ПРОЛОГ

Дождь.

Дождь окутал весь мир. Он падал бесконечным потоком, рушился с древесных крон причудливыми водопадами. Видно было только зелень, подернутую водной пеленой. Синдиэль никогда еще с таким не встречался. Съежившись в своем камуфляжном плаще, он сидел в пустом стволе колоссального лиственного дерева уже три дня кряду и страдал от периодических ливней и неизменно следующих за ними тропической жары и влажности. Все три дня его кусали насекомые, периодически приходили любопытствующие хищники, которых как будто тянуло сюда магнитом, так что в конце концов Синдиэль вообще перестал снимать капюшон и перчатки из гибкого металла, чтобы расслабиться. Влажная от пота броня до смерти надоела, но приходилось терпеть.

Он прищурился, тщетно пытаясь разглядеть врата в прицел сквозь ливень. Впрочем, ему не надо было видеть их, чтобы точно воспроизвести в памяти: два грубых, поставленных торчком камня и перемычка наверху. Днем и ночью, в дождь и в ясную погоду, он три дня наблюдал за воротами вместе с остальными, и никто не увидел абсолютно ничего необычного.

Терпение не было основным качеством Синдиэля, и тот небольшой запас, которым он обладал, быстро подходил к концу. Он уже серьезно раздумывал, не стоит ли снова попросить Линтис двигаться дальше. Темные Сородичи не придут к этим неактивным вратам, несмотря на все ее сложные вычисления по лунам. Кораллион и Белт наверняка чувствуют то же, как он, хотя в конце концов им, как всегда, придется просто согласиться с желаниями Линтис.

Синдиэль начал потихоньку сомневаться в этих приглушенных шепотках о том, как остановить злобных похитителей душ. Все разговоры о тайном знании и скрытых путях свелись к тому, что они сидели в сырых джунглях, смотрели на неактивные ворота и надеялись, что темные покажутся – или, скорее, надеялись, что те не собрались вдруг прогуляться по окрестностям. Это выглядело жалко, и Синдиэль чувствовал себя еще более жалким из-за того, что позволил себе попасться в ловушку гордыни и остаться. Если он уйдет сейчас, то это будет значить, что он не такой крепкий, как остальные, бывалые странники, и он просто не мог этого позволить.

Дождь прекратился внезапно, как будто закрыли кран. Джунгли посвежели, отовсюду капало. В считанные минуты все заволокло паром, поднимающимся от сотен крошечных лужиц и ручейков, которые поблескивали в лучах света, пробивающегося через высокий полог леса. Синдиэль снова посмотрел на врата. Они так и стояли и выглядели точно так же, как сотни раз до этого, разве что под ними довольно живописно бежала серебряная струйка воды.

Ярко окрашенная древесная змея с дружелюбным, но решительным видом вползла в укрытие Синдиэля, явно намереваясь устроиться у него на коленях. Синдиэль выпроводил ядовитую рептилию так аккуратно, как только мог, получив при этом несколько укусов, не пробивших перчатки.

Он еще раз посмотрел на врата. Они изменились. Серебро теперь заполнило все пространство между стоячими камнями и перемычкой, будто блистающая стена из ртути. Спиральные знаки на камнях тускло светились изнутри. Паутинный портал настраивался, собираясь открыться в первый раз за три века.

+Он активен,+ – прошептал голос Линтис в его голове. Синдиэль настолько сосредоточился на вратах, что вздрогнул от неожиданности.

+Повтори?+ – мысленно ответил он. – +Да, портал активизировался, я вижу. Что мне делать?+

Ответ Линтис был плоским, лишенным эмоций. Было неясно, относился ли он к Синдиэлю или ко всей группе.

+Стрелять во все, что оттуда появится.+

Синдиэль внезапно запаниковал, руки и разум перестали ему повиноваться, отказываясь сфокусировать прицел и снять с предохранителя длинную винтовку.

Из серебряной стены появлялись чьи-то силуэты. Стройные, человекоподобные существа в вороненых доспехах, с оружием, усеянным шипами и лезвиями. Кошмарные фигуры жадно взирали алыми глазами на девственный лес, предвкушая очередное вторжение.

+Огонь!+ – раздалась жесткая, рубленая мысль командира. Синдиэль направил винтовку на глухой шлем и выстрелил, но спешка и паника сбили прицел, и он промахнулся. Двое похитителей душ рухнули так быстро, как будто их поглотила земля – видимо, их прикончили Линтис и Белт, которые негласно соревновались в количестве убийств.

Темные Сородичи немедленно отреагировали. Половина отряда повернулась в сторону леса, и листву рассекли потоки сверхскоростных осколков, пропитанных ядами. Остальные подхватили павших товарищей и без лишних церемоний поволокли их обратно в портал. Стрелки вели огонь на подавление, и довольно-таки успешно, так что Синдиэлю удалось сделать лишь несколько выстрелов навскидку, прежде чем они, пригибаясь, тоже скрылись в портале. Повисла внезапная тишина, только трескучее эхо краткой перестрелки затихало вдали.

– Двигаемся к порталу, – прошептала Линтис. Синдиэль с неохотой прокрался вперед, за ним, не издавая практически никаких звуков, ступали остальные странники. Он никак не мог избавиться от чувства, что кошмарные существа могут в любой момент вырваться из портала, и оно становилось все сильнее по мере приближения к вратам. Там, где упали двое Темных Сородичей, он увидел брызги крови – яркой, артериальной. Определенно, это были смертельные раны. Синдиэль удивился, почему жестокие похитители душ рисковали собой, чтобы унести погибших.

Он заметил кое-что еще: небольшую полированную сферу, наполовину утонувшую в грязи. Видимо, ее выронил один из похитителей душ, убегая. Сердце замерло, когда он понял, что перед ним может быть граната. Но нет, эта вещь была слишком крупной, да и какая граната может выглядеть, как полосатый камень, раскрашенный в разные цвета? Он понял, что это нечто иное, и поспешно наступил на сферу, когда к нему подошла Кораллион, чтобы выяснить, что его так заинтересовало. Линтис и Белт что-то делали с вратами, чтобы закрыть их.

– Они забрали своих мертвецов, – объяснил свое недоумение Синдиэль. – Я не был уверен, что они действительно были убиты, но посмотри-ка, – он указал на пятна крови и следы волочения, – точно мертвы. Мы бы просто взяли камни духа, зачем таскать пустые оболочки?

Он дал Кораллион именно то, что ей хотелось: возможность продемонстрировать превосходство в знаниях. Синдиэль присоединился к отряду Линтис много лет назад, вскоре после Кораллион, но, несмотря на незначительное старшинство, она все равно относилась к Синдиэлю, как к новичку, и старалась принизить его при любой возможности. Таков великий цикл жизни. Когда-нибудь появится еще один новобранец, и тогда у Синдиэля появится привилегия отыгрываться за его счет.

– У них нет камней духа, дурачок, – с удовольствием начала Кораллион. – Они уходят в свой демонический город, чтобы оживить мертвых в пробирке.

Синдиэль почувствовал, что его собственный камень пути издал холодный предупреждающий импульс. Он носил эмпатический самоцвет всю свою жизнь, как якорь души и моральный компас. Жизнь без него казалась настолько невообразимо опасной, что это было… просто невообразимо. Какая-то часть его души нашла эту мысль захватывающей.

– Не говори так, Кораллион, – сказала Линтис, подойдя к ним. Она сняла маску и капюшон, и серебристые волосы свободно развевались по ветру. Портал был закрыт, его древняя арка теперь выглядела так же, как на протяжении многих веков до этого дня. – Они приходят не из демонического города, их мир – реальное место, и никто, разумеется, не позволяет демонам там править. Они влачат вечное существование, поглощая души других, восполняя то, чего лишились, при помощи боли и пыток. Поэтому мы боремся с ними. Но Темные Сородичи – не демоны, еще не совсем. Думаю, в определенных аспектах они даже хуже.

Округлая вещица под ногой Синдиэля, казалось, готова была все-таки взорваться. Он чувствовал совершенно чуждое, дикое возбуждение от того, что просто прятал ее от Линтис и ее маленькой напыщенной банды. Странник с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться над ними в голос. Он немного надавил, и сфера полностью исчезла в грязи.

– Почему бы просто не уничтожить врата? – невинно спросил Синдиэль. – Ты ведь знаешь, что они используют их, чтобы приходить сюда и красть рабов.

Линтис ответила, как будто обращаясь к ребенку:

– Потому что, Синдиэль, их уничтожение бы нанесло еще больший вред Паутине, и еще одна ее часть была бы навечно утрачена.

– Похоже, они ею пользуются куда чаще, чем мы, – язвительно возразил Синдиэль.

– Конечно, они же в ней живут! – выпалила Кораллион.

– Хватит, Кораллион, – оборвала Линтис. – Мы не говорим о таких вещах. Все, что вам надо знать – наша работа здесь закончена. Мы прогнали Темных Сородичей и теперь двинемся дальше.

– И куда теперь? – спросила притихнувшая Кораллион.

– На другой девственный мир, Лилеатанир. Он очень похож на этот. Наши собратья, которые там живут, тоже расслабились и практически забыли об опасности врат.

Синдиэль подумал, что они не столько прогнали похитителей душ, сколько устроили им небольшую задержку. Четыре снайпера не смогли бы их удержать, если бы только они поняли, что им противостоит совсем небольшой отряд. Просто повезло, что Линтис удалось запереть врата, прежде чем они вернулись с подкреплением. Скорее всего, когда странники уйдут, Темные Сородичи все равно прокрадутся через портал. Как сказала Кораллион, они куда больше знают о Паутине, потому что живут в ней.

Он решил, что вернется сюда чуть позже, один, и выяснит, действительно ли эта вещь, которую он спрятал, именно то, на что он надеялся. Он был уверен, что уже видел такие разноцветные полосы на сферах, которые держали в руках древние статуи на его искусственном мире. Их считали символическими объектами, наподобие того, как корона символизирует власть, а копье – охоту. Сфера обозначала разговор с далекими звездами.

Глава 1. ПРОКЛЯТЫЕ ЗАЛЫ ШАА-ДОМА

"Знаешь ли ты, что такое сомневаться в каждом своем поступке, понимая, как тебя за него могут наказать? Чувствовал ты когда-нибудь взгляд своего хозяина, даже когда его не было рядом? Вот что такое жизнь в страхе, жизнь раба. Ты говоришь, что я должен бояться пробудить то, что потом не смогу усыпить снова. Но я клянусь, что сделаю все, заключу любой союз или сделку, чтобы обрести силу и освободиться из когтей тирана. Я получу свободу, неважно, какой ценой".

– Архонт Исклит из Когтя Кириикс, цитата из «Заметок о гордыне»

Ходьба – это контролируемое падение. С каждым шагом ты бросаешь себя на милость гравитации и надеешься, что нога найдет опору и с тобой ничего не случится. Ниос Иллитиан чувствовал, что падает к своей судьбе, что нечто непреодолимое тянет его вперед, будто во сне. Он шел по темным подземельям, тихо ступая по змеящимся коридорам с исцарапанными заплесневелыми стенами. Тени нехотя расступались перед ним и снова смыкались за спиной, когда он проходил мимо. Он шел осторожно, потому что ур-гули и рабы-падальщики все еще прятались в этих туннелях, хотя даже в одиночку он мог их не страшиться. Темные, тайные закоулки вечного города всегда скрывали опасности, и он был хорошо подготовлен к встрече с обычными врагами.

На самом деле его осторожность была порождена нехарактерным чувством страха перед тем, что лежало впереди. Все, что он делал до этого, еще можно было опровергнуть, извинить, объяснить, а возможно, даже счесть достойным одобрения, если добавить чуточку угроз и подкупа. Даже если бы его поймали прямо сейчас, пока он крадется по катакомбам Когтя Кириикс, в законах тирана не было такого преступления. Пока еще не было. Коготь Кириикс, несомненно, был дурным местом, помнившим давнее вторжение и ужасную резню, но в вечном городе Комморре было много, много мест, которые соответствовали этому описанию.

Однако то, что Иллитиан собирался сделать, было ничем иным, как изменой, если, конечно, великий тиран когда-либо узнает об этом. Архонт успокаивал себя тем, что осторожность и даже толика страха были совершенно нормальны в такой ситуации. Предательство великого тирана вечного города влекло за собой все последствия, которых следовало ожидать от носителя подобного титула. Смерть среди них была наиболее желанной, но, разумеется, ее давно уже заменили куда более суровыми наказаниями.

На протяжении веков тиран избавился от огромного количества соперников, включая нескольких предков Ниоса, убитых в перевороте, когда Вект впервые захватил власть. Гнилые трущобы, в которые вошел Ниос, некогда принадлежали архонту Исклиту из Когтя Кириикс, великого дома, почти столь же древнего, как его собственный. Но несколько сотен лет назад Исклит нарушил законы Векта и заключил союзы с невыразимыми потусторонними сущностями, чтобы свергнуть тирана. Когда архонт Исклит начал собственный мятеж, ему помогал непобедимый легион демонов, явившихся из-за пелены реальности.

К несчастью для амбициозного архонта, он не принял в расчет, что тиран имеет власть над древними системами защиты внутри города. Прежде чем орда успела захлестнуть другие районы, весь отрог Когтя Кириикс окружили непроницаемые щиты энергии, отрезав его от Комморры. Запертые в ловушке, вероломные союзники Исклита, которым не достались обещанные кровь и души, обернулись против архонта и досыта наелись его подданными, прежде чем исчезнуть в бездне, из которой пришли. Теперь растерзанные залы Когтя Кириикс были безмолвны, заброшены и населены лишь прячущимися беглецами и рабами, которые отваживались тревожить нечистых духов, по слухам, скрывавшихся здесь. Подхалимы тирана все еще славили ироническое падение архонта Исклита в стихах и песнях, восхваляя своего хозяина за справедливое наказание, постигшее нечестивца.

Ниос вышел в открытый двор между обрушенными башнями. Высоко над собой он видел клочок темного неба, испускавший маслянистое свечение, лишь чуть более светлое, чем мрак вокруг него. Он поискал взглядом и нашел неровные очертания дворца, занимавшего одну сторону двора. Все великолепие здания давно погибло, ободранное, изгаженное и оскверненное демонами, и теперь оно превратилось в заплесневелый труп, напоминающий какое-то давно умершее морское чудовище. В воздухе все еще витали затхлые миазмы былого ужаса, несмываемая психическая грязь, оставшаяся от чудовищных пиршеств далекого прошлого. Иллитиан собрался с духом и вошел внутрь.

Он оказался в вестибюле, окаймленном рядами постаментов. Некогда на них стояли похожие на живые лица изваяния гордых предшественников архонта Исклита, искусно вырезанные из столь белого и чистого камня, что тот, казалось, светился. Теперь большая часть голов была сломана и разбита, а те, что еще оставались на подножиях, были ужасно изуродованы демоническими когтями, более острыми, чем стальные ножи. Чистокровный род, правивший тысячи лет, был уничтожен из-за гордыни единственного потомка. Хотя Иллитиан не чувствовал по поводу этого каких-либо чувств, кроме разве что радости из-за уничтожения потенциального конкурента, потеря Когтя Кириикс вызывала у него некоторую печаль. Эту утрату нельзя было возместить, и она еще немного уменьшала величие вечного города, вела его чуть ближе к энтропии и конечному распаду.

В некотором смысле Исклит легко отделался. Ни Исклит, ни Ниос, ни сам тиран не принадлежали к грубой и низменной расе, именуемой людьми. Они были эльдарами, детьми расы, несравнимо более развитой, чем эти сумасшедшие варвары, ныне наиболее многочисленные в Великом Колесе. Поэтому наказания, придуманные тираном, были вдохновенны, длительны и непременно смертоносны. На протяжении тысяч лет его правления пытки, достающиеся на долю предателей, были отточены до искусства, до невероятно болезненного совершенства. Совершенство во всем было даровано всем эльдарам по праву рождения, поэтому ничто иное не могло бы постигнуть Ниоса, попади он в руки великого тирана, Асдрубаэля Векта. Мучительная агония, которой завершилась жизнь Исклита, была милосердно коротка.

Как бы сказал сам Ниос тем, кто не замечал очевидных фактов, эльдары были красивыми, стройными и быстрыми существами с зоркими глазами, острыми чувствами, долгим сроком жизни и высоким интеллектом. Во всех мыслимых сферах эльдары возвышались над младшими расами, как горделивые взрослые над умственно отсталыми детьми, будь то искусство, культура, эстетика, мудрость, интеллект, технология, изящество, величие, мораль или, разумеется, жестокость. Игры, в которые играли друг с другом чистокровные эльдары, были смертельно опасны, и на кон ставилось все. Единственный неправильный шаг означал, что началось долгое падение в забвение.

Он продвигался все глубже во дворец. По мере приближения к цели коридоры становились все уже, и архонт постоянно ждал ловушек. Он выискивал лестницы, которые вели бы глубже, переходил из одной разоренной комнаты в другую и все тщательно осматривал. Но ловушек не было, и тревога усиливалась. У Ниоса было великое множество врагов, которые с радостью ухватились бы за возможность застать его одного, как сейчас. Будучи воином, натренированным с рождения, и мастером меча, он был уверен в своей силе, но достаточно умен, чтобы понимать, что он смертен и что его таланты необходимо соизмерять с целым городом безупречных убийц. Тайна в этом предприятии была важнее всего, поэтому он пришел сюда один, но чем дольше длился бесплодный поиск, тем сильнее становился страх… ложный след… приближающиеся враги. Когда-то он сам избавлялся от соперников подобным образом.

Ниос заметил ступени, ведущие вниз, в кухни, и параноидальные фантазии рассеялись, словно туман. Он по-прежнему сохранял бдительность, но обломки, частично завалившие лестницу, выглядели нетронутыми и едва ли могли служить укрытием для убийц. Он нашел дверь-арку, а за ней подвал с низким потолком, и увидел в дальнем конце помещения серебряный блеск, от которого сердце забилось быстрее.

Ниос едва сдержался, чтобы не броситься к нему. Опасное место: видимость цели отвлекает жертву, заставляет концентрироваться не на том, что нужно. Он оглядел подвал, пытаясь пронизать взглядом тьму. Крошащиеся колонны поддерживали осевший потолок, обломки и мусор неясного происхождения валялись по всему полу. Архонт шагнул вперед, готовый незамедлительно отпрыгнуть назад, в укрытие. Никакого движения. Он осторожно двинулся вперед, обходя колонны, чтобы удостовериться, что там никто не скрывается, и наконец добрался до того, за чем пришел – простой серебряной арки на дальней стене подвала.

Ниос никогда бы не признал это вслух, но, несмотря на все сиятельное величие расы эльдаров, существовала одна вещь, которой их обделила вселенная – могущество. Когда-то, много веков назад, все Великое Колесо галактики было игрушкой в руках эльдаров, и портал наподобие этого мог вести куда угодно, в другие врата на одном из миллионов миров. Эти времена давно прошли. Теперь разрозненные остатки эльдарской расы разделились на ожесточенно враждующие фракции, цепляющиеся за свои последние оплоты, а вселенная продолжала жить, не замечая их. Некогда величественные эльдары были вынуждены влачить жалкое существование в тени и строить планы возвращения к былой славе.

Ниос проговорил слова, активирующие врата. Этот портал теперь вел только в одно, проклятое место, и жителям Комморры было запрещено входить туда под страхом смерти. Таков был указ тирана.

Факт, которым Ниос менее охотно делился с другими, состоял в том, что он был убежден в своем предназначении: возглавить свой народ, который скоро будет благодарен и покорен ему, и привести его к новому золотому веку. Но этот век мог начаться лишь с устранением великого тирана, и Иллитиан поклялся своей почти бесконечной жизнью, что так оно и будет.

Хотя сейчас по его виду об этом было сложно догадаться, Ниос Иллитиан обладал достаточным богатством и властью, чтобы возродить славу своих сородичей. Он был из гордого чистокровного семейства, родословную которого без всяких перерывов можно было проследить до глубокого прошлого еще до Падения расы эльдаров. Он носил титул архонта Белого Пламени, внушающего любовь и страх предводителя одного из самых старых и благородных кабалов во всей вечной Комморре, последнем оплоте истинной эльдарской культуры во вселенной, погруженной в ночь. Белое Пламя контролировало целый ярус гигантского портового города, владели собственными доками и верфями, арсеналами и тренировочными базами.

Несмотря на все это, личное могущество Ниоса Иллитиана, равно как и любого другого архонта на просторах города, было лишь крупицей песка рядом с горой, и горой этой был великий тиран, Асдрубаэль Вект.

Много поколений Вект удерживал власть, стравливая архонтов-интриганов друг с другом и уничтожая соперников еще до того, как они становились достаточно сильны, чтоб бросить ему вызов. С самого начала власть тирана зиждилась на кровопролитии и предательстве самого низменного толка. Очевидно, что, пока Комморра находилась в руках Векта, раса эльдаров была обречена опускаться все глубже в безвестность, растрачивая энергию на кровопролитные междоусобицы.

Много, много лет Иллитиан вел тайные интриги, объединяя нужные ему силы. Сложнее всего было находить союзников – их было потенциально немало, но доверять можно было лишь немногим. Потом пришлось бесконечно распутывать паутину лжи, окружающую Асдрубаэля Векта, чтобы найти хоть какие-то намеки на то, как его можно победить. И теперь жажда свергнуть тирана привела Ниоса в заброшенные развалины Когтя Кириикс в гниющем подбрюшье Комморры. Шептались, что здесь таится то, что может сразить Векта.

Ниос уставился на зеркальную поверхность активного портала, как будто та могла выдать, что находилось за ним. Ходили слухи, что Исклит глубоко погружался в тайны запретного колдовства, которые привели его к падению. И даже сейчас оставалось возможным, что Ниос, ослепленный и обманутый, покорно идет к собственной гибели. Как демонстрировал пример Исклита и остальных, Вект особенно любил избавляться от врагов при помощи их же высокомерия. Но Ниос Иллитиан был очень осторожен и использовал лишь самые тайные источники, самые окольные пути, чтобы найти информацию, от которой теперь зависела его жизнь. Все хитроумные проверки и перепроверки показывали, что здесь не было никаких несоответствий или признаков ловушки.

Портал, бесспорно, вел в проклятый Шаа-дом, и у архонта был психически заряженный опал размером с кулак, который должен был привести его к тому, кого следовало найти. Указ тирана запрещал вход в Шаа-дом, и даже упоминание этого места было преступлением. Однако это было необходимо для следующей стадии заговора, который он так долго планировал. Когда он войдет в портал, пути назад уже не будет. Оставалось лишь надеяться, что ему хватит сил пережить те ужасы, что скрывались в проклятых залах Шаа-дома. По такому случаю Иллитиан облачился в угловатые черные доспехи, в которых обитал маленький, но свирепый дух войны. Он был достаточно умен, чтобы по команде выпускать мономолекулярные лезвия или играючи отсечь покалеченную конечность, чтобы спасти жизнь своему хозяину. Пока что доспех не был ничем украшен. Шлем архонт не надел из тщеславия. Он вытащил длинный тонкий клинок, способный резать камень, собрал всю свою отвагу и шагнул в портал.

Сначала Ниос ощутил, что ему холодно и он не может дышать, через миг чувство сменилось на влажную жару. Выйдя из арки, он оказался на краю широкого проспекта. Плиты мостовой почернели и растрескались, декоративные деревья и статуи превратились в скрученные скелеты, как будто мучительно впивающиеся когтями в пасмурные небеса. За выжженным пейзажем Ниос чувствовал эпицентр катаклизма, постигшего Шаа-дом. Он знал, что там находится разлом, где все еще горит противоестественный огонь, порожденный давней катастрофой. Скверна варпа пропитывала воздух, сама реальность ощущалась болезненной, грязной. Легкая дрожь, с которой Та, что Жаждет, медленно высасывала душу, всегда чувствовалась даже в Комморре, однако там она находилась под контролем. Здесь же это чувство проносилось сквозь Ниоса, будто порывы ветра, и холод пробежал по его спине, когда он понял, что умрет, если останется здесь надолго. Он счел Коготь Кириикс ужасным, но это была детская игрушка, рабское подобие в сравнении с Шаа-домом.

Таков был кошмар, созданный великим тираном, когда тому бросили вызов. Он использовал свое невероятное могущество не для того, чтобы возвеличить эльдаров, но для их уничтожения, которое лишь приводило всю расу ближе к забвению. Много поколений назад процветающее царство-сателлит Шаа-дом слишком возгордилось, чтобы Асдрубаэль Вект мог присмирить его своим авторитетом, и стало слишком сильным, чтобы запугать его. Когда Эль’Уриак, архонт всея Шаа-дома, собрал свои войска и объявил себя императором, Вект прилюдно поклялся, что все в Шаа-доме почувствуют лезвие его меча, и не солгал. Он подверг геноциду и без того вымирающую расу.

Ниос осмотрел гладкий драгоценный камень, который крепко сжимал в руке. Внутри него как будто по воле призрачного ветра подрагивали и метались светлые пятнышки. С мучительной медлительностью они слились в одну большую искру, которая уверенно поплыла к одной грани камня и осталась там. Ниос устремился в указанном направлении, вдоль по проспекту, время от времени с хрустом наступая на кучки хрупких костей, жалкие останки вдов и сирот, которые погибли уже после возмездия Векта.

Легенды гласили, что, услышав угрозу Векта, Эль’Уриак посмеялся над ней. Его войска были хорошо вооружены и превосходили в числе армии его противника. Немногие иные кабалы готовы были сражаться за тирана, но много было тех, что тайно послали своих эмиссаров к Эль’Уриаку. Император Шаа-дома вернулся к своим планам по завоеванию Комморры, уверенный, что любая атака, которую предпримет Вект, только сыграет ему на руку. Через несколько дней появился меч Векта – горящий, неуправляемый космический корабль, который внезапно вырвался в реальность над Шаа-домом.

Мерцающая искра вела его прямо к месту столкновения недалеко от центра Шаа-дома. Он быстро подошел к тому, что когда-то было крытой улицей. От высоких арок, некогда удерживавших пластины из разноцветного хрусталя, остались только голые ребра. Блестящие осколки, разбросанные по мостовой, неуместно ярко контрастировали с пустоглазыми строениями по обе стороны улицы. Ниос, насторожившись, двинулся вдоль дороги, улавливая острыми чувствами каждую деталь окружения. Он убеждал себя, что здесь, на окраине Шаа-дома, риск столкнуться с обитателем той стороны невелик, но какая-то непрошеная часть его разума шептала, что если эти твари почувствуют его присутствие, то начнут неустанно его преследовать.

Корабль, который рухнул на Шаа-дом, был построен одной из недоразвитых младших рас – огромный, грубый, бронированный толстыми пластами невежества и самообмана. Он прорвал предположительно несокрушимые преграды между царством Эль’Уриака и Морем Душ, словно бык, мчащийся сквозь паутину. Эль’Уриак и ядро его воинской элиты были испепелены в тот же миг, когда корабль врезался в его дворец, но то, что последовало за этим, оказалось гораздо хуже. Брешь в преграде привлекла стаи чудовищ извне, и Шаа-дом был разорен даже еще тщательнее, чем несчастливый Коготь Кириикс. Энергии, порывами ветра вырывающиеся из пролома, поддерживали орду демонов, пока те без всякой жалости преследовали беззащитных выживших. Тиран приказал запечатать весь Шаа-дом, чтобы защитить остальной город. Те несчастные, которые остались внутри и каким-то образом пережили катастрофу и вторжение демонов, были обречены на медленную смерть, ибо их плененные души неумолимо вытягивала Та, что Жаждет.

Так пал Шаа-дом.

Шорох шагов, донесшийся с другой стороны улицы, немедленно привлек внимание Ниоса. Он заметил, как что-то бледное шевельнулось в окне, и угрожающе взмахнул клинком, чтоб запугать скрытого наблюдателя. Ни один демон не стал бы прятаться и красться, когда так близко лакомая душа. Это могли быть лишь искаженные останки эльдара, поглощенного Той, что Жаждет – бездушное, неразумное, убогое создание, подчиняющееся лишь вечному голоду и инстинктам. В одиночку оно не представляло никакой угрозы и мудро не показывалось на глаза. Ниос резко развернулся и пошел дальше, внимательно прислушиваясь и пытаясь разобрать тихие шаги возможных преследователей.

Улица заканчивалась ступенями, ведущими к зданию, которое когда-то внушительно возвышалось над крытой дорогой внизу. Теперь оно выглядело мятым и осевшим, так как его внутренняя структура была искажена. Искра в самоцвете, который держал Ниос, уверенно показывала в направлении здания. Он двинулся вперед, чувствуя утомление в руках и ногах – это Та, что Жаждет, потихоньку вытягивала его жизнь. Архонт заторопился, невзирая на страх и на то, что каждая ступень как будто стала предательской трясиной, пытающейся затянуть его внутрь.

Древний и могущественный народ Ниоса давно научился управлять иной реальностью – Морем Душ, царством Хаоса, имматериумом, варпом и как бы его там не называли другие. Великий город Комморра и царства-сателлиты появились в те времена, когда эльдары создавали собственные анклавы в варпе и соединяли их фантастическим плетением туннелей меж измерениями, которое охватывало всю галактику. Хищные обитатели иной реальности были надежно отделены от их владений, связаны и усмирены мощью и мудростью эльдаров.

Все это закончилось с Падением, после которого в эльдарской истории стал с неприятной частотой всплывать мотив демонов, пожирающих души. Та, что Жаждет, была величайшей среди них, демонической богиней, вечно голодной до душ расы, которая, как верили некоторые, создала Ее.

Двери на вершине лестницы были сорваны с петель, а внутренний двор за ними – наполовину засыпан обломками. Ниос вошел и застыл, услышав слабый голос где-то наверху, шепот, отражающийся эхом от стен.

– Он идет!

Ниос отступил в тени у разбитых дверей со скоростью, которой сложно было ожидать от столь плавного и элегантного движения. В напряжении он ожидал, что вот-вот загрохочет огонь или ворвутся враги. Секунды тянулись, никто не появлялся. Послышался тот же голос, колючий шепот, словно на ощупь пробирающийся во двор. Определенно, он доносился сверху.

– Только первый, только мечтатель.

Яркая искра внутри самоцвета вытянулась, указывая на источник звука. Ниос тут же решился, с царским достоинством вышел на открытое пространство внутреннего двора и посмотрел наверх. Горстка ступенчатых балконов поднималась вверх, к еще одной разбитой хрустальной крыше, сквозь которую виднелись бурлящие облака. Увядшая растительность свисала с балконов и, затейливо извиваясь, спускалась по колоннам. На самом нижнем балконе среди теней пряталась какая-то темная фигура.

Не увидев иных путей наверх, Ниос вложил меч в ножны, убрал драгоценный камень и начал ловко взбираться по растрескавшейся каменной кладке. Он тщательно избегал вероломных побегов мертвой растительности, которые только выглядели надежной опорой. Перемахнув через покрытую трещинами балюстраду, он оказался перед источником шепота.

На первый взгляд существо выглядело как куча черных тряпок, однако из-под капюшона там, где должна была быть голова, выплескивалась блестящая река длинных черных волос. Из лохмотьев высунулись костлявые паучьи руки и начали шарить по мелким, белым как кость предметам, разбросанным по полу. Существо подняло одну костяшку и с хихиканьем показало ему: это было маленькое изображение руны зрения.

Желудок Ниоса скрутило от инстинктивного отвращения. Многочисленные дары эльдаров включали в себя весьма значительную психическую силу, и их древняя цивилизация строилась не только руками, но и мыслями. Но после Падения использование психических сил стало верным способом приманить демонов, что подписывало смертный приговор и самому чародею, и тем, кому не повезло оказаться рядом.

Соблазну сложно было противостоять, не использовать свои силы было все равно что утратить конечность, но все же тем эльдарам, что обитали в Комморре и ее сателлитах, удалось вскоре научиться избегать психического колдовства и уничтожать тех, кто практиковал его, невзирая на последствия. Теперь все их ментальные тренировки концентрировались на том, чтобы удержать силу внутри и скрыть свое существование от Той, что Жаждет. Те немногие, что еще искали запретное знание, как архонт Исклит, обычно плохо заканчивали, неважно, насколько умными себя мнили. Но до сих пор некоторые увлекались опасными искусствами, связанными с варпом, использовали карты, гримуары и фетиши, чтобы защитить себя. Бросать руны, чтобы увидеть будущее, считалось преступлением, имелся и набор чудовищных наказаний для всех, кто этим занимался.

+Теперь он боится, что нашел то, что искал,+ – сказала колдунья и снова захихикала.

– Осторожнее, Анжевер. Душа еще ценна для тебя, иначе бы тебя пожрали много лет назад, – холодно ответил Ниос. – Если ты хочешь сохранить ее, то подчинишься мне, в противном случае я незамедлительно отошлю тебя на совершенно заслуженную встречу с Той, что Жаждет.

С удовлетворением он отметил, что старуха слегка отступила. Она все еще чувствовала страх.

– Так ведь тебя зовут, да? Анжевер, которая когда-то была фрейлиной Диреддии, наложницы Эль’Уриака? – с издевательской вежливостью проговорил Ниос, безжалостно пользуясь своим преимуществом. – Выглядишь на удивление живо, если учесть обстоятельства.

+Прости, господин, я не хотела оказать неуважение,+ – мысленно прошептало убогое существо.

– Так-то лучше. Теперь докажи свою цену. Скажи, по какой причине я решил посетить это очаровательное местечко.

Руки, похожие на пауков, послушно поползли между разбросанными рунами, собрали их вместе и снова метнули. Белые знаки неестественно защелкали и залязгали друг о друга и слегка задергались, коснувшись пола, как будто обладали собственной жизнью. Когда руны замерли, старуха потянулась к ближайшей и прикоснулась к ней.

+Перевернутое спасение, тот, кто переходит из света во тьму,+ – прошептала она, а затем коснулась еще двух символов. – В плетении желания – свобода, что означает превосходство и победу. На месте врага стоит руна владычества. Ты хочешь свергнуть своего хозяина.

Ниос вскипел, когда колдунья назвала великого тирана его хозяином, но не смог отрицать этого.

– Просто догадка, любой уличный артист смог бы такое выдать. Если ты, старуха, хочешь продлить свое убогое существование, тебе надо постараться получше, – сказал он и вытащил тонкий острый меч. Ведьма как будто не обращала на него внимания, продолжая поглаживать разбросанные руны.

+Здесь, в ряду родства, перевернутое блаженство, что означает страдание или боль, и перевернутая щедрость, что означает скупца. Обе касаются руны братства. У тебя два союзника, которые в достаточной мере разделяют твои цели, чтобы им доверять, по крайней мере, до тех пор, пока ты не добьешься своего.+

«Интересно», – подумал про себя Ниос. Старуха правильно угадала черты двух его сильнейших сторонников, подтвердив предчувствие Ниоса, что эта недолгая беседа может иметь только один конец – конечно, когда он получит всю необходимую информацию.

– А ты хороша. Или просто удачлива, – хмыкнул Ниос. – Теперь скажи то, за чем я явился сюда. Как я могу исполнить желание своего сердца и избавить свой народ от Асдрубаэля Векта?

Карга зашипела, услышав имя, хотя Ниос не понял, от боли или от гнева. Она впервые обратила к нему лицо, откинула назад шелковистые волосы и явила зрелище из лихорадочного кошмара. Это было истощенное лицо в глубоких морщинах, с грубо зашитыми веками и губами, и все же архонт ощутил на себе тяжесть ее слепого взора. Ниос видел куда более жуткие вещи, и немало из них было делом его собственных рук, но по позвоночнику все равно пробежал ледяной нож страха, когда она снова заговорила в его мыслях.

+И какие же ужасы ты готов сотворить, чтобы избавиться от него? – мысленный голос старухи теперь казался сильнее и неприятно давил на его разум. – Насколько далеко заведет тебя жажда власти? Вект убил всех, кто противостоял ему. Ты стоишь посреди разрушения, которое постигает его врагов!+

– Вект – паразит, раздувшийся от крови истинного народа, – пылко возразил Ниос. – Я бы с радостью переломил само Великое Колесо, если бы обломки погребли его!

В Комморре он редко осмеливался произносить подобное, даже в разговоре с самыми преданными сторонниками, и теперь, сказав это вслух, он ощутил пьянящую свободу. Старуха молчала, по-видимому, с одобрением. Она снова протянула костлявую руку, собрала руны и зажала их в узловатом кулаке.

Клик, клак. Руны вновь упали наземь. Колдунья потянулась к ним, но отпрянула, как будто ей обожгло руку. В сознании Ниоса прозвучал тонкий горестный вопль.

– Что это? Что ты видишь? – потребовал Ниос и для пущей выразительности опустил свой острый клинок ей плашмя на плечо. Достаточно было дернуть запястьем, чтобы укоротить колдунью на голову.

Трясущимися руками Анжевер снова потянулась к рунам, медленно дотрагиваясь то до одной, то до другой. Колючий мысленный голос начал описывать их символические значения.

+То, что желает твое сердце, скрыто из виду и сейчас недостижимо, но путь к нему усыпан многими дурными знамениями. Вот Солитер, руна бездушия, знак живого мертвеца, но вместе с тем символ надежды или спасения, когда она перевернута. С ней соединены руны мирового духа и истории, символы забытого и беглого, а они в свою очередь указывают на руны феникса, обозначающие обновление или возрождение, спасение и вновь обретенную свободу…+

– Значит, желание моего сердца будет каким-то образом исполнено, – оборвал Ниос. – Чего ты ждешь? Скажи, что я должен сделать, причем коротко и быстро, я уже устал от твоих уклончивых речей.

Старуха помедлила, прежде чем ответить, несмотря на нависшую над ней смерть.

+Путь, по которому ты идешь, в конце концов приведет к руне Разобщения. Если ты пойдешь дальше, то принесешь немыслимые разрушения и перемены. Комморра будет разорвана на куски и переделана.+

Руки карги зависли над руной, как будто она боялась к ней прикоснуться. Ниос поразмыслил над этим катастрофическим знамениям. Разобщение для жителей Комморры было не только метафизической, но и весьма реальной концепцией. Этот город жил в хрупком равновесии между материальным и нематериальным мирами. Разобщения случались и в прошлом, когда реальность сминалась, и неразумные энергии варпа скапливались и давили на нее, пытаясь уничтожить вечный город. Это было время хаоса и бедствий, и только за счет невероятных усилий Комморра и ее суб-царства избегали судьбы Шаа-дома. Ниос решил, что старуха пытается запугать его, и отбросил прочь эти мысли как очередную псайкерскую выдумку.

– Я этого ожидал, – нетерпеливо поторопил Ниос. – Расшифруй всю остальную путаницу, не то я снесу тебе голову.

Некоторые другие архонты считали, что угрозы – грубый и неэлегантный способ добиться послушания, но по опыту Ниоса это был весьма эффективный метод, если только обещанное наказание проявляло себя вовремя. Он выжидающе дернул клинком в сторону.

+Ты должен посмотреть в прошлое,+ – прошептала старуха. – +Верни того, кто был настолько близок к победе над Вектом, что понадобились самые отчаянные меры, чтобы его уничтожить. Чтобы сокрушить Векта, ты должен возродить тень архонта Эль’Уриака, императора Шаа-дома…+

– Но это невозможно! Эль’Уриак погиб, когда обрушилась его крепость, – возразил Ниос, хотя и сам чувствовал сомнение в своем голосе. Эльдары Комморры открыли множество способов избегнуть смерти. На протяжении столетий культ гемункулов, художников-хирургов и ученых палачей темного города, доводил до совершенства противоестественные методы, благодаря которым эльдары успешно противодействовали натиску времени и могли возродиться даже из крошечного кусочка плоти. Подлинная смерть была редка среди высокородных, и из-за этого ее боялись еще больше. Кто знал, чего способны добиться те, кто практикует искусства плоти?

+Нет. Часть его все еще находится в разрушенных владениях. Чистое сердце все еще может призвать его из бездны.+

Ниос опустил клинок и обдумал сказанное. Эль’Уриак не смог свергнуть Векта, но подошел так близко к успеху, что тирану пришлось уничтожить целое царство-сателлит, чтобы справиться с ним. Тайные союзы и альянсы, заключенные Эль’Уриаком с другими кабалами, теперь принадлежали седой древности, но легенда о том, как Вект отомстил Шаа-дому, стала значительной частью невидимой паутины интриг, которая и по сей день защищала тирана. Появление старого врага Векта нанесло бы серьезный удар по его престижу. А ум и опыт такого союзника стоил бы целых легионов солдат.

– Звучит непросто, Анжевер. Где я найду частицу Эль’Уриака и чистое сердце? Если я этого не узнаю, твои видения бесполезны.

+Эль’Уриак лежит в разломе, в котором погиб. Чистого сердца же ты не найдешь ни здесь, ни где-либо еще в Комморре. Больше я ничего не могу сказать, ибо путь скрыт.+

– Ясно. Полагаю, Анжевер, ты уже предвидишь, чем закончится наша небольшая беседа?

+Да,+ – неохотно ответила та.

– И ты говоришь, что больше ничего не можешь мне поведать?

+Ты принесешь Разобщение. Сойди с этого пути, пока не стало слишком поздно.+

– Я так не думаю. Прощай, Анжевер.

Ниос дернул запястьем, мономолекулярное лезвие с шелестом прошло сквозь шею, и голова старухи аккуратно отделилась от тела. Он ощутил очень легкую дрожь отлетающей души и с удивлением посмотрел вниз, на отрубленную голову, которая лежала среди разбросанных рун в растущей луже крови.

Зашитые губы еще шевелились, а глаза медленно двигались под пронизанными нитью веками. Ниос одобрительно хмыкнул, наклонился и осторожно поднял голову за мокрые от крови черные волосы. Старуху еще можно было использовать.

Болезненно-сладкие прикосновения Той, что Жаждет, все еще высасывали его душу, заставляя тело стремительно стареть. Пора было покидать это место.

Ниос Иллитиан устремился прочь из Шаа-дома, провожаемый взглядом древних, незримых глаз рядом с обиталищем карги. Они наблюдали за ним со сверхъестественной внимательностью и невыразимым весельем. Первая фигура встала на место, начался первый ход. Нити судьбы стягивались вокруг мести, дожидавшейся своего часа три тысячи лет, и собрались в сеть, выхода из которой не было. Оставалось лишь спасать то, что можно было спасти, и уничтожить все остальное. За пеленой начали собираться голодные хищники, предвкушающие близкое пиршество.

 

Глава 2. ИСКУССТВА ПЛОТИ

Тайными путями Ниос Иллитиан вернулся в свой дворец-крепость на вершине города, в самом сердце взмывающих к небу шпилей Верхней Комморры. Владения Иллитиана были древним наследием благородного рода, которое неустанно увеличивалось и оберегалось от узурпаторов еще со времен до Падения. Предок Ниоса Дралид Иллитиан был первым, кто расширил и укрепил поместье своей семьи на вершине шпиля, захватив близлежащие уровни и присоединив к своим. Прошло шесть веков стычек, интриг и угроз, и прадед Ниоса, Зовас Иллитиан, полностью завоевал шпиль, вытеснив остатки ядовитого кабала архонта Узийака с нижних уровней. С тех пор крепость принадлежала только Белому Пламени и никому больше. Мелким архонтам приходилось тесниться, деля территорию на одном ярусе, но Иллитиан из Белого Пламени не принадлежал к их числу.

Скошенные бронированные парапеты крутых крыш нависали над трехкилометровой бездной, тянущейся до самого угловатого подножия башни, к которому примыкали Коготь Ашкери и кольцо причалов.

Два из трех ближайших шпилей контролировались кабалами, которые Иллитиан считал вассалами или союзниками. Последний шпиль, скелет из темного металла, служил домом для уцелевшего потомства Узийака и кучки других мелких архонтов, враждебных Иллитиану.

Его не слишком беспокоило подобное соседство. Декоративные шипы, колонны, розетки и статуи, артистически разбросанные по стенам дворца Белого Пламени, скрывали множество систем защиты и невероятно мощные орудия. Дворец постоянно патрулировался воинами-кабалитами, а сотни незримых глаз в его пределах наблюдали за каждой мелочью, постоянно нашептывая Иллитиану, что увидели.

Снова оказавшись в безопасности на своем ярусе города, среди своих воинов и рабов, Ниос Иллитиан быстро восстановил силу, которую утратил в Шаа-доме, за счет страданий прислужников. Несомненно, шпионы великого тирана, которые, как подозревал Ниос, имелись в его владениях, доложили о его кратком отсутствии, но он не тревожился на этот счет. Он держал свои действия в секрете, как и любой другой архонт. Совершенно обычным делом были убийства, спланированные амбициозными подчиненными или завистливыми соперниками, которые можно было считать формой естественного отбора в вечном городе.

Через несколько дней после возвращения Ниос призвал главного гемункула из тех, что служили кабалу Белого Пламени, извращенную личность, известную как Сийин. Ниос обычно не имел дел с гемункулами, если не считать договоров о воскрешении в случае прискорбной гибели. Он считал, что тонкое искусство плоти слишком бесстрастно и по-научному сухо, чтобы им восхищаться, и отнимает слишком много времени, чтобы приносить пользу. И все же глуп был тот архонт, который не держал при дворе гемункулов.

Когда Сийин узнал, что его вызывает архонт, он находился глубоко во чреве крепости Белого Пламени. Он и его подручные обитали в изломанном спиральном лабиринте из камер и пыточных-операционных, где предавались своему искусству. Здесь также жили десятки причудливо измененных пленников, которые выли, кричали, хихикали и хныкали в усеянных бритвенно-острыми лезвиями темницах – странная подборка подопытных кроликов и жертв непрерывных экспериментов. Сийин уже почти закончил трудиться над своим новым лицом – тугим, плоским кругом бледной кожи, натянутым на наращенные кости. Как и все гемункулы, Сийин, полностью посвятив себя призванию, внес много изменений в свое тело. Его конечности были аномально длинны и делали бы его высоким, если бы не скрюченный позвоночник, из-за которого гемункул сгибался почти вдвое. Он напоминал некое четвероногое создание, ходящее на задних ногах, с локтями, касающимися коленей, и скалящимся луноподобным лицом, которое взирало из-под внушительного горба.

Хирург поспешно облачился в традиционный наряд из сшитых шкур своих жертв, чтобы предстать перед архонтом Иллитианом в подобающем виде. Одежда состояла из сотен мягких, похожих на пергамент кусочков, соединенных в мозаику страдания и взятых некогда у существ, доведенных до идеальной высоты мучений. Надев ее, он слегка успокоился. Архонт нечасто советовался с ним напрямую, и подобное приглашение было довольно-таки серьезным поводом для тревоги. Со всей скоростью, которую позволял горб, он устремился по узким извилистым коридорам, освещенным глазами трупов, и поднялся из глубин, как мерзкое насекомое, что, извиваясь, ползет наружу из гниющего дерева.

Сийин заморгал, выйдя на непривычный свет и простор верхнего яруса дворца. Там было больше воинов, чем он помнил с прошлого раза. Везде, куда ни посмотреть, виднелись фигуры в черных доспехах, стоящие на страже или патрулирующие коридоры. К залу аудиенций архонта вела длинная лестница из похожего на алебастр камня, столь чистого, что он как бы светился изнутри. На каждой третьей ступени попарно стояли стражи с церемониальными копьями, украшенными знаменами Белого Пламени. Сийин задумался, не для него ли предназначена эта демонстрация силы, но отверг это предположение. Вряд ли архонт Иллитиан пытался бы впечатлить своего верховного гемункула подобным образом. Сийин решил, что слухи, которые ходили о недавнем отсутствии архонта, имели под собой почву, и теперь тот не слишком тонким образом показывал, что до сих пор властвует над этим дворцом. Горбатый гемункул со всей возможной скоростью поковылял вверх, полный раздумий о том, что эти знаки могли означать для него лично.

Одна из Илмей, пленных солнц Комморры, тускло и ядовито светила через широкие амбразуры в зале аудиенций, медленно угасая в собственном небесном суб-царстве. Элегантно закрученные колонны полированного порфира двойными рядами окаймляли зал и отбрасывали фиолетово-черные тени на изысканную мозаику на полу. Ниос Иллитиан развалился на украшенном клинками троне, выкованном Зовасом Иллитианом из сломанного оружия врагов. Архонт выглядел рассеянно и рассматривал пейзаж за окном с явным отсутствием интереса.

Сийин вошел в зал, и с обеих сторон на него уставились инкубы в безликих шлемах, с огромными изогнутыми клэйвами, готовыми прервать его жизнь по малейшему жесту Иллитиана. Ярко одетые придворные стояли в тенях, держа на золоченых поводках целый зверинец экзотических существ: сопящих тощих ур-гулей, которые жалобно скулили, извивающихся, жаждущих крови гемоворов со ртами, как у миног, андрогинов с золотыми глазами, взирающими с нечеловеческим интересом. Группа соблазнительно накрашенных наложниц-ламей, омытых аконитом и надушенных экстрактом морозника, лениво захихикала над Сийином, когда тот приблизился к архонту на приличествующее расстояние и распростерся перед троном.

Ниос проигнорировал гемункула, продолжая смотреть в окно. Сийин украдкой бросил взгляд на то, что, по-видимому, занимало внимание архонта. Под черным солнцем переливались разноцветные вуали, выдающие присутствие внешних преград, оберегающих город. Движущееся полотно из призрачного света пересекали огни далеких звездолетов. Словом, ничего необычного, и Сийин решил просто ждать.

Любого другого приспешника Иллитиан бы заставил помучиться подольше, прежде чем соизволил бы признать его присутствие. Но архонт знал, что с гемункулами это бесполезно, ибо они превозносили терпение до такой степени, которую большинство истинных эльдаров считали извращенной. Вместо этого он обратился к своему многоликому двору:

– Оставьте нас. То, что я скажу, предназначено лишь для ушей Сийина.

Услышав приказ, воины, наложницы, питомцы и рабы поспешно устремились прочь из зала, как небольшая лавина роскоши. Последними вышли инкубы, предварительно убедившись, что желание архонта полностью исполнено. Когда золоченые двери беззвучно закрылись, и они остались вдвоем, Ниос наконец посмотрел на гемункула, сжавшегося перед ним.

– У меня есть для тебя вопросы, относящиеся к искусствам плоти, – без преамбул начал Ниос. – Если не сможешь на них ответить, то тебе придется найти мне того, кто сможет, я понятно объясняю?

– Абсолютно, мой архонт. Чем я могу помочь вам?

Тон Сийина был уважителен, даже раболепен, но слова подразумевали, что Ниос что-то должен ему за ответ, и этого архонт не мог потерпеть.

– Ты не «поможешь» мне, ты подчинишься приказу и ответишь на мой вопрос или найдешь ответ где-то еще, – резко сказал он.

– Прошу прощения, мой архонт, чем я могу послужить вам? – залебезил Сийин.

– Уже лучше. Теперь скажи, как бы ты возродил высокородного, который мертв уже очень долгое время – века, а возможно, и тысячи лет?

Туго растянутое лицо слегка наморщилось: гемункул прикидывал, насколько может солгать.

– Это сложный процесс, мой архонт. Чем свежее останки, тем быстрее и безопаснее будет регенерация.

– Ясно. А если не считать «свежих останков», как ты выразился, что самое важное для достижения успеха?

Сийин тревожно поджал тонкие губы. Ему было неудобно обсуждать подобные секреты даже с архонтом. Терзания гемункула оказались неожиданно приятны. Ниос привстал с украшенного клинками трона и наклонился к Сийину, чтобы лучше распробовать это чувство.

– Чем сильнее… э… катализатор, тем лучше шансы, мой архонт. Но чтобы вернуть того, кого потеряли тысячи лет назад…

Ниос почувствовал слабость Сийина и атаковал:

– Ты имеешь в виду жертву, верно? Понадобится достаточно сильное жертвоприношение.

Сийин попытался вжаться внутрь кожаной мантии, когда Ниос начал ходить вокруг него. Гемункул сделал слабую попытку сменить направление дискуссии.

– В возвращении давно умерших есть определенные риски, мой архонт. Когда мы восстанавливаем свежих мертвецов, таких рисков нет, – Сийин облизал тонкие губы омерзительно розовым языком. – Это очень опасно.

Архонт на миг остановился, и Сийин дерзко рискнул продолжить:

– Некоторые в моем братстве уверены, что попытки вернуть Влокариона были напрямую связаны с пятым Разобщением, мой архонт, – голос Сийина от страха опустился до шепота. Этой тайной не следовало делиться, но он был в отчаянии. Теперь настала очередь Ниоса хмуриться, потому что он вспомнил предупреждения старухи. И все же ему не нравилась уклончивость Сийина.

– Такие вещи могут быть известны, – медленно проговорил Ниос, – лишь потому, что кто-то из вас пытался сделать это раньше. Расскажи мне о них. Поведай, кто может заполнить пробел, который, очевидно, зияет в твоих знаниях.

Укол достиг цели. Дискомфорт Сийина происходил от нежелания признаваться, что другие знают больше, чем он. Ниос издал смешок. На гордыню всегда можно было положиться, и эта слабость, похоже, затрагивала даже гемункулов. Возможно, в особенности гемункулов. Он ждал, не попытается ли Сийин откровенно солгать и начать отрицать столь явный факт. Сийин скорчился под его безжалостным взглядом и наконец выдал то, о чем вскоре должен был пожалеть.

– В нашем братстве есть один, кто глубоко изучал подобные дела, – нехотя признался Сийин, – мастер по имени Беллатонис. Я слышал, он живет в Вольерах архонта Маликсиана за ярусом Метзух…

Подняв руку, Ниос прервал гемункула и не дал ему даже возможности сохранить лицо, рассказав больше.

– Уходи, Сийин, твоя «помощь» больше не нужна, – небрежно бросил архонт. Подождав, пока Сийин доберется до порога, он снова его окликнул.

– И еще кое-что, Сийин, – любезно добавил он. Гемункул напрягся, услышав эти слова, но Ниос только улыбнулся самой чарующей улыбкой и добавил: – Разумеется, не стоит и говорить, что ты не станешь никому рассказывать об этой маленькой, но драгоценной встрече. Будет очень неприятно, если мне придется искать нового главного гемункула для моего кабала.

Круглолицый хирург молча кивнул в знак понимания скрытой угрозы. Ниос решил, что этого будет достаточно. Гемункулов отличала семейственность, и убийство одного из них просто так не слишком бы понравилось остальным членам этого странного братства. Вместо этого Сийину было позволено уползти обратно в свой лабиринт боли и поразмыслить над своей неудачей, чтобы знать, чем удовлетворить архонта.

Когда Сийин ушел, Ниос пошел прогуляться по дворцу. Инкубы сомкнулись вокруг него защитным кольцом, впереди побежали герольды – ничто не должно было вызвать неудовольствие архонта. Ниос шел мимо пышущих жаром кузниц, где из-под плети трудились рабы, нюхал наркотические цветы в своих садах удовольствия, осматривал тренировочные площадки, где его воины практиковались в навыках убийства, шагал под эротическими фрактальными скульптурами, которые сливались и соединялись, живя собственной жизнью. За каждым поворотом его прислужников пронизывал приятный холодок страха, наполняя Ниоса живительной энергией отрицательных эмоций. По своей прихоти он разбрасывал наказания и милости, оставляя за собой след из боли, раздора и зависти через все свои владения.

Убедившись, что консультация с Сийином теперь надежно погребена под дюжиной других неважных докладов от шпионов тирана, он направился к причалу, расположенному в самой вышине его царства. Отсюда был виден колоссальный простор Комморры, раскинувшейся под кружащейся короной пленных солнц – вернее, некоторую его часть. Со всех сторон возвышались невероятно высокие сооружения из металла, кристаллов, плоти, кости и полированного камня, тысячеметровые изображения архонтов-кабалитов как будто соревновались с закрученными звездоскребами, пробивавшимися из бездны к небесам. Покрытые крючьями шпили и острые шипы сбивались вместе, вытягиваясь к свету Илмей, сплетались друг с другом посредством тонких арок и зубчатых мостов, протянутых в головокружительной вышине над пустотой. Воздух был всюду заполнен стремительными гравилетами, крылатыми фигурами бичевателей высоко наверху и геллионами, беспечно гоняющими на скайбордах далеко внизу.

– Я думаю немного прокатиться по городу, – вслух поразмыслил Ниос, ни к кому не обращаясь. Молчаливые телохранители-инкубы знали, что лучше не отвечать. – Подготовьте мою личную барку и поднимите на крыло каких-нибудь из этих бесполезных бичевателей в качестве сопровождения.

Личный гравитационный транспорт Ниоса был шедевром поразительной красоты. Изогнутые бронепластины на агрессивно торчащем вперед носу были инкрустированы рубинами и алебастром, изображающими Белое Пламя. Длинный узкий корпус имел грациозные, стремительные очертания, в расширенной задней части размещались гондолы с гравитационными двигателями. Ниос взошел на открытую платформу в центре барки и сел на богато украшенный трон, близнец того, что стоял в зале аудиенций. Инкубы заняли места за длинноствольной осколочной пушкой и дезинтеграторами, установленными на корпусе. По кивку архонта транспорт легко взмыл и полетел прочь от причала.

Стая крылатых фигур спустилась к ним с небес, и инкубы тут же развернули пушку к потенциальной угрозе. Им было все равно, что эти бичеватели – часть кабала Белого Пламени, многие архонты пали жертвой собственных, предположительно верных солдат. Только зорким инкубам можно было по-настоящему доверять благодаря кодексам чести и долга, которым следовали эти воины-монахи. Преданность всех остальных можно было купить или навязать силой.

Бичеватели высокомерно пролетели мимо летающей машины и поднялись спиралью, образовав вращающуюся защитную сферу вокруг нее. Сквозь многослойные щиты, окутывающие барку, ясно слышались свист и щелканье их искусственных крыльев. Многие бичеватели обладали не только крыльями, изваянными из плоти, но и птичьими лапами вместо ног или головами хищных птиц, а руки, сжимающие оружие, зачастую имели когти. Каждый следовал своему личному представлению о полете – у большинства были кожистые крылья, у некоторых – как у насекомых, многие были покрыты ястребиными или орлиными перьями.

– Вези на ярус Метзух, посмотрим, какие удовольствия можно найти у Великого Канала, – повелел Ниос рулевому, и транспорт покорно нырнул вниз. Титанические шпили превратились в сияющие стены ущелий, соединенные мостами и арками, которые сверкали навстречу, словно гигантские лезвия. Рулевой мастерски маневрировал между хаотичным архитектурным плетением, всегда успевая нырнуть в тень. Бичеватели не отставали, лениво взмахивая мощными крыльями.

– Быстрее, – приказал Ниос.

Стены каньона размылись, гигантские лезвия стали выскакивать из темноты без предупреждения, и рулевому пришлось прилагать огромные усилия, чтобы сохранять контроль над стремительным транспортом. Бичеватели напряглись, молотя воздух огромными крыльями, и ринулись вперед, следуя за снижающейся баркой. Легчайший ветерок подул сквозь защитные поля – отголосок вихрей, ревущих снаружи. Ниос сделал рулевому жест: «Быстрее».

На такой скорости даже безупречные поля-поглотители энергии не могли полностью защитить пассажиров. Инкубы держались, покачиваясь вместе с машиной, а та огибала препятствия на таком расстоянии, что до них можно было дотронуться рукой. Бичеватели теперь мчались изо всех сил, и только самым крепким удавалось не отставать. Ниос издал смешок, увидев, как один из них врезался в усеянную бритвенно-острыми лезвиями арку. От него осталось только кровавое облако да кучка разрубленных конечностей.

Теперь перед ними простирались нижние области Комморры. Ущелья из шпилей уступили место старым торговым районам и портовым отрогам, которые жались друг к другу у подножия Верхней Комморры. В шпилях это место, где бессчетные миллиарды работали в поте лица до самой смерти, называли Иннеалид, «нижний некрополь». Крошечные искры света озаряли бесконечные запутанные улицы и площади. На напоминающем грибок ковре из тысячи разных архитектурных стилей выделялись рынки плоти и лавки менял, где низший класс комморритов добывал средства к продлению своего неприглядного существования.

Для обладателя столь высокого статуса, как у Ниоса, вход в Нижнюю Комморру мог быть опасен. Здесь, где улицы всегда полнились агентами и отчаянными наемниками, врагам было проще собрать достаточные силы. Внезапное, с виду незапланированное появление архонта со свитой могло предотвратить подобные неприятные сюрпризы, но все же он должен был быстро закончить свои дела и исчезнуть, пока из каждой щели и подворотни не полезли убийцы.

Транспорт Ниоса обогнул подобный горе шпиль и быстро пронесся мимо яруса Хай’крана к ярусу Метзух у самого подножия. Тонкая черная линия, окружающая его, выросла и превратилась в маслянистый канал, по гладкой темной поверхности которого плавала горстка ярко освещенных прогулочных кораблей. Рулевой затормозил и с явным облегчением повел барку над угольно-черной жидкостью.

– Мой архонт, Великий Канал, ярус Метзух, – торжественно объявил он. Ниос с неприязнью взглянул на бичевателей., кружащих над ним.

– Я не удовлетворен способностями наших бичевателей. Их нельзя назвать блестящими, не правда ли? – громко поинтересовался Ниос. Рулевой тут же ухватился за возможность согласиться с ним.

– Вы правы, мой архонт. Определенно, нельзя, – послушным эхом отозвался он.

– Хорошо было бы посоветоваться с кем-нибудь достойным, кто хорошо знает, что с ними делать, – Ниос вздохнул и уставился на окружающие их бархатистые воды. – Я уверен, что они были бы весьма хороши, если исправить некоторые проблемы.

Это было рискованно, но рулевой был сама услужливость. Ниос ждал, пока тот проглотит приманку, и не был разочарован.

– Позвольте предложить кое-что для вашего размышления, мой архонт, – кротко попросил рулевой. Ниос поощрил его коротким кивком. – Нам весьма повезло, мы находимся очень близко к Вольерам Маликсиана. Говорят, что архонт Маликсиан питает невероятную слабость ко всем созданиям воздуха, и в его кабале много бичевателей. Некоторые называют его Маликсиан Безумный, – заговорщицким шепотом добавил он. – Несомненно, он сможет дать вам достойный совет в этой сфере.

– Очаровательно. Немедля отправь в Вольеры часть этого бесполезного эскорта. Пусть они передадут благородному Маликсиану мои комплименты и смиренно попросят у него аудиенции.

Невозмутимое лицо рулевого немного дернулось от удивления, но он без вопросов повиновался. Почти сразу же небольшая группа бичевателей отделилась от кружащей стаи и исчезла вдали над каналом. Рулевой повернул узорчатый рычаг и через несколько секунд повел барку следом за ними.

Великий Канал извивался вокруг подножия яруса Метзух, с одной стороны от него возвышались внешние преграды, с другой – знаменитые дворцы удовольствий Метзух. Ходили истории, что когда-то канал был полон чистого, ароматного наркотического масла, которое в неиссякаемых количествах добывалось на каком-то порабощенном мире. Теперь в нем текло черное месиво из непонятных выделений, отходов и химикатов, которое, как многие готовы были поклясться, обрело собственный медлительный разум. Даже пар, поднимающийся от этой странной субстанции, вызывал галлюцинации, а прикосновение к ней вызывало безумие или забвение. Но до сих пор сюда тысячами приходили пресыщенные жители Комморры, ища наслаждений в плотских и наркотических притонах, которые усеивали змеящиеся берега канала. Основной причиной славы Метзух было то, что ее ярус служил неким естественным перекрестком благодаря нескольким большим вратам измерений, которые вели в сателлиты Комморры.

Ниос всегда неоднозначно относился к царствам-сателлитам. Комморра первоначально была всего лишь одним из подобных эльдарских анклавов меж измерениями. Существовало множество других портовых городов, крепостей и частных владений. За долгие века Комморра расползлась по Паутине и поглотила их один за другим, как медленно распространяющийся паразитический нарост. Завоеванные анклавы порабощались, а их врата оставались постоянно открытыми, чтобы вечный город мог грабить их сокровища, когда вздумается. Шаа-дом был одним из немногих, кто решился на достойную похвалы попытку сохранить независимость, но тиран был слишком силен и безжалостен, чтобы упустить то, чем однажды завладел.

Царства-сателлиты как будто порождали некое особое безумие, заметное даже в Темном Городе. Те из них, что находились на задворках Комморры, были сильно подвержены воздействию варпа, окружающего их, и бесконечные энергии имматериума на протяжении столетий создавали странные навязчивые идеи и причудливые формы бытия. В Аэлиндрахе тени текли и шевелились, живя собственной жизнью, в Маэлир’Даме духи мертвых могли возвращаться, чтобы наказать своих убийц, а в Ксе’Треннеайи само время скакало вперед и назад, и субъективное его восприятие почти ничего не значило. Архонты Верхней Комморры презирали собратьев с периферии, считая их неотесанными идиотами, взвалившими на себя ярмо бесполезных владений, но те были при этом непредсказуемы и на удивление могущественны.

Захватив власть, Вект издал законы, согласно которым только самые сильные могли править кабалами. Это была циничная попытка истребить благородные семейства и заменить их власть грубой меритократией. Ослабленные и обескровленные предательством Векта, дома аристократов покорно превратились в кабалы, но отпрыски чистейшей крови оставались собой даже под этой маской.

Дом Иллитианов продолжал жить под именем Белого Пламени, а его древние союзники Кселианы и Крайллахи стали Клинками Желания и Вечным Царствием. В сателлитных царствах же не существовало аристократических привилегий и статусов, архонты возвышались за счет голого честолюбия и способностей убивать и гибли по тем же причинам. «Безумный» Маликсиан пережил большую часть своих ровесников и скормил множество соперников своей прославленной коллекции летучих хищников.

Наиболее часто посещаемый вход во владения Маликсиана – Берилловые Врата – находились за тонким серебряным мостом через канал. Гедонисты и эпикурейцы, толпами бродившие у Великого Канала, часто захаживали в Вольеры, чтобы полюбоваться экзотическим собранием птиц, которых за немыслимые деньги свозили сюда со всех концов Великого Колеса. Некоторым посетителям везло, им удавалось узреть великолепных белых рухков или стремительно охотящихся теневоронов, некоторым не везло, и они сами становились объектами охоты. Маликсиан обладал заслуженной репутацией непредсказуемой личности, даже по искаженным стандартам Комморры. Тиран зачастую потакал сумасшедшему архонту в его безумных вендеттах, которые его развлекали; вспыльчивая натура Маликсиана делала его идеальным оружием возмездия, когда возникала необходимость.

Ведомая уверенной рукой барка вскоре подлетела к мосту, с которого были видны Берилловые Ворота.

Беллатонис был гемункулом, века назад выбравшимся из сумрачных пыточных ям под Комморрой, чтобы проложить себе путь к вершинам города. До сих пор ему хватало умения, чтобы пользоваться покровительством многих архонтов, последним из которых был Маликсиан из Девятой Хищницы. Ковены подземелий постоянно пытались затянуть его к себе, мрачно бормоча о неуважении, проявляемом в дилетантском изучении искусств плоти. Беллатонис притворялся, что ему нет дела до критики, но в последнее время решил, что стоит принять больше мер, чтобы обеспечить себе приватность и безопасность.

С обеими проблемами изрядно помогло щедрое предложение архонта Маликсиана, который подарил Беллатонису в личное пользование башню в своем сателлитном царстве, чем вызвал в иссохшем черном сердце мастера-гемункула нечто похожее на благодарность. Поэтому, получив вызов к Маликсиану, Беллатонис отозвался довольно охотно, хотя и предчувствовал, что это будет очередная бесконечная дискуссия о благах различных модификаций летательной мускулатуры.

Беллатонис приказал ассистентам отключить аппарат, который тестировал, и поднялся из пыточных лабораторий к подножию башни. Снаружи ждал гравитационный скиф, управляемый воинами-кабалитами Маликсиана. Он взошел на борт и крепко схватился за поручни, когда транспорт взмыл в небо на резком ускорении, от которого затрещали кости. Скромная башня Беллатониса находилась на окраинах Вольеров, и даже на такой скорости требовалось минут десять, чтобы добраться до центра, гнезда Маликсиана.

Двигаясь к сердцу владений архонта, узкий скиф пролетал над становящимися все выше и выше титаническими клетками и вольерами и набирал высоту изо всех своих немалых сил.

Клетки Вольеров проплывали мимо, вычурные и многообразные. Простые, похожие на пагоды клетки с золочеными решетками соседствовали с громадными проволочными сферами, кубами свинцового стекла и конусами из переплетенной кости. Количеству не уступал и размер: каждое вместилище было размером с небоскреб и служило жилищем для уникального крылатого существа, похищенного с какого-то далекого мира. Из этой массы поднималось гнездо Маликсиана – серебряный шип, поднимающийся ввысь, чтобы царапать острием небеса. Когда гравилет с напряжением поднялся еще выше, стало видно, что кончик шипа – на самом деле серебряная сфера, пронизанная насквозь бусина в сто шагов поперек. В ней было больше пустого пространства, чем металла, но наличествовали также посадочные площадки и лишенные перил мостки для удобства тех, кто ходит на двух ногах.

Когда скиф заходил на посадку, Беллатонис заметил незнакомый, роскошный гравилет, уже стоящий у причала. Высадившись, он рассмотрел транспорт получше и увидел символ кабала на носу. Похоже, у Маликсиана была компания. Гемункул сразу узнал знак – это было Белое Пламя, кабал из Верхней Комморры, богатый и могущественный благодаря своему благородному происхождению, а благородные кабалы всегда строили планы против Верховного Властелина Асдрубаэля Векта. Заинтригованный Беллатонис пошел по изгибающимся лестницам в центр гнезда.

Он на миг удивился, увидев, что безумный архонт разговаривает с эльдаром в простом черном доспехе. Рядом с Маликсианом, облаченным в расшитую золотом птичью маску и украшенный перьями плащ из глаз, наделенных подобием сознания, – одно из лучших созданий Беллатониса, с гордостью отметил он – гость выглядел обычным воином. Эльдар в черном повернулся, чтобы взглянуть на Беллатониса, и в тот же миг он понял. Глаза незнакомца недвусмысленно говорили, что он – архонт, горделивый, циничный, совершенно безжалостный и привыкший к абсолютному повиновению. Более того, его взгляд светился некой лихорадочной мечтой и излучал власть, как будто голову архонта уже венчала невидимая корона. «У этого наверняка большие амбиции», – подумал про себя Беллатонис, почтительно опустив глаза.

– А вот и мой главный скульптор плоти, – пропел Маликсиан, завидев его. – Иди сюда, Беллатонис, познакомься с благородным архонтом Иллитианом!

Не считая белой как мел кожи, мастер-гемункул Беллатонис почти во всем выглядел прямой противоположностью Сийина. Тот был вечно сгорблен, а Беллатонис стоял совершенно прямо. Лицо Сийина походило на луну, а черты Беллатониса были угловатыми и резкими. Вместо просторных кожаных роб он носил блестящий, черный, ребристый костюм, облегающий тело. Но глаза выдавали их родство – черные, мерцающие, испившие на своем веку невыразимо жестокие и многочисленные страдания.

Беллатонис подошел и поклонился с формальностью, которая, похоже, понравилась архонту Иллитиану. Маликсиан, судя по всему, пребывал в том настроении, которое Беллатонис считал общительным. Полный энергии и возбуждения, он все время подпрыгивал и опускался на антигравитационных шипах, которые постоянно поддерживали его в нескольких дюймах над землей.

– Старый Иллитиан решил, что его бичеватели слишком размякли, поэтому отправил их ко мне, попытать силу на моих собственных крылатых воинах! – глаза Маликсиана весело засверкали из-под маски хищной птицы. – И бесполезная же это была стая! Ни разу никого не обогнали!

Если Иллитиан и чувствовал стыд за своих миньонов, то не показал этого, а просто кивнул с горестным согласием.

– Боюсь, благородный Маликсиан прав, но он оказался так щедр, что предложил мне возможность воспользоваться прославленным талантом мастера Беллатониса для исправления этой проблемы, – вкрадчиво сказал Иллитиан. – Он очень бурно расхваливал твои умения в том, что касается изменения живых существ для полета.

Беллатонис благодарно улыбнулся и снова поклонился.

– Архонт Маликсиан слишком добр ко мне. На самом деле я смог отточить те небольшие навыки, которыми обладал, и сделать их полезными, только когда получил доступ к ни с чем не сравнимым ресурсам Вольеров.

– Действительно? – Иллитиана как будто заинтриговала эта мысль. – Значит, раньше ты оттачивал иные аспекты своего искусства до такого же мастерства?

Беллатонис посмотрел на Маликсиана, выжидая одобрения на ответ. Он хорошо понимал, что не стоит пытаться выглядеть более интересным или успешным собеседником, чем безумный архонт. Маликсиан слегка дернул головой, разрешая продолжать.

– Мне весьма повезло изучать искусства плоти у многих покровителей, – осторожно сказал Беллатонис. – У каждого были свои интересы, и я, следуя этикету, решил изучить все, что можно, чтобы удовлетворить желания их сердец.

– Очаровательно. Моим собственным гемункулам стоило бы потрудиться и проявить такое же отношение, вместо того, чтоб растрачивать энергию на неважные мелочи, – с чувством заявил Иллитиан. Беллатонис с трудом готов был поверить, что этот архонт с суровым взглядом может позволить своим подчиненным заниматься неважными вещами.

– Архонт Маликсиан предложил мне пройтись по твоим мастерским и обсудить изменения, которым можно подвергнуть моих бичевателей, – продолжал Иллитиан.

– Это большая честь, архонт Иллитиан, – послушно отозвался Беллатонис, думая про себя, что же Ниос Иллитиан хочет обсудить в действительности.

