Глава 1

Он был старым и усталым, наш «Дракон Приграничья», а после этого, последнего путешествия, и мы ощущали себя такими же. Складывалось впечатление, что кораблю был известен поджидавший его унылый и безрадостный конец, а он пытался предотвратить неизбежное и закончить свои дни красиво. Хотя, о какой красоте может идти речь, когда дело касается обветшалого грузовоза класса эпсилон, неоднократно сменявшего хозяина здесь, на краю Галактики, на границе тьмы.

К счастью для нас, погибнуть красиво кораблю не удалось.

Когда мы покидали Гроллор, к примеру, одновременно начал глючить компьютер отсека управления, и вышел из строя насос главного двигателя. Если бы второй помощник не сделал неверных расчетов, наша нестабильная орбита привела бы к такому катастрофическому входу в слои атмосферы, что единственным выходом стало бы применение спасательных шлюпок, пока это еще возможно. Однако ошибки, сделанные навигатором и его компьютером, привели к тому, что мы встали на прекрасную устойчивую орбиту, и в нашем распоряжении оказалось достаточно времени для ремонта.

Потом беда случилась с атомным реактором и с Манншеннским двигателем. Если вы не знаете, что это за двигатель такой, объясняю: это такая штуковина, находясь рядом с которой точно не знаешь, полнолуние сегодня или прошлый четверг. И вот, когда это чудо техники разладилось, Кэссиди, наш главный инженер по двигателям, вдруг потерял контроль над атомной печкой. По счастливой случайности, поток радиации не обрушился на членов экипажа. Он был поглощен контейнерами с водорослями. После чего мутировавшие растения взбудоражили всю колонию, нарушили кондиционирование воздуха и вывели из строя очиститель воды. Большая часть водорослей погибла, но выживших оказалось достаточно, чтобы дать начало новой колонии.

Затем произошел еще ряд подобных случаев, время «Дракона Приграничья» было уже на исходе. Взять, к примеру, трубу на обшивке, которая треснула хоть и не в полете, но, к несчастью, в порту Граймсе, на Тарне, где легче стартовать на неисправном корабле, чем поменять крыло.

Потом случилась еще одна неприятность с насосом двигателя, и это заставило нас все же остаться для ремонта на этой планете, где нам пришлось сполна испытать на себе все прелести тропического урагана. К счастью, процедура по усмирению таких атмосферных неудобств записана в «Сборнике инструкций и директив приграничников». По-моему, капитан Калвер попал в подобную переделку на Мелиссе несколько лет назад на одной из старых развалюх под названием «Госпожа одиночества».

Он справился с ситуацией при помощи вращающихся стоек, благодаря которым спас корабль от опрокидывания ветром. Мы поступили точно так же. Помогло — несмотря на то, что передние поддерживающие лаги, к которым крепились стойки, были вырваны «с мясом» из обшивки непрекращающимися порывами ветра.

Тем не менее, время нашего путешествия подошло к концу — или почти подошло.

Мы приземлялись в порте Обреченный, на Одинокой, медленно падая, поддерживаемые светящейся колонной, испускаемой нашим двигателем. Мы опускались на серую круглую бетонную площадку, которая почти не отличалась от серого ландшафта, и над унылыми равнинами шел сильный дождь, а серый дым и гарь валили из выхлопных труб.

Мы были рады возвращению, но даже при этом…

Ральф Листауэл, один из наших, выразил в словах чувство, владевшее, пожалуй, всеми нами:

«Жил один человек, омертвевший душой,

Возвращаясь из странствий далеких домой,

Никому, никогда не сказал он ни разу:

’’Как я счастлив, что снова вернулся домой!’’»

Старик был единственным из нас чистокровным уроженцем Приграничья, происходившим из семьи первых поселенцев. Сейчас он оторвался от пульта управления, только чтобы бросить сердитый взгляд на старшего офицера. А тут еще я подлил масла в огонь, прибавив к вышесказанному парочку старинных вирш:

— Вся беда, Ральф, в том, что ты не романтик. Попробуй-ка представить себе такое:

«Я видел небеса, где жизнь кипит, суда на парусах волшебных,

Где кормчие зари пурпурной летели вниз с поклажей драгоценной…»

— Какого черта этот проклятый стюард делает здесь?! — взревел капитан, оборачиваясь ко мне. — Мистер Малькольм, не будете ли вы так любезны убрать свою задницу из моей рубки управления? А вы, мистер Листауэл, приступите к своим обязанностям как можно скорее!

Я соскочил с кресла и поспешно ретировался. У нас не было третьего помощника, и я иногда помогал при посадке и во время старта, присматривая за связью. Кроме того, любил бывать в рубке, чтобы видеть происходящее. С испорченным настроением я поплелся вниз, в помещения для офицеров, слегка пошатываясь, ибо корабль кренился набок. Вошел в кают-компанию.

Там уже сидели другие двое «надоедливых» — Сандра и док Дженкинс. Они удобно развалились в амортизационных креслах, потягивая напитки из высоких запотевших бокалов.

— Вот она, жизнь бедняков! — ядовито заметил я.

— Судя по тому, как эта старая галоша разваливается на куски, эта выпивка может быть последней для всех нас, — отозвалась Сандра. — Но как могло случиться, что ты не в оранжерее?

—Они вышвырнули меня под зад коленом, — сообщил я, падая в ближайшее кресло и растягиваясь во весь рост. Чувствовал я себя, надо сказать, ужасно раздосадованным. На приличных кораблях стюардам нечего делать в отсеках управления, но на протяжении последних нескольких месяцев я привык играть какую-то роль во время взлетов и посадок. Риск, который мы все испытывали, горячил мне кровь. Если случится катастрофа и мне суждено погибнуть, тут уж никакой разницы, где смерть застигнет меня. Но мне хотелось думать, что и от меня зависит хоть что-то.

— Значит, они вышвырнули тебя под зад коленом, — повторила Сандра, но без всякого сожаления. Кто-то слышал, как она жаловалась, что, если уж стюард получил привилегию наблюдать за всем происходящим, значит, эта привилегия должна распространяться и на офицера по снабжению. — А могу я узнать, почему?

—Можешь, — рассеянно отвечал я, ибо мое внимание было целиком поглощено ревом ракетных двигателей, слегка приглушенным из-за повреждений, но все же достаточно громким в замкнутом пространстве. Похоже, без меня там, наверху, справлялись. Но мы еще не сели.

— Почему? — резко спросила она.

— Налей мне выпить и получишь ответ.

Она не сдвинулась с места, зато вытянула длинную точеную руку, подняла тяжелый графин и стакан, поставив их на стол в пределах моей досягаемости. Я посмотрел на жидкость в сосуде. Из-за вибрации по поверхности пробегала мелкая рябь. Старая лошадка показывала свой норов. Может, еще успею выпить, пока все не начнется. Или не закончится. Я плеснул себе изрядную порцию и поднес бокал к губам. Насколько я понимаю в напитках, джин был весьма недурен. Способности доктора к биохимии достойны всяческих похвал. Аромат лимона смягчал резкий запах джина.

— Ты получил свой напиток, — бросила она.

— Хорошо. Да будет тебе известно, я увлекаюсь поэзией. Все началось с Ральфа. Мастер не одобрил этого и…

—«Вниз» — бархатным голосом изрек доктор и продолжил:

«Вниз.

Резкие вспышки,

Пламенные фаллосы,

Разрывающие

Мембраны атмосферы,

Паутину облаков,

Устремляющиеся

В каменную утробу мира.

Космонавты, я спрашиваю вас:

Что за монстр,

Что за чудовище

Станет плодом этого насилия?»

Я посмотрел на него с отвращением. Его круглое лицо под длинными жирными черными волосами выглядело, как всегда, преувеличенно чувственным. Он знал огромное количество современных стихов, и почти во всех упоминалась тема изнасилования, либо буквально, либо иносказательно.

— Если бы я стал читать этот мусор, старик имел бы все основания, чтобы изгнать меня из святая святых, — сказал я ему. — Но я-то читал настоящую поэзию. Классику.

— Ах, да. Поэзию. Напыщенность и мишура. Вы с дорогим Ральфом на пару увлекаетесь этим сентиментальным вздором с древней Земли. Правильно сделал бы наш босс, если бы выкинул вас с корабля в открытый космос…

— Поэзия и руководство кораблем суть вещи несовместимые, — безо всякого выражения изрекла Сандра. — Особенно в такие моменты.

— Корабль спокойно садился — тихо и мирно, на полной автоматике, — возразил я.

— И сейчас жизнь всех нас может оборваться, случись одно-единственное замыкание, — продолжала она. — Может быть, я всего лишь шеф-повар и мойщица бутылок, но даже мне известно, что в такие моменты офицеры в рубке управления должны быть постоянно настороже.

— Ну ладно, — сказал я. — Хорошо.

Я внимательно посмотрел на нее, а она — на меня. Она всегда выглядит привлекательно, но, будучи в гневе, почти неотразима. Интересно (а мне всегда было это интересно), как она будет выглядеть, если ее лицо станет менее напряженным и резким, смягчится под влиянием страсти. Но она, Сандра, выполняет свою работу, и выполняет ее хорошо, и ей, как и всем нам, включая меня, доводилось знавать нелегкие времена.

А в это время мы продолжали садиться, и рев реактивных двигателей не умолкал ни на минуту. По сравнению с недавними неприятностями и проблемами, все шло совсем неплохо — даже лучше, чем можно было ожидать. И тут, словно в подтверждение моих опасений, двигатели заглохли, и мы все трое могли слышать удары собственного сердца. Лицо Сандры стало белым, как мел, под копной медных волос. А румянолицый Дженкинс даже позеленел от страха. И мы, затаив дыхание, стали ждать финального треска ломающейся обшивки.

Корабль слегка накренился, и кают-компания наполнилась странными звуками — потрескиванием и позвякиванием пружин и цилиндров посадочного оборудования. Малюсенький динамик зашуршал, и мы услышали голос старика:

— Посадка закончена. Персонал может приступать к выполнению своих обязанностей, связанных с прибытием.

Док Дженкинс засмеялся, не стыдясь своих эмоций. Он сел и налил каждому из нас по большой порции из графина:

— За окончание путешествия! — провозгласил он, поднимая бокал. Глотнул немного джина. — А теперь, раз мы все можем расслабиться, Питер, что ты там такое рассказывал о поэзии, что привело к почетному выпроваживанию тебя из оранжереи?

— Я видел небеса, где жизнь кипит… — начал цитировать я.

— Мы приземлились, слава Богу, но не на волшебных парусах, — заметил он. — Пронизывающие фаллосы пламени — вот гораздо лучшее описание для ракетных двигателей.

— Я предпочитаю волшебные паруса, — остался я при своем мнении.

— Это уж точно, — заметил он.

— Некоторым людям уже есть чем заняться, — многозначительно изрекла Сандра, поднимаясь на ноги. — С кораблем покончено, но ведь не с нами!

 

Глава 2

Да, работы нам всем хватало, но никто, включая Сандру, не торопился к ней приступить. Мы были внизу, все вместе, испытывая то странное чувство, которое всегда приходит в конце путешествия. Это и облегчение оттого, что все, наконец, закончилось. И расслабление от возвращения домой (хотя миры Приграничья были домом лишь для старика). И некоторая грусть оттого, что путешествие, все-таки, закончилось — нечто сродни последнему дню в школе.

Сандра постояла пару минут, глядя на нас с доком. Затем потянулась к графину со словами:

— Просто позор оставлять все это двум таким свиньям, как вы.

— Это не должно тебя беспокоить, душечка, — лениво протянул Дженкинс.

— Это меня беспокоит.

Она снова села и наполнила стакан. Доктор наполнил свой. А я — свой.

— За конец путешествия! — провозгласил док, сделав из этого тост.

— За встречу влюбленных! — добавил я, закончив цитату.

— Вот уж не знала, что у тебя есть зазноба в порте Обреченный, — отчужденно проговорила Сандра.

— Нет у меня никого, — ответил я. — Но в конце путешествия должна быть встреча влюбленных.

— Почему? — с неподдельным интересом спросила она.

—Потому что некий пускающий розовые слюни так называемый поэт так захотел, — вставил док.

— Все лучше, чем твое дерьмо насчет пронизывающих фаллосов, — не остался я в долгу.

— Мальчики, мальчики… — увещевала нас Сандра.

— А в бутылке что-нибудь осталось? — услышали мы голос Ральфа Листауэла.

Мы и не заметили, как он вошел в кают-компанию. И смотрели с удивлением, как он стоял, нескладный, долговязый, и рост его слегка уменьшился из-за привычной сутулости. На морщинистом лице — выражение озабоченности. Интересно, что опять случилось?

— Вот, Ральф, — Сандра протянула ему бокал.

— Спасибо, — он не просто глотнул, а как будто всосал жидкость из бокала. — М-м-м. Недурно. — Он снова сделал большой глоток. — Есть еще?

— Поддерживаешь силы, Ральф? — поинтересовалась Сандра, протягивая ему новую порцию.

— Может быть, и так, — согласился он. — А может, это инъекция голландской отваги.

— А зачем тебе это? — задал вопрос я. — Ведь все происшествия этого полета уже позади.

— Да, эти происшествия позади, — произнес он мрачным тоном. — Но впереди нас ждут еще худшие вещи, нежели в космосе. Когда каждому из старших офицеров велено явиться с докладом в офис босса, чего раньше не наблюдалось, значит, что-то затевается. И, я готов поспорить на месячное жалованье, все это изрядно воняет.

— Да, скорее всего, обычная крысиная возня, — успокоил я его. — Кроме того, ведь невозможно постоянно выходить сухим из воды.

Неприветливая усмешка ничуть не смягчила резкие черты его лица:

— Но ему нужен не только я. Он требует также тебя, Сандра, и тебя, док, и тебя, Питер. А также Сметвика, нашего официального ясновидца. Одному из вас лучше пойти и потрясти его хорошенько, чтобы вывести из обычного ступора.

— А что мы такого сделали? — встревоженно спросил док.

— Моя совесть чиста, — заметил я. — По крайней мере, я так думаю.

— Моя совесть точно чиста, — резко сказала Сандра.

— А моя — не совсем, — мрачно изрек Дженкинс.

Помощник капитана поставил бокал на стол:

—Хорошо, — отрывисто бросил он. — Пойдите, вымойте шею и уши. Но все же интересно, кто и чего натворил.

— Расслабься, Ральф, — сказал Дженкинс, выливая остатки из графина в свой бокал.

—Мне бы самому этого хотелось. Но чертовски странно то, как командор на нас шумит. Не будь я псионным радио-офицером, если мои предчувствия не оправдаются.

Дженкинс рассмеялся:

— Одно можно сказать определенно, Ральф. Он нас вызывает не для того, чтобы уволить. Приграничники не так уж хороши как офицеры, и, коль скоро мы вышли в Приграничье, то кое на что годимся. — Он начал распаляться: — Мы убежали от самих себя так далеко, как только смогли, на самую границу тьмы, и больше нам бежать некуда.

— Но даже в этом случае… — возразил помощник капитана.

— Док прав, — сказала Сандра. — Он всего лишь раздаст нам новые назначения. Если нам повезет — только будет ли это везением? — мы снова окажемся на одном корабле.

— Конечно, будет, — проговорил Дженкинс. — Мое пойло — лучшее на всем флоте, и вам это известно.

— Верно говоришь, — поддержала его Сандра.

— Но как насчет старика? — спросил я. — А инженеров? Им тоже велено присутствовать?

— Нет, — отозвался Ральф. — Насколько мне известно, их не будет. Что-то носится в воздухе, — добавил он. — И хотелось бы мне знать, что именно.

— Есть только один способ выяснить это, — быстро сказала Сандра, вскакивая на ноги.

Мы вместе покидали корабль — Ральф, док Дженкинс, Сандра, Сметвик и я. Ральф, которому было предложено вспомнить о том, что он является офицером флота, пытался это продемонстрировать, изображая строевой шаг на пыльной, исцарапанной площадке по дороге к скоплению невысоких административных зданий. Сандра и я старались не отставать, но док и наш домашний телепат превратили строевой шаг в жалкую пародию: они еле ползли. Ну, для Сметвика это было простительно: он был освобожден от повинностей в пользу телепатических контактов с друзьями на всей планете. И, соответственно, шел, ничего не замечая, будто во сне, постоянно чуть не падая. А Дженкинс трусил сзади с довольным видом, и на его румяном лице красовалась глупая ухмылка. Полагаю, он даром времени не терял и, оставаясь один в каюте, неплохо поработал с запасами своего пойла.

Я мог только ему позавидовать. Дул пронизывающий холодный ветер, собирающий пыль в клубы и водовороты, бросал нам в глаза песок, разнося вокруг зловоние нестираных носков и горящей серы. Удивительно, как люди могут быть настолько глупы, чтобы бежать в Приграничье. И еще я удивлялся, правда, не в первый раз, как это я сам оказался настолько глуп.

Войти в офицерское здание, подальше от злого колючего ветра , оказалось облегчением. Воздух здесь был теплым, но глаза все еще слезились. Я попробовал платком удалить из них песчинки и заметил, что другие заняты тем же самым. Кроме Сметвика, погруженного в свой собственный мир и не обращающего внимания ни на какой дискомфорт. Ральф стряхивал пыль с погон и пытался почистить туфли платком, выдавив на них крем из тюбика. Он начал подниматься по лестнице, кивая нам на ходу. Мы последовали за ним без особой охоты.

И вот знакомая дверь в конце прохода с прозрачной пластиковой надписью «Космический суперинтендант». Когда мы приблизились к двери, она открылась сама собой. Нашим взорам предстал большой заваленный бумагами стол, а за ним — жесткая худощавая фигура командора Граймса. Он встал во весь рост, но все равно казался маленьким на фоне громоздкой мебели, явно созданной для более крупного тела. Я вздохнул с облегчением, увидев его лицо, все в складках и рытвинах, освещенное дружеской улыбкой, обнажающей белоснежные зубы по контрасту с темной кожей.

— Входите, — прогудел он. — Все, все входите, — и указал на стулья, стоявшие полукругом возле стола. — Садитесь.

Но тут я перестал чувствовать облегчение. Сзади, возле кофеварки, суетилась его секретарь, мисс Халлоуз. По прошлому опыту я знал: такое гостеприимство означает, что нам поручат какую-то грязную работенку.

Когда рукопожатия и обмен любезностями остались позади, мы расселись за столом. Мисс Халлоуз хлопотала с кофеваркой и чашками. Мое внимание привлекла странного вида модель на столе командора. Другие тоже смотрели на нее с любопытством, а старик Граймс наблюдал за всеми нами, искренне забавляясь всем этим. Это был корабль, совершенно очевидно, с корпусом в форме сигары со сложной системой лопастей и лонжеронов, выступающих из него. Я в космонавтике знаю еще меньше, чем делаю — помимо всего прочего, я просто космический мальчик на побегушках, но даже я усомнился, может ли такая конструкция летать. Я повернулся, чтобы посмотреть на Ральфа; он уставился на модель взглядом, выражавшим изумление и восторг одновременно.

— Восхищаетесь моей новой игрушкой? — спросил командор.

— Она… такая странная, сэр, — проронил Ральф.

— Продолжайте, — захихикал Граймс. — Почему вы не спрашиваете?

Наступила гробовая тишина. Нарушила ее Сандра:

— Ну, хорошо, командор, что это такое?

— Это, моя милочка, ваш новый корабль.

 

Глава 3

Мы смотрели на командора, а он — на нас. Я пытался прочесть выражение его лица и, наконец, пришел к выводу, что он не шутит. Мы не сводили глаз с таинственной конструкции на столе. Честно говоря, чем больше я смотрел на нее, тем менее это напоминало корабль. Вы когда-нибудь видели фантастических зеркальных карпов, выращиваемых на Земле, чье тело богато украшено прозрачными плавниками, полезность которых принесена в жертву красоте? Так вот, эта штуковина напомнила мне о них. Она была прекрасна, хороша даже своей неправильностью и причудливостью, но абсолютно бесполезна. А Граймс на полном серьезе утверждает, что это модель нового корабля!

Ральф прочистил горло:

— Извините, сэр, но я что-то не понимаю… Этот… эта модель не похожа на пригодный к эксплуатации транспорт. Например, незаметно даже следов трубок Вентури… — Он встал и склонился над столом. — А это что, пропеллеры? Или, скорее, воздушные винты? И это не похоже на старую машину Эренхафта. Могу ручаться.

Старик Граймс снова улыбнулся:

— Садитесь, капитан Листауэл. Незачем так возбуждаться.

— Капитан Листауэл?!! — спросил в недоумении Ральф.

— Да, — улыбка мгновенно исчезла, будто ее кто-то выключил. — Но лишь в том случае, если вы согласитесь командовать… — он указал на модель. — «Летящее облако».

— «Летящее облако»? Что за имя для трансгалактического клиппера?

Граймс вновь улыбнулся

— Первое «Летящее Облако» было морским клиппером на Земле в дни деревянных кораблей и людей из стали. Наше «Облако» тоже клипер, но не трансгалактический. Это последнее дополнение к флоту Приграничья, первое в своем роде.

— Но… — теперь Ральф уж точно выглядел встревоженным. — Но, сэр, в вашем подчинении много мастеров старше меня по званию. Даже надо мной их несколько…

—И все они немолоды и привыкли к своим маршрутам, знают, как пролететь из точки А в точку Б. Больше ничего знать не желают. Поднимаются на реактивных двигателях. Устремляются к указанной звезде. Включают Манншеннский двигатель. На это даже ребенок способен. И в то же самое время ваш корабль полон инженеров, отъедающихся за ваш счет и получающих высокое жалованье, а к кораблю они относятся как к платформе, где установлена их техника.

Я не смог удержаться от усмешки. Каждому известно, что Граймс терпеть не может инженеров и с трудом находит общий язык с инженерными суперинтендантами.

Но Ральф, почуяв запах жареного, был непоколебим. И искренен:

— Благодарю за продвижение, сэр, — сказал он. — Но должны быть и какие-то выгоды.

—Разумеется, капитан Листауэл! Жизнь ведь — сплошная вереница выгод. Выгода, в вашем представлении, может превратиться и в упущенную возможность. Надеюсь, вы не станете упускать свою выгоду.

— Мне понятна ваша точка зрения, сэр, — Ральф был непреклонен. — Но этот корабль представляет собой нечто совершенно новое, экспериментальное. Как вам известно, у меня есть сертификат, но он распространяется лишь на корабли, разрешенные конвенцией.

— Но вы, капитан Листауэл, единственный офицер, имеющий квалификацию по эриксоновским двигателям, — он вытащил папку из груды бумаг и открыл ее. — Как и большинство из вашего экипажа, вы попали в Приграничье простым путем. Провели четыре месяца на Атлантиде. Там вы работали в качестве навигатора. По-моему, Транспортное министерство Атлантиды признает сертификаты специалистов в той мере, как это требуется для навигации. Вы подумывали о том, чтобы постоянно осесть на планете и стать профессиональным моряком. Вы осели на месте, добились признания, ваш сертификат второго помощника на морских судах…

— Не вижу связи…

— Позвольте мне закончить. Вы были на «Леопарде Приграничья», когда корабль надолго застрял на Тарне для ремонта. Вы выбрали принять участие в заселении этого мира и сошли с корабля в числе других офицеров с торговой шхуны.

— Даже если так…

— Примите к сведению, капитан Листауэл, что ваш билет второго помощника на судах с косым парусом вкупе с вашим опытом значат гораздо больше, нежели ваш сертификат мастера-астронавта. А еще — вы обладаете квалификацией в еще одном важном деле, — он окинул нас всех взглядом. — И все вы в равной степени квалифицированы.

— Я ничегошеньки не знаю о деревянных судах, командор, — сказал Дженкинс. — К тому же, я не железный человек.

— Вот и славно, доктор, — приветливо проговорил тот. — Но для вас во всем Приграничье нет ни одного незнакомого уголка — как говорится, ни мышонка, ни зверушки. Опять-таки, это каждого из вас касается.

— Потому что новый корабль опасен? — тихо спросил Ральф.

— Нет, капитан Листауэл. Он надежнее, чем большинство кораблей — и уж куда более безопасен, нежели «Дракон Приграничья». А уж прост в управлении, словно старая галоша. И экономичен. Это прототип. Мы намерены, по мере развития торговли, сделать такие корабли стандартными курьерскими кораблями.

— А в чем выгода? — спросил Ральф.

— Хорошо. Вам все известно, — он откинулся в кресле и стал рассматривать потолок, будто переживая поток вдохновения. — Вы все знакомы, я уверен, с лентой конвейера?

