Существует ключ.

С тех пор, как Человек стал Человеком, он всегда охотился. Любопытство, я думаю — это черта, унаследованная от наших предков-обезьян. Если бы наши предки были собачьей или кошачьей породы, возможно, мы бы и не тратили столько времени, вопрошая: «Почему?» Собаки и кошки не любопытны по натуре, если дело не касается пищи. Обезьяны любопытны. Но если бы наши предки были собаками или кошками, мы не были бы Людьми в полном смысле этого слова, и наша интеллектуальная энергия направлялась бы только на более эффективное производство пищи и жилья, и очень возможно, что мы никогда не покинули бы поверхность нашей планеты.

Но мы Люди, ближайшие родственники обезьян, и мы покинули поверхность Земли. Так оно и получились, что в тот вечер я пил в «Баре и гриле Сюзи» в порту Форлон, на Лорне, самом жалком из всех миров Приграничья, и там меня нашел Халворсен.

Насчет Халворсена я скажу: он не был похож на родича обезьяны. Он просто был похож на обезьяну. Ему не было необходимости прижимать руки к глазам, к ушам или ко рту, чтобы стать похожим на одну из трех мудрых обезьян из притчи. Он был похож на небольшую серую обезьяну, которая прожила достаточно долго для того, чтобы стать умнее человека. Он был тощим, с круглым пузом. Его смуглое, сухощавое лицо, с которого смотрели два больших, грустных карих глаза, было обрамлено кустистыми седыми бакенбардами.

Я почувствовал, как эти глаза пристально смотрят на меня. Я ощущал его взгляд несколько секунд, после чего поднял голову с рук и взглянул в его глаза поверх стола с переполненными пепельницами, грязными стаканами и лужицами пролитых напитков.

Я не стремился к компании. Именно поэтому мои друзья — второй и третий помощники на корабле «Приграничный», их девушки и моя девушка — покинули меня. Я чувствовал отвращение ко всем и ко всему, включая самого себя, и чем больше пил, тем большее отвращение чувствовал.

— Уходите, — сказал я Халворсену. — Уходите. Не знаю, что вы продаете, но сегодня мне этого не нужно. Не сегодня. Никогда.

— Откуда вы знаете? — возразил он.

— Потому что я знаю все, — ответил я. — Я таким делаюсь от выпивки. Я знаю, что Вселенная — это просто выгребная яма, а звезды и планеты — не более чем навоз…

Он сказал:

— Я хочу знать все.

— Я сказал вам все, что нужно знать, — заявил я.

Он грустно улыбнулся, потянулся за стулом и сел. Странным властным жестом он поднял руку. Сюзи сама приплыла к нашему столику, приняла заказ. Она вернулась с бутылкой импортированного виски — не настоящего скотча, но та, что дистиллируют на Новой Каледонии, достаточно близко к нему — и парой чистых стаканов, поставила их перед нами и улыбнулась. Она относилась к этой маленькой обезьяне, как я его окрестил, с уважением, которое я счел оскорбительным.

Халворсен налил каждому из нас. Он поднял стакан и сказал:

— За ключ… — он выпил, и я выпил.

— Какой ключ?

— Тот ключ, который я ищу, — ответил он.

— У меня его нет, — заявил я.

— Вы можете помочь мне его найти, — сообщил он мне.

— О чем вообще речь? — требовательно спросил я.

Он сказал скорее утвердительно, чем задавая вопрос:

— Вы — Чарльз Меррил, не правда ли?

— Да, — признал я.

— Вы имеете сертификат мастера-астронавта. До недавнего времени вы были вторым офицером на «Птице Приграничья». До этого вы летали с «Трансгалактическими клиперами»…

— Ну и, — с умным видом сказал я, — что?

— То, что мне нужен мастер-астронавт. Я вам прилично заплачу за услуги.

— Послушайте, — сказал я. — Я наелся Космоса. Более чем наелся. Меня тошнит от пищи, выращенной в резервуарах, и рециркулированного воздуха и воды. Когда я ушел с «Птицы Приграничья», и поклялся, что ноги моей больше не будет на космическом корабле, и я не шучу.

— Времена изменились с тех пор, — заметил он. — Вы уволились с «Птицы», чтобы найти себе работу на берегу. Но девица за вас не вышла, и вы не получили ту синекуру в бизнесе ее отца. Вы протираете штаны в офисе и ненавидите эту работу. Вы приходите сюда по вечерам каждую пятницу, чтобы нагрузиться и поболтать со старыми коллегами по полетам.

