Глава 14

Все изменилось, оставаясь при этом тем же самым.

— Даже при таких условиях еда на этом корабле оставляет желать много лучшего, — заметил Ральф.

Я раздраженно оторвал взгляд от тушившегося на плите ягненка с карри, а затем, повинуясь странному импульсу, вновь опустил глаза, уставившись на пряное варево из мяса, овощей и острых специй, на свою руку, помешивающую ложкой в кастрюле.

«Что я здесь делаю?» — спросил я себя.

— У тебя есть около трех любимых блюд, — продолжал Ральф. — Я согласен, их ты готовишь хорошо. Но это единственное, что ты делаешь хорошо.

Тут я снова посмотрел на него. «А он почему в гражданских шортах и майке? » А затем, продолжая эту мысль: «А зачем, собственно, наблюдателю Правительства Федерации, пусть он является главнокомандующим Службы разведки, носить униформу?»

— Сандра уже устала от однообразия, — сказал Ральф.

— Миссис Малькольм, — ты хочешь сказать, — холодно поправил я его.

— Капитан Малькольм, если ты настаиваешь, — поправил он меня, усмехнувшись.

— Хорошо, — я вздрогнул. — Я всего лишь офицер по снабжению, а она капитан. В то же время я офицер по снабжению, а она — моя жена.

— Такой порядок дел никогда не прошел бы на корабле Федерации, — заметил Ральф. — Если быть откровенным, я отправился в Приграничье главным образом чтобы посмотреть, как феминисткам удалось развить возможности этих твоих новых двигателей. А этот корабль, отрезанный от всей Вселенной множеством объективных лет, — идеальный микрокосм.

— Мы отсюда летим в Приграничье, — холодно напомнил ему я.

— Пусть так, — согласился он, — но ты ведь сам не приграничник. Никто из вас не из Приграничья, вы не выросли и не воспитывались там, кроме инженера и этого странного телепата. Я понимаю, почему женщины бегут туда, но не понимаю мужчин. Ведь, должно быть, чертовски мучительно отправляться в космос лишь в качестве лакеев.

— Наш босс, командор Граймс — мужчина, — возразил я. — И большинство кораблей Приграничного флота управляются мужчинами. Кроме того, нет ничего обидного в работе повара. Гораздо лучше, чем когда я был экономом во «Всемирной почте Уэверли». И вот еще что: все лучшие повара всегда мужчины.

Ральф вытер брызги карри со своей майки. (Я только что сделал драматический жест, взмахнув ложкой.)

— Но отсюда вовсе не следует, — заметил он, — что все мужчины — лучшие повара.

— Мое карри нравится всем.

— Но не каждый день. Не на завтрак, обед и ужин. Ладно, Малькольм, оставляю тебя тут. Раз уж мы вынуждены есть твое карри, пусть рис сегодня будет не такой водянистый.

«Назойливый ублюдок, » — подумал я, поднес ложку к губам и попробовал. Неплохое карри, решил я. Плохого я вообще не готовлю. Сервированное с ломтиками огурца, тертым кокосом, кружочками бананов, приправленное импортированным с Каррибии манговым чатни, оно будет очень даже ничего. И, конечно, утка по-бомбейски. Интересно, можно ли превратить рыбу, которая выращивается в наших серебряных садках, в этот благоухающий деликатес?

И снова меня прервали:

— Опять карри? — недовольно затянул Клод Сметвик.

— Оно хорошее, — уверил я его и протянул ему ложку. — Вкусное.

— Неплохо, — согласился он. — Для тех, кто любит карри. Не нужно быть телепатом, чтобы понять, что ты — любишь. — Он вернул мне ложку. — Но я пришел не для знакомства с меню.

— А для чего?

— Питер, с этим кораблем что-то не так. Ты единственный, с кем я могу поговорить об этом. Командующий Листауэл здесь чужой, док погрузился в свои вирши и коктейли с водкой, а другие просто… женщины.

— Они не виноваты в этом, — заметил я.

— Знаю, что не виноваты — но они совершенно иначе смотрят на вещи. Да к тому же все они гоняются за командующим Службы разведки…

— Все? — холодно спросил я.

— Кроме Сандры, конечно, — поспешно поправился он, чересчур поспешно, на мой взгляд. — Но на Сандре все заботы о корабле — ведь она капитан первого межгалактического светового парусника. А Марта и Пегги из кожи вон лезут, чтобы стать любимчиками у Листауэла — и залезть к нему в койку — так что остаешься только ты.

— Я польщен, — проговорил я, помешивая карри.

— У нас что-то не так.

— Ты уже говорил это.

— И скажу снова.

— Ну, хорошо, что не так? — спросил я.

—Ты знаком с эффектом дежа вю, который случается во время старта кораблей с Манншеннским двигателем? Так вот, здесь нечто подобное. Но не совсем… Это что-то большее.

— Думаю, мне понятно, о чем ты, — медленно выговорил я.

— Ты думаешь, я спятил, — продолжал он, — я знаю. Но это неважно. Вы, все так называемые нормальные, считаете, что пси-люди вроде меня хотя бы отчасти сошли с катушек. Но у меня есть теория: а не может ли быть так, что здесь, в Приграничье, на самом краю Галактики, существует тенденция возникновения альтернативных временных трасс? Например, представь, что феминистские корабли никогда не появлялись здесь…

— Но они появлялись.

— Но их могло и не быть. Кроме того, давно, во времена двигателей Эренхафта, существовали парусники Гаусса. А ты читал книжки по истории и знаешь, как много этих медленных машин погибло из-за магнитных бурь.

— Поэтому в твоей альтернативной Вселенной миры Приграничья никогда не были колонизованы.

— Я этого не говорил. Просто взгляни на персонал этого корабля — все чужаки, кроме Пегги и меня, а ведь ни я, ни Пегги не происходим от семей первопоселенцев. Мои предки покинули Землю после разгула феминистского движения, то же касается Пегги…

Я задумчиво мешал карри.

— Так что на другой трассе времени есть другой «Ариэль», первый в своем роде в космосе, и другой Питер Малькольм готовит первоклассное карри для своих привередливых коллег.