— Конечно, — заверил его Ральф.

— Так. Значит, вы понимаете, что, когда конвейер загружен, скорость его движения не имеет большого значения. То же самое с перевозкой грузов. Экспресс-сервис хорош для перевозки почты и пассажиров, а также для скоропортящихся продуктов, но совершенно неважно, сколько будет находиться в дороге лист цинка — десять недель или десять лет.

— Это важно для экипажа корабля, — пробурчал док.

— Согласен. Но когда корабль летит почти со скоростью света, субъективно для них не пройдет десяти лет. Для команды это будет нормальное межзвездное путешествие.

— Но в чем же состоит экономия? — удивился Ральф.

— В людских ресурсах. Я уже обсуждал этот вопрос с Гильдией астронавтов, и они согласны, что персонал должен оплачиваться на основании субъективно проведенного периода времени.

— Что?!! — взорвался Ральф.

— Плюс премия, — быстро добавил Граймс. — Нужно учитывать и расход топлива. Потребуется, конечно, атомный реактор, но маленький. Он будет вырабатывать энергию только для отдельных нужд и необходимых приборов. Как вам известно, элементы ядерного распада очень дефицитны и страшно дороги в Приграничье, поэтому здесь получается большая экономия. Далее, не будет никакого реактивного двигателя и инженеров по двигателям, которые стали бы жиреть на царском жалованье. Любой паровик на скромном окладе легко справится с работой…

— Паровик? — спросила Сандра, в ее голосе звучала озабоченность.

— Да, моя милочка. В последние дни мореплавания на Земле парусные суда использовали паровые двигатели. Механик, присматривавший за приборами, и звался паровиком.

Тут Ральф озвучил все наши мысли и возражения:

— Вы так ничего нам и не сказали, командор. Упомянули о каких-то эриксоновских двигателях и прочли лекцию по корабельной экономике. Но мы же астронавты, а не бухгалтеры. О, я в курсе, что нам необходимо перевезти груз из одной точки в другую с минимальными затратами. Но я, сказать по правде, сильно сомневаюсь, что эта посудина доберется даже из одного конца космопорта в другой.

«А вообще-то, вам удалось подогреть наш интерес, старый проныра, — подумал я. — Мы все уже у вас на крючке!»

Граймс с отвращением посмотрел на остывший кофе в чашке. Он встал, прошел в кабинет, заполненный папками, вынул файл на букву «В» и достал из-за него спрятанную бутылку виски, а к ней — стаканы.

— История долгая, но придется вам ее выслушать, — проговорил он. — Хочу, чтобы каждый почувствовал себя комфортно.

И мы, со стаканами в руках, приготовились слушать.

 

Глава 4

— Вы, наверняка, помните, что несколько лет назад я нанял «Загадку дальних странствий» для разведки в этом секторе Галактики. На востоке Галактики я установил контакт с Тарном и Гроллором, Мелиссом и Стрее; но, впрочем, вы все знакомы с Восточной сетью планет. Но первой целью была разведка на западе. Там тоже есть миры, населенные разумными существами, которые следуют эволюционным курсом, параллельным нашему. Они все более или менее гуманоиды. Их даже можно назвать людьми. Но — проклятое «но»! — их мир состоит из антиматерии. Мы не догадывались об этом, пока не была сделана первая попытка установить контакт с кораблем чужаков. К счастью, в этом напрямую участвовали лишь двое — наш псионный радио-офицер и женщина, похоже, того же ранга, с другого корабля. Идея состояла в том, чтобы они встретились и потерлись, так сказать, носами на одной из шлюпок «Загадки», где-то посредине между двух кораблей. Капитан беспокоился по поводу возможного заражения вирусами и бактериями, так что шлюпка являлась чем-то вроде карантинного помещения. Но волноваться оказалось не о чем. Обе шлюпки мгновенно изчезли во вспышке, по сравнению с которой ядерная бомба — просто детская игрушка.

Вот, значит, как, думал я в то время. Псионные радио-офицеры срочно разорвали связь. Было совершенно ясно, что любой контакт с мирами антиматерии просто невозможен. Я послал все к чертям и бежал на Восток. Основал поселения на Тарне и Гроллоре, Мелиссе и Стрее, торговал с аборигенами, заложив саму основу нашей восточной планетной сети. Но где-то в глубине души меня не покидало сомнение: дела на западе еще не закончены. Не растекаясь мыслью по древу, скажу, что, наладив дела на востоке, я вернулся. Мне удалось установить контакт — правда, не физический! — с господствующей там расой. Я бы использовал офицера связи, но это заняло бы слишком много времени. Уверен, мистер Сметвик не станет возражать, если я скажу: профессиональный телепат средней руки все же не обладает нужным состоянием сознания, чтобы сотрудничать с технарями. Но мы выработали специальный код, используя зуммер и загорающиеся лампочки, и, наконец, стало возможным общаться непосредственно по радиосвязи — и никаких недоразумений.

Мы обменялись идеями. Довольно странно, но различий между нами почти не обнаружилось. Их технология оказалась сродни нашей. Они использовали атомную энергию (да и кто ее не использует?), межзвездные путешествия, их корабли применяли одну из версий Манншеннского двигателя, с гироскопами и всем необходимым. С точки зрения науки, все это интересно, но ничего нового. Они знали и использовали то же, что и мы. Словно говоришь сам с собой в зеркале.

Хотя были кое-какие небольшие различия. Новая система управления Манншеннским двигателем, например — ее мы получили от людей из антимиров. А они никогда прежде не выращивали рыбок в гидропонных контейнерах, а теперь делают это. Но ничего действительно важного не происходило.

Но я должен был получить от этого контакта хоть что-то. И я сделал это. Не сомневаюсь, что вы интересовались, что происходит внутри Спутника-14. Он находится здесь долгие годы, висит на экваториальной орбите с огромной надписью «НАЗАД!» Он здесь, но необходимость в нем давно исчезла.

Я получил кое-что. Огромный кусок антиматерии. Это железо — или следует назвать его «анти-железом»? Но, так или иначе, в магнитном поле он ведет себя как железо. Висит в своей оболочке, не контактируя со стенами — и так оно спокойнее! — удерживаясь на месте мощными магнитами. В абсолютном вакууме он безопасен, и это устроили для меня ребята из университета.

Ну, хорошо, я раздобыл глыбу антиматерии. Она у меня есть. Проблема в том, что с ней делать. Энергия? Да, но как ее использовать? Несомненно, рано или поздно появится гений и даст ответ, но пока ни один не появился. В лаборатории, построенной вокруг него, на Спутнике-14, развивают техники для откалывания кусочков, используя лазерные излучатели, и эти кусочки идут на эксперименты. Один из них, бомбардировка нейтрино, дал полезные результаты. После нее антиматерия приобрела качества антигравитации. Это аналогично постоянному магнетизму, и, как определили ученые, такой магнетизм постоянен.

Но как этим воспользоваться?

О, это же очевидно, скажете вы. Примените его на космических кораблях. До этого я и сам додумался. Я предложил эту проблему доктору Крамеру из университета. Я не настолько силен в науках, чтобы разобраться в его вычислениях, но вышло примерно вот что: антиматерия и темпоральное поле прецессии не сочетаются между собой. Если бы они могли существовать вместе, проблем бы не было. А происходит примерно следующее. Вы используете антиматерию и антигравитацию, чтобы подняться вверх. Отлично. Затем в дело идут гироскопы, чтобы направить корабль на цель, потом вы ускоряетесь. Набираете скорость, а потом отключаете реактивные двигатели. Еще лучше. А потом включаете Манншеннский двигатель…

Включаете двигатель, и так как ваш корабль состоит из материи и антиматерии одновременно, они и ведут себя по-разному. Существует темпоральная прецессия, это так. Но… Сам корабль движется назад во времени, в то время как должен лететь наоборот. Результат катастрофический.

Но даже так, капитан Листауэл, я воспользуюсь вашим выражением, даже при этих условиях, я уверен, что антиматерия, обладающая свойствами индуцированной антигравитации, чрезвычайно ценна в космических полетах. Ведь я притащил этот кусок железа с Запада Галактики, заключенный в оболочку из алюминия, нейтрония и магнитов альнико. А теперь он висит на орбите, абсолютно бесполезный, хотя может стать полезным. Ведь есть же способ для его применения!

Но какой именно?

Он оглядел нас, как будто ожидая наших размышлений на эту тему. Но их не последовало. Командор осушил стакан. Подождал, пока мы сделаем то же самое.

У меня, как вам известно, есть сын. Как большинство отцов, я желал, чтобы он пошел по моим стопам. Подобно большинству сыновей, он выбрал иной путь, и, честно сказать, жизнь космонавта — не для него. Он настоящий ученый. Бакалавр искусства — а что может быть бесполезнее степени по искусству? Мастер искусства. А теперь еще и доктор философии. И не такой доктор философии, как обычно, а просто специалист по истории. Он ни черта не понимает ни в технике, ни в физике. Но он расскажет вам, что говорил Юлий Цезарь, высаживаясь в Англии — когда бы и где бы это ни происходило — и что Шекспир создал персонажа по имени Гамлет, и что этот Гамлет нес, когда его одолел этот комплекс Эдипа, как его называли древние греки. И все это было всего пару тысячелетий назад. Или вот еще: что говорил некий Фрейд всего несколько столетий назад.

Но все тот же Цезарь изрек: пришел, увидел, победил.

Но я-то, в отличие от него, пришел в мир антиматерии, увидел — и никого не победил. И у меня был этот несчастный кусок анти-железа, и я ничего не мог с ним сотворить. Он меня раздражал безмерно. Итак, я прекратил беспокоиться о нем и обратился к своему подсознанию.

Дело в том, что Джон — мой сын — наводнил дом книгами всех сортов, когда защищал докторскую степень. И там была уйма исторических материалов. Не только о Цезаре или Шекспире, но и о вышеупомянутом докторе Фрейде и еще книги по истории транспорта. И вот я читал их, и у меня стали появляться кое-какие мысли. Галеры с потными рабами на веслах. Галеоны, на которых мускульную силу сменила сила ветра. Клипперы, с целыми акрами парусины на мачтах. Первые пароходы. Моторные лодки. Корабли с атомным двигателем. В воздухе — дирижабли. Аэропланы. Самолеты. Ракеты — и первые космические корабли.

С космическими кораблями плавание вернулось, но стало другим. Появился двигатель Эриксона. Это были корабли, снабженные пластиковыми парусами и планировавшие с Земли на Марс, но ужасно медленно. Идея была хороша, но с такой массой кораблей — непрактична. Но если бы было возможно уничтожить гравитацию, они бы сменили ракеты.

Вот здесь-то и есть закавыка. Старые корабли не имели антигравитации. А у меня она есть! И могу построить реальный корабль — судно, движимое фотонным ветром, которым можно управлять так, как управляли морскими судами на Земле. Которое, если хотите, будет повиноваться лишь моряку высочайшего класса из морей Антлантиды, капитан Листауэл…

Он указал на модель на столе.

Вот оно. Это «Летящее облако». Первый настоящий световой корабль. И он — ваш.

 

Глава 5

— Даже так… — пробормотал Ральф, нарушая молчание.

— Даже так, капитан Листауэл, — эхом отозвался Граймс с оттенком иронии в голосе.

— Даже в этом случае, сэр, я не думаю, что обладаю достаточной квалификацией. Да и никто из нас не обладает.

— Вы — обладаете, — настаивал Граймс. — У вас немалый опыт в мореплавании, и подобный опыт не может продемонстрировать ни один из наших сотрудников-офицеров. Да, конечно, существует Калвер. Он бывал на море до того, как поступил к нам. Но он уже не с нами. Поэтому вы — единственный, кто у нас есть.

— Но… У меня нет настоящей квалификации.

— У кого она есть? — Граймс засмеялся. — Раньше существовал сертификат компетентности по работе с двигателем Эриксона, выдававшийся на Земле несколько веков назад. Но пусть это вас не беспокоит. Конфедерация Приграничья станет выпускать такие сертификаты для улучшенных двигателей Эриксона.

— А кто будет экзаменатором? — поинтересовался Ральф.

— Для начала — вы, — констатировал Граймс.

— Но, черт возьми, сэр, ведь нет ни учебников, ни инструкций…

— Вот вы их и напишете, когда изучите все на своем опыте.

— Даже при этих условиях, сэр, это уж слишком, — запротестовал Ральф. — Не считайте меня неблагодарным, но…

— Я, конечно, могу ошибаться, — Граймс довольно усмехнулся, — ведь я космонавт, а не моряк и не воздухоплаватель, — но я попытался разработать некоторые методики для работы с этим сооружением, — он указал на изящную модель на столе заботливым жестом хозяина. — И, если бы не наличие у меня такого, в некотором роде, затруднительного багажа в виде жены и детей, я бы сам, не раздумывая, повел его в первое плавание. В силу сложившихся обстоятельств, я вынужден передать другим эту привилегию, признаюсь, не без сожаления. Но зато смогу ознакомить вас с некоторыми его особенностями.

Он взял со стола маленький пульт управления и направил его на кораблик. Нажал на кнопку, и мы, как зачарованные, смотрели, как повернулись вокруг своей оси лонжероны, а затем паруса, свернувшись, спрятались в прорезях обшивки.

— Видите, сейчас осталось только необходимое для движения в атмосфере, включая, разумеется, пропеллеры, — сообщил он. — Внешне корабль не сильно отличается от дирижаблей ранних дней авиации. Корабли легче воздуха, вот что они такое. Но этот корабль — не легче воздуха.

— Эта модель, как вы, вероятно, уже догадались к этому моменту, — рабочая модель, как это следует из ее способности работать в условиях атмосферы. В ней содержится небольшой кусочек анти-железа, миниатюрная сфера антиматерии, дополненная индуцированной антигравитацией. — он посмотрел на Ральфа. — А теперь — мне хотелось бы, чтобы вы, капитан Листауэл, испытали модель. Смелее, она не кусается. Подержитесь за нее. Поднимите кораблик над столом.

Ральф медленно поднялся, осторожно протянул обе руки и сомкнул пальцы вокруг цилиндрика. Потом произнес извиняющимся тоном:

— Но он тяжелый.

— Еще бы! Когда настоящий корабль опускается на поверхность планеты, чтобы разгрузиться и забрать груз, мы не хотим, чтобы любой порыв ветра перевернул его. Ну ладно, поставьте его. А теперь — отступите назад.

Ральф безропотно отступил. Граймс нажал другую кнопку на пульте. Никто и предположить не мог, что случится потом — струя воды ударила из отдушин в нижней части корабля, заливая столешницу и стекая на ковер. Мисс Халлоуз встревоженно закудахтала, мы же буквально рты разинули от удивления и восторга. Командор радостно улыбался, а пальцы его бегали по кнопочкам. Внутри модели корабля раздался шум двигателя, и два пропеллера в хвостовой части пришли в движение. До того, как они набрали скорость, отдельные лопасти были отчетливо видны, «Летящее облако» начало движение, медленно скользя по поверхности стола. (Я заметил, что кораблик едва касается водяной пленки на столе.) Он достиг конца столешницы и упал — но очень медленно, а затем рулевая поверхность, подъемники и руль судорожно задергались, винты неистово завращались, и корабль начал подниматься, послушный рулю, выравнивая угол наклона с каждым оборотом. На его выходных отверстиях все еще дрожали капли воды, которая брызнула нам в лица, оказавшись жутко холодной.

— Вы видите, в атмосфере у вас вообще не будет проблем, — объяснял Граймс. — Направляйте его вниз на отрицательной динамической тяге, применяйте компрессоры, если должны придать ему небольшую дополнительную массу при помощи сжатого воздуха. — Сквозь шум моторов мы расслышали отчетливую пульсацию. — Если вам покажется, что корабль становится слишком тяжелым, открывайте клапаны. — Мы услышали тонкий, пронзительный свист. — Жаль, что не могу провести для вас демонстрацию того, как корабль поведет себя в глубоком космосе, но познакомлю вас с идеей. — Он мастерски довел модель почти до потолка и манипулировал кнопками до тех пор, пока она не зависла возле светящегося шара люстры.

— Это солнце, — сказал он. — Солнце, либо другой источник фотонов. Расправляете паруса… — Лонжероны выдвинулись из прорезей, и пластиковые полотнища начали раскручиваться. — И летите себе. Сейчас я жульничаю. Использую пропеллеры. А теперь — смотрите внимательно. Одна сторона каждого паруса покрыта серебром, другая — черная. Используя отражающую и поглощающую поверхности, я могу управлять кораблем, могу даже тренироваться управлению на скорости. Ну, как, есть вопросы, капитан Листауэл?

— Пока нет, — осторожно промолвил Ральф.

— Я поделился с вами всем, что знал сам, — дружелюбно сообщил Граймс. — Теперь вы знаете почти все. Полагаю, что управление кораблем в глубоком космосе, под парусами, не более чем теория и догадки. Вы должны будете сами составить правила, когда испытаете его. А вот управление в атмосфере проработано на славу. Например, посадка, — он кинул взгляд на секретаря: — Мисс Халлоуз, открыт ли космопорт для приема судов?

— Да, командор, — вздохнула она.

— Но ведь это не так, — возразил он.

Она снова вздохнула, поднялась на ноги и вышла, демонстрируя замешательство. За дверью находился персональный туалет командора Граймса. Поистине удивительно было видеть, что он способен командовать большой ванной точно так же, как и стандартными, подобающими ему вещами. Да, звание позволяет, ничего не скажешь.

— Вот здесь, перед вами, рабочая модель космопорта будущего. Озеро, природное или искусственное. Или широкая река. Или небольшой морской пролив. Береговая линия оборудована минимально.

Я приподнялся и увидел, что ванна полна воды.

Модель «Летящего облака» медленно спикировала над нашими головами, ее паруса снова спрятались, и она влетела в открытую дверь ванны. Пропеллеры вращались, и она с небольшим наклоном приближалась к линии воды в ванне. Когда модель была на высоте около трех футов, снизу высунулся небольшой усик, затем длинная трубка, которая все разворачивалась, в то время как ее конец уже ушел под воду. Затем заработал небольшой насос, и модель села на воду, сначала лишь коснувшись ее, а затем опустившись с громким всплеском.

— Неуклюжая посадка, — констатировал Граймс. — Но я уверен, что вам лучше это удастся, капитан.

— Надеюсь, — неприветливо ответил Ральф.

 

Глава 6

Ральф, как мне кажется, в последующие несколько недель вполне наслаждался жизнью. Сомневаюсь, что это распространялось на всех остальных. По крайней мере, уж на меня — точно. Плавание под парусом как вид спорта очень приятно на планете типа Каррибии, но вряд ли может быть рекомендовано для обгорелой кучи шлака наподобие нашей Заброшенной. Здесь ведь еще и ветер — и не просто ветер, а суровый, колючий и швыряющий в лицо груды песка и пыли.

Не думаю, чтобы кто-то прежде занимался на Заброшенной хождением под парусом, пока мы, команда «Летящего облака», не вывели наше блестящее и красивое (боюсь, что ненадолго) судно от шаткого причала на озере Страданий под насмешливыми взглядами местных рыбаков, сидящих в моторных лодках, дабы день изо дня упражняться в прокладывании курса, свободном пробеге, плавании под парусом в бейдевинде и так далее, и так далее.

Но Ральф держался молодцом. Вынужден это признать. Даже удивительно, как ему удавалось управлять таким хрупким, сложным, зависящим от ветра сооружением. В своем невежестве я был убежден, что парусное судно может двигаться лишь в сторону, прямо противоположную той, откуда дует ветер. Я старательно учился. Мы все старательно учились. Однако я до сих пор уверен, что есть гораздо более простые способы добраться из одной точки в другую, хоть в космосе, хоть по воде, нежели идти под парусом.

Да, нам всем предстояло обучиться основам плавания под парусом: Сандре, доку Дженкинсу, Сметвику и мне самому. Мы пришли к выводу, что командору Граймсу не представлялось возможным найти офицеров для его нового прекрасного корабля — несмотря на то, что приграничники не чурались длительных путешествий. Нужных людей просто не находилось. Поэтому командор заключил сделку с гильдией астронавтов и потребовал кого-нибудь, обладающего сертификатом компетентности в области эрикосоновских двигателей.

Вот почему мы все — и как же мы ненавидели эту перспективу! — должны были стать более или менее компетентными мореходами. Как я уже сказал, на солнечной планете, где дуют легкие бризы, плещутся голубые волны, с золотыми пляжами и пальмами, все это прошло бы на ура. Но не на озере Страданий. На этом озере нам пришлось вкалывать соответственно его названию. Я удивлялся лишь одному: отчего это в наши дни до сих пор не придумано подходящей одежды, что защищала бы от ледяной воды участок между шеей и воротником, а также между верхом сапога и ногой.

Когда все мы превратились в некое подобие мореходов, — Ральф назвал это частью «А» наших сертификатов, — мы решили, что худшие дни позади.

Как же мы ошибались! Следующей ступенью нашей тренировки стало овладение (и довольно неуклюжее!) еще одним архаичным видом транспорта: странным объектом легче воздуха под названием мини-дирижабль. Как и катамаран, он был построен только для тренировочных целей. Не берусь судить о происхождении его названия, но выглядел он точно как дирижабль. Трудно подобрать ему другое имя. При нем имелся мягкий корпус с гелием в форме толстой сигары, к нему крепилась вытянутая кабинка — отсек управления, каюты и машинный отсек. Еще был пропеллер, приводимый в движение маленьким дизельным мотором, способный придавать нашему средству передвижения крейсерскую скорость до пятидесяти узлов. Еще там имелось множество баллонов с газом и емкостей с балластом. Однажды произошел случай, когда мы сбились с курса и беспомощно болтались над портом Обреченный — как раз во время приземления «Гончей Приграничья». Ральф потом сказал нам, что, будь дирижабль наполнен водородом, нам бы пришел конец, а так наш газовый баллон только расплавился от излучаемого кораблем жара, дирижабль потек по всем швам, и мы совершили куда как вынужденную посадку на озере Страданий, плюхнувшись прямо под носом у рыбаков, весьма изумленных нашим внезапным появлением.

Но затем дирижабль подштопали, и он снова стал годен к полетам — насколько это вообще было возможно, — и мы вновь включились в тренировки. Можно сказать, у нас появилось чувство машины. Мы не любили ее, не были к ней привязаны, но пришли к пониманию ее возможностей, когда Ральф решил, что все мы, включая и его самого, сдали часть Б нашего сертификата. Тогда мы пролетели на нашем маленьком корабле до порта Эриксон на южном берегу залива Холода.

Лишь одно можно сказать в защиту ребят из инспекционной службы, которые первыми приземлились в Приграничье — и то же касается первых колонистов. Когда пришлось раздавать названия, они были весьма реалистичны: Заброшенная… порт Обреченный… озеро Страдания… Великое опустошение… гора Скорби… залив Холода.

Путешествие наше нельзя было назвать счастливым. Несмотря на тепло от дизельного двигателя, в кабине было жутко холодно, пока мы пролетали над вершинами горной цепи Великое Опустошение, облетая зазубренные пики, покрытые снегом, стараясь взлететь повыше, и для этой цели избавляясь от балласта. В это время оказалось, что быстрый подъем неэффективен, и волей-неволей нам пришлось выпускать газ, чтобы можно было плавно пересечь пространство над унылой тундрой, которую кто-то из первой экспедиции назвал Равниной-Ни-Деревца.

А впереди открывался вид на залив Холода, со свинцовой полосой воды под коричнево-серой линией горизонта. Таков он, этот залив, свинцовая вода под свинцовым небом, плюс группа ровных новых зданий вдоль его южного берега, и что-то еще, крупное, серебристого цвета, довольно изящное, странно выглядящее в этом унылом окружении.

— Это же корабль! — зачем-то закричал я. — «Летящее облако»!

— «Летящее дерьмоблако»! — отозвался док Дженкинс. Он, кажется, был не в настроении. Лицо его, обычно красное, теперь посинело от холода, к тому же из-за высоты полета и болтанки пару минут назад ему на колени опрокинули чашку отвратительного кофе, приготовленного Сандрой.

— Что же это за мерзкий гений, решивший выстроить космопорт в таких Богом забытых местах? — вопрошал он. — Черт побери, у нас же нет двигателя Эренхафта, чтобы бороться со стихией, и здесь, в районе полюса, даже компас толком не работает. Оба вы, старик Граймс и ты, Ральф, нам всю плешь проели тем фактом — или это только теория? — что эти чудные световые корабли проще в управлении в атмосфере, нежели в космосе.