Это была правда, но никому не нравится, когда ему говорят правду. Я испытал соблазн вылить ему в физиономию то, что оставалось у меня в стакане, но передумал. Толстая Сюзи наблюдала за нами, а Сюзи по какой-то причине, всегда предоставляла мне кредит. Сюзи, как я понял за последние несколько месяцев, не признавала грубости в своем заведении и делала все, чтобы этого не было. Я решил, что мне не хочется попадать в черные списки Сюзи.

— А кто же вообще вы, во всяком случае? — спросил я его.

— Меня зовут Халворсен, — тихо сказал он.

— Никогда о вас не слышал, — буркнул я. — Да не очень-то и хотелось.

Он улыбнулся и еще больше стал похож на грустную обезьянку.

— Слава проходит, — вздохнул он. — Вы должны были видеть мое имя каждый день вашей жизни, мистер Меррил — на борту ваших кораблей, на каждой цивилизованной планете.

— Извините, — неискренне сказал я, — это мне ни о чем не говорит, — я поднялся. — Извините, я хочу поздороваться со старым другом.

Когда я вернулся, Халворсен вопросительно на меня посмотрел.

— Итак, — усмехнулся я, садясь, — вы тот самый Халворсен. Халворсен, Внешний король, сидящий на своем троне из фарфора…

Он покраснел и сказал:

— Я богатый человек, мистер Меррил, но как я делаю деньги — это неважно, если не считать того, что я делаю их честно. Я богатый человек, и я хорошо плачу. В данный момент мне нужен капитан яхты. Ларвина, который был у меня капитаном, сбила наземная машина на следующий день после прибытия, и он еще не один месяц проведет в госпитале.

— Я наелся космоса, — снова сказал я ему, — в больших количествах. В любом случае, у меня нет желания становиться наемным работником… посторонним.

— Если вы согласитесь на эту работу, — заверил он, — то вы будете не более посторонним, чем моя секретарша или мой врач.

— Назовите меня хоть адмиралом, — сказал я, — с соответствующей оплатой и формой, я все равно не заинтересуюсь. Примите мой совет и отправляйтесь к старому Граймсу. Суперинтенданту по астронавтике флота Приграничья. Он, может быть, даст вам взаймы офицера.

— Я уже виделся с Командором Граймсом, — ответил Халворсен. — Он сказал, что сейчас у него нехватка офицеров и что все его офицеры работают по контракту и не могут быть освобождены. Он рассказал мне о вас, о том, где вас найти в пятницу вечером.

— Значит, рассказал обо мне, — буркнул я. — Что же он вам рассказал? Один из многообещающих молодых офицеров, бросивший ради девки свою карьеру? Или он сказал вам, что я безнадежен, что небольшая потеря для флота Приграничья?

— Он сказал, — ответил Халворсен, — что вы хороший человек, пошедший не по той дорожке, и что вы очень нуждаетесь в реабилитации.

— Вы можете засунуть вашу реабилитацию, — начал было я, — в…

Меня остановило именно неодобрение в глазах девушки. Она подошла так, что я не заметил, и теперь стояла за Халворсеном. Если он был обезьяной, то она кошкой. Она обладала хрупкостью правильно выращенной сиамки и еще чем-то того же цвета, и в ее голубых глазах светилось только кошачье презрение. «Что это за пьяная задница?» — казалось, спрашивала она, хотя ее пухлые алые губы не шевелились.

Халворсен заметил, как я на нее таращусь, и повернулся на стуле:

— Леона, — воскликнул он; лицо его просветлело, и он вскочил на ноги. Неохотно и неловко я сделал то же. — Мистер Меррил, познакомьтесь с моей секретаршей, мисс Леоной Уэйн. Леона, это мистер Меррил, которого я надеюсь уговорить занять место капитана Левина.

Она без энтузиазма выслушала:

— «Звездная Девушка» бегает сама по себе, мистер Халворсен, — холодно заметила она. — Даже я могу ей управлять.

— А вы справитесь с нештатной ситуацией? — спросил я.

— А вы? — в свою очередь спросила она.

— Это моя работа, — сообщил я.

Халворсен убежал и принес стул от соседнего столика. Он вертелся вокруг нее, пока она садилась. Я сел. Все это время своими холодными глазами она смотрела мне в глаза.

Я начинал ее ненавидеть — ее холодность, ее хрупкость, простую, дорогую одежду, которая брала скорее покроем, чем украшениями, и тонкую элегантность тела, на котором сидела.

— Я слышал об этих кораблях, которые бегают сами по себе, — сказал я. — Страховая фирма Ллойда из Лондона не желает их знать, а Федерация по астронавтической законности настаивает, чтобы на каждом корабле присутствовал мастер-астронавт, иначе они превратятся в угрозу нормальным коммерческим перевозкам.