— Может быть, — согласился он. — А может, у корабля — другое имя, а мы все занимаем другие должности. Кроме меня, разумеется.

Я тут же не преминул затянуть песню:

«Я и повар, я и плотник,

и на камбузе работник,

я помощник капитана

и властитель океана!»

— А вот и нет, — поправили меня. — Инженер!

Я повернулся на голос:

— Пегги, это ты?

— Кто же еще? — она забрала у меня ложку и поднесла ее ко рту, подула. Затем положила в рот немного карри. — Неплохо, неплохо! — Несколько капель соуса упало ей на грудь под белоснежным накрахмаленным костюмом, но она не обратила на это внимания. Неплохой будет контраст рядом с копотью и сажей, подумал я.

— Используй меня для подсобных работ, Питер, — предложила она.

— Спасибо.

Она с отсутствующим видом опустила ложку в боковой кармашек, где обычно содержались клещи и молоток. Я выловил ее обратно, вытер и вернул в кастрюлю.

— Ты видел Ральфа? — спросила она, на удивление буднично.

— Думаю, он отправился в рубку управления.

— Он обещал вместе со мной осмотреть приборный отсек в течение последних трех дней, — мрачно изрекла она.

— Вообще-то, он не инженерами командует, — напомнил я ей.

— Но…

— Снова карри? — услышал я свежий голос.

Я возобновил процесс помешивания с усиленным рвением.

— Если мой камбуз грозит превратиться в клуб общения корабля, ничего не получится. Но разве вы не должны быть на вахте, мисс Уэйн?

— Старушка отпустила меня, — сообщила она. — Она показывает Ральфу возможности управления парусником. — Марта перегнулась через спинку скамьи, стройная и элегантная в приталенной рубашке и шортах, и бросила на разделочную доску сорванный по пути пучок сельдерея. — Если Служба разведки Федерации не построит флот из кораблей с улучшенным двигателем Эриксона, в этом не будет вины Сандры.

— Любишь меня, люби и мой корабль, — пробормотала Пегги.

— Что такое? — резко спросил я.

— Ничего.

Обе женщины смотрели на меня в молчании, а я внезапно испугался, что в их глазах могу прочесть жалость.

 

Глава 15

И снова все изменилось.

Я отдыхал в кресле в капитанской каюте, курил сигарету и слушал записи старомодных морских песенок с далекой Земли. Интересно, что эти древние моряки могли бы поделать с таким сооружением из металла и пластика, с атомным огнем в чреве, простирающим крылья среди звезд, парящим в фотонном потоке. Потом я услышал, как открылась дверь между ванной и спальней, и повернул голову. Сандра, голая после душа, медленно приблизилась к креслу возле туалетного столика и уселась перед зеркалом. Я множество раз видел ее голой (так ли это?). Но это было впервые. (Разве такое возможно?) Я ощутил, как подступает желание.

Я встал и прошел через спальню. Нежно опустил руки на ее гладкие плечи и поцеловал ее за ухом.

— Нет, — сказала она.

— Но…

— Я уже сделала прическу, — пояснила она. — Не хочу, чтобы волосы перепутались.

— Черт с ними, — сказал я. — Мы ведь женаты!

«Но женаты ли мы?» — спросил я себя.

— Убери руки! — холодно велела Сандра.

Я подчинился, глядя на ее отражение в зеркале. Она просто прелестна. Что же здесь не так? Родинка над пупком. Слабая гравитация сыграла ей на руку: груди упруго торчат, без всякой искусственной поддержки, живот плоский. «В условиях нормальной гравитации она не была бы столь хороша», — подумал я.

Но при этом знал, что это не так.

— Не трепли мои волосы, — велела она.

— Извини, — пробормотал я.

Я сел на кровать.

— Тебе что, нечем больше заняться? — спросила Сандра.

— Нечем.

Она издала какой-то рычащий звук и вернулась к своему туалету. Начались упражнения с феном, после чего мочки ее ушей украсились сверкающими клипсами. Потом Сандра подошла к гардеробу, полностью игнорируя меня. Вытащила форменную рубашку из тонкого черного шелка, черные шорты и черные сандалии на каблуках-шпильках. Повернувшись ко мне спиной, она скользнула в рубашку и натянула шорты на длинные стройные ноги. Затем села на кровать, как будто меня там и не было, и застегнула сандалии. Вернулась к зеркалу и нанесла помаду на губы при помощи кисточки.

— Собираешься на берег? — не удержался я от сарказма.

— Если хочешь знать, главнокомандующий Листауэл располагает прекрасной коллекцией фильмов, снятых Службой разведки в негуманоидных мирах.

— Хорошо, — отвечал я. — Сейчас причешусь и вымою шею и уши.

— А тебя и не приглашали.

— Но…

Ее тон изменился — но как-то чересчур поспешно.

— Извини, Питер, но, когда старшие офицеры из других ведомств хотят вести переговоры, младшие не должны путаться под ногами.

— Понимаю, — сказал я.

Она поднялась с кресла. В обтягивающей рубашке и высоко обрезанных шортах она выглядела более голой, чем когда вышла из душа. Я остро ощущал, что под одеждой — женщина. Моя женщина. А может, и не моя? Да была ли она когда-либо моей?

— Не стоит меня дожидаться, — проговорила она.

— Спасибо.

— Ты весьма мил. По-своему.

— Спасибо.

Я посмотрел, как она уходит, зажег новую сигарету и сунул ее в рот. Я понимал, что происходит. Я не раз видел, как такое происходит с другими, но от этого не становилось легче. На земле это было бы достаточно плохо, но здесь в глубоком космосе, где Сандра является абсолютным монархом этого искусственного мирка, я вообще не в силах что-либо изменить. Там, на земле, даже в условиях феминистской культуры, мужчина может принять меры против жены и ее воздыхателя. Но посмей я сделать такую попытку здесь, меня немедленно квалифицируют как саботажника.

Но ведь есть же что-то, чем можно воспользоваться.

Должно быть.

Не может не быть.

Как много знает Марта? А Пегги?