— Верно, — согласился Ральф. — Так оно и есть. Но, даже если и так… не забывай, что на Заброшенной каждый крупный населенный пункт либо на экваторе, либо рядом с ним. И существует определенный риск в строительстве космопортов близ городов, а конвенциальный космический корабль в сто раз менее опасен, нежели световой.

— Я этого не понимаю, — настаивал док. — Начать с того, что реактор у светового корабля гораздо меньше. Мне кажется, что он гораздо менее опасен.

— Не забывай о том, что в сердцевине корабля, — спокойно напомнил ему Ральф. — Ведь она состоит из анти-железа. А если оболочка повредится, то антиматерия войдет в контакт с нормальной материей…

Он поднял руку в перчатке, сделав жест отчаяния. При этом он оторвал руки от руля. Корабль сошел с курса, упал вниз и закрутился. Наступила моя очередь подставить колени под кружку горячего кофе. Я решил, что в существовании несчастных колб для питья в космосе есть немалая толика здравого смысла.

— Есть еще вопросы перед тем, как мы пойдем на посадку? — спросил Ральф.

— Если ты не можешь удержаться от жестикулирования, то нет, — ответил я.

— Тогда ладно, — он слегка усмехнулся. — Но помните — вы все, что это все-таки имитация корабля в атмосфере, но максимально приближенная к настоящему «Облаку». Итак, первое — приближение с подветренной стороны.

— Я уже вижу указатель направления ветра, — сказала Сандра, вооружившись биноклем.

— Где?

— В градусе по правому борту. Вон на той башне.

— А направление ветра?

— Ближе к южному, хотя вообще-то любой ветер здесь южный. Примерно двадцать градусов по правому борту.

— Отлично. Так что, Питер, ты следишь за газовыми клапанами, а ты, док, разбирайся с балластом…

— Контейнеры опустели, — пробурчал Дженкинс.

— Все, что угодно, подходящее по массе. Что угодно. Открой люк и приготовь кучу отбросов для выкидывания. А вы, мистер Сметвик, следите за шлангом и насосом…

Теперь мы очутились над космопортом. Уже были видны административные здания и складские помещения, длинная верфь, вдоль которой пролегал маршрут «Летящего облака». Внизу хорошо различались фигурки людей, машущих нам руками. А из телефона доносился голос командора Граймса, обращавшегося к нам из рубки управления космопорта:

— Каковы ваши намерения, капитан Листауэл? Наземная команда следит за вашими маневрами.

— Намереваюсь приземлиться на заливе, сэр, дабы прорепетировать посадку большого корабля.

— Неплохая идея, капитан. Причаливайте за «Летящим облаком». Причаливайте за «Летящим облаком».

Ральф вывел дирижабль на новый большой круг и настроил его на маяк в конце верфи:

— Не выпускай больше газ, пока я не скажу тебе, Питер, — резко бросил он. — На настоящем корабле мы этого делать не сможем.

Я увидел, что он использует рулевую поверхность, чтобы опуститься, и услышал жалобное дребезжание материала. Но водная гладь уже приближалась с каждой секундой.

— Мистер Сметвик, шланг!

Я не увидел, что произошло, но смог представить мысленно, как длинная пластиковая трубка нырнула в воды моря. Корабль подпрыгнул и приподнялся, когда произошел контакт с поверхностью, Ральф резко выкрикнул приказ, и я выпустил миллиграмм гелия. Затем послышался ритмичный шум: это заработал балластный насос.

Теперь мы были внизу, и маленькие волны ударялись о кабину, или она о них. Затем нас понесло по воде, прямо к длинному бетонному причалу.

Хорошая получилась посадка — если таковая вообще возможна для несчастного маленького суденышка вроде этого дирижабля. Что уж тогда говорить о сверкающем новом шикарном корабле, к которому мы приближались.

«Теперь, после всего, что было, беспокоиться не о чем», — подумал я со странным чувством облечения.

Не знаю, входит ли такая фраза в сборники гениальных мыслей великих людей. Если нет, то стоит, пожалуй, включить ее туда.

 

Глава 7

Мы подошли к паре тумб для швартовки, находящихся на некотором расстоянии от причала. Дирижабль лежал на воде спокойно, его бока обдувал легкий ветерок; высокое здание склада у береговой линии защищало от сильного ветра. Зрители стояли вдоль причала сплошной стеной, и мы приближались, сопровождаемые приветствиями. Сметвик, страдавший во время полета от морской болезни, поспешил на берег. Ральф остановил его резким окриком. Затем заговорил, уже более спокойно:

— Всем нам еще предстоит поучиться тому, как обращаться с кораблями легче воздуха. Одна из важнейших вещей — если мы от чего-то избавляемся, необходимо тут же компенсировать вес. — Он повернулся ко мне: — Питер, следи за балластом. Насосом пользоваться не будем.

Я открыл клапан, позволив воде набраться в контейнер. И закрыл его, когда вода достигла порога двери. Сметвик выполз наружу, а корабль накренился и приподнялся. Я вновь открыл клапан; теперь наступил черед Сандры покинуть нас. Потом вышел док Дженкинс. Ральф занял мое место у клапана, и я последовал примеру доктора. Наконец, и Ральф, удостоверившись, что дирижабль не сможет совершить беспилотный взлет, присоединился к нам на причале.

Командор Граймс был уже здесь, укутанный в пальто из синтетического меха, с ним были две женщины в похожей одежде. Старший приветствовал нас и обратился к Ральфу:

— Хорошо приземлились, капитан Листауэл. Надеюсь, вы не хуже управитесь с «Летящим облаком».

— Я тоже на это надеюсь, сэр.

— Уж постарайтесь, — Граймс засмеялся и указал на стройную громаду корабля. — Он стоит немного подороже вашего малютки.

Мы все не отрывали от корабля глаз. Да, выглядит недешево. Наверное, еще и из-за того, что это новый корабль. Мы-то в Приграничье привыкли иметь дело с машинами, сменившими не одного хозяина, в основном, с кораблями класса эпсилон, жалкими развалинами, проданными с молотка Комитетом межзвездного транспорта.

Да, выглядит недешево, вид совсем новый, да к тому же еще и странный. Вообще не похож на космический корабль, — разве что на такой, что потерпел аварию при посадке, опрокинувшись на крыло. Он напомнил мне огромную торговую субмарину, какие используют на Лларсии, в мире морей и штормов.

— Капитан, позвольте представить вам ваших новых коллег для первого вояжа, — продолжал между тем Граймс. — Мисс Уэйн, из «Хроники порта Обреченный». И мисс Симмонс, специалист по паровым машинам…

Я посмотрел на девушек с любопытством и, должен признаться, с надеждой. Возможно, в нашем полете будет больше приятного, чем я ожидал. Да, мне известно, что большинство космолетчиков напичканы дикими идеями о женщинах на корабле, о той роли, которую выполняет офицер по снабжению. Но не будем забывать, что такая женщина-офицер следит за питанием, а, кроме того, может предугадать поведение коллег-мужчин. И на большинстве кораблей, где мне довелось бывать, мужской состав вел себя как хорошо прирученные кастрированные коты. Исключение составляли суда, на которых офицеры по снабжению не забывали о том, что они женщины. Вы можете не помнить скандал на «Герцогине Атолла», но я-то помню! Нескольким ни в чем неповинным людям было предъявлено обвинение в неприятном происшествии, и я был в их числе. Вот по этой причине я оставил службу во Всемирной почте Уэверли и отправился в Приграничье.

Как бы то ни было, я смотрел на двух женщин, думая и надеясь, что в интересах соревнования Сандра постарается разнообразить нашу диету. Марта Уэйн оказалась высокой, стройной, холеной брюнеткой; просто невероятно, как она ухитрялась сохранять стройность в этих бесформенных мехах. Да, стройная и холеная. Мне доводилось читать ее статьи в «Хрониках», обычно в конце полета, в тот период, когда любой клочок печатного материала жадно прочитывается, и порой из-за него устраиваются побоища. Обычно ее статьи посвящались традиционному сентиментальному вздору: красота и уют в доме, практичная кухня, экзотические блюда и тому подобное. Однако она протянула руку Ральфу с таким видом, словно ему надлежало упасть на одно колено и коснуться ее губами. Но Ральф всего лишь пожал ее, и даже не слишком горячо.

Далее — мисс Симмонс. «Зовите меня Пегги», — сразу попросила она. Она была невысокой и достаточно неуклюжей в зимней одежде. Сбросив капюшон парки, она явила миру копну взъерошенных волос песочного цвета. Лицо девушки можно было назвать миловидным, это не оставляло сомнений, и даже пятно сажи на правой щеке как будто прибавляло шарма.

— Командор, правильно я вас понял: мисс Симмонс будет нашим паровиком? — медленно проговорил Ральф.

— Да, капитан, — Граймс выглядел немного смущенным. — С институтом случилась небольшая заминка, — загадочно добавил он.

Я, кажется, догадался, что это была за заминка, и мог впоследствии убедиться в правильности своей догадки. Институт пространственной инженерии имел, должно быть, слабое представление о двигателях Эриксона, о такой системе силовых установок, которая может лишить их работников высокого статуса. Они должны были отказаться предоставить даже младших сотрудников для работы в качестве специалиста по паровым машинам. И, без сомнения, они смогли надавить на другие инженерные гильдии и профсоюзы, будучи уверены, что нам не удастся раздобыть квалифицированного инженера.

Но женщина…

— Все в порядке, капитан, — живо уверила его девушка. — Я — он самый и есть. Вместо бутылочки с молоком у меня была жестянка с нефтью, и, когда детишки играли в куклы, я развлекалась с гайками, болтиками и шурупами.

— Мисс Симмонс — дочь моего старого друга, Симмонса из Мастерской по ремонту небесных машин Симмонса в порту Обреченный. Ее отец уверяет меня, что Пегги — лучший механик, с которым он когда-либо имел дело.

— Даже в этом случае… — начал Ральф. И продолжил: — А как же случилось, что мистер Симмонс согласился расстаться с этим сокровищем? Ведь путешествие, с объективной точки зрения, обещает быть долгим…

— Обычное дело, капитан, — сообщил ему Граймс. — Новая мачеха…

— Ненавижу эту суку, — торжественно заявила Пегги. И тихо добавила: — Молодая. Не старше меня. Но когда корабль вернется на Заброшенную, я все еще буду молода , а она…

— Пегги! — укоризненно воскликнул Граймс.

— Но это же правда, дядя Энди!

— Хватит. Не думаю, что капитану Листауэлу интересны твои личные проблемы. Ему нужен только компетентный механик.

Лицо ее мгновенно оттаяло, утратив неприятную резкость черт:

— Я — то, что вам нужно, шкипер! — и состроила рожицу.

— Хорошо, — быстро подытожил наш старший. — Так тому и быть. А теперь, если вы чувствуете, что еще на что-то годны после полета в самодельном аппарате, я полагаю, мы устроим осмотр корабля.

— Даже так… — начал Ральф.

— Даже так, — повторил Граймс. — Я предоставил вам специалиста по паровым машинам, и чертовски хорошего. А мисс Уэйн уполномочена вести хронику первого полета, но вообще-то она хотела бы приносить пользу. Так что будет помощником стюарда.

— Отлично, командор, — холодно сказал Ральф. — Можете показывать корабль.

 

Глава 8

Обычно осмотр корабля — весьма длительный процесс.

Но сейчас обстоятельства были несколько необычными. Ллойд из Лондона выдал временный сертификат готовности корабля к полету, но он терял силу при малейшей неисправности, как сообщил нам Граймс. Подавляющее большинство инспекторов Ллойда — инженеры, а «Летящее облако» для этих заносчивых механиков — что кость в горле. Они считают его вчерашним днем, бесплодной попыткой вернуть старые добрые времена, когда мастер, по словам самого Ллойда, «мастер от Бога», мог делать все, что ему заблагорассудится. Скорость хода парусника напрямую зависела от умения мастера. Скорость хода светового корабля также должна от этого зависеть. Специалист по паровым машинам на паруснике обладал незначительным званием и имел в подчинении лишь боцмана, плотника и корабельного мастера. Подобный же специалист на световой яхте должен быть в звании младшего офицера. Поэтому Институт пространственной инженерии не любит световые яхты. Так что они, скрепя сердце, обратились к Ллойду. Поэтому наследники и правопреемники этого процветающего владельца кофейных домиков постараются рано или поздно — и, скорее всего, рано! — отменить действие этого сертификата.

«Летящее облако» было детищем Граймса. Он вынес антиматерию из антиматериальной системы. Он разработал способ ее использования. Ему удалось убедить работодателей в том, что световая яхта — достаточно экономичный вид космического транспорта. И теперь лишь от нас зависело, удастся ли это доказать. Если первый полет закончится успешно, Ллойду ничего не останется, как с извинениями выпустить полный сертификат.

Так что мы приняли корабль, уже удостоенный сертификата пригодности. Пока мы играли с катамараном и дирижаблем, Граймс творил чудеса. «Летящее облако» было полностью оборудовано и снабжено провизией. Водоросли, дрожжи и клетчатка цвели пышным цветом. Гидропонные контейнеры составили бы честь и лайнеру класса императрицы. Последний груз — неромантические слитки цинка для Гроллора — уже загружался на корабль через главный конвейер.

Мы были вынуждены поверить Граймсу на слово, что корабль снабжен всем необходимым. Слово Граймса и слово девчушки Симмонс, уверившей нас, что она сама, лично, проинспектировала каждый механизм корабля. Мы надеялись, так оно и есть, особенно по части оборудования, лонжеронов и парусов, которые невозможно нормально проверить в условиях атмосферы и действия гравитационного поля.

Как бы то ни было, что-то сделать было возможно. Ральф поставил свой автограф в форме, заполненной от руки, а я, его помощник, (правда, временный, зато неоплачиваемый), засвидетельствовал его подпись. А Марта Уэйн, как представитель «Хроник», сделала звуко — и видеозапись исторического момента. Док Дженкинс предположил, что вот он, хороший повод выпить. Ральф нахмурился и сухо сказал, что, раз нам приходится выходить в космос на неаттестированном корабле, лучше сохранять трезвость. Граймс сообщил ему, что он просто болван, ведь до старта не менее двенадцати часов. Так что Сандра отправилась к мини-бару и открыла холодильник, достав оттуда две бутылки шампанского. Граймс лично их откупорил, радостно захохотав, когда пробка ударила в потолок. «На этом корабле двигатели должны выполнять работы не больше, чем эта бутылка, если им управлять подобающим образом», — пробормотал он. Наполнив бокалы, командор провозгласил тост:

— За «Летящее облако»! — серьезно сказал он. — И за всех, кто поведет его в путь!

—За «Летящее облако!» — дружно подхватили мы.

Командор осушил свой стакан и поставил его на стол. В его жестах и взгляде отчего-то сквозила печаль:

— Капитан Листауэл, — тихо сказал он. — Я здесь лишний. Это ваш корабль. Оставляю вас с вашими офицерами, чтобы вы могли освоиться. Если я вам понадоблюсь, вы найдете меня в моем офисе…

И он медленно поднялся.

— Даже в этом случае… — начал Ральф.

— Даже в этом случае, черт побери. Это ваш корабль, Листауэл. Ваш механик знает все обо всех его устройствах, как и я, и даже больше. А раз с управлением проблем не будет, вам следует выработать свои внутренние правила распорядка, — он сделал паузу и затем продолжил: — Но утром перед отправлением я буду здесь, чтобы проводить вас.

И покинул нас.

— Ему надо было самому лететь, быть первым капитаном этого корабля, — задумчиво произнес Ральф.

— А по возвращении, будучи еще достаточно молодым, обнаружить свою жену старухой, а сына — старше себя по возрасту, — вмешался Дженкинс. — Мне понятно, почему выбор пал на нас. Нас ничто не держит здесь.

— Даже в этом случае… — снова завел свое Ральф.

— Да будет тебе, шкипер. О нас уж точно некому будет скучать, если эта посудина пойдет ко дну. Мы такое же пушечное мясо, как и любой в Приграничье, если не в большей степени. И этим все сказано.

Ральф слабо усмехнулся и жестом попросил Сандру наполнить стаканы.

— Я тоже думаю, что ты прав, док, — согласился он. — Я действительно так думаю. — Но затем его расслабленность как ветром сдуло. Голос стал жестче и решительнее: — Ну, хорошо, ребята. Заканчивайте с выпивкой и займемся делом. Хотелось бы, чтобы ты, док, вместе с Сандрой проверили наличие и состояние продуктов. Могу ошибаться, но, сдается мне, у дрожжей не слишком здоровый вид. А ты мой помощник, Питер, так что балласт и груз — на твоем попечении. Просто удостоверься, что все идет, как надо.

— Есть, сэр! — бодро отвечал я, стараясь во всем подражать настоящим морякам.

Он нахмурился было, но затем повернулся к механику:

— А вы, мисс Симмонс, можете сделать еще один обзор техники на корабле.

— А мне чем заняться, капитан? — поинтересовалась журналистка.

— Просто не стойте на дороге, мисс Уэйн, — отозвался он, впрочем, совершенно беззлобно.

Она увязалась за мной. Не то чтобы я возражал — вряд ли какого-либо офицера на корабле любого класса может раздражать привлекательная женщина. Она следовала за мной, когда я шел в офис суперкарго. Там уже было занято; Трантор, один из суперинтендантов, находился в помещении, сидя в вертящемся кресле, взгромоздив ноги на стол, наблюдая, как раздевается шикарная блондинка на экране его портативного ТВ, подвешенного на стену.

Он медленно начал убирать ноги со стола, увидев меня, и еще более неловко, заметив, что со мной — Марта Уэйн. Потом догадался выключить ТВ.

— Не беспокойтесь, — сказала ему Марта. — Мне всегда хотелось выяснить, кто же смотрит эти программы. Они же никому не нравятся.

Тем не менее, он все-таки выключил. Он вышел из неловкой ситуации, презрительно усмехнувшись новой лычке на моих погонах:

— Ах, здесь господин старший офицер — собственной персоной, — проговорил он со значением. — Из мальчиков на побегушках в помощники капитана — лихо! За один урок!

— Уроков было куда больше, Трантор, — откликнулся я. — И они не отличались легкостью.

Совсем не отличались, насколько я помнил. В этом безумном катамаране постоянно что-то случалось, а в еще более безумном дирижабле — и того хлеще. А долгие ночи учебы, а тренинги, проходившие в экспериментальных моделях, имитирующих ту или иную часть корабля! Модель офиса суперкарго, как я успел понять, была очень точной. Не обращая внимания на Трантора, я обследовал приборы. Контейнеры с балластом номер 1 и 7 были пустыми, остальные — от 2 до 6 — еще оставались полными. Сравнив указанный в документах вес груза с цифрами на приборах, я понял, что, если не принять мер как можно скорее, «Летящее облако» гораздо больше станет напоминать субмарину, чем космический корабль.

Я подошел к панели управления, открыл выхлопные трубы для контейнеров номер 2 и 6 и нажал кнопку, включающую насос. Послышался пульсирующий звук, когда система пришла в движение, и я увидел, что столбики цифр поползли вниз.

— Какого черта вы все это делаете? — потребовал ответа Трантор.

— Я же старший помощник, — напомнил я ему. — Вы сами сказали об этом. Забыли?

— Вы превышаете свои полномочия, — вспыхнул он. — Я так могу и сойти на берег.

— Можете, — согласился я. — Но, прежде всего, я хочу, чтобы вы вместе со мной убедились, что груз должным образом размещен и не представляет опасности.

— Нервничаем? — ядовито прошипел он.

— За это мне и платят.

— А что там такое с размещением? — поинтересовалась Марта Уэйн.

— Нам нужно проверить его, — ответил я. — Более тщательно, нежели на конвенционных кораблях. На нормальных кораблях низ означает хвостовую часть судна. А здесь низ означает вертикаль, проведенную под правильным углом к длинной оси. Лишь когда мы поднимаемся и движемся наружу от поверхности планеты, ускоряясь, низ означает хвост.

— Понятно, — сказала она таким тоном, что теперь уже мне стало ничего не понятно.

— Полагаю, вам известно, что ваш насос все еще работает, — напомнил Трантор.

— Да, известно. Так и нужно. Он будет работать, пока контейнеры не опустеют, тогда он сам выключится.

— Ладно. Тогда это на вашей совести.

— На моей, — согласился я. — А теперь займемся проверкой комплектации.

Во главе с Трантором мы продолжили путь в хранилище грузов. Прошли через герметичные двери, затем — вдоль туннеля, мимо бункеров с грузами. Беспокоиться было не о чем, но все это — благодаря предусмотрительности Граймса, а не в результате стараний Трантора. Так как каждый бункер был заполнен, то замки — металлические задвижки со вставками из эластичного пластика —уже находились на местах.

Когда мы проходили между бункерами, в моем сознании снова ожили строки древней поэмы:

…где жизнь кипит, суда на парусах волшебных,

где кормчие зари пурпурной летели вниз с поклажей драгоценной….

Но здесь не обнаруживалось никакой драгоценной поклажи. Обыкновенные, прозаические слитки свинца, цинка и кадмия, в которых нуждались, но совершенно не срочно. О да, у нас ведь есть волшебные паруса!

Бригадир грузчиков, закрывая очередной замок, приветливо сказал мне:

— Корабль в полном порядке, мистер.

— Я очень на это надеюсь.

— Вот еще двадцать тонн цинка, — продолжал он. — И все. Можете лететь. Доброго пути! Я загружал разные странные корабли в своей жизни, но этот — самый странный изо всех…

— Он в полном порядке, — я повторил его слова.

— Это уже ваша забота, мистер, — сказал он. — Не сказал бы, что мне очень хочется улетать на добрых двадцать лет. — Он внимательно посмотрел на Марту Уэйн. — Хотя, как знать, может, в этом есть и свои преимущества.

— Или трудности, — добавил я.

Марта Уэйн вытащила переносной диктофон. Она сказала бригадиру:

— Правильно я понимаю, вы загружали этот корабль, мистер…

— Килмер моя фамилия, мисс.

— Мистер Килмер. Могу ли я поинтересоваться, каковы ваши впечатления от корабля?

— После окончания загрузки, мисс Уэйн, — сказал я ей.

— Из кухонных мальчиков в старшие помощники за один простой шаг, — проговорил Трантор, ухмыляясь.

 

Глава 9

Мы наконец-то добрались до своих коек в ту ночь, разойдясь по каютам после на скорую руку приготовленного кофе с сандвичами. Ральф просто вымотал нас, да и сам вымотался. Он настоял на тестировании всего, что можно было протестировать, лично проверил все, что возможно. Контейнеры для балласта заполнили, а затем опустошили. Были проверены хитроумные приспособления, которые разворачивают все предметы на корабле, когда осуществляется переход от атмосферного полета к пространственному, ориентируя их соответственно новому «низу». Моторы, приводящие в действие пропеллеры, прошли полное испытание.

Под конец док и Сметвик были на грани мятежа. Сандра изыскивала возможность остаться на камбузе в одиночестве. Марта Уэйн выглядела так, словно она ужасно сожалеет о том, что согласилась участвовать в этом полете. Одна Пегги Симмонс, казалось, всем наслаждалась. Будучи совершенно очевидно влюбленной в свои приборы, она, похоже, не на шутку увлеклась Ральфом. Я подслушал, как док шепчет Сметвику:

— Таскается за ним, как течная сучка…

Как бы то ни было, мы с Ральфом, более или менее довольные всем происходящим, сжевали сандвичи и проглотили кофе, а затем отправились на отдых. Я едва успел выключить свет и улечься, как услышал легкий стук в дверь. Моей первой мыслью было, что это Ральф — капитан вполне мог найти неотложные вопросы к своему помощнику в этот час. Но Ральф постучал бы более резко и настойчиво.

«Сандра?» — с надеждой подумал я, вслух же произнес:

— Войдите!

Это оказалась Пегги Симмонс. На ней был мешковатый, довольно непрезентабельный наряд. Выглядела она как маленькая девочка — я не имею в виду соблазнительную нимфетку. Нет, скорее Пегги напомнила мне пухлого ребенка, хотя я был склонен считать это влиянием одежды.

— Я надеялась, что ты не спишь, Питер, — произнесла она.

— Я и не спал. Не совсем еще спал.

— Мне так важно с кем-нибудь поговорить, — продолжала она, усевшись в кресло возле моей койки и вытаскивая сигарету из пачки на столе. — Все это так странно. А завтра, когда мы отправимся в путь, будет еще более странно…

— Что странно? — не понял я. — То, что все здесь кажется тебе странным — это нормально, хотя нормальному человеку такая ситуация показалась бы странной.

