Когда я вслед за Баттерсли вернулся к Оллхофу, гости уже собрались. Доктор Уорбертон, сердитый и величественный, пытался поудобнее устроить свое грузное тело на стуле с узким сиденьем. Он то и дело менял позу и бросал на Оллхофа гневные взгляды.

Однако кто был совсем не в своей тарелке, так это Граймс. Хозяин антикварной лавки дрожал, как осиновый лист с финансовыми проблемами. Он примостился на краешке стула, словно птичка на жердочке, и не сводил с Оллхофа водянистых глаз.

Не обращая внимания на собравшихся, Оллхоф пил кофе. Страусс, вольготно расположившийся у дальнего края того же стола, курил сигарету. Из всех троих он казался самым спокойным. Баттерсли сидел за своим столом и с любопытством озирал присутствующих. Когда я вошел, он кивнул мне и бросил многозначительный взгляд в другой конец комнаты.

Я тоже посмотрел туда и увидел, что на моем собственном вертящемся стуле сидит сержант Слайго. Это вызвало у меня некоторое удивление. Слайго был полицейским-ломовиком. Он был сложен как кирпичная стена, а его руки смахивали на пару красных боксерских перчаток. Его нос был перебит в двух местах, а щеку украшал шрам от ножевого удара.

Слайго нашел разгадку нескольких сложных преступлений в нашем городе, неизменно пользуясь одним и тем же методом. С помощью бейсбольной биты, резинового шланга и звуконепроницаемой комнаты он добивался почти таких же результатов, как сам Оллхоф. Слайго был настоящим громилой. Кроме того, у него была садистская жилка, и выбить подозреваемому зубы было для него не сложней, чем наступить на одного из тараканов, кишащих у Оллхофа под раковиной.

Я принес себе стул из спальни и, недоумевая, сел. Оллхоф не любил ломовиков. Он всегда утверждал, что его мозги эффективней любого резинового шланга из арсенала, хранящегося в подвале полицейского участка. Я не понимал, зачем ему понадобился Слайго.

Впрочем, поразмыслить как следует мне не дали. Оллхоф со стуком поставил чашку. Лоб его был нахмурен, глаза сверкали. Я знал, что это верные признаки раздражения. Я присмотрелся к нему, гадая, на кого же обрушится его гнев.

Он обрушился на меня.

— Мне очень жаль, — произнес Оллхоф тоном, ясно показывающим, что он отнюдь ни о чем не жалеет, — но меня вынудили собрать вас здесь. Вся беда в том, что я работаю со слабоумными помощниками.

Все, включая Баттерсли, поглядели на меня. Оллхоф набрал в грудь воздуху и назвал меня словом, которым инспектор не должен называть своего сержанта.

— Кретин! — заорал он. — Я послал тебя в город, чтобы поймать убийцу. Я знал, что после моего предупреждения о завтрашней встрече с Гарриет Мэнсфилд он появится у нее в квартире. Но ты заснул! Больше того — когда вы боролись, ты даже не смог ухватиться за него покрепче.

Этого я не понял.

— Что-что?

— Ты же держал его за запястья. Ты сам сказал мне, что в драке был такой момент. И я надеялся, что на часах убийцы останутся твои отпечатки. Поэтому я и велел вам собрать часы. Отпечатки там есть, но они все смазаны, и толку от них никакого.

— Ох, — слабо произнес я.

— Из-за тебя, — продолжал Оллхоф, — мне пришлось найти другой путь.

— То есть, — недоверчиво сказал я, — вы уже знаете, кто, как и почему убил карлика?

— Я знаю, почему и как. И узнаю, кто, прежде чем вы сегодня покинете эту комнату.

Я кинул взгляд на Слайго.

— Вы что, решили воспользоваться более традиционными методами расследования?

Уорбертон высморкался в шелковый платок с трубным звуком, который напомнил мне рев Оллхофа, поносящего Баттерсли. Он сказал:

— Я пришел сюда не для того, чтобы слушать, как вы препираетесь с подчиненным, инспектор. Собственно говоря, я сам не знаю, зачем я пришел. Я не…

— Слушайте, — перебил его Оллхоф, — я очень опасаюсь, что скоро вам придется меня поблагодарить. Я не хотел, чтобы вы выкрутились. Но благодаря моему слабоумному подчиненному я вынужден буду оказать вам помощь.

— Мне — помощь? — удивился Уорбертон. — С чего бы это…

— Слушайте, — снова повторил Оллхоф. — Насчет того письма, что вы думаете купить. Джордж Вашингтон говорит в нем о смерти своего брата — и вы сказали, что оно было написано месяца через полтора после того, как умер Лоренс Вашингтон?

— Да.

— А Лоренс умер двадцать шестого июля тысяча семьсот пятьдесят второго года?

— Верно.

— И какая же именно дата стоит на письме?