Женщины знают о женщинах такое, какое никогда не узнает о них ни один мужчина. Это масонская ложа, куда мужчинам доступ заказан. А внутри этой ложи — соперничество. Вот она, стервозная женская сущность. И все крутится вокруг любви и войны. Если я смогу использовать ревность Марты и Пегги, тем лучше. Хорошо бы накостылять Листауэлу, потом схватить Сандру за волосы и, рыдающую, швырнуть на кровать. Но, зная Сандру, как только мужчина знает женщину, я бы не рискнул на такое. В конце концов, она капитан, а я — простой повар, и мне хорошо известно, чем чреват бунт на корабле.

Пегги подойдет лучше всего. Как женщина, Марта ненавидит Сандру, но, как старший помощник, она лояльна по отношению к капитану. Пегги, взращенная скорее в мастерской, нежели в кают-компании, меньше зависит от золотых погон и наставлений королевы-матери.

Мне все-таки это не нравилось. Есть некая бесхребетность в том, чтобы искать помощи на стороне, но я был в полном отчаянии. Я швырнул сигарету в направлении мусоросборника, поднялся и пошел по коридору. Посмотрел на дверь гостевой комнаты, занимаемой Листауэлом: интересно, что там сейчас происходит. Чуть было не ворвался туда, сжимая кулаки, которыми хотел разнести в щепки эту дверь. Чуть было не ворвался.

Но не хватило духу.

Вместо этого я отправился по коридору на соседнюю палубу, где находились офицерские каюты. Из каюты Марты слышалась громкая музыка — вернее, то, что она именовала музыкой: атональные симфонии Крашенко. Значит, она одна, получается, что и Пегги — тоже. Пегги не скрывала, что предпочитает более мелодичную музыку. Док Дженкинс как исполняющий обязанности второго помощника сейчас на вахте. А Клод Сметвик наверняка занят рассылкой своих мыслей сквозь световые года, сплетничает с друзьями-телепатами на далеких кораблях и далеких планетах.

Я постучал в дверь каюты Пегги, услышал невнятный звук, означающий, видимо, что можно войти.

Я ступил в каюту и начал пятиться назад. Пегги распростерлась на кровати, загорая под лучами солнечной лампы. Кроме темных очков и задумчивого выражения лица, на ней больше ничего не было.

Я замялся:

— Извини. Мне показалось, ты пригласила войти.

— Да, так оно и было. Закрой дверь. Сквозняк.

Я закрыл дверь и тяжело опустился в кресло. Оно стояло слишком близко к кровати. (Нет, пожалуй, недостаточно близко.) «К дьяволу все это! — подумал я. — Раз ее это не смущает, почему я должен переживать?!!» — и посмотрел на нее восхищением. В ее обнаженном теле было что-то смутно знакомое, но, в то же время, и нечто удивительное. В своих комбинезонах она выглядит бесформенной и бесцветной. Без одежды же — намного привлекательней. Довольно пухленькая, но только там, где положено, и с тонкой талией. Пожалуй, можно обхватить ее двумя руками. Неплохо бы попробовать сделать это.

— Деньги на бочку! — сказала Пегги.

— Я только хотел узнать, не подойдет ли эта твоя лампа для приготовления утки по-бомбейски.

— Утки по-бомбейски? А как она готовится?

— Это рыба, вяленная на солнце. Она воняет. Ее едят вместе с карри.

— Ну и наглый же ты лжец, Питер! — возмутилась она.

— Вовсе нет. Утка по-бомбейски выглядит именно так. Вонючая вяленая рыба.

— Не хочу это обсуждать. Может, твои мысли сейчас сосредоточены в районе живота, но явно не на желудке.

— Ну… — смущенно забормотал я.

— И вот еще что, мистер Малькольм, нечего ожидать, что я буду ловить тебя на желании возмездия, а ты меня — на том же самом.

— А это было бы неплохим решением.

— Теперь пожалуй. Но впоследствии может помешать, когда определенные личности, чьих имен мы сейчас не называем, решат, что их долг перед вышестоящими инстанциями — на первом месте. — Она продекламировала:

«Не в силах больше я любить, мой дорогой,

Ты тоже лучше не играй в любовь со мной…»

— Не возражаешь, если я закурю? — спросил я.

— Да пожалуйста, хоть самовоспламеняйся!

— Не оригинально, — сказал я ей. — И не смешно.

Я зажег сигарету. Она протянула точеную руку и забрала ее, но при этом не продемонстрировала ничего, кроме своего вида сзади. Я зажег другую сигарету и сунул ее в рот.

— Давай выйдем поговорим, здесь слишком жарко, — предложил я.

— Разве? — удивилась она. — Нет, рубашку снимать нельзя! И шорты тоже нельзя, я повторяю! Если ты это сделаешь, я позову на помощь. Раз ты в моей каюте, а не я в твоей, тебе и отдуваться.

— Ох, — все, что я мог сказать.

— Вот именно.

Некоторое время я молча курил, и она тоже. «Можно смотреть, но нельзя касаться», — подумалось мне.

— Почему ты пришел ко мне, Питер? — спросила она.

— Думал, ты можешь помочь.

— А зачем мне тебе помогать?

— Исключительно в собственных интересах, — произнес я. — Ты хочешь Листауэла, Бог знает почему! Я хочу вернуть Сандру. Если ты добудешь себе этого командора, он оставит в покое мою жену, и я не думаю, что она перекинется на дока или беднягу Клода.

— Идет, — сказала она. — Ты поможешь мне, а я — тебе. Если старушка вернется к мужу, Ральф останется ни с чем. Тогда мы с Мартой поборемся за него.

— Наша цель обоюдна, — начал я.

— Но все гораздо сложнее, — сообщила мне Пегги. Она бросила окурок в мусоросборник. — Все замешано на факте, что для Сандры корабль — превыше всего. А ты можешь ей в этом здорово посодействовать. Представь, что ты скажешь: «Дорогая, я сделал тебя капитаном первого корабля в истории, развивающего сверхсветовую скорость».

— Но это не сверхсветовой корабль, — возразил я. — Превысить скорость света могут только корабли с Манншеннским двигателем, ну и с двигателем Эренхафта, если такие еще остались.