— Ты слишком глубоко мыслишь, — печально рассмеялась она. — Но я пришла поговорить с тобой, потому что ты не умен…

— Спасибо, — холодно поблагодарил я.

— Нет, я не это имела в виду, Питер. Ты умен — ведь иначе ты бы не стал старшим офицером на таком корабле. Я тоже соображаю хорошо — но лишь по части машин. Но другие — Сандра, и Марта Уэйн, и док — они настолько… настолько…

— Утонченные, — услужливо подсказал я.

— Да. Точное слово. Утонченные. А бедный Клод Сметвик — наоборот. Нечто бессловесное. Подчиняющееся судьбе…

— А Ральф? — задал я провокационный вопрос.

Ее лицо вдруг словно озарилось, а потом потемнело, хотя и с некоторой задержкой:

— Ах, он… исключительный? Да, исключительный. Но могу ли я надеяться, что такой мужчина заговорит с такой девушкой, как я. Могу ли?

«А почему бы и нет, черт побери? — думал я. — Немного косметики, долой этот уродливый мешок, надеть вместо него что-нибудь соблазнительно прозрачное, и ты кое-чего достигнешь. Но не сегодня и не со мной, о Джозефина…»

— Я знакома с немногими космонавтами, — продолжала она. — По правде говоря, только с командором, а он для меня — словно член семьи. Но с вами всеми все иначе. Думаю, я знаю, что это. У вас есть прошлое…

«Еще какое!» — подумал я.

— Например, у Ральфа. Как у капитана, я имею в виду. Вы все летали вместе долгое время, разве не так? Но не могу понять, почему такой способный человек мог попасть в Приграничье…

«А еще он тебе в отцы годится!» — подумал я. Потом вспомнил историю жизни Пегги Симмонс. Все сходится. Ральф представляет собой идеальный образ отца. «Паршиво, — подумал я. — Просто никуда не годится».

— Женщины, — сказал я.

— Женщины?

— Ну да. Обычная причина, по которой мы попадаем в Приграничье.

— Мужчины, даже самые выдающиеся, такие ослы, когда дело касается женщин определенного типа.

«Например, твой папаша», — подумал я.

— Ведь с правильной женщиной они могли бы далеко пойти… — тянула она свое.

«Даже слишком правильной, черт возьми. Полным ходом до следующей Галактики, на всех парусах, а правильная женщина следит за помпами и всем остальным, что полагается контролировать механику…»

— Хотела бы я… — начала она голосом, полным истомы.

— Чего бы ты хотела, Пегги?

— О, я… я не знаю, Питер…

«А вот я хочу, чтобы ты убиралась отсюда ко всем чертям! — подумал я. — Мне еще надо поспать хоть немного!»

— Выпьем по капле? — спросила она. — На сон грядущий, чтобы я могла уснуть.

— В том шкафчике, — показал я. — Там бутылка бренди. Медицинского. Достань два стакана, и я выпью с тобой. Мне тоже нужно уснуть.

Она щедро плеснула бренди в стаканы и протянула один мне.

— За удачный старт!

— За удачный старт! — поддержала она меня. Потом внезапно спросила: — Что со мной не так, Питер?

Я понял, что она имеет в виду:

— Насколько я могу судить, у тебя есть все необходимое. Насколько я могу судить.

— Она сейчас с ним. В его каюте, — отрывисто бросила Пегги.

— Кто? — я почувствовал укол ревности.

— Сандра.

«Так, значит, им удалось держать это в секрете на „Драконе Приграничья“, — подумал я. — Хотя в этом не было никакой необходимости. Нигде в правилах не содержится запрета для офицеров спать с кем им заблагорассудится, если это только не препятствует их основным обязанностям…»

— Они знакомы много лет, — сказал я вслух.

— А я — всего лишь маленькая девочка. Новичок. Лишний человек на корабле.

— Мисс Симмонс, — жестко произнес я. — Когда люди подписывают контракт, они обязаны выполнить только одно: доставить корабль из пункта А в пункт Б, как того от них требует хозяин. Кому с кем спать — или не спать — не входит в юрисдикцию Акта о Торговом флоте.

Ее мешковатое одеяние вдруг расстегнулось, и я смог увидеть, что в ее телосложении нет ничего, не соответствующего норме. Она знала, что я смотрю на нее, но не делала попытки прикрыться. Вместо этого она встала и какое-то время стояла, всей своей позой выражая застенчивость и неловкость, прежде чем отправиться к шкафчику за бутылкой бренди. Она вновь наполнила стаканы, и ее розовый сосок почти коснулся моей груди во время этой процедуры. Я едва удержался, чтобы не повалить ее на койку.

— Еще одну на посошок, — резко сказал я.

— На посошок? — повторила она.

— Да, на посошок, Пегги. Мы оба устали, а завтра нас ждет тяжелый день.

— Но… — в этот момент ее комбинезон не скрывал практически ничего.

— Черт тебя побери, девчонка! — взорвался я. — Пусть я только помощник капитана и вообще — бывший стюард, но у меня тоже есть гордость. Ты целый день всячески давала понять, что умираешь от желания преподнести себя Ральфу на серебряном блюде, посыпанной петрушкой. Сандра опередила тебя в кровати Ральфа, так ты перекинулась на меня. Или ты думаешь уязвить его, если дашь мне то, что могло достаться ему? В любом случае, я в эти игры не играю. Так что допивай, будь хорошей девочкой и ложись спать. Одна.

— Если тебе это угодно, — холодно сказала она.

— Мне это угодно, — не менее холодно ответил я.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Она осторожно поставила пустой стакан на стол. Лицо девушки было бледным, на левой щеке напрягся желвак. Снова надев и застегнув комбинезон, она вновь стала походить на маленькую девочку — да еще на такую, которую только что отшлепали.

— Извини, что доставила тебе беспокойство, — проговорила она.

— Это ты извини, что… ладно, не бери в голову.

— Спокойной ночи, — повторила она.

— Спокойной ночи.

Затем Пегги вышла, тихо затворив за собой дверь. Я допил бренди и выключил свет. Но долгое время не мог уснуть. А спать нужно было, иначе не избежать мне нервной перегрузки. Мой дурацкий пуританизм (следствие той грязной истории на «Герцогине Атолла»?) никому не принес ничего хорошего, включая и меня самого.

И все это должно было иметь далеко идущие последствия (хотя предугадать такое просто невозможно).

 

Глава 10

На следующее утро Сандра пребывала в самом что ни на есть хозяйственном настроении: такое уже случалось сплошь и рядом на «Драконе Приграничья» и выглядело очень комично. Она принесла для каждого из нас персонально чай с тостами. Теперь, когда мне стали известны причины этих приступов домовитости, я более не ощущаю от них никакой радости.

— Доброе утро, Питер, — оживленно, даже чересчур, сказала она мне, включая свет в моей каюте. —

И будет новый закат,

И будет новый рассвет.

Для нас никаких преград

На межзвездных линиях нет!

— Она служила в компании «Межзвездные линии» до того, как попала в Приграничье. — Надеюсь, ты хорошо поспал.

— Нет, — угрюмо отозвался я и бросил на нее неприветливый взгляд из-под действительно свинцовых век. — А вот ты, наверное, хорошо спала?

— Я-то — конечно, — приветливо отозвалась она, оставляя меня наедине с моим чаем.

К тому времени, когда раздался гонг на завтрак, я принял душ, побрился, оделся соответственно поставленным на этот день задачам и уже чувствовал себя получше. Это была наша первая трапеза на корабле, и она носила поэтому прямо-таки церемониальный характер. Ральф восседал во главе стола, в полном сознании торжественности момента, сияя новенькими погонами. Я — справа от него, а Сандра, когда не суетилась и не бегала к буфету, сидела напротив меня. Остальные заняли свои места, а Пегги Симмонс, будучи младшим членом экипажа, уселась в конце стола. Когда я пожелал ей доброго утра, девушка зарделась. Надеюсь, никто этого не заметил, правда, док Дженкинс, который вечно в курсе всего, кинул на меня многозначительный взгляд.

— Наступает торжественный момент, — провозгласил Ральф перед тем, как мы накинулись на яичницу с беконом.

— Для начала нам нужно поднять это чудовище с земли, — кинул Дженкинс.

— Ты хотел сказать, с воды, — поправил я его.

— Пусть даже так… — сурово начал Ральф.

— Доброе утро всем, — раздался знакомый голос. Мы повернулись и увидели, что в кают-компанию входит Граймс.

Все вскочили.

— Продолжайте, — произнес он. — Не обращайте на меня внимания.

— Будете завтракать, сэр? — спросил Ральф.

— Нет, спасибо. Разве что кофе, если можно, капитан.

Он выдвинул кресло, сел, и Сандра удовлетворила его просьбу.

— Прошу простить меня за лишние разговоры, но вижу, что вы подготовились должным образом, — сказал он.

— Верно, сэр, — отвечал Ральф.

— Хорошо. Ну ладно, я не хотел бы вмешиваться в ваши планы, но, похоже, не стоит медлить со стартом.

— Можем отправляться хоть сейчас, сэр, если хотите, — проговорил Ральф, отодвигая тарелку с недоеденной яичницей.

— Во имя всех божеств старой доброй Галактики, закончите завтрак, — взмолился Граймс. — Хотелось бы мне получить еще чашечку этого божественного напитка. Но, пока вы едите, я сделаю фото. — Он промокнул рот салфеткой, поданной Сандрой. — На протяжении всей моей карьеры я никогда не отличался склонностью к чувствительности, стараясь избегать чересчур романтических моментов. Но сейчас как раз такой момент. Мои осведомители сообщили мне, что сегодня утром в «Метрополитан стандарт тайм» была помещена статья о «Летящем облаке», чтобы ознакомить с этой темой сенат. Почетный член Цинковой империи потребует расследования, дабы выяснить, на что пошли государственные средства: ведь построен такой непрактичный космический корабль. А его закадычный друг, почетный член железодобывающей империи, поддерживает его и заявляет, что нельзя выпускать корабль до окончания расследования…

— «Объединенные ракеты», — подсказала Марта Уэйн. — И «Межзвездные двигатели, инкорпорейтед».

— Точно, — согласился Граймс. — Ну ладно, я не думаю, чтобы они смогли воспрепятствовать вашему вылету, капитан. Но, случись вам вернуться на поверхность по любому поводу, либо если вы зависнете на орбите, вы смертельно рискуете. Лучше бы не было каких-либо проволочек.

— Их и не будет, — сквозь зубы процедил Ральф.

— Отлично. И когда планируете двигаться?

— В заявленное время, сэр, в девять ноль-ноль.

— Довольны ли вы всем происходящим?

— Да, сэр. Даже несмотря на…

— Каждый космонавт всегда чувствует это «даже несмотря на…» — в противном случае грош ему цена как космонавту. (Пожалуйста, еще кофе, будьте так добры. Отлично.) Надеюсь, что я все еще буду на плаву, когда вы вернетесь. И рассчитываю получать ваши отчеты о путешествии по псионному радио…

— Я удивляюсь, сэр, что на корабле нет даже оборудования Карлотти… — начала Марта Уэйн.

— Оно бы не работало, — ответил ей командор. — Оно действуют только в комплекте с Манншеннскими двигателями. — Он повернулся к телепату: — Так что вы здесь — ключевое действующее лицо, мистер Сметвик.

— До тех пор, пока ключ не сломается, сэр, — слабо улыбнулся Клод.

Все засмеялись. Его безрассудство было известным фактом.

Граймс неохотно поднялся:

— Не буду больше вам мешать. У вас всех достаточно работы. — Пожимая руку Ральфу, он заметил: — У вас отменный корабль, Листауэл. И команда — что надо. Берегите и то, и другое.

— Обязательно, — обещал Ральф.

— Не хочется говорить «прощайте», пусть будет лучше au revoir!

Он быстро собрался и вышел из кают-компании. Я поспешил за ним, чтобы проводить к выходу.

В шлюзовой камере мы пожали друг другу руки.

— Завидую я вам, мистер Малькольм, — сказал он. — Просто завидую. Сложись все иначе, я бы сам повел корабль. Но…

— Бывают времена, когда я завидую тем, кто связан семейными узами, — откликнулся я.

— У вас здесь уже есть нечто вроде этого, молодой человек, — он позволил себе усмехнуться. — Кроме того, одному человеку невозможно объять необъятное. У меня есть жена и сын, а вам выдалось участвовать в первом полете космического парусника. Полагаю, что каждый из нас должен сделать все возможное в своей области. Как бы то ни было, берегите себя.

Я заверил его, что буду беречь, и, как только он сошел на площадку, вернулся на корабль.

Наш старт оказался на удивление легкой и приятной процедурой.

Когда был дан сигнал на старт, все мы заняли свои места, а провожающие покинули корабль. Все механизмы функционировали безотказно, послушные командам из рубки управления. На экранах внешнего обзора было видно, как корабль отдал швартовы и начал свой далекий путь. Даже ветер благоприятствовал нам, мягко относя корабль от причала.

— Балласт, — скомандовал Ральф. — Помпы 3 и 5.

— Помпы 3 и 5, — повторил я, открывая клапаны и нажимая кнопки стартеров.

Я услышал пульсирующий звук помп, увидел, как падают значения в колонках индикатора, одинакового с тем, что в офисе суперкарго. Корабль все еще был тяжелее воздуха, хотя мы и поднимались над поверхностью с легкостью мыльного пузыря. Появилось какое-то новое чувство, озабоченность и ожидание чего-то, в то время как корабль, неторопливо покачиваясь, плыл по поверхности залива, как невесомая пушинка. А цифры на индикаторе все уменьшались, пока пульсация помп внезапно не прекратилась.

— Номер 4 и 5, сэр? — спросил я.

— Нет, Питер. Еще не сейчас. Выпускай атмосферные рулевые поверхности.

На экране можно было видеть, как атмосферные крылья телескопически выдвинулись из сверкающей обшивки.

— Я думала, что ты уже выпустил весь балласт, и мы отправились прямо вверх, — сказала Марта Уэйн.

— Мы могли бы, но, как я понимаю, секрет управления этими кораблями в том, чтобы всегда держать руку на пульсе. Кроме того, мы должны будем сделать посадку на Гроллоре, и я намерен увидеть, смогу ли поднять корабль на аэродинамической тяге. — Капитан повернулся ко мне: — Не думаю, что есть необходимость для Сандры и дока оставаться на складе и на ферме. Кроме того, мы не взлетаем на ракетных двигателях, а они, вроде бы, обучены управлению кораблем. Позови их сюда, ладно?

— А Клода с Пегги?

— Нет. Клод безнадежен во всем, что не касается его работы, а мисс Симонс лучше не сводить глаз с приборов.

Я отдал необходимые указания по интеркому, и, пока я этим занимался, в динамике радиопередатчика проснулась жизнь:

— Центр управления полетами вызывает «Летящее облако», — услышали мы. — Центр управления полетами вызывает «Летящее облако». Что за задержка? Повторяю: что за задержка?

Голос оказался знакомым: командор Граймс. Это-то и беспокоило.

— Передай мне микрофон, — сказал Ральф. Он тихо заговорил: — «Летящее облако» вызывает Центр управления полетами. Никакой задержки. Просим разрешения на вылет.

— Быстро сматывайтесь, пока эти ослы не продырявили вам брюхо! — взорвался Граймс.

Ральф усмехнулся и вернул Марте микрофон. Он подождал, пока Сандра и док, только что вошедшие в рубку управления, пристегнулись к креслам, затем он опустил обе руки на штурвал.

— Полный ход! — скомандовал он. Я нажал кнопку старта, перевел рукоятку в верхнее положение, а Ральф повернул штурвал. — Полный вперед направо! — скомандовал он.

Корабль легко развернулся, устремляясь в открытое море. Сквозь прозрачные стены рубки управления, напоминающей мыльный пузырь, мы видели только серую воду и серое же небо, а также темную линию горизонта, к которой стремились. На экранах же можно было наблюдать громаду зданий космопорта и причал, у которого все еще виднелся маленький дирижабль.

Левой рукой Ральф удерживал «Облако» на нужном курсе, а правая двигалась по различным кнопкам. Характер движения изменился. Корабль не крутился и не вращался, он с ритмичными шлепками о волны двигался вперед. А потом все прошло, и остались лишь щелчки нашего компаса, а также почти неслышный шум пропеллеров.

— Счастливого плавания, «Летящее облако»! — послышался голос Граймса из радиопередатчика. — Счастливого плавания!

— Скажи ему «спасибо», — велел Ральф Марте. — И, несмотря ни на что, мы ведь еще не вышли в настоящее плавание!

 

Глава 11

Нам следовало провести больше времени в атмосфере, чем мы провели, чтобы привыкнуть к кораблю. Но Марта поймала один канал на радиопередатчике, дневную трансляцию слушаний Сената. Почетный член Свинцовой империи был в хорошей форме. Мы слушали, как он описывает «Летящее облако» как футуристический кошмар, а в другой речи — как анахронистическую версию морского судна стародавних времен. А затем, видимо, чтобы заставить кровь слушателей застыть в жилах, подробно, в деталях расписал, как будет происходить крушение корабля и падение на головы населения. Оболочка вокруг анти-железа разрушится, антиматерия войдет в контакт с материей обычной, и все просто-напросто обратится в ад. После этого, продолжал он, вероятнее всего, произойдет цепная реакция, и вся планета будет уничтожена.

Все это было бы смешно, но со скамей, где заседали правящая и оппозиционная партии, то и дело слышались одобряющие и поддерживающие крики, особенно, когда Почетный член, описав все эти художества, вошел в раж и заявил: правительство, мол, уже принимает меры.

Ральф, слушая все это, выглядел обеспокоенным:

— Мисс Уэйн, я думаю, что наш приемник не в порядке, не так ли?

— Да, — она сделала гримасу. — Мне вытащить предохранитель?

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Если мы получим прямой приказ от командора вернуться в порт, я подчинюсь. Однако…

Он передал пульт управления доку Дженкинсу и мне. Я рулил, а док нажимал на кнопки, и не так уж неэффективно. Мы поднимались по тугой спирали, а под нами простиралось снежное, почти гладкое поле — кучевые облака. Над нами было небо — чистое и темное, и везде виднелись линзы других галактик, хотя солнце еще не село. Так что все шло гладко и успешно, хотя и было очевидно, что нам нужно выпустить больше балласта, дабы вырваться за пределы атмосферы.

Вдруг Сандра вскрикнула, указывая на что-то внизу.

Мы все приникли к прозрачному экрану в рубке управления и увидели, как нечто маленькое и черное прорезает толщу облаков. То был небольшой треугольник, темный, с вырывающимся из него синим огнем, ярким даже на фоне белого облака. Ральф достал большой бинокль, чтобы разглядеть предмет.

— Эмблемы воздушных сил, — пробормотал он. — Одна из ракет-истербителей.

— Эти проклятые крылатые ублюдки! — тихо выругался кто-то.

— Давайте лучше настроим передатчик, — предложил Ральф.

Заглушая его слова, раздался голос по радиосвязи:

— Офицер, командующий «Крыльями защиты-7» вызывает «Летящее облако». Вернитесь в порт. Немедленно возвращайтесь в порт.

— Капитан «Летящего облака» вызывает судно без опознавательных знаков, — холодно отозвался Ральф. — Ваше сообщение принято.

Истребитель был уже близко, он стремительно летел на нас. Я наблюдал за ним, пока Ральф резким тоном не вернул мое внимание к штурвалу. Но голос раздался вновь:

— Вернитесь в порт. Это приказ.

—А если я откажусь?

—Тогда мне приказано сбить вас, — слова эти сопровождались пренеприятным смешком. — Кроме того, капитан, не забывайте: вы крупная цель — и достаточно медленная.

— А если вы нас подстрелите, что тогда? — спросил Ральф. — Мы можем свалиться где угодно. А вы знаете о свойствах анти-железа и о том, какие он принесет разрушения, ведь это будет взрыв почище любой бомбы, известной человечеству. — Он прикрыл микрофон рукой, комментируя: — Это заставит его задуматься. И он не сможет нас подстрелить. Если он продырявит контейнеры с балластом или отобьет куски обшивки, мы потеряем отрицательную тягу, а если он пробьет оболочку анти-железа…

— Что тогда? — спросила Марта Уэйн.

— Это будет последним для него действием в жизни — и последним, что мы увидим.

— Он чертовски близко подлетел, — проворчал док. — Я уже вижу снаряды на его крыльях и парочку орудий…

— Выполнять мои приказы! — рявкнул голос из передатчика.

— Сандра, следи за балластом, — велел Ральф тихо.

— Даю вам десять секунд, — услышали мы. — У меня есть все последние отчеты и прогнозы. Если я подстрелю вас здесь, вы упадете где-нибудь над ледником. Так что нет никакой опасности для планеты. Десять… девять… восемь…

— Сбрасываем балласт, — тихо сказал Ральф.

— Клапаны открыты, — сообщила Сандра.

Взглянув вниз, я увидел хлынувшую из отверстий воду — мощный и густой поток, с фонтаном брызг. А еще я увидел черный смертоносный предмет, летевший прямо в наше брюхо. А потом — сноп пламени из дула орудия, трассирующий снаряд, лениво летящий в нашу сторону по параболической траектории. Значит, он не использует снаряды воздух-воздух, что ж, и за это спасибо. Пока не использует.

Корабль вздрогнул, и я понял, что в нас попали. Раздался вой тревожной сирены, затем высокий, леденящий душу звук выходящего воздуха. Звук захлопывающихся герметичных дверей, и, пока не отключилась вентиляционная система, повсюду разносилось отвратительное зловоние горящей изоляции. Затем, с невероятной быстротой, ракета помчалась вниз, удаляясь от нас и исчезая за облаками. Напоследок она выпустила снаряды, но теперь они уже не могли нас достать. Мы были высоко в чистом небе, уносясь в межзвездную пустоту под влиянием нашей антигравитации. Мы были высоко, и вся Заброшенная теперь для нас представляла всего лишь шарик, перламутровую сферу, сверкающую в черном космосе. Мы устремлялись вперед и все дальше — но пока нам не удастся отремонтировать корабль, ни о каком путешествии думать нельзя.

Все могло обернуться куда хуже.

Никого не ранило, хотя Пегги Симмонс пришлось бегом запрыгивать в скафандр. В обшивке обнаружилось несколько пробоин, но их вполне можно залатать. Среди нашего груза присутствовало несколько листов стали, и их можно было использовать в случае острой необходимости. Дефицит воздуха можно восполнить из резервного фонда. Жаль, что теперь мы в положении положительной плавучести, а не нейтральной, как планировал Ральф, но он уверял нас, что уже выработал для корабля новую методику приземления. (Насколько она практична, покажет время.)

Так что, облаченные в скафандры и вооруженные сварочными горелками, Пегги и я занялись возвращением герметичности кораблю. Будучи главным помощником, я официально отвечал за ремонтные работы, но вскоре понял, что на самом деле являюсь главным держателем горелки. Именно Пегги Симмонс проделала большую часть работы. Инструмент в ее руках был просто продолжением тела — или, скорее, выражением ее индивидуальности. Она сшивала куски с аккуратной точностью, подобно тому, как ее предки ловко орудовали иглой и нитью, изготавливая одежду.

Я наблюдал за ней не без зависти — и завидовал, признаться, не только умелости рук Пегги. У нее есть дело, занимающее все ее существо. У меня — нет. Как ни глупо это выглядело, я то и дело снимал маску сварщика и оглядывался по сторонам. Не чувствовал я себя счастливым, и все тут. Я уже не в первый раз в открытом космосе, но впервые вышел в открытый космос, будучи в Приграничье. Пустота — вот что пугало меня. Вот наше солнце, вот Обреченная, но они словно бы на глазах удаляются и уменьшаются в размерах… по небу разбросаны далекие сверкающие линзы галактик. А еще там ничто. Мы дрейфуем на границе темноты в поврежденном корабле и никогда, как я думал, не вернемся в тепло, комфорт и безопасность.

Я услышал в наушниках, как Пегги удовлетворенно хмыкнула, и насилу оторвал взгляд от завораживающего зрелища пустоты. Она закончила последний участок и выпрямилась с громким вздохом. Так она и стояла, удерживаемая на месте магнитными подошвами ботинок, ужасно неженственная в своем мешковатом скафандре. Вот она приблизилась ко мне и схватила металлической перчаткой мое плечо. Она притянула меня к себе, приблизила шлем к моему.

— Отбой! — прошептала она.

Вначале я не понял, что она имела в виду, но после третьего повторения отключил рацию нажатием подбородка.

— Как думаешь, это поможет? — спросила она.

— Конечно, — уверил я ее. — Мы можем вернуть нормальное давление на всем корабле.

