого-нибудь из них.

Клейбен пристально посмотрел на того, кто единственный из всех попал сюда не по своей воле.

– И что потом, капитан? Предположим, ваша уловка сработала. А дальше?

– Дальше? Ну, тогда мы.., то есть вы возьмете руководство, как вы говорили. Ученый прокашлялся:

– Да, полагаю, вы знаете, как добиться и этого. Так как же именно? Перерезать глотки Ворону и Вурдаль? Сомневаюсь, чтобы вам легко это удалось, особенно что касается чернокожей. Она сумасшедшая. Она обожает убивать и, уверен, превосходно это умеет, иначе бы ее здесь не было. И разумеется, остается еще Козодой.

– Да, конечно. Но, черт возьми, если я возьму на себя Колль, неужели вы уж как-нибудь не управитесь с остальными? Пять женщин, нас трое – отличный расклад, а китайская девка будет заложницей, чтобы компьютер делал то, что мы захотим.

Клейбен взглянул на Нейджи, и тот слегка прикрыл глаза.

– Как вам скорее всего неизвестно, капитан, – медленно произнес Клейбен, тщательно подбирая слова, – дипломатия и компромисс зачастую эффективнее грубой силы. Однако я охотно приму вашу помощь. Если вы поможете мне одолеть тварь, я позабочусь о том, чтобы вы не остались внакладе. Уберите ее, а все остальное предоставьте нам. Сабатини встал, потянулся и зевнул:

– Само собой, док. Разве я не об этом говорил?

* * *

Выгребная яма, выкопанная как можно дальше от хижин и от ручья, находилась почти у самой изгороди, через которую можно было перебросить что угодно: камень, копье, стрелу, – и поэтому без вооруженной охраны никто в туалет не ходил. Женщин обычно сопровождали Манка Вурдаль или Рива Колль, поскольку только они владели современным оружием.

Сабатини подготовил все заранее и ждал, сидя в засаде. Чо Дай направилась к яме, а Рива Колль остановилась чуть поодаль, чтобы самой не превратиться в мишень. На девушку она почти не смотрела. Чо Дай поправляла одежду, когда перед ней неожиданно возник Сабатини.

– Без юбки ты выглядишь лучше, – громко заявил он. – Я тебя хорошо помню, голубушка. У тебя долго не было мужчины, так что ты кое в чем нуждаешься.

Чо Дай вздрогнула и испуганно взглянула на него. Память о том, как Сабатини жестоко мучил ее на корабле, была еще свежа.

– Проваливай, ублюдок, – храбро отрезала она, но голос ее дрожал. – Когда мне понадобится мужчина, я его найду. А пока я не вижу рядом ничего, кроме дерьма.

– Ах ты, сучка! Мне что, снова тебя проучить? – Он надвигался на нее с обдуманной неторопливостью, изображая преувеличенную ярость.

Она увернулась и бросилась бежать, но Сабатини поймал ее за руку и развернул лицом к себе. Она закричала.

Колль немедленно повернула голову. Ее палец тут же оказался на спусковом крючке, но стрелять она не решилась, боясь попасть в Чо Дай, которую крепко держал Сабатини.

– Ах ты, подонок! – крикнула она, подбегая к ним. – Отпусти ее сейчас же! Ты много себе позволяешь!

В ответ он злобно ухмыльнулся и, хладнокровно отшвырнув Чо Дай, шагнул ей навстречу. Колль была слишком разъярена, чтобы раздумывать или хотя бы позвать на помощь. Оглушенная Чо Дай осталась лежать там, где упала.

– Я и не таких доставала! – крикнула Колль, становясь в боевую стойку. Сабатини, ухмыляясь, передразнил ее. Рива сделала обманный выпад и прыгнула, метя ногой в живот противника. Сабатини легко уклонился, и удар пришелся вскользь и даже не заставил его потерять равновесие. В следующий момент он развернулся и толкнул Колль ближе к изгороди. Пока она выпрямлялась, Сабатини нагнулся и вытащил из травы длинную и тонкую проволоку, тянущуюся к самой изгороди. Увидев ее, Колль расхохоталась и перепрыгнула через проволоку, но тут же запуталась в настоящей проволочной сети, которую Сабатини искусно спрятал в траве между выгребной ямой и изгородью. Она упала, а Сабатини тут же насел на нее и потянул ее правую руку к металлическому столбику. Опутанная проволокой и оглушенная, она пыталась сопротивляться, но Сабатини заставил ее коснуться столбика.

Громкий треск электрического разряда поднял тучу испуганных насекомых. Сам Сабатини не пострадал: он предусмотрительно надел изолирующие ботинки от скафандра.

Крик Ривы Колль был еще громче треска электрического разряда. Отпустив ее руку,. Сабатини потянулся к ее кобуре и вынул пистолет, боясь, что воспламенятся патроны, а потом отошел подальше.

Рука Ривы Колль почернела и обуглилась, кожа пошла пузырями. В воздухе разнесся смрад горелого мяса. Казалось, кисть Ривы сделана из пластика, она плавилась и становилась тягучей, а Колль отчаянно пыталась оторваться от изгороди.