— Это так? — задала она вопрос.

— Конечно.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, — начала она. — Двигатель Эриксона, в том виде как он есть, никогда не принесет коммерческого успеха. Слишком долго доставляется груз, даже тот, в котором нет срочной необходимости. А тут еще проблема с личным составом. Когда корабль еще только задумывался, тетя Сюзан могла собрать компанию неудачников без семей и привязанностей, которые легко согласятся провести пару веков в полете. Но для второго светового парусника не так-то просто набрать похожую команду. Согласен?

— Ты отступаешь от текста, — заметил я.

— О чем это ты? — удивилась Пегги. Ее лицо выражало испуг.

— Ни о чем, — успокоил я ее. — Ни о чем. Мне кажется, я уже когда-то слышал подобное.

— Я новичок в космосе, но много прочла, — заговорила она с некоторым сомнением. — Не физик, но приблизительно представляю принцип действия различных двигателей на кораблях. И я знаю, что не существует двигателя, позволяющего двигаться со сверхсветовой скоростью

— Что?!! — воскликнул я. Странно, что при этом не возникло того удивления, которое могло возникнуть.

— Не существует. Я права, Питер. Базовая идея двигателя Эренхафта состоит в следующем: магнитные частицы пытаются находиться одновременно в двух местах в магнитном поле или потоке электричества, и корабль сам является такой частицей. Но, насколько я понимаю, в космосе все искажается настолько, что это становится возможным. Я не особенно сильна в математике, но основную идею уловила. И еще, разумеется, есть Манншеннский двигатель, и с ним возможны большие скорости из-за игр со временем.

— Хм-м-м, — отозвался я.

— Забудем о машинах, Питер, вернемся к личностям. Сандра любит свой корабль. Я уверена, что, выбирая между Ральфом и «Ариэлем», она остановится на последнем. Но, как ты думаешь, каково будет ее отношение к мужчине, который сделает ее настоящим капитаном корабля быстрее света?

— Знаешь что, ты лучше зайди к доку, когда будешь возвращаться, — предложил я ей. — Пусть выдаст тебе хорошую дозу успокоительного.

— Ты упускаешь хороший шанс, Питер, — произнесла Пегги. — К тому же, это, пожалуй, единственный твой шанс.

— К черту все это, — заговорил я. — Даже я, не являясь физиком, знаю, что невозможно превысить скорость света. Как ты сама заметила, все это будет сплошным надувательством. Мы не можем обогнать свет, как морской парусник не может обогнать ветер, являющийся для него движущей силой. — Я указал на кнопку на панели: — Вот наш лаг. Он работает на эффекте Допплера. Сейчас наша скорость…

— Лаг? — она посмотрела на меня с неподдельным изумлением. — Здесь? Что с тобой, Питер? Опомнись.

— Не знаю, — угрюмо произнес я.

— С этим кораблем что-то неладно, определенно. Тем не менее, я хочу закончить свою мысль. Я продолжаю настаивать, что мы можем заставить корабль двигаться быстрее — с превышением скорости света.

— Но это же невозможно, — заметил я.

— Откуда это известно? — спросила Пегги.

— Это все знают.

— Давно, в средние века, считалось, что Солнце вращается вокруг Земли…

— Точно, — согласилась она.

— Ладно, — согласился я. — Но все же скажи мне, как ты надеешься когда-либо достичь сверхсветовой скорости?

— Вот это — необходимый снаряд, — она указала на казенную часть орудия. — Железная трубка, укрепленная на корме, я сама могу изготовить ее, а ты, в своих гидропонных контейнерах, сделаешь твердое топливо, например, порох. Сейчас мы набрали около 0, 9 Люм, и нужно лишь…

— Пегги, — я не смог удержаться от смеха. — Пегги, как же ты наивна! С топливом домашнего изготовления…

— Ты можешь изготовить его, — упрямо повторила она. — В этом твой шанс.

Я смотрел на нее. За время нашей дискуссии она перевернулась на спину. Темные очки придавали ей более обнаженный вид.

—Не уверен, что мне понравится, если войдет Сандра, — сказал я.

Она снова повернулась на живот.

— Не забудь, пожалуйста, о цели нашей дискуссии, — холодно начала Пегги. — Говоря откровенно, я хотела подкупить тебя своими прелестями, чтобы ты занялся проектом вместе со мной, но это было неправильно. Ты хочешь вернуть Сандру; мне нужен Ральф. Давай будем придерживаться выбранного порядка, хорошо?

— Но… — я протянул руку к гладкой ягодице.

— Убери руки, космолетчик, — прошипела она. — Держись от меня подальше. Только попробуй, и я позову на помощь. Ты, как-никак, в моей каюте, а не я в твоей! Приходи ко мне снова, когда сделаешь пару-тройку фунтов пороха. А если не получится, значит, мы с Мартой придумаем что-нибудь еще.

— Так она в курсе? — удивился я.

— Конечно, — задиристо ответила Пегги. — Я эту суку ненавижу, но она хороший помощник. Без ее согласия я никогда бы не смогла решиться проделать дыру в обшивке для установки реактивного двигателя.

Моя рука как будто случайно взметнулась, шлепнув ее по шелковистой коже. Я представил себе, что слышу, как она мурлычет, словно большая ленивая кошка. А потом, совершенно неожиданно, она вскочила с кровати и вытолкала меня за дверь.

— Убирайся, — прорычала она. — Вернешься, когда получишь порох.

— Но…

— Вон! — таков был окончательный вердикт, и я очутился в коридоре, очумело глядя на захлопнувшуюся за смуглой красоткой дверь.

Не знаю уж, пытались ли вы когда-либо делать порох, но скажу вам одно: об этом куда легче говорить, чем делать. Вам понадобится сера, уголь, можно каменный, и селитра. Вначале я сделал ошибку, пытаясь смешать ингредиенты в сухом виде. Все, что мне удалось получить — это серую пыль, сгоревшую с оглушительным треском. Затем я заменил хлорат калия на нитрат натрия, и приготовленная смесь преждевременно взорвалась, опалив мне брови. Я пришел к заключению, необходимые ингредиенты вначале нужно смешать с водой, а затем высушить полученную смесь. И все получилось, несмотря на то, что я сушил ее, помещая в вакуум, хотя следовало — на солнце, как это делали первые изготовители пороха.