— Я не это имела в виду! — раздраженно воскликнула Пегги.

— Так что же, черт побери, ты имела в виду?

— Как ты думаешь, это поможет Ральфу — капитану — изменить свое отношение ко мне? Ведь от остальных двух женщин гораздо меньше толку, разве не так?

— Как и от меня, — грустно согласился я.

— Но ты — мужчина, — она сделала паузу. — Серьезно, Питер, как ты считаешь, поможет ли этот ремонт? Я имела в виду, с Ральфом…

— Серьезно, Пегги, — передразнил я ее, — нам уже пора возвращаться. Все остальные глазеют на нас в изумлении: чем это они там занимаются. — И добавил: — Истории не известно еще ни одного случая обольщения в абсолютном вакууме. Но все когда-то бывает в первый раз…

— Нечего шутить! — вспыхнула она. Затем голос ее смягчился: — Есть старая поговорка: «Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок». Может быть, путь к сердцу космического капитана лежит через его корабль?

— Может быть, — согласился я. — Вполне. Но Ральфу не по вкусу придется, если мы будем здесь прохлаждаться, пока он воюет с парусами. Пойдем скорее, отчитаемся о завершении задания. — Я снова включил рацию.

Перед тем, как заговорить, я услышал голос Ральфа. От его яростного рыка, казалось, плавились наушники:

— Какого дьявола вы двое там делаете? Стоите, держась за ручки, и любуетесь видами? Мистер Малькольм, завершена ли починка? Если так, рапортуйте и возвращайтесь на корабль.

— Починка завершена, сэр, — ответил я.

— Тогда не тратьте больше времени, — холодно предложил Ральф.

Мы и не стали. Осторожно ставя ноги, скользившие по металлу, мы потихонечку продвигались к открытому люку. Пегги вошла первой, я нес инструменты и остатки неиспользованного материала. Мы вошли в отсек, и дверь, к моей вящей радости, захлопнулась, отсекая нас от черной пустоты.

Задрожал столбик освещенного барометра, а затем щелкнул, сообщая, что давление в отсеке достигло нормы.

Мы все находились в рубке управления — все, за исключением Пегги, которой было приказано, довольно бесцеремонно, следить за механизмами. От узкого носа корабля отходил длинный металлический телескопический лонжерон с вмонтированной телекамерой. И мы видели на большом экране изображение «Летящего облака». Жаль, что нет других камер, чтобы видеть корабль в профиль, дабы насладиться зрелищем его красоты.

— Первая проблема заключается в следующем: как развернуть корабль, — начал Ральф. — Как вам известно, гироскопов у нас нет. При всем при том это не столь важно. У рулевого на морском паруснике нет гироскопов, однако, он справляется без них…

— Но у него есть штурвал, действующий под влиянием жидкой среды, в которой находится корабль, — предположил я.

— Настоящий мастер плавания под парусом никогда не полагается только на штурвал, — Ральф бросил на меня взгляд. — Имей в виду, что корабль — это не субмарина, следовательно, имеет дело уже с двумя средами: с воздухом и водой. Его штурвал, как ты столь любезно нам сообщил, действует под влиянием воды, в которую погружен. Но паруса-то — под влиянием ветра! — Он сделал паузу, чтобы вдохнуть, — Для нас свет — это тоже текучая субстанция. А теперь, если вы будете внимательны…

Мы наблюдали. Видели, как умелые пальцы Ральфа бегают по панели управления. И смотрели на экран. Вот из корпуса выдвинулись лонжероны, так что корабль стал напоминать ощетинившегося дикобраза. А затем некое крутящееся устройство пришло в движение, и раскрылись паруса — белые с одной и черные с другой стороны. Мы ощущали легкую дрожь, с которой корабль поворачивался вокруг своей короткой оси, оставляя солнце Заброшенной далеко позади.

Затем лонжероны повернулись, и, как показала камера, вмонтированная в мачту, паруса стали невидимыми. Их белая сторона была обращена к солнцу Лорна, к постоянному фотонному потоку. Мы неслись на свободе, подхваченные звездным ветром.

Я понял, что Ральф негромко напевает:

«Эй, веселей, скорее в путь,

Эй, веселей, скорее в путь,

Эй, веселей, скорее в путь —

Взлетаем на рассвете!»

 

Глава 12

Итак, мы шли на всех парусах, держа курс на восток. По некоторым показателям двигатель Эриксона существенно превосходил по своим качествам Манншеннский. Не было слышно постоянного пронзительного завывания гироскопов, не было странного чувства дежа вю, что является побочным эффектом Манншеннского поля темпоральной прецессии. И еще — мы могли сидеть в рубке управления и видеть ясную картину всего, происходящего во Вселенной.

«Летящее облако» оказалось простым кораблем: раз взяв курс, он летел в фотонном потоке, не требуя постоянной настройки курса. По сравнению с конвенциальными кораблями он был и проще по конструкции, и легче в управлении. Но ведь корабль — это не только металл, пластик и оборудование, входящие в его конструкцию. В конце концов, одна из важнейших составляющих — это команда. И с этой точки зрения «Облако» нельзя было считать счастливым судном.

На нашу беду, на борту «Облака» присутствовала ревность. Сам я прилагал все усилия, чтобы не поддаваться ей, но и я был не без греха. Очевидно, что Сандра — девушка капитана. Очевидно также, что и Марта Уэйн, и Пегги Симмонс претендуют на это звание, и обе страдают от ревности. А док Дженкинс не скрывал, с присущим ему цинизмом, что вовсе не прочь поваляться на сеновале с Мартой. Лишь Сметвик был всем доволен. Однажды во время моего дежурства он неторопливо вплыл в рубку:

— Хорошо у нас на корабле, правда? — промурлыкал он.

— Ты собираешь компромат? — резко спросил я. — Если так, Клод, я лично позабочусь о твоем исключении из команды.

— Вовсе нет, — он выглядел обиженным. — Не говоря уж о последствиях, я и в мыслях не держал шпионить. Но даже тебе приходится держать нос по ветру, а ты ведь не телепат.

— Да, — согласился я. — Я держу нос по ветру. — Я предложил ему сигарету и зажег вторую для себя. — А что нового? Есть что-нибудь?

— Шумиха на Заброшенной, похоже, улеглась. Нас приняли как свершившийся факт. Старик Граймс добрался до Ливицки — он новый офицер псионного радио в порте Обреченный — и попросил того послать нам сообщение: он желает нам всего наилучшего и держит все под контролем.

— Капитана проинформировал? — спросил я.

— Он у себя в каюте, — ответил Клод. — Не думаю, что он будет в восторге, если ему помешают.

— Вроде того, — согласился я.

— Вроде того.

Мы сидели в тишине — ускорение позволяло нам просто сидеть, не пристегиваясь ремнями, и курили. Я смотрел сквозь прозрачный пластик в темноту, где впереди маячило яркое солнце Гроллора. Клод просто смотрел в никуда. Я услышал звук шагов, и в рубку вошла Пегги Симмонс:

— Извините, — заговорила она. — Я думала, ты один, Питер…

— Позвольте мне не нарушать ваше сладостное уединение, — сказал Сметвик, вставая с кресла.

— Что за пошлости у тебя на уме! — вспыхнула девушка.

— Если это пошлости, то они навеяны мыслями других людей, которые я улавливаю, — нашелся он. — Лучше удалюсь и оставлю вас с вашими мыслями.

— Я вообще-то несу вахту, — нашелся я. — А Пегги, в любом случае, должна приходить и отчитываться о работе механизмов: вдруг что неисправно.

— Да, — подтвердила она.

Девушка бросилась в кресло, которое ранее занимал телепат, взяла сигарету из моей пачки. Я подождал, пока выйдет Клод, и спросил:

— Что случилось, Пегги?

— Ничего. С техникой все в порядке. Если не считать торчащего провода в том месте, где осколки обшивки продырявили внутреннюю стенку.

— А почему ты не займешься этим?

— Потому что в первые дни в космосе есть более важные вещи, о которых нужно позаботиться в первую очередь. Заполнение картотеки, необходимые приборы и…

— Уверен, что провод не менее важен, — заметил я.

— Вряд ли. Энергия поступает в дополнительное устройство, и в этом нет нужды, пока мы не приземлимся.

— Не припланетимся, — поправил ее я.

— Ральф называет это приземлением.

— Может быть. Он, должно быть, притащил с собой пару контейнеров с книгами по хождению под парусом, а также фантастики и поэзии. И, знаешь, некоторые вещи недурны. — Я процитировал:

«Я вновь хочу вернуться в тот далекий океан,

Где только грусть и одиночество найду,

Прошу: пусть будет мне корабль высокий дан,

И в небо — путеводную звезду».

Я сделал широкий жест в сторону гролллорского солнца, далекой искорки, бело-голубого гиганта, который, в силу эффекта Допплера, сейчас имел красноватый оттенок. — Вот она, его путеводная звезда! — Я похлопал по подлокотнику кресла: — А это — его высокий корабль.

— Таким образом, у него есть все, что он хочет, — заметила она.

— Все, — я пошел ва-банк. — И высокий корабль, и путеводная звезда, и женщина.

— Но я могла бы дать ему больше.

— Пегги! — взмолился я, — не будь ребенком. — Ты привлекательна и умела, но Сандра много привлекательнее. И еще она хороший повар. Послушай моего совета: забудь свои школьные мечты стать подругой капитана. Вот закончится этот полет — все равно сейчас нет другого выхода, — и дуй отсюда…

— И выходи замуж, и рожай детей, — заключила она. — Но я не хочу, Питер. Не желаю. Не хочу быть женой противного коротышки-клерка или механика и провести остаток дней своих на Заброшенной.

— Ну, хорошо, если ты так считаешь, твое право. Но это приказ, Пегги. Выбрось Ральфа из головы. У нас и так достаточно хлопот, не хватало еще любовных треугольников на наши головы.

Она снова взяла сигарету и зажгла ее. Глядела на кольца дыма:

— Эти стихи, что ты цитировал. Высокие корабли и звезды. Ведь это то, что нужно Ральфу, правда?

— Высокие корабли, звезды и порядок.

— Об этом не беспокойся. Когда придет время наводить порядок, я превзойду в этом Сандру.

— Пегги, но ты не сможешь. Ты ведь… неопытна.

Ее лицо порозовело, а в глазах заиграли лукавые огоньки:

— А кто виноват в этом? — лукаво спросила она. И добавила, уже серьезно: — Но я могу оказать ему настоящую помощь. Любая женщина может раскинуть ноги в нужный момент. Я — та, что сумеет помочь Ральфу и его кораблю войти в историю.

— Так мы уже вошли в историю, когда взлетали.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, — начала она. — Двигатель Эриксона, в том виде как он есть, никогда не принесет коммерческого успеха. Слишком долго доставляется груз, даже тот, в котором нет срочной необходимости. А тут еще проблема с личным составом. Когда корабль еще только задумывался, дядя Энди мог собрать компанию неудачников без семей и привязанностей, которые легко согласятся провести пару веков в полете. Но для второго светового парусника не так-то просто набрать похожую команду. Согласен?

— Пожалуй, — согласился я после паузы.

— Я новичок в космосе, но много прочла, — продолжала она. — Не физик, но приблизительно представляю принцип действия различных двигателей на кораблях. И я знаю, что, не существует двигателя, позволяющего двигаться со сверхсветовой скоростью.

—Что?!! — воскликнул я.

—Не существует. Я права, Питер. Базовая идея двигателя Эренхафта состоит в следующем: магнитные частицы пытаются находиться одновременно в двух местах в магнитном поле или потоке электричества, и корабль сам является такой частицей. Но, насколько я понимаю, в космосе все искажается настолько, что это становится возможным. Я не особенно сильна в математике, но основную идею уловила. И еще, разумеется, есть Манншеннский двигатель, и с ним возможны большие скорости из-за игр со временем.

— Хм-м-м, — отозвался я.

— Забудем о машинах, Питер, вернемся к личностям. Ральф любит свой корабль. Я уверена, что, выбирая между Сандрой и кораблем, он остановится на последнем. Но, как ты думаешь, каково будет его отношение к женщине, которая сделает его настоящим капитаном корабля быстрее света?

— Знаешь что, ты лучше зайди к доку, когда будешь возвращаться, — предложил я ей. — Пусть выдаст тебе хорошую дозу успокоительного.

— Ты смеешься надо мной!

— Вовсе нет, — уверил я ее. — Но, Пегги, даже я, не являясь физиком, знаю, что невозможно превысить скорость света. Как ты сама заметила, все это будет сплошным надувательством. Мы не можем обогнать свет, как морской парусник не может обогнать ветер, являющийся для него движущей силой. — Я указал на кнопку на панели: — Вот наш лаг. Он работает на эффекте Допплера. В этот момент наша скорость равна 0, 345 Люм, не считая нескольких десятитысячных. Она растет, и довольно быстро. К концу смены достигнет примерно 0, 6 Люм…

— Фантастическое ускорение.

— Не правда ли? По правде, мы уже должны были быть размазаны по палубе, словно клубничный джем. Но, благодаря антигравитации, движение почти безынерционно. Благодаря невесомости можно достичь даже 0, 9 Люм. Но это уже чересчур.

— Понимаю, — ответила она уверенным голосом. — Но… — Тут она содрогнулась: — Ладно, забудем.

Она поднялась и направилась к выходу.

— Спасибо, что заглянула, — сказал я.

— А тебе — за отеческий совет.

— Забудь об этом, — великодушно попросил я.

— Не забуду, — отвечала Пегги, и в ее голосе послышалась некая двусмысленность.

И затем она убежала.

 

Глава 13

Прошло примерно дня два, если верить корабельному хронометру, когда однажды я, после весьма невкусного завтрака, совершал прогулку по кораблю. Даже странно, как такая неаппетитная трапеза запечатлелась в моей памяти. Сандра стала третьим помощником, и Ральф назначил Марту Уэйн офицером по снабжению. А Марта, как гласит старая поговорка, выливая воду, не может не выплеснуть и младенца. Яичница-болтушка, приготовленная Сандрой, всегда имела восхитительный вкус — пышная, но не жидкая, с кусочками чеснока, посыпанная мелко нарезанной петрушкой, подаваемая на хрустящих тостах, щедро намазанных маслом. А что касается яичницы в приготовлении Марты, — она ничем не напоминала вышеописанное лакомство.

Как бы то ни было, мое настроение нельзя было назвать хорошим, когда я проделывал путь от кают-компании до кормовой части. «Летящее облако» все еще понемногу ускорялось, поэтому корма была «снизу». К моему вящему разочарованию, я не обнаружил ничего, что помогло бы мне найти неполадки на ферме — в отсеке, где содержались гидропонные контейнеры с дрожжами и растениями, поставщиками клетчатки. Я быстро прошел через зал антиматерии — честно говоря, эта громадная сферическая оболочка, окруженная подковообразными магнитами, всегда бросает меня в дрожь. Мне известно, что находится внутри и чему мы все подвергнемся, если оно вступит в контакт с нормальной материей: мы просто сгорим в чудовищной вспышке в результате выхода из-под контроля могучей энергии! Наконец мне удалось найти, к чему можно придраться: Пегги так ничего и не сделала, чтобы убрать продырявленные панели внутренней обшивки и обследовать провода.

Но Пегги нигде не было видно.

Я продолжал движение к корме, через отсек с реактором, вошел в туннель, ведший непосредственно в хвостовую часть. Спускаясь по лестнице, я услышал звон инструментов и чье-то пение. Ага, это док Дженкинс. У него довольно приятный тенор:

Ах, Салли Браун, что за чудная мулатка!

Эй, ноги сами в пляс идут!

Она пьет ром и заедает шоколадкой:

Плати лишь денежки — она уж тут как тут!

Ах, Салли Браун — хозяйка высшей пробы!

Эй, ноги сами в пляс идут!

Пылинку в доме ты найди у ней попробуй:

Плати лишь денежки — она уж тут как тут!

Я преодолел несколько последних футов, отделяющих меня от кормы, спрыгнув с трапа с глухим стуком. Док Дженкинс и Пегги оторвались от своего занятия. На доке были лишь шорты, его волосатый торс блестел от пота и был перепачкан сажей. Пегги облачилась в сомнительного вида комбинезон. В руках она держала сварочную лампу.

— Доброе утро, Питер, — слегка виновато произнесла она.

— Доброе, — автоматически ответил я. — Я знаю, что я всего лишь помощник капитана, но могу я поинтересоваться, чем вы двое тут занимаетесь?

— Пытаемся сделать эту чертову вертушку, — радостно сообщила Пегги.

— А поконкретнее? — спросил я довольно прохладным тоном.

Я оглядел тесное помещение, увидел два небрежно брошенных скафандра на столе. И еще заметил нечто наподобие казенной части пушки, выступающей из переборки. Среди всего этого ярко полыхала сварка. Я снова перевел взгляд на скафандры:

— Вы выходили наружу?

— Нет, — сказала Пегги.

— Не волнуйся, Питер, — вмешался Дженкинс. — Мы не потеряли кислород. Мы наглухо загерметизировали отсек перед началом работ и установили помпу…

— Дистанционное управление изнутри, — заметила Пегги.

— Вы продырявили обшивку? — спросил я, чувствуя нарастающий гнев.

— Только маленькую дырочку, — сказал доктор.

— Проклятье! — взорвался я. — Это уж слишком. Всего четыре дня, а у вас уже космическое безумие. Продырявить отверстия в обшивке и рисковать нашими жизнями. А я все еще не в курсе всего происходящего. Вот Ральф узнает…

— Он будет доволен, — сказала Пегги.

— Будет доволен, как бы не так. Просто запляшет по палубе в экстазе. Да он из вас кишки выпустит, из обоих! А потом выкинет наружу без скафандров. Да он…

— Сохраняй благоразумие, Питер, — взмолился Дженкинс.

— Благоразумие? Не понимаю, о чем ты. Пегги должна выполнять свою работу, вместо того чтобы устраивать непонятный саботаж вместе с тобой, одним из исполнительных офицеров корабля, который подстрекает ее и помогает в этих странных играх!

— Перестань же, Питер! — воскликнул док. — Я второй помощник на корабле, а еще я подписывал договор, а в одной из статей говорится, что персонал палубы и машинного отсека должны сотрудничать…

— Вот уж не думал, что это забота второго помощника, — удивился я. — Как корабельный врач, ты еще и член персонала палубного отсека, подчиняющийся старшему помощнику. А, насколько мне известно, основная функция сотрудников машинного отсека — выполнять эти чертовы приказы по ремонту оборудования.

— Так почему же ты ничего мне не сказал? — мягким голосом произнесла Пегги.

— Я скажу, — пообещал я. — Обязательно. Но прежде вы скажете мне кое-что. Вы объясните мне, чем вы таким тут заняты.

— Это приказ? — спросила Пегги.

— Похоже на то, — хмуро вставил Дженкинс.

— Ну, ладно, я расскажу. То, что ты видишь… — и она указала на казенную часть пушки с тяжелым основанием, — означает, что мы сможем превысить скорость света.

— Но это же невозможно, — заметил я.

— Откуда это известно? — спросила Пегги.

— Это все знают.

— Давно, в средние века, считалось, что Солнце вращается вокруг Земли…

Но я слушал ее вполуха. Часть моего внимания была обращена к доку Дженкинсу. Он потихонечку двигался в направлении источника тока, к которому была подключена сварочная лампа. Я содрогнулся. Непонятно было, почему он делает это тайком. Если Пегги хотела закончить сваривать что-либо, когда я потревожил их, что случилось?

Да, пожалуй, случилось.

— Надеюсь, этот сварной шов герметичен? — спросил я.

— Конечно, — подтвердила она.

— Тогда вернемся в середину корабля. Тебе еще многое нужно сделать в машинном зале.

— Точно, — согласилась она.

Но любопытство все же взяло верх.

— Так ты все же надеешься когда-либо достичь сверхсветовой скорости?

— Вот это — необходимый снаряд, — она указала на казенную часть орудия. — Он содержит заряд твердого топлива, — док изготовил его для меня, — плюс детонатор. Мы собирались присоединить провод к детонатору, когда ты вошел.

— Это значит, что я прервал вашу работу. Но как он действует?

— Я думала, что это очевидно. Корабль уже почти достиг скорости света. А снаряд лишь придаст дополнительный толчок…

— Пегги, Пегги, как же ты наивна! — я не смог удержаться от смеха. — С топливом домашнего изготовления…

— Твердое топливо имеет свои преимущества, — заметила она.

— В чем же они состоят?

— Например, вот в чем!

Сварочная лампа ярко вспыхнула. Я понял ее намерения, но слишком поздно. Пока я пытался вырвать инструмент из ее рук, металлическая оболочка снаряда раскалилась докрасна.

Я скорее почувствовал, чем услышал глухой звук взрыва…

 

Глава 14

Все изменилось, оставаясь при этом тем же самым.

— Даже при таких условиях еда на этом корабле оставляет желать много лучшего, — заметил Ральф.

Я раздраженно оторвал взгляд от тушившегося на плите ягненка с карри, а затем, повинуясь странному импульсу, вновь опустил глаза, уставившись на пряное варево из мяса, овощей и острых специй, на свою руку, помешивающую ложкой в кастрюле.

«Что я здесь делаю?» — спросил я себя.

— У тебя есть около трех любимых блюд, — продолжал Ральф. — Я согласен, их ты готовишь хорошо. Но это единственное, что ты делаешь хорошо.

Тут я снова посмотрел на него. «А он почему в гражданских шортах и майке? » А затем, продолжая эту мысль: «А зачем, собственно, наблюдателю Правительства Федерации, пусть он является главнокомандующим Службы разведки, носить униформу?»

— Сандра уже устала от однообразия, — сказал Ральф.

— Миссис Малькольм, — ты хочешь сказать, — холодно поправил я его.

— Капитан Малькольм, если ты настаиваешь, — поправил он меня, усмехнувшись.

— Хорошо, — я вздрогнул. — Я всего лишь офицер по снабжению, а она капитан. В то же время я офицер по снабжению, а она — моя жена.

— Такой порядок дел никогда не прошел бы на корабле Федерации, — заметил Ральф. — Если быть откровенным, я отправился в Приграничье главным образом чтобы посмотреть, как феминисткам удалось развить возможности этих твоих новых двигателей. А этот корабль, отрезанный от всей Вселенной множеством объективных лет, — идеальный микрокосм.

— Мы отсюда летим в Приграничье, — холодно напомнил ему я.

— Пусть так, — согласился он, — но ты ведь сам не приграничник. Никто из вас не из Приграничья, вы не выросли и не воспитывались там, кроме инженера и этого странного телепата. Я понимаю, почему женщины бегут туда, но не понимаю мужчин. Ведь, должно быть, чертовски мучительно отправляться в космос лишь в качестве лакеев.

— Наш босс, командор Граймс — мужчина, — возразил я. — И большинство кораблей Приграничного флота управляются мужчинами. Кроме того, нет ничего обидного в работе повара. Гораздо лучше, чем когда я был экономом во «Всемирной почте Уэверли». И вот еще что: все лучшие повара всегда мужчины.

Ральф вытер брызги карри со своей майки. (Я только что сделал драматический жест, взмахнув ложкой.)

— Но отсюда вовсе не следует, — заметил он, — что все мужчины — лучшие повара.

— Мое карри нравится всем.

— Но не каждый день. Не на завтрак, обед и ужин. Ладно, Малькольм, оставляю тебя тут. Раз уж мы вынуждены есть твое карри, пусть рис сегодня будет не такой водянистый.

«Назойливый ублюдок, » — подумал я, поднес ложку к губам и попробовал. Неплохое карри, решил я. Плохого я вообще не готовлю. Сервированное с ломтиками огурца, тертым кокосом, кружочками бананов, приправленное импортированным с Каррибии манговым чатни, оно будет очень даже ничего. И, конечно, утка по-бомбейски. Интересно, можно ли превратить рыбу, которая выращивается в наших серебряных садках, в этот благоухающий деликатес?

И снова меня прервали:

— Опять карри? — недовольно затянул Клод Сметвик.

— Оно хорошее, — уверил я его и протянул ему ложку. — Вкусное.

— Неплохо, — согласился он. — Для тех, кто любит карри. Не нужно быть телепатом, чтобы понять, что ты — любишь. — Он вернул мне ложку. — Но я пришел не для знакомства с меню.

— А для чего?

— Питер, с этим кораблем что-то не так. Ты единственный, с кем я могу поговорить об этом. Командующий Листауэл здесь чужой, док погрузился в свои вирши и коктейли с водкой, а другие просто… женщины.

— Они не виноваты в этом, — заметил я.