Ниос позволил гемункулу идти впереди и вести его через неопрятную башенку, набитую пыточными приспособлениями. Высокий тощий хирург постоянно извинялся за то, что не подготовился к визиту августейшей персоны, и хлестал своих прислужников – развалин, как они правильно назывались – разгневанный их медлительностью. Беллатонис продемонстрировал, какие операции производил, чтобы превратить пленных рабов в искаженных монстров, называемых гротесками. Длинные пальцы гемункула ловко орудовали скальпелем и сварочным инструментом для плоти, переделывая содрогающиеся тела. Ниосу показали тощих бескожих хищников, подходящих для охоты, и похожих на медведей животных, которых укрощали для арены.

Также ему в деталях продемонстрировали, как воины Девятой Хищницы трансформируются в бичевателей. Они висели, растянутые на подвесных рамах, проходя мучительный процесс отращивания новых костей, мускулов и хрящей, необходимых для полета. Беллатонис начал рассказывать нечто вроде научной диссертации о тонкостях строения летательной мускулатуры, но быстро замолчал, когда Ниос не проявил интереса к теме. Ниос с удовлетворением заметил, что после этого отношение гемункула несколько изменилось, как если бы его подозрения подтвердились.

Наконец, Беллатонис ввел Ниоса в центральный зал, полный разнообразных пыточных рам и столов для исследований, и показал наверх. Там виднелись десятки саркофагов с хрустальными крышками, концентрическими рядами уходящие вверх и исчезающие во мраке над их головами. В некоторых саркофагах находились эльдары, как будто скрытые коконами. Бело-желтые кости одних контрастировали с голым красным мясом других. Вторые, как объяснил Беллатонис, были павшими воинами, близкими к концу регенерации, а первые – несчастными, для которых он только начинался. Потом гемункул замолчал, как будто выжидая, и с некоторой дерзостью вперил пронзительный взгляд прямо в глаза Ниоса.

– Итак, многоуважаемый гость, чем я могу действительно помочь? – в конце концов спросил Беллатонис.

Ниос едва заметно улыбнулся. Теперь они добрались до сути.

– Мне посоветовали найти тебя для дела, которое не могут как следует разрешить мои собственные гемункулы, – сказал он. – Похоже, репутация воскресителя бежит впереди тебя.

– Я весьма польщен. Могу ли я узнать, кто из моих братьев привлек к моей недостойной личности внимание архонта? – спросил в ответ Беллатонис, и в его голосе звенела сталь. Похоже, он не слишком любил своих братьев-гемункулов. Или, возможно, архонтов.

– Мы сможем обсудить это позже, в зависимости от того, насколько меня удовлетворит твое прославленное знание, – контратаковал Ниос, сохраняя контроль над разговором. – А теперь расскажи, как происходит этот процесс. Мне говорили, он сложен и полон подводных камней, поэтому нельзя вернуть того, кто, к примеру, мертв уже больше дня.

Повисла долгая пауза, и наконец мастер-гемункул ответил.

– На самом изначальном уровне этот процесс прост, – решительно заявил Беллатонис. Черные глаза ярко заблестели. – Мои собратья постоянно окружают процедуру мистикой, но на деле в ней всего два шага.

Ниос понял, что слышит старый аргумент, адресованный новой аудитории. Гемункул поднял белую, как у трупа, руку с двумя вытянутыми пальцами.

– Во-первых, надо вырастить новое тело. Для этого сгодится даже самый маленький кусочек субъекта, вплоть до пепла, – Беллатонис загнул один до омерзения длинный и тонкий палец. – Во-вторых, нужно призвать в тело дух оживляемого и напитать его достаточной болью и страданием других.

Еще один жуткий палец опустился, присоединившись к своему близнецу.

– Если выполнены эти два условия, то, я уверен, возможно воскресить кого угодно. Смерть не сможет взять нас ни гнетом лет, ни насилием, если у нас будет лишь воля не умирать!

Теперь кулак Беллатониса был крепко сжат. Ниос обнаружил, что согласно кивает. Старый Сийин все-таки навел его на верный след – если честно, то скорее всего случайно, но все же след был верный.

– Я так понял, что с этим связаны огромные риски, что чересчур амбициозные попытки в прошлом приводили к Разобщениям, – сказал Ниос.

Острые черты Беллатониса скривились от отвращения.

– От страха мои братья видят связи там, где их нет, – отмахнулся высокий гемункул. – Ключ к воскрешению давно умерших – это секрет, до которого все они жаждут добраться. Разве может ковен добиться большего могущества, чем власть над жизнью и смертью? Тогда он будет уверен в своем вечном процветании. Поэтому каждый ковен преследует собственные цели и пытается подорвать стремления всех остальных, и не последнюю роль в этом играют байки об ужасных неудачах и мрачных последствиях. Чистое ханжество.

– Очаровательно. Так, значит, если тебе предоставят нужные ингредиенты – пригодный фрагмент тела и достаточный источник страданий – ты сможешь вернуть того, кто мертв уже сотни или даже тысячи лет?

Беллатонис помолчал, прежде чем ответить, осторожно взвешивая слова.

– Это вызовет огромный резонанс темных энергий, необходимых для возвращения того, кто так далеко ушел за пелену. Эмпатическая связь с источником должна быть совершенна, иначе нельзя…

– Связь может предоставить индивид с «чистым сердцем», – сказал Ниос. – Кто-то, кого нельзя найти в Комморре.

Мастер-гемункул бросил на него испытующий взгляд.

– Вы на удивление хорошо проинформированы, архонт. И вы правы, полагая, что для процедуры понадобится, грубо говоря, качество, а не количество. Единственный субъект с правильными характеристиками даст лучшие результаты, чем полный загон рабов… Да, чистое сердце…

– Ты не знаешь, где можно найти такое существо? – спросил Ниос. – Если не в вечном городе, то где?

Лицо Беллатониса вытянулось от возбуждения, темные глаза засверкали в восторге охоты за новым знанием. Ниос начинал понимать, почему другие гемункулы избегают этого брата. Похоже, Беллатонису слишком нравилось делиться мыслями и идеями – больше, чем было для них допустимо.

– Подобные вопросы бессчетные годы терзают ковены гемункулов, благородный архонт. Некоторые применяли все более странных и необычных субъектов, по большей части из человеческой расы, но безуспешно. Другие пытались заменить качество количеством, что давало особенно катастрофические результаты. Я уже какое-то время продвигаю среди всех, кто готов меня слушать, теорию, что у низших рас недостаточно сильна связь с Морем Душ, чтобы они могли послужить такой цели.

– Похоже, несмотря на твою очевидную известность, твои коллеги не смогли увидеть мудрость этой идеи.

Глаза Беллатониса мрачно блеснули.

– Им не понравились заключения, к которым я пришел. Они просто раскритиковали идею из-за невозможности приобретения подходящих субъектов.

– Да? А какого рода должны быть эти субъекты?

Не сказав ни слова, Беллатонис резко развернулся на каблуках и вошел в дверь, ведущую в сторону от основного зала, оставив пораженного архонта позади. Через несколько секунд высокий гемункул вернулся с огромным, переплетенным в кожу фолиантом, который в длину был не меньше половины его роста. С грохотом опустив его на покрытую зарубками поверхность операционного стола, Беллатонис начал быстро листать страницы из человеческой кожи. Мимо мелькали отвратительные анатомические зарисовки, рунические надписи и эзотерические диаграммы, тонкие страницы неестественно шелестели, как будто сердясь из-за того, что их побеспокоили. Наконец гемункул остановился и начал читать, водя длинным пальцем по серебристым рунам.

– Влокарион считался… – Беллатонис поправился: – Влокарион был одним из величайших гемункулов, которые когда-либо жили в Темном Городе. Равных достижений достиг лишь великий Уриен Ракарт в последние века, но никто не превзошел его. Влокарион был очарован нечистыми ветвями нашей расы, которые сошли с истинного пути и погрузились в дикарство и аскетизм.

Беллатонис развернул том к Ниосу и указал на сложную диаграмму, выведенную серебристыми чернилами на бледной коже страниц.

– Взгляните на эту непрерывную линию древних, ведущую к их наследникам в Комморре. А здесь видны двойные ветвистые пути бесплодных эльдаров с искусственных миров и простаков, поклоняющихся Ише – экзодитов.

На самом деле Ниос с большим трудом мог разобрать ветви, о которых говорил Беллатонис: линии пересекались, разделялись, огибали одну другую и снова соединялись, и их было головокружительное множество.

– Влокарион считал, что во время Падения душа эльдарской расы разделилась, как свет, проходящий сквозь призму. Разделение привело к тому, что каждая ветвь нашего народа приняла, или, скорее выразила через себя различные части нашей природы, исключив все иные.

Широкий прямой путь, ведущий от древних к Комморре, был отмечен вариантом символа Каэла Менша Кхейна – руной дракона, обозначающей Ярость. Беллатонис указал на заметную руну на пути к искусственным мирам, знак Азуриана – Дисциплину, а затем на еще один символ, отмечающий путь экзодитов. Он принадлежал Ише и обозначал Чистоту.

– Влокарион неоднократно доказал, что количество темной энергии, которое можно извлечь из эльдаров, во много раз превосходит показатель рабских рас, – пояснил Беллатонис, – и больше всего – из экзодитов. Он полагал, что при наличии достаточно чистого экземпляра сможет воскресить величайшие легенды эльдарской истории, – Беллатонис захлопнул фолиант и спокойно положил руки на рельефную обложку. – Чистое сердце можно найти на девственном мире среди кланов экзодитов. Они привязывают души к тому, что называют мировым духом своей родной планеты, чтобы спастись от Той, что Жаждет, так же, как наши заблуждающиеся сородичи с искусственных миров прячут от Нее мертвых, сращивая их с самой материей своего корабля.

Губы Ниоса искривились от отвращения. Эльдары искусственных миров вечно прятались по собственному выбору, по-прежнему использовали психические дары, жили в маленьких стерильных копиях родных миров и никогда не двигались вперед. Отсталые экзодиты были не лучше, обитали в грязи единственного мира и называли ее всей своей вселенной. Настоящие эльдары, те, кого трусливые эльдары искусственных миров называли Темными Сородичами, выбрали иной путь: жить вечно и брать у рабских рас то, что им было нужно для выживания.

– Ты сказал, что нужного индивида можно найти среди кланов экзодитов, то есть, не каждый из них сгодится. И как же найти это единственное чистое сердце на планете, полной дикарей?

Беллатонис триумфально улыбнулся жуткой, угрожающей ухмылкой акулы.

– Вы весьма проницательны. В ходе своих исследований я открыл касту, которая могла бы идеально послужить нашим целям. Это аскетичные варп-ваятели, которые на всю жизнь вступают в духовную связь с родной планетой. Если извлечь члена этой касты из его… эмбриональной среды, то, как я полагаю, его можно превратить в живой проводник темной энергии.

Ниос задумчиво выгнул бровь. Всю свою долгую жизнь он сохранял высокое положение благодаря способности ясно читать то, что другие пытались скрыть. Его тонко настроенные чувства нашли в словах гемункула явную примесь недосказанности.

– Если они существуют и вы о них знаете, почему еще ни одного не поймали? Экзодиты не способны помешать нам брать у них все, что вздумается. Боюсь, ты не совсем правдив со мной, Беллатонис.

Мастер-гемункул прервался и склонил голову.

– Прошу прощения, благородный архонт, энтузиазм заставляет меня забегать вперед. Каста, о которой идет речь, редко упоминается даже в древнейших хрониках, и, насколько мне известно, ни одного ее представителя еще не привозили в вечный город живым.

Гемункул протянул руку и погладил рельефную поверхность огромной книги, лежащей перед ним.

– Некоторые утверждают, что их существование полностью вымышлено, – продолжал он, – возможно даже, что их придумал Влокарион, чтобы пустить врагов по ложному следу. Однако сам Влокарион говорил, что они очень редко покидают святилища, погребенные в самом сердце родного мира и, как правило, совершенно недоступные извне, – Беллатонис поднял голову и с неприятной прямотой посмотрел на Ниоса. – Но если вы найдете такого миропевца и приведете его ко мне, то я уверен, что смогу воскресить самого Эльданеша.

– Прекрасная гипербола, Беллатонис, но перворожденный нашей расы – не совсем тот, кого я имею в виду, – ответил Ниос. – Подготовь все, что нужно, а я найду способ достать для тебя источник силы, чтобы создать темное чудо, подобного которому этот город еще не видел.

Беллатонис глубоко поклонился:

– Это большая честь, архонт, но приготовления к подобному событию – слишком значительное дело, чтоб приступать к нему на одной только вере. Я чувствую, что этим следует заниматься не в Вольерах Маликсиана, где рыщут агенты тирана, иначе вы были бы более прямолинейны. Должен ли я идти на такие риски и усилия без какой-либо компенсации?

Ниос был захвачен врасплох этим внезапным проявлением алчности. Он думал, что уже завладел Беллатонисом посредством его собственной жажды знаний.

– Я предполагал, что возможность участия в столь великом начинании будет достаточным стимулом для одного из вас, гемункулов, – опасным голосом проговорил Ниос, но сдержался. Беллатонис – ключевой элемент плана, поэтому пока что следовало потакать ему. Сполна рассчитаться за дерзость можно будет и потом. Архонт обезоруживающе улыбнулся:

– Однако я щедр, и у меня есть игрушка, которая прекрасно компенсирует любые мелкие неудобства, которые может причинить тебе подобная деятельность.

Брови Беллатониса поднялись с очевидным интересом, и Ниос понял, что поймал его на крючок.

Барка Иллитиана вернулась в крепость Белого Пламени, и горбатый гемункул Сийин выбрался из подземелья и поковылял к причалу, чтобы преданно выразить свою радость по поводу прибытия архонта в целости и сохранности. Он остался у транспорта, когда Иллитиан и его свита ушли во дворец, и с нетерпением принялся расспрашивать рулевого и экипаж, предварительно угостив их эликсирами, дистиллированными в нижних лабораториях. Особенно внимательно Сийин выслушал рассказ о путешествии к Великому Каналу и Вольерам Маликсиана Безумного и поздравил рулевого с его проницательным советом, который обернулся такой пользой для Иллитиана. Также Сийин посочувствовал мастеру стаи по поводу потерь среди бичевателей и терпеливо выслушал сбивчивые объяснения, почему его крылатые подопечные так плохо показали себя, когда дошло до проверки. Он улыбался во все широкое луноподобное лицо, связывая друг с другом все поступки архонта в общую картину.

Разум Сийина щелкал в вычислениях, как злобный старый абак. Иллитиан практически сразу пошел к Беллатонису. Несмотря на всю маскировку и ложные следы, оставленные архонтом, Сийин смотрел прямо сквозь них на его настоящие цели. Он поехал на встречу с Беллатонисом и… что? Недоставало одного драгоценного кусочка информации, известной только Беллатонису и Иллитиану, и Сийину оставалось только гадать, что его совершенно не удовлетворяло.

Архонт расспрашивал Сийина об опасной разновидности некромантии. Возвращение того, кто умер тысячи лет назад, было не просто опасно, это, насколько знал луноликий гемункул, было просто невозможно. Он не собирался спрашивать мнения у других эльдаров того же призвания. Ковены и отдельные гемункулы тщательно оберегали свои секреты и делились знанием только с немногими избранными и только ради прибыли.

Когда Сийин предложил Беллатониса, он надеялся, что мастер-гемункул окажется перед проблемой без решения. Тому пришлось бы отговаривать Иллитиана от полубезумных идей, и это бы, по меньшей мере, доставило ему дискомфорт. Теперь Сийин гадал, не мог ли Беллатонис на самом деле принять вызов, и что случится с его собственным теплым местечком, если соперник каким-то образом решит эту задачу.

Сийин медленно вернулся в подземелья, размышляя, что ему следует зорко высматривать признаки дальнейших отношений между Беллатонисом и Иллитианом. Архонт мог придумать какие угодно безумные планы, но они не могли нанести большого вреда, пока этого не допускали гемункулы. Но Беллатонис мог быть опасен, он был в своем роде отступником, который не принадлежал ни к одному ковену и не имел постоянных связей с одним кабалом. Хотя имелись прецеденты, когда мастера-гемункулы практиковали свои искусства в одиночку, подобное поведение многое говорило о его огромном высокомерии. Возможно, именно Сийину предстояло заставить своих собратьев по ковену наконец что-то сделать с этим выскочкой, Беллатонисом.

 

Глава 3. УТОЛИТЬ ГОЛОД ТЫСЯЧИ ДУШ

Великая цитадель кабала Клинков Желания, высящаяся среди шпилей Верхней Комморры, занимала особое место в темных сердцах многих комморритов. Здесь на гигантских аренах разыгрывались сложнейшие представления боевого искусства, несравнимые ни с чем подобным во вселенной, карнавалы крови и страдания, отточенного до художественного совершенства. Арены играли жизненно важную роль в обществе Комморры. Миазмы боли и страха, порождаемые ими, восхищение убийством и безумной резней, творящимися прямо на глазах, наполняли зрителей жизненной силой и молодостью. Это было не просто времяпрепровождение, развлечение для пресыщенных хозяев Темного Города. Без кровавых игр на аренах Комморра бы скоро обрушилась сама на себя, чтобы утолить свой вечный голод до страданий. У архонтов для этого было свое название: «ллит’анту клаву», нож, который удерживает клинок.

На многих шпилях были свои арены – тороидальные гоночные треки, многоярусные платформы, специализированные искусственные среды – но немногие могли сравниться с амфитеатрами Клинков Желания ни по масштабу, ни по сложности. Архонт Кселиан, владычица Клинков Желания, беспрестанно совершала набеги на реальное пространство, чтобы наполнить убойные ямы свежими жертвами, и предлагала покровительство любому культу ведьм или банде геллионов, которые соответствовали ее прославленным высоким стандартам. Каждый день поток из тысяч рабов и зверей вытекал на ее арены, чтобы встретить кровавую смерть на потеху толпе, но сегодняшний день был особенным.

Сегодня намечалась кульминация шестидневной оргии насилия, начавшейся с последнего набега архонта Кселиан. Охота принесла неожиданные ценные трофеи в виде бойцов Имперской Гвардии. Воины-люди, щит Империума, в Комморре делились на два основных вида: полные ужаса новобранцы, которые не могли толком осознать, в какой кошмар попали, и все на свете повидавшие ветераны, которые не понимали, в какой кошмар попали, пока не становилось слишком поздно. Вторая разновидность была куда более забавной.

Сама Кселиан уже полностью восстановилась после утомительного пребывания в реальном пространстве. Тело, защищенное покрытым крючьями нагрудником и поножами с бритвенными лезвиями, выглядело крепким и сильным, полные губы горели алым под шлемом-полумаской. Она шагала через тренировочный комплекс перед ареной-примус с украшенным агонизатором в одной руке. Если кто-то переходил ей дорогу, она с безмолвным оскалом отшвыривала его в сторону ударом хлыста. Нейронные разряды оставляли после нее шлейф корчащихся и вопящих жертв. Кипя от ярости, она подошла к камерам, едва бросив взгляд на ведьм, что практиковались в заполненных лезвиями помещениях и выворачивающих наизнанку гравитационных аномалиях. Укротитель Варид сжался в ужасе, увидев ее, и правильно сделал.

– Ты сказал, что они готовы! – Кселиан с обвиняющим видом ткнула в него агонизатором.

– Они будут готовы, мой архонт! Клянусь! – заскулил Варид.

– Мне говорили иное. Объясняй!

Хлыст опустился, но все еще дергался по сторонам, как хвост сердитого кота.

– Сценарий все равно будет разыгран, только вот предатель оказался ненадежен, его пришлось заменить. Пожалуйста, мой архонт, посмотрите, если вам будет так угодно, – Варид повернулся, прикоснулся к стене, указал на нее широким жестом и потихоньку попятился из радиуса поражения кнута. Стена замерцала и исчезла, открыв взгляду большую камеру, обитатели которой не видели, что их созерцают снаружи.

Группа волосатых грязных людей поднималась из столь же грязных постелей, когда дверь открылась и внутрь зашла женщина с подносом, принадлежащая к тому же виду. Воин-эльдар в доспехах стоял в дверях, пока самка раздавала сородичам какую-то отвратительную еду. Кселиан улыбнулась, видя, как разыгрывается простой сюжет. Стражник выглядел расслабленным и рассеянным – на самом деле это был накачанный наркотиками преступник, нанятый специально для этой задачи. Самка то и дело бросала на мужланов хитрые взгляды и шептала им что-то воодушевляющее, переходя от одного к другому.

Те выглядели подозрительными и настороженными, но все же в них, видимо, еще не угасла искра надежды, которую теперь раздувала эта женщина. Наконец она ушла, стражник закрыл дверь, а мужчины столпились и начали квакать и хрюкать на своем грубом языке, несомненно, обсуждая план неминуемого бегства. На красных губах Кселиан заиграла жестокая улыбка.

В назначенное время предательница вернется и отопрет камеру. С этого момента спектакль может разыграться по-разному: возможно, начнется героический побег, который превратится в кошмарное преследование через тренировочные комплексы, или, быть может, рабы будут пробиваться к порталу или кораблю сквозь многократно превосходящие силы врага. Предательницу можно похитить и подвергнуть пыткам, чтобы внушить вину, или дать ей оружие и приказать убить лидера беглецов, чтобы создать ужас и чувство измены. Но в каждом из этих давно отработанных сценариев они бы в конце концов обнаружили себя на арене, где их ожидала судьба.

Так просто и вместе с тем великолепно. Лучше всего это работало с ветеранами, так как только у них доставало спеси верить, будто они действительно могут сбежать. Их всегда сильнее всех поражал размах той шутки, которую с ними сыграли.

Удовлетворившись, Кселиан оставила перепуганного Варида с миром готовиться к представлению и пошла терроризировать других укротителей. На самом деле она спускалась к камерам только для того, чтобы отвлечься от надвигающейся встречи со своими союзниками. Мысль о необходимости вести дела с Крайллахом всегда приводила ее в мстительное бешенство, которое можно было смягчить лишь страданиями.

Близилось начало игр, и наверху послышались низкие звуки рогов и сирен, призывающие высокородных горожан на пиршество. Кселиан выругалась, оставила в покое бессвязно бормочущего раба, которого бичевала, и пошла к гравитационным лифтам, чтобы подняться к трибунам. Невидимые энергии понесли ее вверх, а тем временем она пыталась совладать с собой и взять под контроль раздражение. Хоть Крайллах и мерзкий червь, но он необходим. Без поддержки Белого Пламени Иллитиана и кабала Крайллаха, Вечного Царствия, последний рейд Кселиан ни за что бы не удался. И все же ей претило думать о том, что чудесное представление, которое она готовила, должно было почтить Вечное Царствие и Белое Пламя в той же мере, что и Клинки Желания.

Ярус наблюдения казался прохладным и больнично-чистым после жаркого потного тренировочного комплекса. Изогнутые террасы из бледного камня поднимались вверх, как замерзшие волны, накатывающие на парящую в центре платформу и тринадцать окружающих ее спутниц. Пока что платформы были пусты, если не считать нескольких рабов, которые полными лопатами разбрасывали по сценам блестящий белый песок. Это было довольно консервативно, но Кселиан настаивала на песке, невзирая на неудобства. Ничто иное так не подчеркивало брызги и пятна артериальной крови. Кселиан взяла трубку с врелдом и уселась на ничем не украшенный трон из черного металла, наблюдая за собирающимися зрителями.

Уже слетались элегантные гравитранспорты и стремительные одноместные скиммеры. Они садились на террасы, как прожорливая стая хищных птиц, спускающихся к добыче. Близящаяся кульминация шестидневной резни ожидалась многими, и в растущей толпе чувствовалось лихорадочное возбуждение. Присутствовали кабалы со всей Верхней Комморры. Катамиты из Зловещего Взора прихорашивались возле облаченных в богато украшенные доспехи механициев из Обсидиановой Розы, одетые в маски сыны ужаса из Сломанной Печати занимали места рядом со стальноглазыми воинами Последней Ненависти.

Символ лакеев Векта, кабала Черного Сердца, виднелся повсюду и был многочисленнее, чем знаки всех других кабалов. Аккуратно заостренные зубы Кселиан заскрипели в бессильной ярости, когда она увидела самодовольных воинов, столь гордо носящих метку верховного властелина. Она бы перебила их всех, если б могла.

Ряд за рядом фантастически вооруженные и бронированные воины многих рангов из сотни различных кабалов стекались на арену. Только здесь было возможно, что столь многие кабалиты решили отложить в сторону кровную месть и долги чести, чтобы собраться вместе для одной цели. И все же местами случались быстрые кровавые дуэли, скрытные убийства и измены, возбуждающие толпу. Небольшие драмы разыгрывались на фоне большего события. То, что ожидающие зрители развлекали сами себя, было вполне ожидаемо – нигде в Комморре не было по-настоящему безопасных мест.

Рога и сирены снова зазвучали, издав более высокие и приятные ноты, напоминающие вой безумцев и крики младенцев. Второй призыв предназначался архонтам и их кликам, чтобы те могли прибыть в самый последний момент, по-светски припаздывая. Быстро заполняющиеся террасы притихли, ожидая их появления. Отзвуки все еще висели в воздухе, когда появились первые из высокопоставленных гостей.

Архонт Хромис из Обсидиановой Розы, самопровозглашенная Королева Осколков, приехала на тяжело вооруженном, усеянном бритвенно-острыми шипами «Губителе». Воины приветствовали ее громоподобной какофонией бряцающего оружия. Архонт Ксератис из Сломанной Печати пролетел над ареной на колесе со спицами, обвешанном мнемоническими проекторами и психическими усилителями, при помощи которых он доносил послания ужаса и раздора до гибнущих от его руки народов. Вереница иных фантастических, угрожающих, порой чрезмерно вычурных транспортов показалась над открытым верхом арены, каждого архонта приветствовал звериный рев одобрения от их последователей.

Некоторые машины зависли в воздухе, другие высадили пассажиров на террасы. Зрительный ярус обладал собственными средствами искажения измерений, благодаря которым каждый мог наблюдать схватки на арене как будто с расстояния в несколько метров. Некоторые предпочитали смотреть с собственных кораблей, другие же достаточно доверяли телохранителям, чтобы тесниться на террасах вместе со своими кабалитами. Когда архонты заняли свои места, через край арены перелетели два последних транспорта. С одной стороны появилась изящная барка Иллитиана из Белого Пламени, с другой – похожая на моллюска золотая колесница Крайллаха.

Кселиан приподнялась с трона, когда Иллитиан ловко выпрыгнул из транспорта, и его окружил небольшой отряд инкубов. Она встала прямо, как палка, вынудив того подняться на цыпочки, чтобы поцеловать ее в щеку в ритуальном приветствии.

– Кселиан, ты великолепна, как всегда, – с одобрением сказал Иллитиан.

– Иллитиан, ты… не изменился, – холодно ответила Кселиан.

Золотистые металлические веера на транспорте Крайллаха отошли назад, открыв взгляду роскошный интерьер из шелка и экзотических мехов, но тут все заслонили высаживающиеся инкубы. Главный палач Крайллаха, великан-инкуб, известный как Морр, возглавлял группу своих братьев, которые разошлись по сторонам и подозрительно оглядели Кселиан и Иллитиана. Только когда Морр удовлетворился, из роскошных глубин транспорта появилась истощенная фигура самого Крайллаха.

Крайллах выглядел настолько ветхим, что походил на ссохшуюся мумию. Кожа, покрытая пятнами и морщинами, была настолько растянута, что, казалось, только чудом не рвалась и не вываливала на пол пожелтевшие кости. Шикарные багряные одеяния только подчеркивали невероятную дряхлость своего хозяина. Глаза казались единственной по-настоящему живой частью его тела – поблескивающие осколки оникса на крошащемся сланце лица.

Старый Крайллах был одним из немногих членов своего благородного дома, которые выжили, когда Вект завладел городом. Вечная, безупречная молодость была целью любого комморрита, но даже столь богатым и влиятельным, как Крайллах, нелегко было бороться с растущим гнетом лет. С каждым веком требовалось все больше и больше мучений, чтобы утолить непрекращающийся голод, и восстановление за счет этого процесса становилось все менее длительным. Жизнь Крайллаха была бесконечным циклом оргий и разврата, практически беспрерывно он питался обреченными рабами и не оправдавшими себя подчиненными. Его нынешнее состояние, несомненно, было вызвано отсутствием стимуляции на протяжении всего пути от дворца. Неудивительно, что Крайллах с нетерпением ждал начала игрищ и жадно смотрел на все еще пустые платформы для представлений.

– Кселиан, Иллитиан, – поприветствовал он обоих легчайшим кивком.

– Крайллах.

– Крайллах.

Принесли два одинаковых черных трона, и гости Кселиан без дальнейших церемоний уселись по бокам от нее. Кселиан вышла вперед, чтобы обратиться к беспокойной толпе. Каждый зритель видел ее с идеальной четкостью, прямо перед собой. Она тщательно рассчитала эту сцену и возвышалась, величественная и великолепная, между развевающимися знаменами, с Иллитианом и Крайллахом, развалившимися на тронах позади нее.

– Добро пожаловать, друзья! – голос архонта был низким и пробирал до костей. – Я приглашаю вас отведать плоды трудов трех наших кабалов – Клинков Желания, Белого Пламени и Вечного Царствия.

Кселиан позволила этим словам на секунду зависнуть в воздухе. Выступая одним фронтом, кабалы, выросшие из старых благородных домов, обретали богатую добычу. Этот факт притягивал к ним не только культы ведьм, но и целые кабалы. Кселиан продолжала, повысив голос. Атавистическое чувство голода и предвкушения постепенно заполняло гигантскую арену, в воздухе потрескивало почти осязаемое напряжение.

– Настал шестой, последний день нашего празднования. Как и подобает при любом великом событии, мы оставили самое лучшее на десерт, для вашего развлечения и удовольствия. Сегодня мы наконец увидим, как так называемые смертомирцы познают истинное значение предательства. Сегодня они увидят, как пилигримы, которых они обещали защитить, умирают с воплями муки, и сегодня они присоединятся к ним!

По толпе прошел гул одобрения и нескрываемого желания.

– Пусть эти дары послужат еще большей славе и величию нашей древней Комморры, да стоит она вечно. Игры начинаются!

Рога и сирены издали вопль, который поднялся до ультразвука и оборвался взрывом басов. Белый свет озарил тринадцать вращающихся внешних платформ и угас, открывая зрителям тринадцать рабов. Некоторые причитали и бессвязно бормотали, некоторые беспомощно метались по сторонам, некоторые молились, а другие стояли и кричали, бросая вызов. Молодые и старые, толстые и худые, мужчины и женщины, все они зависли вокруг центральной сцены в собственных удерживающих пузырях.

Платформы начали подниматься или опускаться в зависимости от интереса зрителей. Тех, кого аудитория находила наиболее интригующими, укротители заставят сражаться с бойцами. Наименее интересные, достигнув определенного уровня, будут скормлены варп-зверям, что довольно часто увеличивало им количество зрителей.

Через несколько секунд существо с рыжим мехом и крюком вместо руки, стоявшее на самой верхней платформе, исчезло и тут же появилось на центральной сцене, где его встретила одинокая ведьма. Почти обнаженная, она казалась хрупкой рядом со звероподобным человеком и двигалась с такой текучей грацией, что противник выглядел комичным. Ведьма атаковала с каждой возможностью и водила здоровяка за собой, будто нимфа, преследуемая неуклюжим великаном. Импровизируя, она ловко наносила ему удар за ударом, так что он постепенно замедлялся от ран, как заводная игрушка. Каждый раз лезвие только целовало его, не нанося серьезных повреждений.

Прежде чем ведьма успела прикончить противника, снова вспыхнул белый свет и появился еще один раб – бритоголовый татуированный фанатик, который сразу бросился на нее, сжимая в руке крючковатый нож. Ведьма ленивым пируэтом ушла от атаки и вонзила самый кончик своего клинка в глазницу фанатика. Тот завопил и пошатнулся, выронив нож. Вспышка. Появился третий раб и через удар сердца повалился с подрубленными поджилками. Вспышка. Ведьма, казалось, чудом увернулась от взмаха тесака и контратакой вывалила кишки противника на песок. Вспышка. К ней присоединилась вторая ведьма, и обе начали прыгать и кувыркаться, как встретившиеся после долгой разлуки возлюбленные, рубя на куски раненых рабов. Вспышка. Больше рабов. Вспышка. Больше крови.

Шум восхищенной толпы то поднимался, то опадал, как прибой, по мере того, как зрители волна за волной поглощали боль и страдание. Первая группа жертв уже так или иначе исчезла с внешних платформ, и ее быстро заменили. Теперь на центральной сцене выступали пять ведьм, выпуская на песок кровь все ускоряющегося потока рабов.

Кселиан удовлетворенно отметила, что разогрев идет как следует, и перевела внимание на двух своих союзников.

Крайллах немного поправился, морщинистое лицо теперь походило на лик патриция, а не на посмертную маску мумии. Иллитиан наклонился вперед, не обращая внимания на представление, но явно с нетерпением ожидая разговора. Внутри арены были искусно спрятаны устройства, искажающие измерения, которые позволяли зрителям проецировать себя в самую гущу битвы, чувствовать капли крови на лице и слышать звенящие в ушах предсмертные крики. Эти же технологии позволяли Кселиан, Крайллаху и Иллитиану разговаривать, скрывшись от внешних наблюдателей в реальности, существующей только для их чувств.

– Я нашел способ избавить нас всех от Векта, – без обиняков начал Иллитиан. – Ключ лежит в Шаа-доме, как я и подозревал.

– Откуда ты знаешь? Ты хочешь сказать, что пошел туда один? – Крайллах недоверчиво фыркнул.

– Да, я ходил туда, как ты хорошо знаешь от своих шпионов.

– Не верю. Ты ведь еще жив.

– Хватит, – скрипнула зубами Кселиан. Она пообещала, что однажды наступит день расплаты за все подобные моменты. – Говори. Расскажи, что ты выяснил в своей… экспедиции, Ниос.

– Если все правильно подготовить, то станет возможно вернуть Эль’Уриака из-за пелены.

– Эль’Уриака?! – выплюнул Крайллах, побелев. – Что это за безумие? Старый император Шаа-дома мертв уже три тысячи лет!

– Это можно сделать, – на удивление горячо возразил Иллитиан, – и это приведет нас к победе. С самым опасным врагом Векта на нашей стороне кабалы побегут от него во множестве. Невозможно переоценить стоимость того, кто уже бросал вызов тирану.

Эта неожиданная тирада как будто утомила Крайллаха, и он упал обратно на трон, слабо взмахнув одной другой, как будто пытаясь смести Иллитиана в сторону. Тот погрузился в молчание.

Смертельный танец ведьм на центральной арене почти подошел к концу. Теперь они сражались друг с другом над багровыми холмами рубленого мяса, с гротескной грацией перепрыгивая через кучи искалеченных тел и визжащих содрогающихся рабов.

Фаворитка Кселиан, высокопоставленный суккуб по имени Аэз’ашья, билась с двумя ведьмами одновременно. Ножи сверкали размытыми дугами, когда она теснила обеих молниеносно быстрым шквалом ударов. Одна из ее противниц была иракна с электрической осколочной сетью и пронзателем, но Аэз’ашья не давала ей пространства для замаха. Другая ведьма пыталась проскользнуть ей за спину и нанести удар, пока та отвлечена.

– Он потерпел неудачу, Ниос, – сказала Кселиан. – Вект сокрушил и его, и всю его империю за одну ночь. Я не очень склонна нанимать неудачников, живые они или мертвые.

Толпа ахнула, когда Аэз’ашья внезапно упала, но через то место, где она стояла за миг до этого, пронеслась осколочная сеть и, разумеется, опутала ведьму позади нее. Аэз’ашья снова вскочила на ноги и с громким хохотом продолжила атаковать. Лишившись сети, иракна могла защищаться только острозубым пронзателем и вскоре пала под танцующими ножами стремительного суккуба.

– Единственная ошибка Эль’Уриака состояла в том, что он недооценил отчаяние и недостаток воображения Векта! – резко возразил Иллитиан. – Наши блистательные предки погибли по той же причине, только в этом случае тиран не стал использовать чужой корабль в качестве отвлечения, а просто уронил его на проклятую голову Эль’Уриака.

Едкое замечание о блистательных предках нашло свою цель. Благородные дома, некогда правившие Комморрой, были практически уничтожены вторжением, которое Вект специально завлек в город. Пока лорды Верхней Комморры сражались, обороняя свои владения, Асдрубаэль Вект и его союзники уничтожали их на поле боя одного за другим. К тому времени, как чужаков прогнали, Вект как раз был в подходящем положении, чтобы заполнить вакуум власти, оставленный недавно погибшими высшими архонтами. В последовавшие затем века анархии старый порядок был сметен, и Вект ввел новую систему кабалитских законов.

Лицо Крайллаха исказилось в гримасе. Он был еще ребенком, когда имперские космические десантники прорвались в принадлежащий его семье квартал Верхней Комморры, но очень хорошо – слишком хорошо – помнил эту ночь. Он так и не избавился от образов мечущегося шипящего огня и отрывистого рева болтеров на разоренных улицах. Он помнил, как бежал и прятался, как в ужасе узнал, что высший архонт убит залпом темного копья откуда-то из рядов собственного войска, хотя случайно или умышленно, никто не знал…

– Вект должен заплатить за все, – зло проговорил Крайллах. – Тиран должен пострадать за преступления против города и моего дома.

Между кучами раненых на центральной сцене ходили гемункулы с гравитационными жезлами. При помощи этих инструментов они вытягивали из павших блестящие кольца внутренностей и запускали их в небо танцующими арками и петлями. Некоторые гемункулы поднимали не слишком поврежденные окровавленные и кричащие жертвы, чтобы произвести над ними артистическую вивисекцию для развлечения и просвещения толпы. Другие стабилизировали умирающих и приводили в чувство оглушенных при помощи эликсиров и болевых стимулов. Тысячи глаз жадно смотрели с террас, следя за каждым движением; зрители наслаждались остатками первого блюда и набирали аппетит для следующего.

– Вект стал тираном и остается им, потому что он готов использовать самое мощное оружие, какое может найти, – сказал Иллитиан. – Почувствовав угрозу, он ударит без промедления и предупреждения. Нам нужно собственное оружие, иначе мы не победим. Нужно немыслимое оружие и достаточное желание, чтобы им вооружиться. Если даже тиран нас ничему другому и не научил, то этот урок мы должны запомнить. Вы оба можете критиковать и жаловаться на мои планы, но где же ваши? Мы все желаем одного, мы все связаны кровью и возмездием.

Внешние платформы арены меняли форму и текли, будто ртуть, соединяясь друг с другом, пока не образовалась сплошная полоса, висящая в считанных метрах от волнистых каменных террас. Начиналась гонка Разбойников.

– Что думаешь, Крайллах? – спросила Кселиан. – Я бы хотела по крайней мере полностью выслушать идею Иллитиана. Мы не молодеем, знаешь ли.

– Тонко, Кселиан, как и всегда. Хорошо, Иллитиан, рассказывай.

– Мы можем вернуть Эль’Уриака в два простых шага. Сначала мы нападем на девственный мир, где подрастает урожай экзодитов, и возьмем в плен одного из миропевцев в качестве катализатора. Затем мы извлечем из Шаа-дома фрагмент тела Эль’Уриака. Я уже нанял для этой задачи мастера-гемункула, и он уверяет, что это совершенно реально.

Иллитиан удачно подогнал свое предложение к началу гонки. Группа узких, хищных реактивных мотоциклов, оседланных полудиким наездниками, с рыком вырвалась на арену над и под гоночной дорогой, готовясь мчаться в противоположных направлениях. Толпа выжидающе притихла, все глаза уставились на Кселиан, которая должна была дать сигнал к началу гонки. Кселиан повелительным жестом подняла руку в перчатке и выдержала секундную паузу, прежде чем резко опустить. Мотоциклы моментально разлетелись в стороны и с многоголосым воем помчались вдоль дороги, столь размытые от ускорения, что от взгляда на них слезились глаза.

Разбойники на головокружительной скорости носились по изогнутому треку и мастерски закладывали виражи вокруг него, только благодаря экстраординарным рефлексам не врезаясь в стены арены или друг в друга. После первого круга начали возникать препятствия: зубчатые, как пила, острия, торчащие из трека, движущиеся лезвия, появляющиеся из стен арены, дрейфующие гравитационные аномалии и мономолекулярные сети.

Появление смертельных ловушек также было сигналом к началу рукопашной между Разбойниками. Они начали налетать друг на друга бортами, из которых торчали лопасти-клинки, и стрелять в ведущие мотоциклы из встроенных орудий. Это был танец смерти. Каждый Разбойник установил на свою машину множество крючковатых, острых как бритва ножей в уникальном порядке. Очень часто быстрые развороты и вращения приводили к тому, что неосторожный атакующий падал на кинжал, прежде чем их клинки успевали скреститься.

– Если это возможно, то как ты предлагаешь контролировать Эль’Уриака? – спросил Крайллах. – Он прославился своей гордостью и силой воли. Мы просто сменим одного тирана другим.

– Помимо того, что у Эль’Уриака, очевидно, будут те же мотивы, что и у нас? Гемункул заверил меня, что при регенерации в его тело можно будет ввести определенные… системы сдержек и противовесов, которые позволят нам полностью контролировать его, если это понадобится. Жизнь Эль’Уриака будет в наших руках, и мы сможем избавиться от него в любой момент. Тиран-марионетка может даже облегчить переход власти в руки благородных домов.

Гонка подходила к финалу. Мчащиеся в противоположных направлениях стаи Разбойников поредели, остались только самые удачливые и умелые наездники. Блестящая полоса трека пошла волнами и изгибами, испытывая их на хладнокровие и координацию, и стремительные реактивные мотоциклы начали летать еще ближе к стенам, подобным утесам. Одному Разбойнику в спину угодил осколочный огонь, отшвырнув его вместе с машиной прямиком в кричащую толпу. Будто огненная комета, мотоцикл пронесся по трибуне и взорвался дождем добела раскаленных обломков. Кселиан зевнула.

– Интересно, – улыбнулась она, – а что же нам надо предпринять, чтобы Вект не разгадал наши планы?

– Набег на девственный мир будет предложением одного из домашних питомцев тирана. Мы же просто предложим присоединить к нему собственные силы. Во время набега элитная группа наших агентов ускользнет от основной массы, чтобы похитить миропевца, пользуясь смятением. И только когда мы завладеем миропевцем, можно будет установить физическую связь с Эль’Уриаком из Шаа-дома.

Мощные гравитационные силы, создаваемые изгибающимся треком, метали обе стаи наездников по сторонам, и они то и дело смешивались друг с другом, прежде чем разделиться и полететь своей дорогой. Всякий раз столкновение отмечали выплески крови и внутренностей. Некоторые машины врезались лоб в лоб и падали, превратившись в единую огненную массу искореженных обломков.

Вскоре остались только два Разбойника. Бритый наголо наездник на мотоцикле с нефритово-зеленым панцирем нырнул вниз, атакуя второго на поблескивающей черной машине. Сверкая установленными на корпусах клинками, два мотоцикла помчались навстречу друг другу. Нефритовый увернулся в последнюю секунду, и его заостренное крыло вплотную пронеслось над изогнутым носом черного. Второй Разбойник вовремя разгадал маневр, рванул машину вниз, прошел прямо под зеленым мотоциклом и, вскинув хвостовое лезвие вверх, располосовал живот противника. Испуская дым и пламя, нефритовый ушел в штопор и пропал из виду. Победитель с триумфальным ревом понесся вдоль трека, принимая восхищение кровожадной толпы.

– У тебя на все есть ответы, Иллитиан. – хмыкнул Крайллах. – Все, что нам надо сделать – это поверить твоим медоточивым словам, и тогда мы вскоре будем плясать на счастливом золотом лугу.

Кселиан ощутила импульсивное желание атаковать морщинистого архонта прямо здесь и сейчас, утолить растущий гнев потоком крови. Верховный палач Крайллаха, Морр, шевельнулся за троном своего господина, тактично дав понять, что распознал намерения Кселиан, даже если сам архонт их не заметил. Кселиан заставила себя расслабиться и сконцентрироваться. У нее были собственные сомнения по поводу замысла Иллитиана, но сопротивление Крайллаха сильно подталкивало ее к тому, чтобы принять этот план. Может, Крайллах манипулировал ею? Нет, скорее всего, это было дело рук Иллитиана. Он всегда был умен.

Размышляя над безумной идеей Иллитиана, Кселиан перевела внимание на следующее представление, начавшееся на арене.

Центральная сцена снова опустела, белый песок выглядел чистым и нетронутым. Но теперь над ней висел быстро мигающий голоизлучатель. Он заново рассказывал о событиях набега, испуская головокружительный калейдоскопический поток рвано смонтированных изображений: черные корабли с изогнутыми крыльями, несущиеся через атмосферу, ночь над примитивным поселением, мелькающие в воздухе ракеты, стремительные вспышки дезинтеграторов, семьи, в ужасе бегущие в ночь, которая внезапно расцвела огнем и сталью.

Фильм не представлял большого интереса для неспокойной толпы, и некоторые даже начали совершенно невежливо освистывать его. Кселиан настояла, что нужно предоставить какой-то контекст, прежде чем демонстрировать пленников, которых предательница уже должна была выпускать из камеры.

Последние сцены голографического монтажа показывали бой с защитниками поселения. Храбро, но тщетно они сражались с силами эльдаров, превосходящими как численно, так и технологически, и доставили несколько сцен, достойных демонстрации. Воющий бородатый человек всадил штык в живот воину-кабалиту, залп лазеров сбил еще одного эльдара наземь. Затрещали гранаты помех, и ведьмы ринулись на штурм истерзанного выстрелами здания, где находился последний очаг сопротивления.

Голоизлучатель переключился на сенсорный имплантат, вшитый в нервную систему предательницы – лишь первую из нескольких тщательно подготовленных точек наблюдения. Сто тысяч голодных душ смотрели из глаз человеческой самки, пока та спешно отпирала замки. Они чувствовали горевшие в ней страх и алчное ожидание награды, когда та открывала дверь камеры. Волосатые уродливые жители мира смерти были уже готовы и дожидались ее. Двое выскользнули в коридор, а тот, что явно был их лидером, обнял предательницу, защищая ее рукой. Двое разведчиков выяснили, что все чисто, и все остальные тихо последовали за ними.

– Каковы реальные причины полагать, что этот план сработает, Иллитиан? – поинтересовалась Кселиан. – Я бы предложила свою искреннюю поддержку, но не могу избавиться от чувства, что ты не полностью честен со мной.

Дикари явно считали себя ловкими и скрытными. Несмотря на бдительность, они чуть не врезались в стражника, который – как и было рассчитано – вышел на них из невидимого прохода. Они тут же отреагировали на угрозу: один схватился за осколочную винтовку врага, другой бросился ему на спину.

Первый отрезал себе пальцы, напоровшись на мономолекулярные лезвия, но все же ему удалось стиснуть оружие и удерживать его, даже когда стражник выпустил винтовку и всадил противнику в живот кривой нож. Второй нападающий повалил эльдара на пол и после короткой яростной схватки сломал ему шею.

Зрителей охватило волнение сопереживания. Кселиан с удовлетворением отметила взлет интереса и поток ненависти к опасным животным, пронесшийся следом. Как она и надеялась, жертва одного из их числа сделала представление в сто раз более драматичным.

– Пленение миропевца – тонкая задача, но у меня есть кое-какие ресурсы на месте, которые облегчат ее, – осторожно сказал Иллитиан, но Кселиан просто пристально уставилась на него, ожидая продолжения. Почувствовав предстоящий поединок воли, архонт Белого Пламени слегка пожал плечами и изящно поддался: – Также возможно, что возвращение Эль’Уриака приведет к Разобщению, хотя, как я полагаю, наша осведомленность об этом факте может сыграть нам на руку.

– Ага, так, значит, ты надеялся использовать это в своих целях, ничего нам не сказав! – воскликнул Крайллах. К своему неудовольствию Кселиан обнаружила, что готова согласиться с этим сморщенным древним ископаемым.

Теперь жители мира смерти бежали. Повсюду тонко визжала тревога, свет мерцал на специально выбранной частоте, вселяющей в людей панику. Предательница бежала с ними, остальные следили, чтоб она всегда была в центре толпы – им отчаянно хотелось верить, что они обрели друга. Раненого в драке со стражником оставили позади, дав ему трофейный осколочный пистолет, чтобы задержать преследователей, насколько получится.

Его ждал бесславный конец от клыков охотничьих зверей, пущенных по следу. Раненому удалось застрелить первую тварь, но остальные терпеливо дождались, пока он не потеряет сознание от шока и кровопотери. Вскоре звери, завывая, вновь помчались за беглыми товарищами погибшего. Иллитиан и Крайллах продолжали спорить, не обращая внимания на развитие сюжета.

– Разобщение может превратить город в руины!

– Город и не такое переживал. Больше всего от него пострадает тиран.

– Идти на такой риск – безумие.

– Безумие – это сложа руки ждать, что что-то поменяется.

– Замолчите, – угрожающе оборвала Кселиан. – Вот-вот прибудут наши гости, и я хочу насладиться моментом.

Смертомирцы добежали до пустого на первый взгляд ангара, в дальнем конце которого возвышалась бронзовая арка. Предательница должна была сообщить им, что это мерцающая завеса в арке – портал, который приведет их обратно в безопасное реальное пространство. Ее не предупредили о засаде.

Из укрытия выскочили воины-кабалиты и принялись с удивительным отсутствием меткости палить по солдатам. Всюду летали осколки, врезаясь в стены, пол и потолок. На лице Кселиан отразилось недовольство. Воины должны были загнать рабов в портал, но явно переигрывали с неуклюжестью. Она могла не беспокоиться. Миг смятения, и люди всем стадом кинулись к арке, пригибаясь, уворачиваясь и перекатываясь, насколько могли.

Кселиан переключила внимание с сенсорной связи на центральную сцену. Сверкнула вспышка, и все еще бегущие жители мира смерти оказались посреди амфитеатра. Они резко остановились на белом песке, осматривая то, что их окружало, постепенно осознавая шутку, сыгранную над ними. Взрывы жестокого смеха эхом отдались по всей арене. Некоторые из пленников стояли, ничего не понимая, другие упали на колени или проклинали мучителей на своем примитивном хрюкающем языке.

Восхитительная психическая мука отчаяния была столь чиста и естественна, что казалась сродни утраченной невинности. Дикари были уверены, что вселенная устроена по их представлениям, что они – герои собственной легенды о безрассудной отваге. Последние клочки их уверенности были сорваны, показав, что они всего лишь игрушки более древних и темных сил, враждебных всему человеческому.

Кселиан поднялась, чтобы дать последнюю речь перед тем, как разыграется финальный акт представления. Ее отборные ведьмы уже стояли, готовые сразиться с жителями мира смерти в схватках один на один. Дикарям дадут оружие и заставят биться изо всех сил ради удовольствия толпы. Они будут унижены еще сильнее, когда поймут, какое посмешище представляют собой их хваленые боевые умения в сравнении с грацией и скоростью вооруженной ножами ведьмы. Пыточные машины «Талос» готовы были схватить их содрогающиеся останки и заточить в своих адамантиевых ребрах, чтобы мучить вечно. Кселиан гордо выпрямилась и показала на грязных варваров на центральной сцене.

– Вот они, животные, что объявили себя правителями Великого Колеса! Взгляните, как пресмыкаются они перед вами, братья и сестры! Они мнили бросить вызов нашему величию, отрицали нашу славу…

Вдруг арена слегка задрожала, и Кселиан прервалась, ощутив невольный холодок. Разобщение? Уже? Нет, конечно, об этом предупредили бы, по крайней мере, старухи и гадалки из Нижней Комморры.

Над краем арены поднимался огромный зубчатый зиккурат из черного металла, заслоняя собой свет пленных солнц. Длинные тени поползли по белым пескам к кафедре Кселиан и полностью поглотили всеми забытых людей с мира смерти. Огромная толпа попадала наземь, как пшеница под косой, преклонив колени, будто они сами были дикарями, решившими поклоняться какой-то странной новой луне. Кселиан, скривившись, нехотя опустилась на одно колено. Позади то же сделали Иллитиан, молча, и Крайллах, с протестами.

У них не было выбора. Прибыл тиран.

На нижней стороне зиккурата вспыхнули щупы и антенны, похожие на терновые шипы. Лучи зеленоватого света промчались по толпе, как шарящие пальцы, и сомкнулись в сияющую перевернутую пирамиду. Появился мерцающий лик размером с гору, образ того, кто удерживал Темный Город в рабстве на протяжении шести тысячелетий. Асдрубаэль Вект, Верховный Властелин Комморры.

По арене пронесся приветственный рев кабалитов, который поднимался и опускался по всем террасам, словно живущий собственной жизнью. Лицо заговорило голосом падающих ледников и сокрушительных ледяных потоков, и все прочие голоса затихли.

– Прошу извинить меня за то, что я прерываю ваше мероприятие, дети мои. Необходимость в подобных грубых вмешательствах – лишь часть того бремени, которое я вынужден был взвалить на себя, когда стал хранителем этого безупречного города. Уверяю, запланированные события возобновятся в считанные мгновения.

Над ареной повисла мертвая тишина. Вект прибыл сюда не как зритель, он явился за кем-то из присутствующих. Ему назвали имя предателя, и Вект пришел покарать его. Каждый архонт в амфитеатре ощутил моментальный приступ страха, подумав, что великий тиран мог узнать об их собственных изменнических планах – реальных или воображаемых. По давней привычке они старались сохранить незаинтересованный и бесстрастный вид. Подобные проверки на хладнокровие часто встречались на пути архонта. Трус и глупец недолго процветали в обществе комморритов.

Вект, очевидно, решил сдержать слово и не стал задерживать толпу. Снова вспыхнули яркие лучи прожекторов, на сей раз сфокусировавшись на определенной точке на трибуне.

– НАРТЕЛЛИОН! Я обвиняю тебя! – взревел богоподобный голос.

Девяносто девять процентов зрителей разом вздохнули от облегчения. Свита Нартеллиона сомкнулась вокруг него, но их усилия выглядели тщетными. Сотни последователей Векта, воины из кабала Черного Сердца, уже окружили их по какому-то скрытому сигналу властелина. Архонт-предатель что-то неслышно ответил Векту, на что тот отреагировал ужасающим громоподобным хохотом.

– Не думаю, что это анатомически возможно, Нартеллион, но мои гемункулы будут рады опробовать эту теорию на тебе. Схватить его – живым, пожалуйста.

В бессильной ярости Кселиан смотрела на бой, завязавшийся под болезненным светом прожекторов. Мелькали жутко изогнутые лезвия, над бледным камнем со свистом носились отравленные осколки. Численно превосходящие воины Векта в черной броне пытались все одновременно добраться до тесно сгрудившихся сторонников Нартеллиона, образовав вокруг них плотное шипастое кольцо. Выстрелы разлетались в стороны, задевая посторонних, и вскоре на других частях террас началось еще несколько сражений – свиты различных архонтов решили воспользоваться шансом и оплатить старые счета под прикрытием всеобщего хаоса.

Нартеллион, видимо, ожидал проблем в течение дня и приехал, заранее подготовившись – по крайней мере, он так думал. Внезапно среди массы сражающихся воинов вспыхнули яркие изумрудные звезды дезинтеграторов, работающих на полном автоматическом режиме. Были видны очерченные светом силуэты кричащих и бьющихся тел, но это были всего лишь тени тех, кто сгорел подобно свечам в адском сиянии. Энергетические орудия прорвали кольцо кабалитов Векта, на миг показалось, что силы пришли в равновесие.

Какой-то «Рейдер» отважно попытался подлететь к Нартеллиону и вынести его из боя. Из зиккурата вылетели копья темной энергии и пронзили изящный транспорт, прежде чем он успел хотя бы приблизиться. Дезинтеграторы Нартеллиона нацелились на зиккурат, пытаясь то ли отогнать его, то ли хоть как-то отомстить за погибший «Рейдер».

Огненные зеленые искры высокоэнергетической плазмы срикошетили от непроницаемого темного металла, даже не оставив следов на поверхности. Несмотря на отсутствие видимого эффекта, эта слабая атака, видимо, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения Векта. Дезинтеграторы и темные копья, усеивающие зиккурат, вдруг обрушили свою мощь на террасы с яростью разгневанного божества. Дождем посыпались энтропические лучи темного света и плазменные заряды, испепелив поле боя. Все, что осталось от Нартеллиона, его свиты и воинов Черного Сердца, которые с ними бились – черная патина на рваных дырах, выбитых в камне. Эта внушающая благоговение демонстрация огневой мощи порядком поумерила пыл остальных сражающихся на других трибунах. Снова появился лик тирана и взглянул на последствия побоища с жестокой улыбкой на губах.

– Какая жалость, – сказал ледяной голос без малейшего намека на сожаление. – Теперь нам придется ждать, пока Нартеллион не возродится, прежде чем мы сможем повеселиться вместе. Наслаждайся остатком своего представления, Кселиан. Я надеюсь, что не слишком его испортил.

Черный металлический зиккурат безмолвно поднялся и улетел прочь. С ним ушла и тень, покрывшая песок арены, и стало видно разорванные в клочья тела жителей мира смерти. Кселиан снова склонилась в поклоне, пытаясь сохранять спокойное лицо, в то время как внутри бурлила бессильная ярость. Имелась вероятность, небольшая, но вероятность, что рабы оказались случайными жертвами перестрелки, но Кселиан была уверена, что в их гибели не было ничего случайного. Вект рассчитал время прибытия и устроил бой именно так, чтобы прервать кульминацию представления худшим из всех возможных способов.

Кселиан медленно повернулась к двум своим союзникам. Иллитиан без колебаний встретил ее взор, с трудом сдерживая улыбку превосходства. Когда она была в таком убийственном настроении, ее лучше было не дразнить. Крайллах же, увидев ее глаза, отшатнулся, откинувшись на спинку трона.

– Больше никаких игр. Никаких споров и манипуляций. Мы немедленно приступаем к исполнению плана Иллитиана.

– Я… я… – заикнулся Крайллах.

– Если ты не с нами, значит, против нас. Крайллах, ты против нас? – с холодной четкостью проговорила Кселиан.

Если бы Крайллах возразил, то не покинул бы кафедру живым, несмотря на телохранителей, и он это знал. Сморщенный старый архонт мудро промолчал. Кселиан обернулась и оглядела дымящуюся разрушенную террасу.

– Вект должен умереть. Все, кто поддерживают его, должны умереть. Плевать, если для этого придется сжечь весь город. Тирана нужно уничтожить.

 

Глава 4. ОХОТНИКИ

Через несколько дней после событий на арене Клинков Желания Беллатонис призвал одного из своих слуг – развалину по имени Ксагор, усердно изучающего искусства боли и подающего большие надежды. Вскоре тот явился, едва дыша и весь внимание, не понимая, почему хозяин решил вызвать его лично. Без маски можно было увидеть его бледное, грубое лицо с красными пристальными глазами, тяжелой челюстью и упрямо нахмуренным лбом, который, видимо, навсегда застыл в таком виде. Лысый череп поблескивал, густые брови съехались вместе от беспокойства. Длинный рубчатый плащ из темной шкуры захлопал за спиной развалины, когда тот с неподобающей торопливостью вбежал в тесные покои Беллатониса и распростерся перед ним.

Беллатонис был занят тем, что кормил коллекцию плотоядных растений, последних выживших гибридов, над которыми он много лет назад экспериментировал по заданию архонта Пирлливина. Хотя сами эксперименты оказались одним из многих разочарований, Беллатонис успел привязаться к получившимся у него мелким мясистым чудовищам. Разговаривая с Ксагором, он продолжал ронять кусочки сырого мяса в щелкающие пасти с терновыми шипами вместо зубов, которые постоянно норовили ухватить его слишком быстрые и уверенные пальцы.

– А, Ксагор, вот и ты. Все в порядке? Ты выглядишь немного… запыхавшимся, – улыбнулся Беллатонис. Ему нравился пыл юных, и он любил мучить их за это. В действительности развалины имели веские причины бояться его. Каждый из них поклялся отдать себя в полную власть гемункула в обмен на возможность учиться у него искусствам плоти. Ученичество включало в себя обязанность испытывать жестокие таланты Беллатониса на собственных телах. Как он всегда говорил им, будущий гемункул должен сначала познать боль, прежде чем навлекать ее на других.

– Х-хозяин, ваш верный слуга Ксагор явился, как только смог! – пробормотал развалина, уткнувшись лицом в толстый ковер.

– О, не бойся, Ксагор, я вызвал тебя не для того, чтобы наказать. Вставай. Наоборот, у меня для тебя есть награда. Разве это не хорошо?

– Да-да, очень хорошо! – смущенно проскрипел Ксагор, поднимаясь на ноги.

– Да, ты был так прилежен в последнее время, что я решил дать тебе особое задание. Выполни его так, чтобы удовлетворить меня, и получишь мою благосклонность, понятно?

Ксагор хорошо понимал, что это на самом деле значит. Если ему не удастся выполнить задачу так, что Беллатонис будет совершенно доволен, последуют боль и смерть. Развалина быстро закивал.

– Прекрасно. Во-первых, ты не должен никому рассказывать об этом задании, ни сейчас, ни потом. Ты пойдешь на рынки плоти Метзух в Нижней Комморре и направишься в одно из самых известных тамошних заведений, Красный Дом, что недалеко от улицы Ножей. Ты знаешь это место?

– Да-да, хозяин! – зачастил Ксагор. – Ксагор много раз там был. Гурман Матсильер из Красного Дома – мой брат по пробирке.

– Замечательно. Я доволен, что ты не попытался солгать мне, отрицая это, – пробормотал Беллатонис и уронил еще одну мясную подачку в напряженно раскрытую пасть. – В Красном Доме тебя дожидается очень важная посылка, которую нужно доставить мне лично. Ты заберешь посылку – это сосуд – и принесешь в башню невредимой и нераспечатанной. Эта часть задания очень проста, но критически важна. Невредимая и нераспечатанная, ты понял?

Ксагор послушно кивнул. Беллатонис практически видел, как слова «невредимая и нераспечатанная» впечатываются в мозг развалины огненными буквами. Гемункул удовлетворенно кивнул в ответ. Он придумал подходящую «легенду», которая также могла сослужить двойную пользу.

– Другая важная часть задачи: пока будешь на рынках плоти, держи ухо востро и слушай. Мне нужна информация, которую можно добыть только в Нижней Комморре. Выясни, что говорят шарлатаны и гадалки, когда пытаются увидеть будущее, узнай, какие бредовые слухи ходят в последнее время среди рабов. На дне каждой сплетни кроется зерно истины. Что-то будет, Ксагор, я это чувствую!

Ксагор закивал с едва сдерживаемым возбуждением, заслышав несколько выспреннюю речь Беллатониса. Одна фраза превратила его из курьера и потенциальной жертвы в соучастника заговора, что в его возрасте было удивительным взлетом.

– Все ясно? Очень хорошо, тогда беги. Принеси мне сосуд и свежие сочные слухи, я голоден до новостей.

Когда Ксагор ушел, мастер-гемункул послал тайные сообщения своим агентам в Нижней Комморре, чтобы они следовали за развалиной и удостоверились в самом важном – что сосуд с подарком Иллитиана прибудет целым и нераспечатанным. Единственный слуга не должен чрезмерно возбудить внимание ковенов, и Беллатонис ставил на этот факт, надеясь, что посылку не перехватят по пути. И все же ветхий лабиринт улиц и аллей, окружающий рынки плоти, населяли всевозможные и многочисленные хищники, которых надо было принимать в расчет. Обычно слуга гемункула мог чувствовать себя до какой-то степени защищенным, но вездесущий пульс насилия и отчаяния в последнее время становился сильнее. Приближалось нечто плохое, и массы это ощущали.

Беллатонис едва закончил раздавать распоряжения и вернуться к клиентам на столах, как его вызвал к себе Маликсиан. Сумасшедший архонт слегка притих после встречи с Иллитианом, и гемункул задумался, не стал ли этот промежуток бездеятельности причиной нового взрыва маниакальной активности Маликсиана. Поразмыслив мгновение, Беллатонис отправил еще одно сообщение, прежде чем уйти. Оно предназначалось агентам в Аэлиндрахе, услугами которых он пользовался с большой неохотой. Цена будет высока, но Беллатонис хотел быть абсолютно уверен, что получит плату Иллитиана.

Один из временных агентов и информаторов Беллатониса находился на заброшенной рабской фабрике и прижимался к потолочной балке, наполовину съеденной коррозией, когда получил призыв. Он уже несколько дней скрывался в этом полуразрушенном здании глубоко в беспорядочно застроенном центре Нижней Комморры, ожидая, когда появится его цель. И теперь, когда надзиратель наконец пришел на встречу со своими приятелями, сигнальное устройство вспыхнуло, шепча о новом и потенциально прибыльном задании.

Агент, стройный молодой эльдар по имени Харбир, тихо проклял свое невезение. Надзиратель и его маленькая банда были просто рабами, обычной грязью в глазах Харбира. Но все же кто-то объявил небольшую награду за убийство этого надсмотрщика, и, несмотря на гордость, Харбир к тому же был очень, очень голоден. Наверное, другие рабы, которые слишком часто попадали под плеть, собрали все свои убогие накопления, чтобы раз и навсегда избавиться от угнетателя. Плата за убийство предлагалась скромная, но Харбир несколько дней не утолял жажду крови и очень не хотел упускать добычу. Одна жертва в руках лучше двух в бегах, как гласила поговорка.

Глядя вниз, на небольшой круг рабов, эльдар представлял себе, как можно убрать их всех разом. Двух из пистолета, трех ножом, и все закончится еще до того, как с их лиц исчезнет изумление. Но его удержала редко используемая, осторожная часть разума. Рабы были настороженные, крупные, с грубыми, но эффективными металлическими дубинками и ножами-скребками. Он не мог поручиться, что одному из них не посчастливится ранить его, и тогда остальные возьмут его числом. Он разочарованно погладил любимый клинок. Полметра изогнутой бритвенно-острой стали не попробуют сегодня теплой крови, как и сам Харбир не утолит свою бесконечную жажду.

Пока Харбир думал, собрание закончилось. Надсмотрщик и его друзья разделились, каждый пошел наружу своей дорогой. Сердце убийцы запело от радости, и он легко побежал по крыше, обросшей бахромой ржавчины, опережая свою цель. Через разбитое окно он наблюдал, как жертва покинула заброшенную фабрику, перешла через грязную, заваленную мусором аллею и исчезла в обветшавшем ряду складских помещений на противоположной стороне. Харбир последовал за ним мягко и безмолвно, как тень.

На складе было пусто, только сновали крысы. Часть помещения с облупленными стенами была отгорожена листами дешевого, похожего на резину материала. В некоторых местах стены расслоились, где-то были повалены, в результате место походило на ветхий разваливающийся лабиринт. Харбир крался вдоль стены, внимательно прислушиваясь к своей добыче. Он был уверен, что надзиратель все еще не покинул здание, но не слышал ничего, кроме собственного тихого дыхания. Зайдя за угол, он обнаружил шаткие с виду ступени, идущие наверх. Убийца полез по ним, тихо ругаясь, когда доски скрипели и стенали под ногами.

Когда его голова оказалась на уровне пола, он остановился и осмотрелся. Насколько было видно, там ничего не было, этаж пребывал в полной разрухе. Если надсмотрщик пошел сюда, решил Харбир, то он бы услышал, как тот поднимается по лестнице. Он повернулся и так легко, как только мог, спустился на первый этаж.

Легкий скрип заставил его обернуться. Надсмотрщик был прямо за спиной! Этот крупный раб тихо прокрался вниз по ступеням и протянул руку, готовый всадить в незащищенную спину Харбира ржавый нож-скребок. Поняв, что раскрыт, надзиратель тут же взмахнул ножом, но из такого положения удар получился слабым и неуклюжим. Взятый врасплох внезапной переменой ситуации, убийца отскочил назад и в мгновенной панике забежал за угол. Надсмотрщик с ревом вскочил и помчался за ним.

За третьим поворотом раба неожиданно остановил выставленный вперед клинок Харбира, по рукоять погрузившийся в живот. Давясь кровью, жертва попыталась было поднять собственный нож, но стальные пальцы крепко схватили его за запястье.

– Это не так-то просто, верно? – прошептал Харбир и рванул полметра острой стали вверх, до самой грудины раба. На остроносые ботинки хлынули кровь и внутренности, и он снова выругался. Харбир все время забывал отступить назад в нужный момент. Не обращая внимания на грязь, он алчно впился в уходящую душу, страдающую от смертельной раны. Это пригасило, но не утолило вечную жажду.

При помощи сигнального устройства он выжег свою метку убийцы на подергивающемся трупе. Не было времени вытащить тело куда-нибудь, где его скорее найдут, оставалось только надеяться, что кто-нибудь обнаружит его и сообщит куда надо. Он уже почти забыл, что надо забрать награду, так как уже получил, что хотел, когда убил жертву. А вот работа на гемункула, если только Харбир сможет найти курьера первым, обещала практически невообразимые богатства. Он задумался, стоит ли ему забрать «важную посылку» и доставить ее самому, или же посмотреть, можно ли продать ее кому-то еще.

Харбир решил, что надо сперва найти курьера и убить его, а потом уже думать, что делать с посылкой, и облизал губы в предвкушении.

Изящный гравитационный транспорт поджидал Беллатониса рядом с его башней, чтобы отнести его в небеса, к гнезду Маликсиана. Сфера на вершине невероятно высокого серебряного пика походила на центр возбужденного улья. Здесь толклась небольшая армада воздушных судов, вокруг кружился нимб из мечущихся геллионов и парящих бичевателей. Беллатонис подумал, что, видимо, весь кабал Девятой Хищницы поднялся на крыло.

Его машина не влетела в само гнездо, но поднялась выше и зависла рядом с большим узким «Рейдером», где, судя по всему, расположился сам архонт. Боевой корабль Маликсиана напоминал скелет, собранный из полированных хромированных костей какого-то воздушного гиганта, и состоял по большей части из открытого пространства, нежели из сплошных материалов. Воины Маликсиана с удивительной ловкостью перемещались по рангоутам шириной в ладонь и изгибающимся клинкам, чтобы как можно быстрее занять свои места.

Беллатонис давно уже изгнал все следы эмоций, близких к страху, из своего строго упорядоченного рассудка, но даже это не уберегло его от неприятного головокружения, когда он перешагнул через многокилометровую бездну между двумя машинами. Транспорт, от которого он оттолкнулся, опасно покачнулся, но «Рейдер» Маликсиана был тверд и неподвижен, как скала. Сам архонт беспечно свесился за борт рядом с носовым парусом корабля, жадно упиваясь зрелищем всех своих сил, собравшихся вместе. И он был не один. Беллатонис с профессиональным отсутствием учтивости пристально оглядел новоприбывшего. Круглое, как луна, лицо Сийина невинно заморгало в ответ. Горбатый гемункул был полностью занят тем, что цеплялся за один из тонких поручней «Рейдера» и старался не смотреть вниз.

– Ах, Беллатонис, мой мастер-ваятель! Я так рад, что ты смог прийти! – радостно пропел Маликсиан, очевидно, забыв, что Беллатонис слишком ценил свою жизнь, чтобы проигнорировать приказ своего архонта. – Ты знаешь Сийина, резчика по плоти, который работает на Иллитиана? Он пришел, чтобы поздравить тебя с замечательной работой, проделанной над бичевателями, и я решил пригласить с собой и его!

– Сердечно благодарю за вашу милость, мой архонт, – ответил Беллатонис, несколько демонстративно поглядывая на Сийина. – Могу ли я поинтересоваться, что за мероприятие происходит?

– Охота, мой дорогой Беллатонис, охота! – закаркал Маликсиан. – После той заварушки на арене я задешево купил у Кселиан партию рабов. Похоже, госпоже боли надо кое-что перестроить и ликвидировать часть своих ресурсов – точнее, это вместо нее сделаю я.

На поверхность разума Беллатониса вылез маленький червячок сомнения. Присутствие Сийина было неуместным, но ожидаемым. Главный гемункул Иллитиана просто обязан был начать вынюхивать подробности, рано или поздно. Уже то, что он явился как раз, когда Беллатонис собирался получить награду от Иллитиана, было довольно подозрительно, но что действительно подпускало когтистых извергов в яму с рабами, так это внезапный порыв Маликсиана организовать охоту.

Маликсиан предпочитал, чтобы его крылатые питомцы всегда были накормлены и получали достаточно физических нагрузок. Периодически в Вольеры выпускалась сотня-другая рабов, и им давали время разбежаться. Потом клетки открывались, и наружу вылетали стаи воздушных чудовищ – кожекрылы, кровохваты, иридийские птеракогти, веспиды, редкие белые рухки, теневороны, ядовитые сорокопуты с Имгарла и многие другие. Девятая Хищница поднималась в небеса во главе с архонтом, чтобы насладиться болью и ужасом умирающих рабов. Также они разбирались с любой добычей, которая невежливо пряталась от охотников или отчаивалась настолько, что пыталась отбиться.

Все, что ходило по земле Вольеров во время охоты, считалось законной добычей. Упавший с транспорта воин или сорвавшийся с доски геллион приравнивались к несчастным рабам. Едва сдерживаемая анархия легендарных охот Маликсиана привлекала в его кабал огромное множество бичевателей и геллионов. Эти дикие воины роднились на почве одинакового презрения к тем, кто был прикован к земле. Обычно Беллатонис с радостью наблюдал за играми маликсианского зверинца, но теперь невинная с виду миссия Ксагора была обречена завершиться в острых когтях одного из питомцев безумного архонта.