— Нет необходимости страховаться у Ллойда, — заметила она. — Мы с ними не имеем дел.

— Вам все равно нужно выполнять закон Федерации, — парировал я. — Даже здесь. Даже в Приграничье.

— Какая жалость, — сказала она.

— Как скоро вы сможете к нам присоединиться? — спросил Халворсен, нарушая наш тет-а-тет.

— Я еще не сказал, что присоединяюсь, — заметил я.

— Не давите на него, — сказала девица.

— Я должен предупредить за месяц моих нынешних работодателей, — сказал я.

— Я обладаю некоторым влиянием, — заверил меня Халворсен. — Вы смогли бы присоединиться сегодня вечером? Завтра мы могли бы внести ваше имя в Регистр.

— И сколько же стоит эта работа? — спросил я, надеясь усилить выражение презрения на лице девицы. Моя надежда не пропала даром.

Халворсен сказал. Он назвал цифру, которая вызвала бы зависть капитана лайнера альфа-класса. Он пообещал свободный проезд первым классом в любую часть Галактики по завершении работы, и, если я пожелаю, восстановление в «Трансгалактических клиперах». Просто ради интереса я настоял на премии сверх моего приличного заработка, и Халворсен не стал спорить. Его секретарша выглядела так, будто бы за все платила из своего кармана.

Вскоре мы покинули «Бар и гриль Сюзи». Толстуха Сюзи с поклоном проводила нас до двери, обращаясь к Халворсеном, как с царственной особой — и, в каком-то смысле, так оно и было. Разве не отдавал ему дань уважения каждый человек и гуманоид Галактики, по меньшей мере, раз за день? Снаружи ждала нанятая машина с шофером; ее гироскоп тихо гудел. Шофер со щегольством открыл дверцу пассажирской кабины. Леона Уэйн забралась в моноцикл первой; я отступил, чтобы позволить сесть Халворсену, но он пропустил меня вперед. Я сел рядом с девушкой, она отодвинулась. Вот когда я осознал ветхость своей одежды, давно не чищенные башмаки и то, что уже три дня не пользовался кремом для эпиляции!

Халворсен устроился по другую сторону от меня.

— Куда, мистер Халворсен? — спросил водитель.

— В космопорт, — ответил мой новый работодатель.

Мы ехали по узким улочкам квартала удовольствий, мимо ярких, зовущих неоновых вывесок, сквозь разухабистую веселую музыку, грохотавшую из открытых дверей баров и ночных клубов. Затем мы оказались среди складов, черных башен, возносившихся в ночное небо по обеим сторонам улицы. Несколько редких фонарей, вспыхивавших со дна этого рукотворного каньона, только подчеркивали черноту, так же как и тусклые, далекие туманности в пустом небесном своде миров Приграничья. Старые газеты, которые тащил вездесущий холодный ветер, белели в свете фар, как перепачканные белые птицы. Перед нами виднелись постепенно ярчайшие прожекторы космопорта.

После незначительных формальностей мы миновали ворота, проехали мимо блистающей башни «Пса Приграничья», загружавшегося перед вылетом на Ультимо, Туле и Фарэуэй. Мимо «Птицы Приграничья», разгружавшей товар с восточного контура — Стрее, Мелиз, Тарна и Гроллора. Оставили позади визжащие и ревущие механизмы, движущиеся конвейеры, краны и порталы. Мы проехали в почти неиспользуемый угол поля, пробираясь между большими кучами лома.

По первому впечатлению, «Звездная Девушка» показалась мне маленьким кораблем. Он выглядел маленьким даже по сравнению с выхлопной трубой — одной из тех, что сняли с трансгалактического клипера «Фермопилы», когда он ремонтировался в порту Форлон — и едва ли был больше дырявого бака для горючего, снятого с другого корабля.

Моим вторым впечатлением стали чистота и аккуратность. Корабль казался бы чистым и аккуратным в любом окружении, но он ничего не терял и в контрасте с окружавшим его межзвездным мусором. Я обнаружил, что слишком долго жил без любви, а этот маленький корабль вполне мог заполнить этот эмоциональный вакуум.

Мы вышли из машины, шагнули на грязный потрескавшийся бетон. Халворсен быстро прошел ко входному шлюзу, стал возиться с комбинационным замком. У него был несообразный вид пригородного владельца, возвращающегося домой с вечеринки. Открыв дверь, он посторонился. Леона Уэйн двинулась вперед, но Халворсен предостерегающе поднял руку:

— Хоть это маленький кораблик, но я хочу соблюсти морской этикет. При посадке капитан идет впереди казначея.