И это ей удалось! Тонкая перемычка расплавленной плоти лопнула. Правая кисть, прилипшая к столбику, все еще горела, но Колль была свободна.

Сабатини испуганно отпрянул.

– Не может быть! – в замешательстве пробормотал он.

Риву Колль сотрясали приступы боли, но она уже была на ногах. Почерневший обрубок руки выглядел жутко, но больше всего Сабатини пугало отсутствие крови.

– Ну вот ты и попался, – проговорила Рива Колль сухим, зловещим, почти нечеловеческим голосом. – Вот ты и довел меня! Кто это тебя подговорил? Клейбен? Не-е-ет, он слишком умен, чтобы ловить меня на такую удочку. Ладно, сыночек, пора... Пора нам с тобой познакомиться поближе. – Сказав это, она двинулась на бывшего капитана.

Было в ее словах что-то такое, от чего Сабатини пришел в ужас. Он отчаянно потянулся за ведром с маслом, которое подготовил заранее, но запутался в собственной проволочной сети и грохнулся наземь.

Тем временем сбежались остальные, привлеченные шумом и суматохой. Они стояли вокруг, не зная, что делать. Помогать Колль было уже поздно.

Перекатившись на спину, Сабатини сжал рукоять пистолета, взятого у Колль. Вурдаль потянулась было за своим оружием, но Клейбен остановил ее:

– Нет! Ей ничего не будет! Смотрите и учитесь! Манка вопросительно взглянула на Ворона. Тот молча кивнул и сунул в рот неизменную недокуренную сигару.

Сабатини трижды выстрелил в упор. Пули пронзили Колль и вышли через спину, сила удара бросила ее наземь, но она сразу же поднялась, словно стреляли не в нее. Вокруг трех огромных ран проступило лишь несколько капелек крови.

Колль расхохоталась в лицо Сабатини:

– Ну, теперь ты мой! Ты совсем испортил мое старое тряпье!

Манка Вурдаль в недоумении уставилась на остальных.

– Он же попал, – удивленно воскликнула она. – Не может быть! Смотрите, какие дыры у нее в спине!

Рива Колль скинула с себя юбку, чудовищным усилием разорвала пояс с кобурой и бросилась на Сабатини. Он был так же поражен, как Манка Вурдаль, и не успел увернуться.

Колль приникла к Сабатини; его тело внезапно дернулось и застыло, рот открылся в беззвучном крике.

– Чо Дай, уходи! Беги отсюда! – раздался страшный, уже совершенно нечеловеческий вопль. Китаянка наконец пришла в себя, кое-как поднялась и отбежала к остальным.

Двое застыли на миг, словно скульптурная группа – невысокая, хрупкая на вид пожилая женщина, приникшая к груди огромного, мускулистого Сабатини, и вдруг начали изменяться.

– Господи боже мой! – прошептал Нейджи. – Они же плавятся! – Несмотря на постоянные разговоры с Клейбеном, он все еще сомневался, что Колль – не то, чем кажется на первый взгляд. В конце концов, Клейбен мог и помешаться. Но теперь уже ни у кого не оставалось сомнений, что Айзек Клейбен, будь он в своем уме или нет, не обманул их хотя бы в этом.

У Ворона выпала изо рта недокуренная сигара.

– По счастью, процесс достаточно медленный, – хладнокровно заметил Клейбен таким тоном, словно говорил о вывихнутой лодыжке. – Только поэтому мы сумели поймать ее и удержать. Давненько я этого не видел. Хорошо, что хотя бы скорость его не меняется. Это дает нам кое-какие шансы.

Его равнодушие возмутило остальных, но никто не мог отвести глаз от зрелища, неторопливо развертывавшегося перед ними.

Слившиеся тела уже превратились в единую бурлящую массу бесформенной плоти. Она корчилась и вздрагивала, а из центра ее медленно, непередаваемо медленно поднималось нечто, которое словно бы пряталось внутри, а теперь разгибалось и вставало в полный рост. Сперва появилась голова, не человеческая, хотя и человекоподобная, череп, заплывший одутловатыми натеками плоти, безволосый, слепой, со слипшимися ноздрями и губами. Он был уродлив и страшен, но никто не мог отвести от него глаз даже на мгновение.

Потом вылепилась шея, за ней всплыл торс, широкий, мускулистый, но лишенный деталей, затем бедра и наконец массивные ноги. Выросшая фигура стояла в глубокой луже пузырящейся протоплазмы, похожая скорее на недоделанный пластиковый или восковой манекен, чем на человека. Она все еще соединялась с массой, в которой коренилась, словно странное дерево. Она все еще преображалась.

Вот незаметно, исподволь, изменилось строение и цвет кожи, мускулы уплотнились, затвердели и обрели естественный вид. Проявились соски, гениталии, торс сформировался невероятно точно, вплоть до почти незаметных шрамов. Медленно и постепенно, незаметно для глаза, как движение часовой стрелки, проявились волосы, ресницы и остальные детали. Теперь в стоящей фигуре можно было безошибочно узнать Сабатини.

Внезапно фигура обрела жизнь, это была уже не статуя Сабатини, а живой человек.

