Это была обычная картина появления потомства на Спарте. Но во всей Вселенной разум способствует нарушению правил.

Ахрон взглянул на наручные часы. Само наличие этого прибора на запястье, не говоря об украшавшем их орнаменте, выделяли из числа обычных илотов. Ахрона занимал такое же положение, как военные среди спартиатов.

— Мне пора идти, — заметил он. — В полночь я заступаю на дежурство в яслях.

— Надеюсь, смена пеленок и кормление из бутылочки доставит тебе удовольствие.

— Но мне это действительно нравится, Брасид. Ты ведь сам знаешь, — в голосе юноши зазвучали воркующие нотки. — Я всегда чувствую, что один или два из них могут быть… твоими. В новом поколении есть парочка ребят с твоими глазами, с твоим носом.

Брасид демонстративно ощупал лицо крупной пятерней.

— Невозможно. Они здесь, на месте.

— Но ты ведь понимаешь, о чем я говорю!

— Почему бы тебе не заняться поисками собственных отпрысков, Ахрон?

— Это совсем иное дело, Брасид. В любом случае, меня не так часто призывают исполнить долг…

Друзья медленно вернулись к зданию Клуба и вошли, но не проследовали дальше туалетной комнаты. Брасид наблюдал за тем, как Ахрон быстрым движением натянул тунику, надел сандалии — и внезапно, повинуясь импульсу, последовал его примеру. У него пропало всякое желание танцевать. В ноздри внезапно ударил острый запах пота, сладковатая вонь рвотной массы и пролитого вина, которыми тянуло в прихожую из главного зала. Шлепание босых ног по полированному полу, пульсирующий рокот барабанов, пронзительные голоса труб — обычно все это приводило его в восторг. Но сегодня вечером он не чувствовал ничего подобного. Крики и топот указывали, что в зале завязалась неизбежная для таких собраний потасовка. В другой раз Брасид поспешил бы вмешаться в ссору, чтобы оказаться в самой гуще борьбы, в куче нагих, потных тел, но сейчас это не показалось заманчивым.

Все острее чувствовалось, что ему чего-то не хватает. Такое ощущение нередко возникало, когда он в качестве гостя посещал клуб Ахрона. В свое время Брасид думал, что смысл жизни — в надежной дружбе, сытной еде и крепком, терпком вине. Теперь он пресытился и тем, и другим, и третьим — но чувство неудовлетворенности не исчезало.

Брасид пожал широкими плечами, расправил край туники — так, чтобы она доходила до середины бедра, как предписано правилами.

— Я прогуляюсь с тобой до яслей, Ахрон. Похоже, мне не слишком хочется так рано возвращаться в казарму. И потом, завтра выходной день.

— О, Брасид, спасибо! Но ты уверен? Обычно ты не уходишь из Клуба, пока в кувшинах не кончится вино.

— Просто сегодня я не хочу больше ни пить, ни танцевать. Идем.

Снаружи стало совсем темно. Ясное небо казалось почти беззвездным, а спутника-луны у Спарты не было. Редкие уличные фонари на тонких столбах, похожих на флейты, светились в темноте, скорее подчеркивая ее глубину, нежели разгоняя мрак, а сверкающие белые колонны на фасадах поглощали больше света, чем отражали. Из темноты доносились резкие звуки — но это были всего лишь мусорщики, занятые своим обычным делом.

А потом над головами раздался гул.

Брасид мгновенно остановился и взял Ахрона за плечо, потом поднял голову и в недоумении уставился наверх. Нечто огромное и темное скользило по ночному небу в направлении мигающего на Акрополе маяка. Цепочку белесых огоньков, опоясывающих этот странный объект, украшали навигационные огни — изумрудный и рубиновый.

— Идем! — нетерпеливо воскликнул Ахрон. — Я не хочу опоздать. Это всего лишь ночной почтовик с Элоса. Ты сто раз видел такие корабли.

— Наверное, ты прав, — Брасид шагнул вперед, но тут же остановился. — И все-таки…

— Ты всегда хотел поступить в Воздушный Флот, Брасидус. Но сам же знаешь — ты для этого слишком крупный и тяжелый. Мне жаль, правда, — в голосе Ахрона прозвучало раздражение.