— И перед владельцем? — спросил я.

— Перед биохимиком, — отозвался он. — На «Звездной Девушке» нет бездельников. После вас, капитан Меррил.

— Спасибо, — ответил я.

Я прошел в небольшой шлюз, едва ли больше телефонной будки, игнорируя ядовитый взгляд Леоны. Внутри корабля настоял, чтобы Халворсен шел первым; в конце концов, он знал расположение, а я нет. Поездка меня протрезвила, и я был в состоянии проявлять вежливый интерес к тому, что видел.

Это был не просто маленький корабль. Это был большой корабль — причем большой корабль высокого класса — в миниатюре. Здесь было все, включая оборудование, которое было слишком дорого, чтобы устанавливать его на трансгалактических клиперах линий Комиссии. Там было, например, дистанционное управление, чтобы приводом Манншенна можно было управлять из рубки реактивного движения, и еще одно, позволявшее управлять ракетами из отсека межзвездного привода. (Это, однако, было необходимо, так как на «Звездной Девушке» был только один инженер, квалифицированный для обслуживания обоих систем.) Камбуз, вотчина Леоны Уэйн (она была как казначеем, так и обеспечивающим офицером), представлял собой блистающее чудо автоматизации. Здесь был автоматический мониторинг баков с культурами дрожжей и тканей и гидропонных резервуаров — но он, как признал Халворсен, был обычно отключен, так как ему самому нравилось заниматься выращиванием.

Перед осмотром жилых кают мы поднялись в рубку управления. Она тоже была под стать всему остальному. Здесь обнаружились такие роскошества, как индикаторы близости масс, которые можно найти только на кораблях исследовательского флота, а также электронный навигатор Гейгенхайма Марк VII — а он, как я знал, способен провести «Звездную Девушку» с одного края Галактики до другого. Я решил сделать то же, что Халворсен сделал со своими электронными мониторами. Гейгенхайм сделал корабль разумным — но все равно у него не было воображения, а именно воображение возвышает человека над созданными им машинами. Не все сводится к механике.

Мы заглянули в радиорубку. Я очень удивился, что там не было четкого разделения между электронным и псионным радио — усилитель собачьего мозга казался не к месту среди таких утилитарных предметов, как приемники и радарное оборудование. Халворсен пояснил, что взаимосвязь здесь еще сильнее, так как его офицер по связи относился к тому редкому типу людей, которые, наряду с телепатическими талантами, способны еще и разбираться в электронном оборудовании. Было ясно, что моего нового работодателя устраивало все только самое лучшее. Я болезненно сознавал собственные недостатки и удивлялся, почему им не подождать было выздоровления капитана Левина, который, судя по квалификации его коллег, должен наверняка быть выдающимся астронавтом.

Я поднял этот вопрос немного позже, когда мы втроем сидели в маленьком, прекрасно обставленном салоне и пили чудесный кофе, приготовленный Леоной.

— Я — старый человек, капитан Меррил, — сказал Халворсен, — и становлюсь нетерпеливым. Я столько еще хочу узнать перед тем, как уйду…

— Вы ищете тот ключ? — спросил я.

— Да, я ищу ключ. Хочу найти, если смогу, есть ли какой-то смысл во Вселенной, какой-то смысл жизни. Я уже извел кучу денег, нанимая мозги других людей; они представили мне кучу вариаций теории единого поля, но ни в одной из них нет реального смысла…

— Общество Халворсена… — сказал я. — Я должен был припомнить.

— Да. Общество Халворсена, созданное для того, чтобы найти, кто мы есть, почему мы есть. Я уже устал ждать, пока ученые подготовят вразумительный ответ, и решил искать сам. Я думал, что смогу найти ключ здесь, в Приграничье, где наша взрывающаяся Галактика расширяется в полную пустоту…

— Но что же вы хотите найти? — спросил я.

Он поколебался перед тем, как ответить. Он спросил:

— Вы религиозный человек?

— Нет, — честно признался я.

— Тогда вы, предположительно, обладаете открытым мышлением. Надеюсь, что так — хотя я встречал атеистов, которые так же дико нетерпимы, как и теисты. Но если вы агностик…

— Да, — перебил я.