— Знаю, что не виноваты — но они совершенно иначе смотрят на вещи. Да к тому же все они гоняются за командующим Службы разведки…

— Все? — холодно спросил я.

— Кроме Сандры, конечно, — поспешно поправился он, чересчур поспешно, на мой взгляд. — Но на Сандре все заботы о корабле — ведь она капитан первого межгалактического светового парусника. А Марта и Пегги из кожи вон лезут, чтобы стать любимчиками у Листауэла — и залезть к нему в койку — так что остаешься только ты.

— Я польщен, — проговорил я, помешивая карри.

— У нас что-то не так.

— Ты уже говорил это.

— И скажу снова.

— Ну, хорошо, что не так? — спросил я.

—Ты знаком с эффектом дежа вю, который случается во время старта кораблей с Манншеннским двигателем? Так вот, здесь нечто подобное. Но не совсем… Это что-то большее.

— Думаю, мне понятно, о чем ты, — медленно выговорил я.

— Ты думаешь, я спятил, — продолжал он, — я знаю. Но это неважно. Вы, все так называемые нормальные, считаете, что пси-люди вроде меня хотя бы отчасти сошли с катушек. Но у меня есть теория: а не может ли быть так, что здесь, в Приграничье, на самом краю Галактики, существует тенденция возникновения альтернативных временных трасс? Например, представь, что феминистские корабли никогда не появлялись здесь…

— Но они появлялись.

— Но их могло и не быть. Кроме того, давно, во времена двигателей Эренхафта, существовали парусники Гаусса. А ты читал книжки по истории и знаешь, как много этих медленных машин погибло из-за магнитных бурь.

— Поэтому в твоей альтернативной Вселенной миры Приграничья никогда не были колонизованы.

— Я этого не говорил. Просто взгляни на персонал этого корабля — все чужаки, кроме Пегги и меня, а ведь ни я, ни Пегги не происходим от семей первопоселенцев. Мои предки покинули Землю после разгула феминистского движения, то же касается Пегги…

Я задумчиво мешал карри.

— Так что на другой трассе времени есть другой «Ариэль», первый в своем роде в космосе, и другой Питер Малькольм готовит первоклассное карри для своих привередливых коллег.

— Может быть, — согласился он. — А может, у корабля — другое имя, а мы все занимаем другие должности. Кроме меня, разумеется.

Я тут же не преминул затянуть песню:

«Я и повар, я и плотник,

и на камбузе работник,

я помощник капитана

и властитель океана!»

— А вот и нет, — поправили меня. — Инженер!

Я повернулся на голос:

— Пегги, это ты?

— Кто же еще? — она забрала у меня ложку и поднесла ее ко рту, подула. Затем положила в рот немного карри. — Неплохо, неплохо! — Несколько капель соуса упало ей на грудь под белоснежным накрахмаленным костюмом, но она не обратила на это внимания. Неплохой будет контраст рядом с копотью и сажей, подумал я.

— Используй меня для подсобных работ, Питер, — предложила она.

— Спасибо.

Она с отсутствующим видом опустила ложку в боковой кармашек, где обычно содержались клещи и молоток. Я выловил ее обратно, вытер и вернул в кастрюлю.

— Ты видел Ральфа? — спросила она, на удивление буднично.

— Думаю, он отправился в рубку управления.

— Он обещал вместе со мной осмотреть приборный отсек в течение последних трех дней, — мрачно изрекла она.

— Вообще-то, он не инженерами командует, — напомнил я ей.

— Но…

— Снова карри? — услышал я свежий голос.

Я возобновил процесс помешивания с усиленным рвением.

— Если мой камбуз грозит превратиться в клуб общения корабля, ничего не получится. Но разве вы не должны быть на вахте, мисс Уэйн?

— Старушка отпустила меня, — сообщила она. — Она показывает Ральфу возможности управления парусником. — Марта перегнулась через спинку скамьи, стройная и элегантная в приталенной рубашке и шортах, и бросила на разделочную доску сорванный по пути пучок сельдерея. — Если Служба разведки Федерации не построит флот из кораблей с улучшенным двигателем Эриксона, в этом не будет вины Сандры.

— Любишь меня, люби и мой корабль, — пробормотала Пегги.

— Что такое? — резко спросил я.

— Ничего.

Обе женщины смотрели на меня в молчании, а я внезапно испугался, что в их глазах могу прочесть жалость.

 

Глава 15

И снова все изменилось.

Я отдыхал в кресле в капитанской каюте, курил сигарету и слушал записи старомодных морских песенок с далекой Земли. Интересно, что эти древние моряки могли бы поделать с таким сооружением из металла и пластика, с атомным огнем в чреве, простирающим крылья среди звезд, парящим в фотонном потоке. Потом я услышал, как открылась дверь между ванной и спальней, и повернул голову. Сандра, голая после душа, медленно приблизилась к креслу возле туалетного столика и уселась перед зеркалом. Я множество раз видел ее голой (так ли это?). Но это было впервые. (Разве такое возможно?) Я ощутил, как подступает желание.

Я встал и прошел через спальню. Нежно опустил руки на ее гладкие плечи и поцеловал ее за ухом.

— Нет, — сказала она.

— Но…

— Я уже сделала прическу, — пояснила она. — Не хочу, чтобы волосы перепутались.

— Черт с ними, — сказал я. — Мы ведь женаты!

«Но женаты ли мы?» — спросил я себя.

— Убери руки! — холодно велела Сандра.

Я подчинился, глядя на ее отражение в зеркале. Она просто прелестна. Что же здесь не так? Родинка над пупком. Слабая гравитация сыграла ей на руку: груди упруго торчат, без всякой искусственной поддержки, живот плоский. «В условиях нормальной гравитации она не была бы столь хороша», — подумал я.

Но при этом знал, что это не так.

— Не трепли мои волосы, — велела она.

— Извини, — пробормотал я.

Я сел на кровать.

— Тебе что, нечем больше заняться? — спросила Сандра.

— Нечем.

Она издала какой-то рычащий звук и вернулась к своему туалету. Начались упражнения с феном, после чего мочки ее ушей украсились сверкающими клипсами. Потом Сандра подошла к гардеробу, полностью игнорируя меня. Вытащила форменную рубашку из тонкого черного шелка, черные шорты и черные сандалии на каблуках-шпильках. Повернувшись ко мне спиной, она скользнула в рубашку и натянула шорты на длинные стройные ноги. Затем села на кровать, как будто меня там и не было, и застегнула сандалии. Вернулась к зеркалу и нанесла помаду на губы при помощи кисточки.

— Собираешься на берег? — не удержался я от сарказма.

— Если хочешь знать, главнокомандующий Листауэл располагает прекрасной коллекцией фильмов, снятых Службой разведки в негуманоидных мирах.

— Хорошо, — отвечал я. — Сейчас причешусь и вымою шею и уши.

— А тебя и не приглашали.

— Но…

Ее тон изменился — но как-то чересчур поспешно.

— Извини, Питер, но, когда старшие офицеры из других ведомств хотят вести переговоры, младшие не должны путаться под ногами.

— Понимаю, — сказал я.

Она поднялась с кресла. В обтягивающей рубашке и высоко обрезанных шортах она выглядела более голой, чем когда вышла из душа. Я остро ощущал, что под одеждой — женщина. Моя женщина. А может, и не моя? Да была ли она когда-либо моей?

— Не стоит меня дожидаться, — проговорила она.

— Спасибо.

— Ты весьма мил. По-своему.

— Спасибо.

Я посмотрел, как она уходит, зажег новую сигарету и сунул ее в рот. Я понимал, что происходит. Я не раз видел, как такое происходит с другими, но от этого не становилось легче. На земле это было бы достаточно плохо, но здесь в глубоком космосе, где Сандра является абсолютным монархом этого искусственного мирка, я вообще не в силах что-либо изменить. Там, на земле, даже в условиях феминистской культуры, мужчина может принять меры против жены и ее воздыхателя. Но посмей я сделать такую попытку здесь, меня немедленно квалифицируют как саботажника.

Но ведь есть же что-то, чем можно воспользоваться.

Должно быть.

Не может не быть.

Как много знает Марта? А Пегги?

Женщины знают о женщинах такое, какое никогда не узнает о них ни один мужчина. Это масонская ложа, куда мужчинам доступ заказан. А внутри этой ложи — соперничество. Вот она, стервозная женская сущность. И все крутится вокруг любви и войны. Если я смогу использовать ревность Марты и Пегги, тем лучше. Хорошо бы накостылять Листауэлу, потом схватить Сандру за волосы и, рыдающую, швырнуть на кровать. Но, зная Сандру, как только мужчина знает женщину, я бы не рискнул на такое. В конце концов, она капитан, а я — простой повар, и мне хорошо известно, чем чреват бунт на корабле.

Пегги подойдет лучше всего. Как женщина, Марта ненавидит Сандру, но, как старший помощник, она лояльна по отношению к капитану. Пегги, взращенная скорее в мастерской, нежели в кают-компании, меньше зависит от золотых погон и наставлений королевы-матери.

Мне все-таки это не нравилось. Есть некая бесхребетность в том, чтобы искать помощи на стороне, но я был в полном отчаянии. Я швырнул сигарету в направлении мусоросборника, поднялся и пошел по коридору. Посмотрел на дверь гостевой комнаты, занимаемой Листауэлом: интересно, что там сейчас происходит. Чуть было не ворвался туда, сжимая кулаки, которыми хотел разнести в щепки эту дверь. Чуть было не ворвался.

Но не хватило духу.

Вместо этого я отправился по коридору на соседнюю палубу, где находились офицерские каюты. Из каюты Марты слышалась громкая музыка — вернее, то, что она именовала музыкой: атональные симфонии Крашенко. Значит, она одна, получается, что и Пегги — тоже. Пегги не скрывала, что предпочитает более мелодичную музыку. Док Дженкинс как исполняющий обязанности второго помощника сейчас на вахте. А Клод Сметвик наверняка занят рассылкой своих мыслей сквозь световые года, сплетничает с друзьями-телепатами на далеких кораблях и далеких планетах.

Я постучал в дверь каюты Пегги, услышал невнятный звук, означающий, видимо, что можно войти.

Я ступил в каюту и начал пятиться назад. Пегги распростерлась на кровати, загорая под лучами солнечной лампы. Кроме темных очков и задумчивого выражения лица, на ней больше ничего не было.

Я замялся:

— Извини. Мне показалось, ты пригласила войти.

— Да, так оно и было. Закрой дверь. Сквозняк.

Я закрыл дверь и тяжело опустился в кресло. Оно стояло слишком близко к кровати. (Нет, пожалуй, недостаточно близко.) «К дьяволу все это! — подумал я. — Раз ее это не смущает, почему я должен переживать?!!» — и посмотрел на нее восхищением. В ее обнаженном теле было что-то смутно знакомое, но, в то же время, и нечто удивительное. В своих комбинезонах она выглядит бесформенной и бесцветной. Без одежды же — намного привлекательней. Довольно пухленькая, но только там, где положено, и с тонкой талией. Пожалуй, можно обхватить ее двумя руками. Неплохо бы попробовать сделать это.

— Деньги на бочку! — сказала Пегги.

— Я только хотел узнать, не подойдет ли эта твоя лампа для приготовления утки по-бомбейски.

— Утки по-бомбейски? А как она готовится?

— Это рыба, вяленная на солнце. Она воняет. Ее едят вместе с карри.

— Ну и наглый же ты лжец, Питер! — возмутилась она.

— Вовсе нет. Утка по-бомбейски выглядит именно так. Вонючая вяленая рыба.

— Не хочу это обсуждать. Может, твои мысли сейчас сосредоточены в районе живота, но явно не на желудке.

— Ну… — смущенно забормотал я.

— И вот еще что, мистер Малькольм, нечего ожидать, что я буду ловить тебя на желании возмездия, а ты меня — на том же самом.

— А это было бы неплохим решением.

— Теперь пожалуй. Но впоследствии может помешать, когда определенные личности, чьих имен мы сейчас не называем, решат, что их долг перед вышестоящими инстанциями — на первом месте. — Она продекламировала:

«Не в силах больше я любить, мой дорогой,

Ты тоже лучше не играй в любовь со мной…»

— Не возражаешь, если я закурю? — спросил я.

— Да пожалуйста, хоть самовоспламеняйся!

— Не оригинально, — сказал я ей. — И не смешно.

Я зажег сигарету. Она протянула точеную руку и забрала ее, но при этом не продемонстрировала ничего, кроме своего вида сзади. Я зажег другую сигарету и сунул ее в рот.

— Давай выйдем поговорим, здесь слишком жарко, — предложил я.

— Разве? — удивилась она. — Нет, рубашку снимать нельзя! И шорты тоже нельзя, я повторяю! Если ты это сделаешь, я позову на помощь. Раз ты в моей каюте, а не я в твоей, тебе и отдуваться.

— Ох, — все, что я мог сказать.

— Вот именно.

Некоторое время я молча курил, и она тоже. «Можно смотреть, но нельзя касаться», — подумалось мне.

— Почему ты пришел ко мне, Питер? — спросила она.

— Думал, ты можешь помочь.

— А зачем мне тебе помогать?

— Исключительно в собственных интересах, — произнес я. — Ты хочешь Листауэла, Бог знает почему! Я хочу вернуть Сандру. Если ты добудешь себе этого командора, он оставит в покое мою жену, и я не думаю, что она перекинется на дока или беднягу Клода.

— Идет, — сказала она. — Ты поможешь мне, а я — тебе. Если старушка вернется к мужу, Ральф останется ни с чем. Тогда мы с Мартой поборемся за него.

— Наша цель обоюдна, — начал я.

— Но все гораздо сложнее, — сообщила мне Пегги. Она бросила окурок в мусоросборник. — Все замешано на факте, что для Сандры корабль — превыше всего. А ты можешь ей в этом здорово посодействовать. Представь, что ты скажешь: «Дорогая, я сделал тебя капитаном первого корабля в истории, развивающего сверхсветовую скорость».

— Но это не сверхсветовой корабль, — возразил я. — Превысить скорость света могут только корабли с Манншеннским двигателем, ну и с двигателем Эренхафта, если такие еще остались.

— Это так? — задала она вопрос.

— Конечно.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, — начала она. — Двигатель Эриксона, в том виде как он есть, никогда не принесет коммерческого успеха. Слишком долго доставляется груз, даже тот, в котором нет срочной необходимости. А тут еще проблема с личным составом. Когда корабль еще только задумывался, тетя Сюзан могла собрать компанию неудачников без семей и привязанностей, которые легко согласятся провести пару веков в полете. Но для второго светового парусника не так-то просто набрать похожую команду. Согласен?

— Ты отступаешь от текста, — заметил я.

— О чем это ты? — удивилась Пегги. Ее лицо выражало испуг.

— Ни о чем, — успокоил я ее. — Ни о чем. Мне кажется, я уже когда-то слышал подобное.

— Я новичок в космосе, но много прочла, — заговорила она с некоторым сомнением. — Не физик, но приблизительно представляю принцип действия различных двигателей на кораблях. И я знаю, что не существует двигателя, позволяющего двигаться со сверхсветовой скоростью

— Что?!! — воскликнул я. Странно, что при этом не возникло того удивления, которое могло возникнуть.

— Не существует. Я права, Питер. Базовая идея двигателя Эренхафта состоит в следующем: магнитные частицы пытаются находиться одновременно в двух местах в магнитном поле или потоке электричества, и корабль сам является такой частицей. Но, насколько я понимаю, в космосе все искажается настолько, что это становится возможным. Я не особенно сильна в математике, но основную идею уловила. И еще, разумеется, есть Манншеннский двигатель, и с ним возможны большие скорости из-за игр со временем.

— Хм-м-м, — отозвался я.

— Забудем о машинах, Питер, вернемся к личностям. Сандра любит свой корабль. Я уверена, что, выбирая между Ральфом и «Ариэлем», она остановится на последнем. Но, как ты думаешь, каково будет ее отношение к мужчине, который сделает ее настоящим капитаном корабля быстрее света?

— Знаешь что, ты лучше зайди к доку, когда будешь возвращаться, — предложил я ей. — Пусть выдаст тебе хорошую дозу успокоительного.

— Ты упускаешь хороший шанс, Питер, — произнесла Пегги. — К тому же, это, пожалуй, единственный твой шанс.

— К черту все это, — заговорил я. — Даже я, не являясь физиком, знаю, что невозможно превысить скорость света. Как ты сама заметила, все это будет сплошным надувательством. Мы не можем обогнать свет, как морской парусник не может обогнать ветер, являющийся для него движущей силой. — Я указал на кнопку на панели: — Вот наш лаг. Он работает на эффекте Допплера. Сейчас наша скорость…

— Лаг? — она посмотрела на меня с неподдельным изумлением. — Здесь? Что с тобой, Питер? Опомнись.

— Не знаю, — угрюмо произнес я.

— С этим кораблем что-то неладно, определенно. Тем не менее, я хочу закончить свою мысль. Я продолжаю настаивать, что мы можем заставить корабль двигаться быстрее — с превышением скорости света.

— Но это же невозможно, — заметил я.

— Откуда это известно? — спросила Пегги.

— Это все знают.

— Давно, в средние века, считалось, что Солнце вращается вокруг Земли…

— Точно, — согласилась она.

— Ладно, — согласился я. — Но все же скажи мне, как ты надеешься когда-либо достичь сверхсветовой скорости?

— Вот это — необходимый снаряд, — она указала на казенную часть орудия. — Железная трубка, укрепленная на корме, я сама могу изготовить ее, а ты, в своих гидропонных контейнерах, сделаешь твердое топливо, например, порох. Сейчас мы набрали около 0, 9 Люм, и нужно лишь…

— Пегги, — я не смог удержаться от смеха. — Пегги, как же ты наивна! С топливом домашнего изготовления…

— Ты можешь изготовить его, — упрямо повторила она. — В этом твой шанс.

Я смотрел на нее. За время нашей дискуссии она перевернулась на спину. Темные очки придавали ей более обнаженный вид.

—Не уверен, что мне понравится, если войдет Сандра, — сказал я.

Она снова повернулась на живот.

— Не забудь, пожалуйста, о цели нашей дискуссии, — холодно начала Пегги. — Говоря откровенно, я хотела подкупить тебя своими прелестями, чтобы ты занялся проектом вместе со мной, но это было неправильно. Ты хочешь вернуть Сандру; мне нужен Ральф. Давай будем придерживаться выбранного порядка, хорошо?

— Но… — я протянул руку к гладкой ягодице.

— Убери руки, космолетчик, — прошипела она. — Держись от меня подальше. Только попробуй, и я позову на помощь. Ты, как-никак, в моей каюте, а не я в твоей! Приходи ко мне снова, когда сделаешь пару-тройку фунтов пороха. А если не получится, значит, мы с Мартой придумаем что-нибудь еще.

— Так она в курсе? — удивился я.

— Конечно, — задиристо ответила Пегги. — Я эту суку ненавижу, но она хороший помощник. Без ее согласия я никогда бы не смогла решиться проделать дыру в обшивке для установки реактивного двигателя.

Моя рука как будто случайно взметнулась, шлепнув ее по шелковистой коже. Я представил себе, что слышу, как она мурлычет, словно большая ленивая кошка. А потом, совершенно неожиданно, она вскочила с кровати и вытолкала меня за дверь.

— Убирайся, — прорычала она. — Вернешься, когда получишь порох.

— Но…

— Вон! — таков был окончательный вердикт, и я очутился в коридоре, очумело глядя на захлопнувшуюся за смуглой красоткой дверь.

Не знаю уж, пытались ли вы когда-либо делать порох, но скажу вам одно: об этом куда легче говорить, чем делать. Вам понадобится сера, уголь, можно каменный, и селитра. Вначале я сделал ошибку, пытаясь смешать ингредиенты в сухом виде. Все, что мне удалось получить — это серую пыль, сгоревшую с оглушительным треском. Затем я заменил хлорат калия на нитрат натрия, и приготовленная смесь преждевременно взорвалась, опалив мне брови. Я пришел к заключению, необходимые ингредиенты вначале нужно смешать с водой, а затем высушить полученную смесь. И все получилось, несмотря на то, что я сушил ее, помещая в вакуум, хотя следовало — на солнце, как это делали первые изготовители пороха.

Как бы то ни было, у меня было чем занять свой ум. Очевидно, и даже слишком, что происходит сейчас между Листауэлом и Сандрой. Схема Пегги совсем простенькая, но результат может быть неплохим. Я немного сомневался, будет ли он вообще, но, если получится, это будет нечто! Надо сказать, что все люди на «Ариэле» продолжали выполнять свои обязанности, хотя корабль давно превратился в кипящий котел страсти и ревности.

А потом, однажды ночью — если верить нашему хронометру, я приготовил и высушил последнюю порцию пороха. Теперь у меня было около двадцати килограммов пороха. Я забрал его, вышел с камбуза и отправился в офицерскую. Войдя в коридор, я обнаружил дока Дженкинса, стучащегося к Марте Уэйн. Интересно, кто же сейчас на вахте? Но лучше бы я этим не интересовался. Скорее всего, там находится капитан и тот самый командующий Службой разведки — любуются звездами и друг другом.

— Ага, вот и наш повар, — заметил док, увидев меня. — Поющий и пляшущий от радости.

— Вовсе я не пою и не пляшу, — угрюмо огрызнулся я.

— А что у тебя в баночке, Питер-малыш? Ты, надеюсь, не забыл о моей монополии на изготовление самогона?

— Это не выпивка, — сказал я.

— А что же там такое?

— Это для Пегги.

— Для Пегги, — передразнил он меня. — Значит, для Пегги. Он процитировал:

«Если случится какая беда,

Смело зови инженера всегда…»

Я пытался протиснуться мимо него, но он выставил локоть и поймал мою руку. Несмотря на свое вялое, рыхлое тело, он оказался сильным. А бороться по-настоящему я боялся; нежелательно встряхивать порох. Теоретически, это должно быть безопасно, но я еще не имел возможности в этом убедиться.

— Не так быстро, — попросил док. — Не так быстро. На корабле что-то затевается, и моя обязанность как исполнительного офицера и врача обнаружить, что именно.

Дверь старшего помощника отворилась. Марта стояла на пороге, глядя на нас:

— Входите, вы оба, — резко проговорила она.

Мы подчинились. Марта закрыла за нами дверь и указала на кресла. Мы сели. С чувством внезапного облегчения я бережно поставил банку с порохом на ковер. Док тут же схватил ее и потряс:

— Что там такое? — потребовал он ответа.

— Порошок, — неловко произнес я.

— Порошок? Какой еще порошок? — он пытался открыть крышку.

— Абразивный, — солгал я. — Пегги дала мне формулу и попросила приготовить его для нее.

— Аа-а, — он поставил банку, все еще с открытой крышкой, возле своего кресла, подальше от меня. Взял сигарету у Марты из пачки, зажег и поднес к губам. Глубоко вдохнул и выдохнул. Горящий кончик ярко вспыхнул, посыпался пепел. Он собрался использовать банку в качестве пепельницы.

Марта резко вскинула руку, выхватила у него сигарету и кинула ее через всю каюту.

— Это еще что такое? — Дженкинс выглядел обиженным.

— Ты собирался испорить… смесь, — сказала она.

— Каким образом? Если это абразивный порошок, немного пепла только улучшило бы его.

— Только не эту смесь, — возразила она.

— Точно, — поддержал ее я. — Только не эту.

— Я, вообще-то, не считаю себя дураком, — пробурчал Дженкинс.

— Разве? — ласково осведомилась Марта. — Она протянула стройную ногу и ловким движением отодвинула банку на безопасное расстояние.

— Да! — он почти кричал. — Я жил на примитивных планетах, Марта, на планетах, где военное искусство в самом зачатке. И тут появляется Питер, тащит целую канистру зловещей селитры, а Пегги корпит над какой-то штуковиной, напоминающей казенную часть орудия. — Он фыркнул. — Похоже, что ожидается парочка дуэлей. Пистолеты для двоих и кофе для одного. А потом, когда повар и главнокомандующий удовлетворят свои разногласия, вы с Пегги устроите побоище в двадцать раз сильнее, битву на выживание.

Но пушка… какой в этом смысл?

— Никакого, — согласилась Марта. Она встала и подошла к стенному шкафчику. Мне показалось, она хочет угостить нас выпивкой. Там стояли ряды бутылок и стаканы. Но под отделением с ликерами находился выдвижной ящичек, который она открыла. И извлекла оттуда аккуратный автоматический «минетти».