Как бы то ни было, у меня было чем занять свой ум. Очевидно, и даже слишком, что происходит сейчас между Листауэлом и Сандрой. Схема Пегги совсем простенькая, но результат может быть неплохим. Я немного сомневался, будет ли он вообще, но, если получится, это будет нечто! Надо сказать, что все люди на «Ариэле» продолжали выполнять свои обязанности, хотя корабль давно превратился в кипящий котел страсти и ревности.

А потом, однажды ночью — если верить нашему хронометру, я приготовил и высушил последнюю порцию пороха. Теперь у меня было около двадцати килограммов пороха. Я забрал его, вышел с камбуза и отправился в офицерскую. Войдя в коридор, я обнаружил дока Дженкинса, стучащегося к Марте Уэйн. Интересно, кто же сейчас на вахте? Но лучше бы я этим не интересовался. Скорее всего, там находится капитан и тот самый командующий Службой разведки — любуются звездами и друг другом.

— Ага, вот и наш повар, — заметил док, увидев меня. — Поющий и пляшущий от радости.

— Вовсе я не пою и не пляшу, — угрюмо огрызнулся я.

— А что у тебя в баночке, Питер-малыш? Ты, надеюсь, не забыл о моей монополии на изготовление самогона?

— Это не выпивка, — сказал я.

— А что же там такое?

— Это для Пегги.

— Для Пегги, — передразнил он меня. — Значит, для Пегги. Он процитировал:

«Если случится какая беда,

Смело зови инженера всегда…»

Я пытался протиснуться мимо него, но он выставил локоть и поймал мою руку. Несмотря на свое вялое, рыхлое тело, он оказался сильным. А бороться по-настоящему я боялся; нежелательно встряхивать порох. Теоретически, это должно быть безопасно, но я еще не имел возможности в этом убедиться.

— Не так быстро, — попросил док. — Не так быстро. На корабле что-то затевается, и моя обязанность как исполнительного офицера и врача обнаружить, что именно.

Дверь старшего помощника отворилась. Марта стояла на пороге, глядя на нас:

— Входите, вы оба, — резко проговорила она.

Мы подчинились. Марта закрыла за нами дверь и указала на кресла. Мы сели. С чувством внезапного облегчения я бережно поставил банку с порохом на ковер. Док тут же схватил ее и потряс:

— Что там такое? — потребовал он ответа.

— Порошок, — неловко произнес я.

— Порошок? Какой еще порошок? — он пытался открыть крышку.

— Абразивный, — солгал я. — Пегги дала мне формулу и попросила приготовить его для нее.

— Аа-а, — он поставил банку, все еще с открытой крышкой, возле своего кресла, подальше от меня. Взял сигарету у Марты из пачки, зажег и поднес к губам. Глубоко вдохнул и выдохнул. Горящий кончик ярко вспыхнул, посыпался пепел. Он собрался использовать банку в качестве пепельницы.

Марта резко вскинула руку, выхватила у него сигарету и кинула ее через всю каюту.

— Это еще что такое? — Дженкинс выглядел обиженным.

— Ты собирался испорить… смесь, — сказала она.

— Каким образом? Если это абразивный порошок, немного пепла только улучшило бы его.

— Только не эту смесь, — возразила она.

— Точно, — поддержал ее я. — Только не эту.

— Я, вообще-то, не считаю себя дураком, — пробурчал Дженкинс.

— Разве? — ласково осведомилась Марта. — Она протянула стройную ногу и ловким движением отодвинула банку на безопасное расстояние.

— Да! — он почти кричал. — Я жил на примитивных планетах, Марта, на планетах, где военное искусство в самом зачатке. И тут появляется Питер, тащит целую канистру зловещей селитры, а Пегги корпит над какой-то штуковиной, напоминающей казенную часть орудия. — Он фыркнул. — Похоже, что ожидается парочка дуэлей. Пистолеты для двоих и кофе для одного. А потом, когда повар и главнокомандующий удовлетворят свои разногласия, вы с Пегги устроите побоище в двадцать раз сильнее, битву на выживание.

Но пушка… какой в этом смысл?

— Никакого, — согласилась Марта. Она встала и подошла к стенному шкафчику. Мне показалось, она хочет угостить нас выпивкой. Там стояли ряды бутылок и стаканы. Но под отделением с ликерами находился выдвижной ящичек, который она открыла. И извлекла оттуда аккуратный автоматический «минетти».

— Извини, док, но ты слишком много знаешь. Тебя нужно обезвредить на несколько часов. Позаботься, Питер, связать его и воткнуть кляп в рот, ладно? — Она навела на дока пистолет. — Ложись, мальчик, ложись. Убивать я тебя не стала бы, но прострелю, в случае нужды, твои коленные чашечки. Усек?

Дженкинс опустился на пол. Выглядел он испуганным и в то же время удивленным:

— Но я ничего такого и не знаю, — пытался он протестовать. — Ничего такого.

Марта позволила себе легкую улыбку. Она бросила на меня мимолетный взгляд:

— Скажем ему, Питер?

— Пожалуй, это не причинит вреда, — согласился я.

Марта снова села, опустив руку с пистолетом на свое стройное бедро. Он по-прежнему был нацелен на Дженкинса, палец лежал на курке:

—Ну, хорошо, — начала она. — Введу тебя в курс дела. Как тебе известно, на этом корабле все давно уже нехорошо.

—О, как ты права! — воскликнул Дженкинс.

—Мы считаем, что капитан ведет себя предосудительно, подавая плохой пример дисциплины.

— Мятеж? — он тихонько захихикал. — За все годы в космосе я не встречался с этим ни разу. Но почему эта архаичная, абсурдная пушка? Кроме всего прочего, ты имеешь доступ к корабельному оружию. Ты же сама это доказала, Марта.

— Это не мятеж, — прошипела она.