– Это большая честь, архонт Маликсиан, – Беллатонис замаскировал свое недовольство поклоном. – Замечательно, что здесь присутствует один из моих коллег, и мы можем вместе наслаждаться празднеством.

– Ух, это ничего, ты еще увидишь то, над чем так тщательно работал. Наконец-то мы посмотрим на них в деле. Я все собирался устроить что-то подобное, но приехал Сийин, и все решилось. Как давно мы не расправляли крылья и не взмывали в небеса!

– Разве это не чудесно, Беллатонис? Добрый архонт предоставляет нам такое прекрасное развлечение, – жеманно улыбнулся Сийин. – Скромным гемункулам вроде нас так редко удается познать свое место в великих планах сильных мира сего. Когда появляется такая возможность, мы должны сразу хвататься за нее, чтобы узнать, как мы можем служить в их лучших интересах. Ты согласен?

– Конечно же, Сийин, мы всегда должны помнить о том, где наше место, – язвительно ответил Беллатонис.

Беллатонис был вынужден признать, что идея охоты возбуждала в нем искренний интерес, несмотря на тревожное развитие событий. Судьба усердного молодого Ксагора теперь была не в его руках. Он был, фактически, заперт на борту охотничьей колесницы Маликсиана вместе с Сийином и архонтом до тех пор, пока охота не завершится. Беллатонис утешил себя мыслью о том, что если сосуд останется цел и доберется до него, то, даже если Ксагор погибнет, это будет прискорбно, но не так уж важно перед высшей целью.

Мастер-гемункул отверг мимолетное желание рассказать Маликсиану о секретной миссии Ксагора. В присутствии Сийина это было исключено, и, кроме того, вряд ли безумный архонт будет в настроении для разговоров, когда в его крови запоет охотничий азарт. Нет, Ксагору придется полагаться исключительно на себя, а в случае чего Беллатонис будет готов прибрать за ним – как буквально, так и метафорически. Гемункул мысленно возблагодарил приступ паранойи, который заставил его просить о помощи своих редко призываемых союзников.

Повелительным жестом Маликсиан послал «Рейдер» в пике, что, очевидно, было сигналом. Воздух вокруг тут же заполнился крылатыми бичевателями, геллионами, реактивными мотоциклами, «Рейдерами» и «Ядами», как будто архонт и его спутники находились в центре сверкающего водопада. Они выровняли курс на уровне самых высоких вершин клеток, и кабал медленно разлетелся над Вольерами по какой-то заранее обговоренной схеме. Под собой Беллатонис видел потоки крылатых силуэтов, вырывающихся из заточения, словно клубы уносимого ветром дыма. На самых близких мерцала радужная чешуя, выдающая иридийских птеракогтей, вдали он видел медленно хлопающие крылья белого рухка и гудящие облака теневоронов.

Маликсиан приложил к губам длинную серебряную трубку и подул. Низкий, пронзительный свист пронесся через всю армаду, во многих местах его подхватили такие же свистки. Повинуясь команде, смертоносные стаи и косяки опустились в ущелья между клетками Вольеров и начали охоту за рабами, которые, без сомнения, спасались бегством где-то внизу.

«Рейдер» Маликсиана метнулся вниз следом за группой птеракогтей. Быстрое хлопанье их крыльев говорило о том, что они заметили добычу. Звери взволнованно шипели друг на друга, преследуя жертву. «Рейдер» мог бы легко их обогнать, но замедлился, как только поравнялся с хищными рептилиями. Геллионы опустились к машине и заняли позиции по бокам, вокруг архонта, отряд на реактивных мотоциклах подлетел ближе и начал кружить высоко над кораблем. «Рейдер» полетел стабильным курсом, и только тогда Сийин собрался с духом, чтобы подобраться ближе к Беллатонису, осторожно перебирая руками перила.

– Почему они стараются оборонить нас от воздушных нападений? – встревоженно прошипел Сийин, глядя вверх, на кружащих Разбойников. – Ведь чудесные питомцы архонта не попытаются нас атаковать?

– Девятая Хищница охотится не только ради удовольствия, но и чтобы попрактиковаться в искусствах войны, – ответил Беллатонис, наслаждаясь возможностью прочесть лекцию другому гемункулу. – Это благородная традиция, уходящая корнями в первые дни существования нашей расы. В ходе охоты кабал естественным образом учится сложной хореографии и взаимодействию «Рейдеров», Разбойников, геллионов и бичевателей во всех трех измерениях, что очень помогает им на поле боя. Поэтому-то Разбойники и занимают такую позицию, как если бы враг мог неожиданно обрушиться на архонта. Для них такие маневры естественны, даже когда нет какой-либо угрозы.

Его прервал возбужденный вопль Маликсиана. Птеракогти, сложив крылья, пикировали на добычу. По аккуратно подстриженным лужайкам и декоративным рощицам между клетками торопливо двигалось три или четыре темных пятна, пытаясь сбежать от крылатой погибели. В сравнении с птеракогтями они двигались до смешного медленно, будто насекомые, пытающиеся уползти по крышке стола. Хищные стаи налетели на них, сбили с ног одного раба, схватили другого бритвенно-острыми когтями. Еще больше птеракогтей собралось вокруг упавших тел и принялось жадно терзать и рвать их.

«Рейдер» опустился, так что кошачье зрение Беллатониса теперь могло четко разглядеть одного из удирающих рабов. Тот развернулся и бросился на одну из шумно спорящих стай, размахивая грубым самодельным оружием в тщетной попытке спасти одного из павших товарищей. Птеракогти захлопали крыльями и злобно зашипели, раб бессловесно завопил в ответ и принялся охаживать их дубиной.

Через секунду отважного, но безрассудного раба раздавила рухнувшая с небес дельтовидная форма – приземлившийся сверху белый рухк. Воздушный хищник был огромен, втрое выше искалеченного раба, которого он прижал лапой к земле, чтобы удобнее было отрывать клювом конечности. Птеракогти продолжали шипеть на незваного гостя, но держались на безопасном расстоянии. Рухк совершенно не обращал на них внимания и продолжал заглатывать кровавые куски.

«Рейдер» медленно пролетел над шумно пирующим созданием. Маликсиан одобрительно усмехнулся Беллатонису и Сийину.

– Мои прекрасные белые рухки обожают убивать тех, кто пытается сопротивляться. Я думаю, они воспринимают любой вызов как личное оскорбление, – хихикнул Маликсиан.

– Великолепное зрелище, – слабым голосом пробормотал Сийин. Беллатонис с удовольствием отметил, что воздушные выкрутасы Маликсиана явно плохо влияли на физиологию Сийина. Его растянутое круглое лицо отчетливо позеленело по краям.

– Я удивлен, что один раб вернулся, чтобы попытаться спасти другого. Это, видимо, какая-то связанная пара, – предположил Беллатонис.

– Возможно, – без интереса ответил Маликсиан. – Первыми в каждой охоте убивают глупых, тех, у кого нет плана лучше, чем попробовать убежать. Умные сейчас сидят по укрытиям. Скоро начнется настоящая охота, когда мы начнем выкуривать их из нор.

– А кто-нибудь из них сбегал? – вопрос сформировался в уме Беллатониса и сорвался с губ до того, как он успел осознать, что эта фраза могла ввергнуть Маликсиана в приступ ярости. Он мысленно обругал свою рассеянность. К счастью, Маликсиан был в слишком хорошем настроении, чтобы его расстраивали неуместные вопросы.

– Моя Летчица клянется всем, чем может, что никто из них не сбегает, но я немного сомневаюсь. Например, теневороны после кормежки оставляют только мокрое пятно, и откуда нам знать, что все рабы пойманы, когда нет тел? Не копаться же в помете? – Маликсиан хохотнул над собственной шуткой. Он вполне мог издать такой приказ, просто такая мысль раньше не приходила ему в голову. – Нет, я уверен, что кто-то из них остается жив, но если они планируют самостоятельно спастись из Вольеров – я им пожелаю удачи. Пусть думают, что у них есть шанс, я не против. Они от этого только быстрее бегают, пока их не поймают.

– Воистину, благородный архонт! – подольстился Сийин. – Да, мой личный опыт говорит, что если нужно сохранить субъекта живым на долгий срок и извлечь из него максимум темной энергии, для этого необходимо дать им маленькую соломинку надежды – на освобождение, спасение, смерть или что бы то ни было еще.

Беллатонис вежливо кивнул, соглашаясь с бессвязной речью Сийина. Он был во многом прав: похищенные из реального пространства рабы, лишившись надежды, слишком быстро заболевали и умирали, не принося особой пользы. Гемункул напомнил себе сообщить об этом феномене Иллитиану, это будет важный фактор для его плана. Следующие слова Маликсиана буквально выбили Беллатониса из его раздумий.

– У меня есть новости, которыми я бы хотел поделиться с тобой, Беллатонис, ну и с тобой, Сийин, раз уж ты здесь, – сказал Маликсиан. – Я убедил архонта Иллитиана отправиться в совместный набег на планету, которой владеют наши скромные травоядные кузены, экзодиты.

– Действительно? – это было лучшее из того, что мог придумать Беллатонис в ответ. Он бросил взгляд на Сийина, но на плоском лице ничего нельзя было прочесть. Беллатонис задумался, какие льстивые речи и побуждения использовал Иллитиан, чтобы заверить Маликсиана в том, что это он убеждал Иллитиана, а не наоборот. Скорее всего, он просто сыграл на самой очевидной слабости Маликсиана.

– Я думаю, что на девственных мирах можно найти фантастические экземпляры для вашей коллекции, мой архонт, – предположил Беллатонис.

– Именно так! Ты знал, что на некоторых мирах экзодиты ездят на гигантских птерозаврах? По сравнению с ними мои белые рухки – карлики. Давненько я таких не видал.

Мелкие птеракогти закончили обед и взмыли в небо с громоподобным шумом радужных крыльев. Белый рухк остался пировать один. Когда «Рейдер» двинулся прочь за исчезающей вдали стаей птеракогтей, один из геллионов эскорта что-то заметил на земле. Он согнул колени, сжался, запустив свой скайборд в практически вертикальный полет, выхватил адскую глефу и открыл огонь из осколкометов. Встроенные орудия извергли поток практически невидимых от скорости снарядов.

Спасаясь от очереди, какой-то раб отчаянным рывком выкатился из кустов, где он пытался спрятаться. Он немедленно побежал прямиком к белому рухку, который все еще восседал над останками своей жертвы. Как раб, видимо, и рассчитывал, геллион был вынужден отступить, опасаясь попасть в одно из самых ценных животных архонта.

Раб на бегу нацелил в рухка собственное копье, какой-то кусок трубы или отломанный сук – жалкое оружие против настолько огромного противника. Высокое угловатое существо вывернуло шею, чтобы бесстрастно рассмотреть маленькое создание, мчащееся к нему. Трехметровый, белый как кость клюв рухка внезапно сомкнулся на теле раба, прежде чем тот подобрался на расстояние, достаточное для удара жалким копьецом.

Птица подняла беспомощную, слабо подергивающую руками и ногами жертву в воздух, запрокинула голову и проглотила добычу живьем. Рухк выглядел ужасно довольным тем, что получил вторую порцию без всяких телодвижений со своей стороны.

­– Хо, этот теперь бесполезен – всю охоту будет сидеть без дела и переваривать. Вот ведь жадное чудовище, заглотало раба целиком! – пожаловался Маликсиан. – Кстати насчет жадных чудовищ. Когда Иллитиан согласился с идеей набега, меня посетила интересная мысль – никто ведь обычно не хочет гоняться за надоедливыми древолюбами, потому как их очень сложно поймать. Никакой прибыли.

Беллатонис с трудом отвлекся от насыщения болью и страданием, которое сеяли вокруг питомцы Маликсиана. Раб с копьем все еще был жив и переваривался в желудке белого рухка. Сийин выглядел испуганным. Беллатонис постарался, чтобы его лицо не выглядело так же.

– Вы подозреваете, что Иллитиан имеет собственные тайные причины для участия в этом набеге, мой архонт? – деликатно спросил Беллатонис. Ему не нравилось, в каком направлении двигаются мысли Маликсиана.

– Обычно девственные миры не стоят того, чтобы вкладывать в них души, но сейчас Иллитиан готов броситься на них со всем своим кабалом и друзьями в придачу? Странно это попахивает. Он, случайно, не говорил вам двоим что-то об этом?

Голос Маликсиана был гладким, как шелк, и полным опасности. Беллатонис внезапно почувствовал, что он один, совсем один на корабле архонта, окруженном воинами Девятой Хищницы. Он бросил взгляд на Сийина и обнаружил, что тот выглядит перепуганным. Очевидно, это не было замыслом Сийина, призванным получить какую-то выгоду от Маликсиана. Он просто неожиданно попал под еще один иррациональный приступ паранойи, какими страдал безумный архонт. Беллатонису нужно было срочно отвлечь Маликсиана хоть чем-то, и он вспомнил кое-что упомянутое Иллитианом – то, что лишь могло свершиться, но предоставляло идеальный ложный след.

– До меня дошли слухи о близящемся Разобщении, мой архонт, – сообщил Беллатонис. – Возможно, заинтересованность Иллитиана как-то связана с этим.

Он бросил на Сийина нетерпеливый взгляд, ожидая, что тот его поддержит. Лицо-луна поднялось при упоминании Разобщения, словно круглая антенна, поймавшая сигнал, и пристально посмотрело на него.

– Мой… э… мой архонт всегда очень внимательно следит за безопасностью своих владений, – наконец проблеял Сийин.

– Разобщение, говоришь? – эхом повторил Маликсиан. Беллатонис почувствовал, что молчаливые, неподвижные воины вокруг прислушиваются к каждому слову архонта.

– Я не хотел пока обсуждать с вами этот вопрос, потому что на данный момент это всего лишь слухи, однако я ищу им подтверждения, – гладко солгал Беллатонис.

– Хо, Разобщение серьезно отразится на моих Вольерах, Беллатонис, очень серьезно, – Маликсиан печально оглядел искусственные горы клеток, как будто те уже были разбиты и лежали в руинах.

Беллатонису отчаянно захотелось воспользоваться этой возможностью, чтобы сообщить, что его верный слуга Ксагор скоро вернется с новостями, которые решат вопрос. Но его остановил всплеск подозрительности. Если Ксагор прибудет после такого откровения, Маликсиан захочет встретиться с ним и поговорить, и тогда придется упомянуть сосуд. Архонт решит узнать, что там было, и может выяснить, кто его прислал. Возможно, именно за этим и прибыл Сийин, за какими-то уликами, говорящими о том, что втайне планирует его собственный архонт.

Он может установить связь между Беллатонисом и подозрительными действиями Иллитиана, и тогда вся схема грозит распасться. Ко всему прочему, Маликсиан был одним из фаворитов тирана, хотя отдаленным и, можно сказать, шуточным, и если он начнет что-то подозревать, то за ним это, возможно, начнет делать и Вект, что принесет лишь гибель. Мысленное уравнение холодной логики снова выдало тот же результат. Ксагору остается надеяться только на себя, а Сийину – продолжать выискивать ответы без помощи Беллатониса.

– Пожалуйста, не давайте таким вещам портить вам наслаждение охотой, мой архонт, – успокаивающе проговорил Беллатонис. – Я вскоре узнаю подробности и тогда смогу сказать наверняка, насколько правдоподобны эти сплетни о грядущем катаклизме. Несомненно, они окажутся совершенно безосновательными.

К облегчению Беллатониса, Маликсиан кивнул.

– Да, сперва одно, потом другое, верно? Я обещал вам демонстрацию, и вы ее получите.

Он сделал жест рулевому, и «Рейдер» понесся прочь, быстро оставив наевшегося белого рухка и все еще охотящихся птеракогтей далеко позади. Они приблизились к открытому пространству, настолько большому, что вездесущие клетки превратились в далекие неровности на горизонте. Посреди огромного парка бежало стадо рабов, гонимое воющими реактивными мотоциклами и геллионами к месту, над которым парил круг бичевателей.

– Сийин, Беллатонис, теперь смотрите внимательно, – возбужденно проговорил Маликсиан и снова запрыгнул на бушприт.

Когда рабы приблизились, на них подобно мстительным ангелам обрушились крылатые фигуры. У многих бичевателей вместо стоп были мощные птичьи когти, поэтому они просто хватали жертв за плечи и взмывали с ними в воздух. Другие использовали сетеметы и снаряды-агонизаторы, чтобы обездвижить рабов, прежде чем подобрать их и унести. Всего через несколько секунд после того, как кружащая вихрем стая начала пикировать вниз, кричащие рабы все до единого оказались в небесах.

Затем бичеватели начали играть с жертвами, выпускать их и устремляться вниз, чтобы снова поймать, хватать за руки и ноги и рвать на куски. Еще больше крови и внутренностей дождем полилось вниз, когда подлетели геллионы и мотоциклисты, чтобы попытаться урвать немного рабов и для себя. Им редко это удавалось: бичеватели были попросту слишком сильными и ловкими, чтобы машины могли с ними сравняться, несмотря на все мастерство пилотов. Беллатонис должен был признать, что это была грубая, но впечатляющая демонстрация. Еще более впечатляющей ее делало то, что присутствующие бичеватели были всего лишь частью всех тех, кого мастер-гемункул создал для Маликсиана на протяжении предшествующих месяцев.

– Великолепно, Беллатонис! – зааплодировал Сийин. Хлопая, тонкие руки хрустели, словно пучки веток. – Я восхищен умением, которое ты продемонстрировал в этой работе. Похоже, ты нашел для себя идеальную нишу.

– Должен сказать, выглядят они отлично, мой архонт, – сухо сказал Беллатонис. – Воистину, никому не спастись от ваших могучих крылатых воинов.

– Проклятые экзодиты, живущие в грязи, могут сбежать от них, если достаточно глубоко зароются, – кисло заметил Маликсиан.

– Я так понимаю, что эти низшие, неотесанные существа предпочитают бежать и прятаться, нежели вступать в открытый бой, поэтому их можно изловить лишь при помощи силы и скрытности?

– Нет. Они непредсказуемые, дикие. Порой, когда их поселениям и святыням грозит опасность, они вступают в бой.

«Рейдер» покинул место побоища, устроенного бичевателями, и снова набрал высоту. Маликсиан уставился на изломанный горизонт, как будто видел вдали другой ландшафт из прошлого, первозданные равнины девственного мира.

– Леса, полные зверей, ловушек и снайперов. Все остальные забаррикадировались в своих норах и ждут, когда соберутся кланы. А когда они соберутся, все ходячие, ползучие и летучие твари планеты будут пытаться вырвать из тебя кусок. Вот поэтому наиболее пригодная с ними тактика – нападать скрытно. Они знают, что наш народ не сможет достаточно долго продержаться, если они начнут обороняться в полную силу.

Маликсиан встрепенулся, скорбно зашуршав пернатой мантией, и погрузился в угрюмое молчание.

Беллатонис кивнул. Экзодиты были отсталыми, но не глупыми, и среди них ходили легенды о Темных Сородичах, которые приходят по ночам, чтобы украсть души неосторожных. Эльдары с искусственных миров также испытывали некое собственническое чувство долга по отношению к девственным мирам. Они могли заявиться из Паутины в самый неподходящий момент, чтобы защитить их. Реальная цель набега для Иллитиана – пленение миропевца, который, несомненно, принадлежал к самой высокой и защищенной касте экзодитов – начинала казаться весьма рискованным предприятием.

Маликсиан склонил голову набок, будто прислушиваясь к голосам каких-то невидимых существ. Он сделал резкий жест рулевому, и «Рейдер» немедленно помчался к внешним границам Вольеров, набирая скорость и смещаясь в направлении башни Беллатониса.

– Так, Беллатонис, похоже, что не один, а два твоих прислужника решили войти в Берилловые ворота. Пешком и в разгар охоты, – с мерзкой улыбкой вскинул голову Маликсиан. – Я думаю, что нам надо поехать и посмотреть, доберутся они до дома или нет.

Червячок тревоги, который терпеливо глодал разум Беллатониса, превратился в гудящую муху паники, которую гемункул безуспешно попытался задавить. Сийин с интересом наблюдал за ним. Теперь было очевидно, что он знал или догадывался, что слуги Беллатониса возвращались с какого-то задания, связанного с визитом Иллитиана. Молчание в данных обстоятельствах казалось наилучшим и единственным вариантом действий, поэтому Беллатонис не совсем убедительно постарался придать себе выражение вежливого равнодушия.

На окраинах Вольеров небеса были значительно спокойнее. Туда-сюда носилось несколько патрульных геллионов, время от времени из клеток-каньонов поднималась спираль летучих существ, ищущих новую добычу. Маликсиан молча показал вниз, на улицу, потонувшую в густых тенях. Беллатонис заметил движение и понял, что это Ксагор. Кожаный плащ заметно трепыхался за спиной развалины, комично мечущегося от одной живой изгороди к другой. Слуга бежал неуклюжими скачками, отчаянно прижимая что-то к груди. Беллатонис надеялся, что это именно тот сосуд, за которым его послали.

– Какая-то посылка, Беллатонис? – заговорщицки прошептал Сийин. – Должно быть, важная, чтобы рисковать…

Маликсиан сердито цыкнул на гемункула и снова перевел внимание на события внизу.

Зрение архонта, по-видимому, граничило со сверхъестественным. Его полуразумный плащ из глаз, а также увеличивающая изображение аугметика в птичьей маске, несомненно, даровали ему такую остроту зрения, о которой его любимые питомцы могли разве что мечтать. Безумный архонт указал на еще одного эльдара, который с кошачьей грацией двигался в дюжине шагов за Ксагором, но даже улучшенные глаза Беллатониса едва могли разглядеть его во мраке. Один из агентов, которых он задействовал? Но он скорее охотился на Ксагора, чем защищал его. Может, это был посланник Сийина, который должен был перехватить развалину и просто представился слугой Беллатониса, чтобы его пустили в Вольеры?

Но в таком случае Беллатонис ожидал бы от Сийина злорадства, которого не наблюдалось. С другой стороны, припомнил мастер-гемункул, его инструкции предусматривали только то, что посылку необходимо доставить в целости и сохранности, о защите курьера ничего не говорилось. Похоже, агент понял это так: беднягу Ксагора надо убить, забрать то, что он нес, и доставить лично. Беллатонис подавил жестокий смешок.

– Посмотрите-ка, – прошептал Маликсиан, снова показывая вниз, – у нашей парочки несчастных возлюбленных появились новые ухажеры.

Охотника тоже преследовали. Невидимые для агента, но ясно различимые с небес, следом за ним двигались несколько рабов. Пока внимание того было занято Ксагором, они подкрались к нему. Три стороны конфликта на миг сформировали идеальную драматическую сцену: Ксагор помедлил возле угла, агент поднял пистолет, чтобы застрелить его, а рабы побежали, чтобы броситься на незащищенную спину агента. Это походило на аллегорический триптих, изображающий одну из тринадцати основ мести. Беллатонис, Сийин и Маликсиан парили над сценой, как боги, бесстрастно ожидая развития ситуации.

Пистолет плюнул осколками, крошечная вспышка разрушила чары, Ксагор запаниковал и сбежал, а на эльдара в плаще в то же мгновение навалились рабы с дубинками. От такой быстрой гибели Маликсиан разочарованно ухнул, но досада архонта оказалась преждевременной. Через миг клубок борющихся фигур распался, два раба остались на земле, корчась в лужах собственной крови. Насколько неосторожен был агент, открывая врагу спину, настолько быстрыми оказались его рефлексы. К сожалению, он вновь проявил отсутствие дисциплины, остановившись, чтобы насытиться агонией рабов, вместо того, чтобы сразу броситься за угол по следам Ксагора.

– А он бойкий. Наверное, юнец, – прошептал Маликсиан, тихо скользя на «Рейдере» следом. Внизу его никак не могли услышать, но безумный архонт, видимо, наслаждался, воображая себя чем-то вроде наблюдателя, смотрящего из укрытия на животных у водопоя.

– Да, кажется, у него есть потенциал, но также есть и чему поучиться, – мрачно пробормотал Беллатонис. – Хотя я, конечно же, рад, что он предоставляет моему архонту и уважаемому коллеге импровизированное развлечение.

– Это захватывающе, Беллатонис, я уверяю, – прошептал Сийин. – Просто откровение.

Пару мгновений Беллатонис боролся с желанием столкнуть горбуна с «Рейдера», а тем временем из-за угла несколько раз раздался треск выстрелов. Резкий звук привлек внимание пары геллионов, которые резко развернули скайборды и полетели узнавать, в чем дело.

Маликсиан взмахнул рукой, приказывая рулевому следовать за ними. Длинный транспорт с внезапной мощью рванул вперед. Они обошли сбоку огромный пагодообразный вольер как раз вовремя, чтобы увидеть, как двое геллионов пикируют на одинокого агента. И снова рефлексы спасли его: он выкатился из-под усеянного лезвиями скайборда первого противника и сбил наземь второго точным осколочным выстрелом. Маликсиан пришел в такой восторг, что забыл опустить голос до шепота:

– Ух! И правда бойкий парень! За ним!

Как будто добиваясь новой похвалы, агент запрыгнул на упавший скайборд и полетел прочь, по пятам преследуемый первым геллионом. Ксагора не было видно, но когда геллионы атаковали, Беллатонис увидел многозначительное движение теней, залегших в проходе неподалеку. Сийин и Маликсиан этого разглядеть не могли, поскольку были слишком заняты дракой агента и геллионов, но Беллатонис наполовину ожидал, наполовину надеялся это увидеть.

Его союзники ответили на призыв. Тенекожие мандрагоры тихо крались сквозь Вольеры по его заданию, чтобы награда прибыла к нему, несмотря на все причуды безумного архонта и вмешательство Сийина. Гемункул мысленно издал глубокий вздох облегчения. Теперь оставалось только посмотреть, хватит ли этому бесполезному агенту смекалки, чтобы сбежать от Маликсиана, или, по крайней мере, сможет ли он достойно погибнуть в процессе.

Тот быстро удирал от «Рейдера», пробираясь по узким местам, куда машина не могла пролететь. Геллион в азарте гнался за ним, ловко лавируя и мечась по сложному маршруту, который выбрал агент. Преследование прекратилось, только когда геллион попытался застрелить свою добычу в спину из осколкометов.

Он слегка не рассчитал, и одно из торчащих вперед лезвий скайборда задело решетку, мимо которой он несся. Его тут же отшвырнуло назад, беспомощное тело колесом полетело куда-то в темноту, а скайборд врезался в клетку и взорвался ярко-красной вспышкой. Маликсиан взревел от хохота. Еще один клиент для хрустальных саркофагов Беллатониса, которого запрут там, пока он не пройдет мучительный процесс сращивания сломанных костей. Эта мысль породила идею.

– Наверное, мне следует пойти готовиться к оживлению ваших геллионов, мой архонт? – предложил Беллатонис, подпуская в голос сожаление.

– Ух, я думаю, да. Я хочу, чтоб все были в хорошей форме, когда мы отправимся на планету живущих в грязи. Если этот твой слуга все-таки доберется до тебя, не забудь передать ему мое одобрение. Он победил двух моих геллионов, я воздаю должное и не держу на него зла.

– Благодарю, мой архонт. Если он не попадется вашим охотникам и переживет мое неудовольствие, то я, конечно, передам это ему.

– Разумеется. Можешь также добавить, что если я еще раз поймаю его в своих Вольерах, то лично скормлю белому рухку.

Сийин издал сдавленный смешок одобрения.

– Могу я предложить свою помощь, Беллатонис? Я бы с удовольствием посетил твою башню и обсудил с тобой на досуге наше искусство.

– Возможно, в другое время. С этими неожиданными новостями о грядущем набеге у меня появилось много дел – и у тебя тоже, я полагаю. Кроме того, я не хотел бы лишать моего архонта твоего сиятельного присутствия, ведь охота еще не закончилась, и может длиться еще немало часов. Поэтому до новой встречи. Архонт. Сийин.

Беллатонис поклонился им обоим. Никаких сигналов не было, и все же к ним уже бесшумно подлетел более тонкий и простой «Рейдер». Мастер-гемункул перешел на меньший корабль, который быстро понес его к скромной башне. Он ощущал дурное предчувствие по поводу того, что оставил Маликсиана и Сийина вдвоем. Если гемункул Иллитиана продолжит вынюхивать вокруг да около, он может стать обременительным, даже опасным, если найдет что-то подозрительное. Устранение другого гемункула всегда было нелегким делом, но особые обстоятельства порой требуют особых мер.

Пока «Рейдер» стремительно разрезал воздух, Беллатонис размышлял о награде, ожидающей его, и вскоре эта мысль затмила тревогу насчет Сийина. Он вошел в свою башню, едва сдерживая предвкушение. Мастер-гемункул очень хотел наконец взять в руки награду, которой так искусно подманивал его Иллитиан, сокровище столь тайное и запретное, что его пришлось нести через город спрятанным в совершенно безобидном с виду сосуде. Да, он с нетерпением ждал встречи с отрубленной, но неумирающей головой старухи Анжевер.

 

Глава 5. НЕОЖИДАННЫЙ ПОДАРОК

Крайллах много раз видел Комморру во сне. Он чувствовал, что только во сне можно полностью оценить величие огромного города-порта. Конечно, из ближнего космоса можно было разглядеть центральный пик, острые шпили Верхней Комморры, распростершиеся вокруг фабрики и жилые кварталы Нижней Комморры, протянутые в небо причальные когти, бесконечную последовательность ярусов. Того, что мог увидеть глаз, было достаточно, чтобы поразить разум невероятным размахом и размером, но на самом деле это была лишь вершина айсберга, которым являлся вечный город.

Лишь во сне можно было увидеть субцарства Комморры, лежащие вокруг нее, как драгоценности на ожерелье. Тысяча реальностей, разбросанных по бесконечности измерения-лабиринта, была прикована к вечному городу открытыми порталами и непроницаемыми преградами.

В видениях Крайллаха субцарства были окрашены в разные оттенки – глубокий цвет янтаря, красновато-коричневый тон дыма, зеленый нефрит, опаловая белизна – и плыли мимо величественной процессией. На протяжении своего правления тиран притянул их все на орбиту Комморры, откуда не было возврата, сделал их государствами-рабами, чтобы вечный город-паразит медленно высосал их досуха. Крайллах с неистовой страстью желал овладеть этими драгоценными безделушками и могуществом, которое они даровали. Иногда ему даже снилось, что он крадет их.

Архонт Люквикс Борр Крайллах, восемьсот восемьдесят девятый чистокровный и вернорожденный потомок династии Крайллахов, абсолютный правитель кабала Вечного Царствия, зашевелился и с удовольствием потянулся в своем гнезде из золотых шелков. Пузатые кадильницы, парящие рядом, с тихим звоном переключились с наркотического дыма на туман из стимуляторов. Крайллах наслаждался редкими минутами безмятежности. Вчера он насыщался омолаживающими, но довольно пугающими смертями и разрушениями на арене Кселиан, а теперь был в безопасности своей святой святых. Здесь ему ничто не могло навредить, и он мог наконец-то расслабиться за стенами из непробиваемого камня, укрепленного непроницаемым металлом. Слабый инфразвуковой гул оповестил, что герметичные щиты, окружающие комнату, все еще на месте и полностью функциональны.

Он осмотрелся. Знаки, нанесенные кровью на стены, пол и потолок, не изменились с прошлого вечера, свидетельствуя, что ни одно создание из-за пелены не попыталось прорваться через тайные преграды. Единственный вход в святилище Крайллаха – круглая дверь толщиной в метр из металла, покрытого барочными узорами – был наглухо закрыт. Его охранял второй и последний обитатель комнаты – верховный палач Крайллаха, Морр. Облаченный в доспехи инкуб стоял, положив обе руки на громадный клэйв, смертоносное двуручное силовое оружие, которое погубило тысячи жертв по приказу Крайллаха. Поза Морра не изменилась с тех пор, как Крайллах закрыл глаза несколько часов назад, и архонт не сомневался, что все это время внушающий страх воин стоял, как статуя, и оберегал его.

Крайллах серьезно намеревался жить вечно. Да, Комморра – гибельная змеиная яма, полная врагов, и Та, что Жаждет, готова пожрать каждую душу, что падает в ее демонические объятья, но Крайллах был умен и очень, очень осторожен. Если даже всей Комморре будет уготовано погибнуть в какой-то невообразимой, сминающей реальность катастрофе, Крайллах, скорее всего, переживет катаклизм в своем святилище и останется парить среди развалин.

– Здравствуй, Морр, – сказал Крайллах, подавив зевок. – Какие новости?

Зловещий взгляд пылающих прорезей на узорчатом шлеме-"Мучителе" обратился к архонту, как только тот признал присутствие инкуба и дал ему разрешение говорить. Как и все инкубы на памяти Крайллаха, Морр не очень любил говорить, если только это не касалось команд или подтверждений. Инкубы предпочитали гробовую тишину, в которой медитировали на войну и кровопролитие.

– Новостей нет, мой архонт, – провозгласил Морр. – Все хорошо.

– Прекрасно. Приведи раба, чтобы я мог прервать свой пост.

– Как прикажете, мой архонт.

Морр повернулся к запертой двери. Руки в латных перчатках задвигались по ее поверхности, нажимая различные точки на покрывающем дверь орнаменте. Точный порядок нажатий был известен только ему и Крайллаху. Лепестки, из которых состоял металлический круг, скользнули в стороны, являя взгляду мерцающую гладь открытого портала. Морр шагнул вперед и исчез, не произнеся ни слова, а лепестки беззвучно сошлись позади него, будто лезвия ножниц.

В самом центре святилища Крайллаха находилась утопленная в полу ванна, окруженная полированным ониксом, вырезанным в форме пламенеющего солнца. Крайллах разделся, опустил свое иссохшее тело в теплую ароматную воду и задумался о том, что будет сегодня. На повестке дня стоял вопрос: выдавать двух своих высокородных союзников тирану или нет. Крайллах ненавидел и боялся Асдрубаэля Векта в той же мере, что и они сами, но он к тому же был гораздо старше. Иллитиан и Кселиан были чистокровными потомками благородных домов, уничтоженных Вектом во время восхождения к власти, но только Крайллах был очевидцем этих ужасных времен.

Противодействие Векту и желание возродить былую славу объединяло благородные семейства и делало их естественными союзниками, но при этом старый архонт сомневался в здравом рассудке остальных. Кселиан – практически дикое животное, вечно жаждущее крови, а планы Иллитиана постоянно источали острый запах опасности – воскрешения, Разобщения, возвращение старого императора Шаа-дома… Это было уже чересчур, слишком фантастично, чтобы можно было в это верить.

К несчастью, кисло подумал Крайллах, печальная истина состояла в том, что он был накрепко связан со своими союзниками, как и говорил Иллитиан. Его благородный дом – его кабал, как это называлось на уродливый современный манер, принятый Вектом – медленно, но уверенно растрачивал остатки ресурсов. Десятилетие за десятилетием, век за веком некогда сказочное богатство дома Крайллахов таяло точно так же, как его собственная жизненная сила постепенно иссушалась вечным голодом Той, что Жаждет.

Оргии и пиршества, которыми он был вынужден утолять собственную жажду, с веками становились все более буйными и частыми, несмотря на все попытки контролировать этот процесс. С холодящим страхом он предвидел в будущем тот миг, когда существование архонта Крайллаха уже невозможно будет поддерживать, и он превратится в жалкое, бездушное существо, которое изгонят прочь, в далекие закоулки Нижней Комморры, к остальным Иссушенным.

Какую бы награду Вект не предложил за предательство, она бы не сравнилась с теми ресурсами, которые Крайллах получал благодаря альянсу с Иллитианом и Кселиан. Более вероятно, что Вект предпочтет избавиться от всех троих одновременно, как только они покажут признаки раздора. Вечное Царствие все еще имело репутацию невероятно богатого кабала, несмотря на то, что его сундуки почти опустели, и его сибаритство привлекало множество последователей-гедонистов. Но без смертоносных ведьм Кселиан и коварных воинов Иллитиана оно не выстоит в битве с тираном.

Крайллах поймал себя на мысли о том, что Иллитиан мог каким-то образом стать причиной вмешательства Векта в игры на арене. Это выглядело неправдоподобно, но Иллитиан пользовался заслуженной репутацией мастера манипуляций. События на арене предсказуемо вызвали у Кселиан очередной утомительный приступ убийственного гнева и заставили ее легко согласиться поддаться на уговоры Иллитиана. Теперь Крайллаху оставалось выбрать: присоединиться к другим или лишиться защиты, предоставляемой союзом. В конце концов, ему нужно было завладеть еще большей властью и влиянием, чтобы остаться в живых, а это было самое главное. Конечно, Вект мог раскрыть заговор против него и наказать участников самыми ужасными способами, какие только можно представить, но это лучше, чем медленная и неотвратимая смерть, которой будущее грозило прямо сейчас.

Портал открылся, снова появился Морр, без усилий несущий в одной руке маленького плосколицего раба. Он поднес жертву к краю ванны и пристегнул ее серебряными захватами в виде челюстей, которые поднялись из выемок в камне.

– Принести ваши инструменты, мой архонт? – спросил Морр, закончив, и перевел взгляд на небольшой столик, где была разложена коллекция прямых и изогнутых лезвий, флаконов, шприцов и маленьких элегантных пил.

– Нет, Морр, поручаю это тебе. Я всегда с удовольствием наблюдаю, как ты работаешь с огромным клинком, будто это нож для чистки фруктов.

– Благодарю, мой архонт.

Морр отцепил свой двухметровый клэйв и принялся за работу, не включая его. Острое как бритва лезвие начало срезать плоть с воющего раба. Кровь красиво заклубилась в воде, собираясь в розовые и красные облака, как это было тысячу раз до этого. Крайллах со вздохом откинулся назад, наслаждаясь быстрым пиршеством. Отчаянные вопли раба оказались в своем роде музыкальны, и архонт начал подпевать под нос, в конце концов подогнав их под несколько тактов восьмой сонаты Велкиула.

Заново наполнившись энергией, Крайллах отправился в свой дворец. Он шагал по залам с колоннами и сводчатым комнатам, усеянным мусором, который остался от излишеств прошлого вечера. Вялые тела живых и мертвых лежали в уединенных будуарах и публичных ямах наслаждений, туда-сюда бегали рабы, отчаянно пытающиеся отчистить дворец, а кое-где – и его обитателей. По пути к нему, будто гравитацией, притягивались подхалимы и приспешники, каждый сыпал новыми шутками и свежайшими слухами, чтобы добиться одобрения. Морр следовал за архонтом, как тень, и его устрашающего присутствия хватало, чтобы толпа придворных держалась на почтительном расстоянии.

Удовлетворенный размером собравшейся свиты, Крайллах вошел в главный зал, чтобы воссесть на фасетчатый трон чудес, реликвию времен рассвета Комморры и золотого века эльдарской расы. Каждая фасетка трона постоянно менялась и демонстрировала различные героические картины – давние деяния дома Крайллахов и Вечного Царствия. Некоторые шевелились, другие оставались неподвижны, какие-то были художественными изображениями, а остальные – настоящими записями событий. Внутренние механизмы подбирали эти картины не совсем случайным образом, который многие считали пророческим, и извлекали из прошлого намеки на возможное будущее.

Приблизившись к трону, архонт увидел резко очерченные фигуры воинов, сражающихся высоко в небесах, истерзанных войной. В одной фасетке виднелись стаи бичевателей, которые пикировали, словно восставшие ангелы, между воздушными островками из архаичных гравилетов, сошедшихся в схватках. В другой пылало одно из черных солнц, столь близкое, что оно выглядело просто как огненная дуга на одной стороне изображения. Периодически из солнца вылетал ослепительный язык плазмы, испепеляя флотилию реактивных мотоциклов, что пролетала рядом с ним. Цикл продолжался бесконечно.

Эти и другие образы, демонстрируемые троном, изображали события Войны Солнца и Луны, произошедшей восемь тысяч лет назад, за века до рождения самого Крайллаха. Тогда солярные культы, которые контролировали краденые солнца Темного Города, попытались свергнуть благородные дома. Несколько веков в верхних пределах Комморры бушевала воздушная война, и наконец солярные культы были побеждены. То был великий триумф для высших архонтов. Надо признать, что те разрушительные сражения сыграли свою роль в том, что город потом окутала вечная ночь, но, тем не менее, она стала незыблемым символом господства эльдаров над небом и землей.

Крайллах уселся среди кувыркающихся образов и поразмыслил над их содержанием. Благородные дома, разумеется, победили в Войне Солнца и Луны, но прошло еще два тысячелетия, и Вект, в свою очередь, сокрушил их. В лучшем случае это неоднозначное знамение, в худшем – завуалированное предупреждение. Иллитиан и Кселиан могут добиться успеха, только для того, чтобы их низвергли позже. Это встревожило Крайллаха, поэтому он приказал свите устроить представление и немного развлечь его. Придворные с готовностью подчинились, начали старательно причинять и принимать боль, танцевать и дразнить друг друга, чтобы усладить повелителя. Архонт позавидовал их молодости и энергичности, но не слишком впечатлился игрой.

Он уже собирался послать за труппой более интересных профессионалов, но тут Морр сделал едва заметный знак, привлекая к себе внимание.

– Что такое, Морр? Разве ты не видишь, что я занят?

Как бы скучна не была нелепая оргия, разворачивающаяся перед ним, она, без сомнения, была интереснее, чем то, что хотел сказать Морр.

– Простите, мой архонт, но возникло дело, которое требует вашего личного присутствия.

Кто-кто, а Морр вполне мог намекнуть своему повелителю, что, какой бы неинтересной не казалась ему новость, она могла быть важна. Крайллах вздохнул.

– Продолжай.

– Прибыла делегация от Клинков Желания, мой архонт. Они говорят, что принесли подарок от архонта Кселиан для вашего личного удовольствия.

– Правда? Это интригует больше, чем я думал. Но что именно здесь требует моего личного участия?

– Они настаивают, что дар должен быть передан лично в руки, именно так приказала их госпожа.

Образы на троне чудес изменились. Они превратились в черно-белую метель, которая окутала все вокруг Крайллаха, как будто не могли удержаться на чем-то одном более чем на секунду. Архонт решил, что это определенно недобрый знак.

– И какой же глупец принимает подарки на чьих-то условиях? Разве архонт Келитреш не погиб из-за черной дыры, спрятанной внутри шкатулки, которую принесли ему как дань?

– Воистину, мой архонт, погиб и он, и все его субцарство. Говорят, что это была работа Векта.

– Как и все остальное, мой дорогой Морр, как и все.

Если вернуть подарок неоткрытым, госпожа Клинков Желания может увидеть в этом смертельное оскорбление, особенно если его преподнесли в знак примирения после ее выходки на арене. И все же осторожность для Крайллаха была не просто словом – она была религией. Его лоб наморщился от неприятных подозрений.

– Где сейчас этот «дар»?

– В вестибюле, вместе с той группой, которая его принесла. Глушители на месте, подарок обследован на расстоянии. Явно опасных элементов не найдено, хотя это само по себе ничего не значит, мой архонт.

Еще одно не слишком тонкое напоминание, в котором Крайллах не нуждался. Гениальные умы Комморры тысячи лет изобретали безупречные орудия для саботажа и тайных убийств. С тех пор были разработаны и доведены до совершенства ядовитые и взрывчатые составы, которые совершенно невозможно было засечь. Тем не менее, вестибюль был богато украшенным, но хорошо защищенным взрывостойким помещением, специально разработанным для того, чтобы смягчать и отражать вредоносные воздействия, не допуская их в сам дворец. Поэтому там невозможно было нанести серьезный ущерб, если только не воспользоваться искажением измерений или сингулярностью черной дыры, а их можно было легко обнаружить.

– Очень хорошо. Передай им, что я весьма благодарен и сожалею, что в данный момент не могу получить их дар лично. Пусть они оставят его в вестибюле и возвращаются к своей госпоже.

Морр наклонил шлем в знак согласия, одновременно передав приказ Крайллаха невидимым стражникам в вестибюле. Через миг каменные стены тронного зала слегка содрогнулись от далекого взрыва. Истерично завопила тревога. Крайллах с наслаждением подтвердил собственную правоту.

– Ах-ха, так они, значит, решили принести мне какую-то жалкую бомбу! Кселиан, наверное, разозлится…

– Простите, мой архонт, это был всего лишь заряд для пробития бреши. Нападающие прорвались через вестибюль и вошли во дворец.

– Что?! Сколько их? Чем вооружены?

– Дюжина, с легким оружием. Если вы соизволите вернуться в свое святилище, то я возглавлю охоту на них, как только вы окажетесь в безопасности.

Крайллаху отчаянно хотелось последовать совету Морра, но он не мог потерпеть связанную с этим потерю лица. Сбежать в укрытие, когда во дворец ворвалась столь небольшая группа? Это слишком малодушно, чтобы принимать такую идею в расчет. Архонты должны быть отважны и бесстрашны, или, по крайней мере, казаться такими, чтобы их не убил собственный кабал. Страх – это слабость, а демонстрация слабости в комморрском обществе неизменно становилась смертельной ошибкой.

Крайллах театрально оскалился.

– Я не буду сбегать от этих щенков, что осмелились напасть на Вечное Царствие! Принести мне доспехи и оружие, чтобы я мог прогнать их из своего дома!

Свита гедонистов и подхалимов отозвалась слегка нестройным гулом одобрения. Некоторые, как они думали, воинственно размахивали крюками и кнутами. Плечи Морра едва заметно опустились, но он промолчал.

Через несколько минут Крайллах и примерно пятьдесят воинов-кабалитов двинулись к разрушенному вестибюлю. Теперь на нем был идеально подогнанный аугметический костюм из сверкающих, как драгоценности, пластин брони, окруженных переливчатыми силовыми полями. Вокруг Крайллаха шагали абсолютно схожие с ним двойники, созданные защитными полями – отряд иллюзорных проекций, в котором невозможно было разобрать, где он сам. В руках у него был Квазили, метровый клинок из живого металла, который был стар еще в дни основания Комморры – реликвия золотого века, способная рассечь даже небесный свод.

Атакующие не так уж далеко ушли от вестибюля. Сразу после него, во внутреннем дворике, разгорелась яростная перестрелка со стражниками Крайллаха, которые упорно пытались удержать врага. В похожем на пещеру помещении витал удушливый черный дым, на покрытом декоративными плитками полу лежали распростертые тела тех, кто был безжалостно сражен в первые же секунды нападения. Небольшой отряд Кселиан почти одолел последних защитников двора, когда с подкреплением прибыл Крайллах.

Его последователи ринулись внутрь, осыпая атакующих свирепым градом осколков, и тем пришлось отступить в укрытия. Архонт вступил во двор, демонстрируя большую уверенность, чем чувствовал на самом деле, и впервые увидел тех, кто пытался его убить. Гибкие полуголые ведьмы прыжками и кувырками уходили от смертоносных, сверхскоростных потоков осколков, пронизывающих все помещение. Стало ясно, что внутренний двор строился в основном по эстетическим соображениям, а вот обороне внимание почти не уделялось. Колонны с широкими основаниями, низкие стеночки, решетки для вьющихся растений – все это предоставляло ведьмам массу укрытий, где они и исчезли. Чтобы охотиться на них, понадобится вступать в ближний бой, а в этом ведьмы были профессионалами.

Воины Крайллаха замедлились и пошли с большей осторожностью, расходясь по сторонам, чтобы зажать противника в клещи. Их быстро загнали обратно в укрытие выстрелы, осыпавшие их с дюжины различных углов. Трое кабалитов выбежали на открытое пространство, чтобы занять новую позицию за одной из колонн, но с такой же скоростью отступили, когда из дыма вылетело несколько маленьких овальных плазменных гранат и упало у их ног.

Патовую ситуацию нарушили Морр и пара инкубов. Они ринулись вперед, размахивая чудовищными клэйвами, которые оставляли за собой яркие дуги блистающей энергии. Беспорядочный осколочный огонь ведьм, попавших в ловушку, отлетал от мелькающих в воздухе мечей инкубов, которые продолжали наступать. Крайллах воспользовался возможностью, чтобы героически перескочить в более надежное укрытие. Ведьмы решили не ждать, пока их всех перебьют по одиночке, и все разом выскочили из укрытий и помчались к Крайллаху.

Воин рядом с ним повалился с осколками в горле. Смертоносные яды, которыми были пропитаны кристаллические иглы, убили его еще до того, как он коснулся земли. Еще одного воина неподалеку окутало густым потоком мономолекулярных нитей из шредера, превратив его в облако красного тумана. Крайллах вдруг оказался один и в поисках защиты бросился за полуразрушенную статую, которая стала еще более неприличной из-за повреждений. Из дыма выпрыгнула ведьма и побежала к нему, метя зверски изогнутым фальшионом в шею. Размытое от скорости лезвие без всякого вреда прошло сквозь призрачного двойника, и Крайллах контратаковал. Ведьма уверенно закрутила своим клинком, готовясь отразить дюжину разящих ударов Крайллаха и его копий, но меч архонта с легкостью рассек фальшион надвое и вонзился в бледную незащищенную плоть.

Еще две ведьмы набросились на него, яростно размахивая оружием и нанося удары многочисленным Крайллахам перед собой. Дюжина длинноствольных бласт-пистолетов без усилий расстреляла одну ведьму, вторую насадили на боевые ножи воины, прибежавшие на подмогу архонту. На всякий случай Крайллах обезглавил умирающую ведьму ударом наотмашь. Безголовый труп повалился наземь, и звуки боя утихли, если не считать стонов раненых. Льстивая свита Крайллаха начала с благодарным пылом распевать его имя.

Крайллах увидел среди столпившихся воинов Морра и снисходительно улыбнулся.

– Жалкие глупцы едва подняли мне пульс, Морр, – злорадно похвастался он. – Это, наверное, самая убогая попытка убийства за всю долгую историю нашего прекрасного города.

– Это меня и беспокоит, мой архонт, – с утомительным занудством ответил Морр.– Я боюсь, что…

Верховный палач прервался. Его шлем с узкими глазницами резко повернулся к воину с непокрытой головой, стоящему рядом. Тот явно чувствовал себя дурно. Воин схватился за шейное сочленение доспеха, его взгляд заметался по сторонам. Раздался шум: еще один воин выронил винтовку и повалился на колени с явным ужасом на лице. Маска Морра тут же вновь уставилась на Крайллаха.

– Яд! Мой архонт, уходите отсюда! Быстро!

Крайллах увидел, как вокруг него распространяются признаки отравления. Все воины, которые вступили во внутренний двор без шлемов или других частей брони, были поражены ядом. Сосуды под кожей жертвы чернели прямо на глазах и расползались чернильными паутинами на быстро темнеющей плоти. Крайллах попятился, ощущая тошнотворный приступ ужаса.

На нем тоже не было шлема.

Он повернулся и побежал так быстро, как только позволяла аугментированная мускулатура доспехов.

На бегу он видел десятки своих подданных, корчащихся в хватке незримого убийцы. Заражение распространялось с той же, если не большей, скоростью, чем двигался он сам, отравляя всех, на ком не было полного доспеха. Он не понимал, почему сам еще не стал добычей яда, и воспринимал каждое неприятное ощущение в теле как знамение гибели. Когда он добрался до большого зала, трон чудес показывал новый калейдоскоп образов, среди которых доминировали искаженные от боли лица эльдаров, мастерски изваянные из некоего черного, похожего на стекло кристалла.

Крайллах остановился, когда узнал это видение, издал хриплый квакающий смех и устало опустился на фасетчатый трон.

Через какое-то время пришел Морр с полным списком потерь. Несколько сотен воинов, рабов, гурий, домашних животных и придворных пало жертвой атаки, включая всю ту группу, которая принесла отраву во дворец. Это досадное обстоятельство оставило Крайллаха без пленников для допроса и с очень небольшим количеством улик, которые можно было бы исследовать. Вещество идентифицировали и подтвердили то, что Крайллах уже видел в троне чудес – это была стеклянная чума.

Примерно за тысячу лет до падения Шаа-дома прославленный скульптор Джалакслар добился невероятного признания, продемонстрировав Комморре свои последние творения. Фантастически правдоподобные изваяния эльдаров в различных позах, выражающих изумление и ужас, были созданы из черного кристалла, похожего на стекло. Джалакслар сразу же заработал покровительство нескольких кабалов из числа самых могущественных, но вместе с тем обрел множество непримиримых конкурентов. В тот же вечер его студия-лаборатория была захвачена и разгромлена. Среди развалин обнаружили секрет Джалакслара.

Безумный скульптор-ученый выделил вирусную спираль, которая быстро перерождала живые ткани, превращая теплую плоть в холодное кристаллическое стекло за несколько ударов сердца. Поразительная выставка искусно изваянных статуй на самом деле была создана с невольной помощью его первых жертв – друзей, гостей и ассистентов. При разрушении мастерской Джалакслара вирус случайно попал в воздух и начал с ужасающей скоростью расползаться по городу. Тысячи комморритов пали жертвой этой «чумы стекла», прежде чем ковену гемункулов под названием Сглаз удалось создать антивирус, подавивший ее.

Естественно, стеклянную чуму превратили в оружие и стали использовать, маскируя вирус самыми разнообразными способами. Иногда он естественным образом мутировал и какое-то время преодолевал обычные антивирусные препараты, прежде чем их подстраивали под новую разновидность. Штамм, выпущенный во дворце, был из числа малоизвестных. Несколько кварт жидкой вирусной взвеси находилось внутри «подарка», каменной урны, которая при определенных действиях выпускала жидкость в виде аэрозоля. Черный дым, который они увидели, не был последствием взрыва, как предполагал Крайллах, его породил вирус, борющийся с антивирусными препаратами в воздухе дворца. На этот раз антивирус не помог, и те, кому не делали вакцину из защитных нанофагов, стали жертвами болезни, превращающей тело в хрусталь.

Стеклянная чума означала Истинную Смерть. Возродиться после нее невозможно, потому что в теле не остается ни единой клетки живой ткани, из которой можно было бы создать новую плоть. Драгоценность души, лишившись последней связи с жизнью, легко ускользала из своей превращенной оболочки прямо в поджидающую пасть Той, что Жаждет. Истинная Смерть прокралась в его дворец, и Крайллах выжил лишь благодаря своему тайному арсеналу защитных эликсиров и противовозрастных снадобий. Несмотря на явную неуклюжесть атаки, Кселиан едва не убила его. Крайллах подавил дрожь.

– Что думаешь, Морр?

– Атака выглядит… непрямой, учитывая ее предполагаемые истоки.

– Объясни.

– Архонт Кселиан прямолинейна. Она устанавливает власть и выражает свои желания путем силы.

– Ты имеешь в виду, что она выше подобного? Я думаю, ты прискорбно ошибаешься, Морр.

– Она бы не нападала, если бы не была уверена в победе.

– А, ты имеешь в виду, что она бы не выдала свои намерения так просто?

– Именно, мой архонт.

Морр, конечно, мог быть прав. Кселиан наверняка бы предпочла просто заявиться, стреляя из всех стволов, и сражаться насмерть. Ей недоставало тонкости и опыта, чтобы придумать такой двойной блеф, как при сегодняшней попытке убийства. Но если не она, то кто? Круг подозреваемых расширился и включил в себя вкрадчивого, коварного Иллитиана и самого великого тирана, Асдрубаэля Векта.

Иллитиан был способен на любые тайные и грязные дела, чтобы добиться своего, но сложно было понять, что он получит от смерти Крайллаха. Возможно, он надеялся поставить во главе Вечного Царствия более сговорчивого архонта. Тогда имело смысл втянуть Кселиан в борьбу с ним. Либо Крайллах погибнет, либо нападет в ответ на Кселиан, что в любом случае выигрышно. И все же зачем? Альянс между благородными домами в определенной степени был полезен для всех троих. Склоки между ними могли лишь послужить интересам Векта.

Именно Вект прославился тем, что преподносил неожиданные подарки тем, от кого хотел избавиться. Он, несомненно, хотел бы увидеть, как благородные дома вцепляются в глотку друг другу, и любая попытка вбить клин между ними могла быть спровоцирована им. Но в целом это ничего не значило. Неважно, кто подослал убийц, они публично объявили себя последователями Кселиан, и Крайллах находился в безвыходном положении. Сейчас по Комморре уже должна была расползтись весть, что Кселиан напала на Крайллаха. Теперь он должен был выступить против нее или потерять репутацию в глазах остальных архонтов.

– Собери придворные войска, Морр. Похоже, нам нужно нанести визит Кселиан.

– Я немедленно выступлю, м… – начал инкуб.

– О нет, я отправлюсь к ней сам. Надо, чтоб меня увидели живым, здоровым и проклинающим Кселиан, иначе другие кабалы почуют кровь в воде.

– Прошу прощения, мой архонт, но я вынужден возразить. Слишком опасно.

– Согласен. Прощаю. Но ты знаешь не хуже, чем я, что в этой ситуации проявление излишней осторожности всадит мне в спину сто кинжалов вместо одного в грудь.

– Одна из тринадцати основ мести, – почти смиренно сказал Морр. – Вы, конечно, правы, мой архонт.

Повинуясь, Морр пошел выполнять приказы. В ближнем бою войска Кселиан могли легко победить солдат Вечного Царствия, но не в том случае, если Крайллах диктовал время и место столкновения. Богатство давало определенные привилегии.

– …и пошли за начальниками шпионов. Я хочу знать, какие корабли стоят у отрога Клинков Желания.

– Сию минуту, мой архонт.

Над дворцом Вечного Царствия начала собираться золотистая армада прогулочных кораблей. Воины Крайллаха садились с крыш на «Рейдеры» и затейливо изогнутые «Яды» и занимали места у орудий, открывались прикрытые резными дверцами порты, наружу выезжали узорчатые пушки. Вскоре вдоль барочных поручней ожидающих машин выстроились десятки кабалитов в шипастой броне. Повсюду виднелись рогатые шлемы, пышные гребни, выбритые головы, как яркая мозаика красного и темно-золотого цвета. Наконец сам Крайллах выехал в собственной небесной колеснице и занял место в сердце армады. Рябящие энергетические щиты вокруг транспорта архонта делали его похожим на странное яйцо среди ярких, усеянных драгоценностями украшений.

Заметив движение, крылатые бичеватели и скрытные гравилеты дюжины других кабалов немедленно отослали своим хозяевам весть, что Крайллах идет войной на Кселиан.

 

Глава 6. КЛИНКИ ЖЕЛАНИЯ

Ниос Иллитиан мчался к крепости-арене Кселиан во главе воздушного клина «Рейдеров» и «Губителей», полных воинов Белого Пламени. Он нетерпеливо мерил шагами узкую палубу своего гоночного корабля, и экипаж тщательно старался не попадаться ему на глаза. Они знали, что весть о нападении на Крайллаха дошла до обычно острого слуха архонта непростительно – и подозрительно – медленно, и тот наверняка захочет найти козлов отпущения.

Мимо скользил изломанный городской ландшафт, залитый холодным и безжалостным светом краденых солнц. Небеса были пусты, что не предвещало ничего хорошего. Виднелась только горстка Разбойников и бичевателей, не отстающих от сил Иллитиана. Они все время сохраняли дистанцию и летели внизу и позади, скользя через чернильные тени между шпилями Верхней Комморры, будто стая падальщиков, следующих за хищником. Это, несомненно, были шпионы других кабалов, посланные наблюдать за Белым Пламенем и тем, какую роль оно сыграет в разворачивающейся драме.

Первые доклады, полученные Иллитианом, говорили, что Крайллах убит, но сразу же за ними пришли иные вести: Крайллах на самом деле жив и ведет войска против Кселиан. Он пытался связаться с обоими, но ответа пока не было, что лишний раз свидетельствовало о наличии некой незримой силы, работающей против них.

В следующие часы кабалы-наблюдатели тщательно изучат, расчленят и проанализируют в мельчайших деталях действия, которые предпримут благородные дома. Уверенное и хладнокровное восстановление после схватки значительно улучшит репутацию всех участников, если же начнется кровавый хаос, то падальщики поймут, что пора им наточить ножи и присоединиться к пиршеству.

Иллитиан злился на своих союзников за то, что они попались на столь очевидный блеф. Достаточно было немного подумать, чтобы понять: это могло быть лишь дело рук тирана, попытка развалить альянс, прежде чем он начнет угрожать его положению. У Иллитиана не оставалось выхода, кроме как выдвинуться со всеми доступными войсками Белого Пламени и попытаться встретиться с Крайллахом и Кселиан лично. Надо привести их в чувство, пока все три дома не погубили себя бессмысленной демонстрацией спеси и глупости.

Рулевой Ниоса прокричал предупреждение и показал вперед. Стая геллионов показалась из-за крутого бока ближайшего шпиля. Намерения их были очевидно враждебны, бритвенно-острые края скайбордов сверкали, готовые к атаке. С другого угла из теней выскользнули три узких темных силуэта и полетели на перехват. Вдоль корпусов замелькали дульные вспышки, и лучи темного света и потоки ядовитых осколков полетели навстречу стремительно несущейся барке Иллитиана.

Крепость Кселиан была выстроена в виде вулкана, в центральном корпусе которого располагалась арена. Огромные статуи героев-гладиаторов высотой в сотни метров украшали внешние склоны. Вокруг них когда-то были открытые пространства, занятые парками и площадями, но госпожа Клинков Желания не терпела подобных излишеств. При ней они превратились в пыльные тренировочные площадки и ямы для нижайших из ее рабов.

Армада Крайллаха на бреющем полете пронеслась над тренировочными полями, заслоняя солнечный свет. Рабы и надсмотрщики с равным страхом уставились наверх, не зная, что сулит это явление. Напряженную тишину расколол голос архонта Вечного Царствия.

– Кселиан! Твои последователи ворвались в мой дом! Убили моих слуг! Что это за предательство? Выйди и объяснись!

Внизу воцарилось полное замешательство. Рабы побежали прятаться, надсмотрщики либо били рабов, либо сами убегали. Некоторые невольники подняли кандалы и приветствовали воздушное воинство как освободителей.

По крайней мере, так они делали, пока не началась стрельба.

Кто выстрелил первым, осталось неизвестным. Когда прибыло Вечное Царствие, из конуса арены как раз поднялся отряд мотоциклистов-Разбойников. Когда они помчались к прогулочным кораблям, некоторые последователи Крайллаха решили, что их атакуют, и наполнили небо потоками огня. Примерно в то же время ожил один из множества бронированных барбетов, утопленных в боках крепости, и изрыгнула веер раскаленных снарядов в парящие корабли. В считанные секунды каждый корабль в войске Крайллаха обрушил свою немалую огневую мощь на все, что только двигалось.

Рабские укрытия были временными, хрупкими жилищами, и им пришлось ощутить на себе всю тяжесть ответного удара Вечного Царствия. Энергетические лучи и залпы дезинтеграторов пробивали тонкий металл и керамические пластины, испепеляя тех, кто в страхе сжался внутри. Хлещущие потоки осколков преследовали бегущих рабов, те падали и умирали в страшных корчах от яда.

Вскоре внизу все было завалено дымящимися остатками укрытий и обугленными телами, лежащими там, где их застигла смерть. Местами они перемежались яркими пятнами сбитых мотоциклов и нескольких прогулочных кораблей, погибших в бою. Усилившийся огонь оборонных сооружений крепости постепенно оттеснил армаду за пределы радиуса поражения, где войска начали перегруппировываться и хвастаться своими достижениями. Снова повисла зловещая тишина, пока обе стороны зализывали раны и планировали дальнейшие действия.

Крайллах, находившийся на борту хорошо защищенной небесной колесницы, скорчил кислую гримасу и задумался, как выйти из сложившейся ситуации, сохранив и шкуру, и честь.

Прилет воздушной армады на тренировочные поля вызвал смятение, которое явно говорило, что Кселиан не имела отношения к попытке убийства, совершенной от ее имени. Осознание пришло слишком поздно, и то, что должно было стать демонстрацией силы, предсказуемо превратилось в хаотичное массовое убийство. Кровожадность воинов Крайллаха на какое-то время пересилила его способность контролировать их. Несколько горящих кораблей, оставшихся на поле боя, стали результатом дисциплинарных мер, на которые пришлось пойти, чтобы усмирить их.

Теперь небо над дворцом Кселиан гудело, как осиное гнездо, от множества кружащих Разбойников и геллионов, союзных Клинкам Желания. Золотое облако флотилии Крайллаха висело неподалеку, временами озаряясь ложной молнией оружейного огня, когда один из возбужденных небесных воинов Кселиан подлетал слишком близко.

Крайллах успокоил себя тем, что, по крайней мере, сейчас ситуация зашла в пат. Даже не считая Разбойников и геллионов, после первой атаки осталось еще очень много орудий, усеивающих высокие склоны крепости. Теперь, без преимущества неожиданности, Вечное Царствие понесет тяжелые потери, если осмелится напасть вновь.

Это вполне подходило Крайллаху. Никто не назовет его трусом, если он просто будет держаться вне зоны досягаемости и ждать развития событий. Кселиан находилась в блокаде, фактически, в осаде, пока войска Вечного Царствия несли стражу рядом с ее крепостью.

Проблема состояла в том, что Крайллах не мог заставить своих последователей находиться здесь вечно: рано или поздно они начнут дезертировать в поисках более стимулирующих приключений. Также и Кселиан не могла позволить себе слишком долго отсиживаться в своих владениях. Оставалось только ждать, кто моргнет первым.

Сама же Кселиан расхаживала по безупречным фарфоровым коридорам своей крепости, как тигрица в клетке. Атака Крайллаха оказалась полной неожиданностью. Она должна была признать – хотя бы мысленно – что ей понравилась решительность внезапного нападения старого архонта. Оно было слабым, но совершенно неожиданным, и как раз в то время, когда большинство ведьм и воинов находилось в причальном отроге и садилось на корабли для нового набега за рабами. Связь не работала, ее взломали или саботировали вражеские агенты, поэтому отозвать войска с причала было невозможно. Уже начался тщательный и болезненный допрос техников, тонкие вопли которых оказались одним из немногих ярких пятен в этом в целом мрачном дне.

К ней летело подкрепление из «Губителей» и Разбойников. Когда они прибудут, Кселиан намеревалась пойти на прорыв. Она ворвется в самый центр войска Крайллаха и вырвет ему сердце своими руками. Конечно же, будет кровавая баня, но Кселиан готова была поспорить, что ее отлично натренированные последователи возьмутся за дело с большей готовностью, чем сборище декадентов из Вечного Царствия. Кселиан очаровывала перспектива грядущей битвы. Она уже давно мечтала об этом и предчувствовала грандиозное облегчение, когда перестанет притворяться, что Крайллах – ее союзник.

И лишь одна неприятная деталь глодала ее разум. Кселиан не могла понять, что заставило Крайллаха ступить на тропу войны. Доложили, что он сделал какое-то заявление, осыпал стены крепости оскорблениями и кричал что-то о нападении и предательстве. Он, похоже, намеревался выставить себя жертвой и лгал, чтобы оправдать свою беспричинную атаку. Неудивительный прием, но Кселиан все равно не отпускала мысль, не было ли в его словах крупицы правды. Чтобы старая окаменелость сама пошла в бой – это было необычно. К тому же, Крайллах был не из тех, кто начинает серьезную операцию, не прихватив с собой союзников. Так где же Иллитиан?

Лучи темного света хлестнули по щитам на барке Иллитиана, оставив обжигающие сетчатку следы энтропической энергии. Проекторы с трудом отвели вражеский залп в сторону. Инкубы ответили волнами осколочного огня, и с атакующих «Рейдеров» кувырком посыпались фигуры.

– Вперед! Мимо них! – прокричал Иллитиан рулевому и только потом понял, что у того нет головы, видимо, оторванной выстрелами. Иллитиан сам прыгнул к рычагу управления и устремил изящный корабль в лобовую атаку на пикирующих геллионов. Он яростно крутанул кольцо подачи энергии, чтобы добиться максимальной скорости, и барка в ответ ринулась вперед. Корабли Белого Пламени помчались рядом, поливая огнем три вражеских «Рейдера», летящих единым плотным строем. «Губитель» подбил лидера атакующих залпами темных копий. На мгновение силуэт транспорта застыл, насквозь пронзенный двойными лучами разрушительной энергии, а затем загорелся, взорвался и разлетелся на части.

– Стрелять вперед! Из всех орудий! – рявкнул Иллитиан с тошнотворным чувством, что отдает команду слишком поздно. Группа геллионов налетела на его отряд, свистя, как стая летучих мышей. Осколочный огонь преследовал их, как тычущие на ощупь когти, то и дело сверкали вспышки дезинтеграторов, превращая летящие тела в падающие трупы. Барка содрогнулась, когда раненая женщина-геллион оказалась на ее пути, и бронированный нос корабля врезался в скайборд. Доска взорвалась, разлетевшись на мелкие фрагменты.

Другие геллионы заметались и начали резко уходить в стороны, чтобы избежать такой же судьбы. Иллитиан припал к палубе, уворачиваясь от размытых в воздухе лезвий-крыльев геллионов, пронесшихся меньше чем в метре над кораблем. Некоторые инкубы оказались не так быстры. Поток лезвий расцвел кровавыми цветами, лишив их конечностей или голов. Через миг стая пронеслась мимо, воздух вокруг внезапно опустел. Впереди возник сверкающий бок шпиля-горы, который с каждой секундой становился все ближе. Если корабли останутся на том же курсе, то врежутся прямо в него. Иллитиан уже разворачивался к рычагу управления, когда мимолетное движение на носу предупредило его о новой угрозе.

– Нас берут на абордаж!

Из отчаяния или из безумной храбрости некоторые геллионы бросились на проходящий мимо корабль Иллитиана и зацепились за борта. Теперь они ловко прыгали на палубу, размахивая энергетическими алебардами и ножами, а навстречу им выступили уцелевшие инкубы Иллитиана. Тяжелобронированные инкубы вскоре вышли победителями в этом коротком и смертоносном побоище: их могучие клэйвы легко отбивали яростные удары геллионов и рубили их легкие доспехи. В считанные секунды воющих бандитов сбросили за борт и очистили от них палубу.

Из стены шпиля впереди вырисовалось титаническое изваяние давно мертвого архонта Кселицедеса, который как будто пытался на лету прихлопнуть барку вытянутым вперед мечом шириной с автостраду. Иллитиан стиснул рычаг и отчаянно потянул, чтобы вывести стремительный гравилет на безопасный курс, и колоссальный клинок Кселицедеса пронесся в считанных метрах от корабля. Оглянувшись, архонт увидел, что основная масса его последователей все еще на месте, хотя прежде безупречная формация теперь зияла несколькими рваными дырами. Позади бессильно клубились геллионы, лишь горстке которых удалось вовремя развернуться и продолжить погоню за кораблем Иллитиана. Их вскоре прогнали или убили дальнобойными выстрелами, пока те пытались догнать воздушный клин «Рейдеров» и «Губителей». Впереди виднелись тонкие струи дыма, поднимающиеся из-за ломаного переплетения шпилей – крепость Кселиан уже была недалеко.

Крайллах наблюдал за роем легких кораблей, разрастающимся над крепостью Кселиан, с аналогично нарастающим чувством тревоги. За последний час их количество выросло втрое, и они все прибывали. Уверенность в том, что армада легко отобьется от столь низменного сброда, переросла в страх за прекрасные прогулочные корабли, которые не заслуживали гибели от рук каких-то летающих хулиганов.

Еще более неприятно было то, что теперь из крепости поднимались тяжелые мотоциклы «Яд», на задних платформах каждого из которых находилась группа ведьм-гладиаторов. Кселиан намеревалась вступить в сражение, и Крайллах был этим поражен. Он ожидал, что та свяжется с ним хотя бы для того, чтоб опровергнуть его заявления, но, похоже, она Ни капли не хотела переговоров. Как и говорил Морр, она собиралась обеими руками вцепиться в свой шанс на победу и не выпускать его, несмотря ни на что.

Крайллаху очень хотелось моргнуть: развернуть армаду, полететь домой и забиться в свою святая святых, пока это еще возможно, но он был в ловушке. Даже не считая потерю лица, которую вызовет отступление, небеса были полны враждебных банд Разбойников. Если они будут преследовать флот Вечного Царствия до самой крепости, тот понесет чудовищные потери. Отступление – катастрофа, атака повлечет еще большую катастрофу, ожидание атаки может стать катастрофой. Крайллах нацелился на курс, который сулил лишь семена катастрофы, а не спелый и горький плод. Он ждал.

Кселиан стиснула изогнутый поручень открытой задней платформы «Яда», ведя тяжелый мотоцикл вверх. Пригнувшись под хрустальным защитным стеклом, она на ослепительной скорости вылетела из подвалов арены. Когда она и ее спутники поднялись над крепостью, Кселиан посмотрела вдаль, на облако кораблей Крайллаха, блестящих, словно пылинки в солнечном луче.

Армада выглядела впечатляюще: сотни различных машин, стоящих высокими и широкими рядами, чтобы максимизировать урон от перекрестного обстрела. Когда начнется битва, войскам Крайллаха не придется маневрировать. Клинки Желания ворвутся в их формацию, как стая хищников в стадо скота. Разбойники и геллионы будут крутиться вокруг неуклюжих баржей, чтобы отвлечь огонь на себя, а тем временем приблизятся «Яды» и высадят на их открытые палубы смертоносных пассажиров – ведьм. Таков был план.

Кселиан проинструктировала ведьм, чтобы они быстро атаковали и двигались дальше, или, по крайней мере, обстреливали из захваченных орудий их бывших владельцев, если не смогут добраться до другого корабля. Ведьмы с одного «Яда» могли легко одолеть экипаж одного прогулочного транспорта, но «Ядов» было слишком мало, чтобы атаковать их все. Впрочем, Кселиан было все равно. Рядом с ее тяжелым мотоциклом летели два более обтекаемых «Яда», вооруженных темными копьями, которые должны были сбить щиты с колесницы Крайллаха. Она должна была добраться до него на расстояние руки, а все остальное ничего не значило.