Он вздрогнул и глубоко вздохнул. Губы разлепились, он согнул руки, колени, попробовал, как сгибается поясница.

Открыв глаза, он с отвращением взглянул на лужу пузырящейся протоплазмы и вышел из нее. Полоски расплавленной плоти протянулись за ним и оборвались. Присев на корточки, он стер остатки, прилипшие к ступням. Лужа протоплазмы за его спиной колыхнулась последний раз и замерла. Почти сразу же вокруг разнесся запах гниения.

Новый Сабатини встал во весь рост и взглянул на остальных:

– До чего же это нелегко, когда у тебя есть совесть, – произнес он своим обычным сочным баритоном. Даже его акцент остался неизменным. – Приходится убивать невинных или давать бессмертие отбросам человечества. Не беспокойтесь, Клейбен, вас я не съем, если вы меня не заставите. Меня и так мутит от отвращения, чтобы еще оскверняться, превращаясь в вас. – Он взглянул на Козодоя. – Ну вот, теперь вы видите, почему я вам так необходим. В какой бы чертовой дыре ни жил владелец перстня, каким бы чудовищем он ни был, ему от меня не укрыться. Я могу превратиться в его наперсника, в его лучшего друга, в его любовницу. Даже в него самого.

"Или в меня", – мрачно подумал Козодой, зная, что и остальным пришла в голову та же мысль. Он лихорадочно искал способ обеспечить собственную безопасность.

– А можешь ли ты превратиться сразу в пятерых человек или больше, дружище?

Создание, принявшее облик Сабатини, нахмурилось:

– Что? Нет, конечно. Вы сами видели, остаток тут же становится тухлятиной.

– Ну а, допустим, в Вала или, скажем, в робота? Например, в Звездного Орла?

– Вы же знаете, что нет. Куда вы клоните?

– Должен тебя предупредить: для тоге чтобы пустить перстни в ход, требуется пять человек, действующих согласованно и по доброй воле. Если хоть один из них возразит, все пятеро будут уничтожены. Даже ты не сможешь противостоять полной мощи Главной Системы и прекрасно это понимаешь. Ты рискуешь меньше нас, но ненамного. За тобой тоже могут послать Вала, и на его корабле, среди машин, ты будешь таким же беспомощным, как на Мельхиоре, не говоря уж о том, что Главная Система куда хуже, чем Клейбен. Наше соглашение остается в силе, но впредь ты не должен поглощать никого из нас.

– Я понимаю ваши опасения и намерен сдержать свое слово. Однако как вы узнаете; что я его нарушил?

– Узнаем, – сказал Айзек Клейбен. – Когда Сабатини исчезнет. Не так ли?

– Я сам и большинство здесь присутствующих лично вызовем сюда Валов, если наш договор будет нарушен, – предостерег Козодой. – Твои.., твои способности невероятны, всего несколько минут назад я вообще не мог поверить, что такое возможно. Именно благодаря им ты находишься здесь, но из-за них же ты можешь запросто оказаться в другом месте.

– Я буду вести себя прилично, – сказал Сабатини; его голос и манера речи были точно такими же, как у прежнего капитана. – Ведь вы доверяли Колль, не так ли? Она все еще здесь, где-то внутри меня. Честное слово, я даже не знаю, как это получается. Самая большая трудность в том, что я должен быть почти точной копией. Подвергнув меня самому подробнейшему исследованию, вы обнаружили бы Сабатини, и только Сабатини. У вас нет ни оборудования, способного отделить его от меня, ни даже представления о том, как это сделать. Мои помыслы, характер, привычки – все принадлежит Сабатини, просто я лучше контролирую себя, и у меня больше совести. К завтрашнему дню я полностью стану Сабатини, но Сабатини, который кое в чем изменился и знает больше, чем раньше. И я не такой тупица, каким был он. – Сабатини зевнул. – Пожалуй, мне надо выспаться. Я так давно этим не занимался, что совсем забыл, насколько оно утомительно.

Он побрел прочь, и все расступились перед ним.

Ворон придвинулся к Козодою.

– Это что, правда, вождь? – шепотом спросил он на языке лакота. – Насчет пятерых добровольцев? Козодой пожал плечами и ответил по-английски:

– Черт бы меня побрал, кроу. Ворон ухмыльнулся:

– Похоже, ты и вправду лучше всех годишься в вожди.

* * *

Было уже поздно, но никто не спал. Козодой, бесстрастный и невозмутимый, как всегда, сидел у костра, погрузившись в раздумья. За его спиной, в центральной хижине. Танцующая в Облаках и Молчаливая готовились принять первого ребенка Хань. Остальные не вмешивались, но не потому, что так требовала традиция. Только эти две женщины имели опыт в подобных делах.

Подошел Клейбен и сел неподалеку. Некоторое время хайакут хранил молчание, ничем не показывая, что заметил его, потом неожиданно спросил:

– Сабатини все еще спит?

– Да. Он способен к активным действиям уже через несколько минут, но если есть возможность, предпочитает поспать. Это помогает ему лучше включиться в новую память. Вы слышали сегодня – Сабатини раньше никогда так не говорил. Просто невероятно, как много может объединиться в его разуме. Иногда меня самого изумляет мое творение.