— Можно сделать еще попытку?

— Можешь гадать всю дорогу до Гроллора, но никогда не угадаешь.

— Правда? — он попытался встать с кресла, но оружие немедленно повернулось вслед за ним. — Правда? Так почему бы не рассказать мне все как есть?

— Если хочешь знать, есть способ — он может сработать, а может — и нет, — как отвлечь внимание Сандры от Ральфа. Она больше любит свой корабль, чем любого на корабле. Но если Питер сможет сказать: «Смотри, родная, благодаря мне ты теперь капитан первого настоящего сверхсветового корабля!» — она будет приручена навсегда.

Док уставился на меня с неприкрытым восхищением:

— Никогда бы не подумал, что ты на это способен, Питер!

— А это и не он. Это мы с Пегги разработали всю схему. Мы не знали, удастся ли нам, но что-то подсказывало: используя твердое ракетное топливо, мы сможем придать кораблю необходимый импульс.

— И все эти годы я относился к тебе, как к пустышке, хотя и весьма привлекательной, а к Пегги — как к помешанной на механике. Но в вас обеих оказалось нечто поэтическое. Я не думаю, что Листауэл стоит всего этого. Но всегда стоит сражаться с ветряными мельницами. Мне по душе эта безумная схема. Я за нее, Марта, и за тебя! Всегда мечтал сделать что-то подобное, но не в таком практическом ключе…

Его рука опустилась в карман шорт, провожаемая пистолетом Марты. Но он достал всего лишь сложенный лист бумаги и развернул его.

— Марта! — обратился он к ней. — Вставь записи «Сюиты дальних странствий» в проигрывающее устройство. Или попроси Питера сделать это, если не доверяешь мне. А еще, если будешь столь добра, позволь промочить горло…

— Давай, Питер, — распорядилась Марта.

Я выполнил указания, первым делом налив каждому по порции виски, а потом нажав необходимые кнопки. Послышались первые ноты сюиты. Я никогда не был в восторге от такого рода музыки. В ней слишком много одиночества, черноты и пустоты — той пустоты, которая странным образом не бывает пустой: из нее может появиться что угодно.

Джекинс осушил стакан и начал читать:

Там, сквозь годы световые,

дуют ветры,

дуют ветры,

вырастая в ураганы.

Крылья ветров

Бьются в стену

Меж реальностью и мифом.

Или, может, это сон

Долгих темных лет…

Он внезапно оборвал себя на полуслове, а Марта резко повернулась, наводя пистолет на открытую дверь. Там стояла Пегги:

— Что это вы, народ, расселись тут? — раздраженно спросила она. — Получается, мне самой делать все на этом чертовом корабле? — Тут она увидал дока: — Извините. Не знала, что у вас гости.

— Мы тут все заодно, Пегги, — поправила ее Марта.

— Значит, он…

— Да. Он знает.

— Точно, — радостно согласился док. — И помогу вам вырастить крылья, чтобы пробить стену.

— Какую стену? — с неудовольствием спросила Пегги.

Даже странно, что мы поверили доку без лишних вопросов. А может, ничего странного? Были лишь странные обрывки воспоминаний, будто мы все уже участвовали в чем-то подобном. Как бы то ни было, мы налили Пегги выпить и себе добавили тоже, а затем отправились в кормовую часть. В мастерской прихватили изготовленный Пегги предмет. Он и вправду напоминал пушку, к тому же, не маленькую. К счастью, ускорение корабля было сейчас совсем маленьким, иначе бы нам такую штуковину было не поднять.

Мы нацелили пушку на отдаленный космос и укрепили на кормовой надстройке. Марта вскарабкалась на корму, а Пегги и я пошли в машинное отделение. Док же оставался внизу. Пока мы с Пегги облачались в скафандры, Марта передавала остальное оборудование вниз, Дженкинсу — инструмент для обрезки и сварки, а также емкость с порохом. Док поднялся наверх, а мы с Пегги, защищенные от холода и вакуума, заняли его место.

Над нашими головами захлопнулась герметичная дверь. Я услышал пульсирующий свист помпы, запущенной Пегги в машинном отделении, и понял, что воздух вышел из нашего отсека. Столбик барометра на моем запястье упал, и я уже ничего не мог слышать.

Затем раздался на удивление громкий голос Пегги в моих наушниках:

— Давай начинать!

Конечно, сама Пегги и проделала большую часть работы. Инструмент в ее руке казался продолжением ее тела. Синее пламя горелки проделало аккуратную круглую дыру во внутренней обшивке и затем, после того как я убрал стальной кружок и зачистил место, также во внешней обшивке. Я выбросил этот фрагмент и в изумлении наблюдал, как тусклая звездочка сияет как раз напротив окошечка, освещая кромешный мрак. Пегги раздраженно оттащила меня и вернула к реальности. Мы вместе установили ствол пушки в отверстии. Она вошла туго, но не слишком. А потом Пегги аккуратно приварила места прикрепления трубы: наверное, так же аккуратно ее предки орудовали иглой, когда сшивали вместе шкуры животных.

Я наблюдал за ней не без зависти — и завидовал, признаться, не только умелости рук Пегги. У нее есть дело, занимающее все ее существо. У меня — нет. Где-то в подсознании настойчивый голос повторял: «Ничего хорошего из этого не выйдет!»

Я услышал удовлетворенный вздох Пегги и увидел, что работа закончена. Она отвинтила заднюю часть трубы и повернула ее на шарнирах. Потом скатала комок тряпья и засунула в ствол, но не слишком далеко. Я открыл крышку канистры и протянул ей. Она насыпала в ствол черных гранул. Пегги хорошо рассчитала количество: в канистре осталась лишь пригоршня пороха. Ее она засыпала в углубление в центре казенной части, заткнув куском тряпки. Затем повернула механизм, легонько сдавила и покрутила из стороны в сторону, дабы удостовериться, что все в порядке.

— О кей, Марта, можешь запускать воздух, — скомандовала она.

— Клапан открыт, — послышался голос Марты, искаженный наушниками.