Ломаный горизонт с одной стороны пересек тесный клин быстрых гравилетов и помчался к ее крепости. Кселиан прервала последние приказы и рассмотрела новоприбывших. Ведущий транспорт был отмечен символом Белого Пламени. А вот и Иллитиан, готовый присоединиться к Крайллаху в последней битве. Странно, но он летел не к армаде Вечного Царствия, но к точке на полпути между ней и крепостью. Как только Иллитиан влетел в зону поражения орудий, от расчетов пошла лавина запросов на разрешение стрелять. Кселиан сердито отказала им всем. Похоже, Иллитиан пока не определился со стороной. Нет смысла прямо сейчас подбивать его на помощь Крайллаху.

Старый архонт с непритворным облегчением наблюдал за машинами Иллитиана. Он оказался слегка разочарован, когда стая «Рейдеров» двинулась по курсу, широко огибающему его армаду, и замедлилась на полпути к крепости Кселиан. От клина оторвался единственный изящный корабль, опустился вниз и приземлился среди разоренных тренировочных площадок. Увеличив изображение, Крайллах увидел Иллитиана, который вышел из транспорта один, отошел и остановился у ног изуродованной выстрелами статуи, чего-то ожидая.

Намек был очевиден. Иллитиан хотел вступить в переговоры. Возможно, это была уловка, чтобы выманить Крайллаха, но тот уже отчаялся настолько, что не боялся рисковать. Кроме того, он был полностью уверен в защите своего корабля. Ни орудия крепости, ни огонь войск Иллитиана не сможет остановить его и не дать ему добраться до своего флота, и если этот щенок замыслил предательство, то оно обернется против него.

Крайллах повел золотую небесную колесницу вниз, к Иллитиану, предварительно строжайше запретив своим миньонам опускаться следом.

Иллитиан терпеливо ждал в колоссальной тени статуи. Черты титанического изваяния стерлись от времени еще до того, как последователи Крайллаха осыпали его градом выстрелов. Теперь невозможно было даже сказать, женщину оно должно было изображать или мужчину. Гигантский гладиатор стоял в героической позе, расставив ноги и подняв вверх одну руку, которая отломилась в локте, оставляя всем желающим гадать, что монументальная фигура раньше держала над собой. Оружие? Отрубленную голову? Сердце врага? В этой драматической позе, лишенной главной детали композиции, скрывалась определенная ирония. Иллитиан подумал, что, возможно, это некое аллегорическое предупреждение.

Одинокий транспорт, так плотно укутанный в защитные поля, что походил на яйцо, спускался из золотого облака войск Крайллаха. Прежде чем он успел приземлиться, от роя, гудящего над крепостью Кселиан, оторвался единственный «Яд», напоминающий шершня. Он обрушился вниз, явно контрастируя с сонно парящим кораблем Крайллаха. Через секунду «Яд» резко затормозил и замер, из него выпрыгнула атлетически сложенная фигура и легко приземлилась в пыль недалеко от Иллитиана.

– Кселиан, – бесстрастно поздоровался Иллитиан.

– Иллитиан, – напряженно ответила Кселиан.

Транспорт Крайллаха опустился, остановился, слои щитов и брони медленно сползли назад. Едва увидев морщинистого архонта, Кселиан шагнула вперед, но сдержалась. В ее мозгу витала дикая мысль разом убить и Иллитиана, и Крайллаха – соблазнительная, но невыполнимая идея, которая никак не хотела покидать ее возбужденный разум.

– Крайллах, – Иллитиан как будто приветствовал старого друга.

Взгляд старого архонта метнулся от щеголеватой, невысокой, облаченной в черное фигуры Иллитиана к внушающей страх воительнице. Она выглядела так, будто готова была убить его прямо сейчас.

– Кто-то, – начал Иллитиан, – пытается всех нас выставить дураками…

– С Крайллахом ему и трудиться не надо, – перебила Кселиан. Крайллах попытался было возразить, но Иллитиан уверенно взял инициативу в свои руки и начал сыпать шелковыми банальностями. Снисходительность в его голосе перешла на совершенно новый уровень.

– Пожалуйста, Кселиан, бедный Крайллах чуть было не стал жертвой убийства, в своем собственном доме, к тому же атакующие прикрылись твоим именем. Получилась небольшая заварушка, я поехал сюда в качестве посредника, и по пути на меня напали. Кто-то играет с нами, и, думаю, можно не говорить вам, кто это такой.

– Тебя тоже атаковали? – кошачий взгляд Кселиан внезапно впился в Иллитиана.

– Да, милая моя, они ждали, что я полечу спасать тебя. Подозреваю, что нападение на Крайллаха должно было запустить в ход весь сценарий.

– Думаешь, это ты был целью? Они выпустили в моем дворце стеклянную чуму! – заорал Крайллах, не в силах больше сдерживать отвращение и негодование.

– И что ты сделал – напал на меня? Ты глупец, Крайллах! – сплюнула Кселиан.

– Как ты наивна, Кселиан! – парировал Крайллах. – Они пришли под твоим именем! Если бы ты обладала малейшим чувством этикета, то поняла бы, что у меня не было иного выбора!

– Видите ли, – промурлыкал Иллитиан, – по законам Векта кто-то должен заплатить за нападение, и это должно произойти публично. Это для того, чтобы правили сильнейшие.

Он бросил многозначительный взгляд на тренировочные поля вокруг. Поблизости все еще тлели ряды рабских жилищ, всюду в пыли были разбросаны жалкие холмики скорчившихся тел.

– Обе стороны понесли урон, как и следовало. Я думаю, мы все можем отправиться по домам, – предложил Иллитиан. – Честь удовлетворена, так что теперь нам, пожалуй, следует направить энергию на разорение девственного мира, пока нас не постигли какие-нибудь новые несчастья.

Крайллах сохранял не совсем убедительный гордый вид, но выражение его глаз свидетельствовало об отчаянии и согласии с Иллитианом. Иллитиан насладился теплым чувством успеха, поняв, что ему удалось завлечь Крайллаха в свой набег.

– Нет, – вдруг отчетливо произнесла Кселиан.

– Нет?

– Нет, я не удовлетворена. Я не нападала на Крайллаха и не хочу отвечать за последствия его заблуждений.

– Полагаю, ты хочешь компенсации, – нарочито громко заявил Крайллах. – Хорошо, я…

– Я требую крови! Здесь и сейчас! Если ты не хочешь сражаться с моим кабалом, то должен биться со мной. Крайллах, раз уж ты ссылаешься на законы и традиции, то я воспользуюсь своим правом вызвать тебя на дуэль – во имя своей чести!

Пораженный Крайллах отступил на шаг. Иллитиан опасался, что тот сейчас кинется к своей колеснице и сбежит. К счастью, Крайллах был достаточно умен, чтоб этого не делать, и быстро совладал со страхом. Когда архонту бросали вызов перед равным по положению свидетелем, отступить он не мог. Он мог как угодно хитрить, мог подослать убийц к своему противнику или самым низким образом эксплуатировать этот вызов, чтобы выйти победителем, но не мог отказаться от вызова, если только не хотел совершенно утратить свой статус. Таков был закон Векта – закон джунглей, где выживают лишь самые приспособленные. Повисла долгая пауза, и наконец старый архонт нарушил молчание.

– Очень хорошо… – начал Крайллах. – Время и место назна…

– Нет. Здесь и сейчас. Иллитиан будет свидетелем. У нас… – Кселиан указала на полные кораблей небеса, – предостаточно секунд для поединка.

Губы Крайллаха сжались в тонкую линию. Он оказался в ловушке. Иллитиан холодно оценил неожиданный поворот событий и задумался, на что рассчитывает Кселиан. Она была смертоносной мастерицей меча, великолепной и могучей, как пантера, но ее облачение лишь с большой натяжкой можно было назвать доспехом, так как оно обнажало фарфоровую кожу бедер, рук и живота. Крайллах же был полностью закован в сверкающий доспех, в котором, как знал Иллитиан по докладам шпионов, таились всевозможные трюки и секреты, не считая аугментированной мускулатуры. А одного удара древнего оружия Крайллаха хватит, чтобы лишить госпожу Клинков Желания жизни.

– Займите места, и давайте начнем, – сказал Иллитиан.

Дуэлянты разошлись на десять шагов и встали в облаках взбившейся пыли. Небо над их головами полнилось насекомым роем последователей Кселиан с одной стороны и дрейфующими кораблями Крайллаха с другой.

– Начинайте, – скомандовал Иллитиан.

Двое архонтов начали настороженно кружить друг вокруг друга то в одну, то в другую сторону, выискивая слабое место, куда можно нанести удар. Крайллах атаковал первым, внезапно активировав свои образы-двойники, и ринулся вперед, описывая смертоносную дугу своим искрящим клинком.

Кселиан отскочила назад, защитное устройство Крайллаха на миг смутило ее. Потом она рассмеялась и снова прыгнула навстречу врагу. Ее ножи вращались, превратившись в стальные веера. Дюжина рук с гибельными клинками Крайллаха ринулась к ней, но она ускользнула от них всех, пронесшись под мечами и нанеся несколько молниеносных ударов, которые выпотрошили бы врагов, будь те материальны.

Крайллах отступил и снова замахнулся. Кселиан инстинктивно попыталась парировать множество клинков, но это была ошибка. Раздался гром, один из ее ножей задрожал и разлетелся на куски, отшвырнул Кселиан назад, в пыль. Крайллах закаркал от радости и продолжил наступать.

Кселиан перекатилась и вскочила на ноги так ловко, что это выглядело как движение из танца. Ищущие ее плоти выпады Крайллаха казались медленными и неуклюжими, как будто она двигалась сквозь плетение реальности, постоянно опережая его на секунду. Где бы ни оказывался его клинок, ее там уже не было. Она рубила оставшимся ножом и касалась им то одного, то другого образа, как будто пересчитывая их, до тех пор, пока очередной удар не выбил искры, найдя настоящего Крайллаха.

Стремительные фантомы отчаянно закружились вокруг нее, пытаясь снова спрятать хозяина, но бесполезно: Кселиан не обращала на них внимания и неотступно следовала за отступающим Крайллахом. Теперь он сражался жестче и более искусно. Движения клинка ткали вокруг него сияющую паутину. Кселиан держалась на близком расстоянии, постоянно пригибаясь и отклоняясь, и держала нож наготове, дожидаясь, пока противник устанет.

Крайллах постепенно замедлялся, как заводная игрушка. Аугметика в его инкрустированной драгоценностями броне даровала ему силу и скорость, но не выносливость. Внезапно изогнувшись, Кселиан хлестнула клинком. Нож сверкнул в воздухе, рассек броню, и кисть руки Крайллаха упала наземь. Из разрубленного запястья хлынул фонтан крови. Древний гибельный клинок рухнул в пыль, все еще зажатый в подергивающихся пальцах. Крайллах закричал в ужасе и неловко попятился, едва не упав. Кселиан бросилась на него и вогнала нож в грудь врага по самую узорчатую рукоять.

Крайллах пошатнулся и повис на клинке. Кселиан злобно засмеялась, повернула нож и провела его сквозь сердце и легкие, брызгая алой кровью. Затем она выдернула оружие и с удовлетворенным видом шагнула назад. Крайллах откашлялся кровью и, дергаясь, повалился наземь. Кселиан опустилась на колено, прижав противника к земле, и приложила окровавленный нож к его лицу.

– Хочу, чтоб ты знал: тебе понадобится помощь, чтобы восстановиться после этого, Крайллах, – ядовито прошептала она, делая первый надрез. – Тебе понадобится больше помощи от этого «чистого сердца», чем самому Эль’Уриаку!

К тому времени, как Кселиан поднялась, Крайллах превратился в красный обрубок, кусок сырого слоистого мяса, в котором каким-то образом еще шевелилась жизнь. Из небесной колесницы тут же поспешили гемонкулы Крайллаха. Горбатые, облаченные в кожи фигуры припали к своему повелителю, будто летучие мыши-вампиры, и принялись зажимать вены и артерии, собирать куски, разбросанные Кселиан в приступе кровожадности. Пресытившееся облако прогулочных кораблей наверху начало расползаться между шпилей в поисках новых развлечений.

– Очень мило, Кселиан, – похвалил Иллитиан, негромко аплодируя. – Ты это серьезно сказала?

Та вызывающе откинула голову назад. Ее бледные руки и полные губы все еще блестели от крови. Если Кселиан и возбуждала Иллитиана, он этого не показал. От нее исходил сильный аромат страсти к убийству, соблазнительный и опасный, словно лезвие бритвы. Она улыбнулась, сверкнув белыми зубами на окровавленном лице.

– Крайллах никогда бы сам не согласился с нашим планом. Теперь у него есть стимул. Его могут вернуть и собственные гемункулы, но это займет слишком много времени. Они приползут к нам на коленях и взмолятся о помощи, как только он отрастит себе новый язык.

Чувство близости было редкой эмоцией для жителей Темного Города, и архонт из Верхней Комморры ощущал его даже реже, но, тем не менее, Иллитиан почувствовал нечто подобное, когда услышал слова «наш план». Через удар сердца незнакомое чувство задавила привычная, выработанная веками паранойя.

– Все это замечательно, – сказал он. – Так это ты подослала убийц к Крайллаху… и мне?

– Так тебе и скажи, – насмешливо ответила она и ухмыльнулась острыми белыми зубами. – Что ты подумаешь обо мне, если это действительно я? А если я скажу, что нет, поверишь ли ты?

– Я не верю, что их наняла ты. Думаю, это Вект.

– Ты льстишь мне своим благородством, лорд Иллитиан.

– Это мой долг, леди Кселиан.

– Я чувствую, что надо устроить торжество в честь моей победы. Останься ненадолго и… развлеки меня.

– Сожалею, моя леди, но у нас остался лишь день до набега, и нужно еще много всего сделать… Я вынужден отказаться от этого несомненного удовольствия.

Кселиан рассмеялась и подняла руки к кружащим над ней Разбойникам и геллионам. От стаи оторвались «Яды» и нырнули к ней.

– Тогда торопись, Ниос. Ожидание не приносит ничего хорошего – спроси хоть Крайллаха.

Она немного разбежалась, ловким скачком запрыгнула на пролетающий мимо «Яд» и перемахнула через борт одним стремительным движением. Иллитиан смотрел вслед машине, пока та не исчезла в крепости, потом оглядел кровавый круг, в котором сражались архонты, и спокойно вздохнул. Кселиан и не подумала спросить, не он ли был тем, кто подослал убийц.

 

Глава 7. КРОВЬ НА КЛЫКАХ И КОГТЯХ

Кабал Белого Пламени контролировал Коготь Ашкери и владел эксклюзивными правами на все восемнадцать километров причальных шипов, которыми делился только со своими союзниками. Живя среди густонаселенных шпилей Комморры, легко было забыть, что город первоначально строился как перевалочный пункт, перекресток Паутины, откуда расходились сотни тысяч путей в различные точки ее плетения.

Рост богатства Белого Пламени был прямо связан с его экспансией по Когтю Ашкери и захватом его доков. Когда Ниос Иллитиан убил своего предшественника и стал архонтом, кабал контролировал только три причала на этом когте. Первым же делом Иллитиан принялся уничтожать или присоединять меньшие кабалы, контролирующие причальные шипы рядом с его собственными. Логика была проста. Огромный мегаполис неустанно поглощал ресурсы, и каждый день тысячи судов выгружали награбленное добро, чтобы утолить его голод. Завладев всего лишь малой долей портовых сооружений города, Иллитиан обеспечил непрекращающийся поток богатств в сундуки Белого Пламени.

Обычно Коготь Ашкери кишел работорговцами, купцами и даже редкими ксеносами, которые платили за право входа в Темный Город через владения Иллитиана. Но сегодня шипы-причалы были заняты исключительно военными кораблями. Гигантские, похожие на акул крейсеры типа «Пытка» занимали каждый по целому шипу и жадно заглатывали ряды воинов разверстыми пастями. Меньшие фрегаты «Корсар» толклись возле других причалов, загружая торпеды и ударные машины.

Здесь присутствовали корабли многих кабалов, что создавало напряжение, но все пронизывало чувство возбуждения и подъема энергии. Оскорбления и недопонимания, которые становились причиной насилия на улицах Комморры, временно откладывались в сторону. Кабалиты вели себя как никогда спокойно, как будто пришли на званый вечер и не хотели опозориться перед хозяином.

Бок о бок скользя сквозь толпу, Ксагор и Харбир то и дело бросали друг на друга подозрительные взгляды. Они разыскивали корабль архонта Белого Пламени по приказу мастера Беллатониса, который не иначе как из-за извращенного чувства юмора объявил их идеальными кандидатами в напарники. Харбир подозревал, что это и есть наказание за те события в Вольерах. У него руки чесались пырнуть Ксагора в первый же миг, как тот повернулся спиной, но мастер-гемункул очень красочно описал муки, которые должны будут постигнуть того из них, кто вернется без другого. Ксагор принял ситуацию с той же унылой обреченностью, с какой, по-видимому, относился к большей части своей жизни.

– Много кораблей, больше, чем Ксагор когда-либо видел, – пожаловался развалина.

– Высматривай самые крупные, тупица. Архонты на таких летают. Когда найдем большой корабль с белым пламенем на боку, значит, он-то нам и нужен.

– Да, да. Совершенно очевидно.

Иллитиан смотрел на приготовления с мостика своего флагмана, древнего корабля со славным именем, которое на языках низших рас звучало бы примерно как «Невоздержанный Ангел». Девятая Хищница прибыла в полной силе, их можно было легко узнать по приметным узорам в виде перьев, украшающим истребители «Острокрылы» и бомбардировщики «Вороны Пустоты», которые влетали в открытые ангары кораблей. Номинальный предводитель набега Маликсиан Безумный находился на борту собственного корабля, «Смертельного Удара», и с нетерпением ожидал отбытия. Один из крейсеров, сияющий поблекшим величием ушедших эпох, принадлежал Вечному Царствию. На его борту скрывался Морр, командующий в отсутствие своего израненного господина. Как и обещала Кселиан, восстановление Крайллаха оказалось медленным и мучительным. Он прислал сообщение из регенерационного склепа, практически умоляя, чтобы ему позволили принять участие в захвате миропевца, при условии, что он тоже получит от этого пользу. Рядом с «Корсарами» Иллитиана, защищенными черными панцирями, держались эсминцы Кселиан с резкими контурами и крыльями, загнутыми словно крюки. Корабли целого сонма меньших кабалов втискивались, куда могли.

Несмотря на то, что приготовления шли, как полагается, Иллитиан ощущал недовольство. Воины всходили на борт, заряжались орудия, военная составляющая набега постепенно собиралась с обычной эффективностью, которую комморриты демонстрировали всякий раз, когда шли на охоту за рабами. Но набег был, по сути, ширмой и не представлял никакой важности по сравнению с истинной миссией – пленением миропевца. И вот эта часть плана развивалась совсем не так, как надо.

Иллитиан повернулся и заново осмотрел разношерстную компанию тех, кто вызвался участвовать в его предположительно секретной миссии.

Кселиан прислала своего агента – гибкого суккуба Аэз’ашью – чтобы «убедиться, что все пройдет гладко». Она дерзко стояла на командной палубе и рассматривала Иллитиана с нескрываемой надменностью. Ведьма знала, что тот не может ей отказать. Роль Кселиан в заговоре была попросту слишком велика, чтобы рисковать расположением ее госпожи. Как все ее братья и сестры-ведьмы, Аэз’ашья была быстра и смертоносна, так что, по крайней мере, могла быть полезна. Другие двое, которые прибыли позже, не могли похвастаться подобным.

Беллатонис настоял на том, чтоб направить на захват миропевца двух своих агентов, дабы «удостовериться, что субъект прибудет невредимым», и оправдал этот поразительно беззастенчивый поступок «особыми условиями операции». Эти двое, маленький дрожащий развалина в маске и ушлого вида наемник, не внушали особого доверия. От них несло дешевыми наркотиками и выделениями с примесью острого запаха химикатов и страха. Иллитиан пока что раздумывал, выполнить ли ему просьбу гемункула или просто вышвырнуть эту парочку из ближайшего шлюза.

Больше всего Иллитиана беспокоил палач Крайллаха, Морр, который все гремел что-то о том, что должен лично отправиться на миссию «ради своего архонта». Очевидно, им двигало какое-то малопонятное чувство долга и желание восстановить своего повелителя.

Инкубы, предположительно, хорошо умели прятаться, но огромный воин в тяжелых доспехах, вооруженный двухметровым клинком, все же не производил на Иллитиана впечатление идеального кандидата на миссию, связанную с глубоким проникновением в сердце вражеской территории. И опять же, сложно будет отказать верховному палачу, если это вдруг понадобится. В принципе, было ожидаемо, что союзники Иллитиана будут следить, чтобы он не взял весь контроль на себя, и начнут проталкивать своих посланцев в гущу событий, но это утомляло, если не сказать больше.

Как ни прискорбно, но несколько неясных переменных, присоединившихся к его тщательно спланированной миссии, оказались не самой худшей из проблем Иллитиана.

Его основной агент, тот, от кого зависел успех всех его усилий, куда-то пропал. Связи с ним не было уже с неделю, с тех пор, как он пообещал разведать местонахождение цели. Можно было спокойно предположить, что он уже мертв, но тогда приготовления к набегу были бессмысленны, и остановить их уже было нельзя. Колеса пришли в движение.

Если агент Иллитиана погиб, то вся миссия – это выстрел в темноту. Но его все же стоило сделать, надеясь на крохотный шанс попасть в цель, который мог окупить все потери. Архонт с плохо скрываемой неприязнью обратился к гостям.

– Аэз’ашья, добро пожаловать. Передай комплименты своей госпоже, нашему дорогому другу, – шелковым голосом приветствовал суккуба Иллитиан. – Окажи милость, прими под свое руководство этих двух… индивидов и устрани их из моего присутствия.

– А потом? – кокетливо приподняла брови Аэз’ашья.

– Держи их рядом, позже они отправятся с тобой на задание.

Теперь агенты Беллатониса выглядели напуганными, а Аэз’ашья – раздраженной и разочарованной. Иллитиан почувствовал себя немного лучше.

Пока наверху кипели приготовления к набегу, верховный гемункул Иллитиана, Сийин, был занят своими делами внизу. Он полз в глубины под центральным пиком, проходя извилистыми тропами к самым древним ямам под городом, где бесчисленные века селились ковены гемункулов. Он ориентировался в лабиринте застенков и ублиетов посредством нанесенных мелом знаков и фетишей в виде спирального круга – печати Черного Схождения, которая вела его по усеянным лезвиями переходам и железным мостам вниз, все время вниз, в глубины, где обитали мастера ковена. Сийин вошел в те места, где свет был поверженным врагом, и многовековые боль и мучения осели на стенах подобно слою темной глины. Наконец он добрался до медленно вращающегося лабиринта, полного ловушек – логова ковена – и пошел медленнее, временами останавливаясь, чтобы потереть руки, облизать губы и подумать, куда ведет следующий изгиб или поворот. Он уже давно не спускался сюда, чтобы встретиться со скрытными мастерами, и с трудом мог вспомнить верный маршрут.

Воздух рассекали тонкие, как паутина, мономолекулярные нити, под невинными с виду замковыми камнями скрывались гравитационные ловушки, в стенах скрывались веера агонизаторов, полуразумные облака ядовитого газа и мириады других смертоносных устройств. Явно не время быть неточным. Сийин поздравил себя с верным решением. Как раз на этот случай он прихватил с собой эликсир – субстанцию, дистиллированную из синапсов раба-ученого. Он пошарил в кожаной мантии, торжествующе достал крошечный хрустальный флакон, открутил крышку и позволил единственной капле вязкой жидкости упасть на свой дрожащий розовый язык.

Сийин все еще смаковал пикантный вкус, когда точный путь через лабиринт всплыл перед его внутренним взором, как будто нарисованный сияющим неоном. Он двинулся по сложной, извивающейся дороге, как будто совершая па танца – три вперед, один налево, пять вперед, поворот направо… Так, спиралями и кругами, Сийин медленно, но уверенно спустился в Зал Искусства, где его с нетерпением дожидались члены ковена Черного Схождения. Их было четверо, два из них – тайные мастера в капюшонах и костяных масках, третий был облачен в изумрудно-черные одеяния приближенного секретаря. Четвертый представитель ковена оставался скрыт в тенях, и его зловещее присутствие маскировали поля, создающие помехи, которые не могло пронизать даже улучшенное зрение Сийина.

– Ты опоздал! – ощерился секретарь. – Ты не хозяин ковена, так почему ты смеешь заставлять нас ждать?

– Приношу свои скромные извинения, секретарь и мастера, – выдохнул Сийин, поклонившись каждому присутствующему.

– Мы здесь только потому, что ты обещал нам вести о Беллатонисе, – тонким высоким голосом пробрюзжал один из тайных мастеров.

– Именно так, – резко подтвердил секретарь. – Говори же, что ты выяснил?

Сийин подождал, пока они замолчат. Они выше его по рангу, особенно приближенный секретарь, но Сийин имел преимущество: у него на руках была свежая информация. Поэтому он помедлил, прежде чем отвечать.

– Ваша честь, я уверен, что отступник Беллатонис занимается запретным делом по поручению архонта Иллитиана.

– О, неужели? – с явным интересом протянул секретарь. – И чем ты можешь это доказать?

Сийин нервно облизал губы. Доказательств у него было крайне немного. Вместо этого он решительно преподнес свои предположения как факты.

– Иллитиан встретился с Беллатонисом, а после этого окольными путями послал ему некий дар. К тому же у меня есть причина считать, что отступник создал себе мастерскую, спрятанную где-то в городе.

– Я слышу догадки, но не доказательства, – презрительно усмехнулся секретарь. – Что это за дар? По твоим уклончивым словам можно предположить, что ты не перехватил посылку и не узнал, что в ней было. Точное местоположение этой фантомной мастерской ты тоже не можешь назвать. У тебя ничего нет.

– Да, но все кроется в контексте этих с виду мелочных событий, – выкрутился Сийин и разыграл козырную карту. – В этот самый час Иллитиан и его союзники выдвигаются в набег на девственный мир. Набег происходит под покровительством архонта Маликсиана, но я не сомневаюсь, что Иллитиан уговорил его на это, и, более того, первоначально весь поход был идеей Беллатониса.

Сийин помолчал и оглядел всех собравшихся членов ковена, поворачивая к ним свое круглое растянутое лицо. Он чувствовал немалое удовольствие от вызванного у них дискомфорта.

– Я уверен, что Иллитиан ищет чистое сердце.

Четвертый представитель ковена, скрытый пеленой искажения, до сих пор не говорил и не двигался, но неожиданно отреагировал на эти слова. По комнате эхом пронесся пронизанный помехами шепот, похожий на звук лезвия, скользящего по точильному камню.

– Оставьте нас, – сказал он.

Тайные мастера в масках и приближенный секретарь в зеленой мантии развернулись на каблуках и немедленно исчезли в затененных проходах, так быстро, что казалось, будто их мгновенно проглотила тьма. Сийин внимательно созерцал, как размытая фигура темнеет, плотнеет и превращается в высокого гемункула с узким, острым лицом, облаченного в шиферно-серую мантию мастера-избранника Девяти. Сийин молча поразился. Он только что перескочил через целых три ступени в запутанной, как лабиринт, иерархии Черного Схождения.

– Прискорбное дело, – голос водил камнем по стали, – но оно творится в твоих собственных владениях. Отступник завел себе новое логово под крепостью Белого Пламени, куда его пригласил твой хозяин, архонт Иллитиан.

Сийин захлебнулся от негодования и почувствовал, как кровь хлынула к растянутому лицу. Дела, которые Иллитиан вел с бродягой Беллатонисом, – уже само собой плохо, но куда хуже было то, что он пригласил этого пса в собственный дом. Гемункулы медленно приходили в ярость, невероятно медленно по стандартам комморритов, но когда их холодный и яркий гнев все же возгорался, его было практически невозможно угасить. Сийин почувствовал первые искры этого гнева, тлеющие внутри него.

– Этого нельзя потерпеть! – прошипел Сийин. – Беллатонис оскорбляет наш ковен и нас всех! Он топчет наши учения и насмехается над нашими писаниями. Он подвергает город опасности! Его нужно остановить!

Мастер-избранник задумчиво кивнул. Его глаза были заменены плоскими пластинками черного кристалла, и веки судорожно смаргивали на тусклом свете.

– Тебя переполняет дух праведного отмщения. Это хорошо, – проскрипел мастер-избранник. – Но достаточно ли велика твоя ненависть, чтобы перенести тебя на следующую ступень схождения?

Сийин удивленно моргнул. Новая ступень значит, что он станет мастером, равным по рангу Беллатонису до того, как тот ушел из ковена. Ради этого он готов был практически на все.

– Я ненавижу Беллатониса, – сказал он и осознал, что эти слова вызывают у него возбуждение. – Я ненавижу и хочу уничтожить его.

Мастер-избранник кивнул и протянул ему маленькую вещицу, узорчатый ключ со множеством тонких бороздок.

– Возьми это, подойди к сорок девятой расщелине и открой камеру. У твоего врага слабость к подаркам, и ты, возможно, найдешь там для него подходящий дар. Не медли. Я чувствую, что у тебя осталось немного времени. Забирай и уходи.

Сийин трясущимися руками принял ключ и пошел сквозь лабиринт. Он тщательно следовал всплывшим в памяти маршрутом и воспользовался еще одной каплей драгоценного эликсира, чтобы не сбиться с курса. На такой глубине большая часть лабиринта была совершенно лишена освещения, и только строгое следование пути, который был мнемонически имплантирован в разумы членов ковена, не давало заблудиться и погибнуть в чернильной темноте. Опустив голову и закрыв глаза, Сийин, как полагалось, сделал сорок девять шагов.

Открыв глаза, он увидел перед собой коридор, восьмиугольный в сечении и освещенный холодно сияющим аметистовым кристаллом под потолком. Путь преграждала тяжелая с виду круглая дверь из серебра. По ее поверхности спиралью закручивались письмена, исходящие от большой замочной скважины в центре. Сийин вставил в нее ключ, полученный от мастера-избранника, и остановился.

Что, если это была проверка? Или ловушка? Некоторые члены ковена могли бы воспользоваться тем, что он отвлечен Беллатонисом, чтобы избавиться от него… Гемункул неуверенно дотронулся до ключа, торчащего из замка. Потом он вновь подумал об унижениях, которым подвергал его Иллитиан. Сийин не мог восстать против своего архонта и надеяться, что выживет после этого, но мог, по крайней мере, нанести удар соперничающему гемункулу, получив на то благословение ковена.

Он схватил ключ и повернул. Тот закрутился, сначала медленно, потом быстрее, а затем полностью исчез в скважине. Несколько ударов сердца ничего не происходило, потом Сийин заметил, что на кажущейся сплошной поверхности двери проступили прорези и разделили ее на концентрические кольца. Они начали вращаться независимо друг от друга, пока не приняли нужное положение и аккуратно сложились друг внутрь друга, открывая путь внутрь. Наружу потянуло затхлым воздухом, отчего Сийин чихнул. Должно быть, камера простояла запертой сотни лет. Несмотря на его опасения, оттуда не вылетели твари пустоты, чтобы атаковать его или проклясть, исполнив все его желания. Внутри что-то едва заметно мерцало, и, следуя за этим блеском, он вошел в маленькое восьмиугольное помещение, в основном заполненное полками из тонких листов хрусталя. Сийин еле слышно ахнул, увидев то, что находилось перед ним.

Здесь были разложены всевозможные атрибуты тайного искусства: инкрустированные шкатулки, ящички, затейливо украшенные лезвиями, рунические тетраэдры, туго свернутые сферы из блестящего металла, горшки, амфоры, курильницы и тигли. Настоящие сокровища. Они были богато украшены с немалым, хотя и жутковатым мастерством, но только гемункул знал их подлинную цену. Содержимого хранилища хватило бы, чтобы разорить целый кабал, приобрести флот или подкупить гарнизон крепости. Эти редкие и смертоносные драгоценности представляли собой тончайшие механизмы мучения.

Сферы назывались Анимус Витэ и состояли из разумных, острых как бритва, туго свернутых металлических лент. По команде они стремительно разворачивались, хватали жертву и так же быстро сжимались вновь, с восхитительной неизменностью разрубая беспомощное тело на куски. К сожалению, Беллатонис узнает эти приметные устройства задолго до того, как их можно будет поднести на расстояние, достаточное для убийства…

Сийин перевел взгляд на маленькую черную коробочку с узорчатыми лезвиями, торчащими из каждого угла. В ней он узнал Шкатулку Свежевания. Если открыть ее с правильными словами, наружу вырвется сонм невидимых убийц и начнет кусать жертву, не делая различия между доспехами и плотью, словно вихрь незримых клыков. Сийин слышал рассказы, что, закончив свою работу, эфирные существа из шкатулки приносили череп жертвы своему хозяину, восхитительным образом оставив невредимым мозг внутри.

Луноликий гемункул задумался. Большинство легенд, окружавших Шкатулку Свежевания, описывали ее как инструмент наказания и террора, но не казни, и уделяли особое внимание жутким страданиям беспомощной жертвы. Сийин же нуждался в устройстве, которое гарантированно и полностью уничтожит Беллатониса, не оставив ни шанса выжить. Он с сожалением отверг идею использования шкатулки и двинулся дальше.

На соседней полке лежал толстый угловатый обломок хрусталя. Увидев его, Сийин зашипел и начал двигаться более осторожно, стараясь не отразиться в зеркальной поверхности обломка. Это был Разбитоскол, легендарное творение безумного гения Ворша. Каждый Разбитоскол был сделан из фрагмента сложнейших врат между измерениями, которые назывались Зеркалом Граней. Когда портал был разрушен, Ворш тщательно разыскал каждый его фрагмент и превратил их в оружие. Благодаря некой странной гармонии между измерениями, которую понимал только этот сумасшедший ученый, можно было поймать чье-либо отражение в осколок и разбить его, и тогда жертва тоже разлеталась на куски. Сийин считал, что в городе осталось очень мало Разбитосколов – если они вообще еще оставались – но вот лежал один из них. Может быть, именно ему предназначено стать погибелью Беллатониса?

Сийин нахмурился. Чтобы успешно воспользоваться Разбитосколом, нужен храбрый и ловкий прислужник. Ни один из его развалин не подходил, и он вряд ли мог рисковать, совершая попытку убийства лично. Кроме того, он чувствовал, что не мог полностью доверять эзотерическому орудию измерений, не видел в нем способа навсегда избавиться от соперника. На каком-то глубоком уровне ему хотелось бы видеть тело – разумеется, уничтоженное, превращенное в кровавое месиво, но желательно реальное и осязаемое. Тринадцать основ мести очень ясно говорили об этом: нельзя считать врага мертвым, пока не найдено тело. Гемункул задумчиво облизнул тонкие губы. Убить другого гемункула – редкое удовольствие, так как ковены больше времени проводили, борясь с внутренними конфликтами, нежели допуская их. Таким образом, какой бы способ нападения Сийин не выбрал, он должен быть совершенно неожиданным и вызвать мгновенную смерть.

Он проигнорировал другие шкатулки, сферы и тигли. Все они причиняли психические страдания, которые для мастера-гемункула вроде Беллатониса были не больше, чем щекотка. Сийин уже собирался вернуться к Шкатулке Свежевания, когда его взгляд упал на самую скучную и тусклую вещицу из всех, что он здесь видел. Это была маленькая трехсторонняя пирамидка не длиннее его большого пальца, сделанная из матового шершавого материала, похожего на обугленную кость. Серебристые руны, вырезанные на поверхности, предупреждали о мрачных последствиях активации этого предмета.

Это были рунические врата, портативный ключ к Паутине, но этот конкретный портал вел в участок измерения-лабиринта, который давно погрузился в безумие и распад. В годы ученичества Сийин однажды видел, как работала такая вещь. Его старый мастер, Раккар, воспользовался силой темных врат во время разорения мира рабов. Прошлое всплыло перед внутренним взором Сийина. Предводители рабов укрылись в одной из более крупных лачуг, и их охраняло много вооруженных сторонников. Отчаяние озлобило рабов, вплоть до того, что они оттеснили воинов архонта своим яростным огнем. Не обращая внимания на выстрелы, Раккар вышел вперед и метнул маленький темный тетраэдр в гущу рабов.

Сийин узрел черно-фиолетовую вспышку, которая в мгновение ока исчезла – врата открылись всего на долю секунды. А потом тетраэдр упал наземь, инертный и безжизненный. Но в этот краткий миг все рабы на расстоянии дюжины шагов были расплющены в кровавую жижу и размазаны по стенам и полу, которые были иссечены и исцарапаны, как будто их терзали чудовищные когти. Это мгновенно сломило волю рабов, и выжившие заняли свое место в привычном порядке вещей: начали бегать и кричать, пока их не отловили.

Потом, в один из редких периодов ясного сознания и общительности, Раккар объяснил Сийину, как работают темные врата. Он сказал, что в запретных местах плодятся невозможные сущности, твари, для которых открытый портал – приглашение протянуть наружу свои ложноножки и броситься на все, что окажется в зоне досягаемости. Если настроить портал таким образом, что он будет открываться лишь на долю секунды, то можно избежать неприятностей, связанных с длительным присутствием чудовищ, и получится эффективное оружие. Раккар ревностно хранил свои темные врата и не доверял их ни одному своему приспешнику, и даже Сийин больше ни разу не видел, как он их применяет.

Гемункул облизнул губы и криво улыбнулся. Угостить Беллатониса погибелью того же рода, как та, которую он грозил обрушить на город – в этом была поэтическая справедливость. Устройство легко запустить, оно действует достаточно широко и смертоносно, так что неминуемо исполнит свое предназначение. Идеально. Дрожащей рукой он потянулся к маленькому тетраэдру. Он казался более тяжелым, чем надо, и прохладным на ощупь. Когда гемункул вышел, дверь беззвучно развернулась за ним и закрылась, скрывая содержимое камеры еще на сотню лет. Сийин сконцентрировался на маршруте, который вывел бы его из Зала Искусства и лабиринта Черного Схождения.

Только потом, когда Сийин уютно устроится в собственном безопасном логове, он начнет размышлять, как именно преподнести Беллатонису этот особенный подарок.

Объединенный военный флот, поднимающийся от Когтя Ашкери, представлял собой великолепное зрелище. Корсары стремительными роями следовали за степенно плывущими крейсерами. Теневые поля мерцали, приобретая фантастические обличья, превращая их в мифических зверей, облака из огня и молний, замки фей и корабли чужих рас по прихоти своего хозяина.

Подлинное величие Комморры можно было оценить только из пустоты, окружающей ее. Только в относительно узкой полосе между самим мегаполисом и преградами, оберегающими его от бушующих энергий варпа, можно было оглянуться и увидеть лик Темного Города.

Удаляясь, многокилометровые причалы превращались в тонкие пальцы, потом в иголки, а панорама города все ширилась. Флот прошел между когтями причалов, среди потоков других кораблей, постоянно курсирующих в город и из города, чтобы утолить его вечный голод. Бесконечная панорама, полная огней, простиралась в темноте позади. Город сиял, как волшебный замок в ночи. В сердце его поднимались шпили, минареты и остроконечные башни Верхней Комморры, тянущиеся к короне пленных солнц. Зубчатые шпили, иглами вырисовывающиеся в панораме, на таком расстоянии казались тонкими и хрупкими, хотя вблизи были огромными, как горы. Под скоплением башен Верхней Комморры раскинулся широкий диск причальных когтей, цепляющихся за пустоту, словно грубые пальцы. В пространстве меж них громоздились ярусы и округа Нижней Комморры, как пластины гриба, растущего между узловатыми корнями дерева. Ниже причальных когтей, будто сталактиты в пещере вечной ночи, свисали темные собратья верхних шпилей – рабские фабрики, ямы гемункулов, фермы плоти и перевернутые жилища, полускрытые густым туманом собственных выбросов и освещенные лишь зеленоватым гнилостным светом горючих газов. Таким виднелся снаружи город-порт Комморра, чем-то похожий на невозможно огромное, колючее морское создание, кормящееся в глубине океана.

Перед авангардом флота раскрылся круг из зеленого пламени, будто глаз из какой-то адской реальности. Один за другим боевые корабли проскользнули в ожидающий портал, ведущий в измерение-лабиринт. В считанные секунды тот проглотил весь флот и исчез, и вечная ночь Темного Города снова вступила в свои права.

Корабли кабалитов понеслись по изгибающемуся туннелю из радужной энергии, чьи стены рябили насыщенными цветами. Сквозь движущуюся пелену временами виднелись участки звездного неба и тут же исчезали. Паутина была чудом межизмеренческой инженерии, которое создали сущности, еще более древние, чем сами эльдары. Ее кружево было соткано из материи варпа и тянулось между материальным и нематериальным мирами, часть их обоих и вместе с тем нечто отдельное. На заре истории эльдары обнаружили Паутину, и их быстрые умы вскоре разобрались в лабиринтообразном плетении этого измерения и освоили его пути. На пике своего могущества они возвели на ее перекрестках огромные города-порты, дворцы и потайные владения, не сознавая, что создали последние оплоты своей цивилизации, где та спаслась после Падения.

В некоторых местах туннель ветвился и проходил через громадные парящие врата из призрачной кости и золотистого металла, покрытые колдовскими рунами направления и защиты. Корабли пролетали мимо многочисленных мелких ответвлений, ведущих к паутинным порталам на каких-то планетах, куда могли пройти лишь пешие войска и легкие транспорты. Таковы были многие участки измерения-лабиринта. Большие артерии, пригодные для кораблей, встречались реже и были невероятно ценны.

Современная Паутина разительно отличалась от той, что существовала в золотые дни империи. Войны и катастрофы создали в ней тысячи прорех. Местами пути распались, сделав недоступными целые регионы, местами разрушились защитные преграды, и в туннели проникли странные существа из иных реальностей. В нынешние времена путешествие через измерение-лабиринт стало таить в себе опасность. Чтобы пробраться по протянутой сквозь измерения сети артерий и капилляров, требовались навыки, интеллект и опыт бесчисленных тысячелетий.

Корабли кабалитов-налетчиков мчались по лабиринту с заносчивой уверенностью. Эльдары Комморры стали хозяевами Паутины, она была их охотничьими угодьями, их собственной бескрайней вотчиной. Они убивали все, что находили в туннелях, хотя на бескрайних просторах подобные встречи с дерзкими нарушителями были редкостью. Эльдары с искусственных миров все же отваживались время от времени использовать измерение-лабиринт, но делали это быстро, стремительно перемещаясь от одного безопасного места к другому, и только в случае нужды. Младшим расам не хватало ума и опыта, чтобы войти в Паутину, и многие порталы в реальном пространстве были снабжены смертоносными устройствами, предотвращающими их вмешательство.

Больше всего лабиринту угрожали сущности варпа, демоны из-за пелены, которые роились рядом и беспрестанно пробовали на прочность психические преграды, единственное, что отделяло их от желанных туннелей Паутины. В некоторых местах эфирные коридоры были окружены огромными спиралями из психически активной призрачной кости, которые восстанавливали Паутину и укрепляли ее защиту против бестелесных когтей, вечно терзающих стены снаружи.

Весь флот не мог проникнуть на девственный мир Лилеатанир через Паутину. Кораблям придется остановиться у развилки, чтобы выгрузить орудия и воинов, которые проникнут в меньшие проходы, а флот двинется дальше, к временно активному порталу в реальный космос, который, как считалось, находился недалеко от планеты. Одним из наиболее сложных этапов планирования были эзотерические исчисления, благодаря которым выведали эту информацию. Сложность маршрута к Лилеатаниру была еще одной причиной, по которой Иллитиан мягко вынудил Маликсиана выбрать в качестве цели именно этот мир. Его шпион отыскал на поверхности только один паутинный портал и доложил, что тот давно не использовался и стоит практически без охраны. Нога настоящего эльдара не ступала на этот девственный мир на протяжении столетий, поэтому существовала немалая вероятность, что краткоживущие экзодиты уже забыли, какой опасностью может грозить портал.

Флот без происшествий добрался до развилки и замедлился. Из ангаров начали вылетать потоки гравилетов и исчезать в более узком туннеле. Пока «Невоздержанный Ангел» разгружался, на всех изогнутых экранах его мостика вдруг появился глухой шлем-маска. Морр вышел на связь.

– Архонт Иллитиан, с дозволения архонта Маликсиана я решил присоединиться к экспедиции на поверхность Лилеатанира.

Иллитиан сдержал вздох и попытался воззвать к здравому смыслу.

– Ты уверен, что твое присутствие там жизненно важно для набега, Морр? Мне кажется, твое внимание должно быть полностью занято стратегическим управлением с корабля.

– Мое место – там, где я могу лучше всего послужить моему архонту. В текущих обстоятельствах это место – на передовой, на поверхности.

По крайней мере, Морр хотя бы пытался не выкладывать свои истинные причины напрямую. В конце концов, Иллитиан не мог ему запретить. То, что архонта извещали о принятом решении, было всего лишь делом вежливости.

– Что ж, доброй охоты тебе, Морр. Я уверен, что твои прославленные благоразумие и осмотрительность хорошо тебе послужат.

Если Морр и распознал в словах Иллитиана сарказм и скрытое предупреждение, он не стал на них реагировать.

– Благодарю, архонт Иллитиан. Конец связи.

Иллитиан вернулся к размышлениям касательно своей избранной группы. Первоначально он планировал отправить шестерых своих лучших оперативников, чтобы те встретились с агентом на заранее обговоренной точке на поверхности Лилеатанира. Но потом к миссии присоединились четверо других, агент пропал, и Иллитиан значительно уменьшил свой вклад в операцию. Он отправит с остальными двух членов своего кабала, не более того. Либо миссия достигнет успеха с шестью бойцами, либо вообще не состоится.

Похожие на стилеты «Рейдеры» и «Губители» все еще вылетали из раскрытых ангаров и исчезали в ответвлении. По сравнению с кораблями двигались они медленно, но космическому флоту придется преодолеть куда большее расстояние, пока он доберется до выхода из Паутины.

По расчетам Иллитиана, корабли появятся как раз в нужный момент, не больше чем через несколько часов после начала атаки на поверхности планеты. Это было немного рискованно, но Маликсиан не желал ждать, пока космический флот займет нужные позиции, и оттягивать нападение. Так что корабли придут позже и будут готовы принять в свои трюмы те немногочисленные стада рабов, которые удастся наловить Маликсиану в промежутках между погонями за гигантскими пернатыми.

Это не имело значения, главное, что Маликсиан будет отвлекать экзодитов. Из того, что безумный архонт возбужденно наговорил Иллитиану, становилось понятно, что у него не будет проблем.

Несмотря на заявления лазутчика Иллитиана, кланы Лилеатанира еще не полностью забыли истории о своих Темных Сородичах. Их предки мудро погребли единственный действующий паутинный портал на планете под титаническим курганом из земли и камней, чтобы им не так легко было воспользоваться. Избранное братство хранителей год за годом, век за веком несло неусыпную стражу на этом месте на случай, если темные когда-либо вернутся. Но в последнее время их роль свелась к тому, что они запрещали любопытной молодежи исследовать великую насыпь и рассказывали страшные истории об извергах, приходящих ночью.

Немногие теперь принимали предупреждения всерьез, и сами хранители превратились в объект шуток. Они жили в анархическом, аграрном обществе, где всегда было много работы и не хватало рук. Некоторые сородичи рассматривали касту стражей, не исполняющих какой-либо видимой функции, как излишество, а то, что экзодиты считали излишним, воспринималось со скептицизмом и даже отвращением.

И все же хранители обратили внимание на то, что огромный курган, скрывающий врата, в одну ночь слегка задрожал, как будто от странного локального землетрясения. В ближайшие селения послали гонцов с предупреждениями, которые были по большей части проигнорированы, а на следующий день расставили растяжки и впервые за много веков открыли осыпающиеся каменные ямы. Сородичи хранителей щелкали языками и вздыхали, глядя на бесполезно растрачиваемые усилия. Лилеатанир еще молодой мир, землетрясения здесь обычное дело, говорили они. Действия братства попахивали отчаянной попыткой доказать свою необходимость.

Комморриты действительно явились через несколько ночей, но шанса доказать свою правоту у стражей кургана не было. Загодя расставленные разрушители молекулярных связей одновременно испарили защитный холм и джунгли на километр вокруг. Древний орден хранителей, преданно оберегавших портал на протяжении веков, исчез в мгновение ока. Огромное кольцо сияющей плазмы еще висело в воздухе, когда первый «Рейдер» появился из открывшегося портала и устремился в ночь. Сверкающие врата исторгали все больше и больше по-осиному узких транспортов, пока, наконец, сплошной поток машин не взмыл в черные небеса, будто дракон из тьмы и лезвий.

Змееподобная флотилия устремилась на запад, распространяя волны ужаса и изумления среди туземцев Лилеатанира. Огни разметали тьму, когда первая волна атакующих ворвалась в ближайшие поселения и смела разрозненную оборону, наспех собранную экзодитами. Скопления тонких башен рушились и падали под разрушительными двойными поцелуями раскалывающих ракет, выпущенных незримыми бомбардировщиками, «Воронами Пустоты», которые уже унеслись прочь в ночное небо. Из «Рейдеров» высадились укротители и натравили на ошеломленных выживших кошмарные стаи химер. Противоестественные звери варпа побежали по лесу, завывая от жажды крови.

Экзодиты отважно отбивались, но битва была для них безнадежна с самого начала. Где бы отдельные группы не пытались организовать сопротивление, с небес их ряды прореживал смертоносно точный осколочный огонь. Острые укусы паралитических токсинов быстро превращали отряды гордых воинов-дикарей в кучи дергающихся беспомощных тел. Крича, как дети, ведьмы врывались в обрушенные здания, соревнуясь с химерами в поиске и убийстве жалких спрятавшихся беглецов. За считанные минуты сопротивление угасло.

Комморриты начали расходиться по сторонам и охотиться на тех немногих экзодитов, которые сбежали в джунгли при первом признаке нападения. Звенья Разбойников и геллионов на полной скорости устремились на поиски новой добычи, а «Рейдеры» поплыли под кронами деревьев с ловчими сетями наготове. Вдали запылало багровое пламя – нашли еще одно поселение. Одинокий «Рейдер», не примечательный ничем, кроме своих пассажиров, откололся от основного войска и направился на север, быстро оставив хаос позади.

Архонт Маликсиан летел во главе кабалитской орды на поблескивающем скелетоподобном «Рейдере». Всю ночь его силы безжалостно преследовали экзодитов, молниеносно наступая и одно за другим сокрушая их поселения. Сопротивление было слабым, и где бы оно не вспыхивало, его сразу гасила превосходящая огневая мощь комморритов. И все же, слушая доклады и подсчет рабов, Маликсиан чувствовал все большее и большее разочарование, ибо ночь подходила к концу, а никаких признаков того, чего он дожидался, не было. Только когда ранний свет зари пробился из-за горизонта, архонт разглядел то, от чего его сердце запело.

Вдали, озаренные первыми лучами солнца, хлопали могучие перепончатые крылья шириной с паруса. Он счастливо улыбнулся, поняв, что по такому случаю земляные черви все же поднялись в воздух. Через миг зазвучал высокий свист, и Девятая Хищница взмыла ввысь, чтобы принять вызов и начать воздушную охоту, позабыв на время все мысли о повседневном и приземленном сборе рабов.

Жизнь. Даже воздух девственного мира кипел жизнью. Она пробивалась сквозь землю, летала в небе, плавала в звенящих потоках и глубоких прудах. В тусклом свете звезд вырисовывались громадные деревья, поднимающиеся к небесам, широкие стволы и высокие кроны, превращающие лес в огромное подобие собора, где все было живое и росло во всех направлениях. Ярко цветущие, мясистые лианы опутывали деревья и извивались на земле, образуя толстые пружинистые ковры. Какие-то ползучие твари пробивались сквозь жирную плодородную почву под ногами, жевали листья и в свою очередь поедались маленькими крылатыми существами, которые летали сквозь полог леса и искусно лавировали между переплетенными ветвями. Светлоглазые длиннохвостые сумчатые пугались, видя пришельцев, и убегали, продираясь сквозь подлесок. Жизнь была везде.

– Отвратительно, – сказал один из агентов Беллатониса, наемник по имени Харбир.

– Да, да. Согласен. Ужасно негигиенично, – засопел другой агент гемункула, развалина по имени Ксагор.

– Тихо, – оборвал Морр. – Ни к чему выражать свои бесполезные мысли.

Морр не был руководителем операции. Теоретически никто из них не был главным, но инкуб сам собой излучал власть, и это сложно было игнорировать. Ксагор скривился, но Аэз’ашье, видимо, не было дела до слов великана-инкуба.

– Разве ты не чувствуешь? Это место совсем другое, не такое, как Город.

– Дома жизнь упорядочена с момента выращивания и до самой утилизации. А это просто анархия, – сказал один из посланников Иллитиана, выбритый налысо и похожий на ястреба воин Вирил. На нем был облегающий хамелеоновый костюм, в котором он выглядел, как стеклянная фигура.

Второй агент Иллитиана, женщина аристократичной внешности по имени Ксириад, ушла вперед на разведку маршрута. К неудовольствию Аэз’ашьи и Харбира, эта парочка настояла на том, чтоб покинуть «Рейдер» вскоре после того, как они отсоединились от основной массы кабалитской армии.

Морр прекратил спор, указав, что, несмотря на демонстративную примитивность, экзодиты вполне способны распознать энергетическую сигнатуру одинокого транспорта со значительного расстояния. Дикари предпочитали партизанскую тактику и наверняка бы напали из засады, заметив машину без сопровождения. Поэтому группа уже несколько часов шла пешком через кажущиеся бесконечными джунгли, лишенные всяких ориентиров и признаков цивилизации. Все ощущали иссушающий душу эффект пребывания в реальном пространстве, и терпение иссякало.

Наконец появилась Ксириад и сняла шлем хамелеоновых доспехов, отчего стала похожа на бестелесную голову. Они с Вирилом были очень похожи, вплоть до выбритых голов. Ксагор думал, что они кузены, Аэз’ашья считала их братом и сестрой, а Харбир предполагал, что это мать и дочь, замаскированная под сына, но он всегда питал слабость к театральным мелодрамам вроде «Отчуждений» Урсилласа. Морр хранил свое мнение при себе, а сами агенты Иллитиана не проливали свет на тайну. В разговоре, во всяком случае, Ксириад принимала роль старшего, как и сейчас.

– Камень встречи впереди. Признаков связного нет, но я не подобралась достаточно близко, чтобы убедиться в этом.

– Почему? – потребовал ответа Морр.

– Потому что я решила, что важнее сообщить вам, что мы уже близко, чем одной идти туда, где может быть ловушка, – сдержанно ответила Ксириад.

– Если мы не встретим этого «связного», сильно ли это уменьшит наши шансы на успех? – спросил Морр.

– Начисто. Сомневаюсь, что мы хотя бы сможем найти Мировой Храм без его помощи. Я уве…

Морр закинул огромный клинок на плечо и, не говоря ни слова, тяжелым шагом двинулся в том направлении, откуда пришла Ксириад. Остальным пришлось поторопиться, чтобы не отстать.

Камень встречи, о котором она говорила, оказался колоссальным кварцевым валуном, который торчал из лесной подстилки, как сломанный зуб. По его поверхности расползлись стертые от времени письмена, чужие символы, которые напоминали эльдарские, но имели куда более древнее происхождение. Камень окружала небольшая поляна, как будто деревья боялись расти слишком близко к этой чужеродной глыбе. Здесь висела тишина, резко контрастирующая с буйством жизни вокруг.

Морр без лишних церемоний зашагал вперед, и его безликая маска закрутилась по сторонам, как будто сканируя подлесок. Аэз’ашья легким шагом подошла к камню и рассмотрела письмена, не понимая их.

– Кто оставил эти знаки? – спросила она. Ей ответила одна из стеклянных теней, скользящих рядом – сложно было сказать, Ксириад это или Вирил.

– Похоже на символы Древних. Наверное, они создали это место много лет назад.

– Это ключевой камень, – не оглядываясь, прогрохотал Морр, который все так же стоял и изучал джунгли. – Мистические энергии планеты проходят сквозь эту точку и другие, что разбросаны по ее окружности.

Аэз’ашья, воодушевленная тем, что ей удалось разговорить обычно молчаливого инкуба, наградила его шаловливой улыбкой.

– Ты удивляешь меня, Морр. Откуда ты знаешь такие вещи? – спросила она с обезоруживающей невинностью.

– Я старше, чем ты думаешь, – тихо, как будто разговаривая сам с собой, ответил Морр.

– Так что, мы будем просто ждать? – протянул Харбир, поплотнее заворачиваясь в плащ. – Сидеть тут и надеяться, что этот таинственный связной появится до того, как Та, что Жаждет, обгложет нас до костей?

– Да. Да, согласен. Хозяин сказал: вернуться до рассвета! – активно закивал Ксагор.

– Неважно. Я могу найти Мировой Храм один, – сказал Морр.

Раздался резкий треск, и глазная линза Морра разлетелась на крошечные обломки кристалла. Огромный инкуб покачнулся и рухнул, как подрубленное дерево. Все остальные на миг застыли в изумлении. Еще один трескучий звук, и голова Ксириад – или, возможно, Вирила – превратилась в багровое облако.

– Засада! – крикнула Аэз’ашья, бросаясь в лес.

Она увидела какое-то движение в кронах деревьев, предательское стеклянистое мелькание среди листвы. Прозвучал еще один выстрел: снайпер метил в нее, но она была слишком быстра. Ответный осколочный огонь посек ветви вокруг и заставил фигуру-хамелеона уйти глубже в укрытие. Следующая пуля врезалась в землю перед ней, вскинув фонтанчик листьев и травы. Она прилетела откуда-то сзади, со стороны поляны, что означало, что по меньшей мере два снайпера держат ее в прицеле.

Аэз’ашья метнулась в заросли под деревом, где она заметила одного стрелка, решив, что ее товарищи справятся с другими врагами. Жизнь в Темном Городе оттачивала боевые инстинкты его обитателей практически с рождения. Ежедневные кровопролитие и насилие даровали им почти сверхъестественную способность принимать верные решения в опасных ситуациях, таких, к примеру, как засада с неизвестным количеством нападающих. Там, где элитный военный отряд был бы прижат к земле и порван на кусочки, комморриты атаковали в ответ, подобно крысам, загнанным в ловушку. Суккуб должна была настичь того, кто попался ей на глаза, а насчет помощи своим верным союзникам она подумает позже… Возможно.

Она подбежала к ближайшему дереву, ловко запрыгнула на нижние ветви и начала пристально рассматривать темные кроны в поисках пятна искаженного звездного света, которое выдало бы укрытие ее добычи. Вот оно – развилка на дереве всего в двадцати метрах. Аэз’ашья разглядела очертания фигуры в плаще, которая подняла длинную тонкую винтовку, целясь не в нее, а куда-то в сторону поляны. Ведьма незаметно подобралась к снайперу, практически беззвучно переступая стройными ногами.

Фигура в плаще выстрелила и повернулась, чтобы перейти на другую позицию. Но за спиной стояла Аэз’ашья с ярко сверкающими в руках кинжалами.

– Здравствуй, кузен, – промурлыкала она, заключая снайпера в бритвенные объятья.

Ксагор и Харбир бросились в укрытия еще до того, как первые тела упали на землю. Развалина сжался за поваленным деревом, стиснув в руке тупоносый осколочный пистолет. Харбир вытащил элегантный длинноствольный пистолет, перекатился на живот, быстро обстрелял листву, вскочил и помчался под покров леса.

Он зигзагами бежал по открытой поляне, думая, как ему повезло, что противник использовал игольные винтовки. Это однозарядное оружие отлично подходило для снайперов, но в данной ситуации им скорее стоило бы воспользоваться автоматическим огнем. Характерный трещащий звук, издаваемый покрытыми ядом иглами при переходе через звуковой барьер, дал ему понять, что он имеет дело с неопытными стрелками. Бывалые убийцы всегда снижали начальную скорость снарядов на своем оружии, чтобы не столь явно выдавать свое присутствие.

Он прыгнул за ближайшее дерево, услышав вой летящих к нему снарядов. Ствол содрогнулся, когда те ударились в его мягкую волокнистую древесину. Харбир выкатился из укрытия, открыл огонь, чтобы отвлечь атакующих, наделал дырок в кронах своими осколками и снова бросился за дерево, не посмотрев на результат. Его преследовало по меньшей мере два снайпера, и их смертоносные выстрелы попадали все ближе всякий раз, как он попадался им на глаза.

Наемник услышал тяжелые шаги и снова перевел взгляд на поляну. От того, что он увидел, у него отвисла челюсть. Морр снова оказался на ногах и неуклюже пробежал мимо Харбира. Инкуб размахнулся гигантским клэйвом, вогнал его в дерево неподалеку и в два удара вырубил из ствола огромный клиновидный кусок. С протестующим стоном дерево начало медленно заваливаться в сторону, быстро набрало скорость и наконец рухнуло с оглушительным грохотом. Воздух наполнился облаком листьев, через которое Харбир разглядел два движущихся пятна, которые пытались скрыться.

Инкуб и наемник бросились к ним, чтобы схватиться со снайперами в ближнем бою. Камелеолиновые плащи разметались во время падения, мельком виднелись то руки в легких бронеперчатках, то скрытые масками лица. В руках Харбира мгновенно оказался нож, изогнутые полметра бритвенно-острой стали, готовые вонзиться в плоть и выпустить наружу кишки. Морр преследовал врагов, как мстительный одноглазый бог, вырубая себе путь сквозь переломанные ветви.

Поняв, что бой неизбежен, один из снайперов повернулся и поднял винтовку. К изумлению Харбира, второй вогнал кинжал в незащищенную спину товарища, шагнул назад и поднял руки, сдаваясь. Его жертва закричала от неожиданности и рухнула лицом вниз, тщетно пытаясь схватиться за торчащую рукоять кинжала. Харбир почувствовал, как полная боли душа ускользнула в камень духа на шее. Смерть имела болезненно-сладкий привкус предательства. Тело еще раз дернулось и замерло.

Второй нес что-то нечленораздельное, не сводя глаз с трупа. Харбир с трудом отвлекся от свежего деликатеса души, буквально ждущей, когда ее подберут, и начал понимать, что тот говорит.

– …служу Иллитиану! Я Синдиэль! Его агент!

Обманчивая тишина повисла над поляной. Харбир выжидающе взглянул на Морра. Огромный инкуб остановил готовый снести голову клинок на середине удара. Долгую секунду он разглядывал незнакомца поверх клэйва, прежде чем убрать его.

– Говори. Твоя жизнь лежит на чаше весов, – четко проговорил Морр.

Снайпер стянул с головы капюшон, сорвал маску и с явным отвращением отбросил ее прочь. Лицо показалось Харбиру мягким и розовым, как у новорожденного. Но за темными глазами скрывалось нечто знакомое, блеск жажды убийства и сладострастия, который открыто горел на каждом лице в Темном Городе.

– Я Синдиэль, агент архонта Иллитиана из кабала Белого Пламени, – сказал странник с необычным, отдающим формальностью акцентом. – Простите. Я должен был встретиться с вами один, но мои… бывшие компаньоны последовали за мной. Думаю, они считали, что спасают меня.

Синдиэль издал сдавленный смешок. Он говорил быстро и взволнованно, постоянно оглядываясь на своего убитого товарища, и на его лице читались сложные эмоции.

– Ты можешь провести нас к Мировому Храму?

– Да! О да! Для этого-то я и пришел, – с облегчением затараторил перебежчик.

– Тогда добро пожаловать, Синдиэль, – проговорил Морр с торжественностью, удивившей Харбира. – Сколько эльдаров пошло за тобой? Нужно удостовериться, что никто не спасся бегством.

– Трое, только трое. Я думаю, твои друзья уже добрались до Кораллион и Белта, – он нервно постучал себя по уху. – Я слышал, как они погибли.

Появилась Аэз’ашья, вся в крови и явно довольная собой. Похоже, Синдиэль чем-то привлек ее, потому что она начала без всякого стеснения флиртовать с ним к одновременному восторгу и стыду последнего. Когда вернулась Ксириад, она не проявила такого дружелюбия к новому спутнику. Ее гордое лицо теперь выражало едва сдерживаемую ярость из-за гибели Вирила. Ксагор же просто понюхал новичка и попросил у него образец кожи. Когда все были в сборе, Морр обратил взгляд единственного глаза на Синдиэля.

– Нужно двигаться дальше, – сказал он, – мы не можем надолго здесь оставаться. Сколько времени займет путь к Мировому Храму?

Синдиэль широким жестом указал на покрытую знаками глыбу кварца в центре поляны.

– Нисколько. Фактически, мы сейчас стоим прямо у его порога.

В тысяче километров к северу смертоносная стая Маликсиана пошла в атаку, и архонт издал вопль наслаждения. Гигантские птерозавры под ними метались и кружили среди фантастического ландшафта облаков, издавая хриплые тревожные крики. Их наездники-экзодиты казались блохами на широких спинах зверей. Они навели тонкие копья на небо, и воздух вдруг рассекли пересекающиеся полосы рубиново-алых лазерных лучей. Попавшись в сеть, один «Рейдер» окутался пламенем и перевернулся на бок, высыпав в небесную пустоту свой груз из кричащих воинов. Другие «Рейдеры» резко замедлились и ринулись назад, за пределы радиуса поражения.

Сквозь паутину огня полетела туча геллионов, отплевываясь во врагов осколками. Один из них мастерски вспорол своей адской глефой перепонку огромного крыла. Второй геллион попытался повторить подвиг первого, но громадная узловатая лапа смела его со скайборда. Другие падали, как пылающие угли, безжалостно подбитые стрелками со спин птерозавров. Маликсиан не обращал внимания на потери – геллионы выполнили свою роль, стянув на себя вражеский огонь.

С громовым хлопаньем крыльев на отвлеченных экзодитов обрушились бичеватели, у когтистых ног которых мчались рои чужеродных питомцев Маликсиана. На эту битву он привез острокрылов и кровохватов – их можно было легко заменить, при этом они были достаточно опасны, чтобы убивать живущих в грязи.

Экзодиты, облаченные по местной моде в шкуры и чешую, ничего не могли противопоставить всепоглощающему вихрю клювов и когтей. Их огонь ослабел, и Маликсиан повел тяжелые гравилеты вниз, на деморализованных врагов. Он спрыгнул на качнувшуюся спину птерозавра, где пыталась обороняться группа дикарей в кожаных доспехах.

Наездники ящера неплохо сражались. Все они были воинами, все выросли в суровой среде и были натренированы в искусствах войны, все были эльдарами, совершенными и умом и телом, закаленными в межклановых стычках. И все же Маликсиан резал их, как скот, расшвыривая мечи и копья в стороны яростными ударами своих когтей-бритв. В считанные секунды он избавил окровавленного птерозавра от всех наездников, и цель была у него в руках.

Бичеватели, вооруженные нейростимулами, безжалостно захватили контроль над ящером и повели его на север. То же повторилось и с другими птерозаврами, и вскоре полдюжины огромных зверей медлительно хлопали крыльями, двигаясь к востоку. Хороший улов. Их лишат сознания и поместят на корабли, когда Иллитиан приведет их в заранее намеченное место.

Маликсиан размышлял про себя, можно ли вообще заставить гигантов-птерозавров охотиться на что-то столь маленькое и незначительное, как раб. Он был уверен, что в сотрудничестве с укротителями Беллатонис найдет способ подстегнуть этих зверей на убийство, хотя мастер-гемункул, судя по всему, не питал большой страсти к последнему.

Высокие крики отвлекли его от раздумий, и он увидел еще одну группу птерозавров, продирающихся сквозь облака. Все больше и больше крестовидных силуэтов, сначала дюжина, потом две, потом небо внизу заполнилось неотвратимо надвигающейся рябью из множества огромных хлопающих крыльев. Несколько секунд Маликсиан смотрел на них с откровенным восхищением, прежде чем приказать своим «Губителям» открыть огонь. Разрушительные лучи копьями обрушились вниз и погладили спины этих великолепных, но непрактичных животных. Один за другим те начали падать, объятые пламенем.

Их товарищи продолжали стоически лететь сквозь обстрел, и вскоре Маликсиан понял причину их спокойствия. Это была лишь первая волна. Все больше и больше крыльев разрывало облачный покров по всему небу, сколько хватало глаз, и Маликсиан ощутил первый холодный укол страха.

Как объяснил Синдиэль, на определенном метафизическом уровне девственный мир был, по сути, отдельной вселенной. Потоки стихийных сил проходили через отдельные фокусирующие узлы, создавая на планете собственный аналог Паутины. Правильные действия могли открыть портал из одной точки поверхности в другую, к примеру, создать путь от стоячего камня поблизости к самому Мировому Храму. Но эти действия были ревностно оберегаемой тайной, доступной лишь немногим избранным. Среди этих немногих была банда «странников», к которой, по его словам, присоединился Синдиэль. Они хранили запретное знание об этом пути и о многих других потайных тропах великой Паутины.

– Долго ты бродил со своими приятелями-странниками? – спросила Аэз’ашья.

– Годы. Кажется, что полжизни. Я думал, что они свободомыслящие, опасные радикалы, идущие путем изгоя, – ответил Синдиэль. – Но я ошибался.

Горечь этих слов, похоже, удивляла его самого. Он попытался объяснить, на что похожа жизнь на тесном искусственном мире, полная бесчисленных ограничений и неписаных законов. Так, в этом обществе, где каждого шаг за шагом вели по жизненному пути, было совершенно немыслимо решать конфликты путем открытого столкновения. Каждую жизнь, каждое переживание планировали и распределяли практически с рождения. Если же кто-то не мог подстроиться под постоянное незримое давление и стать частью общества, то его ожидало наказание в виде чего-то вроде прижизненной социальной смерти.

– Никто не понимает, что провидцы сделали нас пленниками будущего. Единственный «путь», который они предлагают, растет из страха перед прошлым.

– И ты хочешь показать им, как они неправы? – съязвил Харбир.

– Я не могу изменить социум своего искусственного мира, да и не хочу, – серьезно ответил Синдиэль. – Я знаю только, что не хочу так жить. Пути, которыми они идут, едва ли можно назвать жизнью.

Новичок определенно был умен. Он спрятался на другой стороне камня встречи, чтобы они не смогли увидеть, как он активирует врата. Когда он появился снова, зуб из кварца уже не выглядел сломанным – верхнюю часть ему заменил серый, похожий на туман портал. Они поднялись к нему, и Синдиэль уже хотел шагнуть сквозь волнующуюся поверхность перехода, когда Морр стиснул его плечо рукой в латной перчатке.

– Стой. Ты уже привел к нам врагов. Не думай, что тебе позволят сделать это еще раз, – предупредил инкуб.

– Убей его, Морр! – ядовито выплюнула Ксириад. – Он нам больше не нужен.

– А вы были раньше в Мировом Храме? – выдавил Синдиэль. – Не думаю. А я был! Я вас отведу именно туда, куда вам надо.

Морр не ослабил хватку, но и не поднял смертоносный клинок.

– Кроме того… прежде чем вы решите убить меня, подумайте, что я многое знаю о тайных тропах Паутины. Это очень ценное знание. Думаю, лорду Иллитиану не понравится, если он его лишится.

– Нет такого секрета, который бы из тебя не смогли вытащить гемункулы, – парировала Ксириад.

– Еще один явный аргумент в пользу того, чтобы не убивать меня. Я ведь должен быть жив, чтоб они могли это сделать, верно?

– Не обязательно, – тихо вставил Ксагор, но его проигнорировали.

Морр вдруг выпустил Синдиэля, который благодарно потер плечо.

– Веди, – сказал Морр, – и знай, что я смотрю за тобой.

Изнутри портал одновременно походил на Паутину и отличался от нее. Движущиеся стены скрывались и расплывались в тенях. Во тьме, окружающей извилистую тропу, ощущалось какое-то присутствие, как будто всюду вокруг, невидимые для них, спали громадные звери.

Агенты двинулись по бледной серебристой дорожке, следуя всем поворотам и изгибам. Синдиэль безмолвно вел их мимо бесчисленных развилок и ответвлений. Он не солгал, другие не смогли бы найти верный путь среди всех этих мерцающих тропинок. Бледный свет, к которому они шли, постепенно становился все ярче по мере того, как они приближались к ядру.

 

Глава 8. СЕРДЦЕ МИРА

Мировой Храм Лилеатанира назывался Лил’эш Эльдан Ай’Мораи, «Священная гора первых лучей зари». Он находился за тысячи километров от паутинного портала и являлся центром мистической спирали, которая опоясывала всю планету. Последние несколько часов Ларайин Сил Кадаийт находилась здесь и пыталась усмирить разъяренный дух мира, который содрогался и бушевал в ответ на вторжение чужеземцев. Ларайин была молода по меркам эльдаров и никогда не встречала такой мощной дисгармонии, как та, что поразила сейчас психические потоки планеты. Из-за тревоги духов она сама была рассержена и напугана.

Священная гора была в безопасности, Мировой Храм скрывался в ее корнях под сотнями метров твердого камня. Здесь дежурила небольшая почетная стража, хотя большая часть воинов клана ушла сражаться с захватчиками. Оставшиеся были мрачны, нервничали и то и дело теребили свои двуручные кланты из звездного металла и лазерные копья. Когда они думали, что Ларайин не обращает внимания, то мысленно шептались между собой. Темные Сородичи! Похитители душ прибыли на Лилеатанир!