– Вы его создали или приказали создать?

– И то, и другое. Я разработал теоретическую часть, а другие, более искусные в практике, создали его самого. Окончательная программа была самой длинной, какую я только видел. При всем быстродействии наших компьютеров на одну только ее загрузку ушло трое суток.

– Просто непостижимо, как люди способны создать такое.

– Главную Систему тоже создали люди. По сути дела, всего пять человек написали программу, отладили ее и загрузили. Конечно, чтобы запустить даже примитивный первоначальный вариант, понадобилась целая армия техников, но сердцем замысла были эти пятеро. Мы почти ничего о них не знаем, кроме того, что они не были обычными людьми даже по меркам той многоязычной культуры, в которой существовали. Китаец-буддист из Сингапура, пожилая еврейка из Израиля, черный мусульманин, кажется, из какой-то африканской страны, молодая полуяпонка с Гавайев и старый профессор-еврей из восточной части Северной Америки. Любопытно, мы знаем их имена, происхождение и, как ни странно, вероисповедание, но ничего больше.

– Естественно. Большая часть этих сведений была уничтожена. По-моему, Главная Система сама выбирала, что сохранить, а что – ликвидировать. В конце концов, в определенном смысле это были ее родители. Братство Перстней или Братство Кольца, как они себя называли. Насколько я понимаю, название было заимствовано из какой-то книги, распространенной в те времена. Нечто вроде шутки, но скрывающей важный намек. Они понимали, что их творение может стать опасным для всех, доктор. Вам бы следовало у них поучиться.

– Я думал, что все учел. Все ограничил. Мы были чрезвычайно осторожны, но просто не могли предвидеть, насколько совершенный организм мы создаем. Это даже не столько организм, сколько колония. Память и все прочие организующие функции распределены между отдельными клетками, и их сочетание непрерывно меняется. Можно вышибить Сабатини мозги, но это лишь немного замедлит его движения. Память и личность Сабатини пропадут, но все остальное хранится и используется иначе. К несчастью, одновременно это делает его в конечном счете очень нестабильным. Когда клетки гибнут от старости, их заменяют новые, но его клеткам приходится работать несравненно активнее, чем нашим, и поэтому оно не может восстанавливать их обычными средствами и с той же скоростью, что и мы. Ему приходится делать это сразу, вы сами видели.

– Видел. А скажите, оно когда-нибудь было личностью? Подлинным человеком?

– Да. Откровенно говоря, я даже не помню, как его звали. Какой-то заключенный, которому мы стерли ментопринтером всю память. Так сказать, чистый лист. Единственный способ избежать излишней жестокости. По существу, нам требовалось лишь лучше понять механизм наших внутренних взаимодействий. Оригинал был всего лишь шаблоном, и не более того. Я мечтал об армии преданных мне существ, которые способны быть кем угодно и где угодно. Они могли бы проходить любые проверки, кроме высших уровней, доступных только машинам, и были бы неуязвимы практически для любого вида оружия. Они стали бы моими информаторами и, собрав воедино осколки знаний, недоступных для нас, сложили бы их вместе. Тогда я еще ничего не знал о перстнях. Это представлялось мне единственной, хотя и хрупкой надеждой победить Систему.

– А зачем, доктор?

– А? Что именно?

– Зачем вам побеждать Систему? Вы с ней словно бы созданы друг для друга, и незаметно, чтобы вас прельщала роль бога. На своем поприще вы пользовались колоссальной свободой. Так что нравственные побуждения тут, по-видимому, ни при чем. Так зачем же?

– Запретное знание. Мы постоянно были на грани провала. До сих пор не могу понять, почему Главная Система вообще терпела существование Мельхиора. Но даже там... У нас было столько тупиков, мы были вынуждены отказываться от таких разработок, что вам и не снились... Человечество рождено для поиска знаний, Козодой. Только это имеет значение. Система наставила границы этому поиску, а я ненавижу ограничения.

– Оно и видно, – сухо заметил Козодой.

– Знаете, а я мог бы задать вам тот же вопрос. Мне кажется, мы с вами более схожи, чем вам хотелось бы. Для вас Система тоже не была особенно плоха. Когда вы открыли и прочли те документы, вы знали еще до того, как взглянуть на первое слово, что это опасно, быть может, опасно смертельно. И все же вы не могли устоять. Запретное знание.

За спиной у них раздалось несколько пронзительных вскриков, а потом – плач новорожденного. Ни Козодой, ни Клейбен не обернулись, но они услышали и поняли.

– Для вас – еще одна цифра в человеческой арифметике, доктор, – заметил Козодой. – Новый объект, новая игрушка, не более того. А не новая душа, обреченная на муки и жизнь в цепях. Вот в чем разница между нами. Этот малыш, столь грубо выброшенный в мир, имеет не меньшее, а может быть, большее значение, чем мы оба. Вам этого не понять. Вы попытаетесь оценить все количественно или просто отвергнете эту мысль, потому что в вашей душе не хватает чего-то важного. Это ваше проклятие, доктор, вот в чем ирония. Даже не будь Главной Системы, запретное знание останется – запретное для вас. Вы никогда не сможете обладать им, потому что оно для вас непостижимо. Поиск – не цель, а всего лишь средство.