— Восьмое сентября того же года. Но какое, черт возьми, отношение имеет все это к…

— Знаете что, — сказал Оллхоф, — давайте вы заткнетесь, а говорить буду я. Мы все собрались здесь, чтобы обсудить убийство Дейнтли. Для начала я объясню вам, как его убили.

Я наморщил лоб. У меня не было никаких сомнений в том, что за последний месяц Оллхоф ни разу не покидал своей квартиры. И если он действительно умудрился разгадать, как убийца прикончил Дейнтли, а потом запер окно и заложил брусом дверь, значит, его мнение о себе оправдано, как минимум, наполовину.

Оллхоф налил себе кофе и одним махом опорожнил чашку.

— Итак, — сказал он, — случилось вот что. Дейнтли знал, что его жизнь в опасности. И знал, кого надо бояться. Поэтому открыть дверь его уговорила Гарриет Мэнсфилд.

— Откуда вы знаете? — спросил я. — Как можно быть уверенным, что Мэнсфилд вообще была у него дома?

— А откуда же еще она могла узнать об убийстве? — взвился Оллхоф. — Убийца же не дурак. Думаешь, он шлялся по кабакам и хвастался, что прикончил карлика? И в окно она не заглядывала — ты сам видел, что это невозможно. Очевидно, она там была.

Похоже, он до сих пор на меня злился. Его взгляд буквально прожигал меня насквозь. Я решил больше его не перебивать.

— По ее просьбе Дейнтли открыл дверь, — продолжал Оллхоф, — затем вошел убийца и прострелил ему голову. Просто, не правда ли?

Граймс заломил руки. На его лице было написано удивление.

— Но это ведь не главное! — воскликнул он. — Весь вопрос в том, как убийца оттуда вышел!

— Через дверь, — сказал Оллхоф и взялся за кофеварку.

Несмотря на свое намерение не раскрывать рта, я снова не выдержал.

— Каким образом? — спросил я. — Он что, просочился сквозь нее, как привидение?

Оллхоф с треском поставил кофеварку на стол.

— Он вышел ногами, — зарычал он. — На своих двоих! — Он слегка повернул голову и уставился на Баттерсли.

Я поторопился вставить следующую реплику, чтобы его отвлечь.

— Но как? — спросил я. — Как ему удалось заложить за собой дверь?

К моему облегчению, Оллхоф не стал продолжать разговор о том, как выходят из квартиры на своих двоих.

— Сало, — ответил он. — Свечное сало.

Уорбертон опять высморкался и моргнул.

— Свечное сало?

— Конечно, — сказал Оллхоф. — Он его растопил. Смазал им деревянный брус. Потом прилепил этот брус к двери и подождал, пока сало застынет.

Я немного поразмыслил над этим, чувствуя, что невысокое мнение Оллхофа о моих умственных способностях не лишено оснований. И правда — Баттерсли, который отнюдь не был Эйнштейном, разобрался во всем раньше меня.

— Есть, — воскликнул он. — Камин!

— Верно, — подтвердил Оллхоф. — Прежде чем выйти из квартиры, убийца набил камин дровами и поджег их. Потом закрыл за собой дверь и ушел. Огонь прогрел комнату, растопив свечное сало. Брус отклеился и под тяжестью собственного веса упал в гнезда.

Уорбертон не смог сдержать восхищение и кивнул в сторону Оллхофа. Оллхоф хлюпнул носом, достал платок и высморкался. Уорбертон с интересом наклонился вперед. Но если он и хотел дать Оллхофу профессиональный совет, то вовремя передумал.

Оллхоф убрал платок. Он зловеще поглядел на Уорбертона.

— Боже мой, — сказал он, — с каким удовольствием я позволил бы вам сесть в лужу. И надо же, чтобы все так сложилось… — Он оборвал сам себя и грустно покачал головой.

Наступила долгая пауза, в течение которой он заправлялся кофе. Страусс закурил очередную сигарету. Он вежливо произнес:

— Так вы говорите, что во всем разобрались, инспектор? Кажется, вас должна была посетить Гарриет Мэнсфилд?

— Она в больнице, — ответил Оллхоф. — Нервное расстройство. Врачи считают, что она до смерти чем-то напугана. Не может говорить. Иногда такое состояние длится неделями.

Я уставился на него. Не потому, что он соврал. Но упустить возможность сблефовать — это было не в характере Оллхофа. И если убийца действительно находился сейчас в этой комнате, то почему Оллхоф не заявил, что говорил с Гарриет Мэнсфилд и она все ему рассказала?

— Тогда, — произнес Граймс, — вы еще не знаете, кто убил моего компаньона?

— Я догадываюсь, — ответил Оллхоф. — Но я мягкосердечный дурак. Когда речь идет об убийстве, мне нужна полная уверенность. Слайго!

Слайго встал и выпрямился во весь свой гигантский рост. На его лице появилась счастливая ухмылка. Он сжал правую руку в кулак и со смаком впечатал его в открытую ладонь левой.

— Ты готов? — спросил Оллхоф.

— Всегда готов, инспектор.