— Отлично. Я уже начал сомневаться, стоит ли упоминать посторонним о моей текущей линии исследования. Теисты обвиняют меня в святотатстве, в том, что я кощунственно лезу в тайны, которые никогда не должны быть раскрыты: атеисты обвиняют меня в том, что я пробуждаю архаические суеверия. Как бы то ни было, я исследую постоянное творение материи. Первым наткнулся на это Хойл, астроном двадцатого века, который выдвинул теорию о том, что во Вселенную постоянно входит поток новых атомов водорода… откуда-то. Атомы водорода — строительные кирпичи всей материи. Эта теория никогда не опровергалась и была широко распространена во времена Хойла, когда средний ученый считался чуть ли не мистиком. Но сейчас мистика не в почете, и теория постоянного творения Хойла объяснена. Галактика расширяется, говорят нам, и весь Космос заполнен атомами водорода, и это только естественно, что должен происходить постоянный приток.

— Такое объяснение никогда меня не удовлетворяло. Я построил «Звездную Девушку» согласно собственным спецификациям, нанял команду. Я привел корабль в Приграничье. Я пролетел мимо, дальше за Приграничье, — пятьдесят световых лет, сто, двести, тысяча…

— Это и казалось тысячей лет, — заметила девушка. — Обычных, а не световых… Обычно жалуются на холод и тьму миров Приграничья, но не представляют, что означают эти слова.

— Там была пустота, — сказал Халворсен, — пустота гораздо глубже, чем можно обнаружить в межзвездном пространстве. Сомневаюсь, что там найдется один атом на миллион кубических миль, а мой индикатор близости масс фантастически чувствителен. Было очевидно, что атомы водорода не привносятся извне, и так же ясно, что этот феномен постоянного творения ограничен пределами Галактики — и, может быть, других галактик…

— Что вы надеетесь найти? — спросил я. — И где вы надеетесь это найти?

— Есть ответ на оба вопроса, — сказал он. — Я не знаю. Но я слышал о философических ящерицах Стрее, и, может быть, они дадут мне какой-то ключ. Я собираюсь вылететь на Стрее завтра.

— Завтра?

— Корабль полностью загружен и заправлен, капитан Меррил, — сказала девица. — Осталось только ввести ваше имя в Регистр. Если вы забыли все, что когда-то знали о пилотаже и навигации, это неважно; как я и говорила, корабль может управляться сам, если необходимо.

— Не забыл, — резко ответил я и повернулся к Халворсену. — Есть еще кое-что, сэр. Мне нужно утрясти личные дела…

— Вы можете ими заняться до завтрашнего вечера, — сказал он.

— Сегодняшнего вечера, — поправила Леона, глядя на часы.

— Сегодняшнего вечера, — подтвердил Халворсен.

К вечеру я был готов.

Я был готов, «Звездная Девушка» была готова, и мы взлетели из порта Форлон точно в 19:00 по местному времени. Приходилось все спешно готовить к полету. Были и юридические формальности — а кому неизвестно, как медленно течет вода по официальным каналам? Мне надо было утрясти и личные дела, и, перед тем как принять корабль, я настоял на тщательной проверке корабля и всех его систем.

Самым важным событием дня, полагаю, был визит к капитану Левину в больницу порта Форлон. Он оказался не таким, как я ожидал; я представлял его гораздо старше, с замашками старшего офицера из «Трансгалактических клиперов» или межзвездной транспортной Комиссии. Он оказался молодым человеком, едва ли старше меня. Он откровенно мне завидовал и был рад поговорить.

— Они хорошие люди, — сказал он мне. — Единственный недостаток Леоны — это ее чертово нежелание прощать человеческие слабости. Но она отличный повар и отличный казначей и может вести корабль так же хорошо, как вы или я. Старик достаточно безобиден — и я всегда принял бы его биохимиком, если бы он потерял свои деньги и ему пришлось снова зарабатывать на жизнь. Доктор Рейнер тоже вполне безобиден — единственная проблема с ним состоит в том, что он слишком занят поддержанием жизни Халворсена и не очень-то заботится о нас, менее значительных смертных. Он, конечно, гериатр, так что любой, кому меньше семидесяти, его не очень интересует. Затем еще есть Кресси. Если он не думает об электронике, то думает о псионике, а если не думает ни о том, ни о другом, значит, думает об обоих вместе. Оставьте его печатным схемам и собачьим мозгам, и он будет вполне счастлив. С Макилрайтом сойтись не так просто. Он один из тех инженеров со странными идеями о том, что корабль существует только для того, чтобы содержать их драгоценные машины. Однако он всегда сделает то, что вы хотите, даже если и побежит потом с жалобами к Халворсену…

В течение дня я встретился с ними всеми. Райнер выглядел так, будто бы сам отчаянно нуждался в услугах гериатра. Он выглядел старше своего пациента и представлял собой просто собрание хрупких костей, удерживаемых вместе высохшей кожей и сухожилиями. Кресси был просто подростком — из тех, что носят толстенные очки и становятся чемпионами по шахматам задолго до наступления половой зрелости. Макилрайт оказался здоровым зверем с головой в виде морковки, у которого, должно быть, среди предков имелись неандертальцы. Он сразу дал мне понять, что я являюсь только украшением комнаты управления и не имею отношения к настоящему функционированию корабля. Впрочем, он выполнял приказы, хотя и с недовольством. Ему было бы гораздо приятнее, если бы эти приказы исходили непосредственно от владельца, а не просто капитана типа меня.