– Спиритуалистический вздор. Вас ослепляет ваш романтизм и мистицизм. Козодой. Вам никогда не найти того, что вы ищете, пока вы не откажетесь от них.

– Братство Кольца отказалось – и подарило нам Главную Систему. Вы отказались – и дрожите от страха перед собственным созданием. Я не желаю подменять собой Главную Систему, доктор. Я не желаю, чтобы появилась раса органических роботов. Ваше создание было вторым чудовищем, которое вы сотворили, доктор. Первым были вы – самым опасным и заблудшим из ваших творений.

Танцующая в Облаках вышла из хижины и подошла к костру.

– Мальчик, – сказала она. – Крупненький и на вид здоровый. Его мать тоже выглядит здоровой телом, но в душе у нее что-то спуталось. Словно бы она напилась дурного зелья. Я не уверена, что она помнит даже свое имя. Она вдруг стала очень тихой и мечтательно улыбается. Она говорит очень нежно и только о родах. Это совсем другая женщина.

Айзек Клейбен вздохнул:

– Понимаете, по правде сказать, это не моя вина. – Он говорил почти что виноватым тоном. – Если бы я знал, как обернется дело, я бы вообще не стал вмешиваться, но в конце концов все равно случилось бы то же самое. Признаю, я кое-что подправил, но в основе своей она – творение своего отца.

Козодой недоуменно взглянул на ученого:

– Что вы имеете в виду?

– Старик занимает пост верховного администратора Китая. Во многих отношениях он выдающийся человек, но ограниченный той культурой, в которой родился и вырос. У него были те же идеи, что и у меня, – вывести умственно превосходящую расу, которая заткнула бы за пояс Главную Систему. Но он выбрал менее экстравагантный путь, хотя при этом он использовал свою собственную дочь – повторяю, свою собственную дочь. По сути дела, она была зачата не обычным способом, а в лаборатории, из измененных половых клеток. Предполагалось, что она будет чрезвычайно талантлива и умна, но такие люди есть и сейчас, а ее отец хотел большего и был терпелив. Его внуки должны были превзойти всех, образовать Семейство, которое породило бы сверхрасу. Но он не был лишен сообразительности. И понимал, что, обладая незаурядными способностями, его дочь едва ли удовлетворится одним лишь вынашиванием потомков. Поэтому он собирался вернуть ее на дотехнологический уровень с помощью особой ментопрограммы, чтобы она не знала, чего лишилась, и могла спокойно существовать в патриархальном обществе. Предназначенный ей брак был насквозь фальшивым. С родословной у жениха все было в порядке, но он был законченным гомосексуалистом, а в тамошнем обществе подобные шалости караются мучительной смертью. Козодой кивнул:

– Понятно. Поскольку она родила, бы множество детей, он засвидетельствовал бы свою мужественность, но при этом все дети были бы не от него, а от специально отобранных доноров. По приказу мужа и семейства она бы приняла это, независимо от своего желания.

– Ну, старикан предусмотрел и это. После первых же родов химизм ее тела и мозга начал бы изменяться. И беременность стала бы ее естественным состоянием. В каждом из нас – в вас, во мне, в Танцующей в Облаках, Вороне, во всех остальных – сочетаются мужское и женское начала. Во всех, кроме Хань. После родов ее тело само себя очищает от всех гормонов и биохимических блокаторов, связанных с мужским началом. Единственное, что может вызвать ее агрессию, – это угроза ребенку. Естественно, она остро реагирует на все мужское, даже на ту малую часть, что имеется у других женщин. Она непосредственна, покорна, жаждет наслаждения и не способна сдержать свою страсть. Она сделает буквально все, чего от нее захотят, и будет умолять, чтобы ее изнасиловали. Все остальное для нее будет безразлично до тех пор, пока она снова не забеременеет. Это восстановит гормональное равновесие и в определенном смысле вернет ее к норме. Кстати сказать, старик даже этого не предполагал. Судя по ее исходной генетической карте, она должна была постоянно оставаться такой, какая сейчас. Именно я до некоторой степени позволил ей хотя бы в процессе беременности обретать самоконтроль и силу воли. Таким образом, эксперимент мог продолжаться без утраты столь выдающегося ума.

– По-моему, это отвратительно, – твердо сказала Танцующая в Облаках. – И не пытайтесь выдать свои поступки за благодеяние.

– Несомненно, – неожиданно согласился Клейбен. – Впрочем, я и не пытаюсь. Я просто сделал то, что было в моих силах, но я не мог нарушить заложенный принцип. Хань – это своего рода колонизационная программа, воплощенная в одной-единственной женщине. Пилот это понимает. Я думаю, она тоже догадывается, но старается вытеснить эти догадки в подсознание, чтобы не сойти с ума. А нам необходимо, чтобы она была в своем уме. Не считая меня, она разбирается в машинном интеллекте лучше любого из наших современников. К несчастью, то, что легко было бы предпринять на Мельхиоре, сделать сейчас немыслимо сложно. Чем дольше Хань будет оставаться в этом животном состоянии, тем труднее ей будет справиться с собой, когда оно пройдет. Ее душевное равновесие может обеспечить лишь непрерывная беременность, а это значит, что скоро нам некуда будет девать детей. Им всем потребуется забота и внимание, а кто будет этим заниматься, когда у нас каждый человек на счету?