Многие стражи когда-то втайне посмеивались над зловещими предупреждениями хранителей и сомневались в необходимости их вечного бдения. Воины клана думали, что глупо высматривать опасность, которой никто из ныне живущих не видел. Жизнь на девственном мире была достаточно тяжела, но экзодиты выбрали ее именно по этой причине. Ежедневная нужда создала народ, которому был чужд соблазн, общество, которое мало ценило древнюю мудрость.

Мировой Храм, конечно же, был близок к природе. Округлые валуны и высокие колонны из живого камня, вода пробивалась сквозь трещины, образуя сверкающие водопады и глубокие чистые пруды. Некогда древние решили заронить семена крошечных кристальных солнц в верхние пределы храма, поэтому здесь были и растения, от простых папоротников и мхов до миниатюрных деревьев элох и вислоплодника. Богатые жилы минералов и фантастические наросты кристаллов мерцали у стен, заливая озерца и гроты волшебным сиянием.

Там и сям виднелись отполированные участки камня, на которых были вырезаны руны, пульсирующие фосфорным колдовским светом. Ларайин двигалась от одной плиты к другой, пытаясь успокоить духов дикой природы, летающих сквозь священную гору, и тихо напевала им о любви, гармонии и надежде на лучшие дни. В потоке мирового змея она встречала души собственных соплеменников, погубленных Темными Сородичами, оплакивала их уход и пела о возрождении для них. До сих пор она не раз чувствовала смерть. Цикл жизни неизбежно проходил сквозь смерть, поворачиваясь, как гигантское колесо, но на этот раз все было иначе. Пламя войны объяло их землю, обрывая жизни задолго до срока, исторгая души из тел.

Внезапный, дисгармоничный звук отвлек ее от дела. Мерно капала вода, шептались и шелестели мысленные голоса, но было что-то еще, что-то странное. Ларайин оглянулась и поняла, что оказалась одна. Почетная стража, находившаяся рядом секунды назад, куда-то исчезла. Она вытерла руки о домотканую мантию и начала раздраженно осматриваться, предполагая какую-то глупую шутку. Постепенно в ней начала подниматься волна ползучего, тошнотворного чувства, ощущение осквернения и ужаса.

Странные тени двигались в нижнем гроте, и их чуждые души наполняли ее разум зловонием жажды убийства. Невозможно: Дети Кхейна проникли в святилище Иши! Она хотела побежать, прокричать предупреждение невидимым стражам, но ужас встал комом в горле, опутал руки и ноги ледяными кандалами. Ларайин захлестнуло чудовищное предчувствие, что даже самый тихий звук привлечет эти жуткие тени к ее укрытию.

В ушах загремел рев мирового змея. Ничем не сдержанный, разъяренный вторжением Детей Кхейна, он воплощался в аспекте Дракона. Храм задрожал в ответ, сверху посыпались пыль и камешки, застучавшие о пол пещеры твердым дождем. Крадущиеся тени подобрались к подножию пологого ската, на вершине которого находилась она. На миг они застыли, почувствовав сотрясение, а затем начали подниматься. Сжавшийся в горле Ларайин комок прорвало бесконечным криком.

В тот же миг насилие заполнило святилище, подействовав на Ларайин, будто физический удар в живот. Шипящие нити рубинового света разорвали тени – это спрятавшиеся в засаде стражи открыли огонь из своих копий. Появилась кружащаяся как вихрь, полуголая дьяволица, которая перепрыгивала через лазерные лучи и бежала по остриям сталагмитов. Огромная одноглазая фигура, похожая на какой-то автомат, вдруг возникла за спиной одного из отвлекшихся стрелков и зарубила его одним ударом чудовищного клинка. Ларайин резко вдохнула, ощутив, как душа стражника покидает тело и улетает прямиком в мирового змея, как будто ее сбросили в беснующуюся реку. Поток духов моментально изменился, бесчисленные души стали сердиться и дичать, поняв, что их святилище под угрозой.

Храм снова затрясся с еще большей силой, так что крупные камни посыпались на пол и в пруды. Два стражника побежали на убийцу-циклопа, за их наполненными энергией клантами тянулись шлейфы молний. Но безжалостный клинок сразил и их, как будто перед ним были всего лишь дети. Дьяволица кинулась на оставшегося копейщика, который отчаянно пытался развернуть свое массивное орудие. Она охватила несчастного стражника, как будто в любовных объятиях, чтобы утолить свою дикую похоть, как Ларайин уже с кошмарной ясностью видела в психическом зеркале мирового духа.

Ее сердце вновь начало биться, руки и ноги задрожали. Рассудком она понимала, что не может сбежать, но душа жаждала скрыться. Она подумала, что может прыгнуть в реку душ, текущую сквозь святилище, и, уничтожив себя, полностью слиться с ней. Она не могла сбежать по-настоящему, но если она воссоединится со своими предками внутри мирового духа, это поможет спастись от ужасов материального мира. Растворившись в великом гештальте, Ларайин будет ждать, пока колесо не повернется, и она не родится заново. Нужно только шагнуть с возвышения, где она стояла, и упасть на острые камни внизу…

– Нет, нет. Недопустимо, – проквакал сзади сухой голос. Что-то укололо в спину, по телу расползлись огненные щупальца боли. Ноги снова предательски подогнулись, но сильные руки схватили Ларайин прежде, чем она упала.

В ушах все еще звучал громовой голос Дракона. Вот он освободился, и рев перешел в триумфальный вопль.

Маликсиан, паривший высоко над верхушками облаков, был вынужден признать неприятный факт: теперь он был в числе преследуемых. Сплошная стена птерозавров неумолимо гнала Девятую Хищницу вперед, как буря гонит парусный корабль. Оставшиеся геллионы и Разбойники фехтовали и сталкивались с авангардом живущих в грязи, когда те подбирались слишком близко, но Маликсиан просто не мог позволить себе ввязываться в бой с целой ордой. Его воины сожгли как минимум сотню птерозавров, но количество экзодитов только прибывало.

Доклады снизу, из зеленого ада, говорили то же самое: древолюбы ввели в бой самых крупных из своих друзей-животных. На земле появились огромные стаи карнозавров и яростно атаковали всех, кого видели. Несмотря на первоначальные успехи набега, брать в плен рабов стало практически невозможно. В безмолвном согласии все элементы армии захватчиков теперь либо двигались на север навстречу кораблям, либо пробивались обратно к паутинному порталу, из которого появились.

Маликсиан сказал себе, что нет ничего постыдного в том, чтобы объявить набег завершенным, а его цели – выполненными. Все равно согласно плану он бы уже летел к кораблям. И все же то, что его преследовали, уязвляло на глубоко иррациональном уровне, том уровне личности, который Маликсиан любил больше всего. Он стоял у киля скелетоподобного «Рейдера», глядя на преследующих его птерозавров и бормоча проклятья. Таким образом, он был в самой подходящей позиции, чтобы увидеть, как с ордой экзодитов происходит что-то странное.

Сквозь ряды всадников пронеслась дрожь, и все они разом остановились, объятые смятением. Даже Маликсиан, несмотря на полностью атрофированное чувство эмпатии, ощутил: что-то изменилось. Через несколько секунд волна хлопающих крыльев внезапно отхлынула назад: птерозавры складывали огромные перепонки и пикировали в лес. Над всем миром зависло покалывающее кожу чувство неотвратимости, как будто он остановился и резко вдохнул, чтобы издать первобытный вопль.

Густая листва под транспортом Маликсиана волновалась, как море в бурю. Огромная трещина вдруг рассекла землю с востока на запад, словно черная, изломанная молния, пронесшаяся от горизонта до горизонта. Из разлома вверх устремились камни и пламя, а следом – стремительно раздувающийся пузырь вулканического пепла, заполнивший собой и небо, и землю. Разряды статического электричества мелькали в облаке, которое неслось с такой скоростью, что поглотило несколько гравилетов, уже развернувшихся и пытающихся оторваться.

Шипящие камни и комья лавы рассекли небо со смертоносной меткостью противовоздушных ракет. Перед «Рейдером» Маликсиана возник валун величиной с дом, завис на вершине параболической дуги, медленно перевернулся, как выброшенный на берег кит, и обрушился вниз, испуская искры и испарения. Маликсиан направил свою машину следом, падая, как лист, в создаваемом камнем воздушном потоке. В последнюю секунду транспорт вышел из пике и понесся на север, словно стрела.

Священная гора застонала и затряслась от ярости освободившегося мирового духа. Морр воздел клэйв и двинулся на Синдиэля, но пол так сильно дрожал, что инкубу пришлось медленно переставлять ноги, как будто он был на палубе корабля, подхваченного бурей. Это, скорее всего, спасло Синдиэлю жизнь.

– Подожди! Еще есть время! Я все еще могу вытащить нас отсюда! – отчаянно завопил он.

– Объясни! – взревел великан-инкуб, перекрикивая доносящийся отовсюду грохот содрогающихся камней.

– Я могу использовать временную скважину, чтобы проникнуть в Паутину! Тут есть потайная тропа!

– Не глупи! Мировой дух уничтожит нас! – крикнула Ксириад.

– Нет, – возразил Синдиэль, бросив виноватый взгляд на хрупкое тело на плече Ксагора. – Пока она у нас, этого не случится.

В воздухе начали сгущаться призрачные щупальца, бледно светящиеся отростки, слепо нащупывающие чужаков. Агенты инстинктивно сгрудились ближе к миропевице, чтобы защитить ее или оказаться под ее защитой. По полу поползли трещины, медленно расширяясь и открывая взору бездонные пропасти у самых их ног.

– Разве у нас есть выбор? – выкрикнул Синдиэль. Не дожидаясь ответа, он вытащил из-под камелеолинового плаща маленькую вещицу и подбросил ее в воздух. Медленно вращаясь, она зависла на уровне головы. Это было что-то вроде фасетчатого, похожего на клетку веретена из призрачной кости. Синдиэль запел, обращаясь к вращающемуся предмету, тот начал то замедляться, то ускоряться, следуя тону песни. Под ним появилась расплывчатая, дрожащая серебряная капля и расширилась, как хрупкий и эфемерный мыльный пузырь.

– Лучше и быть не может! Идем! – Синдиэль прыгнул во временный портал. Один за другим следом поспешили остальные, пока не остался только Морр. Его единственный глаз обвел зловещим взглядом оскверненное святилище.

– Лишь наивные пытаются забыть и простить! – взревел инкуб ярящимся духам. Он выплюнул еще два слова, презрительно повернулся спиной и шагнул в портал, который тут же исчез. Только последние слова Морра эхом отражались от стен святилища, как набат огромного колокола.

«Архра помнит».

Корабли налетчиков вошли на низкую орбиту над терминатором Лилеатанира, двигаясь так, что граница дня и ночи точно рассекала их длинные зазубренные корпуса надвое. Иллитиан наблюдал за ходом набега с борта «Невоздержанного Ангела» с тех самых пор, как его флот выскользнул на окраину системы из давно не использовавшегося портала. Разумеется, он еще ничего не слышал о своих агентах. Он узнает об исходе миссии, только если тот будет успешным, и только когда они вернутся на корабль.

Флот медленно и бесшумно опускался к планете. Не было признаков каких-либо планетарных оборонительных систем, ни вмешивающихся не в свое дело эльдаров с искусственных миров, что было бы еще хуже. Впрочем, Иллитиан подозревал, что их уже предупредили. Вскоре после того, как флот вышел из лабиринта, в реальном пространстве засекли какую-то малозаметную рябь, которую, вероятно, вызвал корабль-разведчик, улетевший к своему родному миру с новостями. Это ничего не значило, набег завершится задолго до того, как эти глупцы закончат спорить и бросать руны, чтобы выяснить, не следует ли им помочь.

Иллитиан слышал, что эльдары искусственных миров полностью полагаются на провидцев, доверяя им управлять своей судьбой, и вечно пытаются повлиять на плетение будущего, сведя его к каким-то определенным событиям. Если это была правда, то можно было понять, почему они редко решались встать на пути настоящих эльдаров. Возможно, они знали, что перед ними более сильная судьба.

Первые корабли начали нырять в атмосферу и встречаться с «Рейдерами», на которых летели кабалиты, в разреженных верхних слоях. В трюмы грузили рабов свежего улова – их было сравнительно мало для набега таких масштабов, но этого следовало ожидать при охоте на экзодитов. Иллитиан получил сообщения, что на корабли Девятой Хищницы заводят больших крылатых существ, так что, видимо, Маликсиан должен быть счастлив. Вернее, он был бы счастлив, если бы не увяз в какой-то крупной воздушной битве за много километров от места встречи…

Иллитиан сфокусировался на показаниях сенсоров, исходящих от личного войска Маликсиана. С кристальной ясностью он увидел кажущиеся бесконечными волны летучих воинов, которые преследовали его. Потом он увидел, как хлопающие крыльями птерозавры вдруг остановились и начали отступать, а через несколько мгновений мир, иначе и не скажешь, сошел с ума. За какую-то дюжину минут на ночной стороне планеты вспыхнула дюжина зловещих огней, а на дневной стороне в стратосферу взвились огромные плюмажи вулканического пепла. Облака вокруг мест извержений завихрились, приобретая фантастические формы и образуя концентрические кольца под напором штормовых ветров. Поток сообщений с поверхности удвоился, а затем и учетверился. Все они запрашивали скорейшее прибытие кораблей для отступления, и еще больше крейсеров и корсаров устремились вниз, в задушенные пеплом верхние слои атмосферы.

Высоко над всеми Ниос Иллитиан с холодным равнодушием наблюдал за усиливающимся хаосом. Он думал лишь о том, означает ли это успех или провал его агентов.

На секунду Морра окутал потусторонний холод, и в следующий миг он уже стоял рядом с остальными. Он немедленно понял: что-то пошло совсем не так. Вокруг клубился туман, достигая коленей, нигде не было видно знакомых трубчатых коридоров Паутины. Во всех направлениях висел плотный и близкий занавес мрака, как будто они стояли посреди темного леса. Если напрячь глаза, можно было разобрать вдали какие-то бледные формы, возможно, деревья или колонны, которые как будто возвышались сразу за пределами видимости.

Ксириад кричала на Синдиэля, Харбир препирался с Ксагором, а Аэз’ашья подстрекала обе пары с равным энтузиазмом.

– Тихо, – приказал Морр, пресекая споры. Единственный глаз инкуба безжалостно уставился на Синдиэля. – Объясни.

– Мы… э… мы слегка сбились с курса.

– Заблудились! – крикнула Ксириад. – Из-за этого щенка мы все потерялись за пеленой!

– Мы в Паутине, – продолжал настаивать Синдиэль, – просто в деформированном участке.

– Другими словами, мы заблудились!

– Нет…

– Ты можешь показать, куда надо идти?

– Нет…

– Значит, мы заблудились!

Дикий, полный отчаяния вой, скорее осязаемый, чем слышимый, раздался где-то далеко во тьме. Его подхватили другие странные голоса, какие-то ближе, какие-то дальше.

– Как бы все это не было забавно, нам лучше двигаться, – заметила Аэз’ашья. – Не будем облегчать им задачу.

– Куда?

– Сомневаюсь, что это важно. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Они побрели сквозь липкий туман, и вскоре начали ощущать огромную усталость. Нечестивый голод Той, что Жаждет, был силен в этом сумрачном царстве и неумолимо высасывал силу из их тел. Безнадежные завывания как будто отдалялись, но бледные деревья или столбы не становились ближе. Через несколько минут стало ясно, что их загадочные очертания слишком неправильные, чтобы это могли быть колонны или растения. Харбир мог поклясться, что они двигались, пока он не смотрел – изгибались, меняли положение и оказывались ближе, когда он снова переводил на них взгляд.

В конце концов наемник увидел нечто, из-за чего вовсе перестал всматриваться в тьму. На какое-то время он затих и уставился на собственные ноги, ступающие по туману.

Ксагор приблизился к нему, таща на себе миропевицу. Предыдущие попытки Харбира прикончить развалину в Вольерах, похоже, полностью забылись пред лицом угрозы.

– Что-то заметил, да?

– Я сначала подумал, что это молнии, зарницы или что-то типа того, поэтому они и двигаются. Но это не молнии.

– Острые глаза. Хорошо, хорошо. Что видят острые глаза?

– Что-то вроде завихрений из маленьких пятнышек света.

Ксагор секунду поразмыслил. Он поудобнее переложил лишенное сознания тело на своем плече, хотя, судя по всему, едва ли замечал небольшой вес миропевицы.

– Души слетаются, – заключил он. Харбир с невеселым видом кивнул.

– Они все, похоже, соединяются в одной точке вдали. Я побоялся смотреть, что там находится.

– Думаю, правильно.

Время здесь не ощущалось. Через какой-то период во мраке перед ними начали появляться препятствия. В туманной пелене были хаотично разбросаны торчащие вверх прозрачные обломки, первоначально не выше чем по пояс, но по мере продвижения вперед становившиеся все больше. Вскоре они уже нависали над головами. Обломки выглядели твердыми, но поблескивали и как будто имели желеобразную консистенцию, отчего походили на слизь.

Позади не прекращался вой, все еще далекий, но приближающийся. Нечто шло по следу агентов. По невысказанному согласию они прибавили шаг и стали осматривать развалины-осколки в поисках выхода или места, где можно занять оборону.

– Что это за место? – спросила Аэз’ашья. Синдиэль, которому хотелось повысить свою репутацию среди новых союзников, тут же ответил:

– Я полагаю, что мы в окрестностях разрушенного портала. Перед нами его обломки.

– Обломки? Врата, наверное, были огромны.

– Нет. На большинстве кусков еще остались следы психических оберегов. На них оседает варп-энергия и конденсируется в нечто вроде цист в контекстуальной реальности…

– Вирил? – вдруг изумленно сказала Ксириад и подошла к ближайшему мерцающему обелиску.

Под его поверхностью медленно шевелился человекоподобный силуэт. К ним повернулась бритая голова Вирила, чей рот был раскрыт в безмолвном вопле. Руки и ноги медленно подрагивали, как будто он тонул в прозрачном геле. Одна рука умоляюще протянулась к Ксириад. Женщина-воин, не медля ни секунды, потянулась ему навстречу.

– Не советую, – Морр отбил ее руку в сторону. Ксириад выругалась и развернулась, чтобы ударить инкуба, но на ее запястье сжалась железная хватка.

– Смотри, – спокойно сказал Морр и развернул ее лицом к обломку. Теперь она увидела, что протянутая к ней рука – на самом деле сжимающаяся клешня, а лицо принадлежало не Вирилу, но какому-то демону с клыкастой пастью и глазами размером с блюдца. Ксириад в ужасе отшатнулась. Мучительный вой неподалеку перешел в безумный смех.

– Браво, чуть не попались, – сказал незнакомый голос. Морр отпустил Ксириад и развернулся к чужаку с клинком наготове. Навстречу ему шагнула стройная фигура в пестрых одеяниях.

– Ох, убери свой огромный нож, инкуб, никто пока не обедает, – легкомысленно посоветовал незнакомец.

Выглядел он как эльдар, одетый в архаичный с виду дублет и лосины столь многих и разнообразных цветов, что на расстоянии они казались серыми. Черно-белая маска-домино скрывала верхнюю часть его лица, из-под нее виднелись рот и подбородок. Сейчас этот полный рот бесстыже улыбался, демонстрируя красные губы и белые зубы.

– Не шути со мной, привидение, – угрожающе прогремел Морр.

– А ты свирепый парень, не правда ли? – акцент у незваного гостя был странный, не похожий ни на жаргон Верхней Комморры, ни на просторечие Нижней, скорее нечто среднее. – Не бойтесь, у меня нет оружия, как и недобрых намерений, я просто удивлен, что встретил здесь таких же путешественников… и, кстати, привет, Синдиэль! Я не видел, что ты там сзади прячешься!

Морр резко развернулся и пристально посмотрел на Синдиэля. Серая фигура воспользовалась этим мгновением, чтобы скользнуть к стоящим рядом Ксагору и Харбиру. Движение походило на невероятно длинный шаг, хотя на деле пестрый незнакомец просто исчез и появился в другом месте. Глаза под маской-домино оценивающе посмотрели на миропевицу, лежащую на плече Ксагора.

– Ясно, ты был занят. Недавние события стали гораздо понятней. Спасибо.

Морр рыкнул и взмахнул смертоносным клинком, намереваясь отсечь серой фигуре голову. Его цель как будто совершила галантный поклон, и острая как бритва полоса разрушения пролетела там, где ее уже не было.

– Мне бы хотелось потанцевать с тобой, Морр, честное слово, но у нас нет на это времени.

– Скажи, кто… эта личность, Синдиэль, – потребовал Морр.

– Чепуха, я могу говорить за себя. Это от меня Синдиэль получил тот маленький шарик, который привел вас сюда.

– Это правда, – признался Синдиэль. – Нас познакомила Линтис.

– И как там Линтис, хм? – весело спросил одетый в серое. – Вообще, как там все твои маленькие лесные друзья, Синдиэль? Они помогли найти тебе то, что ты искал? Думаю, твои новые друзья явно говорят, что им не повезло.

– Нет. Линтис была так же пуста и напитана ложью, как все остальные, – тихо ответил Синдиэль.

– Хватит, – прервал Морр. – Помоги нам или уходи.

– О, я вам помогу. Не беспокойтесь. Миропевица не может уйти обратно, а вы не можете оставаться здесь, поэтому вы все должны двигаться вперед по пути, который сами себе проложили…

Пестрый незнакомец остановился и на миг привстал на носки, приложив руку к одному уху, изображая, что прислушивается. Снова раздался вой, и стали видны чудовищно искаженные силуэты, просачивающиеся сквозь куски полупрозрачного вещества вокруг.

– Конечно же, придется немного заплатить, – продолжала серая фигура. – Неприятно, но есть определенные традиции и обычаи, которым надо подчиняться.

– Назови цену! – крикнул Синдиэль. – Какая бы она ни была!

– Угадай с трех раз.

– Миропевица?

– Нет, нет, я уже сказал, что не могу ее забрать. Попробуй еще раз.

– …Я? – сглотнул Синдиэль. Пестрый мелодично засмеялся в ответ.

– Ты же совсем не понимаешь шутку, да? Бедный Синдиэль. Последняя попытка.

– Камни… духа, – пристыженным голосом проговорил Синдиэль.

– Да! Я заберу камни духа, которые вы сняли с Кораллион, Линтис и, кажется, Белта. Их души заслуживают лучшей участи, чем плен в Темном Городе. Я прослежу, чтоб они добрались до дома.

Харбир, Аэз’ашья и Морр, с меньшей или большей охотой соответственно, вытащили драгоценные камни, которые забрали у павших странников на Лилеатанире. Маленькие самоцветы начали сиять искрометным аметистовым блеском, и души, заточенные внутри, светились подобно звездам в ночи. Существо в сером осторожно спрятало их, и снова воцарился мрак.

– Ты получил плату, – прогремел Морр. – Теперь выполни обещание. Отведи нас в Комморру, и без всяких игр.

– Вести вас? О нет, я никогда, никого, никуда не веду, а вовсе даже наоборот. Я просто дам вам знать о доступных путях. Пойдете вы по ним или нет – решайте сами. Мы обсудим это позже, в другое время, а пока что времени нет, так что я скажу вам лишь: лил’ашья ноис шаа оум.

Слова прозвенели в воздухе, как чистые колокольчики. Агенты закричали от ярости и разочарования, увидев, что добыча исчезла. Туман и полупрозрачные обломки вокруг них растворились, их сменило бесконечное ощущение падения. Безжалостная черная пустота ринулась на них со всех сторон, окутала и потянула еще глубже вниз.

И вдруг они обнаружили, что находятся посреди бесплодного склона, который исчезал внизу под мятущимися облаками ржаво-красного смога. Из них поднимались скошенные силуэты, останки машин или зданий, давно прогнивших до самых остовов. Тусклый красноватый свет сочился сверху, всепроникающий смог превращал небо в перевернутую чашу крови.

– Железный Шип, – выдохнул Морр. Название прозвучало как проклятие или молитва.

 

Глава 9. СОЮЗЫ И СДЕЛКИ

Налетчики триумфально возвращались с Лилеатанира. Хищные шипастые корабли обгоняли один другой от радости, мчась по Паутине к Комморре. Их экипажи допьяна насытились кровопролитием и жестокостью, их трюмы были до отказа набиты рабами, сырьем, экзотическими формами жизни и другими богатствами, награбленными для ненасытных рынков вечного города.

Конечно, любой рейд, вернувшийся в Комморру, был триумфом для предводителей экспедиции, или, по крайней мере, его изображали триумфом, если только он не закончился полной катастрофой. Проваленный рейд плохо отражался на любом участнике, от верха до самого дна, поэтому проваленных рейдов не было. Все вовлеченные в набег, от низших солдат до высших командиров-архонтов, могли как угодно преувеличивать и напрямую лгать, что было ожидаемо и даже похвально.

В конце концов, Маликсиан уцелел и увез отловленных животных, поэтому был более-менее счастлив. Кселиан тоже должна была удовлетвориться опасными карнозаврами и гигантскими беспозвоночными, которых похитили из зловонных джунглей девственного мира для ее арены. Даже меньшие архонты получат свою прибыль вдобавок к тому, что участие в рейде улучшило их репутацию. Цена рабов-эльдаров, даже отсталых экзодитов, в сто раз превышала стоимость любых низших рас. Это должно было в какой-то мере скомпенсировать количество добычи, относительно малое по сравнению с такими большими усилиями.

Уже скоро экипажи изящных смертоносных кораблей сойдут на землю и начнут рассказывать потрясающие истории о своем коварстве, хитрости и удали. Когда трюмы извергнут свой груз из перепуганных рабов на Коготь Ашкери, по улицам будут ходить слухи о кровавых бойнях и массовых самоубийствах, из-за которых столь немногих удалось взять живьем. А к тому времени, как несчастных экзодитов потащат на аукционы рынков плоти, распространятся дикие истории о полном уничтожении их родного девственного мира.

Иллитиан, с другой стороны, нетерпеливо мерил шагами мостик «Невоздержанного Ангела», явственно разочарованный исходом набега. Его агенты не вернулись, не было никаких признаков того, что они вообще выжили, поэтому миссия была, очевидно, провалена. Это само по себе раздражало и было небольшой, хотя и предсказуемой катастрофой. Неожиданной проблемой оказалось то, что по-прежнему отсутствовал верховный палач Крайллаха.

Без Морра, де-факто лидера Вечного Царствия, кабал рисковал похоронить сам себя под лавиной предательств и политических интриг. Среди кораблей и воинов, участвовавших в рейде, уже просматривались признаки вражды, которая дожидалась своего часа. Крайллах вполне мог выйти из регенерационного саркофага архонтом без кабала.

Помимо этих полностью практических раздумий, разум Иллитиана был занят мыслями о том, что случилось в Мировом Храме. Ему нужно было знать это, чтобы убедиться, что проследить его вмешательство невозможно. Нельзя было замолчать ни необычную свирепость экзодитов на последних стадиях набега, ни высвобожденную ярость самой планеты. Спонтанное извержение десятков вулканов, наполнившее атмосферу удушающим пеплом, должно было привлечь внимание даже пресыщенных граждан Комморры. Кутилы и сибариты скоро переведут внимание на другие сплетни, но на какое-то время набег Маликсиана просто обязан стать горячей темой.

В последующие дни появится много теорий о причинах катаклизма – некоторые верные, некоторые изрядно приукрашенные. Кто-то заметит отсутствие Морра, другие, возможно, проложат связи, и тогда кусочки головоломки начнут вставать на места. Поэтому Иллитиан имел все причины, чтобы постараться опередить любые слухи и рассказать собственную историю, прежде чем шпионы тирана начнут чрезмерно интересоваться, что именно случилось на Лилеатанире и почему. Если миссия провалена, то ее будет довольно легко скрыть, если только Иллитиан убедится, что нет никаких неудобных выживших очевидцев.

Он владел многочисленными тайными ресурсами, но только один из них мог проникнуть за пелену и поведать ему нужную информацию. Архонт приказал рулевому разогнать корабль до максимальной скорости и пообещал богатую награду, если тот прибудет к причалу первым.

В темном подземелье дворца Белого Пламени Сийин торопился завершить свои собственные приготовления, прежде чем архонт Иллитиан вернется в город. Его рабочий стол был усыпан инструментами и деталями, образующими тускло блестящий ландшафт на запятнанной металлической поверхности. В самом центре находился объект его кропотливой работы, возвышающийся подобно миниатюрному дворцу над неряшливым городом из шестеренок и проводов.

Он взял рунический тетраэдр, щедрый дар ковена Черного Схождения, и поместил его в рамку между четырьмя крохотными поддерживающими устройствами. Их, в свою очередь, фиксировало на месте открытое яйцеобразное переплетение тонких трубок и распорок. Четыре сенсора, реагирующие на движение, давление, тепло и ауру, свисали с яйца. Сийин подогнал их таким образом, что они сработали бы, заметив мастера-гемункула Беллатониса в радиусе пяти метров – достаточно близко, чтобы гарантированно уничтожить его. Когда сенсоры дадут сигнал, поддерживающие устройства сыграют роль пальцев, и их движения откроют врата. Это пока что была самая сложная часть плана, но теперь, после долгой работы, сопровождаемой проклятиями и плевками, Сийин, можно сказать, гордился результатом.

Этот откровенно зловещий с виду механизм будет скрыт внутри менее подозрительного контейнера. Получив достаточное поощрение, гурман из Красного Дома детально описал сосуд, который ранее забрал оттуда один из развалин Беллатониса. Теперь перед Сийином стоял брат-близнец – по крайней мере, по внешности – этого сосуда. Завернутый в кожу контейнер также скрывал в основании небольшое поле-имитатор, которое помешало бы исследовать его содержимое, если только не приложить самых тщательных усилий. Само оружие было весьма редким, и это само по себе не дало бы сработать сигнальным устройствам и детекторам. Оно было даже более скрытным, чем молекулярная взрывчатка и бинарные яды, а поле-имитатор сделало бы его совершенно неуловимым.

Спрятать темные врата было относительно легко. Настоящей проблемой было заставить Беллатониса лично принять подарок. Сийин рассчитывал, что суматоха после возвращения Иллитиана предоставит подходящий момент для удара. Архонт будет наслаждаться успехом и какое-то время проведет полностью занятый своими льстецами. Беллатонис, с другой стороны, будет взволнованно ожидать вестей о пленении чистого сердца и письма или посылки от Иллитиана.

Сийин облизал тонкие губы и ухмыльнулся, представив, как Беллатонис триумфально поднимает сосуд, распечатывает его и через несколько мгновений превращается в ничто. Хватит ли мастеру-гемункулу времени, чтобы осознать, как хитро его обманули? Сийин надеялся, что хватит. Он пытался придумать, как можно лично присутствовать при убийстве Беллатониса, но решил, что это слишком рискованно. В присутствии Сийина тот станет еще более подозрителен, чем обычно, и само… событие может стать опасно непредсказуемым. Придется утешаться докладами о нем, и, возможно, как-нибудь попозже совершить небольшое паломничество к истерзанному кругу, который оставят вокруг себя врата.

И все же… Его по-прежнему беспокоила чувствительность пусковых сенсоров. Во время последней встречи с Маликсианом и Беллатонисом он позаботился о том, чтобы тайком снять жизненные показатели Беллатониса и сохранить их как раз для такого случая. Сложность состояла в том, что гемункулы так часто перекраивали свои тела, что такая информация имела весьма ограниченный срок годности.

Сийин мог расширить параметры сенсоров, чтобы учитывать возможные изменения морфологии Беллатониса, но это бы увеличило вероятность того, что врата случайно активируются до того, как достигнут назначенной цели. В итоге Сийин оставил сенсоры тесно привязанными к последним записям о состоянии намеченной жертвы, но продолжал сомневаться в мудрости этого решения.

В идеале он хотел бы еще раз снять показания, чтобы добавить новые данные в устройство, но Беллатониса нигде нельзя было найти. Мастер-гемункул исчез в тот же миг, как Иллитиан и Маликсиан покинули город. На кораблях его не было, шпионы Сийина были в этом уверены. Нет, он практически гарантированно прятался в своей секретной лаборатории в катакомбах, вероятно, недалеко от владений самого Сийина. Эта мысль приводила в ярость. Гемункул ощерился на одного из своих развалин, и ученик в маске тут же подбежал к нему.

– Какие вести о набеге? – потребовал Сийин. – Скоро ли вернется лорд Иллитиан?

– Большая часть тотализаторных рабов ставит на его возвращение в течение следующих шести часов, хозяин, – через миг прохрипел развалина. – Говорят, что в конце вчерашнего дня пришел сигнал о триумфе Маликсиана. На когте Ашкери собираются толпы, чтобы приветствовать флот.

– Скорее, чтобы выпрашивать объедки и постараться разлучить наших отважных воинов с их новоприобретенным богатством еще до того, как они довезут его до города, – цинично проворчал Сийин, всматриваясь в увеличивающую линзу и делая последнюю калибровку.

– Хозяин? – недоуменно спросил развалина.

– Ничего, подожди минуту, – буркнул Сийин и снова перевел внимание на устройство, задумчиво постукивая по столу одним из своих инструментов. Где бы Беллатонис сейчас ни был, он вскоре должен появиться, чтобы присутствовать при возвращении Маликсиана в Вольеры. Сийин мог бы отправить сосуд туда и пребывать в полной уверенности, что тот встретится со своей целью, но насколько надежны сенсоры? Без новых показаний в них нельзя было убедиться, но покушение надо совершить сейчас, пока Беллатонис достижим, иначе потом будет слишком поздно.

Сийин осторожно приподнял деликатный яйцеобразный механизм за самые верхние детали. Он медленно поднес его к горлышку сосуда и опустил внутрь. Соприкоснувшись с дном, рамка расширилась с мягким пневматическим шипением, и устройство уютно расположилось внутри. Он запечатал сосуд, примотав крышку кожаными ремешками. И, наконец, гемункул вздохнул, не осознавая, что все это время он не дышал.

– Возьми шестерых братьев и удостоверься, что этот сосуд будет доставлен в Вольеры Маликсиана Безумного невредимым и нераспечатанным, чтобы его срочно передали мастеру-гемункулу Беллатонису, – проскрипел Сийин.

Развалина робко поднял сосуд обеими руками. Он не знал, что именно там находится, но боялся, увидев, с какой осторожностью хозяин с ним обращался. Слуга собирался покинуть это рабочее помещение с низким потолком, но его остановил голос гемункула.

– Подожди, – Сийин привстал со скамьи, бормоча: – Так не пойдет, так совсем не пойдет… – он повысил голос и снова обратился к развалине. – Ты знаешь о тринадцати основах мести? Сможешь назвать их все?

– Конечно, хозяин, однако я слышал куда больше тринадцати максим, которые преподносились как основы мести.

– Да, да, но знаешь ли ты высказывание касательно того, что личные усилия успешнее коллективных?

Прислужник в маске на миг задумался.

– Если хочешь, чтобы дело было сделано правильно, нужно сделать его самому? – наконец ответил он.

– Именно так, – сказал Сийин. – И поэтому я иду с тобой.

Беллатонис начал тайно вывозить самое важное оборудование из Вольеров за несколько недель до набега на Лилеатанир. Поставки перенаправлялись, а машины разбирались и помещались «на хранение», чтобы освободить место для исследования одного из гигантских птерозавров, которых Маликсиан намеревался привезти с девственного мира. Обычно тесные помещения башни, в которой проживали Беллатонис и его развалины, теперь казались просторными.

Беллатонис дождался, пока Маликсиан и основной состав Девятой Хищницы не улетят, прежде чем перемещать наиболее чувствительные и хрупкие вещи. Его новые пыточные лаборатории были погребены в напоминающем соты лабиринте скрытых комнат и потайных проходов, который пересекался с территорией Белого Пламени в Верхней Комморре. В основной области находился широкий и высокий зал с рядом камер вдоль одной влажной стены и растрескавшимся полом. Очень безопасное, уединенное место, которому разве что не хватало атмосферы старой башни.

Беллатонис стоял среди наполненного эхом пространства и командовал развалинами, которые катили внутрь столы для исследований и воскрешающие саркофаги, переносили баки с химикатами и неопознаваемыми субстанциями, присоединяли кабели к генераторам и проводили освещение. Мастер-гемункул приказал, чтобы два саркофага разместили над столом в середине помещения. Архонт Иллитиан намекнул, что, когда будет привезен катализатор-экзодит, также надо будет восстановить лорда Крайллаха. Но настоящим объектом сделки было воскрешение кого-то загадочного и мертвого уже очень давно.

Во всяком случае, Иллитиан, похоже, думал, что эта личность остается загадкой, и пока что Беллатонис не хотел избавлять его от заблуждения. Мастер-гемункул собственноручно занялся установкой совершенно особого оборудования в одной из небольших камер. Здесь с потолка свисали цепи, на которых были подвешены три субъекта с объединенной нервной системой, образуя триптих боли. Перед ними была установлен пьедестал высотой по пояс, и на него Беллатонис поместил цилиндрический ящичек, который принес лично. Он зафиксировал его на месте и открыл защелки по бокам. Внутри находилась голова Анжевер, любимый эксперимент Беллатониса с тех самых пор, как он получил ее от Иллитиана в награду за услуги.

Три голоса в унисон вздохнули, когда Беллатонис подсоединил речевые центры субъектов к старухе, чтобы дать ей возможность говорить. Иллитиан сообщил, что Анжевер общалась с ним мысленной речью до того, как он обезглавил ее. Беллатонису не слишком хотелось разговаривать с этим существом разум к разуму, поэтому он разработал свой метод. Болевые рецепторы, подключенные к субъектам, также позволяли опосредованно пытать старуху, что было удобно и не могло причинить ей серьезного вреда. В целом Беллатонис был предельно доволен экспериментом и размышлял над его дальнейшим применением.

– Вот мы и здесь, Анжевер, – ласково сообщил он бестелесной голове, – это твой новый дом.

– Он не отличается от предыдущего, – хором пожаловались голоса субъектов. – Мне были обещаны восстановление и свобода.

– Все в свое время, моя милая леди, все в свое время.

–Тогда чего ты хочешь? Ты даешь мне голос, только чтобы мучить и допрашивать меня, что ты хочешь на этот раз?

Беллатонис повернул регулятор на пьедестале, чем вызвал болезненный вопль у свисающего с потолка триптиха проводников боли. Узкая комната зазвенела от криков, которые прекратились, как только он повернул регулятор обратно.

– Во-первых, немного напомню тебе, что надо следить за манерами, Анжевер, – пробормотал Беллатонис, принимаясь за работу. – Ты гостья, и положение не позволяет тебе чего-то требовать от хозяина.

Он еще несколько минут возился с нейросвязями и их тонкими настройками, пока не остался окончательно удовлетворен.

– Вот так. Теперь расскажи мне еще немного об Эль’Уриаке, которого наш общий друг Иллитиан так жаждет воскресить.

– Что о нем рассказать? Он был великим властителем, он выступил против Векта. Он был уничтожен.

– О, ты можешь поведать больше, – Беллатонис направил крошечную искру энергии в усилитель боли.

– Сссааахххх! Он был государем! Военачальником! Интриганом! Союзы, заключенные им, до сих пор живы, обеты, которые он принимал, сильнее жизни и смерти. Даже сейчас некоторые обитатели Комморры еще хранят верность старому императору Шаа-дома и навечно связаны с ним самыми грозными из клятв!

– Интересно. Это безусловно проливает свет на вопрос, почему тиран так стремился избавиться от него. Тайные союзники ничего не стоят, когда ты мертв. Хорошо, теперь расскажи мне больше о Разобщении, которое ты, как говоришь, предсказала Иллитиану.

– Возвращение Эль’Уриака неминуемо повлечет за собой Разобщение. Когда я взглянула на его символ, меня внезапно испугало будущее, которого жаждал мечтатель. Мечтатель не побоится разорвать вселенную на куски, чтобы воплотить свой идеал в реальности. Я бы сама была рада уничтожить Векта, чтобы отомстить за Шаа-дом, но цена… цена…

В дверь камеры нерешительно постучали, и острое лицо Беллатониса нахмурилось от раздражения. Он повернулся и распахнул дверь, за которой буквально ползал на брюхе один из его слуг-развалин.

– Простите, хозяин! – развалина заломил руки от раскаяния. – Мы получили весть о возвращении флота налетчиков. Архонт Иллитиан уже сошел с корабля и летит сюда!

– Летит сюда? – с некоторым удивлением произнес Беллатонис. – Это… необычно прямо для столь уклончивой личности. Хмм.

Мастер-гемункул вышел из камеры и плотно закрыл дверь за собой. Он предположил два варианта. Либо миссия оказалась успешна, и Иллитиан везет миропевца прямо к нему, либо план каким-то образом потерпел крах, и архонт желает обсудить альтернативные решения. Ни одна версия, впрочем, не могла адекватно объяснить, зачем Иллитиану терпеть неудобства и риск, связанные с личным визитом. Времени оставалось мало. Маликсиан вряд ли задержится на корабле дольше Иллитиана, хотя необходимость перевезти добычу в Вольеры должна его замедлить. Беллатонис надеялся, что сможет достаточно быстро разобраться с Иллитианом и вернуться в Вольеры до того, как Маликсиан начнет недоумевать, куда подевался его домашний гемункул. Поразмыслив, Беллатонис решил, что лучше всего будет воспринимать грядущий приезд Иллитиана как доброе известие. Он похлопал в ладоши, чтобы привлечь внимание, и суетящиеся развалины застыли на месте.

– Все по местам! Мы должны быть готовы начать процедуру, как только прибудет благородный архонт!

Похожий на пещеру зал захлестнула лихорадочная деятельность.

Когда Асдрубаэль Вект поставил великий город-порт Комморру на колени и сверг благородные дома, он занялся завоеванием всех прочих суб-царств Паутины. Большая их часть приняла вызов и была сокрушена Темным Городом, владевшим, казалось, неисчислимыми ресурсами. Некоторые капитулировали, думая, что могут купить безопасность ценой свободы. Некоторые царства были настолько истерзаны внутренними раздорами и катаклизмами, что поначалу приветствовали захватчиков как спасителей. Многие суб-царства были найдены уже безжизненными из-за Падения или лишений, последовавших за ним. Железный Шип принадлежал к числу последних.

Похоже, обитатели того, что позже назвали Железным Шипом, были немногочисленны, и катастрофический ущерб, нанесенный Паутине во время Падения, полностью запер их в этом суб-царстве. Возможно, некая экстренная ситуация или острый недостаток ресурсов вынудили их принять отчаянные меры, чтобы выжить. Случайно или намеренно, но в конце концов они выпустили в окружающую среду своих владений некую разновидность агрессивно размножающихся наномеханизмов.

К тому времени, как подданные Векта взломали порталы к Железному Шипу, никто не мог сказать, сколько времени проработали крохотные машины и какова была их первоначальная цель. Ясно было лишь, что за долгие века здесь произошла странная, ускоренная машинная эволюция, в результате которой наномеханизмы постепенно превратили практически все, что было в суб-царстве, в скелетоподобные остовы из чистого железа. Первоначальные обитатели Железного Шипа остались, если можно так сказать, в живых, однако то машинное существование, которое они вели, сделало их не слишком похожими на то, чем они были раньше.

Воины тирана безжалостно охотились на металлические отродья и уничтожали их, как только находили, но измененные существа упорно отказывались оставаться мертвыми. В итоге Вект номинально включил суб-царство в состав Комморры, просто чтобы сохранить честь, и отправил разочарованных архонтов на завоевание других, более стоящих земель. Железный Шип стал одним из множества странных сателлитов Комморры, куда жители вечного города обычно побаивались заходить. Экспедиции в такие места обычно были хорошо вооружены и непродолжительны.

Рассказ привел Синдиэля в ужас.

– А с нами ничего не случится? – спросил он.

– Разве что мы останемся здесь на тысячу лет, – рассмеялась Аэз’ашья. – Это же не стеклянная чума.

– Стеклянная что?

История скульптора Джалакслара и его кристаллизирующего вируса только напугала Синдиэля еще больше.

– Должны быть врата, которые соединяют это суб-царство с центральным пиком, – сказала Ксириад. – А кстати, где портал, из которого мы сюда пришли? Здесь ничего нет.

Морр проигнорировал ее и вместо этого повернулся к Ксагору. Миропевица в руках развалины выглядела очень хрупкой. Красноватый свет Железного Шипа покрыл ее лицо бледным румянцем и окрасил в цвет пламени светлые волосы, которые золотой рекой стекали с плеча Ксагора.

– Твоя пленница цела, развалина?

– Да, да. Без сознания, но в полном здравии.

– Почему бы не разбудить ее? – ухмыльнулся Харбир. – Пусть наслаждается видом, как все.

– Нет, нет. Мой Мастер сказал, чтоб она предстала перед ним, не зная о своей судьбе, – горячо возразил Ксагор.

Харбир одними губами проговорил «о» и больше не касался этой темы.

– Мы пойдем к вратам, – прогремел Морр и закинул клэйв на плечо.

– А где они? – окликнул Синдиэль. Инкуб уже удалялся в красный туман. Он не ответил, и все остальные поспешили за ним, пока воин не скрылся из виду.

Иллитиану понадобилось больше часа, чтобы добраться до секретной лаборатории Беллатониса. Сначала он должен был принять восторги черни, которая заполонила Коготь Ашкери, услышав новости о возвращении налетчиков. Весть распространилась со скоростью пожара, как все слухи. Причальный коготь был полностью покрыт радостно кричащими ордами жалких беззубых рабов, когда корабль Иллитиана еще даже не опустил аппарели.

Гордо и высокомерно возвышаясь на носу своей персональной барки, Иллитиан медленно парил над многолюдной толпой. Его терзало двойственное чувство: с одной стороны, он хотел немедленно двинуться к себе, с другой, было столь же важно показать себя и еще чуть-чуть раздуть свою легенду. Пусть говорят: вот летит архонт Белого Пламени, смотрите, каким могущественным он стал.

Кто-то из этих жалких существ додумался схватить нескольких из собственного числа и подвесить их за запястья, чтобы впечатлить архонта своим рвением. Когда Иллитиан пролетал мимо, несчастных принялись хлестать кнутами из металлических лезвий, начиная с лодыжек и постепенно продвигаясь вверх. Растущая толпа наслаждалась грубой демонстрацией жестокости, осыпала жертв ругательствами и смеялась над их воплями боли. Дождем полетели кровь и внутренности, рикошетя от щитов барки.

Это, конечно, было приятное развлечение, но для нынешних махинаций Иллитиана толку от него не было. После недолгого парада барка Иллитиана на полной скорости помчалась ко дворцу в шпилях Верхней Комморры.

По тайным проходам он проник из дворца Белого Пламени в новую лабораторию Беллатониса. Иллитиан прошел по лабиринту один, ибо не доверял свой секрет ни одному члену собственной свиты. Помещение лаборатории сильно изменилось со времени последнего посещения. На стенах резко светили фонари, которые скорее подчеркивали мрак, чем развеивали его. Два саркофага с хрустальными крышками свисали с невидимого потолка на цепях. Оборудование и ящики, сваленные кучами у стен, выглядели несколько зловеще из-за мерцающих там и сям острых граней и пластин промасленного металла, предназначенных резать и давить. В самом центре зала стоял выскобленный стол, ужасающий в своей больничной простоте.

Беллатонис уже ждал его, и слуги-развалины шеренгой стояли позади гемункула, будто целый класс нервных школьников. Он взглянул на Иллитиана и отпустил развалин, чтобы они могли снова приняться за работу. Было очевидно, что миропевца нет, а миссия потерпела неудачу. Мастер-гемункул глубоко поклонился.

– Архонт Иллитиан, я счастлив, что вы почтили нас своим присутствием. Прошу прощения, что в настоящий момент мы не совсем готовы к встрече катализатора.

Иллитиан милостиво принял предложенную наживку.

– Не бойся, Беллатонис, в настоящий момент я не совсем готов предоставить его, – ответил он. Брови гемункула чуть приподнялись при этих словах.

– О? Как прискорбно. Я полагаю, миссия провалилась?

– Это… еще не определено, – Иллитиан осмотрелся, глядя на усердно трудящихся развалин в масках. – Я бы хотел поговорить с тобой об этом наедине. Не подвергаю сомнению надежность твоих прислужников, но я никому не доверяю.

– Конечно, мой архонт, это очень мудро, – Беллатонис хлопнул в ладоши, и развалины тут же покинули помещение. Иллитиан дождался, пока они не остались совершенно одни, и снова заговорил:

– На Лилеатанире произошло нечто совершенно необычное, и я уверен, что мои агенты прорвались в Мировой Храм.

Он вкратце рассказал Беллатонису о набеге и его исходе. Гемункул погладил свой длинный подбородок и сочувственно кивнул.

– Это весьма разочаровывает. Агентов нет, миропевца тоже. Я вижу, в чем проблема, но вынужден сознаться, что не понимаю, чем я могу вам помочь в ее решении.

– Мне нужна не помощь, Беллатонис. Мне нужно, чтоб ты пустил меня к Анжевер. Я уверен, что ты уже придумал и довел до совершенства способ допрашивать ее. Не оскорбляй мой интеллект, отрицая это.

Беллатонис мгновение размышлял, прежде чем ответить. Лучше бы Иллитиану не знать, что Анжевер уже многое рассказала о его плане.

– Конечно, мой архонт, это было интригующее развлечение. У меня не было возможности испытать аппарат, но он полностью функционален. Если вы соблаговолите пройти вот сюда…

Старуха и три проводника боли выглядели такими же, какими Беллатонис их оставил. Иллитиан одним взглядом оценил конструкцию, как только вошел в камеру вместе с гемункулом.

– Боюсь, я все еще не понимаю, – сказал Беллатонис. – Чтобы предсказать будущее, варполюбы бросают руны, карты или кости. А у нее нет рук.

– Я удивлен, Беллатонис, – снисходительно заметил Иллитиан. – Если бы ты как следует изучал тайные искусства, то знал бы, что они служат лишь в целях предохранения. Это, можно сказать, психические глушители. Анжевер прекрасно может самостоятельно заглянуть за пелену, если приложить к этому достаточные усилия.

Беллатонис угрюмо улыбнулся.

– Обычно использование предохранителей говорит о том, что их отсутствие связано с большим риском.

– В данных обстоятельствах я готов на риск. Мне надо знать, что произошло, живы ли агенты, и если так, то где они сейчас. Если ты можешь предложить мне альтернативный способ добыть эту информацию, я готов его обсудить.

Беллатонис промолчал. Как у всех комморритов, затронутые варпом вызывали у него глубокое отвращение, приправленное смесью жутковатого интереса и атавистического страха. Все эльдары обладали врожденным психическим потенциалом, который воздвиг их первую золотую империю и практически уничтожил их, сотворив Ту, что Жаждет. Большая часть жителей Комморры закрывала опасные психические потоки в своих разумах при помощи наркотиков и упорных тренировок. Некоторые нарушали законы Векта, принимая свои дары и некоторое время заигрывая с ними – как правило, к великой скорби всех, кто находился рядом – а затем их пожирала Та, что Жаждет, если раньше до них не добирались каратели Векта. Лишь немногим удавалось прожить достаточно долго, чтобы раскрыть настоящие таланты.

Иллитиан решил принять молчание Беллатониса как знак согласия.

– Как я и думал, ты понимаешь, что это единственный путь. Активируй свое устройство и сейчас же приступай к допросу.

Беллатонис кивнул и настроил соединение нужным образом. Висящие тела проводников боли зашевелились, как будто их колыхал призрачный ветер.

– Иллитиан, мой убийца, вернулся просить прощения? Беллатонис и я только… Саасаааааххх!!!

Иллитиан мрачно взглянул на Беллатониса.

– Прошу прощения, мой архонт, сработала обратная связь с регулятором, – извиняющимся тоном пояснил Беллатонис. Иллитиан снова обратил внимание на старуху.

– Расскажи, что произошло в Мировом Храме Лилеатанира во время нашего последнего набега, – приказал он.

– Я не могу взглянуть за пределы этих стен, и ты добился этого собственным клинком.

Иллитиан сделал жест Беллатонису. Тройной вопль разорвал тишину узкой камеры. Еще один жест, и терзающий нервы поток боли прекратился.

– Не лги мне, Анжевер. Знание рядом, ты должна лишь потянуться к нему. Подумай немножко, что лучше – мгновенная опасность этого маленького одолжения или вечное страдание.

Беллатонис сдвинул регулятор до предела и стал ждать вместе с Иллитианом, пока проводники боли не охрипли от воплей.

 

Часть 10. ПОБЕГ ОТ СМЕРТИ

Морр прорубал прямой путь к самым высоким скелетообразным силуэтам, что возвышались из красной мглы Железного Шипа. Его сабатоны оставляли глубокие следы на щетинистой траве, как будто он с хрустом шел по слою инея, и каждый шаг поднимал облачко ржавой пыли. Ксириад ушла вперед на разведку, за ней последовали Аэз'ашья и Харбир. В конце концов Морр, видимо, удовлетворился ролью арьергарда и пошел сзади вместе с Синдиэлем, в то время как Ксагор по-прежнему нес миропевицу рядом с ними.

Смог стал гуще и заполнил рты и носы острым металлическим привкусом. Поверхность теперь была плоской, и из земли всюду торчали бывшие деревья и кусты – ныне неправильные, угловатые массы отростков, покрытых коррозией и напоминающих ветви терновника. Время от времени земля тряслась, и агенты слышали отдаленные бурлящие звуки где-то под ногами, словно они двигались по брюху какого-то великана. До них доносился ритмичный грохот, который временами утихал и через несколько минут начинал стучать вдвое громче.

Они скользили сквозь удушливый туман так быстро и тихо, как могли, но вскоре заметили, что за ними движутся какие-то безмолвные, наблюдающие создания. В красном тумане мерцали светящиеся глаза, причудливо искаженные тени ковыляли по их следам. Странные обитатели Железного Шипа собирались вместе, сперва по одному, а затем и целыми дюжинами. Похоже, их притягивало присутствие жизни, ненавистных органических сущностей, нарушивших границы их царства, и теперь они преследовали чужаков, как белые кровяные тельца, борющиеся с инфекцией. Страх пока что удерживал их поодаль, но немыслимая тяга к разрушению должна была скоро взять верх. Переделанная полужизнь Железного Шипа давно уже научилась ненавидеть биологических врагов, которые вторгались в ее владения.

Харбир подозревал, что на самом деле эта шаркающая ногами толпа боялась не отступающей добычи, а других, более могучих охотников, которые пребывали где-то в иных областях этого субцарства. Наемник никак не мог избавиться от ощущения, что некий обширный, холодный разум наблюдает за их продвижением, и что именно он источает странное чувство неправильности, которое пронизывало реальность вокруг. Его присутствие казалось все ближе, как будто холодное дыхание, уже обжигающее шею. Его избранные инструменты взяли след и беспощадно преследовали добычу. Наверное, лучше лишить себя жизни, чем пасть жертвой охотников и позволить железным пальцам разорвать себя на куски…

Аэз'ашья протянула руку и дала Харбиру оплеуху.

– Приди в себя! – прошипела она. – Нас еще не поймали.

Он был шокирован, поняв, что все это время клинок в его руке как будто по собственной воле полз к его горлу. Наемник в смятении посмотрел на своих спутников и подумал, многие ли из них борются с мыслями, которые им не принадлежат.

Размытое пятно, скользящее впереди, вдруг резко остановилось.

– Дальше не пройти, – встревоженно прошипел голос Ксириад.

– Объясни, – рыкнул Морр.

– Впереди десятки этих тварей, если не сотни. Они блокируют путь.

– Что они делают? – спросил Синдиэль.

– Стоят, качаются. Я бы сказала, что поют, но звука нет.

– Они издают ультразвуки, чтобы нарушить наши мыслительные процессы, – сказал Морр.

– Или молятся своим хозяевам и выпрашивают, чтоб им отдали наши души, – предположила Аэз'ашья. – В любом случае, я думаю, мы с ними не подружимся.

Чувство неправильности нахлынуло на них с еще большей силой, как порыв зловонного ветра. Смог заволновался, резкие очертания развалин-скелетов на миг заколебались и снова застыли, слегка изменив формы. Ритмичный грохот стал интенсивнее, теперь его сопровождал неумолчный пронзительный скрип, словно от гигантских вращающихся колес. Приближались охотники.

– Занять оборонительные позиции, – приказал Морр. – Надо уйти с открытого пространства.

Инкуб снова возглавил их и пробился в гущу железных кустов, которые больше напоминали изгороди с копейными наконечниками, чем растительность. Странные сущности в тумане как будто воодушевились, увидев, что загнали добычу в угол, и быстро двинулись вперед, чтобы окружить ее. Впервые проклятые мертвецы Железного Шипа стали ясно видны.

Это были пустотелые, похожие на манекены существа, чьи неправильно приделанные конечности и лоскутные тела казались насмешкой над живыми. С жуткими вздыхающими стонами твари приблизились и начали окружать импровизированное укрепление. Шаг за шагом агенты отступали, формируя защитное кольцо и наблюдая за существами из-за укрытий из ржавого перекрученного железа. Дальше идти было некуда. Они остановились и приготовились к неизбежной атаке.

– От опасности к опасности бегут они, неся с собою чистое сердце. Вошли они в земли потерянных, и преследуют их многие враги. За каждым движением их следит Маскарад, но не будет от него помощи, кроме лишь быстрого конца, если они падут.

Когда голова Анжевер начала говорить через проводников боли, температура в камере резко упала. Мерцающая изморозь расцвела на стенах, из ниоткуда подул холодный ветер. Иллитиан мерил шагами узкое помещение, демонстрируя разочарование, чего обычно себе не позволял.

– Эти разговоры о землях потерянных ничего не значат! – взорвался он. – Где их сейчас можно найти? Как забрать чистое сердце?

Голос старухи исказился, превратившись в хриплое рычание.

– Что такое «сейчас»? Время скачет от мгновения к мгновению, как камень, прыгающий по воде, а наши жизни – лишь пересекающиеся круги на ней, – голос снова изменился, теперь это был гнусавый визг. – Каждым движением они переделывают будущее. Чистое сердце! Все вокруг искажено, все зеркально. Ненависть порождает ненависть!

Беллатонис вопросительно посмотрел на Иллитиана. Гемункул не выглядел напуганным, но, похоже, его одолевали любопытство и подозрительность. Вся эта варп-болтовня была ему совершенно незнакома, а исследования самого Иллитиана больше внимания уделяли контролю и манипуляции, чем пониманию… Иллитиан прекратил расхаживать по камере и обругал самого себя за невежество.

По какому-то неслышному сигналу отродья Шипа вдруг атаковали. Образовав четыре клина, они всей массой навалились на металлические кусты, размахивая шарнирными руками-клинками и щелкая коническими зубами. Они так плотно складывались, протискиваясь сквозь бреши в железной изгороди, что напоминали червей цвета ржавчины.

Клинок Морра сеял смерть с мощью урагана, разбрасывая вокруг головы и конечности, словно конфетти. Ножи Аэз'ашьи ткали смертоносную паутину ударов, и твари с грохотом падали в груду у ее ног. Харбир яростно размахивал ножом, отбиваясь от лавины железных лап, захлестывающей отряд со всех сторон. Синдиэль и Ксириад отчаянно сражались кинжалами и пистолетами, от винтовок на таком близком расстоянии толку не было. В центре скорчился Ксагор, прикрывая свою пленницу, как будто от нее зависела его жизнь – впрочем, так оно, по сути, и было.

Отродья Шипа были быстры и сильны, но неуклюжи. В тесном пространстве их численность скорее мешала им, чем помогала. И все же, даже если они чувствовали боль или усталость, они этого не показывали, и их конечности продолжали бездумно атаковать, даже будучи отделенными от владельцев. Синдиэлю и Ксириад вскоре пришлось переключиться на другое занятие – подбирать отсеченные механические руки и выбрасывать их через импровизированную баррикаду.

Ржаво-красный прилив внезапно отхлынул, твари захромали прочь от безжалостных клинков Морра и Аэз'ашьи. Выжившие разбежались среди куч металлолома и начали приделывать утраченные конечности к обрубкам. Их холодные немигающие глаза горели, обещая возмездие. Морр несколько секунд наблюдал за ними, потом вскинул клинок и вышел из укрепления навстречу полусобранной орде.

– Не позволим им восстановиться, – просто сказал он.

Аэз'ашья не нуждалась в повторном приглашении и прыгнула вперед. Ее ножи снова засверкали рядом с клэйвом Морра, описывающим смертоносные дуги. Остальные поспешили следом, хотя и с меньшей охотой, пинками расшвыривая вокруг лишенные рук и ног тела и щелкающие зубами черепа, которые оставляли за собой Морр и Аэз'ашья. Выжившие отродья заковыляли в удушливый туман, чтобы спастись от неумолимой контратаки. В отдалении они казались куда больше похожими на живые существа. Земля под ногами затряслась и забурлила в бессильном протесте.

– Ха! – сплюнула Аэз'ашья. – Не так-то…

Нечто большое и быстрое выпрыгнуло из мглы и бросилось прямо на Морра. Усеянные шипами колеса врезались в него, отшвырнули назад и выбили из рук огромный клинок. Это была какая-то химерическая помесь хищного кошачьего и мотоцикла, поршнеобразные лапы которой заканчивались колесами, снабженными лезвиями, а изогнутая спина была покрыта броней. С ревом подлетела еще одна машина и попыталась ударить в бок Аэз’ашью, но гибкая ведьма оказалась слишком проворна для ее клинков и в последний миг перепрыгнула через механическое существо. Ксириад побежала в сторону, когда ее осветили фары третьего врага, а за ней с треском промчалась очередь пуль и прошила землю у самых ее ног.

Морр боролся со зверем-машиной, который прижал его к земле, и пытался удержать его бешено вращающееся переднее колесо подальше от себя. Клыки из кровавого камня на шлеме инкуба вдруг выплюнули импульс ярко-красной энергии, попавший в брюхо машины. Из внутренностей той брызнули искры и пламя. Морр развернул тварь и могучим усилием отшвырнул ее в сторону, та врезалась в землю и осталась лежать, слабо вращая колесами. Лучи фар пронзили мглу: остальные охотники с ревом мчались к добыче для новой атаки.

Аэз'ашья немедленно повернулась и побежала от своих спутников, которые едва ли могли защитить ее. Звери-машины ринулись в сторону, пытаясь переехать убегающую фигуру, из-под их задних колес брызнула земля. Она в последний миг отпрыгнула от их вращающихся шипов и перескочила через одну машину, шлепнув ее ладонью. Та развернулась, чтобы броситься на ведьму, и тут устройство, прикрепленное к ней, взорвалось. Молнии вырвались наружу и окутали весь механизм трескучими нитями электричества. Густо полетели голубые искры, и зверь-машина беспомощно повалился наземь. Его товарищи развернулись и с воем отчаяния исчезли во всепоглощающем красном сумраке.

– Граната помех, – злобно усмехнулась Аэз'ашья. – Это, пожалуй, одни из самых дурацких машин смерти, которые я когда-либо видела. На что годится механизм, который падает, как только останавливается?

Морр наклонился и подобрал свой клэйв. Его доспехи были помяты и выщерблены в дюжине мест, но сам он выглядел невредимым, разве что немного более неловким, чем обычно.

– Надо идти дальше. Они так сопротивлялись, чтобы не дать нам добраться до портала, – сказал он.

– Веслайин Затворник говорил, что в Море Душ время не имеет значения. Варп может мельком показать прошлое, будущее и настоящее, потому что в нем они едины. По Затворнику, когда ты имеешь дело с обитателями варпа, бесполезно пытаться ограничить события рамками прошлого, настоящего или грядущего – с ними надо разговаривать в абсолютных понятиях действий.

– Имея это в виду, ответь мне, старуха: где мои агенты, несущие чистое сердце, снова войдут в город?

– Они с триумфом возвратятся у ног великанов, если вообще возвратятся. Сначала нужно победить хранителей врат, и исход схватки неизвестен.

Врата были высотой с пятиэтажное здание – искривленные металлические столбы, а на них толстая перемычка, пронизанная призрачной костью. Портал был открыт, между столбами ясно виднелась поблескивающая зеркальная поверхность. Кроме того, его охраняли. Отряд воинов-кабалитов Черного Сердца лениво бродил перед вратами, а их «Рейдер» стоял так, что перегораживал путь к выходу. Они были хорошо вооружены и, несмотря на расслабленное поведение, выглядели так, будто готовы были вступить в бой при первом же признаке угрозы.

– Шавки Векта, какое совпадение, – сказала Ксириад, завершив свой доклад.

– Думаешь, они здесь по наши души?

– Маловероятно, – ответил Морр. – Они охраняют врата, чтобы обитатели Железного Шипа не досаждали городу.

– А зачем вообще держать их открытыми? – спросил Синдиэль. – Здесь же ничего нет!

Его наивность вызвала у инкуба смешок – короткий всплеск веселья, который быстро исчез, как пузырь на поверхности смолы.

– Тебе многое предстоит узнать о нашей жизни, найденыш, – сказал Морр. – На этот раз я тебе подскажу. Врата остаются открытыми, потому что это субцарство принадлежит тирану. Если они закроются, то он больше не сможет предъявлять на него свое право владения, как на все остальные субцарства. Среди них есть такие, рядом с которыми это место выглядит, как сад наслаждений. Но Вект владеет ими всеми. Это территория, а территория в Паутине – конечный ресурс.

Синдиэль поморгал, несколько удивленный мрачным объяснением инкуба.

– А почему тогда нельзя поставить стражу с другой стороны? – продолжил он расспросы. – Ведь там это наверняка будет более безопасно?

– Тебе и правда надо многое узнать, – повторил Морр и замолчал.

– В риске как раз все дело, Синдиэль, – заговорщицки прошептала Аэз’ашья. – Если не будет риска, то они не будут стоять на страже, а пойдут искать более интересное занятие. Возможно, им даже не давали приказ охранять ворота, они находятся здесь просто потому, что чувствуют необходимость в этом, и предполагают, что это поможет получить какие-то блага.

От мысли о таком отсутствии дисциплины у Синдиэля закружилась голова.

– Может, тогда просто подождать, пока они не уйдут? – предложил он.

– Это может занять час, а может и неделю. У нас нет времени ждать, – отрезала Ксириад.

– Мы недостаточно сильны, чтобы атаковать открыто. Нужно применить хитрость, – сказал Морр. – Синдиэль, Ксириад, спрячьтесь так, чтоб видеть экипаж «Рейдера». Харбир и Аэз'ашья пойдут со мной. Ксагор останется здесь с пленницей.

– Какой план? – спросила Ксириад.

– Мы приблизимся к ним и начнем переговоры, – ответил Морр.

– А что случится, когда они решат убить нас, потому что мы настолько слабы, что пошли на переговоры?

– Мы уже будем достаточно близко для того, чтобы они потеряли значительное преимущество в дальнобойном оружии.

Инкуб закинул клэйв на плечо и с вызовом осмотрел их единственным глазом на безликом шлеме. Синдиэль и Ксириад покорно взяли винтовки и начали красться к вратам.

Беллатонис скорчился в неудобной позе на открытой палубе стреловидного гравилета «Яд», который мчался через Нижнюю Комморру, неся его обратно, к башне в Вольерах. Как бы не захватывающе было наблюдать за работой Иллитиана, из-за него он задержался практически до предельно допустимого срока. В конце концов ему пришлось оставить Иллитиана одного, дав ему базовые инструкции по управлению устройством, извиниться и уйти.

Дать неинициированному профану заниматься своими собственными процедурами, не говоря уже об экспериментальном оборудовании – это противоречило всем инстинктам гемункула, но собственная безопасность была дороже. То, как Иллитиан описал набег, заставило Беллатониса подозревать, что Маликсиан может вернуться в далеко не идеальном настроении. При таких обстоятельствах вопросы о том, чем занимается и где находится Беллатонис, могли оказаться смертельно опасными.

Встречный ветер когтями впился в него, когда «Яд» нырнул в провал между куполами и игольчатыми антеннами к Берилловым Вратам у Великого Канала. С такой близости обманчивые преграды создавали впечатление, что Вольеры действительно находятся в пузыре реальности сразу по ту сторону этих толстых маслянистых мембран, а не в неведомой дали иной части Паутины. Наемный пилот Беллатониса медленно опустился к вратам, которые оказались открыты. Рядом стояла горстка воинов, с нетерпением ожидающих прибытия Маликсиана.

Добравшись до своей башни, гемункул обнаружил еще один транспорт, уже стоящий там – «Рейдер» с символом Белого Пламени. На миг появилась абсурдная мысль, что Иллитиан приехал сюда, опередив его, но это было невозможно. Он вошел в башню с осторожностью, однако два гротеска, охраняющих двери, приветствовали его с обычной слюнявой радостью, какой он всегда ожидал от этих мускулистых верзил. Один из развалин, Менетис, стоял в вестибюле, заламывая руки.

– Хозяин! Гости прибыли в ваше отсутствие! – проблеял он.

Мерзкое чувство тревоги пронзило разум Беллатониса.

– Я надеюсь, ты не был так опрометчив, что упомянул мое отсутствие? – мягко спросил гемункул.

– Нет! Нет, хозяин! Им сказали только, что вы заняты и вас нельзя беспокоить. Они решили подождать, пока вы не освободитесь.

– Ах. Ясно. И что же это за гости, хмм? Важная деталь, которую, как я вижу, ты пока что не сообщил.

Менетис пришел в ужас.

– Гемункул Сийин со свитой из семи развалин, хозяин! – выпалил он.

Беллатонис неожиданно улыбнулся, услышав эту новость.

– Действительно? Это очень интересно, – промурлыкал мастер-гемункул и поразмыслил мгновение. – Передай Сийину, что он может пройти в мои личные покои, если только оставит своих прислужников, так как нам надо обсудить личные дела.

Сквозь прицел своей игольной винтовки Синдиэль насчитал десять воинов. Они были облачены в отполированные до блеска черные доспехи с торчащими из плеч и локтей функциональными с виду шипами и клинками. Они поймали какого-то несчастного обитателя субцарства и развлекались: отстреливали от него куски и ждали, пока существо с трудом не соберет себя снова, а потом снова разбивали его на части.

Воины напряглись, заметив идущих им навстречу Морра и двух его спутников. Десять стволов одновременно поднялись и прицелились в приближающихся незнакомцев. Морр поднял раскрытую ладонь в знак мирных намерений и продолжил идти. Это было опасное место. Морр должен был, не вызывая подозрений, провести отряд по открытому пространству и надеяться, что любопытство воинов удержит их от стрельбы. Синдиэлю было приказано наметить целью стрелка на «Рейдере», засевшей в сотне метров от него Ксириад достался рулевой, сидящий в задней части изукрашенного транспорта.

Попасть в стрелка было нелегкой задачей – он был наполовину скрыт за изгибающейся носовой броней и передним орудием. Синдиэль аккуратно навел сетку прицела на лицо своей жертвы и уменьшил масштаб так, чтобы ему было видно Морра и остальных. Нужен был только ментальный импульс, чтобы игольное ружье выстрелило стремительным и смертоносным ядовитым осколком. Он замедлил дыхание и стал ждать сигнала.

Морр тяжело ступал вперед, неумолимо сокращая расстояние. Один из воинов опустил винтовку и поднял одну руку в очевидном жесте «стоп», когда инкуб и двое других были еще в дюжине метров от них. Синдиэль подготовился. Весь его мир уменьшился до размера булавочной точки – пересечения сетки целеуказателя. Действия Морра и остальных превратились в размытые пятна на краю сознания.

Но тут чья-то сильная рука неожиданно стиснула его лодыжку, и концентрация изменила Синдиэлю.

– А, Сийин. Как приятно увидеть тебя.

– Беллатонис. Ты, похоже, в прекрасной форме.

Два гемункула мгновение смотрели друг на друга среди творческого беспорядка, царящего в личных покоях Беллатониса. Столы, диваны и бюро едва проглядывали из-под густого слоя размотанных пергаментных свитков, металлических моделей, банок, флаконов, хирургических инструментов и раскрытых фолиантов. Взор Сийина как будто что-то выискивал, глядя на высокого мастера-гемункула. Беллатонис заговорил первым, чтобы нарушить молчание.

– Так чему я обязан удовольствием, Сийин? Мне жаль, что в последнее время я был недоступен, но мой архонт Маликсиан очень требователен. В этот самый миг я должен был бы готовиться к его триумфальному возвращению.

– Да. Твой архонт, Маликсиан, – задумчиво повторил Сийин. – Интересно, как бы он отреагировал, узнав, что ему изменяют, служа другому хозяину? Тому, чье честолюбие столь велико, что грозит городу ужасными бедствиями.

Беллатонис выглядел искренне ошеломленным этим заявлением. Что Сийин нашел в своих упорных поисках? Он осторожно ответил:

– Если такая теоретическая ситуация окажется реальна, то я уверен, что последствия будут тяжкими, и, как я опять же уверен, их ощутят многие связанные с ней стороны.

– Ты думаешь, Иллитиан отомстит за тебя? – насмешливо спросил Сийин, как будто разговаривая с наивным ребенком, сказавшим какую-то глупость. – Боюсь, в этом ты прискорбно ошибаешься, он далеко не сентиментален. Подозреваю, он скорее будет беспокоиться по поводу шныряющих вокруг карателей тирана.

Снова повисло молчание. Беллатонис повернулся и праздно погонял по сторонам какие-то мелочи, разбросанные по крышке лакированного бюро. Почуяв движение, плотоядные растения возле кормушек неподалеку начали корчиться и щелкать голодными пастями. Высокий гемункул про себя пожурил их за алчность.