От Брасида не укрылась нарастающая досада компаньона, но он не стал придавать этому значения, а вместо того чтобы поспешить, пробормотал:

— Есть вещи получше, чем служить пилотом. Я часто думаю: почему мы не строим космические корабли после того, как колонизировали Латтерхейвен? Почему мы позволяем латтерхейвенцам удерживать монополию на торговлю между нашими мирами? Мы должны строить свои корабли и действовать самостоятельно.

Ахрон зло рассмеялся:

— И много у тебя шансов стать астронавтом? Для того, чтобы торговать, двух кораблей более чем достаточно. Тем более, что урожай пряностей созреет только через год. И чем ты станешь заниматься от полета до полета?

— Мы могли бы… исследовать.

— Исследовать? — тонкая рука Ахрона описала в воздухе дугу, словно очерчивая контуры небесной сферы. — Исследовать что? Весь мир — это Линза Галактики. Мы прекрасно знаем, что там, за ней, ничего больше нет — лишь бесконечное пространство и разреженный газ.

— Так нам говорят. Но… Я как-то раз случайно разговорился с латтерхейвенскими космонавтами, когда дежурил в порту. Так вот они думают иначе.

— Что с них возьмешь! В любом случае, тебе могло повезти куда меньше. Сейчас ты — солдат, да еще и солдат батальона полиции. И, по правде говоря, я больше верю нашим жрецам, а не кучке атеистов с Латтерхейвена.

Они уже почти дошли до яслей — высокой, широко раскинувшейся пристройки к еще более высокому храму. Окна яслей светились теплым желтым светом. Над главным входом виднелась алая неоновая вывеска с символом Службы государственной опеки за малолетними — красный круг, из которого вверх по диагонали торчит стрела. Брасид в очередной раз задумался, почему символом яслей стал знак Ареса, бога войны. Вероятно, это означает, что военные занимают высшее положение в обществе — положение, к которому дети должны стремиться. Военные — вторые люди после жрецов. Потом он вспомнил еще кое о чем.

— Эти дети, которые похожи на меня… — начал было он.

— Да, Брасид?

— Я… Я думаю… может, зайти с тобой, посмотреть…

— Почему бы и нет? Сейчас, конечно, не час посещений… Правда, сюда и так мало кто приходит… Потом, ты все-таки офицер полиции. Старый Телемах, который сидит при входе, даже не сообразит — решит, что ты на дежурстве.

Телемах, который во время ночного дежурства откровенно скучал, даже обрадовался — хоть какое-то разнообразие. Вообще-то, он знал Брасида, но, тем не менее, потребовал показать идентификационную карточку, а потом поднял сморщенное, как у черепахи, личико и спросил:

— И какова цель вашего визита, сержант? Неужели какой-нибудь преступник нашел убежище в наших священных стенах?

— Ахрон сказал мне, что двое из его подопечных могут быть… моими.

— А, потенциальные преступники, — Старик захихикал, обрадовавшись собственной шутке. — Если говорить серьезно, сержант, мне очень жаль, что большинство наших граждан не проявляет интереса к своим сыновьям. Конечно, физические связи давным-давно отменены, но должна ведь оставаться какая-то ответственность… Да. Ответственность. До того, как мне предложили покинуть Совет, уйти в отставку, я успел добиться того, чтобы установили специальные часы для посещения. Так, чтобы никто не мог получить преимущество перед другими…

— Филипп уже заждался, — прервал его рассуждения Ахрон.

— Несомненно. Но молодому человеку не повредит, если он немного подождет и поучится терпению. Знаете, во время кормления в десять вечера он неправильно установил температуру, до которой надо подогревать бутылочки! Я даже отсюда слышал, как доктор Ираклион бранился. К счастью, доктор пришел вовремя, — Телемах вздохнул и поспешил добавить: — Честно говоря, я думаю, что от Филиппа было бы больше пользы на фабрике, чем здесь.

— Неужели правильная температура так важна? — полюбопытствовал Брасид. — В конце концов, мы ведь едим и горячее, и холодное, и это не приносит нам вреда.

— Но мы полностью сформировались, мой дорогой мальчик. А дети — еще нет. До того как жрецы научились совершенствовать человеческую природу, ребенок, не достигший возраста созревания, должен был получать питание напрямую из отцовской крови. Итак — вы понимаете? — на ранней стадии развития органы пищеварения еще не сформировались. Они не могут усваивать то, что мы считаем нормальной пищей и питьем.