– Похоже, вы слишком много о ней знаете, – с подозрением сказал Козодой.

– Ну разумеется, нам же пришлось провести доскональные исследования, прежде чем вносить изменения, иначе мы могли бы навсегда потерять этот блестящий ум. Нам помогло то, что, зачиная ее, старик пользовался услугами Мельхиора. Я лично в этом не участвовал, но остались записи.

– Итак, величайшие умы человечества потратили уйму времени на то, чтобы настряпать чудовищ, – язвительно заметил Козодой, – и все эти чудовища сейчас собрались здесь. Не хотите ли добавить еще что-нибудь о себе и о других? В конце концов, мы все побывали на Мельхиоре.

Клейбен с трудом выдавил кривую усмешку.

– Ничего существенного. Разумеется, мы намеревались использовать ваших жен и сестер Чо в качестве сиделок при младенцах на ранних стадиях эксперимента и для этого предприняли кое-какую ментальную коррекцию, но она совершенно безвредна. Больше мне ничего не известно.

Козодой в сердцах хватил себя кулаком по колену.

– Черт побери! Нельзя же сидеть здесь сложа руки и гнить заживо! Нам пора двигаться! – Он вздохнул. – А мы вынуждены ждать Звездного Орла. Хотел бы я знать, чем он занимается столько времени.

Плач младенца замолк, и внезапная тишина показалась оглушительной. Козодой взглянул на Танцующую в Облаках:

– Итак, есть Ворон, Нейджи и я. Когда она оправится, бросим жребий. Мне это не по душе, но обстоятельства исключительные.

Танцующая в Облаках кивнула:

– Понимаю. Но думаю, что не стоит включать в жеребьевку его. – Она намекала на Клейбена. Тот промолчал.

– А как насчет Сабатини, доктор? – добавил Козодой, чувствуя себя неловко. – Каков может быть результат?

– Не могу сказать с уверенностью. В принципе оно размножаться не может, но точно я не знаю, и мне бы не хотелось ставить такой эксперимент, если этого можно избежать.

– Значит, надо этого избежать. Любой ценой.

* * *

– Звездный Орел вызывает Пиратскую Берлогу.

– Наконец-то! – отозвался Козодой. – Мы уж думали, что ты о нас забыл – Да вы хоть понимаете, что это такое – полная перестройка корабля вне верфи? – обиделся пилот. – Все равно что самому себе вырезать аппендикс! "Гром", кстати, еще не совсем закончен, но "Молния" уже готова. А вы чем занимались все это время?

Козодой вкратце описал пилоту все новости, особенно то, что касалось Хань и Ривы Колль.

– Как себя чувствует Хань?

– Неплохо. Она выходит из физиологической стадии и вернется к норме через неделю или две. Но думаю, что было бы неразумно надолго разлучать ее с ребенком, во всяком случае первое время. А в остальном – нам жарко, мы устали и безумно скучаем. Здесь совершенно нечего делать.

– Понимаю. Я не тратил времени попусту и параллельно успел оценить ситуацию. На планете Халиначи, которая находится на расстоянии одного прыжка – не более чем шесть дней полета, – существует база флибустьеров. Я основываюсь только на результатах радиоперехвата, но, по-видимому, это один из официально дозволенных аванпостов. Совсем недавно поблизости от планеты появились два Вала, и есть признаки, что они высадились в поселке.

Это была неприятная неожиданность.

– Я думал, что флибустьеры не включены в общую систему.

– Им позволяют существовать только потому, что они изредка оказываются полезными Главной Системе и никогда не переходят ей дорогу. Однако большинство флибустьеров действительно любит Систему не больше нашего, У них просто нет выбора, как и у нас. Я надеялся, что Колль могла бы выйти на контакт с ними.

Козодой ненадолго задумался.

– Может быть, это сделает Нейджи? Посмотрим. – Он подозвал бывшего начальника Службы безопасности и того, кого теперь звали Сабатини. – Халиначи. Слышали когда-нибудь?

– Ну разумеется, – ответил Нейджи. – Он успел отпустить окладистую черную бороду и приобрел тот смуглый оттенок кожи, который Козодой имел от природы. – Я даже там бывал. Это одна из шести планет, где обе стороны встречаются, когда им что-то нужно друг от друга.

– Я примерно представляю себе, что люди могут попросить у Главной Системы, но понятия не имею, что они способны ей предложить?