– Хмм. Я думаю, Сийин, это всего лишь очередные предположения, – наконец заметил Беллатонис, – и ты не намерен идти к Маликсиану с тем, что у тебя есть – то есть ни с чем. Если бы у тебя были хоть какие-то улики, подтверждающие эти возмутительные заявления, то ты бы продемонстрировал их вместо того, чтобы пытаться шантажировать меня какими-то расплывчатыми инсинуациями.

Сийин облизал губы. Беллатонис был прав, ему действительно нечего было показать Маликсиану, чтобы доказать свои слова. Это на самом деле ничего не значило, достаточно было обвинения, чтобы покатились головы, но без фатальной улики Сийин мог почувствовать острие клинка с той же вероятностью, что и Беллатонис.

К счастью, это тоже ничего не значило.

У Сийина были все необходимые данные. Только взглянув на его осиную талию, Сийин мог сказать, что Беллатонис действительно изменил свое тело, убрав несколько органов и переместив остальные. Теперь он получил эхо пульса, тепловой отпечаток и голосовые паттерны, и было проще простого установить параметры на темных вратах так, чтобы они точно совпадали с показателями Беллатониса. Сосуд со спрятанным в нем устройством находился внизу, у развалин. Сийин планировал настроить темные врата на биопризнаки Беллатониса и оставить одного из своих развалин, чтобы тот доставил подарок с правильно расставленной ловушкой. Беллатонис все равно что мертв.

– Ты знаешь, я никак не могу избавиться от чувства, что ты стараешься вовсе не в лучших интересах Иллитиана, Сийин, – кротко сказал Беллатонис. Это уже было чересчур, и тонкая пелена вежливости вдруг спала с Сийина.

– Он хочет создать противоестественную мерзость, и ты помогаешь ему! – рявкнул Сийин.

– Ты не думаешь, что твои собственные зависть и честолюбие затмевают тебе разум?

– Нет! Если бы ты вчитался в мудрость Черного Схождения, как должно, то знал бы об опасности сам! Не в моем разуме тут нужно сомневаться!

– О, а я думаю, что это совсем не так, – мягко проговорил Беллатонис и поднял над головой что-то сверкающее. Отраженный свет был невозможно ярким. Он залил все вокруг Сийина, так что того как будто окружила бесконечная белая равнина. Белый свет слепил его глаза, пронизывая его в сотне различных направлений, проникая внутрь и наружу. Тогда он осознал, откуда исходит свет, и начал кричать.

Беллатонис уронил Разбитоскол и быстро раздавил его под каблуком. С хрупким треском толстый кусок хрусталя превратился в крошево. В тот же миг Сийин буквально разбился на куски – вспышка, и его горбатая фигура разлетелась в разные стороны. Неровные ломти вмиг исчезли, и распадающиеся фрагменты зеркала измерений перенесли все, что осталось от Сийина, в тысячу различных мест. Беллатонис нашел это весьма и весьма удовлетворительным и восторженно захлопал длиннопалыми ладонями.

– Ну вот, и что я тебе говорил? – улыбнулся Беллатонис пустой комнате. – Твой разум был затуманен.

– Стойте, где стоите, – приказал воин.

Интонация в его голосе сказала Харбиру, что тот не был лидером группы. Он заинтересовался, кто же это, достаточно умный, чтобы предводительствовать, но недостаточно сильный, чтобы делать это открыто.

– По какому праву вы не даете нам пройти? – прогремел Морр.

– Ничто не должно выходить из Железного Шипа. Так приказал Верховный Властелин, Асдрубаэль Вект, да продлится его правление вечность, – высокомерно ответили ему.

Морр сделал еще шаг вперед и опустил клэйв так, что тот касался острием земли, как будто уже устал его нести.

– Я не слышал о таком приказе до того, как мы сюда пришли, – прямо заявил инкуб.

– Я тебе говорила! – пронзительно вскрикнула Аэз'ашья, свирепо развернувшись к нему. – Ты не послушал, и теперь мы здесь застряли!

Стройная эльдарка презрительно развернулась спиной и зашагала прочь, одновременно приближаясь к отряду стражников. Харбир с обеспокоенным видом поспешил следом, чтобы успокоить пылкую ведьму. Она замахнулась на него, и ему пришлось отступить в направлении воинов, избегая удара. Нацеленные на них винтовки кабалитов дрогнули и чуть опустились – воины с удовольствием наблюдали за разворачивающейся драмой.

Стрелок на «Рейдере» вдруг завопил и прижал обе руки к лицу, а потом упал и исчез из виду. Воины отвлеклись всего на удар сердца и тут же отреагировали, одновременно открыв огонь.

В эту долю секунды Харбир и Аэз'ашья уже приблизились к ним на длину руки и бросились прямо в гущу воинов, чтобы не дать им стрелять. Отравленные осколки рикошетили от доспехов Морра, который стремительно оказался рядом с воином, с трудом наводящим тяжелое темное копье, и выпотрошил его одним ударом. Двое воинов полезли на «Рейдер», но еще один выстрел неведомо откуда сразил рулевого, и тот перевалился через борт. Воинам пришлось спрыгнуть с машины, ибо та вышла из-под контроля и зарылась носом в землю.

Взятые врасплох, теснимые в ближнем бою, кабалиты бесстрашно контратаковали. Их по-прежнему было больше, чем врагов, и они были закалены в боях, хорошо вооружены и лучше защищены. Однако это стало ужасной ошибкой.

Клинок Морра вздымался и падал с механической точностью метронома, прорубая и осколочные винтовки, и руки в доспехах, которые пытались парировать ими удары. Каждый воин, что отпрыгивал с пути неистового инкуба, получал в спину нож Аэз'ашьи или Харбира. Одному удалось выиграть немного пространства и вскинуть свою винтовку, но тут он обнаружил, что его уже поджидали невидимые снайперы.

Несколько секунд, и на ногах осталась лишь горстка воинов Черного Сердца. Они струсили и побежали в открытый портал позади. Харбир бросился было в погоню, но захромал и прижал руку к окровавленному бедру. Аэз'ашья метнула нож и убила еще одного воина, но оставшиеся двое исчезли в мерцающей пелене, как будто нырнули под воду.

Боевой клинок ранил Харбира в ногу, а тот не заметил этого в пылу битвы. Порез был длиной с его ладонь и больше пальца в глубину. Он начал с трудом накладывать целебную повязку, в то время как Аэз'ашья стояла рядом, хладнокровно наблюдала за ним и не предлагала помощь, желая увидеть, потеряет ли он сознание от кровопотери. Морр ходил туда-сюда, молча и методично приканчивая раненых кабалитов.

Сначала к ним вышла Ксириад, затем Ксагор со своей пленницей, и, наконец, за ними последовал прихрамывающий и бледный Синдиэль.

– Ты выстрелил слишком рано! – обвинила его Ксириад, как только увидела. – А потом вообще не стрелял. Это ты виноват, что двое сбежало!

– Это не моя вина! – заныл Синдиэль. – Одна из… мертвых тварей шла за нами и напала на меня! Я дрался, чтоб спасти свою жизнь!

Его легко бронированный сапог действительно был исцарапан, как будто его терзали безжизненные когти. Единственный глаз Морра на мгновение уставился на него, рассматривая… оценивая.

– Прискорбно, – сказал он наконец. – Садитесь на «Рейдер». Я поведу его к центральному пику.

– Лучше я поведу, – возразила Ксириад. – Этим лучше заниматься тем, кто способен оценивать расстояние.

«Рейдер» остался невредим в перестрелке и медленно поднялся под руководством Ксириад, чутко перемещающей рычаг. Агенты забрались на борт, гравилет плавно развернулся и ринулся в портал.

Переход занял всего секунду, и они, к счастью, вновь оказались под знакомым светом Илмей. Даже воздух вокруг «Рейдера» казался холодным и чистым после красноватого смога Железного Шипа. Внизу тянулась обсидиановая дорога, с обеих сторон обрамленная угловатыми башнями, каждую из которых венчала стилизованная титаническая статуя с пустым лицом. Все статуи стояли в слегка отличающихся позах, но каждая держала над дорогой огромное овальное зеркало.

– Я знаю это место, – слабым голосом сказал Харбир. – Это Павана Идолов, мы на вершине отрога Гулен.

– Не вижу воинов, которые сбежали от нас, – доложил Синдиэль. «Рейдер» мчался вдоль дороги, обгоняемый собственными копиями – отражениями в зеркалах гигантов. Со стороны агенты выглядели разношерстной потрепанной группой усталых и грязных бойцов, которые мчались сквозь темноту на угнанной машине.

– Не надо слишком долго смотреть на отражения, – посоветовал Харбир. – Это может быть… плохо.

Ксириад прокричала предупреждение, увидев вихрь пятен, который мчался к ним над обсидиановой полосой. К «Рейдеру» стрелой неслись по меньшей мере два десятка геллионов. Они разделились и держались по сторонам от транспорта, глядя на его пассажиров и не подлетая на расстояние выстрела. Видимо, решив, что им светит развлечение, стая снова объединилась позади «Рейдера», развернулась и начала стремительное преследование.

– Далеко ли до Звука-Ночи Гулен? – спросила Аэз’ашья. Косые ярусы этого внешнего района могли защитить их от режущих скайбордов геллионов.

– Слишком далеко, они нагонят нас еще на полпути, – упавшим голосом сказал Харбир.

– Синдиэль, Ксириад, берите винтовки, – приказал Морр. – Харбир будет рулить.

– А ты что собрался делать? – дерзко поинтересовалась Аэз'ашья.

– Я беру на себя носовое орудие.

– Они не так глупы, чтобы атаковать нас спереди, – фыркнул Харбир. – Это одна из причин, по которой они гонятся за нами, а не нападают в лоб.

– Неважно, – Морр ухватился за темное копье на носу и с силой вырвал его из орудийной платформы.

Синдиэль и Ксириад сбили по геллиону, прежде чем стая сообразила, что по ней стреляют. Залпы Морра были чудовищно неточными, но зато воздушных бандитов теперь больше волновали маневры уклонения, чем ответный огонь. Однако, когда еще нескольких их товарищей сшибли со скайбордов меткие выстрелы снайперов, оставшиеся решили, что лучше всего тоже начать стрелять.

Осколки бешено зарикошетили от кормы «Рейдера», и Синдиэлю с Ксириад пришлось спрятаться за скудной броней транспорта. Морр упорно продолжал стоять и превратил геллиона в облачко золы удачным залпом энтропической энергии. В тот же миг один из двигателей «Рейдера» закашлялся и вырубился, так что гравилет опасно накренился на лету.

– Он не выдерживает! – завопил Харбир.

– Посади машину, – ответил Морр.

– Безумие! – крикнула Ксириад. – На земле нас порвут на куски!

– Мы можем потерпеть крушение. Посади ее. Сейчас же.

«Рейдер» без всякого изящества упал на обсидиановую дорогу и заскользил по ней, извергая искры и пламя. Двигатели отказали в последний момент. Стая геллионов пролетела мимо, быстро замедлилась и выхватила адские глефы, чтобы начать куда более увлекательное отрубание голов и конечностей. Агенты покинули ненадежное прикрытие рухнувшего гравилета и побежали к ближайшей башне в ста метрах от места крушения. Примерно дюжина выживших геллионов закружилась в воздухе и спикировала вниз, чтобы прикончить удирающую добычу.

Харбир отстал. Он пытался заставить работать свою онемевшую ногу, но расстояние до башни казалось непреодолимым. Он знал, как быстро боец на скайборде может догнать пешего глупца, так как сам это делал, и неоднократно.

Наемник повернулся и вскинул длинноствольный пистолет, готовясь продать свою жизнь как можно дороже. Он мог детально разглядеть геллионов, несущихся на него: дикие лица, вопящие и визжащие от наслаждения, собранные по кускам доспехи, краденые украшения. По всему было видно, что эта банда настоящих отморозков, оппортунистов и падальщиков, с какими он когда-то водил компанию. Горько было думать, что он должен погибнуть от клинков подобных небесных пиратов.

Таким образом, Харбир мог отлично видеть, как внезапно откуда-то сверху обрушились потоки осколков и врезались прямо в летящих геллионов. Наездники разлетались на куски, как зрелые фрукты, скайборды взрывались под яростным обстрелом. Геллионы остановили атаку и разлетелись кто куда, словно листья на ветру.

Наверху показались три «Рейдера», полные кабалитов, и плавно опустились, окружив беглецов. Харбир распознал символы на их носах и ощутил почти осязаемое облегчение. Они были под защитой Белого Пламени.

 

Глава 11. ДВОР СЛОМЛЕННОГО КОРОЛЯ

Ларайин проснулась в незнакомом холодном месте. Сознание вернулось постепенно, по пятам за ним пришло понимание, где она находится, а следом хлынула паника. Она хотела свернуться в клубок и исчезнуть, сбежать, умереть, сделать что угодно, лишь бы не оставаться здесь. Но она не могла. Тяжелые круглые оковы врезались в плоть и сковывали ее, как животное. Мрачный, но мелодичный голос заговорил где-то вблизи:

– Физическое сдерживание всегда лучше альтернатив. Мы могли бы просто отключить контроль над мышцами и запереть тебя внутри собственного неуправляемого тела, но это менее эффективно. Примитивная часть мозга, животная часть, с которой, как я уверен, ты хорошо знакома, лучше всего активируется физическими ощущениями. Ужас, запертый внутри, чрезмерно пассивен, хотя, конечно, он тоже может играть свою роль. Теперь открой глаза, иначе мне придется отрезать тебе веки, а я не хочу этого делать. Если ты откроешь глаза, то, обещаю, это тебе не навредит.

Глаза Ларайин невольно распахнулись, и она обнаружила прямо перед собой лицо, как будто явившееся в кошмаре. Мертвенно-белая фарфоровая кожа, туго натянутая на острые нос и подбородок, впалые морщинистые щеки и высокий лоб. Между худыми щеками растянулась улыбка, невероятно похожая на акулий оскал. Глаза казались совершенно черными ямами, в которых виднелись только несколько случайных отблесков света, спасшиеся из их голодных глубин.

– Вот так-то лучше, – сказал кошмар. – Я – мастер Беллатонис, и ты в моей власти. Мы с тобой будем творить такие чудеса, что наши имена будут помнить и через многие эпохи. В моих руках ты, милая, уподобишься своей драгоценной Ише, что создает новую жизнь.

Лицо на миг уставилось куда-то вверх, и Ларайин с трепетом проследила за его взглядом. Над ней свисало что-то вроде двух шкафов со стеклянными передними стенками. Один был пуст, в другом находился красный от крови скелет, покрытый клочьями плоти, как будто его объели падальщики. Ларайин никогда не боялась мертвецов, ведь смерть была частью жизненного цикла. Но, когда труп зашевелился и захлопал бескожими руками по хрустальной крышке, она закричала, как перепуганный ребенок. Беллатонис издал мрачный смешок.

– Строго говоря, мы, скорее, восстановим старую жизнь, – признал он. – Не обращай внимания на архонта Крайллаха. Он просто очень ждет, когда мы начнем.

Губы Ларайин зашевелились, как будто она пыталась что-то сказать. Гемункул снова перевел взгляд на нее.

– У тебя есть вопрос, милая моя? – сказал он с обезоруживающей вежливостью. – Или, может быть, просьба? Я дам тебе что угодно, но, боюсь, за исключением свободы.

– Почему вы это делаете? – спросила она с детской наивностью. Только самое черное сердце не дрогнуло бы от ее невинности. Беллатонис обладал чернейшим из сердец, но даже его ответ звучал на удивление незлобиво:

– У разных личностей разные причины, дорогая. Кто-то хочет возродить утраченную славу, кто-то – изменить существующее положение вещей, кто-то хочет навредить другим. Что же касается меня, то я делаю это по наиболее личной из всех причин – потому что мне это нравится, и потому что я могу.

Иллитиан оглядел выживших участников миссии на Лилеатанире. Услышав их доклад, он испытывал смешанные эмоции. Он приказал им явиться в потайной закоулок рядом с новой лабораторией Беллатониса. Как только слуги гемункула поспешно оттащили прочь плененную миропевицу, прибыл Иллитиан, чтобы выслушать рассказы агентов, пока тем лечили раны. То, что они поведали, предоставило ему богатую пищу для размышлений. Он тщательно изучил узел эмоций внутри себя и хирургически рассек его, чтобы добраться до самого главного.

Здесь было, конечно же, облегчение, в основном потому, что ему больше не надо было искать агентов или думать, кто мог их поймать. Была и гордость за то, что его план оказался успешным, и что удалось добыть катализатор, который требовался мастеру-гемункулу. Несмотря на многочисленные препятствия, этой необычной группе удалось все преодолеть, хотя во многих случаях им скорее помогла удача, чем умение. Однако чувство облегчения было подпорчено растущей тревогой.

Вызвало ее не разрушение, которому подвергся девственный мир – Иллитиана нисколько не волновало, что осквернение Мирового Храма Лилеатанира вызвало у планеты конвульсии, которые, вероятно, отбросили его тщательно рассчитанное развитие на тысячи лет назад. На самом деле он даже неосознанно гордился тем, что сыграл свою роль в этом злодеянии. Нет, его беспокоила грандиозность тех сил, которые были выпущены на свободу так быстро, будто ждали этого. Впервые Иллитиан начал по-настоящему чувствовать, насколько мощные энергии Беллатонис хотел использовать для оживления Эль’Уриака. И снова к нему вернулось эхо слов карги, предупреждающей о Разобщении. После историй о Лилеатанире опасность вдруг стала куда более реальной.

Иллитиан тихо вздохнул, тщательно стараясь сохранить спокойное выражение лица. Одна из тринадцати основ мести гласила: «однажды взявшись за дело, не бойся клинка». Иллитиан не раз советовал своим союзникам без раздумий браться за самое мощное оружие, какое только можно найти, но теперь он сам засомневался. Ему надо было чем-то занять себя, чтобы отвлечься от этой мысли, и он переключил внимание на маленькую деталь головоломки, которая не сходилась с остальными.

– А что с тем существом, которое помогло вам в Паутине? – спросил Иллитиан. – Оно видело, как вы унесли миропевицу, и при этом осталось в живых. Почему? Кто это?

– Я не знаю, как его зовут, мой архонт, – с готовностью ответил Синдиэль, слегка помедлив на титуле, как будто впервые попробовал что-то на вкус. – Я даже не знаю, мужчина это или женщина, но другие странники его знали. Когда они говорили о нем, а это было нечасто, то называли его Пестрый, как будто это было все, что нужно о нем знать.

Иллитиан подавил желание ударить отступника. Простодушная фамильярность, с которой он говорил, и явное невежество были оскорбительны, и кабалит на его месте подвергся бы суровому наказанию. Иллитиан тщательно затушил свои чувства, прежде чем ответить. Щенок неопытен, и сейчас не время переучивать его.

– Я опрошу источники, которые могут просветить меня более подробно, – едко сказал он. – А сейчас, я считаю, надо немедленно приступать к следующей фазе моего плана. Судя по этой Пестрой личности и охранникам, которые сбежали от вас в Железном Шипе, можно предположить, что тиран уже прослышал о вашей миссии. Значит, нам надо действовать до того, как Вект начнет воображать себе, что мы можем сделать с пленной миропевицей. Если он просто потребует ее в качестве дани, то план погиб. Чтобы не подвергать его дальнейшей опасности, я намерен использовать вашу группу для следующей фазы. Все вы, кроме Ксириад, не из моего кабала, и я не могу заставить вас отправиться на новую миссию, которая несомненно будет весьма опасна, но знайте, что ваше повиновение тысячекратно воздастся в случае успеха, – Иллитиан сделал паузу и поглядел на каждого агента, прежде чем продолжить. – Также вы должны знать, что отказ повлечет за собой мое вечное неудовольствие.

Морр первым нарушил повисшее молчание.

– Когда восстановится архонт Крайллах? – спросил он. – Беллатонис сказал мне, что не может начать процесс, пока вторая фаза плана не будет завершена.

– А что в нее входит? – спросил Синдиэль, чем заработал резкий взгляд от Иллитиана.

– Надо достать реликвию, – ответил Морр. – Из очень опасного места. Это все, что тебе следует знать.

– Именно, – подхватил Иллитиан. – Подготовительные меры, которые поспособствуют вашему успеху, уже произведены. Нет никаких причин задерживаться.

– Я пойду, – тут же вызвался Морр, чем удивил Иллитиана.

– Ты, возможно, мог бы лучше послужить своему архонту, следя за тем, чтобы Вечное Царствие не разорвало себя на куски, пока тебя нет.

– Необязательно. Я отдам приказы своим братьям, которые служат Крайллаху, и они будут хранить мир до тех пор, пока я не вернусь с возрожденным архонтом.

Один за другим согласились и остальные: Ксириад из верности, Аэз’ашья из любопытства, Синдиэль и прочие из страха перед гневом Иллитиана.

– Очень хорошо, – Иллитиан сделал жест стражникам, и те вынесли вперед узкий черный ящик. Он открыл его, внутри оказался ряд серебряных амулетов. Каждый из них состоял из простой цепочки и гладкого драгоценного камня, который висел в вычурной оправе в виде когтей. В глубинах камней плавали и мягко светились внутренние огни, и от них исходило притяжение, которое ни с чем нельзя было спутать. Плененные души.

– Камни духа… – со страхом прошептал Синдиэль.

– Именно, – Иллитиан открыто наслаждался смятением отступника, пока наконец не захлопнул крышку. – Они настроены так, что их содержимое замаскирует ваше присутствие и полностью защитит вас от… воздействия того места, куда вы должны отправиться. Мои стражники отведут вас к подходящему порталу, как только вы будете готовы к путешествию. Запомните: не надо слишком долго там задерживаться.

Иллитиан развернулся и вышел, оставив шкатулку с амулетами и дюжину вернорожденных воинов, которые должны были проводить агентов на следующую часть их странствия. Он какое-то время размышлял о наполовину законченных, поспешно доведенных до работы талисманах, и о том, смогут ли они действительно помочь на практике. Был риск – но всего лишь один из рисков, на которые он был вынужден пойти. Он успокоил себя мыслью о том, что даже если амулеты всего лишь убедили агентов в возможности выжить в Шаа-доме, то уже сыграли значительную роль в достижении цели.

Недавно отросшими глазами Крайллах голодно глядел на белую фигуру на плите под собой. Бескожие руки шарили в воздухе в поисках ее тепла, но хватали лишь холодный неподатливый хрусталь, испачканный его собственной бледной кровью. Архонт чувствовал тонкий эфирный ручеек жизни и энергии, струящийся от нее под воздействием ее смятения и дискомфорта.

Крайллах жадно лакал из психического потока, мучительно желая испить полную чашу жизненной силы, которую чувствовал в этом хрупком теле внизу. В его ослабленном состоянии она казалась обещанием близкого рая, теплым океаном чувств, в который он жаждал нырнуть и достичь возрождения. От бессилия он тщетно бил окровавленными кулаками по хрусталю и слабо хрипел проклятья. Одетый в черное гемункул и его мечущиеся туда-сюда прислужники-развалины не обращали на него внимания.

– Кто оставил все эти царапины на стенах? Они повсюду.

– Демоны. Архонт Когтя Кириикс попытался заключить с демонами союз, чтобы они помогли ему свергнуть тирана. Но план обернулся против него, и он оказался заперт здесь вместе с ними.

– Это… о боги, это ужасно. Все погибли?

Аэз’ашья фыркнула.

– Только счастливчики.

Синдиэль молча вобрал в себя эту информацию. Извилистые проходы, по которым они следовали, и до этого вызывали клаустрофобию, а теперь давили вдвое сильнее. Он начал понимать, что мудрость Комморры, как она есть, передавалась посредством жестоких сказаний о проваленных и успешных заговорах, неосторожных лидерах и мстительных семействах. Знание надо было искать среди темного гобелена интриг и контр-интриг, которые десять тысяч лет оплетали весь город.

Он всеми силами старался подружиться с Аэз’ашьей. Поначалу его вело простое вожделение. Он ни разу не встречался с эльдаркой, которая была бы столь живой и страстной, и это разжигало в нем чувство, неведомое доныне – желание обладать чем-то и не допускать до этого никого больше. Аэз’ашья понимала его намерения, принимала их и, казалось, получала бесконечное удовольствие от того, что попеременно потакала ему и издевалась над его неуклюжестью девственника. Это поначалу беспокоило Синдиэля, пока он не понял, что она практически также ведет себя с любым мужчиной, включая юнца с жестким лицом, которого звали Харбир, и внушающего ужас инкуба, Морра. При этом ведьма старательно игнорировала уродливого прислужника, который держался рядом с Харбиром, как будто тот не стоил ее внимания – что было вполне вероятно, учитывая, как слуга постоянно пресмыкался перед ней.

Аэз’ашья была настоящим кладезем знаний о реалиях жизни в Темном Городе, и, похоже, ей очень нравилось просвещать Синдиэля. Однако ее ответы на вопросы о Комморре начали казаться ему довольно предсказуемыми. Характер расы окрашивал все. Когда он спросил, почему они не использовали портал или летающий транспорт, чтобы добраться до Когтя Кириикс, ведьма посмеялась над ним.

– Если бы мы хотели, чтобы все в городе знали, куда мы идем, то можно было бы объявить это куда более простым способом. Враги Иллитиана попытались бы помешать нам просто из принципа. Все машины, улетающие из крепости Белого Пламени, под наблюдением, все порталы охраняются, поэтому мы идем пешком. Просто так оно и есть.

Просто так оно и есть. Даже сильным мира сего приходилось жить как преследуемым животным, ибо на них действительно охотились те, кто обладал меньшим могуществом. Вся иерархия Темного Города пребывала в постоянном движении, ибо те, кто был выше, подавляли тех, кто ниже, а низы стремились восстать любым возможным способом.

Личность Аэз’ашьи была такой же гладкой и непроницаемой, как обточенный рекой камешек. Она, судя по всему, жила лишь настоящим моментом, не думая о будущем, кроме того, что было непосредственно вызвано ее действиями. Да и об этом она не слишком задумывалась. Насколько мог сказать Синдиэль, она не знала покоя, и если ей слишком долго было нечего делать, это заканчивалось втыканием ножей в кого попало. Ведьма постоянно искала новую дозу адреналина. Влечение Синдиэля начало угасать, но он по-прежнему чувствовал к ней приязнь.

– Значит… то место, куда мы сейчас идем, оно считается хуже, чем это?

– Гораздо хуже. Говорят, что после того, как Вект разрушил Шаа-дом, демоны так и не покинули его.

Сначала было холодно и невозможно дышать, через миг чувство сменилось на влажную жару. Агенты Иллитиана оказались на обочине широкой улицы. Под ногами лежали почерневшие камни, искаженные останки деревьев и статуй, словно когти, рассекали бурлящие небеса. В воздухе висела густая скверна варпа, и сама реальность ощущалась болезненной, грязной. Горизонт озаряли неземные огни, в воздухе витали хлопья пепла.

Харбир мог с трудом разглядеть оболочку, которую создавал вокруг него защитный амулет – неуловимое сияние, которое мерцало на краю восприятия и не внушало особой уверенности. Он оглянулся на остальных и увидел, что все, кроме Морра, нервно озираются. Инкуб же, как всегда, выглядел невозмутимым, несмотря на ненормальность того, что их окружало.

– Дворец Эль’Уриака находится в самом сердце пепелища, – прогремел он. – Надо двигаться побыстрее, прежде чем наше прибытие заметят.

– У нас есть что-то, хотя бы напоминающее план? – спросил Синдиэль с наигранным весельем.

– Добраться до дворца, не попасть в когти демонам, а потом импровизировать, – сладким голосом предложила Аэз’ашья.

Найти дорогу было несложно. Жар незримого разлома чувствовался кожей даже на расстоянии, и вечные огни освещали их путь. Отряд осторожно двигался по разоренным проспектам и бульварам, стараясь найти равновесие между скоростью и скрытностью. По мере продвижения путь становился все сложнее, и все чаще приходилось отступать и обходить завалы обломков. Разрушенный город выглядел заброшенным, но им никак не удавалось стряхнуть с себя ощущение, что кто-то наблюдает со стороны.

Ксириад первой заметила одного из бездушных. Это была ужасно истощенная фигура, сидящая на тротуаре впереди, которая охватила руками колени и тихонько покачивалась. Существо подняло голову при их приближении и начало озираться светящимися голодными глазами, бездумно двигая отвисшей челюстью. Оно чувствовало чье-то присутствие, но, похоже, не могло воспринимать их по-настоящему. Бездушный разочарованно заскулил и начал метаться по сторонам, выискивая души, которые чуял неподалеку. Агенты обошли существо стороной и двинулись дальше. Синдиэль то и дело оглядывался на него.

– Это происходит, когда… Она… забирает душу, да? – шепотом спросил он Аэз’ашью.

– Если повезет, – ответила она. – У этого хотя бы клочок разума остался. Большая часть не настолько владеет собой.

Синдиэль содрогнулся. На краю сознания он чувствовал ровный, пронзительный плач, навсегда застывший на грани вопля. От ощущения собственной уязвимости дрожали колени, но он продолжал шагать вперед. Бывший странник никак не мог избавиться от мысли, что времена Падения, должно быть, походили на это, только неизмеримо хуже. Бравада, которая заманила его сюда, испарилась, и он изо всех сил старался держаться ближе к своим зловещим спутникам, ужасно боясь отстать.

Вскоре они увидели и других бездушных, которые бесцельно бродили по улицам и сбивались в маленькие группы там и сям. Строения вокруг становились все более разрушенными по мере того, как они двигались вперед, словно черви, проникающие глубоко в кишки трупа. Все больше домов оказывалось всего лишь пустыми оболочками, чьи слепые окна уставились на выжженные пустоши. Огни на горизонте стали ближе, от них исходило потустороннее сине-зеленое сияние, которое объяло полнеба.

Многие бездушные убого пытались воспроизводить детали своих утраченных жизней – гуляли с мертвыми друзьями, посещали разрушенные базары. Скверна варпа становилась все гуще, и в реальности начали проявляться фрагменты воспоминаний: чистые светлые улицы, многоцветные минареты, играющие дети. Видения исчезали, как дым на ветру, так же быстро, как появлялись, отдельные обрывки задерживались и повторялись снова и снова в сотне разных вариаций.

До сих пор Морр уверенно шагал впереди, но теперь остановился, видимо, не зная, как вести себя среди этих переплетающихся реальностей. Небо громыхнуло, куски перекрученного камня полетели мимо, собираясь в полосы и ленты. Тени поднимались в трещащей атмосфере, образуя силуэты дворцов и башен, как будто насмешки над разоренной улицей внизу, и темные камни то слетались вместе, то снова расходились, образуя тысячи различных форм.

– Впереди что-то происходит, – выдохнула Ксириад.

– Фрейлина, – предупредил Морр.

Бездушные как будто вытекали из теней, собирались вместе и окружали лучистую фигуру на перекрестке, преклоняя колени и раболепствуя перед ней. Существо, идущее между ними, было окутано золотым сиянием, и астральные огоньки скользили по его рукам и лбу. По виду и стати это была идеально сложенная эльдарка, но в сверкающих глазах не было ничего от смертных. Крошечные искры света падали с вытянутых пальцев на бездушных, отчего те содрогались в пароксизмах экстаза. На губах существа играла жестокая полуулыбка, когда оно щедрыми жестами разбрасывало свои дары, в точности как фермер, кормящий скот.

Агенты постарались слиться с теми укрытиями, которые успели найти, и замерли. Светящийся взгляд медленно поднялся в их направлении и снова ушел в сторону. Мгновения растянулись в часы, но наконец сияющая фигура ушла и исчезла из виду, все еще сопровождаемая шлейфом из бездушных просителей.

– Фрейлина? – со страхом прошептал Синдиэль.

– Оскверненный сосуд, – ответил Морр. – Если верить легендам, их было семеро. Они оберегают внешние пределы.

– Как мы будем с ними бороться?

– Не будем, если не придется.

– А если придется?

– Нужно полностью уничтожить их тела.

– И поэтому ты заставил меня взять это? – Синдиэль приподнял короткий бластер, который, судя по виду, состоял исключительно из крюков и лезвий. Ксириад тоже поменяла осколочную винтовку на мономолекулярный шредер, столь же опасное с виду оружие, которое стреляло облаками тончайшей проволоки.

– Лишние вопросы, особенно об очевидном, надоедают. Молчи.

Агенты безмолвно пошли дальше, мимо перекрестка, на котором видели Фрейлину, через заваленную обломками аллею. Реальность снова содрогнулась, и на миг они оказались под балконами, с которых свисали гирлянды цветов. Благородные дамы и господа окликали их скучающими голосами, предлагая развлечения и дружбу. Видение лопнуло, как пузырь, и исчезло так же быстро, как и появилось, и агенты снова очутились под полуразрушенными стенами и небом, похожим на кровоподтек. Они подошли к огромной расщелине, которая тянулась через улицу от здания к зданию, насчитывала почти три метра в ширину и неизвестно насколько уходила в глубь. Из бездны поднимались синие и фиолетовые испарения, неестественно искажаясь и образуя силуэты размытых лиц или рук, которые метались друг за другом, пока не стирались из воздуха незримыми силами разлома.

– Здесь не пройти! Надо повернуть и найти другую дорогу! – с некоторым облегчением воскликнул Синдиэль. Нечто в этих испарениях глубоко тревожило его и живо напоминало голодное пламя погребального костра.

Морр только бросил на него презрительный взгляд, отошел на несколько шагов и побежал. Он перепрыгнул через зияющую пропасть и с отдающимся эхом шумом приземлился на той стороне. Потревоженные струи пара заизвивались вокруг него. Аэз’ашья тут же последовала за инкубом, легко перемахнула расщелину и кувыркнулась в середине прыжка. Харбир и Ксириад были не так уверены, наемник даже чересчур далеко разбежался, прежде чем прыгнуть. Ксагор безропотно швырнул себя через провал, явно ожидая, что свалится навстречу гибели. Он не рассчитал, прыгнув слишком скоро, приземлился прямо на осыпающийся край и отчаянно замахал руками, пошатываясь над бездной. Его товарищи бесстрастно наблюдали, ожидая, упадет он или нет. В самый последний момент Харбир как будто сжалился и, наклонившись вперед, схватил Ксагора за плечо и оттащил его в безопасное место.

Синдиэль остался один на другой стороне разлома, задаваясь вопросом, долго ли его будут ждать остальные. Если он хоть что-то понимал в характере Аэз’ашьи, то много времени это не займет. И снова ужас перед одиночеством в этом населенном демонами месте погнал его вперед. Бешено перебирая ногами, он помчался вперед, решительно не желая повторить ошибку Ксагора и прыгнуть слишком быстро. В результате он чуть было не опоздал. Когда Синдиэль оттолкнулся от края пропасти, камни осыпались под его ногами, и он не получил достаточный импульс, чтобы пересечь разлом. Разноцветные испарения, поднимающиеся снизу, зашипели и испустили искры вокруг него, опутывая ноги и затмевая мысли. На миг он завис вне времени, понимая, что не допрыгнет, и его разум заполнился хихикающими, шепчущими, вкрадчивыми голосами, которые не принадлежали ему.

Вдруг перед ним взмыл дальний край пропасти и врезался в живот, выбив из него весь дух. Руки отчаянно заскребли по разбитым камням, но Синдиэль продолжал скользить вниз, дергая ногами в пустоте, лишенной всяких опор.

– Помогите! – выдавил он. От голоса испарения вокруг превратились в издевательские визжащие гримасы. Никто не сдвинулся с места. Синдиэль попытался опереться на локти и соскользнул еще на несколько сантиметров вниз. Никто по-прежнему не попытался помочь ему, и тогда Синдиэль вдруг понял еще одну истину о Темном Городе. Никто из них, даже Аэз’ашья, не ценил его настолько, чтобы немного рискнуть и вытянуть его из бездны. Они бы предпочли стоять и смотреть, как он умирает, насыщаться его отчаянием до последнего вздоха, чем двинуть хоть пальцем, чтобы помочь.

Синдиэль выругался, взмахнул ногой и наконец за что-то зацепился. Понемногу ему удалось перебраться через край и свалиться рядом без всякого достоинства. Его одолело жуткое головокружение от страха, что он мог в последний момент нечаянно оступиться и сбросить самого себя в разлом. Бывший странник лежал на спине, тяжело дыша и чувствуя, как в сердце впервые ярко разгорается пламя ненависти. Он почуял его искорку раньше, когда убил Линтис – это был короткий импульс, пронизавший его в тот миг, как он вложил весь свой гнев в единственный удар, который спас его жизнь и забрал ее. Но этот огонь был иным, более глубоким, более сильным. Он продал собственную душу, чтобы присоединиться к ним, отдал все, чтобы быть рядом, но не понимал, насколько они в действительности извращены и насколько мало ценят его жизнь. Синдиэль принял эту ненависть и впустил ее в свое сердце. Ее жар послужит ему якорем среди бушующего безумия. Через миг он безмолвно поднялся и присоединился к остальным, все еще чувствуя на себе их пристальные, безжалостные взгляды.

Агенты вышли на край открытого пространства, в прошлом, возможно, широкого променада или площади для парадов, теперь же представляющего собой лишь пустошь, засыпанную растрескавшимся камнем и нанесенной ветром пылью. Бездушные апатично бродили среди развалин и перебирали кости своего утраченного мира. Справа вдали виднелись изуродованные останки огромного дворца, похожие на когти, торчащие из земли. Оплавленные кварцевые башни кренились над просевшими стенами из обсидиана и алебастра. Оттуда доносились обрывки странной музыки, смесь визгливого хохота и горестного плача. Над дворцом нависла чудовищная черная туча, раздираемая вспышками разноцветного огня, которая извивалась подобно змеям и временами вдруг озарялась пламенем ярче молний.

– Выглядит более гостеприимно, чем я думала, – прошептала Аэз’ашья. – Как там можно что-то отыскать?

– Эль’Уриак не был глупцом, и корни его дворца зарываются глубоко под землю, – ответила Ксириад. – Бьюсь об заклад, его кости внизу.

Морр покачал головой.

– Сейчас мы видим только руины, – сказал он. – Ближе к разлому все станет… другим.

Инкуб поднял клинок и пошел вперед с большей осторожностью, чем все остальные когда-либо видели. Несмотря на свой рост, он двигался с удивительной грацией, практически паря над камнями и не издавая почти ни звука. Отряд последовал за ним, с переменным успехом стараясь идти так же ловко и бесшумно. Они пересекли открытое пространство и с опаской двинулись в руины дворца. Первые бездушные, которых встретили агенты, похоже, все так же не чувствовали их присутствие, но по мере приближения к многоголовой гидре грозовой тучи жалкие существа начали тревожиться. Истощенные фигуры дергались по сторонам и крутили головами, как будто пытаясь учуять запах.

– Амулеты отказывают! – прошипел Харбир. – Нам не дойти!

– Тихо, – отрезал Морр. – Отступать нельзя.

Все они уже чувствовали пугающую дрожь, мельком касающуюся их душ. Тусклый, как рыбья чешуя, блеск, который окружал их при входе в Шаа-дом, стал ярче и превратился в ровный свет. Камни духа на шеях сверкали, как красные угли.

– Нет, нет. Не отказывают, – тихо пробормотал Ксагор. – Напряжены. Тяжело работают.

– Что ж, это вселяет уверенность, – заметила Аэз’ашья. – Морр прав, нечего и говорить о том, чтобы вернуться. Если мы подведем Иллитиана сейчас, он нас лично скормит демонам.

Ее голос казался хрупким, готовым в любой момент сорваться на истерический крик.

Дворец впереди рассыпался на множество фрактальных образов. Башни вздымались и падали, стены рушились и восстанавливали себя. Сражаясь друг с другом, осколки реальности меняли все вокруг, и двери открывались в пустоту, а лестницы закручивались невозможными геометрическими спиралями.

Вглядываясь в этот хаос, Синдиэль почувствовал, что часть его разума бессвязно молит его сбежать, но ужас одиночества по-прежнему заставлял его шагать в ногу с остальными. Его товарищи, может, и не помогли бы выжить лично ему, но защитили бы себя, как группу, зная, что в этом их единственный шанс на выживание. В этот миг он ощутил странную смесь восхищения и отвращения к Темным Сородичам, хотя она и не притушила пламя ненависти к ним. Их, похоже, совсем не пугало это место, и в это было практически невозможно поверить. Как будто все они были глухие, и только он один мог слышать рев и фырканье чудовища, идущего прямо за ними.

С каждым шагом беспорядочное месиво впереди становилось все более четким и медленно превращалось в то, что одновременно пародировало древний дворец Эль’Уриака и яростно отрицало его судьбу. Стены возвышались над ними, как замки великанов, и с них свисали километровой длины знамена, прославляющие властителя и императора Шаа-дома. Перед вратами в форме раскрытой пасти несли стражу чудовищные сенешали на странных ездовых зверях. Агенты двинулись к воротам, выглядя рядом с этими титаническими укреплениями, будто медленно ползущие насекомые. Сенешали с насмешливым презрением смотрели, как они приближаются.

Без сомнения, это были демоны из древних легенд, в чем-то жутковато прекрасные, в чем-то отвратительно уродливые. Тонкие руки оканчивались длинными крабьими клешнями, коварные улыбки обнажали ряды острых клыков. Шестеро демонов перед воротами сидели верхом на змееподобных двуногих зверях со странно похожими на лошадиные головами. Животные пробовали воздух мерзкими длинными языками розового цвета. Когда агенты подошли ближе, демоны принялись возбужденно щебетать на темном наречии, от которого болели уши. Слова как будто клеймили воздух своими колдовскими интонациями. Одна демоница, куда более красивая и отвратительная, чем остальные, пришпорила скакуна, выехала вперед и медоточиво заговорила, пародируя древний эльдарский язык:

– Добро пожаловать, братья и сестры! Вы избраны, чтобы сбросить гнетущие оковы смертности и наконец-то присоединиться к нам. Ваше прибытие будет славиться, пока не выгорят звезды! Миллиард рабов будет кричать в вашу честь целую вечность!

Слова твари были теплыми, дружелюбными и вселяющими радость, за каждым из них таилось обещание волнующих тайн. В сравнении с ними голос Морра показался неприятным карканьем, предвещающим рок и скорбь.

– Нам нужен Эль’Уриак, а не подобные вам. Отойдите и дайте пройти, – мрачно проговорил инкуб. Демон сладострастно облизал клыки.

– Пожалуй, нет. Один из вас должен остаться с нами к нашему взаимному удовольствию, и как только вы войдете во дворец, вам будет запрещено покидать его при любых обстоятельствах.

Агенты посмотрели друг на друга, не зная, кого можно выбрать. Взволнованный Харбир уже собирался шагнуть вперед, но скрежещущий голос Морра остановил его.

– Я не буду торговаться с тобой, демон!

Слова еще висели в переполненном эмоциями воздухе, когда его двухметровый клинок сверкнул подобно змеиному языку. Обезглавленный скакун демона скорее не рухнул, а рассыпался, ибо удерживающие его в реальности энергии развеялись в воздухе. Демон упал вперед, Морр аккуратно поймал его на лезвие протянутого вперед клинка и отшвырнул корчащееся, распадающееся тело навстречу другим тварям, бросившимся в атаку.

Очарование дьявольских речей исчезло, как только вспыхнуло насилие. Шредер Ксириад выпустил облако безобидной с виду паутинки, которая рассекла наездника вместе со скакуном, как будто те на полном ходу влетели в стену из вращающихся лезвий. Бластер Синдиэля изрыгнул сгусток изумрудного пламени, который прожег в еще одном демоне сквозную дыру. Аэз’ашья и Харбир прыгнули вперед, парируя хлещущие языки скакунов и когти их наездников.

Мерзостный язык обернулся вокруг лодыжки наемника и по-змеиному стиснул ее. Недавняя рана вспыхнула болью, которая перешла в нестерпимый жар экстаза, и он завыл, как животное. Рядом мелькнули ведьминские ножи, освободив его от хватки. Харбир со стоном сполз на землю, а Аэз’ашья встала над ним, продолжая ткать клинками защитную паутину.

Клэйв Морра одним ударом разрубил еще одного скакуна вместе со всадником, в тот же миг ножи суккуба резанули по лошадиной морде другого и заставили зверя отскочить. Облако мономолекулярных нитей из шредера Ксириад окутали демонического всадника, прежде чем тот успел успокоить скакуна.

Харбир достаточно пришел в себя, чтобы спасти хотя бы толику своего эго и выстрелить в лицо последнему демону. Психически заряженные осколки из пистолета проделали в голове врага кратер, как будто та была слеплена из мягкой глины, и демон распался в облако тошнотворно-сладкого пара. Морр прикончил оставшихся зверей экономными взмахами огромного клинка.

– Демоны, – презрительно сплюнул инкуб. – Пойдемте, надо двигаться дальше. Они скоро восстановятся и вернутся с подкреплением.

Он повернулся и исчез в тенях, которые сгустились в похожих на пасть вратах.

– Ты даже не задумался над их предложением? – спросил Синдиэль, догоняя ушедшего инкуба.

– Демоны всегда лгут, – сказал Морр тоном, не предполагающим дальнейшего обсуждения.

За вратами тянулся постоянно движущийся зал, обрамленный колоннами. В один миг они горделиво поднимались к высокой крыше, как старые деревья, в другой – лежали, будто ряды павших воинов разгромленной армии. Призрачные фигуры двигались по залу, то появляясь из ниоткуда, то исчезая вновь – слуги, стражники, придворные и патриции, вернее, тени их душ, оставшиеся после того, как меч Векта вонзился в сердце дворца и испепелил их тела в ядерном аду. Амулеты агентов засияли еще ярче прежнего, окрасив все вокруг в мертвенный красноватый оттенок. В конце содрогающегося зала возвышались двойные двери, поднимающиеся от мозаичного пола до высокого крестообразного свода. Мысленный взгляд временами видел, как несокрушимые панели дверей срываются с петель и падают на пол, скрученные и выгнутые невообразимой мощью, и сверху сыплются куски разрисованного фресками потолка.

Они прошли сквозь двери в огромный амфитеатр, где с потолка свисала целая галактика золотых светильников. Со второго взгляда перед ними предстал кратер и разлетевшиеся от него раскаленные осколки, которые зависли вне времени и кружились в воздухе, образуя неровную сферу. В центре амфитеатра, на ступенях подобного горе трона, восседал красивый эльдар-рыцарь, пребывающий в глубоких раздумьях. С другого угла трон виделся массой почерневших обломков в километры высотой, а задумчивый рыцарь – ухмыляющимся алым черепом на ее краю. Это было все, что осталось после того, как всепожирающее пламя уничтожило его хозяина. Над развалинами трона воздух рассекала бушующая тьма разлома, которая шла волнами и содрогалась в конвульсиях, извергая сырую энергию варпа в насыщенное порчей субцарство.

Говорить и даже думать в такой близости от прорехи в реальности было практически невозможно. Слова вылетали изо рта недосформированными живыми существами, идеи превращались в дерганые, стремительно меняющиеся картины потенциальных результатов. И все же, когда три силуэта в черных доспехах и с красными глазами поднялись перед агентами, преграждая путь, их намерения были совершенно ясны.

«Вам не потревожить нашего архонта, – как будто говорили инкубы-тени. – Долго мы сторожили его в этом месте, наши души навечно привязаны к нему. Вы не получите его ни теперь, ни когда-либо после».

Они подняли огромные двуручные клэйвы, братья клинка, которым владел Морр, и шагнули вперед. Поначалу их фигуры казались нематериальными, но по мере приближения вокруг них сплеталось вещество варпа, и сумрачные тела становились все более реальными. Морр прорычал бессловесный вызов, который обрел вид призрачной драконьей головы, что шипела и плевалась пламенем. Инкуб ринулся в бой, и клинки столкнулись, будто кузнечные молоты с наковальней. Полетели искры, засверкали полосы разрушительной энергии, которые в этом насыщенном силой воздухе могли бы срезать горы или прорубать русла рек.

Шипящий клинок метнулся к Харбиру, тот безрассудно попытался парировать, но только растянулся на земле с наполовину расплавленным ножом в руке. Остальные начали отступать, отчаянно отстреливаясь, понимая, что не в силах противостоять стихийной мощи стражников-теней. Зеленое пламя из бластера Синдиэля без всякого вреда стекло по черному панцирю одного из красноглазых чудовищ. Шредер Ксириад тоже не сработал – смертоносные нити прошли сквозь стражника, как будто тот был дымом. Осколочные выстрелы Ксагора и Харбира тщетно стучали по непробиваемой броне.

Аэз’ашья прыгнула вперед и звонко рассмеялась, сделав открытие. Проскочив под клэйвом, обрушившимся на нее словно коса, она ударила обоими ножами. Когда сверкающие клинки погрузились в доспехи стража, с зияющих краев раны засочилось жидкое разноцветное вещество варпа. Кружась и уворачиваясь, суккуб продолжала атаковать противника, нанося порез там и укол сям, всегда на шаг опережая взмахи огромного клинка. Морр вступил в поединок с двумя другими стражами, от их скрещивающихся клинков по амфитеатру расходились ударные волны и раскаты грома.

Ксагор с отчаянной отвагой ринулся вперед, мимо Синдиэля и Ксириад с их бесполезным оружием, и прыгнул на призрачного воина, пытающегося прикончить Аэз’ашью. Развалина схватил врага за руку, отчего его ладони зашипели, и принялся тянуть. С таким же успехом он мог бы бороться с железным столбом. Красноглазый шлем повернулся к Ксагору, а затем презрительный жест отшвырнул его в сторону.

Только этого мгновенного отвлечения и не хватало Аэз’ашье. Она прыгнула и всадила оба ножа в шею стража, вложив в удар всю свою массу. Из ран засверкали молнии, неуязвимый с виду великан пошатнулся и распался на глазах агентов.

Ксириад бросила шредер и помчалась на помощь Морру. Однако один и тот же трюк не мог сработать дважды против настолько превосходящих врагов. Рефлексы подвели Ксириад, она напоролась на вращающийся клинок, который рассек ее от плеча до бедра. Она могла бы пережить даже такую ужасную травму и возродиться позже, но нанесенный сверху вниз удар сорвал с нее камень духа. Ксириад успела только издать жалобный вопль, а затем ее душу вырвало из тела и унесло в бурю разлома. Синдиэль, который готов был броситься за Ксириад, с искаженным от ужаса лицом отшатнулся от выпотрошенного трупа.

Более практично настроенные Харбир, Аэз’ашья и Ксагор побежали за черепом у подножия разбитого трона. Это отвлекло противника лучше, чем неудачная попытка Ксириад. Один из инкубов-теней, сражающихся с Морром, рванулся за ворами, чтобы не дать им коснуться своего хозяина. Существо либо недооценило скорость Морра, либо переоценило способность своего товарища удерживать инкуба на расстоянии. Прежде чем оно успело сделать второй шаг, клинок Морра снес ему голову с плеч.

Последний страж парировал удары с ошеломительной быстротой, пятясь к трону, но его противник теперь сражался с полной яростью и не собирался отступать от цели. Он отбил в сторону клинок инкуба-тени и вспорол его тело могучим взмахом клэйва, отправив врага обратно в ад. Обожженными руками Ксагор вцепился в череп Эль’Уриака и оторвал его от подножия трона с хриплым криком триумфа, который осыпался дождем из лягушек в коронах. На ощупь череп был гладкий и тяжелый, как будто отлитый из какого-то странного красного металла.

Когда Ксагор поднял его, образы заполнили его разум – парады и дворцы, обманы и секретные союзы, тысячи планов и заговоров древнего императора. Со сдавленным птичьим взвизгом Ксагор положил череп в шкатулку, которую взял с собой для любых реликвий, которые они могли здесь найти.

Как только крышка захлопнулась, по амфитеатру прошла дрожь, и бушующий разлом налился удвоенной яростью. Агенты повернулись и побежали к выходу.

На пятки им наступала медленно распространяющаяся заря, жуткий свет разрушения, который преследовал беглецов через зал с колоннами. Толпящиеся призраки теперь заметили их и были полны гнева и тревоги: поднимали прозрачные кулаки, открывали безголосые рты, чтобы позвать стражу. Агенты промчались сквозь эфирное воинство, расшвыривая привидений, как листья. Яркий свет обжигал им спины, жар и звук как будто ползли к ним в замедленном действии, разбивая на куски меняющиеся колонны и пожирая придворных-фантомов. Они выпрыгнули из пасти ворот, и фантастический дворец Эль’Уриака провалился внутрь себя, превратившись в огромную кучу обрушенных стен и разбитого камня.

Морр остановился, когда они пересекли порог, и уставился назад, в сердце варп-разлома, триумфально бушующего над руинами.

– Что случилось? – спросила Аэз’ашья. Морр долго молчал, прежде чем ответить.

– Кости Эль’Уриака служили фундаментом для этой игры теней. Его разрушенный дворец, его мертвые придворные и все остальное держалось только на его воле. А теперь, без него, все исчезло.

– Подожди, о чем ты? – выдохнул Синдиэль. – Он же мертв! Как он мог что-то удерживать?

– Нет, нет. Принимаешь мертвую плоть за мертвый разум, – прошептал Ксагор, держа шкатулку с черепом на вытянутых руках. Синдиэль не был убежден.

– Как его душа смогла выжить? Ты же видел, что случилось с Ксириад!

– Может, спросишь его, когда мы выберемся? – легкомысленно поинтересовалась Аэз'ашья. – А нам лучше сделать это поскорее, если мы не хотим остаться здесь навсегда.

Морр выпрямился, как будто очнувшись из глубокого забытья.

– Да. Надо уходить сейчас. Готовьтесь, обратное путешествие будет не столь легким.

В пустошах зарождались стремительные ветра и быстро перерастали из легких дуновений в воющие вихри, которые хлестали им в лица. Агенты с трудом продвигались в самую пасть бури. Время от времени, вяло размахивая руками, мимо пролетали бездушные, чьи тусклые искры жизни теперь высасывала визжащая пустота. Отряд медленно брел к руинам города, где можно было найти укрытие, и за каждый шаг приходилось бороться с тягой разлома, мощной, как хватка кракена.

– О, нет! – воскликнул Синдиэль, показывая на новые опасности. Вдалеке позади виднелись наездники на изгибающихся двуногих зверях. Впереди же разрушенные стены неожиданно озарились дивно прекрасным сиянием. Перед ними появилась Фрейлина, чьи стройные ноги ступали по воздуху, а руки были окутаны лентами эфирного пламени. Ее окружало спокойствие, ее собственное око бури среди несущихся с ураганной мощью ветров. Без сомнения, на этот раз она их заметила. Яркие, нечеловеческие глаза неторопливо осмотрели агентов сверху вниз. Лучи силы струились из нее, отчего дева казалась раскаленной звездой в темноте. Она заговорила, и голос ее был подобен звону колокольчиков и пению птиц, безмерно более приятный, чем мерзостные уговоры демонов.

– Что за благородные искатели отважились бросить вызов опасностям Шаа-дома?

– Мы пришли, чтобы спасти отсюда кости твоего древнего владыки, Эль’Уриака, чтобы он снова ожил и смог наконец отомстить за себя. Если ты дашь нам пройти, мы немедленно покинем это место, – осторожно ответил Морр.

Сложные эмоции отразились на слишком красивом лице Фрейлины при этих словах. Гнев и печаль смешались в равной мере, и храбр был бы тот, кто не дрогнул бы при виде ее полного страстей лица. Мгновенное смятение прошло так же быстро, как началось, и, когда она снова заговорила, ее выражение было непроницаемым и безмятежным.

– Ты действительно отважен, если смеешь заявлять подобное. Исполни лишь одно мое желание, благородный рыцарь, и я пропущу вас.

Агенты напряглись, готовясь к схватке, и пристально смотрели на Морра, ожидая сигнала. К их изумлению, инкуб даже не пошевелился.

– Каково твое желание? – спросил он. Дева улыбнулась. В ее глазах горел адский огонь.

– Покажите его мне.

Морр сделал жест Ксагору. Развалина повиновался и вышел вперед на дрожащих ногах. Он поднял шкатулку, которую нес, и открыл ее, явив взгляду гладкий красный череп Эль’Уриака. Фрейлина встала на колени и склонилась к нему, печально улыбаясь призрачными губами.

– Мой господин, так много времени прошло с тех пор, как мы услаждали тебя песнями и танцами. Ты помнишь это? Бесконечные ночи в садах, пронизанных ароматами асфоделей и кувшинок. Как мы любили тебя и твою даму! Вы были для нас солнцем и луной! Печально видеть, что ты больше не чувствуешь удовольствий.

Чрезмерно яркие глаза уставились в сторону, а затем снова поднялись, чтобы взглянуть на пришельцев. В их глубинах полыхали опасные огни.

– Идите. Забирайте свой приз, – повелела Фрейлина. – Ради него я пощажу вас. Наслаждайтесь жизнью, пока она у вас есть. Я дарю ее вам за то, что вы снова вернете его в мир. Запомните, если это возможно, что он некогда был более велик, чем вы способны осознать. И запомните также, куда может завести этот путь, если вы решите сами им пойти.

Фрейлина исчезла, как пламя свечи от ветра, и тени, сгустившиеся следом, казались слепящими после ее света.

 

Глава 12. ВОСКРЕШЕНИЕ

В темном зале повисла тишина ожидания, не нарушаемая ни единым вздохом. Плененная миропевица Ларайин лежала на операционном столе в середине помещения, ничем не связанная, но как будто приколотая к поверхности немигающими лучами дюжины ярких светильников. Диадема из холодного металла сжимала ее лоб, и шелковистые провода тянулись от нее к зловещим контейнерам с оборудованием, стоящим рядом. Над ними склонилась похожая на тощее пугало фигура Беллатониса, а его белые руки с длинными пальцами порхали по полированным консолям управления, как испуганные птицы. Над всем этим нависали два одинаковых саркофага с хрустальными крышками, будто лица древних богов, явившихся на судилище.

– Вот так, – сказал Ларайин мастер-гемункул, – теперь мы почти готовы начинать. Прости меня за отсутствие физических уз – как я уже упомянул, чувство полной беспомощности порой может сыграть роль.

Он осторожно приподнял одну ее тонкую руку, стиснув запястье двумя пальцами, и позволил ей вяло упасть обратно на стол.

– Ты когда-нибудь слышала об оружии под названием террорфекс, моя дорогая? Полагаю, было бы удивительно, если бы ты знала, ведь это устройство – большая редкость даже здесь, в вечном городе. Видишь ли, террорфекс изготавливается из призрачной кости, а ее сложно найти, так как в Комморре ее производить невозможно. Призрачную кость приходится… добывать у различных разновидностей эльдаров, таких, как жители искусственных миров и твой собственный народ. Мы используем этот ресурс на многие нужды, и поэтому в наши дни террорфексы изготавливаются нечасто. Печально, что такое изящное устройство выходит из употребления… но я отклоняюсь от темы. Террорфекс работает так: психически внушает столь кошмарные видения, что жертва становится совершенно беспомощна. Для этого призрачную кость насыщают негативной энергией, и она служит своего рода катализатором. На деле ее задача – просто, так сказать, распахнуть врата и позволить твоим собственным страхам безраздельно править разумом. Ты оказываешься в персональном аду собственного изготовления, – гемункул сделал паузу, повернулся и улыбнулся ей. – Настоящий деликатес.

Он шагнул в сторону, чтобы лучше рассмотреть лицо Ларайин. Девушка провела уже много часов в его присутствии, и гемункул ни разу не сделал ничего, что напрямую бы повредило ей. Все это время он был, скорее, приторно-ласковым. Миропевица не могла пошевелиться, но сама ее душа инстинктивно чувствовала его скрытую злобу и корчилась, пытаясь вжаться в какое-то безопасное внутреннее укрытие. Беллатонис усмехнулся.

– Я уже давно изучаю, – продолжал он, – принципы работы благородного, но, к несчастью, позабытого террорфекса. Я считаю, что смогу применить их для своих целей более аккуратным и точным способом. Первоначальные тесты оказались многообещающими, и в твоем случае я, судя по всему, нашел идеальный способ достичь полного контроля. Видишь ли, физическая боль имеет свои ограничения. Тело просто чудесно экипировано для того, чтоб защитить себя от нее, а разум наделен способностью впадать в состояние тупого безразличия – что некоторые считают трансцендентным состоянием – причем с весьма неприятной скоростью. Ментальные страдания, с другой стороны, всегда свежи и непосредственны, и укрыться от них совершенно невозможно.

– Твое создание вообще будет хоть на что-то способно в ближайшее время? – лениво поинтересовалась Кселиан.

Иллитиан слегка заерзал рядом с Кселиан. Оба стояли в тенях, наблюдая за работой гемункула.

– Подготовительные мероприятия должны проводиться в правильном порядке и в своем темпе, – ответил Иллитиан, подавляя собственное раздражение, вызванное длинными лекциями гемункула. – Нельзя торопить столь великое начинание просто потому, что нам скучно или неудобно, как бы прискорбно это не было.

Кселиан это не удовлетворило.

– Знаешь, Эль’Уриак вряд ли сильно впечатлится, воскреснув в такой сырой норе, как эта. Ты бы мог, по крайней мере, предоставить что-нибудь, чтоб освежиться и поразвлечься.

Иллитиан и впрямь начинал сожалеть, что выбрал для этого дела то, что фактически было глубоким и мокрым полуподвалом. Он уже приказал переделать окружающие камеры в склады и арсеналы, но фантазиям о том, чтоб превратить подземелье в тайную базу операций, не суждено было развеять стойкое зловоние разложения.

– То, что мы начнем здесь – процесс медленный и долгий, – терпеливо объяснил он, хотя в действительности терпение у него уже заканчивалось. – Могут понадобиться месяцы или даже годы, и только потом Эль’Уриак сможет окончательно покинуть саркофаг. Прежде чем этот день настанет, я перемещу его в более подходящие условия. А пока что, благородная леди, секретность важнее, чем внешний вид и удобство.

– Действительно? И какие меры ты принял, чтобы заткнуть болтливые языки, Ниос? Аэз’ашье, конечно, можно верить, но Морр служит Вечному Царствию, и я вижу одного из чахлых прислужников гемункула прямо здесь, в этой комнате. Где второй? А отступник? Если учитывать, что шальное слово любого из них может обрушить на нас всю ярость тирана, то, по моему мнению, твои требования к секретности не так уж высоки.

– За наемником Харбиром следят, и очень скоро с ним может произойти прискорбный несчастный случай. Однако Беллатонис питает некую непонятную привязанность к этому отребью, поэтому я пока что не тронул его. Юный отступник, Синдиэль, занят изучением всех удовольствий, которые может подарить невоздержанность, и его верность легко купить. Все под контролем, Кселиан, расслабься и попробуй насладиться моментом.

Беллатонис бросил на них несколько резкий взгляд, потом с угрюмым видом подошел к пыточным устройствам и замер, ожидая сигнала к началу. Увидев, что этот самый момент настал, Иллитиан высокомерно поднял подбородок и произнес:

– Начинай.

Беллатонис совсем немного отрегулировал свою машину, и Ларайин тут же захлестнул обжигающий душу ужас. Она заново пережила то ощущение, когда впервые пробудилась в лаборатории Беллатониса, мгновение в мгновение, вплоть до каждой крошечной капельки пота на коже. Чувство беспомощности и тошнотворного страха вспыхнуло в ее разуме с такой силой, что она начала хватать ртом воздух. Этот миг повторился, сфокусировался, стабилизировался, а затем растянулся на долгое, долгое время.

– Идеально, – сказал голос где-то вдалеке. Он совсем потерялся среди сокрушительных волн кошмара. Внезапно воспоминание исчезло, как вспышка молнии. На лоб Ларайин опустилась тяжелая, холодная металлическая диадема, и ей показалось, что она чувствует ее внутри черепа, как будто какой-то незваный гость вторгся в ее память и начал рыться в воспоминаниях. Стыд, отвращение и унижение корчились внутри нее, и она уже не могла сказать, пришли они извне или были порождены ее собственным разумом.

– Так, у нас есть базовые данные. Можно продолжать, – продолжал голос, педантичный, но теперь еще и взволнованный, почти восторженный. Вокруг нее вырос Мировой Храм, сырая пыточная комната откатилась назад, как декорация, сменившись стенами из живого камня и нежно звенящими водопадами. Она заново пережила ощущение осквернения и ужаса, когда Дети Кхейна прокрались в святилище. Вновь ее парализовал собственный ужас, и она приросла к месту, не в силах отвести взор и глядя, как вошли убийцы и сразили стражников, которые отдали жизни, чтобы защитить ее. Это была ее вина, ее позор, ее наказание.

Изгибающаяся нить психической энергии, текущей перед саркофагом Крайллаха, превратилась в реку эфирной амброзии, которая ласкала его ободранное тело и насыщала иссохшую душу. Дыхание настоящей жизни проходило сквозь него, принося удовольствие, которого он не знал уже тысячу лет. Новая кожа, свежая и розовая, как у новорожденного, уже разрасталась на его красных костяных руках. Он застонал от наслаждения, купаясь в страданиях чистого сердца.

И вдруг Крайллах почувствовал нечто неправильное. Совершенно неправильное. Некое… присутствие, растущее неподалеку, едва уловимый духовный след, который сначала показался ему несущественным. Архонт чувствовал, что оно усиливается, образует что-то вроде трещины в реальности, которая неумолимо становится все шире. Широкая река оживляющей энергии утекала в нее, как в водоворот, уходила от Крайллаха, чтобы напитать растущую сущность. Он беспомощно заскулил, лишившись энергии, которой так отчаянно желал, но все попытки привлечь внимание прислужников, которые расплывчатыми пятнами бродили внизу, снова были проигнорированы. И что еще хуже, он ощутил, что таинственная сущность начала приходить в полное сознание, как будто медленно разворачивался внушающий ужас цветок.

Нет.

Разум Ларайин сконцентрировался на этом единственном слоге и схватился за него, как за скалу посреди бушующего потопа. Нет. Держась за крошечный обрывок своей личности, она с трудом вытягивала свою душу из трясины. Нет. Не она повинна в смертях и страданиях, ведь их убили Дети Кхейна, а не она.

Беллатонис тихо выругался, заметив, что темная энергия, вытекающая из девы, замедлилась и истончилась до десятой части прежнего потока. Он начал настраивать машину, искать в ее сознании новые уязвимые места. Возможно, это что-то из самых ранних детских воспоминаний, из того времени, где рассудку сложнее возводить преграды. На девственных мирах обитало великое множество примитивных и прожорливых членистоногих, с которыми могла встретиться юная экзодитка…

Несколько секунд тонких подгонок, и страх снова нахлынул на Ларайин с полной силой, когда она увидела волну кровососущих клещей, каждый из которых был больше ее маленькой ладони.

Снова взвилась психическая буря, и Крайллах отшатнулся. На несколько драгоценных мгновений, когда поток почти угас, отвратительное присутствие напротив него ослабело. Но теперь оно вернулось и было еще более голодным, чем раньше. Водоворот в реальности снова открылся, и чудовищный разум, скрывавшийся за ним, полностью ожил.

Взгляд его новых глаз пронзил Крайллаха со всех сторон одновременно, изнутри, снаружи, и с углов, которым не было имени. Оно изучило каждую его часть, каждый миг долгой жизни, от рождения до смерти, безжалостно вывернуло его наизнанку, производя ужасную духовную вивисекцию. Наконец оно заключило решение. Септические энергии сконцентрировались и хлынули в содрогающееся тело Крайллаха потоком психического гноя из раковых опухолей на теле реальности, переполняя его пустую душу. Жизненные матрицы переделывались и менялись, демонический ткацкий станок судьбы, завывая, лихорадочно выплетал новые пути. Запертый внутри хрустальной гробницы, Крайллах корчился в восьми измерениях и возрождался.

Многомерный разум внедрил свое семя и теперь принялся за окончательное сотворение собственного тела. Черпая силу из потока темной энергии, оно облачило себя в маскирующий наряд, превращая сырую материю варпа в подлинное вещество. Вырастали кости и прикрывали себя хрящами, сухожилия и связки резко, как хлысты, падали на свои места, мышечная ткань обволакивала собой новорожденные конечности и туловище и затвердевала, как воск. В считанные секунды кожа расползлась по трупу, похожему на манекен, и растянулась, чтобы вместить толстые мышцы и широкую грудь. Пальцы зашевелились, наполнившись новой жизнью, и стиснулись в кулаки.

Иллитиан чувствовал струю психической энергии, исходящей из миропевицы, несмотря на то, что большая ее часть была направлена к саркофагам наверху. Призрачные пальцы пощекотали его разум, отчего он невольно улыбнулся. Кселиан тихо застонала от удовольствия, когда поток усилился, и фантомная щекотка превратилась в чарующие ласки. На каждом открытом куске металла заискрилось статическое электричество, сверкающие колдовские огоньки поползли по свисающим с потолка саркофагам. Он почувствовал какую-то тревогу, но ощущение переросло в пульсирующее наслаждение.

Каждое мгновение, каждая деталь была приятна – развалины, по-клоунски мечущиеся туда-сюда в прорезиненных костюмах, блеск светильников, белолицый гемункул, сконцентрировавшийся на своей машине, бледная невеста боли на каменной плите и голодные недомертвецы, беснующиеся в своих подвесных гробах. Казалось, что для него разыгрывает представление целый театр, и комичные манекены сбегаются на крошечную сцену ради его удовольствия.

Чувство тревоги вернулось, показавшись из-под волны наслаждения, как темный камень во время отлива. Слишком быстро. Он сфокусировался на этой мысли и вцепился в нее. Слишком быстро. Он думал, что процесс будет долгим и утомительным, что он только начнется сегодня, а завершится в какой-то неопределенной точке в будущем. Но сила, вырвавшаяся на свободу, говорила ему, что он был не прав. Иллитиан не был мастером Хаотики, его исследования пелены ограничивались лишь тем, что он мог использовать для своих целей. И все же он чувствовал, как в лаборатории напряженно растягивается реальность. Нельзя допустить, чтоб энергия продолжала течь таким мощным потоком, иначе произойдет катастрофа.

Он открыл рот, чтобы приказать Беллатонису прервать процедуру. Но прежде чем слова сорвались с губ, хрустальный фасад одного саркофага взорвался, разметав повсюду осколки, и все светильники в помещении отключились. Развалины закричали от страха, но их быстро заткнул рык Беллатониса.

– Свет, быстро! – скомандовал Иллитиан. Кто-то зажег ручной фонарь, повсюду затанцевали гротескные тени. В тусклом освещении стала видна незнакомая фигура, стоящая у плиты в центре помещения. Широкоплечий, золотоволосый мужчина, мокрый от амниотических жидкостей саркофага и покрытый легкими порезами от кусков разбитого хрусталя. Он присел рядом с миропевицей и поглаживал ее лицо с расширенными от ужаса глазами. Когда он поднял взгляд, все в помещении на миг застыли на месте, почувствовав, что незнакомец глядит прямо сквозь них, читает их личности и понимает о них больше, чем они сами.

– Она ранена, – сказал он глубоким медоточивым голосом. – Помогите ей.

Осколки хрусталя пронзили бледную плоть миропевицы, которая теперь лежала в растущей багряной луже. Развалины немедленно повиновались и с неподобающей торопливостью бросились к ней с бинтами и шприцами. Новоприбывший поднялся и уверенно зашагал к Кселиан и Иллитиану – как заметил последний, совершенно не обращая внимания на острые куски стекла под ногами.

Иллитиан попытался придумать, как ему снова взять ситуацию под контроль. Это даже в самом отдаленном смысле не подходило под план. Мужчина источал величие, уверенность и благородство, которое внушало благоговение и требовало незамедлительного подчинения. Подчинения, с горечью подумал Иллитиан, порожденного не страхом, но желанием доставить ему удовольствие и заработать его похвалу долгим и прилежным трудом. Даже сейчас, облаченный лишь в размазанный ихор и собственную кровь, он казался выше всех, кто был в комнате, как будто носил невидимую корону. Иллитиан понял, что сразу возненавидел его.

– Добро пожа… – начал архонт Белого Пламени, но пришелец перебил его:

– Пожалуйста, позвольте мне для начала возблагодарить вас обоих за мое возвращение. Без вашей помощи я бы до сих пор был заперт в Шаа-доме. Сколько времени прошло?

– Три тысячи лет, – ответила Кселиан с понимающей улыбкой.

– Неудивительно, что я чувствую себя столь иссушенным! И Вект все еще у власти, я прав?

– Почему ты так считаешь? – спросил Иллитиан резче, чем ему хотелось. Эль’Уриак запрокинул голову и рассмеялся. Это был открытый хохот над дружеской шуткой.

– Зачем еще я мог тебе понадобиться? – ответил он. – Только враги Векта желают моего возвращения, и это значит, что Вект должен быть жив. А если он жив, он должен быть у власти.

– Истинная правда, – желчно сказал Иллитиан. – Тогда я скажу прямо – присоединишься ли ты к нам и поможешь ли свергнуть тирана? Готов ли ты посвятить себя этому деянию?

К изумлению Иллитиана, высокий эльдар обнял его. Движение было таким быстрым, а объятия столь крепкими, что на миг он испугался за свою жизнь. Эль’Уриак пристально посмотрел ему в глаза и проговорил:

– Я перекую твои войска в машины разрушения, которые сокрушат всех твоих врагов до последнего, я поселю смятение среди твоих недругов и расплачусь по счетам с твоими друзьями, так что они никогда больше не подвергнут сомнению верность к тебе. Я помогу тебе подняться к самому зениту могущества, и вместе мы уничтожим тирана, как я должен был сделать много лет назад. Я бы пообещал тебе все это просто в благодарность за то, что ты для меня сделал, но я поклянусь в этом жизнями тех, кто жил в моих владениях, кого убил Вект. На этот раз я ударю первым. На этот раз Вект почувствует мой клинок.