Такова, стало быть, была моя команда. Это была команда прекрасной, блистающей «Звездной Девушки». Это была небольшая команда, которая посвятила себя поиску… чего-то в реалиях извечного ничто. Я посвятил себя тому же, хотя и знал, что это сумасшествие. За деньги человек может сделать многое. Человек может сделать многое — давайте это признаем — за возможность снова вернуться в Космос.

В 19:00 мы взлетели. В 18:45 я сидел в своем противоперегрузочном кресле в рубке управления и смотрел в широкие иллюминаторы. Смотреть было почти не на что. Холодная морось, пришедшая с холмов, охватила весь порт Форлон. Я слабо различал рабочие огни вокруг «Птицы Приграничья» и «Приграничного» и еще более слабый свет города чуть дальше за ними. Небо вверху было затянуто облаками.

Халворсен сидел в особом кресле, которое он установил в рубке управления «Звездной Девушки» — оно располагалось в стороне, чтобы не загораживать проход. Леона Уэйн сидела в кресле навигатора. Первый раз я служил на корабле, на котором казначей интересовался навигацией, но, как сказал я себе, для всего бывает первый раз.

Она вполне компетентно провела предвзлетный обмен репликами с диспетчерским пунктом, без колебаний провела регламентные проверки. В ее отсчете я не нашел никаких огрехов.

— Старт! — сказала она, наконец.

«Звездная Девушка» поднялась, повинуясь движению моих пальцев. Она поднималась, и отсвет выхлопа отражался от облаков, сквозь которые мы летели. Она поднималась, но медленно — я помнил о старых, хрупких костях Халворсена, моего работодателя, и о старых хрупких костях Райнера, хирурга. К тому же этот корабль не был коммерческим, и у меня не было необходимости экономить реактивную массу, взлетая на всех парах, только чтобы выдержали конструкции корабля. Корабль поднимался, и с каждой милей высоты я чувствовал его все лучше. К тому времени, когда мы вышли из облачности, я уже начинал думать, что я — его повелитель как номинально, так и фактически.

Халворсен сказал мне, улыбаясь:

— Это восхитительный маленький кораблик.

— Я уже это понял, — ответил я.

— Это серьезный корабль, — холодно заметила Леона Уэйн. — С ним лучше не цацкаться.

Я проглотил пилюлю и снова сосредоточился на приборах. Если между нами и должна быть неприязнь, то не я инициатор. Я уверился в том, что стрелка акселерометра ровно стоит на делении в половину «G», поинтересовался показаниями датчиков поверхностной температуры. Я сознавал, что холодные глаза девицы следят за каждым моим движением, и подумал о том, как мой предшественник относился к такому надзору из-за плеча.

Лорн представлял собой только огромный туманный шар внизу. Впереди была чернота с редкими точками света — звездами внешнего Космоса; а с правого борта была сияющая линза Галактики. Я отключил привод, позволив кораблю по инерции двигаться дальше. Включил гироскопы, глядя, как картина по носу корабля медленно поворачивается к светящейся оранжевой точке, которая была солнцем, вокруг него вращалась Стрее.

Я едва осознал, что тонкая рука держит перед моим носом листок бумаги.

— Что это такое? — раздраженно бросил я.

— Координаты нашей траектории, — ответила Леона Уэйн. — Пока вы были заняты пилотированием, я ввела данные в Гейгенхайм.

— Спасибо, — сказал я, — но для этого полета мне не потребуется Гейгенхайм. Это не более чем кратчайшее расстояние между двумя точками, когда никаких преград на пути нет…

— Откуда вы знаете, что нет? — спросила она.

— Мисс Уэйн, — прорычал я. — Я более восемнадцати месяцев летал по восточному Контуру. Между Лорном и Стрее могут встретиться только облачка микрометеоритов.

Я стал возиться с управлением гироскопами, нацелился точно на оранжевую звезду, удержал ее. Включив сигнал ускорения, я включил все дюзы. Я позволил скорости постепенно нарастать, не превышая ускорения в одну гравитационную постоянную. Лорн был уже далеко позади, когда я отключил реактивный привод и приказал включить привод Манншенна.