— Филипп страшно разозлится, — жалобно проговорил Ахрон. — Терпеть не могу, когда он злится.

— Ну, ладно, пойди и смени своего драгоценного Филиппа. Ты уверен, что не хочешь задержаться и побеседовать, Брасид?

— Нет, Телемах. Спасибо.

— Ну, тогда иди. И попробуй кого-нибудь арестовать.

Брасид последовал за другом. Они шли по длинным коридорам, залитым мягким светом, пока не оказались в комнате дежурного. В дверях они столкнулись с Филиппом — вылитый Ахрон, только смуглый и черноволосый. Филипп демонстративно вздохнул.

— Ну, наконец-то. Неплохо иногда вспоминать о времени.

— Иди отсюда, — резко оборвал его Брасид.

Филипп в недоумении уставился на сержанта, потом хмыкнул:

— Жаль, что ты привел с собой друга. Ну, что же, я удаляюсь, милые. Все в вашем распоряжении, всего наилучшего.

— А как насчет процедуры передачи поста? — потребовал Ахрон.

— Что тут передавать? Пятьдесят сосунков мирно сопят — а потом просыпаются все скопом и поднимают жуткий крик. Термостат с питанием работает. Так что не поленись, посмотри, какая там температура в бутылочках, прежде чем будешь раздавать еду этим бесценным сокровищам. Ящик со свежими салфетками и пеленками заполнен еще до окончания моей смены — точнее до того времени, когда она должна была закончиться. Я ухожу. И он ушел.

— Он действительно не подходит для этой профессии, правда? — мягко заметил Ахрон. — Иногда я думаю, что Филипп не любит детей, — Он жестом указал на два ряда кроваток в соседнем помещении. — Ну, как их можно не любить?

— Это уж точно.

— Идем со мной, Брасид. Оставь сандалии у входа и ступай осторожно, чтобы не разбудить никого.

Ахрон на цыпочках пошел между рядами кроваток, беззвучно ступая по полированному полу, потом обернулся и прошептал:

— Сейчас покажу. Вот один из них.

Он остановился перед колыбелью, с умилением глядя на младенца.

Брасид подошел и с любопытством заглянул туда же. В колыбели лежал росток, несколько черных прядок прилипли к влажному черепу. Черты его лица, казалось, еще не до конца сформировались. Глаза закрыты, так что судить об их сходстве с его собственными затруднительно. Нос? Вместо носа — едва наметившийся бугорок. Брасид был в недоумении. Как Ахрон и другие няньки их различают? Для Брасида все дети были на одно лицо — пока не достигали того возраста, когда положено проходить тесты. Возраста, когда уже можно определить их психологические и физические качества.

— Ну, разве он не похож на тебя? — проворковал Ахрон.

— Гм… да.

— Ты испытываешь… гордость?

— Честно говоря, нет.

— О, Брасид, как ты можешь быть таким бесчувственным?

— У тебя особый дар. А для моей работы он не нужен.

— Я тебе не верю. Правда, не верю… Тихо. Ираклион пришел.

Брасид оглянулся и увидел высокого человека в белых одеждах в дальней части помещения. Врач плавно и с достоинством поклонился, отвечая на приветствие молодых людей — и жестом поманил Брасида. Не забывая о тишине, молодой человек прошел между рядами кроваток и приблизился к доктору.

— Ты ведь Брасид, не так ли? — спросил Ираклион.

— Да, доктор.

— Что ты здесь делаешь, сержант?

— Просто зашел с визитом, вместе с Ахроном.

— Я не одобряю этого. Наше занятие требует особой… деликатности. Я не желаю, чтобы ты слонялся по помещениям.

— Я не стану делать этого, доктор.

— Отлично. Спокойной ночи, сержант.

— Спокойной ночи, доктор.

Наблюдая, как высокая фигура врача удаляется по коридору, Брасид покачал головой. В нем заговорил полицейский: «А что он, собственно, скрывает?»

Но в этот момент один из младенцев проснулся, а за ним и остальные сорок девять. Брасид коротко махнул рукой Ахрону в знак прощания и устремился в ночную тьму.