Эль’Уриак отпустил его, и Иллитиан сделал маленький шажок назад, чувствуя головокружение. Беллатонис стоял поблизости и с растущим волнением пытался привлечь внимание Иллитиана. Похоже, новости у него были не самые лучшие. Архонт воспользовался этой возможностью, чтобы вырваться из эмоционального водоворота Эль’Уриака.

– Что такое, Беллатонис? – резко спросил Иллитиан. Его раздражение теперь сконцентрировалось на источнике, которым был мастер-гемункул. Развалины опустили саркофаг Крайллаха, сняли его с цепей и теперь освобождали свежее розовое тело от трубок, перевязок и густых амниотических жидкостей. Архонт Вечного Царствия выглядел, как новорожденный с плотно зажмуренными глазами.

– Мне надо обсудить с вами некоторые… аномалии, которые могли произойти, мой архонт, – сказал Беллатонис, поминутно кланяясь. Мастера-гемункула, видно, что-то глубоко тревожило, иначе он не стал бы так бездумно напрашиваться на гнев архонта.

– В чем дело, гемункул? – холодно ответил Иллитиан. – У нас впереди много работы, и у меня нет времени медлить. Что с Крайллахом? Он нормально возродился?

Он заметил, что Беллатонис упорно старается не смотреть прямо на Эль’Уриака.

– Да, мой архонт, но в этом-то и дело. Аномалия. Все слишком быстро. Оба ожили невероятно скоро. По моим расчетам…

– Достаточно! – взревел Эль’Уриак.

Беллатонис внезапно отлетел в сторону, как будто в него врезался невидимый кулак. Длинное тело гемункула с хрустом ломающихся костей врезалось в стену на расстоянии пяти метров, сползло по ней и замерло неподвижной скомканной кучей на полу. Зал наполнился треском психической энергии, глаза Эль’Уриака сверкали внутренним огнем. Все присутствующие замерли, шокированные столь грубым использованием такой огромной мощи. Иллитиан охнул, увидев, как один из развалин Беллатониса, тот, кого звали Ксагор, бросился на возрожденного архонта с одним только ножом. Его рука рванулась к собственному оружию, чтобы сразить обезумевшего глупца до того, как он успеет ранить Эль’Уриака. Но Иллитиан не успел ничего сделать. Один взгляд Эль’Уриака превратил нож развалины в массу жидкого металла. Прислужник закричал и повалился на пол с сожженной до запястья рукой. Поток психической энергии усилился так, что она, казалось, начала сочиться из воздуха, густая, как патока

– Ты прав, – с ледяным спокойствием сказал Эль’Уриак, – у нас впереди много работы, друзья мои, слишком много, чтобы нас отвлекали тривиальности. Я уже достаточно долго ждал. Возьмемся за дело без промедления.

Иллитиан обнаружил, что согласно кивает, и все мысли о судьбе гемункула на время исчезли из его головы, вытесненные чарующей харизмой Эль’Уриака. Архонт снова почувствовал подъем духа. Все шло просто идеально.

 

Глава 13. ВЕЧНОЕ ЦАРСТВИЕ 

 Сон Крайллаха изменился. Он по-прежнему видел Комморру – сверкающую корону шпилей, окруженную драгоценной диадемой из безмятежно вращающихся субцарств. Он наблюдал свой собственный образ, тянущийся к пролетающему мимо самоцвету, и знал, что, если только ему удастся спрятать драгоценность в ладони, он сможет оторвать ее от Темного Города и владеть ею единолично. Зачастую он медлил в самый последний момент, запутавшись среди ярких движущихся сфер, или же его пронзал внезапный необъяснимый страх, но с каждой ночью его рука неуклонно дотягивалась все ближе.

Результат всегда был одинаков. В тот самый миг, как пальцы смыкались на драгоценном шарике, он чернел, трескался и ускользал в пустоту. От падения распространялись волны энтропии и с ураганной силой проносились между субцарствами, отчего те сталкивались, словно бусины на нитке. Громады шпилей Верхней Комморры дрожали и стенали, зубчатые минареты и покрытые шипами крыши качались, как деревья в бурю. Вниз сыпались обломки – крошечные порхающие лепестки во сне, гигантские лавины металла и керамики в реальности – обрекая на гибель десятки тысяч жителей Нижней Комморры. Субцарства бешено крутились и разлетались по сторонам, а сверкающую корону окутывали пламя и молнии.

Крайллах неуютно заворочался в своем гнезде из золотых шелков. Предшествующая ночь, полная утомительных, но в конечном итоге не принесших никакого удовольствия развлечений, стоила ему многих сил. На какое-то время он почти почувствовал себя прежним, полным энергии сибаритом, но почему-то так и не достиг этого состояния. Вчера ему захотелось наказать нескольких своих миньонов, чтобы облегчить свою досаду и подстегнуть других к большей активности, но даже на это ему не хватило энтузиазма.

После бесполезной оргии архонт вернулся в свою святую святых в надежде, что там он наконец почувствует безмятежность, как это уже было много раз. Но стены из несокрушимого камня, окованные непробиваемым металлом, не успокоили его. Враги уже проникли внутрь – маленькие замаскированные заговорщики, сомнение и страх, рыщущие по темным закоулкам сознания.

Он не понимал. Все должно быть идеально. Вечное Царствие восстановилось после внутренних раздоров и стало еще сильнее, чем когда-либо. Насколько позволял этикет, кабал всегда набирал новобранцев по самым общим критериям, так как Крайллах верил в то, что количество – само по себе качество. В последнее время ему, впрочем, пришлось стать более разборчивым, чтобы проредить переполненные ряды Вечного Царствия.

Идея ему понравилась, и он отметил про себя, что надо бы обсудить ее с Морром. Нужно применить жесткие меры, чтобы в будущем превратить кабал в более серьезную военную силу. Архонт позволил себе на какое-то время погрузиться в фантазии, воображая себя предводителем мощной дисциплинированной армии, а не того вооруженного сброда, который служил ему ныне. При достаточной силе он сможет навязать свою власть меньшим кабалам, захватить новые территории и сделать Вечное Царствие именем, которое внушает страх, как ему и подобает.

По крайней мере, огромный приток новобранцев принес с собой немалую выгоду, что согревало даже сморщенное черное сердце Крайллаха. Всевозможные богатые дани и торговые прибыли наполняли его сундуки, стирая все сомнения, которые архонт питал по поводу своего будущего состояния.

Да, все шло идеально, все наконец-то было именно так, как он хотел. Новое тело, молодое и полное жизни, каким оно не было уже несколько веков, аппетиты увеличились не меньше, чем вдвое, и все же… И все же казалось, что, несмотря на идеальный ход вещей, он не мог до конца утолить свою внутреннюю жажду. Как будто бы в душе возникла дыра – или, точнее, уже существующая дыра, размером не больше замочной скважины, расширилась и превратилась в зияющий портал. Чувство пустоты внутри не исчезало, каждый лакомый кусочек словно падал прямо сквозь него в бездну, которую невозможно было заполнить.

Крайллах был уверен: с ним что-то сделали во время возрождения. Запертый в саркофаге, в считанных метрах от воскрешаемого древнего императора, он ощутил чудовищное, ничем не скрытое присутствие сущности, которая оседала на стремительно восстанавливающихся костях и сухожилиях. Он видел немыслимый голод Эль’Уриака до того, как его окутала плоть и спрятала от взора смертных. Это присутствие наложило отпечаток на Крайллаха, и он до сих пор чувствовал себя меченым, как будто Эль’Уриак пронзил его ледяным копьем и оставил наконечник в ране. Архонт почувствовал, что дрожит при мысли об этом.

Снова и снова в его сознании всплывала мысль о Разобщении. Он уже видел, как случались Разобщения, был свидетелем анархии, что воцарялась после них. То были темные, страшные времена, когда примитивные начала срывали утонченную маску с Комморры и являли взгляду воющих дикарей, прячущихся под поверхностным слоем цивилизованности. Он чувствовал, что грядет новое Разобщение, как это и предполагал Иллитиан. Крайллаху чудилось, что он практически ощущает рост напряжения и слышит отдаленный треск натянувшихся связей между центром города и его субцарствами.

Архонт подозрительно осмотрел свою комнату. Помимо внутреннего дискомфорта, его тревожило что-то иное, что-то извне. В успокаивающей мозаике его потаенного святилища не хватало какого-то элемента. Крайллах озирался, все больше волнуясь и пытаясь понять, что же это могло быть.

Стены были изрисованы кровавыми символами, пол и потолок выглядели нетронутыми и прочными. Курильницы, висящие над кроватью, беззвучно источали отмеренные дозы наркотических веществ. Как всегда, едва заметно для слуха гудели герметичные щиты. Метровой толщины дверь из покрытого письменами металла по-прежнему запирала единственный выход из святой святых, и… Крайллах снова уставился на нее.

Вход был запечатан, но Морра перед ним не было.

Архонт с трудом попытался припомнить день, когда он просыпался, а Морра не было рядом, но не преуспел. Высокорослый инкуб был столь привычной деталью окружения, что теперь, когда Крайллах осознал его отсутствие, он практически видел дыру в форме Морра там, где тот должен был стоять.

Архонт быстро поднялся, подобрал свои мантии и нерешительно двинулся к запертому порталу. Морр, безусловно, ушел бы только в самых экстренных обстоятельствах, но даже в таком случае, почему он не разбудил своего повелителя и не спросил позволения покинуть его? Крайллах поискал его по всем каналам связи, но не получил ответа.

Изнемогая от неизвестности, он отступил к краю ванны. Часть разума, скованная страхом, твердила, что он должен как можно скорее вооружиться и облачиться в радужно переливающиеся доспехи, стоящие рядом. Другая часть страшилась перед позором, который покроет его, когда он выскочит из святилища, вооруженный до зубов, и не увидит никакой подлинной угрозы. Попытка убийства и дуэль с Кселиан и так уже навредили его репутации, настолько, что он стал очень щепетилен ко всему, что могло нанести ей новый удар. Кабал рос и становился все более беспорядочным, скандальным и сложным в управлении. Какими бы ни были его внутренние страхи, он должен был демонстрировать миру спокойное, хладнокровное и полное уверенности лицо. В Комморре страх перед убийцами практически гарантировал, что они придут на твой порог.

Он поднял со стола пояс из скованных вместе металлических пластин. После схватки с Кселиан Крайллах перестал доверять фантомным двойникам и заставил своих ремесленников создать новое защитное устройство, фазовый щит, который превращал потенциально смертоносную энергию, сталкивающуюся с ним, в тепло и свет и отражал их навстречу атакующему. Архонт раздраженно бросил причудливый пояс обратно на стол. Предоставляя прекрасную защиту против ударов высокоэнергетического оружия, щит, впрочем, был далеко не так эффективен против медленного клинка убийцы.

Крайллах подавил страх и решил, что ведет себя глупо. Конечно, что-то шло явно не так, Морр исчез, связь отсутствовала, и этого уже хватало, чтобы встревожиться и принять меры предосторожности, в частности, надеть доспехи. Подрагивающими, непривычными к самостоятельному облачению руками он начал одеваться в радужную броню.

Потом возникла новая неприятность: портал отказался открываться. Раньше Крайллаху никогда не приходило в голову, насколько иронична будет его смерть, если он попросту застрянет в собственном логове и умрет от голода. Конечно, у него был запас провизии, на котором можно было прожить какое-то время, но если бы тот подошел к концу, а плен продолжался? Архонт укрепил свои нервы глотком крепкого алкоголя и на всякий случай снова набрал последовательность рун. На этот раз лепестки двери разошлись, как и положено, и Крайллах почувствовал облегчение. Хоть что-то по-прежнему работало. Архонт на миг замер перед открытой мерцающей поверхностью портала, выжидая, не ринутся ли из него враги. Секунды тянулись, ничего не происходило. Крайллах хлебнул еще напитка, втянул в ноздри большую щепоть агарина и шагнул наружу.

Залы дворца были темны и безмолвны. Прошлой ночью они полнились щебечущими толпами ярко одетых придворных, но теперь Крайллах брел по гулким коридорам, где не было ни единого живого существа. Он никогда не видел, чтобы дворец был совершенно пуст; огромное количество рабов, прислужников, стражников, льстецов, наложниц и дворян, которое постоянно окружало его, давно уже воспринималось как привычная мебель. Он замечал отсутствие или присутствие отдельных индивидов в той же мере, что перестановку диванов, смену штор или украшений. Только теперь, когда все они исчезли, архонт понимал, сколько незаметной услужливой деятельности сопровождало каждый миг его бодрствования.

Поначалу он шел тайными проходами, скрытыми лестницами и замаскированными дверями, пронизывающими все его владения. Крайллах вырос в этом дворце и знал все потайные пути, включая и те, которые сам проложил за прошедшие столетия. Каждый коридор был украшен костями рабов, построивших его. Черепа безмолвно ухмылялись ему, пока он крался между стенами, усеянными глазками, и их рты были запечатаны на веки вечные.

Архонт резко остановился и раздул ноздри, почуяв знакомый аромат. Повернув вбок от узкой дорожки, он нашел скрытый вход в один из многочисленных будуаров, тянувшихся вдоль коридора. Внутри залегли густые тени, и вяло свисающие шторы не давали что-либо увидеть в глазок. Наконец он сдался, толкнул дверь и вошел внутрь. Запах стал сильнее и подавлял флюиды пота, мускуса и духов, которых он ожидал.

Висящий в воздухе медный привкус свежепролитой крови – вот что он учуял. Весь пол был мокрый, а шторы отяжелели от крови. Крайллах хорошо знал, сколько жизненной влаги содержится в одном теле, каким бы неправдоподобным не казалось ее количество. Здесь, без сомнения, произошло не одно жестокое убийство, но при этом среди забрызганных вещей не осталось ни следа от тел. Пятясь, архонт вышел из маленькой интимной бойни в обрамленный колоннами зал, оставляя за собой след из кровавых отпечатков ног.

Его захлестнуло паническое желание сорваться с места и побежать в безопасное святилище, но страх, смешанный с морбидным любопытством, удерживал его на месте. Образ заточения в собственной святой святых снова всплыл в его сознании и не желал уходить. Крайллах прошел чуть дальше по залу, заглянул в еще один альков и обнаружил там аналогичную сцену резни. Снова не было ни трупов, ни даже частей тел, но повсюду была с отвратительной щедростью расплескана кровь, огромное количество крови. Он никак не мог понять, как можно было унести все тела, не оставив ни следа в большом зале.

Неожиданно Крайллах что-то услышал – это был едва заметный отзвук щебечущего смеха – и резко развернулся. Его окружали тени и пустота. Он был один.

В конце концов, он нашел все трупы, как и ожидал. Их перенесли в большой зал и разложили вокруг трона чудес. Огромное пространство зала было покрыто бледным ковром из тел – белых, обнаженных и обескровленных до последней капли. Большая часть лежала в позах сна или совокупления, и трупы лежали, обняв друг друга и сложив головы на протянутые руки или холодные плечи. Другие как будто сидели, лаская друг друга, и мгновенно провалились в сон. Третьи застыли в позах убийц с вялыми руками, сомкнутыми на потемневших шеях или рукоятях кинжалов, вонзенных в животы. На каждом белоснежном теле виднелась алая рана – зияющее перерезанное горло, рассеченная спина или вскрытая грудь – говорящая о смертельном ударе.

Какое-то шестое чувство привлекло внимание Крайллаха к трону. Когда он вошел в зал, сиденье было пусто, и калейдоскопические образы метались в каждой фасетке.

Теперь на нем кто-то восседал.

– Последствия, – отчетливо произнесла фигура на троне. Сердце Крайллаха подскочило к горлу.

– Последствия, – снова повторил серый силуэт. – Все, что мы делаем, порождает последствия, каждый наш шаг. Это все время наполняет меня великой печалью, но так оно и есть.

Крайллах с трудом попытался взять себя в руки. Он со страхом оглядывался, в любой миг ожидая нападения. Фигура на троне не двигалась, никакие заговорщики не выскакивали из укрытий. Через несколько секунд Крайллах набрался достаточной храбрости, чтобы спросить:

– Кто ты, и почему…?

– О, конечно же, прости меня! Я совсем забыл о манерах!

Фигура поднялась и двинулась к нему короткими шажками, как будто танцуя с невидимым партнером. Это был эльдар в старомодных одеждах – дублете и лосинах, раскрашенных в такое множество разнообразных цветов, что с расстояния ткань казалась серой. Черно-белая маска-домино скрывала верхнюю часть его лица, а виднеющийся под ней рот был искривлен, выражая комическую печаль.

– Называй меня Пестрым. Мне весьма приятно познакомиться с тобой, архонт Крайллах, – фигура быстро изобразила пародию на глубокий поклон. – Но ты ошибаешься, если думаешь, что все это – дело моих рук. Меня, конечно, весьма впечатляет артистизм этого творения, и хотелось бы, чтоб именно я получил за него признание. Но истина состоит в том, что все это… – Пестрый сделал неопределенный жест, охватывающий последствия резни вокруг, – сотворил ты сам. Возможно, где-то я действительно держал клинок, но это ты вложил его в мою руку, хотя, на самом деле, я считаю себя лишь… – фигура встала в задумчивую позу и склонила голову в полумаске, – …заинтересованным наблюдателем.

Пестрый начал медленный галантный танец вокруг трона, кланяясь перед воображаемым партнером и поднимаясь на кончики пальцев, чтобы поднять его руку и лениво покрутить вокруг себя. Крайллах настороженно наблюдал за ним.

– Я знаю, к какому роду ты принадлежишь. По какому праву Маски посмели вмешиваться в мои дела? – взвизгнул Крайллах. – Или ты пришел, только чтобы позлорадствовать над моим падением?

– Не будь таким скромным, архонт, ты знаешь, что происходит, лучше, чем кто-либо еще. Ты же должен хотя бы подозревать, что вынашиваешь в себе, – Пестрый пожал плечами. – И если бы все шло своим чередом, мне рано или поздно пришлось бы появиться на твоем пороге.

Пестрый прекратил танцевать и совершил пируэт, повернувшись лицом к Крайллаху.

– Но сейчас это уже не важно, ибо меня пригласили пораньше, чтобы предотвратить превращение трагедии в катастрофу. Или бедствия в катаклизм? Я не помню. Если ты хочешь найти истинного автора этой выставки, то я советую смотреть не на твоего покорного слугу, а куда ближе к телу. Он казался скучным парнем, когда мы впервые встретились, но теперь я вижу, что под всей этой суровостью на самом деле кроется душа поэта. Думаю, он ждет тебя. Возможно, тебе надо бежать, пока не вернулись другие его друзья?

Пестрый бросил демонстративный взгляд в дальний конец зала. Из углов медленно вытекали тени и ползли к ним по стенам. Крайллах побежал.

Сначала архонт попытался пробраться к причалам на верхних уровнях дворца, но живые тени наступали на него из-за каждого поворота. Они неотступно преследовали его через все потайные проходы, которые он выбирал, и поджидали в засаде у замаскированных порталов, о которых просто не могли знать. Крайллах понимал, что его окружают, намеренно загоняют к святой святых, но не мог собрать достаточно отваги, чтобы повернуться и встретиться лицом к лицу с жуткими крадущимися силуэтами. Пока не мог. Тошнотворный страх заточения снова вернулся, на сей раз с примесью сводящей с ума паники от того, что за ним охотились в его собственных владениях. Он по-прежнему надеялся, что найдет живыми хотя бы горстку своих последователей, пусть даже осаждаемый со всех сторон очаг сопротивления где-то в глубине дворца, где он мог бы найти укрытие. Сапоги стучали по пустым коридорам, и одинокий звук шагов лишь подчеркивал полную тишину, царившую вокруг.

Перед ним вырос портал в святилище – два мастерски изваянных высоких дерева цвета меди, которые изгибались друг к другу и переплетались ветвями, образуя широкий овал между стволами и кронами. Крайллах в отчаянии огляделся. Видимо, он заблудился, и сила привычки безошибочно вывела его как раз к тому месту, которого он пытался избегать. Яркое сияние портала горело между блестящими стволами, обещая ложную надежду на спасение. С безысходностью пришла отвага, и Крайллах развернулся перед вратами, замахнувшись клинком на своих сумрачных преследователей.

– Вам не загнать меня в ловушку, как животное! Выйдите и встретьтесь со мной лицом к лицу! – крикнул он с большей храбростью, чем ощущал на самом деле.

В коридоре позади клубилась густая тьма, будто непроглядно-черная стена, отрезавшая его от всего на свете. Остались только Крайллах, портал и мрак. Во тьме что-то беззвучно зашевелилось, и из ее объятий начали выскальзывать какие-то фигуры. Крайллах крепко сжал свой клинок и облизал губы. То были мандрагоры, убийцы-тени из недр Аэлиндраха, темнокожие и безликие. Их была по меньшей мере дюжина, но за границей света могла скрываться еще тысяча, и сказать наверняка было невозможно.

Почувствовав что-то у плеча, он быстро развернулся и едва избежал удара костяным, покрытым насечками серпом, который метил ему в шею. Он инстинктивно отпрыгнул назад, спасаясь от еще одного практически невидимого движущегося силуэта, и провалился в портал.

Вспышка, и он оказался внутри своего святилища. Исписанные рунами лепестки круглой двери сомкнулись позади него с мрачным, неумолимым звуком. Архонт заморгал от мягкого света и только теперь понял, как темно было во дворце. Он заметил, что был здесь не один.

– Морр! Где ты был? – с облегчением зачастил Крайллах. – На меня напали! Убийцы у самых моих дверей!

Двуручный клэйв Морра сверкнул в воздухе и выбил меч из рук Крайллаха.

– Нет! – закричал Крайллах, отшатнувшись в ужасе. – Только не ты! Ты ведь надежный! Верный! Все эти годы ты служил мне…

Огромный инкуб медленно пошел вокруг своего архонта, подняв клинок, готовый убить. Когда он заговорил, его голос был бесстрастен, в нем чувствовалось лишь разочарование.

– Я верен, мой архонт. Я служил вашему отцу, а до того – отцу отца. Я верен дому Крайллахов и Вечному Царствию, которым он стал. Я бы спас вас ценой собственной жизни, если бы мог. Но вы больше не Крайллах.

– Что ты имеешь в виду?! Я – это я! А ты – мой верховный палач! Проклятье, ты должен защищать меня!

Морр застыл, и на миг Крайллах позволил себе надежду, что палач, самый верный и преданный из всех его миньонов, изменил свое решение.

– Я сожалею о том, что должен сделать, мой архонт. Я сожалею обо всем, что произошло… Я слишком поздно обнаружил это, и теперь исход нельзя предотвратить. Если бы я только знал, что мои действия приведут к такому концу…

Воспользовавшись секундой промедления, Крайллах выхватил свой бласт-пистолет и выстрелил, попав инкубу в верхнюю часть груди и пробив рваную дыру в его доспехах. От удара Морр отлетел назад и рухнул на стол, превратив в щепки покрытую затейливой резьбой древесину. Огромный двухметровый клэйв выпал из его руки и с лязгом покатился по полу, плюясь сердитыми искрами.

– Ты и представить не можешь, чем я стал! – выплюнул Крайллах, чей голос менялся с каждым словом. Внутри него, как черви, извивались потоки порожденной варпом энергии и меняли его плоть, создавая сосуд, подходящий для существа из-за пелены. Все произошло слишком скоро. Оно надеялось набрать куда больше силы, прежде чем выйти наружу, но теперь, когда его вместилище – Крайллах – находилось под угрозой, оно вынуждено было открыться и защитить его. Психическое семя, внедренное в Крайллаха во время воскрешения, проросло и дало чудовищный плод. Пульсирующая энергия хлынула в его руки, ноги и тело, наполнив его лихорадкой одержимости.

– Все мои новообращенные последователи мертвы, кусок навоза! – взревел Демон-Крайллах. – Ты заплатишь за это!

Воздух гудел от бессмысленного хорового пения потерянных душ, из темных уголков сознания незваными гостями поднимались мерзостные видения. Быстрее, чем мысль, Демон-Крайллах ринулся на Морра, чтобы схватить его своими новыми когтями. Дрожь предвкушения прошла по его телу, воспринимающему теперь множество измерений одновременно. Он жаждал разорвать инкуба на куски и пожрать его душу.

– Благодарю вас, мой архонт, – прошептал Морр, – за дар отмщения.

Слишком поздно Демон-Крайллах увидел пояс из сцепленных вместе пластин, зажатый в кулаке инкуба. Взмах когтей, волна жара, вспышка света – и его с силой отшвырнуло назад. Искаженное существо задергалось, с трудом сохраняя контроль над своей новой формой после неожиданной контратаки. Морр отшвырнул дымящийся генератор защитного поля, превозмогая боль, поднял упавший клэйв и, пошатываясь, поднялся навстречу своему одержимому владыке.

– Простите, мой архонт, – проговорил Морр.

Тварь, которой стал Крайллах, завыла от смеха и замахнулась когтями, прочертив в воздухе смертоносную дугу. Двухметровый клинок инкуба взмыл вверх и одним ударом начисто отсек чудовищные лапы. Демон-Крайллах отшатнулся, трубно ревя от злобы, и энергия варпа хлынула из его ран подобно добела раскаленной плазме. Еще один, горизонтальный удар снес рогатую голову с плеч, и содрогающееся тело рухнуло на край утопленной в полу ванны.

Раздутый искаженный труп начал заметно уменьшаться, и краденая сила варпа вытекала из него языками эфирного пламени. Вскоре остался только сморщенный, безголовый и безрукий труп Крайллаха. Его кровь заклубилась в воде, собираясь в розовые и красные облака, как это было тысячу раз до этого.

Вежливые аплодисменты эхом отдались по разоренной комнате. Серая фигура стояла у портала, который миг назад был закрыт. Морр пошатнулся и опустил свой клинок.

– Героически приведено в исполнение, если позволите так выразиться! – воскликнул Пестрый. – Браво!

Инкуб едва заметно наклонил голову. Даже в этом маленьком жесте чувствовалось презрение, которое он испытывал к облаченному в серое чужаку. Пестрый, похоже, обиделся на такой холодный прием и посерьезнел.

– А теперь надо правильно его прикончить, – прямо сказал он, – и сжечь тело.

В сырой камере в катакомбах под Верхней Комморрой раздался хор трех голосов.

– Семя уничтожено. Дети ярости вычистили его изнутри, прежде чем оно успело дать плод. Но тот, кто породил его, остался, и корни его зарываются все глубже с каждым днем. Вечное Царствие рушится, но другие планы Эль’Уриака движутся вперед без преград.

– О, его время еще придет, Анжевер, еще придет, – прохрипела сгорбленная фигура, волоча ноги по камере старухи. – Нам надо следить и ждать, готовя свой ход. Придет удобный миг, и мы должны быть готовы к тому времени, как он настанет. План сработает. Он обязан сработать.

 

Глава 14. ЖЕЛАНИЯ КЛИНКА

Кселиан шагала по недрам тренировочных комплексов под ее крепостью, сопровождаемая шлейфом осторожных льстецов и просителей. В последние недели Клинки Желания стали фаворитами на большой арене Комморры. Каждый культ ведьм, стая Разбойников и банда геллионов в городе мечтали получить шанс, сразиться за одобрение Кселиан и попасть на ее арену. Каждый день отмечался тысячами жизней, принесенных в жертву к вящему удовольствию целых кабалов, столпившихся на ее трибунах. Теперь в крепости практически никогда не умолкал рев толпы, который отдавался эхом по всему амфитеатру и его подземельям, пронизывая все вокруг практически осязаемыми импульсами волнения и энергии.

Крепость гудела от целеустремленной деятельности, миньоны по первому слову бросались выполнять приказы, и все же Кселиан чувствовала непонятную отстраненность от всего этого. Под твердым руководством Эль’Уриака ее кабал процветал. Внезапно обнаружились связи по всему городу, целая потаенная сеть, которая как будто сама по себе смазывала винтики и устраняла препятствия. Невзирая на рост подозрительности тирана, все стало настолько легким, что Кселиан беспокоилась. Она стала чувствовать себя ненужной.

Временами ей казалось, что ее прислужники просто потакают ей и обмениваются быстрыми понимающими взглядами за спиной. Мысль об этом вводила ее в мстительное бешенство, и она так часто бросалась на них, что теперь они держались подальше от своего архонта, если только она не нужна была по какому-то очень срочному делу. Чувство изоляции нарастало день ото дня, за ним усиливался и страх, что незримые руки медленно, но уверенно отнимают у нее собственный кабал.

Практически за одну ночь ее фаворитка Аэз’ашья вдруг вознеслась до звездного статуса, вокруг нее появились собственные последователи и начал формироваться культ. Суккуб все еще демонстрировала неугасимую верность Кселиан, но уже можно было разглядеть все тревожные признаки. Приближался день, когда Аэз’ашья возглавит свой культ Гидры и покинет крепость, чтобы завоевать собственную территорию.

Или нет?

Если устранить Кселиан, Аэз’ашья достаточно легко сможет пробиться на вершину иерархии Клинков Желания. Она может даже бросить вызов напрямую, хотя ей понадобится большая смелость, чтобы соревноваться в умении с архонтом. Некоторые, такие, как Крайллах, тратили свои состояния на трюки и искусственные приспособления, чтобы компенсировать ими недостаток боевых умений, но Кселиан придерживалась иных методов. Посредством бесконечной практики, как на публике, так и наедине с собой, она отточила свои способности до совершенства. Она держала Клинки Желания в узде благодаря собственной силе и всегда предпочла бы открытый вызов тайным интригам.

Нет, больше всего Кселиан тревожило, что среди этих аморфных щупалец, которые, по ощущениям, стискивались вокруг нее, не было ничего, во что можно было вцепиться и нанести удар. Сначала ей казалось, что она чует работу Векта, медленно подтачивающего ее кабал изнутри. Но в последнее время она считала иначе. Кселиан припоминалось слегка пренебрежительное поведение Эль’Уриака во время их последней встречи, которое намекало, что он начал видеть в ней не союзника, а препятствие.

– Ты как дикий зверь, Кселиан, – дружески пошутил Эль’Уриак в своей обычной, такой теплой и приветливой манере. – Готов поклясться, что кровопролитие – это все, что тебя по-настоящему интересует. Но ведь мстить можно иначе, не только бросать врагов на арену, чтоб они стали кормом для клинков.

Тогда это показалось неплохой остротой, но теперь, вспоминая, она чувствовала, что шутка была за ее счет. При этой мысли кулаки сжимались сами собой, и если бы у нее были когти, она бы их выпускала.

Вект или Эль’Уриак, в любом случае, кто-то извне работал против нее. Кто-то скрытный, незримый и неприкасаемый. От этого она чувствовала досаду и жаждала боя. В попытке выпустить наружу хотя бы часть своего гнева, Кселиан созвала внутренний круг ведьм и суккубов на тренировочное сражение в недавно построенном помещении, которое она продумывала лично. Надо было немного поработать клинком, чтобы прочистить разум и, может быть, развеять тучи паранойи и неуверенности, которые начали сгущаться над ней.

Она спустилась по широкой рампе, избегая льстивых прислужников, и прошла в лабиринт похожих на пещеры помещений с низкими потолками – мастерских, где постоянно кипела шумная работа. Рабы лихорадочно приводили в порядок разнообразные гравилеты, готовя их к воздушным турнирам предстоящего дня. Они настраивали силовые установки, заряжали орудия, затачивали лопасти-клинки. При свете лучистых фузионных фонарей они быстро ремонтировали машины, поврежденные в предыдущих схватках. В другом участке лежали кучи иззубренного оружия и помятых доспехов, которые готовили для свежих партий обреченных рабов.

Кселиан втайне чувствовала себя польщенной той известностью, которую она приобрела в последнее время, хотя на публике она держалась так, словно слава была дана ей от природы, по праву рождения. Посланники от самых долговечных и знаменитых группировок Комморры прибывали, чтобы проверить широту гостеприимства Кселиан. Культ Раздора прислал буквально легион ведьм, с нетерпением жаждущих опробовать свои темные таланты, в которых они практиковались среди Костяных Холмов на окраинах Аэлиндраха. От Багрового Восхождения явился эскадрон кроваво-красных наездников, оторвавшихся от вечных сражений среди высоких шпилей Верхней Комморры, и геллионы из Свирепой Нежности последовали за ними, чтобы продолжать свое вечное соперничество в новом месте.

Кселиан покинула мастерские и пошла смотреть на плоды трудов своих в действии. С продуваемого всеми ветрами выступа на внутреннем крае арены она наблюдала, как Разбойники на красных мотоциклах сражаются с геллионами, чьи скайборды были усеяны клыками, над провалом глубиной во много фатомов. Сердитый рой с ревом метался взад и вперед, пребывая в постоянном движении, и невероятную ловкость геллионов компенсировала масса и ускорение реактивных мотоциклов. Нельзя было не поразиться этой демонстрации мастерства, глядя, как умелые наездники с бесшабашной скоростью кувыркались в воздухе и закручивали свои машины в штопоры. Это были легендарные соперники из банд, которые распадались на куски и возрождались из пепла, будто фениксы, тысячи раз подряд. Когда настанет пора войны, они станут настоящим сокровищем ее армии.

Рассмотрев арену, архонт позволила себе поднять взгляд и узреть огромный зубчатый силуэт зиккурата Векта, который висел над ее крепостью, темный и зловеще безмолвный. Тиран прибыл без предупреждения в первые же часы после новости об убийстве Крайллаха и призвал Кселиан. Она стояла перед титанической проекцией лика властелина, и тот допрашивал ее, как какую-то беглую рабыню. До сих пор, вспоминая об этом, Кселиан скрипела зубами от ярости.

– Я уверен, что ты слышала о гибели нашего общего друга архонта Крайллаха, Кселиан, – прогремел Вект над ее головой. – Учитывая, что у вас были недавние и хорошо известные разногласия, кажется уместным узнать, что ты об этом думаешь.

– Я не замешана в его убийстве, верховный властелин, – ответила Кселиан, на сей раз не солгав. – Я слышала, что Крайллах пал от руки врагов из его собственного кабала. Значит, он был слаб и не мог удержать под контролем своих же прислужников.

Огромные, как окна, темные глаза осмотрели Кселиан. Они были полны бессмертной мудрости и безграничного зла.

– Слаб? Возможно, и так, – прогрохотал голос тирана, – но старый Крайллах к тому же был весьма, весьма осторожен. Гибель такого аристократа – случай очень редкий. Он был не такой, как вы, юнцы, которые остаются на вершине за счет удачи и быстрого клинка. Должен сказать, что я даже слегка тронут этой потерей, – при этих словах подобное скале лицо прорезала жуткая усмешка. – Но лишь слегка, – добавил он.

– Зачем вообще заботить себя этим происшествием, великий тиран? – крикнула в ответ Кселиан, не желая поддаваться на уловки Векта. – Твои законы соблюдены. Крайллах не смог защитить себя и свое положение, за что и поплатился. Я не принимала в этом участия, но я восхищена теми, кто свершил убийство, и без промедления наделила бы их местом в своем кабале. Они бы не нашли в Клинках Желания ни мягкотелости, ни слабости.

– Хорошая речь, Кселиан. Я рад, что ты ценишь справедливость моих законов и приносимые ими блага. Думаю, мне надо продлить свое присутствие здесь, чтобы я мог полностью оценить твою верность и силу, посмотрев на них поближе. Наблюдать за твоей работой – сущий восторг, и я уверен, что ты меня не разочаруешь.

С этими словами лик тирана мигнул, исчез и больше не возвращался. С тех пор зиккурат висел над ареной, как мрачный часовой, в вечном безмолвии наблюдая за играми и кровопролитием. Ее немного злило подозрение, что внимание тирана, вероятно, было одной из причин ее нынешней известности, но она была намерена демонстративно игнорировать его. Планы Кселиан было не так-то просто разгадать, и она воспринимала гнетущее присутствие зиккурата как признак того, что Вект, скорее всего, знает очень немногое.

Кселиан вернулась внутрь и пошла извилистыми путями, углубляясь в недра тренировочных уровней. Она назвала новое учебное помещение «терновым венцом», ибо основной его частью было кольцо, сплетенное из множества сорокаметровых шипов с тончайшими остриями. Чтобы сражаться внутри кольца или на нем, требовалось невероятное владение собой и умение держать равновесие, так как любая ошибка рядом с этой массой острых отростков и заточенных лезвий многого бы стоила для недостаточно проворного бойца. Упражнение само по себе выглядело воодушевляющим, но его можно было еще и улучшить устройствами, изменяющими гравитацию и испускающими волны давления. Кселиан надеялась как-нибудь позже создать более крупную версию «тернового венца» и использовать на арене, хотя тот был слишком опасен для большинства рабских видов, чтобы быть практичным. И все же бесполезные попытки устоять на острых шипах могли, по крайней мере, поразвлечь зрителей, особенно в комбинации с хищниками, достаточно ловкими, чтобы их преследовать – возможно, ур-гулями или локсатлями…

Она окинула критическим взглядом дюжину ведьм, собравшихся перед ней. Все воительницы были облачены в половинчатые, а то и еще более легкие доспехи, хотя ни одна из них не дошла до того, чтоб прийти одетой лишь в воздух. Все обладали тонкой грацией, дарованной лишь эльдаркам, беспрестанно тренировавшимся с самого рождения, и могли бы бежать по остриям копий или танцевать на лезвии меча – и это Кселиан как раз собиралась проверить. Это были ее избранные, ее гекатрикс, острейшие из клинков под ее командованием. Раньше среди них стояла бы Аэз’ашья, зеница ока Кселиан, но интриги Иллитиана отняли ее у Клинков Желания.

Перед ними парил «терновый венец», сто метров в ширину, занимающий все тренировочное пространство практически от стены до стены. Он медленно вращался гипнотическим кружевом из острых граней и игольчатых шипов. Пульсация огромного колеса заполняла воздух, подобно неумолчному биению великанского сердца. Ведьмы встали на легкие гравитационные платформы, поднялись к верхнему краю венца и шагнули на движущуюся поверхность из тускло поблескивающих лезвий. Архонт посмотрела вокруг и подняла голос, чтобы заглушить тихий шелест шипов, рассекающих воздух.

– До первой крови, – Кселиан неожиданно обнаружила, что слово приносит огромное наслаждение. Через секунду она справилась с собой и добавила: – Начинаем.

Ведьмы сорвались с места и помчались по венцу размытыми от скорости пятнами, в которых можно было разглядеть только мелькающие руки и ноги. По неписаным правилам схватки каждая сражалась сама за себя, но более слабые бойцы вступали во временные союзы, чтобы победить сильнейших. Кселиан вскоре окружили три ведьмы и стали пробовать ее оборону. Она быстрыми уверенными шагами побежала по клинку, на котором стояла, и перепрыгнула на другой, скользящий мимо в пяти метрах от нее, как бы призывая противниц повторить этот подвиг.

Первая ведьма, которая попыталась броситься за ней, попала на ножи архонта и соскользнула вниз, в лабиринт заточенного металла, где ее короткое болезненное путешествие завершилось на острие торчащего вверх шипа. Другие двое передумали прыгать и побежали назад, чтобы найти более надежный путь.

У Кселиан же были свои проблемы. Сзади на нее напала другая конкурентка по имени Лорис, недавно пришедшая из культа Раздора. Уверенные атаки ведьмы шаг за шагом загнали Кселиан к самому кончику шипа. Тогда она контратаковала, и ножи засверкали яркой паутиной, выбивая искры из оружия Лорис.

«Терновый венец» слегка накренился под ногами Кселиан, его вращение ускорилось. В тот же миг один из ударов Лорис со свистом преодолел оборону архонта и угодил ей в ребра, с хирургической точностью прорезав кожу и мышцы. Поцелуй холодной стали наполнил нервы Кселиан дрожью и окончательно развеял все ее сомнения и тягостные думы. Она наконец-то жила настоящим, и танец клинков стал всей ее вселенной. Лорис чуть расслабилась при виде крови, думая, что ее архонт признает себя побежденной, как предписывали правила поединка.

– Еще! – крикнула Кселиан и яростно взмахнула ножами.

Свирепая контратака застала Лорис врасплох и заставила ее отступить назад по сверкающему шипу. Она отчаянно пыталась удержать неистовую воительницу, но вскоре вся была покрыта кровью из множества порезов на руках и ногах. Кровопролитие ввело Кселиан в еще большее бешенство, она начала сыпать градом атак, не думая о самозащите. Вскре Лорис пошатывалась под ливнем ударов, с трудом оттягивая неизбежную смерть.

Две ведьмы, от которых Кселиан ускользнула раньше, вдруг присоединились к их битве, перепрыгивая с клинка на клинок, чтобы напасть на Кселиан с обеих сторон. Она обрушилась на них с воплем незамутненной ненависти, и блестящие клыки ее ножей с хищной быстротой вонзились в плоть.

«Ты как дикий зверь, Кселиан».

Кселиан вспорола лицо одной из своих избранных противниц и с криком швырнула ее на смыкающиеся клинки. Словно белая молния, чье-то лезвие прилетело сбоку и вонзилось ей в плечо, прорубив бицепс. Алые края раны непристойно распахнулись. Архонт лишь рассмеялась в безумном экстазе, совершила пируэт и насадила еще одну ведьму на двойные клыки; глубоко вогнав их в тело, она с чудовищной силой рванула ножи вверх. Кровавые внутренности расползлись по ее рукам и окрасили их в чарующий багрянец.

«Готов поклясться, что кровопролитие – это все, что тебя по-настоящему интересует».

В спину вонзился нож, осколок яркой боли, пронизавший ее под ребрами и легкими до самого сердца. Кселиан позволила весу выпотрошенного трупа, повисшего на ножах, увлечь ее вперед, и в полуразвороте врезала локтем в лицо Лорис. Они падали, падали в движущееся переплетение светлых лезвий.

Какая-то далекая частичка ее сознания кричала, что это важно, что нужно что-то сделать, чтобы прервать падение, но всепоглощающая жажда крови, высвободившаяся в ее душе, полностью заглушила голос разума. Она выгнулась, поймала Лорис на свои клыки и подтянула ее поближе, заключая в последние, гибельные объятья, а вращающиеся клинки стремительно мчались им навстречу. Кровь брызнула в лицо, и ее с ног до головы захлестнула багровая волна наслаждения. В последний раз Кселиан увидела, как проливается кровь, на сей раз – ее собственная.

 

Глава 15. ПРИЗНАНИЕ

Иллитиан быстро шел потайными путями через подземелья дворца, и его мысли бешено метались. Эль’Уриак призвал его к себе, будто раба, которого кличут для того, чтоб послужить хозяину. От этой мысли во рту появлялся вкус желчи, а глубоко в душе возгоралось неотступное чувство страха. Кселиан и Крайллах пали от рук собственных прислужников. Это не могло быть совпадением: двое самых старых и верных союзников внезапно стали жертвами заговоров после того, как многие века правили своими кабалами. Страх перед нападением рос, пока не пропитал собой каждый момент бодрствования Иллитиана. И даже во сне его преследовали скрытные убийцы, носящие маски самых преданных его слуг.

Судя по всему, опасность только усиливала Эль'Уриака. За те месяцы, что прошли с момента его возрождения, он пережил ни много ни мало четырнадцать покушений, не получив и царапины, а вот нападающие столь добрым здравием похвастаться не могли. Эль'Уриак пользовался грубой психической силой с такой легкостью и простотой, что приводил в ужас тех, кто это видел, и с жестокой эффективностью сокрушал любую угрозу. Многие из наиболее рьяных последователей дошли до того, что славили его, как полубога. Как древний император Шаа-дома мог повелевать такими силами и при этом не подвергаться никаким опасностям из потустороннего мира? Вопрос очень интересовал Иллитиана, но в настоящий момент это было неважно. Простая истина заключалась в том, что Эль’Уриак контролировал ситуацию и выглядел неуязвимым. Чья бы рука не сразила Крайллаха и Кселиан, она, похоже, не могла навредить Эль’Уриаку и по какой-то причине обошла Иллитиана.

Поначалу Иллитиан решил, что Вект прознал о заговоре, что, несмотря на все возможные меры предосторожности, тирану удалось предугадать возвращение Эль'Уриака. Потом появился страх, что Вект пытается обратить древнего императора против самого Иллитиана, атаковав остальных и при этом намеренно оставив его подозрительно целым и невредимым. Недавно Иллитиан пришел к выводу, что за убийствами стоял сам Эль'Уриак. За все эти месяцы шпионы не слышали в городе ни шепотка, ни даже намека на слух, который мог бы указывать на его возрождение, никаких признаков того, что Вект знает об этом.

И вот теперь Эль’Уриак потребовал его присутствия. Иллитиан, великий и благородный архонт Белого Пламени, побежал к нему. Помимо всех своих прочих достоинств, он всегда гордился ясностью интуиции. Он увидел, что его союзников смели в сторону, когда они исчерпали свою пользу, и был намерен не сгинуть в забвении следом за ними. Пока что он должен разыгрывать роль преданного последователя, до тех пор, пока не найдет слабое место Эль’Уриака. Иллитиан успокоил себя мыслью о том, что у него уже есть причина считать, что древний император Шаа-дома не так уж всемогущ, как можно было судить по недавним событиям.

Архонт резко остановился и прервал свои размышления, пораженный открывшимся перед ним зрелищем. Он слышал, что по приказу Эль’Уриака рабы уже долго трудились, раскапывая и расширяя новые области катакомб. Узнав об этом, Иллитиан уделил новости не слишком много внимания, решив, что императору просто хочется слегка расширить свое жизненное пространство, пока он строит планы свержения Векта. Но, похоже, масштаб работ оказался куда больше, чем думал правитель Белого Пламени.

Там, где когда-то всего лишь тянулся узкий коридор, теперь по обеим сторонам простирались вырезанные в скале галереи, теряющиеся из виду вдали. В каждой из них трудились бригады рабов, понукаемых плетями, и еще больше расширяли пространство. Конечно, по сравнению с великолепием и размахом Верхней Комморры это по-прежнему была нора, но сложно было отрицать, что в трудах Эль’Уриака чувствовалась грубая мощь и целеустремленность, какой нельзя было найти среди сверкающих шпилей наверху.

Иллитиан пошел медленнее и сделал скучающий, лишенный интереса вид, наблюдая между делом за ходом работ. Все рабы были свежие, с прямыми и крепкими руками и ногами, их кожа не была чрезмерно испорчена болячками и шрамами, которые у них вскоре должны были накопиться. Иллитиан не знал, что произошло со всеми предыдущими бригадами рабов, поглощенных логовом Эль’Уриака. Он пошел дальше вглубь, размышляя над последними ценными сведениями, которые выяснил о смерти Крайллаха.

Без сомнения, за падением Вечного Царствия стоял именно Морр. Немыслимо, но инкуб, преданно служивший своему хозяину со времен, которые никто даже припомнить не мог, обернулся против него и против всего его кабала. Шпионы Иллитиана сообщили, что произошла безжалостная резня. Теперь кабал Крайллаха уподобился сломанной тростинке, а его немногочисленные и разрозненные выжившие члены всего на шаг опережали завистливых соперников, готовых наброситься на оставшееся у них богатство. Сам Крайллах познал Истинную Смерть, и его тело было полностью уничтожено.

А затем Морр бесследно исчез. Иллитиан тайно посоветовался с Анжевер, которая сказала, что верховный палач Вечного Царствия вернулся в скрытое святилище Архры, Отца Скорпионов. Это было легендарное место, где, как говорят, все инкубы обучаются искусству убийства. Иллитиан не слишком верил в реальное существование этого мифа и решил, что старуха говорила с ним метафорами, имея в виду, что Морр нашел прибежище в рядах братьев-инкубов. Иллитиан многое бы отдал, чтобы узнать, почему же инкубы решили проигнорировать тот факт, что Морр просто переступил через их прославленные обеты подчинения и верности архонтам. Печально, но эта крупица информации тоже оставалась тайной, и если даже старуха знала больше, то отказывалась говорить.

И все же, логично было предположить, что если Морр совершил убийство по велению Эль'Уриака, он должен был прийти и забрать свою награду. В целом более вероятно было, что Морр убил своего архонта за нарушение каких-то малоизвестных аскетических предписаний, в которые верили инкубы. А то, что он сбежал к своим сородичам, намекало, что это касается неких дел чести. Вечное Царствие покорно подстраивалось под махинации Эль'Уриака, но теперь оно было утрачено для него. Для Иллитиана было очевидно, что имело место вмешательство какой-то другой стороны, и он мог только надеяться, что это не Асдрубаэль Вект.

После галерей проход сужался и снова переходил в более привычные катакомбы, но даже здесь были сделаны новые, перекрещивающиеся с основным коридоры. Повсюду слышался гул низких голосов и звуки торопливых шагов. Трижды Иллитиана останавливали заносчивые воины-вернорожденные и заставляли его объяснять, что он тут делает. Когда он сообщал свое имя и намерения, они начинали вести себя довольно почтительно, но от этих происшествий и без того дурное настроение архонта ухудшалось еще сильнее. Он тщательно контролировал свои эмоции, ярко помня, как Кселиан недавно лишилась милости Эль’Уриака.

Клинки Желания выжили как кабал, но благодаря ли тому, что тиран приглядывал за ними в этот критический момент, или несмотря на это – мнения разнились. Сразу после гибели Кселиан на трон поднялась новая правительница, причем с минимумом кровопролития. Никак не унимались мрачные слухи, что непосредственно перед смертью Кселиан поддалась приступу безумия, но ужасные повреждения, нанесенные ее телу, не позволяли произвести какое-либо обследование. Ее воскрешение обещало стать невыгодно продолжительным по многим причинам, пояснять которые никто не утруждался. Иллитиан даже начал подозревать, что гемункулов Кселиан подкупили, чтобы те не дали ей возродиться или, по крайней мере, оттянули этот момент.

Архонт весьма сожалел о том, что услуги Беллатониса более недоступны, так как тот сам был заперт в одном из собственных саркофагов с тех пор, как вызвал неудовольствие Эль’Уриака. Во время возрождения мастер-гемункул получил жуткие травмы, его кости, расщепившись, во многих местах пронзили органы. Развалины сказали Иллитиану, что понадобятся недели, чтобы восстановить их хозяина, и отказывались пробуждать его до срока. Тот, впрочем, почуял в их словах обман, примесь страха, говорящую, что они что-то скрывают. Несомненно, они тоже подчинялись Эль’Уриаку.

Беллатонис мог бы докопаться до сути или, по крайней мере, хотя бы вернуть к власти Кселиан. На опытный взгляд Иллитиана смена правления Клинков Желания произошла слишком уж гладко, верный признак того, что кто-то неплохо поработал за кулисами, чтобы все было как надо. И он не сомневался, что новый архонт Клинков Желания поклялась в верности Эль’Уриаку и телом и душой. Кселиан столь эффективно уничтожала соперников из собственного рода, что остатки ее дома теперь были всего лишь беспомощными пешками и номинальными лидерами. Пройдет много времени, прежде чем дом Кселианов снова достигнет какой-то значимости в Комморре, если это вообще произойдет. Из всего старого альянса благородных домов теперь лишь Иллитиан с своим Белым Пламенем был свободен действовать.

Настолько свободен, насколько позволял страх.

Иллитиан прошел под тем, что раньше было низким дверным проемом, а теперь было аркой в три этажа высотой. За ней открывался просторный амфитеатр со ступенчатым возвышением в центре, на котором стоял трон с высокой спинкой. По широкой рампе Иллитиан спустился на дно амфитеатра, отметив про себя, насколько грубым и недоделанным выглядело все вокруг: рампа была неровная и шероховатая, углы многоярусных террас не совпадали. Повсюду были рабы, которые упорно долбили камень и подвергались насмешкам, оскорблениям и побоям со стороны многочисленных стражников, которым больше нечем было заняться. То вбегали, то выбегали посланцы, соревнующиеся за внимание с облаченными в экстравагантные костюмы поставщиками продуктов, которые упорно желали продемонстрировать свои товары: пряные вина и выдержанные меды, дистиллированные из целых поселений, засоленную плоть и маринованные органы вымерших животных или последних живых представителей видов, которым еще только грозило вымирание. Кучами лежали драгоценности и предметы роскоши, будто сокровища сказочного дракона.

В центре всего этого огромного изменчивого созвездия находился сам Эль'Уриак. Его личность была настолько притягательна, что каждое событие, которое только происходило в просторном амфитеатре, словно вращалось вокруг него. Стражники издевались над рабами ради его удовольствия, кучи сокровищ были принесенной ему данью, посланники боролись за его слух, торговцы показывали товар, чтобы добиться его расположения. Приближаясь к кафедре, Иллитиан чувствовал себя одиноким и уязвимым, темным пятном, незаметным среди многоцветья. Гордый архонт Белого Пламени уже смирился с тем, что единственным, что защищало его от Эль'Уриака, была приносимая им польза. Если он перестанет быть полезен, то ни стены, ни стража его не уберегут, как это уже открылось Крайллаху и Кселиан. И все же, для него было настоящим испытанием смелости предстать перед древним императором Шаа-дома безо всяких трюков в рукаве и надеяться лишь на то, что Эль'Уриак будет в добром нраве и не решит убить его просто по прихоти.

Эль'Уриак был облачен в открытую спереди мантию бледно-серебристого оттенка, под которой виднелись сверкающие доспехи цвета бронзы. Голову венчала корона, украшенная восемью звездами меняющихся цветов, в руке он сжимал скипетр, вырезанный из цельного рубина. Так выглядели высшие архонты во времена до воцарения Векта, и так он без слов заявлял о притязании на власть, которой обладали благородные владыки ушедшей эпохи – времени, к которому Шаа-дом, строго говоря, не имел никакого отношения. Все эти регалии не оставляли сомнений, что Эль'Уриак намерен править Комморрой вместо тирана. Несмотря на столпотворение, он сразу заметил появление Иллитиана и повернулся к нему с восторженным видом, как будто к нему вернулся старый друг, который уехал давным-давно.

– Ниос! Благодарю, что принял мое приглашение. Я так рад, что ты смог прийти! – воскликнул Эль’Уриак глубоким голосом, полным тепла и гостеприимства.

– Эль'Уриак, для меня это честь – быть приглашенным в твое тайное королевство, – Иллитиан пристально посмотрел на него. – Я так полагаю, о твоей безопасности можно больше не беспокоиться?

– Не бойся, всем здесь можно доверять, они скорее пожертвуют своими жизнями, чем раскроют мои секреты врагам.

– Это вселяет уверенность. Я, конечно же, готов присоединиться к этой толпе счастливых мучеников.

– В твоей преданности нашему общему делу невозможно сомневаться, я это точно знаю, – ответил Эль’Уриак с искренней уверенностью. Что он знал такого, чего Иллитиан не знал? От этой мысли веяло холодком. – Именно поэтому я и позвал тебя сюда, чтобы ты поделился своими мыслями по поводу прискорбной кончины Крайллаха.

Внутри у Иллитиана все перевернулось. Эль’Уриак спрашивает, что он думает об убийстве Крайллаха? Может, он планирует поймать его в ловушку, ложно обвинить в сообщничестве?

– Я так понимаю, что в этом отвратительном преступлении повинен верховный палач самого Крайллаха, инкуб по имени Морр. И насколько мне известно, он до сих пор избегает правосудия.

Эль’Уриак пристально наблюдал за ним, взвешивая каждое его слово на правдивость.

– Да, такова распространенная версия, и я ее тоже слышал, – безразлично заметил он. – Главный вопрос: почему палач убил своего господина. Ниос, как ты думаешь, почему он это сделал? Какой у него был мотив?

– Я рассудил, что он работал на наших врагов, – солгал Иллитиан, отметив про себя, что Эль’Уриак не потребовал никаких теорий по поводу гибели Кселиан. Он решил рискнуть и попробовать двинуться в этом направлении. – Может быть, это была попытка ослабить наш альянс, учитывая недавний… раскол в Клинках Желания. Наши противники также хотели бы устранить и Вечное Царствие как жизнеспособную и мощную фракцию.

Эль’Уриак не потянулся за приманкой и, похоже, продолжал взвешивать ответ Иллитиан. Несомненно, он уже знал о смерти Крайллаха больше, чем архонт Белого Пламени, и просто проверял его. Ему не нужны были никакие предположения, он хотел узнать, сколько знает Иллитиан и о чем догадывается. Настоящий вопрос стоял так: что будет фатально – избыток знания или же его нехватка.

Решив, что пусть уж лучше его постигнет проклятье за то, что он знает слишком много, Иллитиан начал:

– Конечно, для инкуба, особенно настолько высокопоставленного, как Морр, такое предательство – совершенно беспрецедентный поступок. И если такой, как он, вдруг продался бы нашим врагам, как мы могли бы столь свободно вести беседу? Каратели Векта уже были бы у наших дверей.

– Действительно, – кивнул Эль’Уриак.

– Но если за этим стоит не Вект, то кто?

– Знаешь ли, Ниос, тут явно работают иные силы. Тиран все еще не знает о моем возвращении, и в этом я уверен, но должен сознаться, что кончина Крайллаха встревожила меня.

– Боюсь, что мне довольно сложно предложить эффективный план наших дальнейших действий, учитывая, что преступник, судя по всему, бесследно исчез.

– Колеса уже задвигались, Ниос. Мои недруги скоро узнают, что на этот раз от меня не так-то легко избавиться, – при этих словах Эль’Уриак легко улыбнулся, но Иллитиан уловил в его глазах опасный огонек. – Но давай-ка отложим в сторону столь мрачные речи. Есть и другое дело, о котором я хотел бы с тобой поговорить, более приятное, чем трагическая гибель Крайллаха. Пришло время собрать все наши силы, чтобы участники заговора скрепили верность клятвами и полностью посвятили себя общей цели.

Взгляд Эль’Уриака ушел куда-то вдаль, как будто мысленным оком он созерцал иные места и времена.

– Через три дня я созову на праздничный банкет всех наших главных сторонников. Он станет демонстрацией силы, где все они наберутся отваги, видя свою многочисленность, а также предупреждением, когда они увидят судьбу предателей, которых я отыскал в их рядах. Я надеюсь, ты придешь, Иллитиан. Я так много тебе должен, что без тебя пир просто не будет тем же.

Приглашение Эль'Уриака звучало так скромно и заботливо, что Иллитиан подумал, не издевается ли тот над ним.

– Конечно же, я буду очень рад присутствовать, – механически ответил он, не зная, не приглашают ли его на собственную публичную казнь.

– Чудесно. С твоей стороны было очень великодушно нанести мне личный визит. Прости за беспорядок, еще так много всего надо сделать.

Иллитиан понял, что его вежливо пригласили к выходу. Он поклонился.

– Благодарю, что нашел время побеседовать со мной, Эль’Уриак. Это был, как всегда, весьма познавательный разговор.

Эль’Уриак с улыбкой кивнул, и Иллитиан попятился назад, пока наконец древний император не исчез среди плеяд своих прислужников. Он сухо сглотнул, но привкус желчи никак не желал покидать его рот.

Архонт торопливо поднялся по рампе и вышел во внешние туннели, где, наконец, бессильная ярость преодолела его выдержку. Ему пришлось унижаться перед существом, которое он помог сотворить, и это наполняло его лютой горечью. Поглощенный собственными мыслями, он едва обратил внимание на скрюченную фигуру, которая вышла за ним из амфитеатра. Иллитиан прошел мимо неустанно трудящихся бригад рабов, стук их инструментов и щелканье кнутов затих вдали. Стены коридоров постепенно сужались, доходя до ширины плеч, ответвления попадались все реже. Вокруг снова воцарилась загробная тишина глубоких катакомб. Ноги автоматически несли Иллитиана по заученным путям, ведущим наверх, ко дворцу.

Только тогда, уже ступая по коридорам, куда редко заходили стражники и рабы, он понял, что идет не один. Он тут же развернулся, положил руку на рукоять своего клинка и выкрикнул вызов:

– Кто смеет идти по следам архонта? Выйди и покажись!

Сгорбленная фигура, хромая, медленно вышла из теней под свет драгоценного камня на потолке. Это было тощее, похожее на черное пугало существо, чьи спина и конечности были противоестественно согнуты.

– Это я, Беллатонис. Мой архонт, я хочу поговорить с вами.

– Беллатонис? – изумленно воскликнул Иллитиан. – Но твои развалины сказали мне, что ты еще в процессе воскрешения!

– Простите этот обман, мой архонт, – прохрипел мастер-гемункул, подковыляв ближе. – Я пока отложил более тщательное восстановление телесных функций. Просто нужно очень много сделать, и то, что меня считают… недоступным, дало мне некоторые свободы, которыми я не мог бы наслаждаться в противном случае.

Иллитиан более внимательно осмотрел гемункула. Множество тонких штырей пронзало его плоть и погружалось в кости. Внешние зажимы удерживали их на месте, укрепляя таким образом изломанные конечности. С его шеи свисала небольшая фармакопея из банок и пакетов, от которых отходили трубки и питали медикаментами иглы, загнанные под его серую, похожую на воск кожу. Бледная кровь сочилась из ран, а глаза гемункула горели жаром лихорадки.

–Восхищен твоей самоотверженностью, – сказал Иллитиан, почувствовав некоторое отвращение при этом зрелище. – И что же ты делал со всем этим изобилием свободного времени, которое получил благодаря тому, что не умер?

– Пытался понять, что произошло, когда мы возродили Эль’Уриака, – Беллатонис, прихрамывая, приблизился к Иллитиану. – Пытался понять, что случилось с архонтом Крайллахом и архонтом Кселиан, – изуродованный гемункул наклонился к нему и понизил голос до хриплого шепота. – Пытался понять, что мы призвали, Иллитиан, и как от этого избавиться.

Иллитиан невольно отшатнулся.

– Ты обезумел? – сердито прошипел он. – Такие слова – смерть! И все же ты смеешь говорить их здесь, в его собственных владениях?

Гемункул улыбнулся, как будто извиняясь.

– Лучше здесь, чем в вашем тронном зале, архонт. Вы и сами знаете, что скверна распространилась уже и там. Почему бы еще приходить одному? Вы знаете, что воины Белого Пламени скорее подчинятся приказам Эль’Уриака. Вы знаете, что одно его присутствие смущает сердца и повелевает разумами, чтобы те делали все, что он хочет.

Иллитиан оглядел темный пустой коридор, намеренно внушая себе, что они здесь одни. Он стиснул пальцы на рукояти меча, ощутив мгновенное желание выхватить его и превратить улыбающееся лицо гемункула в кровавое месиво. Справившись с порывом, Иллитиан сознательным усилием разжал руку.

Беллатонис был прав, отрицать невозможно. Чувство беспомощности Иллитиана произрастало от того простого факта, что он не мог быть уверен, что кто-либо будет ему подчиняться.

– Хорошо, я слушаю. Но выбирай слова как можно более тщательно, горбун, я не собираюсь предавать нашего возлюбленного Эль’Уриака, невзирая на все твои увещевания.

Беллатонис медленно кивнул, распознав в его словах древние формулы отрицания.

– Вы много раз ходили к Анжевер и разговаривали с ней, но она упрямилась, не так ли? Уверяю, что более умелая рука у консоли заставляла ее петь как пташку. Добавим к этому мои собственные расследования и… ну вот и все, – вздохнул Беллатонис. Его пронизанные сталью конечности мерцали в тусклом свете, когда он двигался. – Понимаете, даже с силой миропевицы регенерация не должна была быть мгновенной, для этого потребовалось бы куда больше энергии извне. Когда мы призвали Эль’Уриака, нечто иное нашло трещину в реальности и вернулось вместе с ним. Великая восставшая сущность из-за пелены, которая носит Эль’Уриака как маску и пока еще скрыта, но руководит каждым его действием.

– Пока что? – настороженно переспросил Иллитиан, лицо которого казалось каменным и непроницаемым.

– Да. Пока оно не найдет достаточно прочную опору в реальности, чтобы полностью выйти наружу и открыть постоянный разлом, – Беллатонис по-птичьи наклонил голову, как будто ожидал, что Иллитиан уже знает ответ, и продолжил: – Во многом это можно назвать идеальным симбиозом. Оставшаяся личность Эль'Уриака и его вера в себя создают идеальный каркас для того, чтобы на него наросла эта сущность. Его амбиции растут, а с ними растет и она, постоянно напитывая его все большей силой извне. Этот феномен известен среди рабских рас. Мы не слишком ценим их знания, но в этой области их опыт в некотором роде куда обширнее, чем наш собственный.

Между архонтом и гемункулом повисла тишина, нарушаемая лишь звуками капающей влаги и вздохами затхлого ветра, носящегося по туннелям. Иллитиан тщательно взвешивал ценность секретов, которые мог узнать, против цены, которую можно было заплатить за эти знания. Любопытство наконец преодолело осторожность. Он всегда мог предоставить Эль’Уриаку все, что было ему поведано, и отречься от Беллатониса, хотя, если гемункул был прав, то Иллитиан мог не надеяться, что это спасет ему жизнь.

– Так вот почему Морр пошел против своего хозяина? Ты имеешь в виду, что Крайллах был… осквернен связью с Эль’Уриаком? – наконец спросил он.

– Да, – с сожалением прохрипел гемункул. – Каким-то образом сущность, вошедшая в Эль’Уриака, заразила и Крайллаха, пока тот возрождался. Посредством влияния на Крайллаха Вечное Царствие постепенно переходило под жесткий контроль Эль’Уриака, и перешло бы, если бы верховный палач не распознал опасность и предпринял меры. Вечное Царствие всегда рисковало скатиться до уровня обычного культа удовольствий. Крайллах собирался подтолкнуть их и довести до самого конца.

– Так, значит, теперь Морра прикрывают инкубы, – перебил Иллитиан, – несмотря на то, что он нарушил клятву и изменил хозяину. Немногие архонты сохранят доверие к этому молчаливому братству, если прознают об этом.

В уме Иллитиана расцвели непрошеные замыслы о шантаже. Получить рычаг давления ин инкубов – это было бы очень и очень неплохо…

– Но потом они узнают всю эту печальную историю до конца, мой архонт, – слова Беллатониса холодной водой окатили еще не рожденные планы. – Как я понимаю, инкубы клянутся защищать живого лорда, а не какого-то демонического самозванца.

– А что насчет Кселиан? – подтолкнул Иллитиан. – Я могу только предположить, что твоя великая теория заговора включает и объяснение ее смерти.

– Отрицание очевидного – это, безусловно, последний приют отчаявшегося разума, мой архонт. Я много раз видел подтверждение тому на своем операционном столе, – Беллатонис вкрадчиво улыбнулся. – Я не удивлен, что она тоже попала в паутину Эль’Уриака. Во многом более удивительно то, что вы пока что живы, невредимы и не затронуты порчей, насколько я могу сказать. Он считает вас полезным, Иллитиан, куда полезнее, чем все ваши благородные союзники. Как и Крайллах, Кселиан носила в себе семена своей собственной погибели, хотя это было не столь заметно. Я полагаю, существо, выдающее себя за Эль’Уриака, сочло ее слишком гордой и неподатливой, чтоб из нее получился полезный инструмент. Чтобы устранить Кселиан, оно начало заботиться об этих семенах слабости, пока они не расцвели и не привели ее к смерти. В сознании Кселиан жажда крови всегда затмевала все остальное. Эль’Уриак незаметно усиливал эту жажду, и в конце концов она ее поглотила.

– Так что же, как ты думаешь, мы выпустили на свободу?

– Древний рок, мой архонт. Тот, что уже много раз выпускали в нашем городе и снова обуздывали. Не бойтесь, мы много хитрее, чем думают наши недруги. Враг все еще думает, что его цель неизвестна, и, хотя он недоумевает по поводу гибели Крайллаха, его страхи еще не обрели форму.

– Ты бы ничего этого не рассказал, если бы не нуждался в помощи. Чего ты от меня хочешь?

– Пустяк. Я бы не стал просить, чтобы вы выступили против него открыто. Если личность Эль’Уриака станет сильнее, то сущности станет сложнее контролировать его действия. И вышло так, что в наших руках есть артефакт из прошлого Эль’Уриака, вещь, которая смогла бы весьма успешно сфокусировать его разум на настоящем моменте…

– Голова старухи, – прямо сказал Иллитиан.

– Именно так. Анжевер знала прежнего Эль’Уриака. Я не сомневаюсь, что соприкосновение с ней вызовет всевозможные воспоминания. Если вы принесете ему голову как подарок на этом собрании, которое он запланировал, Эль’Уриак не сможет от нее отказаться.

– Потому что, конечно же, ты не мог инфицировать ее чем-нибудь смертельно опасным или попросту превратить в бомбу. Грубо, Беллатонис. Не могу поверить, что ты говоришь серьезно. Я не буду твоим рабом-посыльным.

– Конечно, вы сможете подробно исследовать голову, прежде чем взять ее, и я уверяю, что ни в ней, ни на ней никоим образом не будет скрыт какой-нибудь механизм умерщвления. Если честно, то я думаю, что подарок весьма одобрят и Эль’Уриак, и его тайный хозяин.

– Почему? – насторожился Иллитиан. Он понял, что принимает предложение гемункула всерьез, несмотря на инстинктивный скептицизм. Архонт не сомневался, что Беллатонис скрывает за идеей какой-то низкий мотив, но идея, что он сможет нанести удар Эль'Уриаку, не пачкая при этом рук, звучала весьма заманчиво.

– Из семи фрейлин Эль’Уриака лишь Анжевер удалось спастись от демонов при падении Шаа-дома. Если вернуть ее господину, пусть даже в таком ослабленном виде, это великолепно простимулирует остаточную личность Эль’Уриака. Живущее в нем существо тоже будет в восторге, когда наконец завладеет ею, и в этот момент триумфа, возможно, слегка ослабит свою маскировку, не в состоянии оценить опасность. Я ни на секунду не сомневаюсь, что эта сущность – одна из тех, которые участвовали в разорении Шаа-дома, когда там возник разлом.

– Но ты сказал, что этот дар никак не навредит Эль’Уриаку напрямую.

– Он не навредит Эль’Уриаку напрямую, нет, мой архонт.

– Хорошо, тогда я принимаю твое предложение. Надеюсь, Беллатонис, нет нужды подчеркивать, какие последствия повлечет за собой ложь или попытка одурачить меня. Я не верю в твои дикие измышления насчет Эль’Уриака, Кселиан и Крайллаха. Более вероятно, что мы наблюдаем тирана за работой. Знаешь, ты слишком часто слушаешь старуху, возможно, именно она – истинный источник дьявольского воздействия, которое ты видишь в каждой неудаче. Ты забыл, что она уже оказалась неправа в одном очень важном моменте.

Беллатонис по-настоящему оторопел. Дротик Иллитиана попал в цель. Возможно, он действительно слишком полагался на Анжевер и ее интерпретацию событий…

– На… э… на какой важный момент вы указываете, мой архонт? – смиренно спросил гемункул.

– Ну, разумеется, на Разобщение! Она твердо предсказывала, что оно произойдет, если мы воскресим Эль’Уриака, и вот мы стоим здесь и не испытываем никаких неудобств, кроме разве что беспрестанных слухов и безосновательного карканья варполюбов. Я окажу тебе большую услугу, забрав голову старухи и подарив ее Эль’Уриаку – спасу тебя от ее коварной лжи. Больше не следуй за мной, гемункул, или я добавлю тебе причин вернуться в воскресительный склеп.

Иллитиан повернулся и без единого слова ушел прочь. Беллатонис смотрел, как он исчезает в плохо освещенном проходе, ведущем к его крепости. Скоро он, несомненно, съежится там в смертельном страхе перед собственными придворными. Позади гемункула зашевелились беспокойные тени, и шипящий шепот скользнул в воздухе.

– Конечно, он что-то подозревает, – проворчал Беллатонис в темноту. – Он всегда и все время подозревает все и вся, такова его натура. Но когда придет время, он это сделает, потому что отчаянно желает вернуть себе контроль – любым возможным способом.

Изломанная фигура гемункула, шаркая ногами, двинулась прочь вместе с темными силуэтами, льнущими к его стопам.

– Теперь мы должны довериться миропевице, – прохрипел он ползучим теням. – Все зависит от нее.

Из мрака снова донеслись тревожные шепотки.

– Разобщение? Нет сомнений, что оно еще настанет, несмотря на заявления Иллитиана, – фыркнул Беллатонис. – Теперь оно неизбежно.

 

Глава 16. ПУТЬ ОТСТУПНИКА

Со страхом в душе Синдиэль кралcя по плохо освещенным коридорам тайных владений Эль’Уриака. Он был облачен в богатые одеяния из мерцающего эолова меха и шелка солнечного паука, его шею и руки украшали драгоценные металлы и радужные самоцветы. Вооружение его составляли красивый, плавно изогнутый осколочный пистолет и Дай Саойт, длинный прямой клинок, который, очевидно, обладал древней родословной, куда более выдающейся, чем его собственная. Оружие играло, скорее, демонстративную роль, он должен был носить его, как подобало аристократу из Комморры. Самое смертоносное устройство из тех, что было у Синдиэля, пряталось на запястье, под пышными оборками на рукаве. Он надеялся, что ему не придется использовать это оружие, но настолько отчаялся, что взял его с собой просто на всякий случай.

Все было так несправедливо. Несмотря на то, что его вырядили, как какого-то варварского князька, все богатство Синдиэля никак не помогало защититься от чувства, что ему чего-то сильно не хватает. Под прямым покровительством Иллитиана и с менее заметной благосклонностью Эль’Уриака его звезда быстро поднималась. Он уже получил под свое командование эскадрон стремительных корсаров, базирующийся на Когте Ашкери, и поселился в шикарном поместье неподалеку. Ему подчинялись воины, которые преклоняли перед ним колени и называли его драконом, ему дали отборных рабов с миллиона планет, с которыми он мог делать все, что хотел. Теперь он мог воплотить любую фантазию, предаться любому тайному греху в обществе, которое никогда не осуждало поступки своих граждан, вернее, ему просто не было до них дела. Архонт наградил его всем, что обещал, и Синдиэлю, относительно недавно познакомившемуся с концепциями собственности и владения, кружило голову.