— Извини, док, но ты слишком много знаешь. Тебя нужно обезвредить на несколько часов. Позаботься, Питер, связать его и воткнуть кляп в рот, ладно? — Она навела на дока пистолет. — Ложись, мальчик, ложись. Убивать я тебя не стала бы, но прострелю, в случае нужды, твои коленные чашечки. Усек?

Дженкинс опустился на пол. Выглядел он испуганным и в то же время удивленным:

— Но я ничего такого и не знаю, — пытался он протестовать. — Ничего такого.

Марта позволила себе легкую улыбку. Она бросила на меня мимолетный взгляд:

— Скажем ему, Питер?

— Пожалуй, это не причинит вреда, — согласился я.

Марта снова села, опустив руку с пистолетом на свое стройное бедро. Он по-прежнему был нацелен на Дженкинса, палец лежал на курке:

—Ну, хорошо, — начала она. — Введу тебя в курс дела. Как тебе известно, на этом корабле все давно уже нехорошо.

—О, как ты права! — воскликнул Дженкинс.

—Мы считаем, что капитан ведет себя предосудительно, подавая плохой пример дисциплины.

— Мятеж? — он тихонько захихикал. — За все годы в космосе я не встречался с этим ни разу. Но почему эта архаичная, абсурдная пушка? Кроме всего прочего, ты имеешь доступ к корабельному оружию. Ты же сама это доказала, Марта.

— Это не мятеж, — прошипела она.

— Можно сделать еще попытку?

— Можешь гадать всю дорогу до Гроллора, но никогда не угадаешь.

— Правда? — он попытался встать с кресла, но оружие немедленно повернулось вслед за ним. — Правда? Так почему бы не рассказать мне все как есть?

— Если хочешь знать, есть способ — он может сработать, а может — и нет, — как отвлечь внимание Сандры от Ральфа. Она больше любит свой корабль, чем любого на корабле. Но если Питер сможет сказать: «Смотри, родная, благодаря мне ты теперь капитан первого настоящего сверхсветового корабля!» — она будет приручена навсегда.

Док уставился на меня с неприкрытым восхищением:

— Никогда бы не подумал, что ты на это способен, Питер!

— А это и не он. Это мы с Пегги разработали всю схему. Мы не знали, удастся ли нам, но что-то подсказывало: используя твердое ракетное топливо, мы сможем придать кораблю необходимый импульс.

— И все эти годы я относился к тебе, как к пустышке, хотя и весьма привлекательной, а к Пегги — как к помешанной на механике. Но в вас обеих оказалось нечто поэтическое. Я не думаю, что Листауэл стоит всего этого. Но всегда стоит сражаться с ветряными мельницами. Мне по душе эта безумная схема. Я за нее, Марта, и за тебя! Всегда мечтал сделать что-то подобное, но не в таком практическом ключе…

Его рука опустилась в карман шорт, провожаемая пистолетом Марты. Но он достал всего лишь сложенный лист бумаги и развернул его.

— Марта! — обратился он к ней. — Вставь записи «Сюиты дальних странствий» в проигрывающее устройство. Или попроси Питера сделать это, если не доверяешь мне. А еще, если будешь столь добра, позволь промочить горло…

— Давай, Питер, — распорядилась Марта.

Я выполнил указания, первым делом налив каждому по порции виски, а потом нажав необходимые кнопки. Послышались первые ноты сюиты. Я никогда не был в восторге от такого рода музыки. В ней слишком много одиночества, черноты и пустоты — той пустоты, которая странным образом не бывает пустой: из нее может появиться что угодно.

Джекинс осушил стакан и начал читать:

Там, сквозь годы световые,

дуют ветры,

дуют ветры,

вырастая в ураганы.

Крылья ветров

Бьются в стену

Меж реальностью и мифом.

Или, может, это сон

Долгих темных лет…

Он внезапно оборвал себя на полуслове, а Марта резко повернулась, наводя пистолет на открытую дверь. Там стояла Пегги:

— Что это вы, народ, расселись тут? — раздраженно спросила она. — Получается, мне самой делать все на этом чертовом корабле? — Тут она увидал дока: — Извините. Не знала, что у вас гости.

— Мы тут все заодно, Пегги, — поправила ее Марта.

— Значит, он…

— Да. Он знает.

— Точно, — радостно согласился док. — И помогу вам вырастить крылья, чтобы пробить стену.

— Какую стену? — с неудовольствием спросила Пегги.

Даже странно, что мы поверили доку без лишних вопросов. А может, ничего странного? Были лишь странные обрывки воспоминаний, будто мы все уже участвовали в чем-то подобном. Как бы то ни было, мы налили Пегги выпить и себе добавили тоже, а затем отправились в кормовую часть. В мастерской прихватили изготовленный Пегги предмет. Он и вправду напоминал пушку, к тому же, не маленькую. К счастью, ускорение корабля было сейчас совсем маленьким, иначе бы нам такую штуковину было не поднять.

Мы нацелили пушку на отдаленный космос и укрепили на кормовой надстройке. Марта вскарабкалась на корму, а Пегги и я пошли в машинное отделение. Док же оставался внизу. Пока мы с Пегги облачались в скафандры, Марта передавала остальное оборудование вниз, Дженкинсу — инструмент для обрезки и сварки, а также емкость с порохом. Док поднялся наверх, а мы с Пегги, защищенные от холода и вакуума, заняли его место.

Над нашими головами захлопнулась герметичная дверь. Я услышал пульсирующий свист помпы, запущенной Пегги в машинном отделении, и понял, что воздух вышел из нашего отсека. Столбик барометра на моем запястье упал, и я уже ничего не мог слышать.

Затем раздался на удивление громкий голос Пегги в моих наушниках:

— Давай начинать!

Конечно, сама Пегги и проделала большую часть работы. Инструмент в ее руке казался продолжением ее тела. Синее пламя горелки проделало аккуратную круглую дыру во внутренней обшивке и затем, после того как я убрал стальной кружок и зачистил место, также во внешней обшивке. Я выбросил этот фрагмент и в изумлении наблюдал, как тусклая звездочка сияет как раз напротив окошечка, освещая кромешный мрак. Пегги раздраженно оттащила меня и вернула к реальности. Мы вместе установили ствол пушки в отверстии. Она вошла туго, но не слишком. А потом Пегги аккуратно приварила места прикрепления трубы: наверное, так же аккуратно ее предки орудовали иглой, когда сшивали вместе шкуры животных.

Я наблюдал за ней не без зависти — и завидовал, признаться, не только умелости рук Пегги. У нее есть дело, занимающее все ее существо. У меня — нет. Где-то в подсознании настойчивый голос повторял: «Ничего хорошего из этого не выйдет!»

Я услышал удовлетворенный вздох Пегги и увидел, что работа закончена. Она отвинтила заднюю часть трубы и повернула ее на шарнирах. Потом скатала комок тряпья и засунула в ствол, но не слишком далеко. Я открыл крышку канистры и протянул ей. Она насыпала в ствол черных гранул. Пегги хорошо рассчитала количество: в канистре осталась лишь пригоршня пороха. Ее она засыпала в углубление в центре казенной части, заткнув куском тряпки. Затем повернула механизм, легонько сдавила и покрутила из стороны в сторону, дабы удостовериться, что все в порядке.

— О кей, Марта, можешь запускать воздух, — скомандовала она.

— Клапан открыт, — послышался голос Марты, искаженный наушниками.

Я наблюдал, как поднимается столбик моего барометра, а потом до моих ушей донесся высокий звук врывающегося в помещение воздуха. Герметичная дверь открылась, и я увидел Марту и дока в дверном проеме, глядевших не на нас, а на нашу работу. После секундного замешательства они присоединились к нам. Марта помогла Пегги освободиться от скафандра, а док помог мне.

— Аккуратная работа, — похвалила Марта.

— Должно сработать, — отозвалась Пегги.

— Надеюсь, — подхватил док, но обеспокоенным он не выглядел.

— Тебе поджигать, — сказала Пегги Марте. — Мне не справиться в этих чертовых перчатках.

— Будет сделано! — пробормотала Марта. — Она протянула двойной фитиль, принесенный с собой, Дженкинсу и начала отвинчивать шурупы на казенной части орудия.

— Я, конечно, всего лишь капитан этого корабля, но позвольте поинтересоваться, что здесь, черт побери, происходит, — раздался ледяной голос.

— Собираемся пустить в пляс эту штуковину! — радостно отозвался Дженкинс.

Я отвел взгляд от самодельной ракеты и увидел Сандру и Листауэла, стоящих вместе в машинной рубке, глядевших на нас с порога. Сандра была взбешена. Листауэл выглядел просто заинтересованным.

Палец Сандры уперся сначала в Пегги, потом в меня:

— Скафандры… Вы что, были снаружи?

— Нет, — отозвалась Пегги.

— Не волнуйтесь, шкипер, — вставил Дженкинс. — Мы не потеряли кислород. Мы запечатали кормовой отсек, прежде чем Пегги и Питер начали работать, и применили помпу…

— Но вы продырявили обшивку! — в гневе воскликнула она.

— Только маленькую дырочку, — возразил док.

— Это уж слишком. Всего две недели в космосе, а вы уже охвачены космическим безумием. Прожигаете дыры в обшивке, рискуете нашими жизнями. Вы что, спятили?

— Нет, — заявил Дженкинс. — Когда ты все поймешь, то очень обрадуешься.

— Обрадуюсь? Очень может быть. Стану кататься по палубе в полном экстазе. А потом выпущу из вас кишки и выкину в открытый космос без скафандров. Да я…

— Будь благоразумна, Сандра, — взмолился Листауэл.

— Благоразумна? Да я само благоразумие! Все эти офицеры должны выполнять свою работу вместо того, чтобы участвовать в этом фантастическом акте саботажа…

— Сандра, — остановил ее я. — Я могу все объяснить.

— Ты? Да ты просто бесполезный щенок! — я с ужасом увидел в ее руке пистолет. А ну-ка, все вон отсюда. Это приказ. — Она повернулась к своему спутнику: — Командующий Листауэл, как капитан этого судна я прошу применить меры к этим мятежникам.

— Но… — начал я.

— Бросьте все ваши занятия и шагайте отсюда! — взревела она.

— Лучше сделать, как она велит, — выдохнула Пегги. Она подняла свой сварочный аппарат.

— Но, пожалуйста, шкипер, позвольте объяснить, что тут происходит, — умолял Дженкинс, поворачиваясь к блоку питания, к которому был подсоединен сварочный аппарат.

— Нет, — жестко ответила Сандра.

— Но… — прошептала Пегги, и ее голос пресекся.

Раздался резкий щелчок выключателя, вспыхнула горелка. Я понял намерения Пегги, но слишком поздно. Пока я пытался вырвать инструмент из ее рук (Но почему? Почему?), металлическая оболочка взрывателя раскалилась докрасна.

Я скорее почувствовал, чем услышал глухой звук взрыва…

 

Глава 16

Ее тело рядом с моим было теплым и упругим, но в конце — почти необузданно жадным. Такая яркая вспышка ощущений, казалось, тянущаяся бесконечно, а потом долгое погружение в блаженнейший сон.

И еще…

— Сандра… — начал я, пока мои глаза еще не встретились с ее лицом на подушке.

Она резко повернулась, приходя в сознание, а затем холодно уставилась на меня:

— Что такое, Питер? Я полагала, что…

— Не знаю, Пегги, — пробормотал я. — Не знаю.

«Не знаю, но помню, — подумал я. — Но что же все-таки я помню? Какой-то дикий безумный сон о другом корабле, другом световом паруснике, где Сандра была капитаном, я — офицером по снабжению, а Ральф — своего рода чужаком. В том сне я был женат на Сандре и потерял ее, а потом пытался вернуть ее с помощью Пегги. Там еще что-то было связанное с ракетным топливом…»

— Так в чем дело, Питер? — резко спросила она.

— Сон, — нашелся я. — Должно быть, я видел сон.

Я отстегнул эластичные ремни, пристегивавшие нас к кровати, и выскользнул из нее на середину каюты. Огляделся, замечая все детали, освещенные скудным светом, пытаясь вернуться к реальности, нашей реальности. Все так знакомо, так старо. Призраки тех, кто жил здесь, кто любил и ненавидел, поколение за поколением, пытались разговаривать со мной. Это Фермопилы. Это мир, который ты всегда знал и всегда будешь знать…

И такой незнакомый.

И Пегги.

Я повернулся посмотреть на нее, лежащую на кровати, все еще пристегнутую ремнями, такими белыми на ее золотисто-смуглой коже. Она-то вполне реальна. Красота ее обнаженного тела была частью моих воспоминаний — всех воспоминаний.

— Питер, — позвала она. — Вернись, Питер.

Как будто ниоткуда, в моей голове возникли строчки стихов, и я произнес их вслух:

«…И дом, куда возврата нет.

Спартанцы, сидя на скале, волос расчесывают пряди».

И у меня возникло странное ощущение.

Фермопилы — последний оплот спартанцев в далекие дни земной истории; «Фермопилы» — один из крупнейших парусных кораблей, бороздивших земные моря; «Фермопилы» — последний оплот спартаковцев…

— Вернись, — жалобно попросила она.

— Я здесь. Я лишь хотел разобраться, что это мне померещилось.

Протянув правую ногу, я смог большим пальцем дотянуться до стены и слегка оттолкнуться. Подплыл к кровати. Пегги протянула руки и поймала меня, притянув к себе:

— Рожденный на корабле и взращенный на корабле, неужели ты так никогда и не научишься надевать магнитные сандалии?

— Это было так… странно…

— Если я так действую на тебя, мой мальчик, так лучше подам на развод. С нами ничего странного не происходит. Я — самый прозаический водопроводчик, а ты — просто похотливый стюард, и наши имена начинаются на «П», как и эти эпитеты, а значит, мы созданы друг для друга. По крайней мере, я всегда так думала… но, когда жених в первую брачную ночь начинает звать свою нареченную другим именем, это уж чересчур! — Она улыбнулась, и улыбка вышла смертоносной. — Конечно, я имела виды на Ральфа, но ведь он просто-напросто не замечал меня. Водопроводчики редко интересуют капитанов. Он мне так напоминает моего отца… — Ее лицо сморщилось. — Хотелось бы мне узнать, каково это: жить в реальном мире, на планете, где есть настоящие дома с настоящими гостиными, и не погружать родителей в глубокую заморозку, когда отведенный им жизненный срок подходит к концу. Интересно, что если наши родители и их родители когда-нибудь будут оживлены, чтобы пройти по траве и подышать чистым воздухом… да, интересно, а нас когда-нибудь оживят после того, как заморозили, чтобы нашим детям было где жить? — Она протянула руку, собираясь взять что-то из прикроватной тумбочки — и вдруг на ее лице отразилось изумление и разочарование. Она прошептала: — Я хотела сигарету. Сигарету, чтобы курить и выпускать дым, пока мы разговариваем…

— Что такое сигарета? — спросил я.

— Я… Не знаю… Думаю, это одна из тех маленьких, белых, дымящихся штучек, с которыми играют герои старинных фильмов…те мужчины и женщины, играющие в фильмах, где действие происходит в мирах, подобных Земле, Австралии или Каррибии, либо на кораблях, которые могут пересекать Галактику за несколько месяцев. Временами я ненавижу спартакистов. Хорошо было им, обозлившимся технарям и ученым, считавшим, что они стали рабами капитала и организованного труда — неважно, было ли так на самом деле, — которые затеяли свое дурацкое восстание рабов и построили этот безумный корабль, потому что у них не было ни денег, ни материалов для постройки Манншеннского двигателя. Им-то было хорошо — романтичным идиотам, устремившимся на всех парусах к звездам Приграничья — но как насчет нас? Рожденные в этой жестяной банке, живущие в этой жестяной банке, засыпающие в ней же — перед тем, как должны умереть — в надежде на счастливое обретение подходящей планеты, кружащейся вокруг маленького отдаленного солнца. И нам никогда не ощутить траву под босыми ногами, не насладиться солнечным теплом и дуновением ветерка — вместо этого лишь вентиляция и ультрафиолетовые лампы. Мы упражняемся внутри центрифуги, а не играем на поле и не плаваем в бассейне. Мы сидим на водорослях и клетчатке, давно утративших всякий вкус и аромат… Да что там, даже на Заброшенной…

— Даже на Заброшенной ? — повторил я ее слова.

— Что я говорю? — прошептала Пегги. — Что я говорю? Где она — эта самая Заброшенная?

— Заброшенная, Фарэвей, Ультимо и Туле… — пробормотал я. — И миры Восточной цепи: — Тарн и Гроллор, Мелисс и Штрее… Тарн, с грязными улочками его городов, с палатками торговцев и вычурными газовыми автомобилями, ночные притоны и таверны с добрым вином и доброй компанией… Мелисс, с его длинными горными цепями, обрывающимися и переходящими в белые пляжи архипелагов…

— Что же случилось с нами? — вскричала она. — Что же мы потеряли?

— А как мы могли потерять то, чего никогда и не знали?

— Сны… — шептала она. — Сны… или альтернативные трассы времени, как их называет Клод. Где-то, когда-то другие Питер и Пегги прогуливались по белым пляжам Мелисса, купаясь в теплом море. Когда-то мы гуляли по улочками Тарна, и ты купил мне браслет чеканного серебра…

— Сны… — отозвался я. — Но ты — реальна. И так прекрасна.

Я поцеловал ее, в то время как мои руки ласкали ее податливое тело, и желание во мне вновь проснулось. Но часть меня сопротивлялась, холодный голос в глубине сознания повторял: «Ты делаешь это, чтобы забыть. Чтобы забыть миры, и корабли, и женщин, которых прежде знал». — А я отвечал самому себе вопросом на вопрос: «А есть ли лучший способ забыть? И почему не забыть, когда это всего лишь дурацкий сон?»

Ее ищущие губы приникли к моим, руки обвились вокруг моего тела, и забвение было сладким, нам больше нечего было желать и не о чем вопрошать, и…

Словно могучая рука швырнула нас вниз с кровати, разрывая ремни, ударяя о шарниры. Погасла единственная лампочка. Мы прижались к холодной металлической поверхности, удерживаемой некоей псевдогравитацией, ушибленные, испуганные, отчаянно жмущиеся друг к другу. Я едва мог расслышать резкий звук тревожной сирены и чьи-то крики в отдалении. Мы скорее почувствовали, чем услышали хлопок закрывающихся герметичных дверей.

Давление ослабло, и мы медленно выплыли в центр каюты. Я крепко прижимал к себе Пегги. Слышал ее дыхание, чувствовал, как ее грудь поднимается и опадает вплотную к моей собственной. Она слабо пошевелилась.

— Пегги, ты в порядке? — закричал я. — Дорогая, ты в порядке?

— Я… Я думаю, да, — слабо отвечала она. — Затем в ней проснулась прежняя способность к остроумию: — Тебе обязательно быть таким грубым?

Раздался громкий треск, и из динамиков донесся голос Ральфа, спокойный и властный, как всегда:

— Говорит капитан. Мы попали в метеоритный поток. Пусть весь выживший персонал сообщит о себе в рубку управления. Повторяю: доложить о себе в рубку управления.

— Лучше сделать то, что он говорит, — сказала Пегги, — Даже если придется одеваться в темноте…

 

Глава 17

Мы собрались в рубке управления — те, кто выжил.

Все надели скафандры для работы в открытом космосе. Везде ощущались результаты столкновения с метеоритным потоком: расплавленный и искореженный металл и пластик, куски человеческой плоти, исковерканные вакуумом. Слишком много такого, чего лучше бы и не видеть. Что касается меня, то меня не покидало ощущение, что все это — не более чем жуткий сон и что поэтому я остался целым и невредимым.

Собравшихся в рубке управления было всего семеро.

Был здесь Ральф Листауэл, капитан судна, сидящий в кресле перед ныне бесполезной панелью управления. Рядом с ним стояла Сандра, удерживаемая на месте магнитными сандалиями. А еще там был Дэвид Дженкинс, корабельный врач, а возле него — Марта Уэйн, хроникер корабля. Еще там была Пегги, механик. И Клод Сметвик, самый странный человек. И, конечно, я.

Мы выжили.

Мы прошли по разбитым «Фермопилам» и не обнаружили больше никого. Все помещения для офицеров на корме оказались изрешеченными метеоритами, а что касается дормитория, где в глубоком сне лежали наши замороженные предки, — он опустел, и все они исчезли, начав свой путь во мраке космоса. И, пожалуй, они счастливее, чем мы, их дети, которым придется пережить страшные секунды агонии перед тем, как задохнуться.

— Рапортуйте, — устало приказал Ральф.

Наступила тишина, и первым ее нарушил Дженкинс:

— Мы обследовали весь корабль. Он напоминает дуршлаг. Больше выживших нет.

— Никого? — спросил Ральф.

— Нет, шкипер. Детали нужны?

— Нет.

— Я прошла вместе с доком, — сказала Сандра. — Везде разрушения: в камерах для заморозки, в каютах офицерах на корме, над переборкой. Второй помощник, третий помощник, инженеры, офицер по снабжению — все мертвы. Более чем мертвы…

— А снаружи? — спросил Ральф.

— Я увидела то, что можно было рассмотреть через иллюминаторы. Полная мешанина. Пропеллеры покорежены. Примерно двадцать квадратных миль паруса изорваны в клочья.

— Рапортуйте, — велел Ральф, глядя на меня.

— Я осмотрел помещение фермы. У нас больше нет фермы. Гидропонный зал и зал клетчатки пробиты насквозь. Конечно, нас могут спасти замороженные дегидратированные остатки клетчатки…

— Если бы у нас было достаточно воды для их растворения, — вмешался Дженкинс. — Но у нас ее нет.

— Есть цилиндры с резервным кислородом, — продолжал я.

— А как нам избавляться от двуокиси углерода? — спросил доктор.

— Химикалиями… — робко высказалась Пегги.

— Какие химикалии? — удивился он. — Да. Мы можем продержаться несколько дней — но стоит ли отрицать очевидное. Лучше покончить со всем сразу, шкипер. У меня есть лекарства. Все произойдет безболезненно. Даже приятно.

Ральф повернулся к Пегги:

— Рапортуйте.

— Генераторный отсек поврежден. Сейчас энергия поступает лишь от батарей.

— На сколько их хватит?

— При режиме строжайшей экономии, максимум на двести часов. Но мне еще нужно будет починить машину…

— И истратить на это весь наш резервный кислород, — заметил Ральф. Он обратился к Сметвику: — Рапортуйте.

— Я пытался, — прошептал телепат. — пытался. Но нигде никаких контактов. Мы одни. Одни и затеряны. Но…

— Но? — эхом отозвался Ральф.

— Я… Я не уверен… — затем, внезапно, Сметвик словно стал выше ростом, и это изменило его внешность. Доселе самый робкий и незаметный из всех, он словно доминировал над нами благодаря силе своего темперамента. — А разве у тебя не бывает воспоминаний — о тех жизнях, которые когда-то и где-то еще ты прожил? Ты не помнишь себя в качестве капитана Листауэла из Приграничья, или главнокомандующего Листауэла из Службы разведки Федерации? А все остальные — вы ничего не вспоминаете? Не может быть одной-единственной жизни — или единственной смерти…

— Заброшенная и Фарэвэй… — мягко проговорил я.

— Ультимо и Туле… — прошептала Марта.

— И планеты Восточной цепи, — спокойно закончила Сандра.

— Вы помните! — закричал Сметвик. — Конечно, помните. Я так и думал. Делайте со мной, что хотите, но я это подозревал. И сейчас я вхожу в ваши умы. И все складывается, то, что я могу прочесть в ваших воспоминаниях. Постоянно, каждый раз, нас семеро — на «Летящем облаке», на «Ариэле» и теперь, на «Фермопилах»… Это постоянно повторяющийся паттерн… и мы пытались освободиться от него, но всегда терпели неудачу. Но всякий раз что-то менялось, и теперь мы опять сможем изменить что-нибудь. К лучшему или к худшему — не могу сказать, — но вряд ли может быть хуже, чем сейчас.

Ральф смотрел на Сандру, а она, как я чувствовал, на него, и это возбуждало во мне сильную ревность.

— Да… Я помню… Начинаю вспоминать… — медленно заговорил он. — Но даже при таких обстоятельствах, разве с Питером не случилось какой-либо беды?

Я прижимал к себе Пегги:

— Случилась. Но больше не повторится.

— А ты, Марта, вспоминаешь? — спросила Сандра.

— Да, — последовал ответ. — Я совершенно счастлива теперешним ходом событий. И Дэвид, и я счастливы — настолько, что я не приветствую идею эвтаназии…

— Продолжайте, — настаивал Сметвик. — Вспоминайте!

— Я сделала ракету, — пробормотала Пегги. — Разве нет?