Сабатини сплюнул:

– Глаза и уши. Человеческие тела, которые могут пройти там, куда машинам путь заказан. Флибустьеры контролируют контрабандную торговлю всем, чем Главная Система не позволяет торговать по обычным каналам. Она не желает тратить время на то, чтобы по-настоящему прикрыть эту торговлю, и поэтому старается ограничить ее такими вещами, которые не слишком раскачивают лодку. Как любые купцы, флибустьеры пользуются доверием некоторых высокопоставленных лиц в колониях. Они могут кое-что услышать, и они слушают. Иногда им случается услышать то, что может заинтересовать Главную Систему. Тогда они продают этот секрет в обмен на товары или услуги. Вам лучше меня известно, что Главную Систему можно обмануть – до определенной степени, и, чтобы взять реванш, она использует флибустьеров. Все очень просто.

– Довольно интересное оправдание человеческого существования, – заметил Козодой. – Итак, напрашивается вопрос. Не продадут ли они нас Главной Системе за некое вознаграждение?

– Весьма вероятно, – ответил Нейджи. – Во всяком случае, в список на продажу мы точно попадем.

– Черт возьми, но они же стоят вне Системы! Нейджи вздохнул:

– Видите ли, надо взглянуть на вещи с их точки зрения. Они вовсе не купаются в роскоши. От колыбели до могилы никто о них не заботится, у них нет постоянного снабжения, им не хватает запчастей, горючего, продовольствия – одним словом, всего. Это варвары высокой технологии, и не все они люди, с нашей точки зрения. Среди них много колонистов. Флибустьер, как правило, не живет, а пытается выжить, найдя себе укромный уголок вроде того, что нашли мы. Им нравится думать, что они не входят в Систему, и, безусловно, все они искренне в это верят, хотя на самом деле являются ее частью. Собственно, именно поэтому они способны продать даже собственную мать. Они убеждены, что Систему невозможно сломать, разве что немного согнуть, как это делали мы. И они убеждены в этом столь же твердо, как когда-то были убеждены и мы.

Козодой задумался над его словами:

– А что, если они решат, что есть шанс сломать Систему? Что они сделают?

– Скорее всего попытаются ее сломать, – ответил Сабатини. – Но это будет не войско, а толпа, и в конце концов они перестреляют друг друга, охотясь за перстнями. Причем те, кто не поверит в кольца. – будут направо и налево продавать Главной Системе тех, кто поверит.

– А кого-нибудь из них можно купить? Или нанять? Сабатини пренебрежительно, хмыкнул:

– Нам вечем их купить. А что касается наемников, которых не смогла бы переманить другая сторона, – об этом и говорить нечего.

Нейджи задумчиво подергал себя за бороду:

– Постойте-ка. Возможно, мы взялись за дело не с того конца. Единственное, чего они боятся, это сила. Вот почему Главная Система господствует над ними, хотя они и тешат себя мыслью, что это не так. У них есть своя аристократия и свои военачальники. Не у всех, но у многих. Эта Халиначи – скорее просто большой город, чем полноценная планета. Как и большинство флибустьерских планет, она очень мало населена. Когда я там был последний раз, ею правил некий Фернандо Савафунг. Если нам удастся заинтересовать его, мы получим реальную власть и изрядные ресурсы.

– Ну да, а потом он прикончит нас всех и сам отправится за перстнями, – заметил Сабатини. – С людьми его породы невозможно иметь постоянные дела. Он способен только поживиться за наш счет, а потом спрятаться за нашу спину. Нет. Лучше всего сделать парочку налетов, а потом пропустить пленников через ментопринтер, и они будут наши.

Вурдаль, а потом и Ворон услышали разговор и, заинтересовавшись, подошли поближе, но до сих пор слушали молча.

– Предположим, мы убрали этого лидера. Кто будет править? – внезапно спросила Вурдаль.

– Скорее всего следующий на очереди, – ответил Сабатини. – Но во всяком случае, не тот, кто его уберет. Неуязвимых людей не бывает, и он наверняка уже сделал все распоряжения на этот случай.

– А если убрать следующего и того, кто будет за ним?

– В конце концов вас раскусят. Кто-то окажется достаточно сообразительным и не посчитается с расходами, чтобы выследить вас и рассчитаться за своих предшественников, – хотя бы в целях собственной безопасности. Но даже если у вас хватит умения избежать этого, в чем я сильно сомневаюсь, следующий на очереди в страхе за свою шкуру вызовет Валов и обрушит на вас всю мощь Главной Системы.

– А если вместо этого предложить им сделку?

– Бесполезно, – вмешался Нейджи. – Они заключат ее, а потом сотрут вас в порошок, невзирая ни на какие сделки. Если вы окончательно решили влезть вдела флибустьеров, то остается только решить, сколько человек мы готовы на это положить.

– Нас или их? – небрежно поинтересовался Ворон. Козодой поневоле задумался. Вот что значит быть вождем. Сколько человек мы готовы положить... Кого и за что? До сих пор он не задавал себе этого вопроса. Сможет ли он приказать устроить бойню, если понадобится? Сможет ли он, чтобы сломить врага, стать таким же безжалостным и жестоким?

– А что, если убедить этого Савафунга, что Главная Система им недовольна? – спросил он. – Пусть он поверит, что без нас ему не удержать свою маленькую империю.

Все взгляды обратились к нему.

– Ты сообразил что-нибудь, вождь? – спросил Ворон.