Я наблюдал, как поднимается столбик моего барометра, а потом до моих ушей донесся высокий звук врывающегося в помещение воздуха. Герметичная дверь открылась, и я увидел Марту и дока в дверном проеме, глядевших не на нас, а на нашу работу. После секундного замешательства они присоединились к нам. Марта помогла Пегги освободиться от скафандра, а док помог мне.

— Аккуратная работа, — похвалила Марта.

— Должно сработать, — отозвалась Пегги.

— Надеюсь, — подхватил док, но обеспокоенным он не выглядел.

— Тебе поджигать, — сказала Пегги Марте. — Мне не справиться в этих чертовых перчатках.

— Будет сделано! — пробормотала Марта. — Она протянула двойной фитиль, принесенный с собой, Дженкинсу и начала отвинчивать шурупы на казенной части орудия.

— Я, конечно, всего лишь капитан этого корабля, но позвольте поинтересоваться, что здесь, черт побери, происходит, — раздался ледяной голос.

— Собираемся пустить в пляс эту штуковину! — радостно отозвался Дженкинс.

Я отвел взгляд от самодельной ракеты и увидел Сандру и Листауэла, стоящих вместе в машинной рубке, глядевших на нас с порога. Сандра была взбешена. Листауэл выглядел просто заинтересованным.

Палец Сандры уперся сначала в Пегги, потом в меня:

— Скафандры… Вы что, были снаружи?

— Нет, — отозвалась Пегги.

— Не волнуйтесь, шкипер, — вставил Дженкинс. — Мы не потеряли кислород. Мы запечатали кормовой отсек, прежде чем Пегги и Питер начали работать, и применили помпу…

— Но вы продырявили обшивку! — в гневе воскликнула она.

— Только маленькую дырочку, — возразил док.

— Это уж слишком. Всего две недели в космосе, а вы уже охвачены космическим безумием. Прожигаете дыры в обшивке, рискуете нашими жизнями. Вы что, спятили?

— Нет, — заявил Дженкинс. — Когда ты все поймешь, то очень обрадуешься.

— Обрадуюсь? Очень может быть. Стану кататься по палубе в полном экстазе. А потом выпущу из вас кишки и выкину в открытый космос без скафандров. Да я…

— Будь благоразумна, Сандра, — взмолился Листауэл.

— Благоразумна? Да я само благоразумие! Все эти офицеры должны выполнять свою работу вместо того, чтобы участвовать в этом фантастическом акте саботажа…

— Сандра, — остановил ее я. — Я могу все объяснить.

— Ты? Да ты просто бесполезный щенок! — я с ужасом увидел в ее руке пистолет. А ну-ка, все вон отсюда. Это приказ. — Она повернулась к своему спутнику: — Командующий Листауэл, как капитан этого судна я прошу применить меры к этим мятежникам.

— Но… — начал я.

— Бросьте все ваши занятия и шагайте отсюда! — взревела она.

— Лучше сделать, как она велит, — выдохнула Пегги. Она подняла свой сварочный аппарат.

— Но, пожалуйста, шкипер, позвольте объяснить, что тут происходит, — умолял Дженкинс, поворачиваясь к блоку питания, к которому был подсоединен сварочный аппарат.

— Нет, — жестко ответила Сандра.

— Но… — прошептала Пегги, и ее голос пресекся.

Раздался резкий щелчок выключателя, вспыхнула горелка. Я понял намерения Пегги, но слишком поздно. Пока я пытался вырвать инструмент из ее рук (Но почему? Почему?), металлическая оболочка взрывателя раскалилась докрасна.

Я скорее почувствовал, чем услышал глухой звук взрыва…

 

Глава 16

Ее тело рядом с моим было теплым и упругим, но в конце — почти необузданно жадным. Такая яркая вспышка ощущений, казалось, тянущаяся бесконечно, а потом долгое погружение в блаженнейший сон.

И еще…

— Сандра… — начал я, пока мои глаза еще не встретились с ее лицом на подушке.

Она резко повернулась, приходя в сознание, а затем холодно уставилась на меня:

— Что такое, Питер? Я полагала, что…

— Не знаю, Пегги, — пробормотал я. — Не знаю.

«Не знаю, но помню, — подумал я. — Но что же все-таки я помню? Какой-то дикий безумный сон о другом корабле, другом световом паруснике, где Сандра была капитаном, я — офицером по снабжению, а Ральф — своего рода чужаком. В том сне я был женат на Сандре и потерял ее, а потом пытался вернуть ее с помощью Пегги. Там еще что-то было связанное с ракетным топливом…»

— Так в чем дело, Питер? — резко спросила она.

— Сон, — нашелся я. — Должно быть, я видел сон.

Я отстегнул эластичные ремни, пристегивавшие нас к кровати, и выскользнул из нее на середину каюты. Огляделся, замечая все детали, освещенные скудным светом, пытаясь вернуться к реальности, нашей реальности. Все так знакомо, так старо. Призраки тех, кто жил здесь, кто любил и ненавидел, поколение за поколением, пытались разговаривать со мной. Это Фермопилы. Это мир, который ты всегда знал и всегда будешь знать…

И такой незнакомый.

И Пегги.

Я повернулся посмотреть на нее, лежащую на кровати, все еще пристегнутую ремнями, такими белыми на ее золотисто-смуглой коже. Она-то вполне реальна. Красота ее обнаженного тела была частью моих воспоминаний — всех воспоминаний.

— Питер, — позвала она. — Вернись, Питер.

Как будто ниоткуда, в моей голове возникли строчки стихов, и я произнес их вслух:

«…И дом, куда возврата нет.

Спартанцы, сидя на скале, волос расчесывают пряди».

И у меня возникло странное ощущение.

Фермопилы — последний оплот спартанцев в далекие дни земной истории; «Фермопилы» — один из крупнейших парусных кораблей, бороздивших земные моря; «Фермопилы» — последний оплот спартаковцев…

— Вернись, — жалобно попросила она.

— Я здесь. Я лишь хотел разобраться, что это мне померещилось.