И все же он чувствовал, что постепенно понимает неприятную правду о Темных Сородичах. Это была мысль из тех, которые, однажды сформировавшись, уже не могут просто так исчезнуть. В своем роде эльдары Комморры были такими же ограниченными и приземленными, как жители искусственных миров или, если на то пошло, экзодиты. Они тоже отрицали часть себя в погоне за бессмертием, пытаясь не смотреть в лицо своей психической натуре и надеясь таким образом перехитрить Ту, что Жаждет. Он начинал потихоньку задумываться, не позволила ли демоническая богиня ускользнуть части эльдарской расы лишь для того, чтобы наслаждаться их страданиями, которые они сами на себя навлекали, вечно извиваясь и корчась в попытках избежать Ее когтей.

Он крался с комом в горле, не в силах решить, стоит ли ему попробовать пойти вперед с гордо поднятой головой или нет. Эта часть катакомб под крепостью Белого Пламени, насколько можно было очертить ее границы, принадлежала Эль’Уриаку и его миньонам, которые сделали из нее временный дворец. Синдиэлю рассказывали, что под великим портовым городом все изъедено тайными ходами, укрытиями, подкопами и контрподкопами, которые за многие века прорыли соперничающие кабалы. Старый император Шаа-дома объявил, что совершенно доволен этим троглодитским жилищем, и редко выходил оттуда. В норе Эль’Уриака с пугающей регулярностью исчезали рабы, но, очевидно, в Комморре это обстоятельство само по себе не вызывало никакой особенной тревоги или интереса.

Синдиэль никак не мог избавиться от чувства, что некий ужас скрывается там, внизу, и что он становится все сильнее день ото дня. Хотя среди мрачных, но гениальных умов вечного города он часто сам себе казался наивным и невежественным, одно он знал точно – их психические чувства притуплены до практически полной слепоты. Они воспринимали варп, как силу, которой можно манипулировать, и отказывались видеть, что тот тоже манипулирует ими.

Звук приближающихся шагов отвлек его от неспокойных мыслей. Он повернулся, забежал в темный проход, пересекающий коридор, и вжался в тени возле заплесневелой каменной стены. Размеренный шаг двух пар бронированных сапог уверенно приблизился к перекрестку, ненадолго затих и двинулся дальше. Синдиэль осторожно выбрался в основной коридор как раз во время, чтобы увидеть спины двух воинов-кабалитов, исчезающих в том направлении, откуда он пришел.

Он пошел дальше, с горечью размышляя о том, как провидение снова продемонстрировало свою привычку помещать его в ситуации, к которым он не был готов. Он пришел в логово Эль’Уриака, не имея четкой цели, только расплывчатое представление о том, что он должен его увидеть ипочувствовать, как будто это могло подтвердить или развеять его страхи. Видимо, подразумевалось, что после этого ему придется героически импровизировать. Теперь он бродил по области, которую активно патрулировали, и не мог адекватно объяснить, что он тут делает. Судьба не оставила ему иного выбора, кроме как красться дальше хотя бы для того, чтобы найти другой выход.

Так всегда и происходило. Синдиэль никогда не думал о себе, как об отступнике, на самом деле он считал, что долго и тяжело трудился, пытаясь найти свою цель в жизни. Он пришел к мнению, что ему не повезло родиться на искусственном мире, и что он никогда не был предназначен для жизни в столь жестких и узких рамках, но судьбе почему-то вздумалось поселить его именно туда. Он часто и с радостью восставал против ограничений, наложенных провидцами, и нравоучительных догм своих товарищей, думая об этом как о своем новом предназначении – вносить разнообразие в жизнь.

Те немногочисленные розыгрыши, которые он устраивал своим безразличным товарищам по искусственному миру, и уроки, которым он пытался их научить, не слишком сблизили их друг с другом. Медленно, но уверенно его выдавили на холодные и пустые окраины общества, откуда он наблюдал за тем, как остальные отправляются в бессмысленные путешествия по разным путям – садовник, скульптор, актер, философ, воин, и так далее, и так далее. Он понял, что их цель – прожить всю жизнь широко образованной посредственностью, и презрел их за это.

Какое-то время он увлекался путем воина, но обнаружил, что тот – наиболее ограниченный и ритуализированный из всех. Весь путь воина как будто сводился к тому, чтобы перестать быть воином, чтобы отвергнуть ту часть психики, что жаждала насилия. Когда ему предоставили возможность покинуть свою прекрасную тюрьму и сбежать в куда более просторную вселенную, он ринулся без оглядки. Даже сейчас он помнил, как устало пожал плечами провидец, когда Синдиэль спросил его, что случится, если он не захочет уйти.

Огромная и чудесная вселенная по большей части оказалась всего лишь грязью и убожеством, ведущими войны с невежеством и упрямством. Его предположительно недовольные правилами товарищи-странники походили на обычных туристов, любящих дышать свежим воздухом и вмешиваться в чужие дела. Никто из них не имел ни малейшего намерения подвергать сомнению свой образ жизни или попытаться создать свой собственный путь. Они просто скучали и были недовольны, поэтому выбрали предписанный искусственным миром жизненный путь, который был помечен как «для скучающих и недовольных». Синдиэлю хотелось от жизни большего.

Что ж, он получил, что хотел, и в довесок проклял свою бессмертную душу. Слушать проповеди провидцев об опасностях варпа и духовной самости было одно, войти в населенные демонами развалины Шаа-дома – совсем другое. Он обнаружил, что верит в существование своей бессмертной души как никогда раньше.

За это можно было также винить Пестрого. С тех пор, как он покинул Железный Шип, слова серой фигуры продолжали всплывать в его памяти и преследовать его. Синдиэль чуть не умер от страха, когда лежал возле портала, и его схватили за ногу. Потом он пришел в ярость, увидев улыбающееся лицо в полумаске, нависшее над ним.

«Не думай, что это Конец, – сказала замаскированная фигура. – У тебя больше выбора, больше шансов впереди, чем ты способен осознать. Твой путь всегда останется твоим, что бы тебе не говорили. Помни, что не может быть слишком поздно, чтобы попытаться вернуть себе свою душу».

С тех пор его разум не покидала мысль, что он все еще может сделать… что-то и искупить свою вину. Он думал, что предан темному пути, что наконец-то плюнул в лицо вселенной раз и навсегда и поклялся искать могущества любой ценой. Теперь он понял, что могущество, которого он жаждал, бессмысленно. Он чувствовал первые щупальца голодной пустоты комморритов, проникающие внутрь, и она ему совершенно не нравилась. Он начал понимать неиссякаемую ярость Темного Города и его потребность пожирать все, к чему он прикасался. Если комморриты перестанут это делать хотя бы на миг, то зияющая бездна, постоянно распростертая у них под ногами, поглотит их всех. Теперь, видя перед собой вечную жизнь паразита и эксплуататора, он нашел эту идею отвратительной.

Итак, глупый Синдиэль забрел в логово чудовища без всякого плана, как будто один идиотский поступок мог искупить убийство его товарищей и разглашение секретов, которые он поклялся хранить всю свою жизнь. Его поразила мысль, что, возможно, им двигала некая тяга к саморазрушению, желание заигрывать со смертью в попытке загладить свою вину. Идея оказалась странно воодушевляющей, и он легким шагом припустил вперед.

Ноги принесли его в колоколообразную комнату, откуда расходилось еще три коридора. Из левого прохода доносились далекие отзвуки воплей, пронзительной музыки или некой смеси их обоих. Из коридора прямо впереди дуло теплым влажным воздухом, густо насыщенным сладковатым ароматом жарящегося мяса. Правом ответвление не источало ни звуков, ни запахов, ни света, и через миг сомнений Синдиэль повернулся и устремился в этом направлении.

Коридор закручивался и уходил вниз, на грубо вытесанных стенах периодически встречались тусклые светильники из драгоценных камней. Влага конденсировалась на камнях, капала вниз и собиралась в маленький ручеек, который постепенно протачивал канавку в центре коридора. Синдиэль старался не наступать в медленно текущую жидкость, пытаясь не думать, какие отвратительные стоки могли просочиться в это подземелье за тысячи лет.

Он уже чувствовал, что его худшие страхи готовы оправдаться. В катакомбах царило явное, всепроникающее чувство неправильности, и жуткие чудовища, которые мерещились напуганному Синдиэлю в каждой тени, не были лишь порождением паранойи. Он остановился как вкопанный, чтобы разглядеть размытый силуэт, едва видимый впереди. Коридор, судя по всему, выходил в какое-то открытое пространство, и там, на границе света и тени, находилось… нечто. Выглядело оно неприятно: асимметричная, отдаленно напоминающая конус глыба из плоти.

Синдиэль повернулся, чтобы отступить, но услышал звук, который заставил его остановиться. Высокий и далекий, он пощипывал его сознание и звучал не только в ушах, но и непосредственно в мозгу. Поначалу бывший странник испугался, но страх исчез, когда он прислушался. Это была песня, лишенная слов. В ней не было ничего коварного или угрожающего, как он сперва подумал, она не пленила его душу или разум, разве что в метафорическом смысле. Песня, полная печали и тоски, с едва заметной, но не исчезающей примесью надежды.

Озарение обрушилось на Синдиэля. Только одна душа в Комморре могла столь проникновенно петь, изливая свои страдания. Чистое сердце. Он уже убедил себя, что ее давно убили Иллитиан и его приспешники, а душу пожрали в какой-нибудь отвратительной оргии, но на самом деле не знал, на что ему надеяться – что она жива или что все-таки нет. Он не слышал голос миропевицы с тех пор, как Линтис впервые познакомила их в Мировом Храме Лилеатанира. Было это, конечно, в лучшие времена, до того, как он решил продать ее в рабство ради собственной выгоды.

Все это поначалу походило на игру, в которой Синдиэлю суждено было стать победителем. Он не мог поверить в собственную удачу, когда нашел сферу разговора, очевидно, брошенную Темными Сородичами в спешке отступления после кровопролитной стычки. Позже, познав глубины комморитского коварства, он начал сомневаться, настолько ли случайной была эта находка. Не зная, почему он спрятал гладкий халцедоновый шарик от своих товарищей, странник стал изучать его, по-прежнему без ведома всех остальных. После множества тайных экспериментов он обнаружил, что сфера позволяет ему общаться с неким честным с виду князем из Темного Города, полулегендарного места, где царили злодейство и порок, которое всегда манило Синдиэля своей гибельной привлекательностью.

В описаниях архонта Иллитиана Комморра выглядела романтически опасной и чарующей. Он не пытался скрывать яростную конкуренцию и высокие ставки, говорил об отваге и силе воли, необходимых, чтобы жить и процветать. Для уставшего слуха Синдиэля это было настоящей музыкой. Наконец-то свобода! Возможность жить в полной мере! Теперь Синдиэль с горечью осознавал, что Иллитиан искусно манипулировал им, дергал за ниточки, намекая на запретные удовольствия, которые даны тем, кто повелевает другими, и порицая скучные монашеские запреты искусственных миров.

Синдиэль задумался, сколько других недовольных жизнью эльдаров ушло в Темный Город на протяжении столетий, притянутые им, как зовом сирены. Видимо, много. Комморру переполняло бесчисленное множество жителей, больше, чем население тысячи или даже миллиона искусственных миров. Синдиэлю казалось, что вся его раса стеклась в этот единственный город, а жители искусственных миров и экзодиты были всего лишь бедными дальними родственниками, которым позволили присутствовать на сборище, несмотря на их застенчивость. В Комморре сохранились остатки могущества и величия гордой эльдарской расы, какими бы темными они не были.

Если Иллитиан о чем-то просил, то это всегда был какой-нибудь пустяк. Просто сообщить, куда направляются странники, чтобы они случайно не наткнулись на его воинов, или передать данные о том, где нуждающийся в ресурсах город мог бы раздобыть определенные руды или минералы. В благодарность Иллитиан доверился Синдиэлю и рассказал, как он надеется заново объединить разрозненные ветви их расы. Архонт собирался начать процесс с того, что выступил бы против жестокого и грозного тирана, правящего Комморрой – Асдрубаэля Векта – и заставить его раскаяться в своих злодеяниях.

Однажды Иллитиан сказал, что Темный Город нуждается в жертве, чтобы перейти в новую эпоху, и что эту жертву сами Сородичи принести не могут. Чтобы разбить цепи, Комморре требовался мученик, и только он, Синдиэль, был достаточно силен и чист духом, чтобы помочь своим порабощенным братьям в час нужды. И с этого момента Синдиэль проделал большую часть работы сам, убедив себя, что одна жизнь, отданная ради спасения миллиардов, – не такая уж высокая цена. Тогда это казалось абсурдно простым, совершенно ясным решением. Только потом Синдиэль – будучи глупцом – начал понимать мрачные интриги, в которых запутался.

Он думал, что они убили миропевицу ради какой-то сделки с демонами и воскрешения Эль’Уриака. Но она была жива, хотя насколько – неизвестно. Мелькнула жуткая, тошнотворная мысль, что ее могли превратить в эту груду плоти, что преграждала путь впереди. Наверняка гемункулы в свободное время занимались именно такими извращенными делами.

Синдиэлю понадобилось немало времени, чтобы набраться храбрости, решиться и двинуться вперед. Он мог придумать сотню причин, чтобы отступить, и только одну, чтобы идти дальше, но она одна побивала все остальные. Он просто должен был знать. Наконец он вытащил пистолет, скорее для моральной поддержки, и начал красться дальше. Вскоре стало видно, что путь переходит в мост над темным поблескивающим прудом. В отдалении возвышалась одинокая, огромная колонна толще, чем башня, и поддерживала потолок, затерявшийся в тенях наверху.

Мясистая глыба, которую он увидел ранее, находилась на полпути между Синдиэлем и этим строением. С великим облегчением он понял, что пение исходит не от горы плоти, а издали, от громадной колонны. Внимательно разглядев неприятный объект перед собой, Синдиэль убедился, что это было какое-то существо, стражник, вылепленный гемункулами из живой плоти. Он мог разглядеть шрамы на коже, растянутой на вздутых от мышц плечах и толстых икрах. Существо сидело на корточках в середине моста, опустив голову, которая скрывалась из виду между руками, похожими на каменные плиты. Из мощного позвоночника рос целый миниатюрный лес шприцов и бионасосов, которые тихо побулькивали, качая по телу кислотный ихор, которым ему заменили кровь. Синдиэль почувствовал абсурдное облегчение от того, что не видел лица этого создания.

Он осторожно пробрался на мост и почувствовал небольшой прилив отваги от того, что существо не отреагировало на движение. Синдиэль медленно приблизился, ступая так аккуратно, что не издавал даже намека на звук. Стражник слегка пошевелился, и тот застыл на месте. Плач миропевицы по-прежнему ткал в неподвижном воздухе песнь, повествующую о месте, где вся жизнь соединяется внутри мирового духа, где любая боль утихает, а вражда забывается. Из-под рук существа донеслось несколько глубоких вдохов, и оно снова погрузилось в то, что, как надеялся Синдиэль, было беспробудным сном.

По сторонам едва хватало места, чтобы протиснуться мимо этой твари и не задеть ее, но Синдиэль не был готов попробовать другой маршрут, через пруд. Что-то в этой темной недвижимой поверхности казалось еще более опасным, чем сидящий перед ним стражник. Загадочная башня и жалобное пение миропевицы гнали его вперед.

Он двигался со всей возможной осторожностью, преодолевая страх и мягко ступая мимо твари, и успешно преодолел половину пути. От этого он набрался храбрости, несмотря на то, что стражник был ужасно близко, и Синдиэль даже чувствовал исходящее от него животное тепло. Он уже обошел существо и снова вышел на дорожку, когда пение вдруг оборвалось. Нарушитель замер на месте, мечтая стать невидимкой.

Гора плоти рядом с ним взорвалась рыком, его подобные древесным стволам руки обрушились на поверхность моста и замолотили по ней. Из-под громадных плеч на Синдиэля уставилось лицо в маске из черного железа, чьи красные бездушные глаза горели ненавистью ко всему живому. Синдиэль закричал и отскочил назад. Его ноги заскользили по краю зловещего пруда.

Тварь взмахнула загребущими руками, едва различимыми от скорости движения. Синдиэль попытался броситься в сторону, но его ноги были недостаточно быстры, чтобы спастись от взбесившегося чудовища. Оно схватило его и прижало к покрытой шрамами груди с такой силой, что кости затрещали. Челюсти, усеянные железными клыками, сорвали его богатое одеяние, вмиг добравшись до тонкой сетчатой брони под ней. Еще несколько секунд, и щелкающие зубы вонзятся в его плоть.

Пистолет выпал из руки Синдиэля в тот же миг, как его схватили. Теперь он в отчаянии попытался ударить монстра свободной рукой. Слабый тычок кулака не оставил и следа на прочной, как железо, плоти, но устройство, все еще закрепленное на его запястье, оказалось куда более эффективным. Невидимые нити тончайшей проволоки выстрелили из скрытого оружия, проскользнули сквозь рукав, пронзили покрытую шрамами шкуру и легко погрузились в плоть, как будто проходя сквозь воду. Стражник снова взревел, выронил покрытого синяками и окровавленного Синдиэля и схватился за крошечную ранку, которую тот проколол в его боку. Шприцы в спине чудовища зашипели, автоматически вводя в кровь коагулянты, чтобы запечатать брешь в шкуре, и стимуляторы, чтобы вызвать у гротескного стражника ярость берсерка.

Но размер раны был обманчив. Скрытое оружие Синдиэля, которое Пестрый на прощание подарил ему в Железном Шипе, было древним и редко встречалось в позднейшие эпохи, а имя ему было «поцелуй арлекина». В тот краткий миг, пока «поцелуй» касался кожи стражника, он выпустил внутрь несколько метров мономолекулярных нитей, которые теперь разворачивались в его теле. Насколько крепким не было измененное существо, оно не могло выжить со внутренностями, иссеченными в жидкую кашицу. Великан осел, рухнул с моста с последним стоном отчаяния и исчез в темном пруду, оставив лишь легкую рябь на поверхности.

Синдиэль лежал там, где упал, и переводил дыхание, хватая ртом воздух. Беспомощный, он ждал топота бегущих ног, грубой хватки чужих рук, но никто не пришел за ним. Постепенно сердце перестало бешено колотиться, и он начал приходить в себя. Эльдар осторожно пошевелил руками и ногами, проверяя, нет ли переломов. Выкрученные конечности болели, но, похоже, работали, а вот ребра горели от муки всякий раз, когда он вдыхал. Через несколько минут он перекатился и медленно поднялся на ноги. Он встал и уставился на путь, оставшийся ему до башни, размышляя, не пыталась ли незримая миропевица намеренно погубить его. Синдиэль, пошатываясь, побрел вперед, не зная, что он теперь ищет: искупление или возмездие.

В тусклом камне колонны были грубо вырублены ступени. Лестница поднималась вверх крутой спиралью и быстро исчезала из виду. Усталый Синдиэль начал карабкаться вверх практически на четвереньках, позади него развевались разорванные одежды.

После кажущегося бесконечным подъема лестница закончилась плоской площадкой, которую сделали, расширив огромную горизонтальную трещину в колонне. С потолка свисало множество ламп, заливая мягким белым светом похожий на грот разъем. Здесь было немного вещей, но единственной достойной внимания была покрытая богатой резьбой кровать из темного дерева, а если точнее – то, что в ней находилось. Миропевица Ларайин сидела в постели, глядя, как Синдиэль с трудом преодолевает последние несколько ступеней. На шее у нее был застегнут металлический ошейник с цепью, которая присоединялась к стене. Она выглядела невредимой, однако глаза казались прозрачными озерами страданий. Все мысли о мести покинули его разум при этом зрелище.

– Это ты, – сказала она.

– Да, это я. Тот, кто затащил тебя во все это. Я… – Синдиэль умолк, не в состоянии смотреть ей в глаза. Мысленно он уже отрепетировал много сценариев, но теперь, когда настал момент истины, все они превратились в прах. – Мне… мне жаль, – только и смог сказать он.

К его удивлению, Ларайин рассмеялась, не с горечью или издевкой, но с чистой радостью, которая была подобна дыханию весны в этом сумрачном месте. Синдиэль заморгал от удивления, снова рассмешив ее. Он подумал, не сошла ли она с ума от испытаний.

– После всего, что ты сделал, ты все еще невинен, – наконец сказала она. – Это вселяет в меня надежду. Ты сомневаешься в здравости моего ума – нет, я не обезумела. Они могут причинить мне боль, но не могут ко мне прикоснуться.

– Тогда мы можем сбежать! Я заберу тебя отсюда! – воскликнул Синдиэль, чей разум забурлил планами тайного побега из катакомб к какому-нибудь паутинному порталу. Но что будет потом? Ларайин печально покачала головой, и мягкие золотые волосы прошелестели по ошейнику из темного металла.

– Для меня побег невозможен. Я не могу сойти с этого пути. Я стала Морай-Хег и породила чудовище. Если я не буду питать и растить его, кто знает, чем он может стать?

– Питать? Как ты можешь такое говорить? – задохнулся от ужаса Синдиэль. – Пестрый сказал, что всегда есть выбор, всегда есть шансы, которыми можно воспользоваться…

– И это мой выбор – остаться. То, что Эль’Уриак берет у меня, он бы иначе взял у ста тысяч моих братьев и сестер. Я приняла это бремя вместо них. Понимаешь, дело в том, что теперь мной владеет Эль’Уриак. Мы связаны вместе, как тиран и его невеста боли.

Лицо Синдиэля поблекло, как пепел, и все надежды, которые расцвели в нем, полностью увяли. Миропевица с сожалением поглядела на него глазами, которые казались слишком старыми для ее молодого, полного жизни лица.

– Не печалься, Синдиэль, – искренне попросила она. – Я возродила его к жизни и надеюсь увидеть, как он вернется во смерть, ибо разве не таков цикл жизни? Рождение и смерть? Твоя роль в этом окончена, ты должен спастись, пока еще можешь.

– Ты хочешь попытаться убить его? – с удивлением спросил Синдиэль.

– Я не знаю, как. Его сила – в доминировании и разрушении, моя сила – в пестовании всего, что растет. Но жизнь найдет способ закончиться смертью, как это происходит всегда, и когда она завершится, я буду там, чтобы оплакать его уход и спеть о надежде на более счастливое возрождение.

– Мне дали это в качестве подарка, – Синдиэль окончательно пришел к решению, – но я думаю, что на самом деле это предназначалось тебе.

Он снял с запястья поцелуй арлекина и положил его на край кровати.

– Надавишь самой узкой частью на цель, а оружие сделает все остальное.

Ларайин посмотрела на удлиненный черный ромб, но не прикоснулась к нему.

– Это им ты убил стражника? – наконец спросила она.

– Да. Ты пыталась натравить его на меня?

– Нет. Он так страдал, что я запела, чтобы облегчить его муки. Когда я почувствовала, что сюда приближается некто, имеющий цель, я перестала петь в надежде, что его убьют из милосердия, – миропевица нежно улыбнулась Синдиэлю. – И ты это сделал. Прости, что он причинил тебе боль.

– Должен ли я избавить от мук и тебя? – тихо спросил он.

– Нет! Моя смерть теперь не разрешит то, что уже началось. Я пройду этот путь до конца, каким бы горьким он не был.

Синдиэль отвел взгляд и долгое время просидел в безмолвии. Он нашел в себе смелость посмотреть ей в глаза, только когда его собственный взгляд помутился от слез.

– Как ты можешь простить меня после того, что я сделал?

Ларайин долго молчала, прежде чем ответить.

– Ты знаешь, что я не могу простить тебя, Синдиэль. Ты – единственный, кто может это сделать.

Но Синдиэль, растративший последние капли отваги, уже исчез.

 

Часть 17. ТРИУМФАЛЬНЫЙ БАНКЕТ (ОБЕЩАНИЕ ФРЕЙЛИНЫ)

Спуститься во владения Эль’Уриака было все равно, что войти в волшебную страну фей. Многие недели рабы лихорадочно глодали кварцевые глыбы и растрескавшуюся скальную породу, чтобы сделать из темных катакомб нечто, во что почти невозможно было поверить. Узкие закоулки и глухие тупики теперь стали просторными залами и коридорами, ведущими к роскошно украшенным комнатам, обставленным изящными стульями и столами из слоновой кости. Высокие потолки опирались на сужающиеся кверху колонны, теряющиеся во тьме, косые спуски превратились в пологие ступени, через бездонные пропасти пролегли мосты. Сто тысяч ламп висели в воздухе, освещая путь, и их сияние оттесняло робкие тени за прозрачные портьеры, окрашенные во множество мягких оттенков. Залитые их золотым светом, катакомбы Эль’Уриака выглядели богатым и гостеприимным местом, полным чудес.

Рабы, которые так прилежно работали над превращением сырого подземелья во дворец аристократа, все еще в определенном роде пребывали здесь. Их шкуры в великом изобилии свисали со стен, а хитроумно переделанные кости были собраны в новые формы, чтобы служить хозяину в смерти так же верно, как и при жизни. От плоти, крови и душ же не осталось и следа, кроме разве что ауры смерти и страданий, застоявшейся в золотых залах потаенного царства Эль’Уриака.

Уже несколько месяцев тонкие щупальца его влияния расползались по вечному городу. Безликие агенты приходили к эзотерическим культам и малоизвестным кабалам, напоминая им о позабытых долгах. Делались осторожные предложения тем, кто жаждал власти, а различные лидеры подкупались или сменялись сотнями. Тысячи незаметных ходов служили одной цели: лишить Асдрубаэля Векта силы и верных слуг. Великий тиран по-прежнему ничего не знал о возвращении Эль’Уриака, но, несомненно, почуял, что в политических джунглях Комморры теперь бродит другой хищник. Не так давно среди кабалов участились междоусобицы – Вект старался восстановить контроль. Он наносил удары вслепую, но часто, и часть их обрушивалась на верную цель – на рабов и собственность последователей Эль’Уриака. Страх охватил весь город, и более всего сторонников возрожденного архонта. И когда петля начала затягиваться, старый император Шаа-дома послал зашифрованный клич всем своим избранникам, призывая явиться к нему.

Тайные последователи пришли из каждого уголка Комморры, и Верхней, и Нижней. Мелкие архонты шагали в окружении безмолвных телохранителей, облаченные в доспехи сибариты шли плечо к плечу с легконогими суккубами, механисты следовали за укротителями, предводители банд обменивались насмешками с торговцами плотью. Все они пришли в масках, чтобы скрыть свои личности, хотя некоторые решили выставить себя на всеобщее обозрение, надев лишь тончайшие намеки на маски, сделанные из шелка или хрусталя. Поэт-философ Аклириид и философ-поэт Псо’кобор устроили дуэль, оружием в которой были острые слова и насмешки, а вивисектор Зилатар, заметив приметные шкуры на стенах, начал рассуждать о том, как ведут себя рабские расы в различных условиях заточения.

– Солнечный свет! О да, лишить зеленокожих солнечного света! И вся их хваленая прочность становится мягкой и податливой, как вареные клубни!

Многие из прибывших поражались численности гостей, ибо до тех пор не знали, насколько велика сила, частью которой они являются. Каждый думал, что поведанные ему тайны разделены лишь между несколькими заговорщиками, а теперь оказалось, что их сотни. Поблескивающая река воинов, убийц, предводителей и шпионов текла все дальше в золотые залы, вбирая в себя ручейки и притоки по мере приближения к огромному амфитеатру внизу.

Там, во своем дворе, их ждал Эль’Уриак, облаченный в блистательные, величественные одеяния древней эпохи. Его мантия, окрашенная в изменчивые оттенки полночи, открывалась на груди и запястьях, демонстрируя светлую броню, как будто он был окутан грозовыми тучами, в которых сверкали молнии. На голове Эль’Уриака была корона из восьми звезд, в руке – рубиновый скипетр, и он выглядел настоящим властелином, даже королем, хотя эльдары давно уже отвергли королевскую власть. На ступенях трона сидела женщина, чье лицо было скрыто вуалью, а одежды имели ослепительно белый цвет, и цепь тянулась от ошейника на ее горле к подножию трона, словно она была неукрощенным животным или опасным чудовищем. По толпе пошли шепотки при виде девы в вуали. Несомненно, это была невеста боли, принадлежащая Эль’Уриаку, чистое сердце, которое, по слухам, даровало истинное бессмертие тому, кто мог им овладеть.

Столы, выставленные рядами вокруг трона, ломились под тяжестью различных яств. Для гостей была собрана добыча с миллиона миров: бочонки из звездного металла поблескивали рядом с закрученными хрустальными бутылками, горы чешуйчатых деликатесов с океанских миров, наваленные на подносы, дрожали возле тарелок с редкими видами мяса, добытого во всех уголках Великого Колеса, и везде во множестве стояли сосуды с эйфорическими настойками и наркотическими порошками.

– Добро пожаловать, друзья мои! – поприветствовал Эль’Уриак огромную толпу в масках, влившуюся в зал. – Прошу вас занять назначенные места! Я с нетерпением жду, когда можно будет начать веселье!

Развлечений здесь тоже хватало: по краям зала своего часа ждали музыканты и танцоры, свирепые с виду рабы-гладиаторы, ораторы и мимы, связанные рабы, которых можно было пытать на месте, и рабы несвязанные, которыми можно было овладеть на досуге. Когда гости разошлись между столами, они обнаружили, что все сиденья индивидуально снабжены табличками с различными надписями, наподобие:

«Афор одиннадцатого округа»

«Правая рука Ксарлона»

«Повелитель каменной дороги»

Каждая из них таила подсказку, которую понимали лишь сам заговорщик и Эль’Уриак – отсылку к зашифрованным посланиям из их прошлой переписки. В некоторых случаях открытое сообщение приводило их в ужас. Некоторые с облегчением занимали свои места, польщенные проявленным вниманием и указанием на прошлые успехи, другие садились с дурным предчувствием, поняв, что надписи означают некий промах или ошибку с их стороны:

«Нарушенное обещание трущоб»

«Крепость Непобедимая для всех, кроме Сакнота»

«Тот, кто сильно, но немудро любил Цимбеллину»

Некоторые поначалу не решались занять предназначенные для них сиденья, но по мере того, как все больше их сотоварищей садилось, они оказались одни. Под обжигающим взглядом Эль’Уриака оставшиеся заторопились, и вскоре все собрание наконец оказалось за столами. Архонт Иллитиан, облаченный в воронью маску и наряд из поблескивающей, незаметно меняющей оттенки черного ткани, прочитал на своем сиденье:«Возлюбленный Прародитель, старший».

Он воспринял это как скорее благой знак, если только Эль’Уриак не желал уподобиться титанам древности, которые пожирали своих родителей. Он поставил цилиндрический контейнер, который принес с собой, за изящное костяное кресло, и сел, после чего начал без всякого интереса разглядывать своих соседей по столу. Среди них было несколько мелких архонтов, но основная масса, судя по всему, принадлежала ко всяческому отребью низкого происхождения. Ниос задумался, не было ли это намеренным оскорблением со стороны Эль’Уриака, поместить его в такую компанию. Рядом любопытно озирался какой-то воин с грубыми руками и в маске с выпученными глазами насекомого, украшенными драгоценностями.

– Что там у тебя, приятель? Давай поделим по-братски? – спросил он весело, показывая в сторону контейнера.

– Это не для таких, как ты, – с презрением бросил Иллитиан.

Его сосед, похоже, ошибочно решил, что его пригласили на какое-то общественное мероприятие, где можно завести друзей. Иллитиан, не омраченный подобными заблуждениями, погрузился в размышления. Эль’Уриак свел вместе множество своих последователей, и это могло значить только одно: он готов действовать. В истории Комморры существовала древняя традиция – банкет заговорщиков, последний шаг, который должен был окончательно объединить всех участников плана и убрать несогласных. Не все из тех, кто вошел в амфитеатр, покинут его живыми, им суждено стать примером и продемонстрировать цену предательства всем остальным, чтобы сплотить их.

Когда последние гости заняли свои места, прозвучали фанфары, рога и трубы, заглушив все разговоры. Гордый и великолепный Эль’Уриак встал на ступени своего трона и начал речь. То ли конструкция амфитеатра, то ли его собственные силы сделали слова столь ясными и громкими, что каждый слышал их, как будто стоял с ним рядом. Голос был низким и волнующим, насыщенным всей мощью и уверенностью его магнетической личности.

– Чувствуете ли вы, друзья мои? Чувствуете ли, как творится история? Это миг, который еще много поколений будет славиться во всем нашем прекрасном городе. Они с благоговением будут вспоминать эту ночь, ночь, когда первые удары обрушились на оковы тирании, опутавшие наши жизни. Тиран сказал, что я, Эль’Уриак, пал от его клинка. Он солгал. Тиран сказал, что город будет процветать под его властью. Он снова солгал. Кто здесь все еще верит в ложь Асдрубаэля Векта?

Хор отрицаний и ядовитых проклятий в адрес коварного тирана эхом отдался по всему амфитеатру. Многие из низкорожденных обнажили оружие и яростно бряцали им, с радостью демонстрируя свою ненависть и презрение к Векту. Эль’Уриак лучезарно улыбался, пока гул вокруг постепенно утихал.

– Итак! Прошу вас пировать и радоваться, ибо впереди нас ждут тяжкие сражения, в которых мы освободим наш город от уз. Позже я поговорю с каждым из вас, чтобы выслушать ваши вопросы и поделиться дальнейшими планами. А пока что расслабьтесь и наслаждайтесь гостеприимством моего двора. К будущему! К погибели Векта!

Снова раздался согласный шум, пожалуй, более искренний, чем первый. Загремели барабаны, пронзительно завыли трубы. Вокруг столов легко задвигались танцоры и начали свое представление. Музыка замедлилась, повторяя один и тот же томный рефрен. Иллитиан перевел взгляд на тарелку с покрытыми желе булавочными звездами, выловленными из не знающих солнца морей, и пошевелил светящихся иглокожих вилкой с серебряными зубцами. Приборы и посуда на столах были роскошны и богато украшены. Тарелки, бутылки, кубки, потиры, чаши, разнообразные и предназначенные для всевозможных целей ножи, ложки и вилки – все было сделано с фантастическим мастерством и полетом мысли, но ни одна вещь не походила на другую. Их сотворил не мастер из Комморры, который объединил бы форму и функцию так, как могут только эльдары. Нет, вся утварь была добыта с миллиона миров, и пиршественные столы Эль’Уриака варварски сверкали награбленным богатством, как пиратский вертеп.

Эта мысль печалила Иллитиана. Разве не было в Темном Городе достаточно ремесленников, чтобы создавать вещи по собственным эстетическим канонам? Он и так знал прискорбную правду. Кабалы больше ценили добычу, и то, что можно было отнять, становилось дороже, чем то, что можно было сделать собственными руками. Все это хаотичное разнообразие таило в себе сообщение, которое мог заметить зоркий наблюдатель: Эль’Уриак смог завладеть всем этим. Даже скрываясь в подземелье, он мог, если хотел, протянуть руку, взять сокровища откуда угодно и разбросать их перед своими последователями. Иллитиан не сомневался, что эта демонстрация впечатлила присутствующую чернь, но лично у него пошел холодок по коже.

Его внимание привлекли уханье и подбадривающие крики. На импровизированном ринге между двумя столами сражались два тощих раба-гладиатора, отсекая друг от друга кровавые куски. Лица у них были с клювами, а волосы походили на перья. Эти птицеподобные существа с достойным похвалы жаром дрались посохами с крючьями на концах, шипели и визжали, когда наносили и получали раны. В конце концов, один пригвоздил другого к полу, вырвал все еще бьющееся сердце и сожрал его к большому удовольствию зрителей.

Вдруг Иллитиан почувствовал чье-то присутствие рядом со своим локтем и резко оглянулся. Подле него стоял жирный кастрат в меховой маске животного.

– Лорд Эль’Уриак передает, что теперь вы можете предстать перед ним, – прошепелявил кастрат, указывая толстыми белыми руками в направлении трона. Иллитиан увидел, что по ступеням, завершив беседу с Эль’Уриаком, спускается троица воинов в бычьих масках. Пришло его время. Он поднял контейнер из-за кресла и двинулся к трону, протискиваясь мимо гостей.

Из-под белой газовой вуали Ларайин наблюдала за потехами Темных Сородичей, заставляя себя не поддаваться слабости. Все тело ныло, и ей хотелось просто съежиться и отключить все чувства, но она продолжала стоять прямо и безмолвно, в то время как кошмар омывал ее со всех сторон. Ей хотелось думать, что ее несгибаемость порождена гордостью, что именно она не позволяет ей поддаться и пресмыкаться перед ними. На самом деле девушку, скорее, мотивировал страх. Ей приказали стоять, и она стояла. Оказалось, что тело может самым малодушным образом не подчиняться воле, и она возненавидела эту часть себя даже больше, чем боль. К запястью прижимался твердый удлиненный ромб, на удивление теплый и почти приятный на ощупь.

Невысокий Темный Сородич в черном одеянии и маске вороны приблизился к трону, и внимание Ларайин сразу привлек контейнер в его руках – цилиндр из полированного металла, снабженный ручкой сверху. Эль’Уриак поднялся и спустился по ступеням, чтобы приветствовать этого своего сторонника – очевидно, он был ценным миньоном. Ларайин недоумевала, что за дань тот принес императору. Та чем-то влекла к себе миропевицу, и забытое чувство предвидения начало покалывать ее затылок.

– А, мой прародитель! – восторженно взревел Эль’Уриак и сгреб невысокого в объятья, что, судя по виду, привело того в ужас. Воронья маска быстро оправился, когда его отпустили, низко поклонился и предложил свой дар.

– Что это? – улыбнулся Эль’Уриак, чьи глаза сверкали ярче, чем корона восьми звезд. – Подарок для меня?

– Именно так. Сувенир из давних времен, – сказал Воронья маска с улыбкой проказливого беса. – Содержимое, разумеется, совершенно безопасно, и я уверен, что ты об этом уже знаешь.

Ларайин видела, что его ухмылка – такая же фальшь, как и клюв с перьями над ней. Жесткий расчетливый взгляд из-под маски быстро метнулся на нее и в тот же миг вернулся к Эль’Уриаку.

– Естественно, – согласился тот. – Позволь мне перефразировать вопрос: чью голову ты мне принес?

Воронья маска открыл замок и изящным взмахом руки отбросил изогнутую крышку, явив взгляду новый кошмар. В металлической оболочке находился хрустальный цилиндр, наполненный бесцветной жидкостью. То, что лежало в ней, было практически скрыто из виду длинными темными волосами, медленно плавающими вокруг, но, вне всякого сомнения, это была отрубленная голова. Ларайин невольно отступила назад, тихо звякнув цепью на шее. Эль’Уриак повернулся и игриво зашипел на нее, отчего девушка застыла в ужасе.

– Не веди себя так, Ларайин. Ты имеешь с Анжевер куда больше общего, чем думаешь, – он снова повернулся к Вороньей маске и широко улыбнулся. – Чудесно. Позволь-ка…

Эль’Уриак поднял контейнер, чтобы лучше рассмотреть его содержимое. Воронья маска внимательно наблюдал за лицом Эль’Уриака, так внимательно, что любопытство преодолело обычный страх Ларайин, и она тоже посмотрела.

Ее удивило то, что она узрела на чересчур красивом лице чудовища. На нем были написаны тепло и нежность, милые воспоминания и печальная ностальгия… Она никогда не видела его таким… смертным, даже уязвимым. В тот же миг она увидела и ту тварь, что смотрела глазами Эль’Уриака. Всего на секунду Ларайин узрела вспышку чудовищного всепожирающего пламени, которое гнездилось в его душе, сущность, взирающую на мир с отвратительным чувством триумфа и невыразимой злобой. Миропевица покачнулась и чуть было не упала, пол амфитеатра как будто попытался вырваться из-под ее ног. Воронья маска тихо разговаривал с чудовищем, но она едва могла их расслышать из-за грохота крови в ушах.

Запястье ныло от теплого ромба, прикрепленного к нему. Несмотря на храбрые слова, сказанные отступнику, она не была уверена, что сможет выдержать мощь потоков судьбы, текущих сквозь нее. Оружие, которое он оставил, терзало ее мысли. Один удар, и все закончится. Ларайин не делала сознательного решения взять оружие с собой или использовать его, но какая-то часть ее разума держалась за него, как за талисман. Оно воплощало возможность выбора. Единственного выбора, который она еще могла сделать.

Иллитиан тоже разглядел в Эль’Уриаке бестию, лишившуюся маски – всего на миг, но этого было достаточно. Мимолетное видение обожгло его разум, и ему понадобилась вся немалая сила воли, чтобы не отшатнуться. К счастью, Эль’Уриак, похоже, был полностью поглощен подарком и не почувствовал ничего особенного, как и предсказал проклятый гемункул. Словно ледяная вода влилась в вены Иллитиана, колени вдруг предательски ослабели. Тварь говорила с ним, и голос на краю сознания кричал, что он должен ответить.

– …она говорит? – спросило существо, похожее на Эль’Уриака.

– Да, конечно, – ответил Иллитиан. Давно отточенное, инстинктивное умение притворства превозмогло страх и бросилось на помощь, чтобы спасти его. – Э… гемункулы встроили в ее контейнер голосовой синтезатор. У нее была неприятная привычка использовать мысленную речь, от которой ее пришлось отучить.

Существо, которое выглядело Эль’Уриаком, весело рассмеялось.

– Итак, – сказало оно голове, – вот до чего довели тебя все твои уловки и хитрости, Анжевер? Я никогда не думал, что однажды стану красивее, чем ты.

Синтезированный голос Анжевер прозвучал, как ветер, свистящий меж голых зимних ветвей.

– Теперь я могу спокойно умереть, зная, что ты снова жив и цел, мой бессмертный повелитель.

– Воистину. Нам с тобой надо о многом поговорить, когда придет время. А пока что поведай мне пророчество, ибо теперь ты старая колдунья, и я больше не услышу твой сладкий голос.

Гости Эль’Уриака, рассевшиеся по амфитеатру, начали утолять свои страсти еще более дикими способами. Трубы выли, как привидения, смешиваясь с какофонией криков и воплей. Но когда Анжевер заговорила, ее тихий вкрадчивый шепот как будто заглушил шум разгула.

– Приближается Разобщение, город будет разбит на куски. Кровь омоет шпили, звери будут красться по улицам. Страдая под плетью судьбы, жители города будут призывать спасение, но не будет им помощи. Трое поднимутся, но останется только один.

Эль'Уриак улыбнулся, всем своим видом выражая снисхождение.

– Очень мило, – сказал он. – Именно то, чего я и ожидал от предвестницы рока, – он огляделся и с понимающей ухмылкой остановил взгляд на Ларайин. – Иди-ка сюда, дорогая. У меня для тебя есть особая работа.

Ларайин против собственной воли пошла к нему. Ромбовидное оружие горело на запястье, как клеймо. Она сделала еще один шаг и теперь была на расстоянии руки от демонической марионетки из плоти и чудовищной твари, которая пряталась в ней. Теперь пришло время, и она поняла, что выбор уже сделан. Девушка напрягла руку перед броском – скорее всего, последним движением в ее жизни. Мысленное зрение охватило переплетение возможных исходов. Сраженный Эль’Уриак, она стоит над его телом, забрызганным алым… Живой Эль’Уриак, хватающий ее за руку и выворачивающий назад… Мертвая Ларайин, розовые пятна на белом платье, оставленные утекающей кровью… Барабаны в ее ушах пульсировали все громче, подчиняясь ритму сердца.

+Не делай это.+

Мысленная речь. Ларайин замерла, в первый раз услышав ее в Темном Городе. Даже отступник не решался использовать мысленную речь, когда был с ней наедине. Эль’Уриак бросил на миропевицу острый взгляд, как будто пронизавший ее насквозь, до самой содрогающейся души… ищущий, пробующий взгляд…

Воронья маска внезапно прочистил горло.

– Возможно, пора перейти к более важным делам, досточтимый устроитель сего пиршества? Я не намеревался отвлекать тебя от иных развлечений, прости, если этот подарок был неуместен.

Эль’Уриак перевел внимание на эльдара в черном. Мгновение подозрительности ушло, к нему сразу же вернулось доброе расположение духа.

– Нет, что ты, друг мой, это большая радость для меня, – сказал он. Ларайин торопливо протянула руки, забрала у него ужасную шкатулку и отошла. Сгодился бы любой повод, чтобы только уйти от него подальше. Эль’Уриак разговорился с Вороньей маской и больше не обращал на нее внимание.

+Очень хорошо,+ снова раздалось в ее голове. Голос теперь был громче, но по-прежнему едва различимо шептал. +Сохраняй спокойствие. Ему нужен страх, чтобы ясно читать твои мысли.+

+Кто ты? Где ты?+ подумала Ларайин в ответ, приглушая голос, как в логове чудовища.

+Ответ в твоих руках. Не притворяйся, что еще не догадалась.+

Ларайин уже догадалась. Она собралась с духом, подняла шкатулку и посмотрела в лицо, плавающее среди перепутанных волос. Та, кого Эль’Уриак называл Анжевер.

Эльдар в маске вороны повернулся, чтобы уйти, и Ларайин ощутила иррациональное чувство утраты. Он помог ей, а возможно, и спас жизнь.

+Не лей слез по Иллитиану, ибо ты оказалась здесь из-за него. Мы с тобой вместе породили эту мерзость, но именно он – тот, благодаря кому это стало возможно.+

– Когда вернешься за стол, обязательно попробуй котлеты из гемоворов, они хорошо сочетаются с булавочными звездами, которые ты уже отведал, – сказал Эль’Уриак уходящему гостю. Когда тот скрылся из виду, император снова перевел взгляд на Ларайин и повысил голос, чтобы его было слышно среди окружающего шума.

– Пусть Анжевер расскажет тебе, как служила мне в Шаа-доме. Скоро ты будешь прислуживать мне таким же образом, – сказал он и со смехом отвернулся. Эль’Уриак снова опустился на трон, к которому подошел длинноногий, похожий на паука гость в серебряной маске-черепе и склонился в глубоком поклоне.

+Не правда ли, на нем неплохо сидит обличье моего повелителя? Пока что, по крайней мере. О, теперь он уже близок к темному апофеозу. Он может произойти сегодня или через сотню лет, но он уже близко.+

+Тогда почему ты остановила меня?+ подумала Ларайин. +Я могла положить всему конец.+

В ее сознании захрустел сухой, мертвенный смех карги.

+Я думала, ты стала Морай-Хег? Разве тебе не предписано судьбой помогать своему чудовищному потомству? Дитя! Ни одно орудие убийцы не положит этому конец, даже то, что было дано разбитым сердцем.+

+И что тогда? Моя жизнь кончена, я смирилась с этим. Но когда я увидела это существо, я осознала… осознала, что его надо уничтожить.+

+Очень хорошо. Ты понимаешь. Есть способ, если только ты достаточно сильна и умна. Рассказать тебе, что это за способ?+

Ларайин огляделась, пытаясь сохранять спокойствие, как посоветовала старуха. Гости амфитеатра уже достали ножи, и их свирепые ласки исторгали пронзительные вопли, сливающиеся с адскими трубами и пульсом барабанов. Корчащиеся узлы из тел покачивались в разноцветном дыме, танцуя, сражаясь и совокупляясь в равной мере. Перед глазами миропевицы разыгрывались все самые страшные легенды, которые ее народ рассказывал о декадансе, царившем до Падения, и жестокости Темных Сородичей.

+Просто скажи, как можно с ним покончить.+

Низкий сухой шепот Анжевер в ее голове поведал, что нужно сделать.

Иллитиан со всей возможной грацией пошел к выходу. Благодаря форме амфитеатра Эль’Уриак, восседая на троне в центре, при желании мог видеть любую его часть. Если он наблюдал за ним, то мог заподозрить, что Иллитиан пытается уйти. Ниос скользил мимо различных групп, вежливо отказывался от приглашений, обменивался комплиментами и игнорировал вызовы, постепенно продвигаясь к рампе, выводящей из амфитеатра. В конце концов его остановила труппа танцующих ламей и обступившие ее зрители, которые перегородили путь. Воздух пропитывал острый мускусный аромат ядовитого парфюма, стремительно мелькали покрытые татуировками руки и ноги. Фантастическое представление кружащихся танцовщиц очаровало созерцателей, неподвижно стоящих с приоткрытыми ртами. В любом случае, рампа позади них полнилась одетыми в маски стражниками. Выхода не было.

Иллитиан безразлично осмотрелся, делая вид, что занят тем, что утонченно срезает пряную мякоть с котлеты из гемовора. По крайней мере, гастрономический совет Эль’Уриак оказался неплох: пропитанное кровью мясо прекрасно подчеркивало вкус желированных иглокожих, которых он опробовал до этого. Сам Эль’Уриак по-прежнему восседал на троне, принимая гостей посреди пиршества, похожий на остров света в темном океане разгула. Рядом с ним, как язык бледного пламени, возвышалась скрытая вуалью миропевица, сжимая в руках шкатулку с головой старухи. Глядя на нее, Иллитиан на миг испытал головокружение, такое же, как он почувствовал во время воскрешения. Он почти осязал напряжение растянутой реальности. Казалось, на краю сознания перешептываются и похихикивают потусторонние голоса. Вот-вот должно было произойти нечто очень и очень плохое, и он должен был выбраться отсюда, пока не стало слишком поздно.

Прислужники и куртизанки вошли в амфитеатр не по рампе, как гости. Должны быть другие выходы. Иллитиан внимательно наблюдал, пока не заметил трех рабов, уносящих огромный поднос, заваленный обглоданными костями. Они ускользнули за кожаные занавеси с одной стороны зала и через какое-то время появились с новым подносом, на котором красовалась дымящаяся гора жареных ног. Иллитиан начал спокойно двигаться к тому месту, откуда они вышли.

Он уже чувствовал опьяняющие ароматы кухонь, когда загрохотали барабаны и заблеяли трубы, остановив его у самой цели. Эль’Уриак поднялся с трона, и гул в амфитеатре моментально затих, приглушенный громовыми фанфарами. Все взгляды были прикованы к нему. Древний император Шаа-дома – вернее, как знал теперь Иллитиан, тварь, одетая в его плоть – триумфально обозрел собрание. На сей раз его слова огласили весь амфитеатр без помощи персонализирующих технологий. То был глас пророка, обращающегося к своей пастве.

– Друзья мои, настало время изгнать страх из ваших сердец и отбросить вуаль анонимности. Все мы связаны друг с другом единственной и несокрушимой целью – свержением тирана. Поэтому тем, кто собрался здесь, нечего таить друг от друга, и я прошу вас, наконец, снять свои маски.

Невольный вздох волной прошел по толпе. Каждый из них будет держать в руках жизни всех остальных. Если среди собрания окажется хотя бы один предатель, он может обречь весь заговор. Некоторые с радостью сбросили с себя маски, выкрикивая клятвы верности Эль’Уриаку. Иллитиан, как и многие другие, был более сдержан, но ясно понимал, что тот подразумевал – любой, кто не захочет снять маску, будет считаться потенциальным предателем. Несомненно, Эль’Уриак внимательно наблюдал и отмечал, кто подчиняется приказу быстро, а кто медленно. Это был в своем роде мастерский ход, надавить на инстинкт самосохранения, чтобы удостовериться в верности. Иллитиан быстро снял воронью маску, прежде чем Эль’Уриак посмотрел в его направлении.

– Вот так. Прекрасно. Очень хорошо, – успокаивающе произнес Эль’Уриак, когда его гости лишились последних личин и стали озираться, разглядывая других заговорщиков. – Нам действительно нечего бояться. Чтобы доказать это, я представляю вам моего лучшего друга и союзника, который сделал все это возможным – архонта Иллитиана из Белого Пламени.

Договаривая, монстр смотрел прямо на него. Иллитиан почувствовал, что к лицу хлынула кровь. Он был открыт всем взглядам, буквально стоял в свете прожекторов. Архонт силой заставил себя улыбнуться.

– Иди сюда, Ниос! – позвал Эль’Уриак. – Иди и встань рядом со мной!

Раздались неуверенные крики одобрения и вежливое похлопывание аплодисментов. Иллитиан силой заставил непослушные ноги вернуться в логово чудовища. Эль’Уриак снова тепло приветствовал и обнял его. Архонту понадобилась каждая унция немалого запаса самоконтроля, чтобы не отдернуться. Эль’Уриак загадочно прошептал ему на ухо: «Я надеюсь, ты попробовал котлеты, Ниос», прежде чем продолжить, обращаясь уже ко всем гостям:

– Иллитиан – любитель древностей, большой знаток в делах минувших дней, и, думаю, именно поэтому он мной и заинтересовался, – в ответ зазвенел подобострастный смех. – Поэтому Иллитиан помнит многие старые традиции, которые вышли из употребления в современные дни. Например, я бы побился об заклад, что он знает о Пиршестве Шаимеша, древнем обычае, который многие давно уже забыли.

Разум Иллитиана заметался. Черные искусства Шаимеша были связаны со всевозможными токсинами и ядами. Величайшими из тех, кто их практиковал, были ламеи, куртизанки-отравительницы, чьи могущественные снадобья могли довести их любовников до вершины экстаза или затушить жизнь подобно свече. Но Пиршество Шаимеша? Отравленный банкет… Страх пронизал Иллитиана изнутри, а Эль’Уриак продолжал говорить.

– Шаимеш, отец ядов, учит нас, что все может быть отравой в нужной дозировке, и что легкие поцелуи смерти и есть то, что придает жизни вкус. Некогда ученики Шаимеша собирались на пир и проверяли свои умения друг на друге, по-разному отравляя каждое блюдо.

Мертвенная тишина наполнила амфитеатр, напуганные слушатели вбирали в себя каждое слово. Низкий ритмичный пульс барабанов продолжался, не замедляясь и не ускоряясь.

– Их яды были слишком незаметными, слишком мягко и невинно действующими, чтобы их вообще можно было назвать опасными. Но лишь поодиночке. Видите ли, ключ крылся в комбинациях. Некоторые составляющие подавляли друг друга… а другие сочетались и усиливали свои эффекты в тысячу раз.

Чей-то стон и грохот падения показался громом в тишине амфитеатра. Эль’Уриак невозмутимо продолжал.

– Результат действия получившихся некроликсиров можно предсказать с поразительной точностью, вплоть до секунды, в которую произойдет смерть. В эту ночь я заглянул в ваши сердца. Тем из вас, кто верит и преданно служит, нечего бояться, но те, кто предадут нас, кто будет ползать на брюхе перед тираном и продаст своих товарищей, чтобы слизать несколько крошек с его рук… – голос Эль’Уриака нарастал, усиливался с каждым словом. Наконец он встал с трона и взревел: – Пришло время расплаты за ваши преступления!

В амфитеатре воцарился пандемониум. Едва ли одна десятая часть гостей пала жертвой ужасных смертоносных составов, которые они съели или выпили, но те, кто был отравлен, умирали весьма зрелищными и болезненными способами. Несть числа было гибельным ядам, которые на протяжении эпох изобрели Темные Сородичи с их кошмарными талантами.

Философ-поэт Псо’кобор, не зная того, досыта наелся пантоферола и токотерика и насмерть истек кровью, когда каждый кровеносный сосуд в его теле взорвался, выпустив наружу облака жидкого красного тумана.

Ксеноторговец Майилэнидиан Вир жутко скорчился – его мышцы так свело спазмом, что кости начали ломаться. Он взвыл диким голосом, а позвоночник загнулся так далеко назад, что голова высунулась между колен, и только последний тошнотворный треск заставил его замолчать. Даже после смерти мышцы трупа продолжали извиваться и скручиваться, как будто живя своей жизнью.

Мирмидон Колаксиан вспыхнул, как сальная свеча под пламенем газовой горелки, и с него дождем полились капли горящего жира. Несчастный воин ковылял между столами, и его же товарищи отталкивали его прочь.

Надзирателя Азурнала поразила ползучая вариация стеклянной чумы. Прививание фагов, борющихся со смертоносным вирусом, не спасло его – их выборочно нейтрализовал изысканный салат, который он съел ранее. Полосы черного кристалла, пронизанного яркой зеленью, медленно ползли по его рукам и ногам, пока он звал на помощь, которая так и не пришла.

Архонт Слитийиус рухнул посреди своих телохранителей, пав жертвой врага, которого их клинки не могли остановить. Кожа начала сползать с него неровными комьями, и он вскоре превратился в кучу изъеденных костей и омертвевшей плоти.

И еще дюжина других умерла столь же страшными смертями по всему амфитеатру, так что все гости могли увидеть плату за неверность своими глазами. Повсюду звенели и вопли, и смех. Оставшиеся в живых верные союзники Эль’Уриака благодарно грелись в искрах погибающих душ, наслаждаясь неожиданно богатым и щедрым пиршеством. В центре всего этого, на возвышении у трона, стоял Иллитиан и чувствовал, как реальность истончается и все больше походит на готовый лопнуть воздушный шар.

– Прекрасная шутка, господин, – осмелился прошептать он. – Интересно, какие еще сюрпризы нас ждут?

Эль’Уриак по-волчьи улыбнулся, и в его глазах загорелся опасный огонь возбуждения.

– Я пока не решил, – доверительно сообщил он Иллитиану. – Возможно, еще состоится по-настоящему большой сюрприз.

Это существо снова было здесь и смотрело на него глазами Эль’Уриака. Оно знало. Оно знало, что Иллитиан его увидел, и ему было все равно. Оно будет использовать его по-прежнему, ровно до той поры, когда он перестанет быть нужным, и только тогда прикончит. И что он мог сделать, кроме как подыгрывать? Совершить смертельную ошибку и попросить о помощи Асдрубаэля Векта? Иллитиан попал в ловушку, накрепко привязанный к монстру, которого сам же и создал, и оба это знали.

– М… мой повелитель? – раздался поблизости тихий, испуганный голос. Эль’Уриак оглянулся и с некоторым удивлением увидел говорящую. Это была миропевица, которая откинула вуали и демонстрировала бледное лицо в ярких кровоподтеках. Она держала шкатулку с головой Анжевер, как будто это был младенец.

– Мой повелитель, могу ли я говорить? – нежно спросила Ларайин. Заинтригованный Эль’Уриак резко кивнул. – У меня тоже есть подарок для вас, сир, если вы соблаговолите его принять. Я могу отдать немногое, но это нечто, уникальное для Темного Города, и, возможно, стоящее интереса даже для обладателя столь обширных знаний, как ваши.

– Загадка? Хм, очаровательно. Хорошо, я принимаю вызов и сдаюсь. Расскажи, что это за таинственное сокровище, которым только ты можешь меня одарить.

– Песня, мой господин. Такая, какую мы поем в Мировом Храме Лилеатанира при рождении новой жизни, приветствуя ее в мире всего, что растет. Я спою в честь вашего возвращения, если вы мне позволите.

На лице Эль’Уриака отразилась скука.

– Если я захочу послушать плач рабов, то смогу и сам сыграть себе музыку.

Из рук Ларайин послышался шелестящий, как сухие листья, голос Анжевер.

– Нет, мой архонт, это не раб, голосящий в ужасе, а чистое сердце, изливающее радость за твои победы. Ты не слышал столь сладких песен с тех пор, как пал Шаа-дом, и всех моих сестер забрали.

Эль’Уриак не ответил, но старуха продолжала настаивать:

– Почему бы не разрешить ей спеть? Если не для тебя, то, может быть, ради последней из твоих бедных потерянных фрейлин, Анжевер?

У Ларайин тряслись колени. Анжевер сказала, что она не должна бояться, что страх – убийца разума. Легко ей было говорить, когда она сама была порождением кошмара. Эль’Уриак навис над ней невероятно высоким силуэтом, очерченным резким светом за спиной. Она попыталась сконцентрироваться вместо него на том, кого старуха назвала Иллитианом. Без маски вороны Темный Сородич выглядел совершенно обычным и незапоминающимся, если не считать глаз. Они были черными и безжалостными, как дула пистолетов, и они нацелились на нее.

– Пожалуйста, – жалобно попросила Ларайин. – В моей… стране семья невесты традиционно дарит приданое ее возлюбленному. Мой отец мертв, и у меня есть только одна вещь, которую я могу отдать, но я должна ее отдать.

Эль’Уриак повернулся к Иллитиану и вопросительно поднял брови.

– Что скажешь, Ниос? – спросил он. – Позволить ли ей свершить этот варварский брачный ритуал в моем тронном зале?

Иллитиан вежливо кашлянул, прежде чем ответить.

– Я не думаю, что это может оскорбить величие твоего дворца или твоей власти, нет, – сдержанно сказал он.

Эль’Уриак взревел от смеха и похлопал его по спине, отчего невысокий архонт пошатнулся.

– Чувствую признаки хребта, Ниос! – улыбнулся император. – Мы еще сделаем из тебя настоящего лидера! Я начинал опасаться, что ты слишком много времени провел за заговорами и размягчил себе кости.

– Они твои, можешь ломать их, когда захочешь, – не без сожаления проговорил Иллитиан, потирая плечо. – Я, по крайней мере, хотел бы послушать пение нашей пойманной птицы. Как она и сказала, это уникальная возможность даже для Комморры, города тысячи и одного восторга. Можно сказать, это будет плата за немалые сложности, которые пришлось претерпеть, чтобы добыть ее – уже окупившиеся возвращением твоей бесценной личности и прискорбно опочившего Крайллаха, конечно.

– Конечно, – кивнул Эль’Уриак. Повернувшись к Ларайин, он сказал: – Хорошо, я сделаю одолжение своему другу и немного послушаю. И пусть эта песня будет приятна моему слуху, иначе ты вскоре запоешь на иной лад.

Ларайин нервно кивнула, быстро опустилась на колени, чтобы поставить на пол контейнер с головой, и встала, набравшись уверенности. Она вдохнула раз, другой, третий и начала петь в одиночестве и без аккомпанемента, но при этом каким-то образом плавно вплетая мелодию в шум, царящий на заднем плане. Пение началась с высокого, трепещущего рефрена, который изгибался туда и сюда, постоянно что-то выискивая и пробуя, как первые стебельки свежей поросли.

Песнь была прекрасным творением, в равной мере сотканным из звука и психической энергии, и эмпатически покалывала разум, как мысленная речь, практически на клеточном уровне влияя на тела, которые отвечали на позабытые звуки творения. Гул амфитеатра начал затихать по мере того, как голос Ларайин становился сильнее и поднимался все выше, наполненный радостью пробуждения.

Иллитиан купался в сиянии ее мощи. Он чувствовал себя почти так же, как во время воскрешения, однако теперь энергия, которую Беллатонис вырывал из нее при помощи пыточных машин, отдавалась по собственной воле. Что-то начало легонько покалывать его кожу, как будто каждый тонкий волосок тянулся вверх, пытаясь встать на кончик. Насыщающееся сознание отметило чувство тревоги и тут же отбросило его в сторону под волной удовольствия, когда Ларайин взяла высокую ноту, столь же чистую и идеальную, как прозрачный кристалл.

Эль’Уриак выглядел очарованным, и это было ужасное зрелище, ибо на его лице была написана вся та похоть, жажда обладания и насилия, которую возбуждала в нем эта яркая трепещущая искра живой души. Миропевица продолжала петь, но смотрела она не на чудовище, скалящееся над ней. Ее взгляд был направлен прямо на Иллитиана, и нечто в ее чистых глазах источало одновременно предупреждение и мольбу.

Архонт вдруг понял и шагнул назад, едва не упав на ступени возвышения. Песнь мира кружилась вокруг него, яркая, могучая. Ларайин пела о цветущей жизни, что вырывается наружу из холста творения, изменяет его и придает ему форму, наполняя ее бесконечным потенциалом. Покалывание на коже Иллитиана стало острее. Пошатываясь, он пошел мимо скинувших маски гостей и обнаженных рабов, которые стояли, застыв на месте и безмолвно уставившись на тронное возвышение. Ноги немели, и он отчаянно заставлял их идти дальше, к служебному проходу, который он высмотрел раньше.

Песня снова омыла его мощным потоком. Теперь она походила на погребальный плач и говорила о смерти. Она казалась слишком мощной, слишком громогласной, чтобы исходить от этой маленькой белой колдуньи у подножия трона, как будто она призвала на помощь потусторонний хор ревущих духов. Кожа Иллитиана горела, и он в ужасе посмотрел вниз, на свои руки. Тонкая пленка черно-зеленого хрусталя ползла по его коже, начиная с кончиков пальцев, и уже дошла до второй фаланги. Иллитиан негромко вскрикнул и понял, что его лицо и губы стали пугающе неподвижны. Спотыкаясь, он начал пробиваться между кожаными занавесями, раскидывая их в стороны негнущимися руками.

Позади него Ларайин пела о грусти и потерях, о том, как жизнь возвращается в темное убежище под миром. Ее голос надломился и постепенно затих, ибо она была не в силах продолжать. Амфитеатр заполнило безмолвие. Безмолвие смерти.

Ее слушатели неподвижно сидели, стояли и лежали вокруг, замороженные в кристаллической хватке стеклянной чумы. Что раньше было царством ужасов, теперь превратилось в выставку потрясающих шедевров из безликого темного хрусталя, который придал своим жертвам некое трансцендентное единство. Мертвенная тишина повисла над этой сценой.

– Они действительно…?

–Мертвы? Да, их души отлетели.

Ларайин посмотрела на Эль’Уриака, который застыл на троне, откинувшись назад с широко раскрытыми глазами и ртом, скривившимся в алчной ухмылке. Он как будто глядел в ответ на нее, и она содрогнулась

– Ужасно. Я думала, что не смогу это сделать. Откуда ты знала, что получится?

–Вирусная спираль – это быстро мутирующее живое существо, которое жаждет распространяться и размножаться, преодолевать барьеры, которые не дают ей расти. Но они были защищены физическим препятствием, крохотными машинами, которые уничтожали вирус, прежде чем тот мог разрастись. Мы могли лишь надеяться, что ты поможешь ему, заставишь его расти достаточно быстро, чтобы преодолеть сопротивление машин, но эта надежда была лучшим из того, что у нас имелось.

Ларайин не была так уверена, что план сработал. От молчания, которое повисло над застывшей сценой, веяло не окончательностью, но неизвестностью. Оно казалось выжидающим. Амфитеатр поплыл перед глазами миропевицы, и сокрушительная усталость потянула ее к полу.

– Ларайин! – крикнул кто-то из задней части темного амфитеатра. Там, на рампе, двигались силуэты. Отряд воинов в броне осторожно проник внутрь, держа оружие наготове, и разошелся по сторонам. Из центра группы с пистолетом в руке выбежал Синдиэль, чьи прекрасные доспехи были порублены и иссечены в доброй дюжине мест.

К удивлению Ларайин, мрачные воины не пристрелили отступника на месте, вместо этого они двигались рядом, защищая его спину. Синдиэль подбежал к подножию возвышения и остановился, неуверенно глядя снизу вверх на миропевицу.

– Это ты, – подтолкнула она.

– Да… это я, я пришел спасти тебя, – с заиканием, но галантно ответил Синдиэль. – Похоже, я немного опоздал.

Ларайин бросила взгляд на зловещую хрустальную статую Эль’Уриака.

– Я не так в этом уверена, – ответила она дрожащим голосом, – ты не мог прийти в лучшее время.

Она беспомощно подергала звенящую цепь на горле и добавила:

– Не мог бы ты…?

Синдиэль поднялся по ступеням, осторожно взял ее за руку и поднес поцелуй арлекина к адамантовым звеньям. Что-то с шелестом мелькнуло, слишком быстро, чтобы увидеть, и цепь упала. Ларайин оперлась на Синдиэля, почувствовав, что силы вдруг покинули ее, и она с трудом может стоять на ногах.

– Как ты заставил их пойти с собой? – выдавила она, пока Синдиэль наполовину вел, наполовину тащил ее вниз по ступеням. Отступник обернулся и посмотрел на воинов, снова собирающихся в тесный круг на рампе.

– Они с моих кораблей. Я сказал им, что мы выкрадем большой куш у толстых богатых архонтов.

– Но почему ты вернулся?

Зрение Ларайин мутнело все больше, лицо Синдиэля превращалось в расплывчатое пятно, но ей казалось невероятно важным услышать, что он скажет.

– Из-за того, что ты сказала. Я решил простить себя и действовать так, как мне действительно хочется.

– Тебя бы просто раздавили.

Синдиэль долго молчал, а потом наконец проговорил:

– Я знаю, но я должен был попытаться.

В амфитеатре не было ни звука, Эль’Уриак сидел, застыв, среди своих мертвых приспешников. Можно было увидеть, как его тело медленно, едва заметно обесцвечивается, становясь похожим на мрамор. Легчайшее изменение цвета говорило о переменах, происходящих внутри. Враги поймали его в ловушку, но не уничтожили. Они недооценили способность этого создания цепляться даже за самую ненадежную физическую основу, подстраивать свою растянутую меж измерениями, кружевную сущность так, чтобы проникать в малейшие щели. Мост, проложенный в Темный Город, истончился, но не исчез. Со временем оно изменит свое вместилище и найдет себе нового хозяина.

Даже заточенное, существо, обитающее в Эль’Уриаке, все еще имело чувства и поняло, что оно не одиноко. Чья-то фигура вошла в амфитеатр и медленно хромала, направляясь к трону.

– Я думала, ты никогда не придешь, – прошептала Анжевер рядом с троном.

– Мне пришлось дождаться, пока найденыш и его веселые бандиты уберутся с дороги, – укоризненно просипел Беллатонис. – Они забрали с собой чистое сердце?

– Да, все это было очень трогательно.

– Будем надеяться, что у нашего героического идиота хватило ума и сил, чтобы вытащить ее из города, пока не произошла еще большая катастрофа.

– Неважно. Покончи с этим, и давай уйдем.

– Ай-яй-яй, Анжевер. Перед нами исторический момент, нравится нам это или нет. И к нему нужно отнестись с подобающей серьезностью.

– Это не причина затягивать. Цена будет высока.

– Месть – это месть, моя дорогая, и разве тиран не учит нас, что мы должны сокрушать тех, кто вредит нам, невзирая на цену? Разве это не именно тот момент, который следует растянуть подольше? И насладиться торжеством? – Беллатонис сухо усмехнулся. – Кроме того, другого пути нет. Чтобы покончить с этим, нужно заплатить определенную цену. Теперь притихни, не то я оставлю тебя здесь, когда уйду.

Волоча скрюченные ноги, Беллатонис подобрался к фигуре на троне. В руках он держал завернутый в кожу сосуд.

– У меня тоже есть для тебя подарок, благородный Эль’Уриак, – обратился гемункул к темной кристаллической фигуре. – Небольшая вещица, которой меня хотел одарить мой коллега.

Он с почтительным видом опустил сосуд к ногам Эль’Уриака, поднял шкатулку с головой Анжевер и попятился назад.

Приглушенное сознание сущности, все еще сокрытой в теле Эль’Уриака, отреагировало на близость темных врат чувством, родственным страху. Для этого существа врата были ловушкой меж измерений, как миниатюрная черная дыра, которая вела в застенок, где толклись, умирая от голода, его собственные сородичи. Оно чувствовало, как они алчно колотятся о тонкую мембрану, заключенную внутри рунического тетраэдра. Сущность полностью затихла и стала ждать.

– Мой коллега сконструировал это устройство и внедрил в него множество чувствительных детекторов, – громко оповестил Беллатонис, шаркая ногами меж длинных столов. – Они были точно настроены на мою био-сигнатуру, понятно, к чему я? Но я уничтожил его, пока он пытался добыть данные для окончательной калибровки устройства. Довольно иронично, а? Мне жаль, что пришлось упростить его замечательный, совершенно бесплодный план, заменив все детекторы единственным и довольно-таки повседневным механизмом… – Беллатонис достиг выхода и сделал паузу, чтобы последний раз поглядеть на застывшую сцену. – Таймером.

На долю секунды реальность у подножия трона треснула, разорванная темными вратами. Наружу излился интенсивный, обжигающий сетчатку фиолетово-черный свет, и по амфитеатру пронесся раскат грома. Одно чудовищное мгновение казалось, будто Эль’Уриак восседает на троне из ярко пылающего пурпурного огня. Затем его скрыли из виду яростно мечущиеся петли тьмы, едва различимые щупальца из эктоплазмы, которые извивались с такой скоростью, что походили на размытые пятна. Они корчились, закручивались, сжимались. Вспышка, еще один громовой удар, и все исчезло, только камень вокруг дрожал от неожиданной атаки. Ударная волна врезалась в стеклянные статуи в амфитеатре и разметала их в сверкающее облако осколков. Эхо взрыва отражалось от стен, подобно титаническому хохоту.

Беллатонис схватился за стену, чтобы удержаться на месте, но дрожь не прекращалась, а только усиливалась. Вниз посыпался дождь из каменной крошки, за ним и более крупные куски. Сплетенный из ребер канделябр рухнул на пол и разбил несколько жертв стеклянной чумы на блестящие куски. Прихрамывая, гемункул скрылся в катакомбах, но знал, что бежать уже поздно, и нигде в городе больше нет безопасных мест.

Уже сейчас волны энтропии разбегались по сторонам и захлестывали сложную систему психических преград, удерживающих на месте Комморру и ее субцарства. По всему городу вспыхивали жизнью прежде неактивные порталы и пресекались другие, жизненно важные артерии. Содрогалось само основание вечного города.

Началось Разобщение.