– Нам нужна информация, – сказал Козодой. – Любая, очень подробная, а главное – свежая. "Молния" уже готова. Мог бы кто-нибудь отправиться туда и разнюхать все, не спустив на себя всех собак Главной Системы?

– Отчего же? – ответил Нейджи. – Но разумеется, только не тот, у кого на щеках такие татуировки. Здесь каждый знает, что они означают. Я там не был довольно долго, и меня мало кто знает в лицо. Сабатини тоже великолепно подходит: никаких меток, и он совершенно незнаком тем, с кем встречался.., м-м-м.., в своих прошлых жизнях. Я уверен, что удастся надежно замаскировать Ворона и Вурдаль. Итого, четверо. Больше нельзя – мы будем слишком заметны.

Сабатини зловеще усмехнулся:

– Я мог бы стать этим... Фернандо Савафунгом. Это бы здорово все упростило.

– Возможно, – отозвался Козодой, – но всего лишь на время. А если тебе потребуется стать кем-то еще? А если твои подчиненные решат, что это не выгодно, и пошлют тебя ко всем чертям? Нет, этот вариант следует оставить на самый крайний случай. – Он вздохнул. – Если бы я мог пойти с вами!

– Привыкай, вождь, – подбодрил его Ворон, явно обрадованный перспективой наконец-то заняться делом. – Пора тебе знать – вожди не ведут воинов в битву. Они стоят поодаль, на высоком холме, и управляют ею. И потом, кто-то же должен присматривать за Клейбеном.

Внезапно историк вздрогнул и прищелкнул пальцами.

– Ну конечно! – пробормотал он про себя. – Конечно же!

– Что такое, вождь? – поинтересовался Ворон.

– Пока мы тут торчали, я все время прокручивал в голове варианты, и вдруг, прямо сейчас, у меня наконец сошлось. Нас мало, и мы относительно слабы. По меткам Мельхиора любой сразу узнает, кто мы и откуда. Главной Системе известно, где находятся кольца, и, чтобы соблюсти условия, ей достаточно всего лишь позволить нам прийти в нужное место, а там уже нас будут ждать.

– Ну и что? – спросил Нейджи.

– Есть один древний анекдот об одном знаменитом воре, который побился об заклад, что некий богач в течение недели будет ограблен. И богач был ограблен, несмотря на все меры предосторожности, а когда он пришел вместе с полицейскими арестовывать вора, оказалось, что тот провел весь этот вечер в гостях у начальника полиции.

– Я слыхал эту историю, – сказал Нейджи. – Вор ведь не говорил, что именно он ограбит богача, а только что богач будет ограблен. И все его коллеги кинулись туда, рассчитывая, что они возьмут добычу, а в тюрьму сядет этот вор. Продолжайте. Я начинаю понимать ход ваших мыслей. Идея мне нравится.

– Мы пираты, а не секретные агенты. Что, если нам рассказывать всем и каждому, буквально каждому, о кольцах и о том, для чего они нужны? Что будет, когда этот слух распространится достаточно широко? Флибустьеры отправятся за перстнями, не так ли? Главная Система полагает, что на перстни покушаемся только мы, и на этом строит свою тактику. Изменим условия. Забросим приманку и будем ждать, кто на нее клюнет. А потом уже отберем перстни у тех, кому повезет.

– Сложно, но не сложнее, чем ломиться за ними самим, – согласился Арнольд Нейджи. – Но нам нужны новые корабли и новые сведения. Мы должны хотя бы на шаг опережать Главную Систему.

– Вот с этого и начнем. Связь. Разведка. Корабли. Подготовим имеющихся людей и наберем новых. Впереди много дел, но это уже реальная перспектива.

– Выглядит неплохо, – высказался Ворон, – но требует изрядного труда. И что, если мы не сможем проследить за всеми ворами? Вдруг они улизнут вместе с перстнями?

– Со сколькими? Ни один, ни два, ни три, ни даже четыре перстня ничего не дают. Даже если кто-то соберет все четыре, за пятым ему придется отправиться к Чену, а по закону и обычаям ни одному из флибустьеров не доводилось бывать дальше Мельхиора. Они там ничего не знают. Мы сможем предложить им пятый перстень. Мы сможем предложить и больше – инструкцию по их применению. Ведь в конце концов, запомните это, все кольца придется принести к самой Главной Системе, а наказанием за любую ошибку будет смерть.

– Все это замечательно, вождь, но мы пока и сами не знаем этой твоей инструкции и даже места, где находится Главная Система.

– Может и так, но им-то об этом не известно. Наоборот, тревога, поднятая Главной Системой, доказывает как раз обратное. Подумайте. А когда кто-то, самый удачливый, соберет все кольца, ему придется принести их к нам. Или к Чену, если флибустьеры вообще узнают о нем. Но мы будем сговорчивее. Мы заключим сделку. Мы соберем все перстни.

Козодой, который оставил канал связи открытым, спросил:

– Звездный Орел, ты слышал?

– Слышал и согласен. Но начнем сначала. Прежде всего нам необходима информация и связи. А что же касается кораблей – тут мы сделаем пиратов "Грома" живой легендой!

Ворон с размаху впечатал кулак в ладонь:

– Черт побери! Так чего мы ждем?