— Хорошо понял, что надо делать?

— Так точно.

Оллхоф кивнул. Он ткнул пальцем в сторону Уорбертона.

— Ладно, доктор, вы первый. Отправляйтесь с сержантом в спальню.

Уорбертон изобразил легкое удивление.

— Зачем?

Оллхоф не стал затруднять себя ответом. Он кивнул Слайго. Тот взял доктора за шиворот и поставил на ноги. Затем потащил пылко протестующего Уорбертона в спальню. Хлопнувшая дверь оборвала возмущенные крики доктора.

Мы с Баттерсли переглянулись. Неужто Оллхоф велел Слайго выбить из Уорбертона признание? Граймс обвел комнату взглядом и снова заломил руки. Он понимал в происходящем столько же, сколько и я, но волновался гораздо больше. Чтобы сообразить, что за человек Слайго, не надо было знать его близко. Все было написано у него на физиономии.

Страусс вздохнул и закурил следующую сигарету. Оллхоф засыпал в кофеварку новую порцию кофе.

Меньше чем через три минуты Слайго и доктор вернулись. Доктор выглядел совершенно изумленным. Слайго — слегка разочарованным. Я внимательно посмотрел на Уорбертона. На его лице не было никаких отметин. Слайго явно его не тронул.

Оллхоф встретился взглядом со Слайго, и тот кивнул.

— О’кей, — сказал Оллхоф. — Теперь вы, Граймс.

Глаза Граймса заметались.

— Инспектор, — начал он. — Я честный человек. Кроме того, я не уверен, что все это законно. Я…

Слайго улыбнулся, но в его улыбке не было веселья. Он поднес к носу Граймса огромный кулак и сказал:

— Сам пойдешь или как?

Граймс судорожно сглотнул. Он пошел сам.

Мы сидели в полной тишине. У всех, кроме Оллхофа, был весьма озадаченный вид. Потом из спальни донеслось сочное проклятие — это ругался Слайго. Мгновение спустя он вышел оттуда, а за ним выскочил и Граймс.

Мне снова показалось, что Слайго разочарован. Граймс же, подобно Уорбертону, был невредим, но слегка ошарашен. Он опять сел на краешек стула. Я заметил, что Уорбертон смотрит на Оллхофа взглядом психиатра, опасающегося, что его пациент может начать буйствовать.

— Прекрасно, — сказал Оллхоф после того, как Слайго кивнул. — Вы, Страусс.

Страусс спокойно пожал плечами, поднялся со стула и вслед за Слайго прошел в спальню. Хлопнула дверь.

Протекла минута. Вдруг мы услышали звук удара; потом еще один, погромче. Деревянная дверь не смогла заглушить вопля, полного боли. Еще через минуту она открылась, и Страусс вбежал в комнату.

У него не хватало одного переднего зуба. Под правым глазом наливался синяк. Кровь из разбитой губы капала на галстук. За ним вышел и Слайго — его маленькие глазки блестели, а на лице было написано глубокое удовлетворение.

Страусс поднял обе руки, правой указывая на Оллхофа, а левой на Слайго.

— Это незаконно, — закричал он. — Это хулиганство. Вы с ума сошли. Нарушаете права свободного гражданина. Вы у меня попляшете! Я вас…

— Сядьте, — сказал Оллхоф.

Страусс открыл рот, точно собираясь выплюнуть еще несколько угроз. Слайго со счастливым видом шагнул к нему. Страусс закрыл рот и сел на свое место.

— Я так понимаю, — обратился к Оллхофу Уорбертон, — что мистеру Страуссу сделали в спальне то же предложение, что и нам с Граймсом?

— Да, — ответил Оллхоф, — только он отказался его принять.

— Почему? — спросил Уорбертон. — Это же просто смешно. Если вам предлагают либо быть избитым, либо съесть безвредную таблетку аспирина, вы, разумеется, выберете второе.

— Таблетку аспирина? — выпалили мы с Баттерсли одновременно.

— Конечно, — произнес Оллхоф. — Ты провалил мой план поимки преступника в квартире Мэнсфилд. Вот мне и пришлось прибегнуть к хитрости.

— Я слушаю, — сказал я.

— Ну, — отозвался Оллхоф, — поскольку он не знал, что Гарриет Мэнсфилд мертва, он думал, что отравленная таблетка до сих пор находится в пузырьке с аспирином. Слайго по очереди отводил их в спальню. А там предлагал либо принять таблетку из пузырька Гарриет, либо получить по физиономии. Понятно, что Граймс с доктором были шокированы. Но для любого нормального, невинного человека здесь есть только один выбор. Они приняли таблетку.

— А Страусс нет, — закончил за него я, — потому что боялся умереть. Возможной смерти он предпочел избиение.

— Да-да, это совершенно очевидно, — подтвердил Оллхоф с нарочито скучающим видом. — И не менее очевидно, что именно Страусс убил Дейнтли и Гарриет Мэнсфилд.