— А я изготовил топливо, — поддержал я ее.

— Нет, — не согласился док. — Это сделал я.

— Кто-то из вас, ублюдков, сделал это, — вмешался Ральф с враждебным видом.

— Это уж точно, — подтвердила Сандра. — Кто бы это ни был, вы нас втянули в эту заварушку. Мне вполне хватало моей должности офицера по снабжению плюс третьего помощника капитана на «Летящем облаке», а также капитана — на «Ариэле», и мне совсем не улыбается считаться старшим офицером на разрушенном корабле беглецов, жить которому осталось всего несколько дней.

— Ты могла быть счастлива, но тебе придется согласиться, что все, что происходило на «Ариэле», не способствовало моему счастью, — сказал я.

— Выйти за тебя замуж было большой ошибкой с моей стороны.

— Это точно! Но только с моей стороны! Мне следовало хорошенько подумать. Предоставьте женщине возможность власти, и она непременно начнет ею злоупотреблять ею. «Я капитан и сплю с тем, с кем пожелаю!» Понимаешь?

— Меня это оскорбляет, — сообщила Сандра.

— Долой оскорбления, если это сделает тебя счастливее. Оскорбление, кажется, твоя специальность, дорогая.

— Но поваром ты был просто кошмарным и убогим, — отозвалась она.

— Вот уж ни хрена! — моментально отреагировал я. — Я был отличным поваром, и тебе это хорошо известно. На «Ариэле» питались куда лучше, нежели на «Летящем облаке».

— Я полагаю, в свое карри ты добавлял порох.

— А ты бы и не заметила разницы.

— Да и кто бы заметил?

— Карри было хорошим, — примиряюще сказала Пегги.

— Значит, ты заметила, — фыркнула Сандра.

— Ракета! — простонал Клод. — Ракета!

Я сказал ему, что делать с ракетой, стабилизатором и прочим. Потом обратился к Сандре:

— Наступил момент расставить все по своим местам. Ты вела себя просто непристойно. Тебе придется это признать. Я ничего не имею против Ральфа — думаю, его скорее стоит пожалеть, нежели винить. Но если бы вы не поступали так, как поступали, и на «Облаке» и на «Ариэле» не было бы никаких ракет. Никаких необдуманных попыток проскочить световой барьер.

— Значит, это моя вина, — саркастически заметила она.

— Конечно.

— А эта уволенная из веломагазина, на которой тебе случилось жениться в этот день, никак к этому не причастна. О, нет. И никакой неграмотный разносчик пилюль не смешивал частей пороха в первый раз. И ты не делал этого во второй. Но, насколько я понимаю, все это произошло в реальности. Не вижу смысла в этом перескакивании с одной временной трассы на другую — жизнь от него не становится богаче. Объективно, я стала жертвой жуткой махинации банды придурков, причем, не один раз, а несколько. Это уж слишком. Точно говорю.

— Мое сердце истекает кровью, когда я слышу тебя, — сказал я. — Позволь предположить, что во время следующего скачка времени ты обнаружишь себя в монастыре. Например, среди траппистов. Если такой существует.

Лицо ее побелело от ярости. Она размахнулась и нанесла мне резкий удар по губам. Мои магнитные сандалии потеряли контакт с полом, я поплыл назад, по пути хватаясь за переборки.

— Ты заслужил это! — горько прозвучали слова Пегги.

— Нет, — возразила Марта. — Во всем виновата Сандра.

— Заткнитесь, вы все, — скомандовал Ральф. — А ты, Малькольм, прекрати свои бессмысленные нападки на мою жену.

— Мою жену, — сказал я.

— Но не в этом временном континууме, — поправил он меня. — Но то, что случилось в альтернативном мире, непосредственно влияет на то, кем мы являемся здесь. Благодаря твоим бесцеремонным выходкам мы смогли вспомнить…

— И вспомнили много хорошего, — произнес Клод.

— Мы не можем быть совершенными, — заявил Ральф, хотя и не без доли сарказма. — Но даже если так, можно попытаться. Теперь нам известен путь выхода — и на этот раз мы все будем в нем участвовать. Все. Мы должны преодолеть световой барьер еще раз, и единственный способ для этого — придать нашему судну дополнительный толчок. У кого-нибудь есть предложения?

— Мы должны были подойти близко к 1Люм, когда нас настиг метеоритный поток, — медленно заговорила Марта. — Удар произошел под правым углом к нашей траектории…

— Рассчитаем ускорение при помощи параллелограмма сил, — сказал Ральф. — Если действительно хочешь так сделать, вот способ. Но у нас есть лаг Допплера — он еще работает, — и это дает нам ответ без всяких лишних расчетов. Хотя мы сейчас являем собой команду разрушенного корабля беглецов, у нес еще остались неплохие возможности. Но одной ракеты, начиненной порохом, явно будет недостаточно.

—У нас есть резервный кислород, — напомнил я.

—И море алкоголя, — добавил Дженкинс.

—И Пегги, механик в этом воплощении, — довольно неловко подытожила Сандра.

—Так что… — начал Ральф.

 

Глава 18.

Снаружи было темно и, несмотря на разогрев механизмов и наши защитные костюмы, чертовски холодно. Впереди простирались уныло сияющие линзы галактик, гигантские драгоценные камни посреди черной непроглядной ночи. За нашей спиной лежал отдаленный остров сверкающей стальным блеском туманности. Но сейчас было не время и не место для любования красотами космоса. Почти сразу же наше внимание захватила жуткая картина повреждений, охвативших корабль от самого носа и до кормы, освещаемая дежурными прожекторами: искореженные пропеллеры, изорванные паруса, помятая и продырявленная обшивка. Но рассматривать все это особенно долго не приходилось. Слишком много работы впереди — резать и сваривать, удерживать вручную массивные трубы на месте, Нагревать и выравнивать, по возможности, обшивку, дабы она соответствовала нашим задачам.

Пегги взяла на себя ответственность за все работы — и именно она проделала большую часть. Инструмент в ее руках был продолжением ее тела — или, скорее, ее индивидуальности. Она сваривала куски металла друг с другом с такой аккуратностью и тщательностью, как ее далекие предки, должно быть, орудовали иголкой, сшивая куски шкур. Я наблюдал за ней не без зависти, и завидовал не просто ловкости рук. Она была уверена в себе, в своих силах. А я — нет. О, конечно, я нисколько не сомневался, что это единственный способ спастись. Дело вот в чем: если нам удастся перескочить на другой временной трак, будет ли это хорошо? На «Фермопилах» мы, похоже, достигли некоей стабильности нашей группы, объединившись в пары по своему выбору, но останется ли это так же в следующий раз? Если он, конечно, будет…

Я поглядел на Пегги, всем сердцем надеясь, что все получится.

Услышал в наушниках ее удовлетворенный вздох:

— Вот и все, — произнесла она.

— Пусть даже так, но будет ли это держаться? — спросил Ральф с сомнением.

— Это продержится достаточно времени, — весело отвечала Пегги. — Достаточно. К тому же, Ральф, это все-таки не впервые…

— Да уж точно, не впервые, — изрекла Сандра, и в ее голосе прозвучала издевка.

— Значит, все в порядке, — холодно подытожил ее муж.

— А теперь присоединим контейнеры и баллоны, — скомандовала Пегги.

Мы проникли внутрь через пробоины в обшивке, через разрушенный лазарет. Он планировался как помещение для заболевших, но вместо этого стал хранилищем для разных предметов, никогда прежде не использовавшихся. Они складировались там в надежде, что кто-нибудь когда-нибудь сумеет найти им применение. Там мы обнаружили отличный ассортимент труб и трубочек всех размеров. Некоторые пострадали от метеоритного потока, другие — нет. Их обнаружение сэкономило нам много времени и сил.

Баллоны с кислородом и контейнеры со спиртом нам пришлось протащить через весь корабль с центрального склада, где они хранились. Это был тяжелый труд, но самое плохое заключалось не в этом. Нам пришлось еще раз лицезреть изуродованные замороженные тела наши товарищей по кораблю. И осознание того, что мы ответственны за это, было невыносимым. Если составной частью паттерна является то, что мы семеро, и больше никто, должны пытаться превысить световой барьер при помощи ракетного двигателя, то может быть поэтому «Фермопилы» постигло это несчастье? И не мы ли, силой своего волеизъявления, установили этот паттерн? Или же он существовал всегда, а мы — лишь марионетки в руках Божьих?

Мы продолжали трудиться. Пока все мы были живы, и нам очень хотелось сохранить это состояние. Мы чувствовали себя простыми очевидцами, слепой силой судьбы вовлеченными в катастрофу, к которой не имели никакого отношения. Все, касающееся нас, полностью перемешалось. Мои родители, насколько я знал, исчезли среди прочих замороженных тел, когда на корабль налетели обломки метеоритов. Но при этом я точно знал также, что мои родители были коренными жителями Дунедина, столицы Империи Уэверли, посылавшими мне ежегодно огромную банку консервированной индейки, будучи уверены, что индейка поспеет к Рождеству. Или, к примеру, эта рыжеволосая кошка Сьюзен. Я знал ее до того, как повстречал Пегги. И знал очень близко. Теперь я увидел ее — вернее, то, что от нее осталось, — когда тащил баллоны с кислородом. И сказал себе: «Это жалкое растерзанное тело ничего не значит для меня. Я никогда не спал с ней. Когда я был на „Облаке“ или на „Ариэле“, я не знал никого по имени Сьюзен».

Вот что я сказал себе.

Мы все продолжали работать под командованием Пегги, обливаясь потом в скафандрах, хватая ртом последние остатки воздуха. Наблюдали, как увеличивается в размерах наше самодельное сооружение, состоящее из контейнеров со спиртом, присоединенных к баллонам с кислородом, которые должны образовать зажигательную смесь. В дальнейшем остальные баллоны будут опустошены прямо в камеру сгорания ракетного двигателя. Все это, разумеется, ужасно неэффективно, но делать нечего. Рационализм нас сейчас меньше всего интересует. Нам нужно не выжимать из этого двигателя максимальный КПД, а просто получить мощный толчок, который заставит корабль лететь со сверхсветовой скоростью и выкинет нас из реальности, в которой мы все скоро превратимся в трупы.

Мы трудились, задыхаясь, словно автоматы, на теле появлялись ссадины, а воздух становился все хуже. Мы трудились, хотя страдали от голода, жажды и усталости. Медлить было нельзя, ведь, если не уложимся в срок, то придется нам застрять здесь и ждать медленной, мучительной смерти в мире, в котором мы оказались помимо своей воли. Искры сварочного аппарата Пегги слепили нам глаза, инструменты чуть не выскальзывали из наших рук в неуклюжих перчатках, мы переругивались, обвиняя друг друга в неспособности к работе.

Но — продолжали.

А потом мы навели сопло нашей ракеты на цель, увидели сверкающую линзу галактики туманно-желтого цвета. Что бы ни случилось, мы знали — нам нет пути назад, в центр. Мы принадлежим Приграничью. Хоть на «Летящем облаке», хоть на «Ариэле», хоть на «Фермопилах» — мы всегда принадлежим Приграничью…

— Ну вот…— сказала Пегги. — Сейчас. Всем оставаться на своих местах.

— Подожди! — раздался резкий голос Ральфа. — Начнется ускорение, и, если мы не позаботимся о своей безопасности, мы просто выпадем сквозь дыры в обшивке — и на том все закончится.

— Так позаботьтесь, — согласилась Пегги.

Я сместился в ту сторону, где она стояла, обхватив одной рукой стойку, другой — ее талию. Другие тоже заняли подходящие позиции. Пегги, высвободив обе руки, открыла два клапана. Из отверстий повалил белый пар. А потом ее правая рука двинулась к переключателю, и вдруг белый пар превратился в столб пламени.

«Не сработает, — думал я. — На этот раз — не сработает».

Я отчаянно вцепился в стойку, борясь с силой тяжести, вызванной ускорением. Пытался не смотреть вниз через пробоины, пытался не обращать внимание на пламя, вырывающееся из дюз ракеты. Только что было сил держался за стойку, а еще сильнее держал Пегги, которой требовались обе руки для манипуляций.

С ростом ускорения мои руки налились свинцом, и это было невыносимо, но я знал, что ни за что не должен разжимать их.

А потом почувствовал сильную вибрацию, которая начала сотрясать стойку.

 

Глава 19

За спиной у нас вспыхнул ослепительный сноп искр — то была планета, впереди — раскаленный диск — Солнце. Мы сделали все так, как нужно — хоть технически и не слишком эффективно. Перед глазами все еще стояла тускло светящаяся линза галактики туманно-желтого цвета в беспросветной ночной темноте. Я ощущал в своей левой руке сильнейшее напряжение, слышал треск ломающейся стойки. Было ли это реальностью или всего лишь сном? И что за мир, к которому мы направляемся: может быть, это Валгалла старинных преданий — рай (или ад) для душ заблудших космонавтов?

Но пока мы делали все правильно — то сворачивали, то расправляли паруса, направляя их под разными углами к световому потоку. Мы достаточно замедлили ход, чтобы посадка была безопасной.

— Пусть так, но кто мне объяснит, что это за мир? — заговорил Ральф. — Что это может быть такое?

Я приблизился к большому бинокулярному телескопу, укрепленному на прежнем месте. «Я играю эту роль, как будто все — реально, — подумал я. — Но оно должно быть таковым. Должно ли?» Я медленно и тщательно навел фокус. То, что всего несколько часов назад было лишь яркой точкой, теперь превратилось в огромную сверкающую сферу. Я тупо уставился на нее. Около трети планетного ландшафта покрывали облака, особенно в области полюсов. Ясно различались моря и континенты — синие, коричневые и зеленые; снежные вершины гор ярко белели. Все эти моря и континенты имели абсолютно незнакомые очертания.

— Что же это за мир? — повторил свой вопрос Ральф, адресуясь на этот раз непосредственно ко мне.

— Не знаю, — пожал я плечами. И добавил с неестественной улыбкой: — Но навигация на таких кораблях — практически забытое искусство…

— Хотя, к несчастью, не на ракетах… — вставила Сандра.

— Молчать! — взревел Ральф. — Молчать! Мы все прошли через испытание и все вернулись, как и было вначале, на «Летящее облако». И теперь нам нужно только совершить посадку.

— Но где, о господин и повелитель? — задала вопрос Сандра. — Где же именно?

— Какая разница? — снова взревел он. — Этот мир выглядит весьма привлекательным. Говоря откровенно, я буду просто счастлив посадить эту посудину в любой тихой заводи. Когда отдохнем, подсчитаем наши потери…

— В пространстве или во времени? — спросила она. — Или и в том, и в другом?

— Какая разница? — он уже просто кричал. — Настало время послушать, что скажет наш придворный телепат.

— Похоже, его усилитель сгорел, — заметил я.

— Надеюсь, он хотя бы на что-то способен, — сказала Сандра. — В противном случае непонятно, зачем он нам вообще нужен. Хотя Питер мог бы сделать из него карри.

— Но я не повар, — холодно проговорил я. — Не на этом временном траке. А ты, моя милая, не капитан.

Ральф окинул нас беглым взглядом, затем повернулся к журналистке:

— Ну хоть ты-то счастлива, Марта?

— Да, — ответила она, поигрывая кнопками на своем приемнике. — Здесь есть люди, потому что радио работает. Их язык — чужой для меня, но музыка вполне человеческая, даже слегка старомодная, на мой вкус. — Она переключила звук на динамик. Раздалось пение, пел мужчина, у него был приятный баритон, в качестве аккомпанемента использовался струнный инструмент. В мелодии слышалось что-то смутно знакомое, хотя слова звучали непонятно. Затем я вдруг стал различать ритмические группы и постепенно до меня дошел смысл песни:

«Прощай, я улетаю навсегда —

Туда,

Где, может быть, найду

Ту самую звезду,

Где ждут меня и любят…»

— Да это же «Марш приграничников»! — воскликнул я.

— Может быть, ты и прав, — с сомнением произнес Ральф. Затем он повторил: — Ты можешь быть прав. Даже в этом случае, музыка этой песни не является эксклюзивной собственностью приграничников. Она очень и очень старая — никто не знает, сколько раз к ней подбирались новые слова. Но раз мы слышим ее, слышим их радио, значит, земные корабли вступали в контакт с этим миром. Видимо, Служба разведки или случайные звездолеты. И я думаю, что мы можем рассчитывать на дружественный прием, даже помощь… — Он слегка успокоился и повеселел. — Хорошо. Мы начинаем посадку. Это место идеально, здесь сейчас солнечная сторона планеты. Вы все знаете правило буравчика. Разворачивайте паруса — черной стороной к солнцу, отражающей — к источнику отраженного света. Включайте помпы, как только начнутся слои атмосферы.

Его сильные, умелые руки играли с кнопками на панели управления. Я наблюдал за контрольным табло. Далеко впереди был виден корабль, огибающий солнце. Его окружало множество турбин и лонжеронов — одни ослепительно белые, другие — черные. Я наблюдал, но в их расположении ничего не менялось. Я услышал, как Ральф тихо ругается и обернулся к нему. Панель управления ожила и загорелась красным.

Интерком затрещал, и мы услышали голос Пегги:

— Провод поврежден. Энергия поступает прямо к моторам тримминга. Все горит.

— Ручной тримминг, — резко приказал Ральф. — Все в отсек триммингового механизма. Быстрее.

Я покинул рубку управления первым. Сандра поспевала за мной. Док Дженкинс и Марта бежали позади. Мы на всех парах миновали соединяющий коридор, сохраняя контакт магнитных сандалий с полом, понимая, что в невесомости это самый быстрый способ передвижения. Похоже, авария разрасталась с ужасной быстротой. Когда мы миновали отсек псионного радио, то встретились с Клодом Сметвиком, вышедшим нам навстречу. Я схватил его за руку и потащил за собой, отказываясь слушать то, что он пытается сообщить.

Отсек тримминговых моторов был наполнен запахом горящей изоляции, разогретого и плавящегося металла и озона. Пегги уже была там, быстро отрывая панели от перегородок, оставляя поврежденный провод открытым.

— Если бы вы сделали это первым делом, мисс Симмонс, — ядовито заметила Сандра, — вместо изготовления самодельных хлопушек…

— Заткнись! — заорал я. И, обращаясь к Пегги: — Включай ручное управление!

— Питер, — забормотал Клод Сметвик. — Я вышел на контакт. Этот мир…

— Позже, — оборвал его я. — Расскажешь позже. Нам нужно разобраться с кораблем.

— Но…

— Все взялись за колесо, слышите, все! А теперь… теперь… повернули! — Механизм ручного управления был слишком громоздким, а наши усилия — неловкими и нескоординированными. — Все вместе! — снова закричал я.

Хуже всего было то, что работать приходилось в условиях невесомости. Нас удерживали лишь подошвы сандалий. Оттолкнуться было не от чего. Наконец нам удалось повернуть гигантское колесо — очень, очень медленно. Интересно, сколько времени нам еще осталось, прежде чем мы, раскаленным метеоритом, пролетим сквозь атмосферу планеты.

— Довольно, слышите. Довольно! — я бросил быстрый взгляд на индикатор.

Все налаживалось. Главные двигатели обезврежены. Основные турбины все еще отражали солнце в большей степени, чем главные паруса отражают свет планеты, но все уже под контролем и кошмар позади.

— Свернуть паруса 1 и 2. Потом — остановка, — прозвучал голос Ральфа из интеркома.

— Поворачиваем назад! — завопил Клод Сметвик. — Мы должны повернуть!

— Почему, мистер Сметвик? — спросил изумленный Ральф.

— Я пытаюсь объяснить вам, но никто не хочет слушать. Я вошел в контакт с телепатами этой планеты. Это Лланит, один из антиматериальных миров. Они велят нам поворачивать назад!

— Мистер Малькольм! — заворчал Ральф. — Сворачивайте все паруса!

И снова мы трудились в поте лица, подгоняемые ужасом. Первая пара треугольных парусов была свернута, затем вместе со второй парой основных турбин, повернутых относительно лонжеронов, был остановлен механизм ручного управления. Пегги ничего не говорила, только повернулась и отправилась к хранилищу скафандров.

— Куда ты идешь? — спросил я довольно резко.

— Мне нужно выйти наружу.

— Разве сейчас время для этого? — пробормотала Сандра. — Почему бы тебе не сделать парочку ракет, крошка?

— Почему задерживаемся? — раздался голос Ральфа. Затем его голос смягчился: — Прощайте все. Нам было неплохо вместе. Прощай, Сандра…

— Я могла бы вовремя успеть сделать все необходимое, — резко отозвалась она.

Оторвав руки от бесполезного теперь штурвала, мы смотрели, как она выходит из отсека.

— Весьма трогательно, — прошептал Дженкинс. — Весьма… — При этом он очень крепко прижимал к себе Марту Уэйн.

— Значит, так тому и быть, — сказал я Пегги. — Жаль, ведь все так неплохо складывалось.

Она вернула скафандр в шкаф и подошла ко мне. Протянула мне руку:

— Но это не может быть концом всего, дорогой. Даже если загробной жизни не существует, мы знаем, что можно жить в альтернативных Вселенных…

— Или умирать… — неудачно пошутил Дженкинс.

А потом — вот ведь как странно работает человеческий мозг во время кризиса — я припомнил строчки стихов, которые учил еще в школе:

«Сквозь тьму ночную, сквозь вечный страх,

Где нет, кроме бурь, ничего.

Корабль несется на всех парусах

К рифу Нормана Во…»

Но команда шхуны «Гесперус» погибла от холода, — а мы умрем в пламени. Надеюсь, это случится мгновенно.

Корабль трещал и содрогался, как будто и вправду налетел на риф. Раздался громкий звук— это лонжероны и паруса, видимо, вошли в контакт с атмосферой планеты, и наше падение замедлилось. Послышался высокий свист воздуха, ударяющего в нашу обшивку. Температура резко повысилась. Я крепко обнимал Пегги и думал: «Вот оно!»

Свист перешел в писк, а затем сменился новым звуком, шумом воздушных компрессоров.

Голос Ральфа в динамике был слабым и неуверенным, но вселяющим надежду:

— Всем явиться для рапорта в рубку управления. Будем сращивать главные тросы. А потом начнем готовиться к посадке.

 

Глава 20

Он оказался не худшим из миров, этот Лланит, и я склонен думать, что нам с Пегги лучше остаться здесь, даже несмотря на то, что Ральф и местные ученые уверены в своей способности понять, каким образом «Летящее облако» совершило скачок из нормального мира в антиматериальный. Командор не получит подтверждения своих мечтаний относительно нового экономичного способа межзвездных путешествий, но мы порадуем его кое-чем получше, и гораздо получше. Сомнительно, что между Консорциумом Лланита и Федерацией Приграничья смогут установиться культурные и торговые связи. По крайней мере, это случится нескоро. И мы с Пегги сможем быть среди тех, кто, в не столь отдаленном будущем, будет эти связи устанавливать.

Тем временем Ральф попросил каждого из нас рассказать свою версию произошедшего. Это, как он считал, окажет неоценимую услугу ученым, как на Лланите, так и на Заброшенной. Похоже, что в игру вмешались некие силы нефизической природы, и разобраться в этом можно только при помощи психологии и псионики. И здесь становится очевидным — во всяком случае, нам с Пегги, — что попытка превысить скорость света явилась первопричиной всех произошедших с нами невероятных событий.

Но это больше не наша забота.

Мы просто наслаждаемся жизнью, мы вдвоем. Мой ресторан — лучший в своем роде; несмотря на то, что на Лланите народ не привык к такой острой пище, как мое карри, они быстро полюбили его вкус. А велосипеды — еще одно новшество, которое Пегги успешно внедрила в жизнь: она штампует их на своем маленьком заводике, и они идут нарасхват.

Док и Марта тоже осели здесь. Существует устойчивый спрос на музыку и стихи, которые они пишут легко, не напрягаясь. А когда устают от этого, то хватают кисти, краски и учат местное население неоабстракционизму. А Клод? Он тоже неплохо устроился. Телепат везде чувствует себя как дома — ведь он всегда может установить контакт со своими. Даже будь население Лланита разумными осьминогами — а это далеко не так — он и то чувствовал бы себя отлично.

Только Ральф и Сандра не смогли здесь прижиться. Они оба обладают сверхразвитым чувством долга. И еще я не перестаю удивляться, отчего это Сандра не пытается отыскать путь назад, в то измерение, где в Приграничье царил матриархат, а она была капитаном собственного корабля.

Если ей это удастся, я уже никогда не стану ее мужем и поваром на ее корабле.

Эта Вселенная вполне меня устраивает.