Протянув правую ногу, я смог большим пальцем дотянуться до стены и слегка оттолкнуться. Подплыл к кровати. Пегги протянула руки и поймала меня, притянув к себе:

— Рожденный на корабле и взращенный на корабле, неужели ты так никогда и не научишься надевать магнитные сандалии?

— Это было так… странно…

— Если я так действую на тебя, мой мальчик, так лучше подам на развод. С нами ничего странного не происходит. Я — самый прозаический водопроводчик, а ты — просто похотливый стюард, и наши имена начинаются на «П», как и эти эпитеты, а значит, мы созданы друг для друга. По крайней мере, я всегда так думала… но, когда жених в первую брачную ночь начинает звать свою нареченную другим именем, это уж чересчур! — Она улыбнулась, и улыбка вышла смертоносной. — Конечно, я имела виды на Ральфа, но ведь он просто-напросто не замечал меня. Водопроводчики редко интересуют капитанов. Он мне так напоминает моего отца… — Ее лицо сморщилось. — Хотелось бы мне узнать, каково это: жить в реальном мире, на планете, где есть настоящие дома с настоящими гостиными, и не погружать родителей в глубокую заморозку, когда отведенный им жизненный срок подходит к концу. Интересно, что если наши родители и их родители когда-нибудь будут оживлены, чтобы пройти по траве и подышать чистым воздухом… да, интересно, а нас когда-нибудь оживят после того, как заморозили, чтобы нашим детям было где жить? — Она протянула руку, собираясь взять что-то из прикроватной тумбочки — и вдруг на ее лице отразилось изумление и разочарование. Она прошептала: — Я хотела сигарету. Сигарету, чтобы курить и выпускать дым, пока мы разговариваем…

— Что такое сигарета? — спросил я.

— Я… Не знаю… Думаю, это одна из тех маленьких, белых, дымящихся штучек, с которыми играют герои старинных фильмов…те мужчины и женщины, играющие в фильмах, где действие происходит в мирах, подобных Земле, Австралии или Каррибии, либо на кораблях, которые могут пересекать Галактику за несколько месяцев. Временами я ненавижу спартакистов. Хорошо было им, обозлившимся технарям и ученым, считавшим, что они стали рабами капитала и организованного труда — неважно, было ли так на самом деле, — которые затеяли свое дурацкое восстание рабов и построили этот безумный корабль, потому что у них не было ни денег, ни материалов для постройки Манншеннского двигателя. Им-то было хорошо — романтичным идиотам, устремившимся на всех парусах к звездам Приграничья — но как насчет нас? Рожденные в этой жестяной банке, живущие в этой жестяной банке, засыпающие в ней же — перед тем, как должны умереть — в надежде на счастливое обретение подходящей планеты, кружащейся вокруг маленького отдаленного солнца. И нам никогда не ощутить траву под босыми ногами, не насладиться солнечным теплом и дуновением ветерка — вместо этого лишь вентиляция и ультрафиолетовые лампы. Мы упражняемся внутри центрифуги, а не играем на поле и не плаваем в бассейне. Мы сидим на водорослях и клетчатке, давно утративших всякий вкус и аромат… Да что там, даже на Заброшенной…

— Даже на Заброшенной ? — повторил я ее слова.

— Что я говорю? — прошептала Пегги. — Что я говорю? Где она — эта самая Заброшенная?

— Заброшенная, Фарэвей, Ультимо и Туле… — пробормотал я. — И миры Восточной цепи: — Тарн и Гроллор, Мелисс и Штрее… Тарн, с грязными улочками его городов, с палатками торговцев и вычурными газовыми автомобилями, ночные притоны и таверны с добрым вином и доброй компанией… Мелисс, с его длинными горными цепями, обрывающимися и переходящими в белые пляжи архипелагов…

— Что же случилось с нами? — вскричала она. — Что же мы потеряли?

— А как мы могли потерять то, чего никогда и не знали?

— Сны… — шептала она. — Сны… или альтернативные трассы времени, как их называет Клод. Где-то, когда-то другие Питер и Пегги прогуливались по белым пляжам Мелисса, купаясь в теплом море. Когда-то мы гуляли по улочками Тарна, и ты купил мне браслет чеканного серебра…

— Сны… — отозвался я. — Но ты — реальна. И так прекрасна.

Я поцеловал ее, в то время как мои руки ласкали ее податливое тело, и желание во мне вновь проснулось. Но часть меня сопротивлялась, холодный голос в глубине сознания повторял: «Ты делаешь это, чтобы забыть. Чтобы забыть миры, и корабли, и женщин, которых прежде знал». — А я отвечал самому себе вопросом на вопрос: «А есть ли лучший способ забыть? И почему не забыть, когда это всего лишь дурацкий сон?»

Ее ищущие губы приникли к моим, руки обвились вокруг моего тела, и забвение было сладким, нам больше нечего было желать и не о чем вопрошать, и…

Словно могучая рука швырнула нас вниз с кровати, разрывая ремни, ударяя о шарниры. Погасла единственная лампочка. Мы прижались к холодной металлической поверхности, удерживаемой некоей псевдогравитацией, ушибленные, испуганные, отчаянно жмущиеся друг к другу. Я едва мог расслышать резкий звук тревожной сирены и чьи-то крики в отдалении. Мы скорее почувствовали, чем услышали хлопок закрывающихся герметичных дверей.

Давление ослабло, и мы медленно выплыли в центр каюты. Я крепко прижимал к себе Пегги. Слышал ее дыхание, чувствовал, как ее грудь поднимается и опадает вплотную к моей собственной. Она слабо пошевелилась.

— Пегги, ты в порядке? — закричал я. — Дорогая, ты в порядке?

— Я… Я думаю, да, — слабо отвечала она. — Затем в ней проснулась прежняя способность к остроумию: — Тебе обязательно быть таким грубым?

Раздался громкий треск, и из динамиков донесся голос Ральфа, спокойный и властный, как всегда:

— Говорит капитан. Мы попали в метеоритный поток. Пусть весь выживший персонал сообщит о себе в рубку управления. Повторяю: доложить о себе в рубку управления.

— Лучше сделать то, что он говорит, — сказала Пегги, — Даже если придется одеваться в темноте…