Путешествие от Лорна до Стрее недолгое, в терминах субъективного времени — прямое путешествие, имеется в виду; оно становится достаточно долгим, если вам нужно останавливаться для погрузки и разгрузки на Тарне, Гроллоре и Мелизе, с соответствующими маневрами. Это было недолгое путешествие для «Звездной Девушки». Этого путешествия едва ли хватило на то, чтобы я хорошо узнал своих новых коллег — а «Звездная Девушка» — это такой корабль, где все спокойно и эффективно занимаются своим делом, не очень склоняясь к социальному общению.

Когда Халворсен был не слишком занят своими немногочисленными обязанностями биохимика, он запирался в своей каюте, изучая ленты о Стрее, которые он приобрел на Лорне. Макилрайт, инженер, жил вместе со своими безупречно функционирующими машинами. Кресси все время проводил в телепатической болтовне со своими коллегами на других кораблях и наземных станциях по всей Галактике. Старому доктору Рейнеру делать было практически нечего, но он не искал ничьей компании и был вполне счастлив, составляя каталог своей коллекции марок.

Затем, конечно, была Леона. Ее хобби — если это можно назвать хобби — состояло в поиске и уничтожении грязи. Камбуз был безупречен, как и кладовые. Ее маленький офис был невероятно чист. Небольшие общие комнаты блестели от пола до потолка. Против этого я ничего не мог иметь — но когда однажды зашел в рубку управления, чтобы сделать рутинную проверку местоположения, и увидел, что она все вытирает и полирует, я решил, что настало время провести черту.

— Пожалуйста, — сказал я, — оставьте рубку управления в покое, — я подтянул себя к столу навигатора, который был освобожден ото всех книг и бумаг. — Где моя рабочая тетрадь? Где таблицы и эфемериды?

— В ящиках, где они и должны быть, — кратко ответила она.

— Мисс Уэйн, — сказал я ей. — Я ценю то, что вы здесь сделали. Действительно, ценю, — продолжал я дипломатическое вранье. — Но я неряха, и это знаю, и у меня собственная система хранения. Когда вещи разложены по моему вкусу, я могу найти, что мне нужно, за долю микросекунды. А теперь…

— А теперь не можете, полагаю! — она яростно уставилась на меня. — Капитан Меррил, я не понимаю, как вы можете жить и работать в такой грязи!

— Грязи? — мягко спросил я. — Не слишком ли сильно сказано? До абсурда сильно? В конце концов, бывает чистая грязь и грязная грязь, а легкий беспорядок вряд ли можно классифицировать тем или иным образом…

— Легкий беспорядок?! А как насчет сигаретного пепла, которым засыпано все здесь? Как насчет этого?

— Он никому не приносит вреда. Мне, однако, приходило в голову, что наш работодатель мог бы посвятить свое время и свой гений изобретению действительно эффективной пепельницы для использования при отсутствии силы тяжести…

— Стало быть, теперь, — обвинила она меня, — вы насмехаетесь над мистером Халворсеном, человеком, который подобрал вас на берегу и дал вам работу…

— В то время у меня была работа, — напомнил я ей. — Я ничего не имею против мистера Халворсена — но, в конце концов, я делал ему одолжение, а не он мне.

— Это, — сказала она, — не дает вам права превращать его корабль в свиной хлев.

— Тогда я скажу прямо, — сказал я, — единственный человек на борту в глубоком Космосе, который обладает какими-то правами — это капитан, хотя бы и капитан яхты, даже когда владелец на борту. Капитан имеет право содержать рубку управления в любой степени неряшества, как ему нравится. Я сейчас пользуюсь этим правом. Не уйдете ли вы прямо сейчас, мисс Уэйн, и не заберете ли вы с собой свои тряпки?

Я не думал, что это был слишком уж резкий упрек — в конце концов, я слышал и гораздо больших резкостях, которые раздраженные капитаны говорили женщинам, членам команд. В конце концов, когда женщины отправляются в глубокий Космос, имея ранг и оплату космонавта, они и должны спокойно воспринимать грубость. Я даже поздравлял себя с тем, что совсем не сошел с катушек, и вытаскивал книги и бумаги из ящиков стола и совал их под эластичную сетку на крышке стола в своей обычной манере, когда услышал позади фырканье.

Я обернулся и был шокирован тем, что Леона Уэйн, холодная и эффективная, как робот, мисс Уэйн, всхлипывает.

«Проклятье, — подумал я, — она же казначей. Как она может ожидать, что с ней будут обращаться так, будто бы на ней написано „Не кантовать“ и сверху, и с боков, и снизу? Она наступила мне на любимую мозоль, я, в свою очередь, наступил на ее, так что же из этого»?

— Мисс Уэйн, — услышал я свой голос, — если я сказал что-то такое, что вас расстроило, то извиняюсь…

— Это не то, что вы сказали, вы, тупое животное! — прорыдала она. — Дело в том, что вы сделали. Это был такой приятный, чистый, опрятный корабль, пока вас здесь не было. А теперь…

Каким-то образом получилось, что я ее обнял, а она всхлипывала у меня между шеей и плечом. Я вспомнил то немногое, что знал о Леоне, о той ауре женственности, которая ее окружала — хотя из-за этого она не была плохим космонавтом. Я подумал о похожем на старую деву Макилрайте и о такой же старой деве Райдере — и, если уж на то пошло, старый Халворсен тоже отличался какой-то чрезмерной чопорностью… И еще Кресси, со своей любовью к сплетням — даже если это были всегалактические сплетни… Появившись на корабле, я подсознательно ощутил, что все эти люди гордятся скорее не то чтобы своим кораблем, но как бы своим домом. (Хотя Леона и позаботилась о том, чтобы создать у меня впечатление «серьезного» корабля…)

Итак, ей не нравились грязь и беспорядок, и она летала на яхте, полной суетливых, похожих на старых дев холостяков, а потом появился я, со своими привычками неряхи, и принял на себя роль пресловутого слона в посудной лавке или змея в блистательном и безупречном Эдеме. Как ни жаль, у меня не было намерения обещать исправиться. (Я мог бы попытаться исправиться, но это в значительной степени зависело от исхода событий. Я поднял ее заплаканное лицо и поцеловал ее, и подумал, что я, может быть, и смог бы попытаться содержать стол в немного более опрятном состоянии и стряхивать пепел в приготовленные для этого сосуды…)

Она сказала:

— Но вы не должны забывать, Чарльз, вы должны стараться помнить, насколько я ненавижу грязь и неопрятность. Это у меня чуть ли не фобия. Поэтому я и согласилась лететь на этой яхте, в то время как все другие секретарши, старше меня по положению, отказались от этой возможности. Космос так чист…

Я сказал, что постараюсь запомнить — ради спокойной жизни и не на то согласишься. Внезапно до меня дошло, что я хотел эту девушку с того момента, как только ее увидел.

Остальные восприняли ситуацию достаточно философски. Я отчасти боялся, что возникнет ревность и неприятие, но в этом плане мне можно было не беспокоиться. Я даже не думаю, что кто-то из них интересовался Леоной. У каждого были свои собственные интересы, и секс к ним не относился. Блистательными любовницами Макилрайта были его машины, а Кресси был счастлив, пока занимался своими сплетнями — по-соседски, за спиной у других. У доктора была его коллекция марок, и единственной женщиной в жизни старого Халворсена была та голая истина, которая, как считалось в старых легендах, жила на дне колодца.

(И насколько близки эти старые легенды к реальности, мы и понятия не имели!)

Что касается меня — то мне повезло, и я сознавал это. У меня был корабль, и у меня была женщина, а о чем еще мужчина может мечтать? Это верно, что женщина чрезмерно настаивала на чистоте и порядке, но это не такой уж большой недостаток. Я мог вынести это ради всего остального. И, в конце концов — пока мужчины не будут в состоянии построить идеальный корабль, какое право они имеют ожидать идеальной женщины?

Итак, по мере того как проходили субъективные дни, мы приближались к Стрее. Как Леоне, так и мне было жаль, когда мои наблюдения показали, что пора возвращаться в нормальный континуум, пора выходить на орбиту вокруг планеты и на спираль приземления.

Но Стрее был уже под нами — охристый шар, в основном, голые скалы и пустыни. До нас донеслись сигналы, четкие и ясные, с маячка в порту Граймс. Послышался шипящий голос Стрессора, агента флота Приграничья:

— «Звездная Девушка», ваш запрос получен. Можете приземляться.

Мы опускались сквозь ясную, горячую атмосферу, направляясь к песчаному пространству, представлявшему собой космопорт. Мы опускались, корабль был послушен управлению. Леона сидела рядом, воздерживаясь на этот раз от замечаний из-за спины, и Халворсен сиял нам улыбкой, как добрая, мудрая, старая обезьянка. Мы опускались медленно, балансируя на колонне огня, мягко приближаясь к кругу сплавленного песка, указывающего, где выхлопы от кораблей «Далекий поиск», «Госпожа Одиночество», «Птица Приграничья».